Мир приключений, 1925 № 02

БЕЗГРАНИЧНОЕ ВИДЕНИЕ

Рассказ Чарльза Уин

С английского

— Я говорю вам, джентльмены, дела наши обстоят плохо, мы попали в тупик. В то время, как все другие отрасли знания могут безконечно развиваться, и практическое применение их все совершенствуется, астрономия скована, застыла и только по той причине, что усовершенствование телескопа, повидимому, достигло предела возможного. Необходимо предпринять что-нибудь. Не может-ли кто-нибудь из вас сделать какое-нибудь предложение? — Оратор остановился и внимательно оглядел сидевших за столом. Это заседание Международного Астрономического Общества было посвящено обсуждению результатов испытания гигантского ртутного рефлектора [5]), размером в сорок футов, который был недавно установлен на большой обсерватории Гольтона, расположенной на вершине Андских гор Южной Америки.

Судя по серьезному и озабоченному настроению собрания, результаты были не совсем удовлетворительны. Председатель Гольтон, без присущего ему обыкновенно добродушного юмора, сильно подчеркивая каждое слово, окончил свою взволнованную речь.

— Может быть, можно еще усовершенствовать этот рефлектор, — мягко заметил известный французский ученый Фламбо в ответ на его горячий призыв.

Председатель презрительно фыркнул, жесткие рыжие волосы его ощетинились, и он разразился уничтожающим ответом.

— Что? Усовершенствовать эту штуку? Она настолько совершенна, насколько это только доступно для смертных. Но взгляните на этот диск— увеличен он достаточно, что же касается деталей… По моему, он похож на полосатую лепешку. Вращается без вибраций!.. Любую машину можно построить так, что совершенно не будет вибраций. Посмотрите, сколько мельчайших неровностей! Любопытно посмотреть, что вам удастся сделать с этой негодной штукой. И если у вас еще хватает ума производить испытания этого рефлектора, после того как миллион долларов истрачен ради таких результатов, то я категорически отказываюсь делать с ним что бы то ни было. Я кончил, с меня довольно.

За этой вспышкой последовало неловкое молчание. Среди присутствующих не было ни одного человека, который бы не сознавал, что Генри Гольтон, несмотря на свою эксцентричность — величайший авторитет настоящего времени в астрономии. Поэтому, никто не решился возразить ему.

В течение всего этого бурного заседания высокий смуглый человек, лет тридцати пяти, терпеливо сидел, прислушиваясь к дебатам. То был Глен Факсуорти, несомненно, величайший научный гений из всех собравшихся в тот день. Он был выдающимся специалистом не только по астрономии, но еще в большей степени по физике и по химии. Этот спокойный сильный человек сделал в свое время несколько замечательных открытий. Интересно, однако, что он предпочел держать их в тайне, выжидая того дня, когда открытие его будет иметь особенное значение.

Наконец, когда напряженное молчание стало нестерпимым, он встал и обратился к собранию со следующими словами:

— Джентльмены, предоставьте в полное мое распоряжение миллион долларов, и я построю вам телескоп, который даст вам возможность увидеть мельчайшие составные части гор на луне.

Холодный месяц взошел над снежными вершинами цепи Андских гор. На одной из самых высоких гор возвышалась гигантская обсерватория Гольтона, расположенная в одной из самых благоприятных для наблюдений местностей в мире.

На пороге огромного здания, выстроенного из бетона, стояли два человека, погруженные в серьезнейшую беседу. Один из них был небольшого роста, с рыжими волосами, с ясными голубыми глазами, пристально вглядывавшимися из-за толстых стекол очков в роговой оправе. От спутника его, высокого и смуглого человека, веяло какой-то спокойной силой и достоинством.

В течение десяти лет оба они усиленно работали: один из них делал в огромном здании необходимые приготовления для приема ценного аппарата, над которым другой работал, всячески совершенствуя его, в большой лаборатории, находившейся далеко оттуда, в Соединенных Штатах.

Шесть месяцев тому назад он прибыл в обсерваторию. С того времени они, при содействии нескольких помощников, день и ночь неустанно трудились над установкой аппарата. Только сегодня они окончили установку и поверку его, и теперь он был вполне готов к выполнению тех могущественных задач, для которых предназначался.

Несколько минут оба они стояли, молча глядя на нежные очертания громоздкого аппарата, на который они возлагали все свои надежды. Затем высокий смуглый человек поднял кверху глаза, всматриваясь в большую красную звезду. Она сияла высоко над его головой, грозно, не мигая. Он отрывисто сказал что-то своему спутнику, и они вместе вошли в здание.

Когда два часа спустя они вышли, лица их были преображены, озаренные светом великого открытия. С того дня до настоящего времени только еще десять человек могли увидеть то, что увидели в ту ночь эти двое.

Через двадцать четыре часа те же два человека снова вошли в здание. Но на этот раз их сопровождали десять других величайших ученых трех континентов. Среди них были: Гарльтон, английский физик, американский химик Корон, французский ученый Фламбо; были заведующие четырьмя величайшими обсерваториями мира и некоторые другие.

Посреди комнаты, куда их привели, стоял массивный ртутный рефлектор, предмет горячего обсуждения, происходившего десять лет тому назад. Но теперь он странно изменился. Он не был уже укреплен неподвижно на гигантском стержне и неизменно направлен в одну только точку неба. Теперь он помещался на тяжелой экваториальной установке, вращаясь с равномерностью и точностью хронометра. И сверкающая поверхность диска не нуждалась более в быстром вращении, чтобы сохранить свою совершенную параболическую форму. Ртуть теперь была тверда, как сталь. Мастерство физики придало ей постоянную устойчивость.

Приглашенные минуту молча и удивленно смотрели на колоссальное создание человеческого ума, а затем повернулись и последовали за своими руководителями по длинной лестнице в большую комнату под самой верхушкой огромного купола.

Это была замечательная комната, заполненная целым рядом сложных, замысловатых приборов. С одной стороны были расположены рядами катодные лампы, установленные на длинных панелях блестящего бокелита. Другая стена была совершенно закрыта громадной доской с бесконечным, казалось, числом выключателей, контрольных ручек, реостатов и рычагов.

Посреди комнаты над полом поднимался блестящий серебряный экран, размером в шесть квадратных футов. Глядя вниз на него, можно было увидеть отражение странного аппарата, направленного на него прямо с потолка.

Несколько минут все стояли в немом удивлении, осматривая все, что их окружало. Затем Факсуорти (вы уже могли узнать его в высоком, смуглом человеке) обратился к ним своим всегда спокойным, ровным голосом.

— Джентльмены, — сказал он, — здесь перед вами результаты нашей напряженной десятилетней работы, мистера Гольтона и моей, то, что мы сделали на миллион долларов, который вы так любезно предоставили в мое распоряжение. Вполне-ли возмещена вам затрата вашего капитала, это только вы сами можете решить сегодня ночью. Однако, я надеюсь, что вы не будете разочарованы.

Затем он подошел к доске и повернул ключ до одной из стрелок. Внезапно снизу донесся глухой шум электрического мотора.

— Энергия доставляется гидроэлектрической станцией, удачно расположенной внизу по ту сторону горы, — объяснил он. — Это идея Гольтона, — и он прибавил, мягко улыбаясь — Гольтон оказал неоценимые услуги по сооружению установки для рефлектора и по постройке других необходимых вспомогательных аппаратов. Если сегодня ночью мы достигнем успеха, то честь этого успеха выпадает и на его долю.

Он снова подошел к доске и, двинув рычаг, повернул прорез огромного купола на восток. Дотронулся до другой стрелки, и над самой верхушкой купола, стал действовать установленный на небольшой стальной башне чудодейственный аппарат, очень похожий на громадную рентгеновскую трубку, невидимый для наблюдателей снизу. Затем, направленный искусной рукой, он стал подниматься кверху, пока не встал как раз против восходящей луны.

Факсуорти снова заговорил:

— Джентльмены, теперь я направил рефлектор в нижней комнате на луну. Подойдите ближе к экрану и внимательно наблюдайте за ним.

Он дотронулся до другой стрелки. Сверху донесся глухой шум, который быстро перешел в пронзительный визг и вскоре стал не слышен внизу.

Всматриваясь в экран, ученые увидели предмет, который тотчас приковал к себе их внимание. В серебристой глубине экрана как бы плыло прекрасное, во всех подробностях отраженное, изображение луны.

Все восхищенно смотрели. Тогда Факсуорти ловким движением руки включил еще две лампы. Первое изображение распылилось и заменилось другим, заполнившим весь экран. Затем, по мере того, как вспыхивала лампочка за лампочкой, на экране стали появляться только части золотистой поверхности луны, и изображение все более увеличивалось, все яснее становились подробности. Вот уже только одна большая гора видна зрителям; вот уже только часть горы; вот несколько горных скал, наконец, только поверхность одной скалы.

Тогда ученый, по просьбе своих коллег, снова повернул стрелку и сразу загорелся последний ряд лампочек. Прежнее изображение расплылось, и вместо него появилась колеблющаяся масса прозрачных шариков, видимых только благодаря исходящему от них бледно-опаловому свету.

— Джентльмены, — сказал Факсуорти, и его обычно спокойный голос слегка дрожал от волнения, — вы видите перед собой мельчайшие кварцевые частицы одной из скал на поверхности нашего спутника. Я надеюсь, что это зрелище вознаградит вас за те деньги, которые вы так любезно предоставили в мое распоряжение.

Шопот одобрения и согласия был единственным ответом восхищенных зрителей, которые восторженно наблюдали за вращающимися перед ними шариками.

Несколько минут они стояли, пораженные удивлением. Затем Факсуорти резко повернул обратно выключатель, и изображение исчезло с экрана.

— Может быть, вы хотите получить краткое объяснение устройства аппарата, прежде чем вы произведете последнее испытание, назначенное на сегодняшний вечер, — предложил он, посмотрев в тоже время на свои карманные часы.

Все кивком головы выразили свое согласие, и он начал:

— Как вы, вероятно, знаете, я начал производить исследования и опыты по физике и по химии с двадцатилетнего возраста. За это время я сделал в этих областях несколько открытий и некоторые из них оказались весьма полезными при осуществлении настоящего предприятия. До сего времени я хранил в тайне от всех, в чем заключаются эти открытия, кроме Гольтона, которому я вполне доверяю. Извините меня, джентльмены, я сейчас вернусь к вам обратно, — и он полез по лестнице, ведущей в верхнюю комнату под самой верхушкой купола.

Через минуту он вернулся, держа что-то в крепко сжатой руке.

Он раскрыл руку и в ней оказалась небольшая плоская трубка, наполненная красноватой, клейкой жидкостью, с несколькими припаянными к концам тонкими платиновыми проволоками.

— Эта трубка, джентльмены, — пояснил ученый, — главная часть аппарата, который находится перед вами, его сердцевина. Без него, все остальное было бы совершенно бесполезно. В ней находится состав, неизвестного раньше, элемента, который я называю люций. Мне и моим помощникам пришлось потратить двадцать лет лабораторного труда, чтобы получить то количество люция, которое вы видите в этой трубке.

Сущность в том, что этот элемент обладает теми же самыми свойствами, как селен, только он в миллион раз более светочувствителен. В абсолютной темноте он совершенно не пропускает электричества, но лишь только попадет на него тончайший луч — хотя бы луч этот прошел через всю вселенную, — как элемент немедленно получает проводимость, пропорциональную силе луча. Благодаря светонепроницаемой верхней комнате, свет от ртутного рефлектора падает в фокус над этой трубкой. Я не буду пытаться объяснять вам процесс измененья, усиления и обратного превращения в свет электрического воздействия, которое в конечном отчете дает изображение на экране. Это слишком сложно и потребовалось бы несколько часов, чтобы как следует объяснить это. За недостатком времени, я не буду рассказывать вам ни об обстоятельствах, при которых был открыт этот элемент, ни о том, как заинтересовал меня вопрос о широкой фиолетовой полосе, появляющейся иногда в спектре редкоценной руды, которую я исследовал.

Затем, вынув из кармана часы, он многозначительно продолжал:

— Через двадцать пять минут планета Марс достигнет наибольшего возможного приближения к земле. Тогда мы познаем ее тайну. Извините меня, я удалюсь на минуту, чтобы поместить трубку с люцием на ее прежнее место.

Он тотчас спустился обратно и как только он вернулся, издали совершенно ясно донесся в чистом горном воздухе громовой раскат.

— Приближается обычная в этих горах летняя гроза, — спокойно пояснил он. — Я теперь же наведу рефлектор, чтобы у нас не было затруднений с ним при приближении грозы.

— Но, monsieur, гроза помешает наблюдению! Боже, когда она пройдет, воздушные струи будут ужасны! — воскликнул Фламбо. — Это были первые слова, произнесенные им в эту ночь.

Факсуорти ничего не ответил ему, но пригласил ученых последовать за ним на небольшой балкон на восточной стороне здания. Он указал им пальцем на луну, которая начинала медленно заволакиваться. Все взглянули по указанному им направлению. Они увидели призрачный, слабо светящийся луч цилиндрической формы, исходивший из маленькой башни на крыше и направленный в пространство так высоко, как только доступно было проследить человеческому глазу?

— Это рассеивающий луч, — кратко объяснил им Факсуорти. — Эфирные волны высоких спектров обладают способностью удалять со своего пути все посторонние вещества. Протяжение этого луча в атмосфере равняется приблизительно шестистам милям, и поскольку телескоп направлен по его пути, постольку на него действительно совершенно не воздействуют атмосферические или метеорологические препятствия.

Последовавшее затем изумленное молчание было прервано только воз гласом Фламбо:

— Mon Dieu! [6])

Этим выдающимся ученым казалось невероятным, чтобы один человек мог создать столько чудес.

И даже когда Факсуорти пригласил их спуститься обратно в контрольную комнату, никто не проронил ни слова. Он быстро направил колоссальный телескоп на точку зенита, где спокойным, ярким светом блестела большая красная звезда. Одновременно необычайный сноп света из-за купола поплыл вверх, пока не замер в том же самом направлении, как и телескоп.

Снова зажглись первые две катодные лампы; снова странный сверкающий луч упал с потолка, и тогда на экране стало вырисовываться изображение большой красной звезды, размером в порядочный мяч. Еще две лампы, и изображение увеличилось вдвое. Теперь на темной, малинового цвета, поверхности шара можно было различить запутанную сеть тонких полос. Сразу загорелись еще две лампы, и опять изображение увеличилось и стали яснее видны его подробности. Скоро оно покрыло весь экран. Теперь уже видны были только части поверхности; части эти стали уменьшаться, но все яснее и яснее становились подробности. Планета отстояла теперь, казалось, на миллион миль, затем приблизилась на тысячу миль, затем на пятьсот.

И тонкие полосы стали медленно расширяться, пока две из них, цвета охры, достигшие теперь ширины в два фута, не пересеклись в центре экрана, образовав большое круглое пятно. Середина пятна была густо усеяна маленькими черными точками, которые так ярко блестели, как будто они отражали солнечные лучи.

Тогда Факсуорти без предупреждения засветил все оставшиеся лампы, кроме двух. Мгновенно изображение на экране исчезло, и на его месте появилась поразительная картина. Как бы с птичьего полета, с высоты десяти тысяч футов видна была панорама большого города.

Присутствующие видели громадные здания в тысячу футов вышиною, над которыми реяли огромные воздухоплавательные машины, красиво носившиеся по воздуху. И палубы были усеяны крошечными фигурами.

Вспыхнули последние две лампы, и картина приблизилась, казалось, на пятьдесят футов. Крошечные фигурки оказались людьми. Совершенными людьми, порази тельной внешности, с тонко очерченными лицами. Они были облечены в одежды, похожие на те, которые в древности носили легионеры Цезаря. Там были и женщины, чудного сложения, с прекрасными чертами лица, все одетые в чудесные цветные платья, отливавшие тысячью оттенков в солнечных лучах.

Две последние лампы погасли, и картина снова отодвинулась на первоначальное расстояние в десять тысяч футов.

Почти неуловимым поворотом рычага ученый превратил сверкавший сквозь экран ландшафт в великолепную панораму.

А пока они осматривали поверхность заходящей планеты от полюса до полюса, гроза приблизилась и разразилась над вершиной горы. Сверкала молния, гром потрясал обсерваторию, но ученые были так прикованы к чудному виду, растилавшемуся перед ними, и были так защищены от всякой опасности, благодаря призрачному, чудовищному лучу над обсерваторией, что совершенно забыли о буре.

По экрану проносились то громадная, красная, песчаная пустыня, то водный путь, то другой город (тоже расположенный при пересечении двух каналов), и так на пространстве тридцати трех миллионов миль они осматривали поверхность планеты от северного полюса до южного. Внезапно перед их глазами пронеслась гордая вершина большой горы с огромным черным пятном над нею.

Искусной рукой Факсуорти повернул изображение обратно к центру экрана. Черное пятно оказалось громадным зданием, заполнившим всю вершину горы и высотою в пятьсот футов — почти точное воспроизведение обсерватории, в которой они находились. И из верхушки его колоссальный луч необычайной силы света пронизывал пространство. Снова загорелись две последние лампы, и они увидели внизу полированную чашу из огромного вогнутого зеркала, диаметром в двести футов.

— Вы видите, — многозначительно сказал ученый, — незримые глаза, постоянно наблюдающие за нами из глубины пространства и так продолжается это уже несчетное количество веков.

Тут гроза разразилась с яростной силой. Молнии беспрерывно сверкали, и гром оглушительно гремел, и раскалывался.

Внезапно ослепительная шарообразная молния упала с неба на башню купола. Частично расплавленная сталь погнулась, и колоссальный луч, изогнувшись в виде широкой арки, упал на землю. Затем последовал ряд потрясающих взрывов, как будто гора с необычайной силой раскололась пополам.

В комнате внизу изображение уже не видно было ясно и отчетливо на экране, а было совершенно затемнено вращающейся серовато-зеленой массой. В то время, как ужасный грохот сотрясал воздух, Факсуорти издал страшный крик:

— Луч! — воскликнул он и бросился к доске с выключателями. Но было уже слишком поздно!

Внезапно сорвавшись со своего места, прибор на крыше упал перпендикулярно вниз. Вторично раздался оглушительный взрыв, — прибор, падая, все ломал на своем пути, уничтожая самые существенные части ценного аппарата, в которых сосредоточивалась вся его сила! Затем наступила темнота.

А в вышине дико завывала природа, сопровождая громовыми раскатами свой победный гимн над обломками уничтоженного творения дерзновенных смертных, которые пытались проникнуть в ее сокровенные тайны.

Научное послесловие к рассказу «Безграничное видение» известного ученого, директора Института Лесгафта, профессора, астронома Н. А. Морозова (Шлиссельбуржца)

Есть ли что нибудь возможное в этом фантастическом рассказе? Неужели никогда не удастся найти такого пучка лучей, на пути которого растворялись бы водяные пары? Неужели никогда не удастся изобрести такой прибор, который давал бы на экране изображения самых мелких подробностей даже таких отдаленных небесных светил, как Марс?

Кто может это сказать? Кто может положить границы могуществу науки?

Лет восемьдесят тому назад знаменитый германский естествоиспытатель Дю-Буа-Реймонд, в своей, когда-то не менее знаменитой, речи «О пределах человеческого знания», хотел дать раз навсегда границы доступного для людей и, между прочим, заявил, что мы никогда не узнаем вещественного состава небесных светил. «Ignorabimus!» — повторял он после каждого своего тезиса…

Но не прошло и двух десятков лет после этой речи, как Бунзен и Киркхоф открыли спектральный анализ, дающий возможность знать из какого вещества исходит каждый луч по деталям его преломления призмою. И вот, в настоящее время мы не только знаем вещественный состав атмосфер у всех видимых нами небесных светил, но знаем и порядок возникновения в них каждого вещества и претерпеваемые им изменения при своем развитии.

Итак, один из пределов знания, провозглашенных Дю-Буа-Реймондом, уже перешагнула наука, и этим она дает нам возможность думать, что перешагнет и другие.

Вышеприведенный английский рассказ отличается выгодно от других, писавшихся ранее в том же роде, тем, что он рисует наиболее развитых умственно обитателей Марса такими же по виду, как и мы. Насколько это научнее прежних описаний?

Чем далее идет наука, тем более убеждает она нас, что внешние формы существ и их внутреннее содержание, как в органическом, так и в стихийном мире, не случайны, а вырабатываются общими и повсюду едиными законами эволюции.

Когда-то, например, думали, что небесные светила имеют различные формы: кубов, октаэдров, тетраэдров и т. д.; но вот, при телескопическом исследовании, все небесные светила, как и наша земля, оказались шарами, слегка сплюснутыми у полюсов. Когда-то думали, что вещественный состав небесных светил различен, но вот спектральный анализ, о котором я уже упоминал, показал, что на известной стадии развития он на каждом светиле бывает, как и у нас. Когда-то древние рисовали обитателей отдаленных стран самой Земли то в виде рыб с человеческими плечами и головой, то в виде лошадей с человеческим туловищем, то в виде козлоногих сатиров, но вот, как только мореплаватели изъездили всю поверхность земли, оказалось, что везде человеческие существа приблизительно одинаковы и похожи на нас.

Все это заставляет думать, что много научнее представлять себе высших представителей органической жизни на отдаленных планетах, находящихся в той же стадии развития, как Земля, такими же, как мы, так как и на планетах эволюция органического мира должна идти тем же путем, что на Земле, повинуясь своим законам, таким же непреложным, как и закон тяготения, дающий всем светилам обязательно форму сплюснутых у полюсов шаров.

Конечно, лучи света, к которым приспособился каш глаз, не могут отражаться от предметов меньше их волны, какими являются атомы и молекулы окружающих нас тел, так как эти лучи будут огибать такие предметы или только колебать их, как обычные водяные волны поплавки.

Но мы знаем уже ряды волн, в сотни раз более мелких, каковы волны рентгеновых лучей, и, может быть, откроем волны и еще более короткие в тысячи раз, а также изобретем и экраны, заставляющие светиться обычным светом даваемые такими лучами изображения. И тогда природа предстанет перед нами в совершенно новой одежде, и мы увидим, как это описывается в рассказе, мельчайшие предметы на поверхности небесных светил.