Мир в табакерке, или чтиво с убийством

3

Дядюшка Джон Перу Джонс не приходился мне родным дядей. И Т.С. Давстону он был не родным дядей, а приемным.

Т.С. Давстон завел себе несколько приемных родственников в Брентфорде и его окрестностях и регулярно их навещал.

Одним из них был старец, которого звали Старик Пит – Т.С. Давстон помогал ему возделывать огородный участок, выделенный муниципалитетом. А еще бродяга, известный как Два-пальта, с которым он отправлялся на поиски пропитания в парк Ганнерсбери. И библиотекарша, которая, по всей видимости, учила его приемам тантрического секса. И еще был дядюшка Джон Перу Джонс.

Этот мальчик выбирал себе приемных родственников среди взрослых самым тщательным образом. Подходили только те, кто обладал полезными знаниями. Старик Пит, по общему мнению, был у нас в городке тем самым, к кому следовало обращаться по вопросам выращивания фруктов и овощей. Два-пальта был тем самым, к кому следовало обращаться, когда речь заходила о том, что сейчас мы именуем «искусством выживания». Библиотекарша, без всякого сомнения, была той самойпочти во всех отношениях. И еще был дядюшка Джон Перу Джонс.

– Чем он вообще занимается? – спросил я Т.С. Давстона, когда мы, шаркая, направились по булыжной мостовой тенистого переулка в исторический район Баттс.

Т.С. Давстон почесал под мышкой слева. В школе появилась чесотка, что затронуло нас всех самым злосчастным образом.

– Ну давай, – сказал я. – Рассказывай.

– Да сейчас он не больно чем и занимается, – сказал Т.С. Давстон. – Живет как затворник. Но раньше служил в королевских инженерных войсках, а потом в спецслужбе. И знает все, что можно знать про динамит.

Я сбросил носком башмака пивную пробку в канализационный люк. – Опять, значит, взрывы устраиваешь?

– Ничего нет такого, в том, чтобы устроить взрыв. Здоровое желание для мальчиков нашего возраста.

– Викарий Бетти так не считает.

– Викарий Бетти – старый лицемер, – сказал Т.С. Давстон, и полез под мышку справа. – Он был полковым священником, и видел массу взрывов. Он всего-навсего намерен отказать молодежи в тех удовольствиях, которыми пресытился сам. У взрослых такое – на каждом шагу.

Я не мог не признать его правоту.

– В любом случае, – продолжал Т.С. Давстон, перенося свое внимание на область между ногами, где семейство лобковых вшей оккупировало жизненное пространство у него на яйцах. – Дядюшка Джон Перу Джонс не только знает все, что нужно знать о динамите. Он еще знает все об орхидеях и гидродендрологии.

– Гидро– чего–логии?

– Гидродендрологии. Это наука о выращивании деревьев в воде.

Я тоже рассеянно, но с большим удовольствием почесал между ног.

– Вот его дом, – сказал юный Т.С. Давстон. И я поднял глаза, чтобы посмотреть на дом.

Строения в районе Баттс были относились к эпохе короля Георга. Сочного розового цвета кирпич и монументальность. Сады здесь были ухожены, и жили здесь важные люди. На углу, к примеру, жил один профессор, а вон там, между деревьев, виднелся Дом Моряка. Хозяином его был старый капитан, но никто из нас ни разу не видел его. Мир и тишина царили здесь, а еще – история.

В школе нам не так уж много рассказывали об истории родного города. Главные события мы, конечно, так или иначе знали. От родителей. «Здесь Юлий Цезарь перешел через Темзу». «Здесь, во время знаменитой битвы при Брентфорде, пал король Балин». «Во дворе этого дома раньше был постоялый двор, на котором останавливалась Покахонтас». И – самое интересное – «Вот в этом доме родился П.П. Пенроуз».

До мистера Давстона П.П. Пенроуз, без всякого сомнения, был наиболее известен из всех знаменитостей, родившихся в Брентфорде, как автор популярнейших книг двадцатого столетия: уже ставших легендарными романов о Ласло Вудбайне.

При его жизни все были уверены, что он родился в Нью-Йорке, рядом с Гарлемом. Он говорил с преувеличенным бруклинским акцентом и всегда носил мягкую шляпу с широкими полями и длинное пальто. Только после его преждевременной смерти (в результате идиотского несчастного случая с участием наручников и шланга от пылесоса) тайное стало явным и правда открылась всему миру (как и большая часть его прямой кишки): он был рожден как простой Питер Пенроуз в доме в районе Баттс, в Брентфорде. И в жизни не был в Нью-Йорке.

Мемориальная доска со скабрезными подробностями его гибели установлена не была, но мы все знали, где именно находится его дом. Тот, в котором шторы всегда были задернуты. Летом сюда прибывали автобус за автобусом, из которых выбирались американские туристы, чтобы поглазеть на эти шторы. А наш друг Билли, который знал слишком много для своего возраста, выносил на улицу пылесос, и американцы платили ему за то, что он давал им сфотографироваться с ним.

Однако мне нечего добавить к теме Пенроуза. Я могу лишь порекомендовать читателю, который желает погрузиться в более подробное изучение жизни этого замечательного человека, его работы и личных привычек, великолепную биографию пера сэра Джона Риммера «Его звали Лас: Человек, который был Вудбайном».

Или статью об эротическом самоудушении, опубликованном в последнем из вышедших номеров журнала «Кляп» за декабрь 1999 г.

– Пить хочется до сблева, – сказал я. – Как ты думаешь, у дядюшки Джона Перу есть лимонад?

– Он пьет только отфильтрованную воду, – юный Т.С. Давстон протянул руку к большому медному дверному молотку. – Не забудь сказать то, что я тебе сказал, – продолжил он, глядя на меня с самым серьезным видом.

– А что ты мне сказал, чтобы я сказал? – спросил я, потому в тот момент я его как раз не слушал.

– Что ты мой брат Эдвин, и тоже интересуешься растениями.

– Но у тебя нет брата по имени Эдвин.

Т.С. Давстон покачал золотушной головой. – Ты хочешь посмотреть чудовищ или нет?

– Хочу, – сказал я. И действительно хотел.

В такой теплый летний вечер, как этот, я скорее отправился бы на берег канала брать уроки танцев у «грязных акул» (мы их еще звали заппазаврами). Но Т.С. Давстон пообещал мне, что за шиллинг он отведет меня к человеку, у которого в оранжерее живут чудовища, и он, если я вежливо попрошу, даже, может быть, разрешит мне покормить их.

Ни один мальчик девяти лет не сможет отказаться от такого предложения.

Т.С. Давстон взялся за большой медный дверный молоток. И стукнул в дверь. – Придется немного подождать, – сказал он. – Он должен проверить, все ли чисто.

Я скорчил удивленную гримасу.

– Погоди, – сказал юный Т.С. Давстон. И мы погодили.

После того, как мы погодили довольно долгое время, за которое у меня в голове начали появляться мысли о том, что возможно на самом делемне не особенно хочется посмотреть на чудовищ, а лучше было бы получить свой шиллинг обратно, мы услышали, как за дверью отодвинули засов, и высокая дверь чуть приоткрылась.

– Пароль, – прошептали из-за двери.

– Стрептококк, – сказал Т.С. Давстон, имея в виду шарообразную бактерию, дающую положительную реакцию окраски по Граму, которая была виной эпидемии скарлатины, едва не выкосившей под корень третий класс предыдущей зимой.

– Входи, мой друг, вводи и брата.

И мы вошли.

Когда дверь за нами закрылась, стало совсем темно, и хозяин дома включил всет. Поскольку я не подозревал, чего можно ожидать, я совсем не удивился тому, что увидел вокруг. Мы стояли в большом зале с высокими потолками. Монументальном, я бы сказал. На натертом паркете – ковер с замысловатым рисунком. Этажерка для цветов, украшенная павлиньими перьями. Сквозь открытые двери видны богато убранные комнаты. Вешалка из бамбука, на которой висят пальто и шляпы. И, пожалуй, все.

Что меня удивило, так это внешность хозяина. Поскольку Т.С. Давстон упоминал королевские инженерные войска и спецслужбы, я ожидал увидеть человека, который по крайней мере был бы похож на бывшего солдата. А дядюшка Джон Перу Джонс был маленьким и щупленьким. Скулы на его лице торчали, как локти у велосипедиста, а подбородком он смахивал на Петрушку из кукольного балагана. Узкий высокий лысый череп был испещрен пятнами, как голубиное яйцо. Нос у него был тоньше соответствующего органа бумажного голубя, но больше всего беспокойства вызывали глаза.

За несколько месяцев до того я пробрался через черный ход в кинотеатр «Одеон» в Нортфилде, чтобы посмотреть «фильм для взрослых», который назывался «Собачий мир», “Mondo Cane” по-итальянски. Этот документальный фильм рассказывал о разных забавных обычаях, принятых во всем мире, и в нем было немало кадров, в которых мелькали обнаженные груди прыгавших вверх-вниз туземных женщин. Но что действительно запало мне в память – это сюжет о китайском ресторане, где подавали обезьяньи мозги. Мозги живых обезьян. Там стояли такие специальные столики, с дыркой посередине, голову обезьяны просовывали через эту дыру, и так закрепляли. А потом, проявляя не больше чувства, чем при чистке апельсина, официанты срезали обезьянам верхушки голов, и богатые посетители выковыривали мозги маленькими ложечками и поедали их.

Взгляд этих обезьян – вот чего я никогда не забуду. Страх и боль.

И у дядюшки Джона Перу Джонса был именно такой взгляд. Его глаза смотрели одновременно куда угодно и в никуда, и они нагоняли на меня ужас.

– Итак, это твой брат Эдвин, – сказал он, шмыгнув взглядом поверх моей головы. – Пришел посмотреть на моих малюток.

Я сказал «добрый вечер» и назвал его «сэр», потому что взрослые обожают вежливых детей. Он наклонился вперед, чтобы погладить меня по голове, но, должно быть, заметил, как я вздрогнул, и вместо этого просто сказал: – Может ли он хранить наш секрет?

– Конечно, дядюшка, – ухмыльнулся Т.С. Давстон. – Он ведь мой брат, в конце концов.

– Тогда я буду доверять ему также, как доверяю тебе.

Т.С. Давстон подмигнул мне.

Дядюшка Джон Перу Джонс повел нас в дальний конец зала. – Тяжелый выдался денек, – сказал он. – Тайная полиция усиливает беспокоящие действия.

– Тайная полиция? – спросил я.

– Да-да, – ответил старичок. – За мной следят повсюду. Они маскируются под прохожих, под мойщиков окон, под почтальонов, продавцов и мамочек с колясками. Они знают, что я настороже, и от этого становятся еще невыносимее. Буквально сегодня утром, стоило мне выйти за пачкой сигарет…

– «Сноудон», – заметил Т.С. Давстон.

Дядюшка повернулся к нему, и его безумные глаза стали еще безумнее.

– Узнал запах дыма, – объяснил юный Т.С. Давстон. – Вы только что выкурили одну. «Сноудон» – они с ментолом. У них очень узнаваемый запах.

– Молодец, – сказал дядюшка и похлопал Т.С. Давстона по плечу. – Я меняю марку каждый день, чтобы они не догадались.

– Эти, в тайной полиции? – спросил я.

– Именно. Так вот – захожу я в магазин, а двое уже там стоят. Переодетые в старушек с сумками. Стоят и смотрят, что я куплю. Они записывают все, что я делаю. И все это подшивают к делу в тайном штабе на Морнингтон-Кресент.

– Но зачем они это делают? – спросил я.

– Из-за моей работы. Разве Чарли не рассказал тебе?

– Чарли?

– Я подумал, лучше будет, если вы сами расскажете, – сказал Т.С. Давстон.

– Еще раз молодец.

Старичок провел нас на кухню. Воняла она также отвратительно, как выглядела. Вдоль всех стен были навалены мешки с мусором, и коробки, коробки, коробки – бесчисленное множество картонных коробок.

Дядюшке попалось на глаза выражение на моем лице, которое можно было бы описать как замешательство. – Ничего не выбрасываю, – сказал он. – Они шарят в моем мусорном ящике. Я их видел. Они с виду – как обыкновенные мусорщики, но меня им не провести.

Я кивнул, улыбнулся, и попытался принюхаться. В этом доме стоял странный запах. Пахло не сигаретами и не отбросами. Пахло чем-то другим. Густой, тяжелый, резкий запах. И я понял, где он раньше мне встречался. Так пахло в огромных теплицах Королевского Ботанического сада в Кью.

Дядюшка Джон Перу Джонс вынул побитое эмалированное ведро из-под набитой грязной посудой мойки, и протянул его мне. Я заглянул внутрь и энергично отступил назад.

– Это просто мясо, – сказал дядюшка.

– Это просто мясо с кусочками меха на нем.

– Против меха они не возражают. Это же не искусственные добавки.

Я взял ведро, но мне все равно было не по себе.

– Пошли, сказал дядюшка. – Сюда.

Он открыл дверь в другом конце кухни, и из нее вырвался оранжерейный запах. Он буквально подмял нас под себя. Втянул нас в себя и поглотил. У меня перехватило дыхание.

Жара валила с ног, а влажно было настолько, что все жизнеспособные поры тут же начинали выделять пот.

– Поторопитесь, – сказал дядюшка. – Нельзя, чтобы температура понижалась.

Мы торопливо прошмыгнули внутри и то, что я увидел, мягко говоря, произвело на меня впечатление.

Это была оранжерея в викторианском стиле.

Я всегда обожал викторианцев. За их искусство, за их изобретения, за созданные ими шедевры архитектуры. И хотя многие пуристы поют хвалу эпохе короля Георга за классичность стиля, лично я считаю, что в очень многих зданиях той поры чувствуется чопорность незамужних тетушек. Тогда как викторианские здания похожи на растрепанных румяных уличных девок. Они радуются тому, что они есть. Они кричат нам: «Да посмотрите на нас – ну не красотки ли?»

Викторианцы знали, что значит строить с размахом. Когда они воздвигали музеи, отели, дамбы, мосты, они зачастую перебарщивали. Если где-нибудь оставалось место для замысловатого завитка или хитрой финтифлюшки, они тут же приделывали их туда.

Что же до оранжереи дядюшки Джона Перу Джонса… если представить себе, что разъяренный защитник классицизма принялся бы тыкать викторианским стеком черного дерева в каждый замысловатый завиток или хитрую финтифлюшку, он бы выбился из сил раньше, чем дошел бы до ближайшего угла. Это была даже не румяная уличная девка, это была танцовщица из мюзик-холла перед выходом на сцену.

Она сладострастно вздымалась позади дома, оглаживая груди стеклянных куполов. Кованые украшения, всполошенно взметнувшись, неподвижно застыли и декоративные колонны увенчались набухшими капителями. Словно песнь во славу наслаждения, как писал Обри Бердсли.

И хотя оранжерея сама по себе была чудом, то, что в ней росло, удивляло еще больше. Мне уже доводилось видеть экзотические цветы в Кью. Но ничто из того, что я видел, не могло сравниться с этим. Здесь экзотика хлестала через край. Краски были слишком красочными, а понятие размера теряло значение.

Я, открыв рот, уставился на чудовищный цветок, который лениво зиял из огромного горшка. Таких цветов просто не бывает. Не может быть.

– Rafflesiaarnoldii, – сказал дядюшка. – Самый большой цветок во всем огромном мире. Привезли с Суматры, туземцы там верят, что его опыляют слоны.

Я наклонился к цветку, чтобы получше ощутить его аромат.

– Я бы этого не делал, – заметил дядюшка.

Поздно.

– Ффффууууууууууууууу! – вырвалось у меня, я отшатнулся назад, и схватился за нос свободной рукой.

– Пахнет в точности как гниющий труп, – сказал дядюшка Джон Перу Джонс. – Лучше не нюхай ничего, сначала не спросив меня.

Я сделал попытку восстановить самообладание и заявил, покривив душой:

– Не так плохо.

– Чарли сказал то же самое, – ухмыльнулся дядюшка. – А я-то думал, что у детей более тонкое обоняние.

Я помахал рукой перед носом и спросил, указывая на ближайшее растение:

– А это как называется? – Как будто мне было действительно интересно.

– А, это! – дядюшка довольно потер ручки, и любовно уставился на большие, жирные, белые цветы со множеством лепестков, словно бы в оборках. Они плавали в большой бочке на поверхности маслянистой воды. – Их называют «следы ангела».

Я вытер пот со лба. С меня уже всерьез текло. Жидкости, необходимые для жизнедеятельности моего юного организма, растрачивались попусту. Мне хотелось пить еще до того, как я сюда вошел, но сейчас я чувствовал опасную близость обезвоживания.

– Следы ангела, – повторил дядюшка. – Называются так потому, что, по преданию, ангелы, как Христос, могут ходить по воде. Но только при полной луне и только по лунной дорожке.

– А листья у них ядовитые, – сказал Т.С. Давстон.

– Исключительно ядовитые, – подтвердил дядюшка. – Попробуешь листочек – и ты среди ангелов. Только так.

– Мне кажется, я окажусь среди ангелов прямо сейчас, если не попью, – сказал я.

Дядюшка быстро оглядел меня. – Поставь ведро, – добродушно сказал он. – Вон там в углу есть кран и рядом с ним – кружка на цепочке. Ничего не трогай, и ничего не нюхай, ладно?

– Хорошо, сэр, – сказал я.

В детстве у меня был хороший запас жизненных сил, и к тому моменту мне уже удалось справиться с дифтерией, коклюшем, некрозом челюсти и бенгальской гнилью и я, разумеется, не мог допустить того, чтобы какое-то там обезвоживание вывело меня из себя. И вот, улучшив свое состояние кружкой-другой жидкости, служившей пивом праотцу Адаму, я снова почувствовал себя свежим, как огурчик. В оранжерее – самое подходящее сравнение.

– Теперь лучше? – спросил дядюшка.

– Да, спасибо, – ответил я.

– Тогда позволь показать тебе вот это.

И дядюшка указал на следующую кадку. Над темно-зелеными листьями, собранными в плоские розетки, тут и там виднелись фиолетовые цветы.

– Mandragora officinarum, – сказал он. – Легендарная мандрагора. Под землей ее корни растут в форме человеческого тела. Это та самаяведьмина трава. Использовалась во многих магических ритуалах. Говорят, что когда ее вырываешь из земли, она кричит, и если услышишь этот крик – сойдешь с ума. Как считаешь, стоит чуточку потянуть?

Я яростно закрутил головой.

– Нет, – кивнул дядюшка. – Лучше не надо, так ведь? На самом деле ее корни содержат алкалоид тропан, который, будучи принят в малых дозах, может вызывать галлюцинации и видения рая. В больших дозах, однако, она вызывает…

– Смерть, – сказал Т.С. Давстон.

– Смерть, – сказал дядюшка. – Излюбленное средство Лукреции Борджиа. Но триста лет тому назад персы использовали ее как обезболивающее при операциях.

– Они высушивали корни, – сказал Т.С. Давстон, – размалывали их и смешивали с камфарой, а потом бросали в кипящую воду. Пар надо было вдыхать. В Англию ее завезли римляне.

– Твой братец знает, о чем говорит, – заметил дядя, погладив вундеркинда по голове и затем осмотрев руку на предмет вшей.

Дядюшка Джон Перу Джонс устроил для меня настоящую экскурсию. Мне были с гордостью продемонстрированы маки. («Из которых делают опиум».) И Cannabissativa. («Конопля, прославленная битниками».) И Menispermaceae.(«Представители южноамериканского семейства логаниевых, из которого получается яд для отравления стрел, кураре».) И Lophoporawilliamsii.(«Мескаль. О дивный мескаль!»).

Я познакомился с аконитом и пустырником, беленой и чемерицей, красавкой и ложечницей, льнянкой и сон-травой. Но ничего не трогал и не нюхал.

Мне становилось ясно, что коллекция дядюшки полностью состоит из растений, которые или возносят тебя на небеса, или укладывают в гроб. Или могут сделать и то, и другое, в зависимости от дозы.

В очередной раз посмотрев на этого безумноглазого бедолагу, я попытался представить себе, сколько наркотиков из собственной коллекции он попробовал лично.

– Ну вот и все, – наконец сказал он. – Если не считать красавцев, посмотреть на которых вы, собственно, и пришли, и я покажу их вам прямо сейчас.

Я встревоженно подтянул шорты. Мои трусы, заскорузлые, как всегда, пропитались потом и, казалось, вот-вот с меня свалятся. – Все это просто невероятно, сэр, – сказал я. – Но можно вас кое о чем спросить?

Дядюшка Джон Перу Джонс кивнул головой, похожей на голубиное яйцо.

– Почему вы решили выращивать именно эти конкретные виды растений?

– Во имя Великой Цели, – сказал Т.С. Давстон.

– Во имя Великой Цели, – согласился дядюшка.

Я постарался изобразить лицом немой вопрос.

Дядюшка почесал тонкий нос длинным тонким пальцем.

– Пошли, – сказал он, – познакомишься с моими красавцами, и я все тебе расскажу.

Угол оранжереи был отгорожен грязной узорчатой скатертью. Дядюшка подошел к ней, и отбросил ее в сторону театральным жестом.

– Вуал-ля! – вскричал он.

– Чтоб меня, – сказал я, подражая известному комику Тони Хэнкоку.

На кованом железном помосте стоял старинный аквариум, а в нем – самые причудливые растения, какие мне когда-либо приходилось видеть.

Сначала я вообще не поверил, что это растения. В них было очень много от ящериц и что-то от рыб. Они были чешуйчатые, блестящие и настолько зловещие на вид, что я чуть не потерял самообладание.

Как и у всех нормальных детей, глубоко в душе у меня гнездился страх перед овощами. Я нервничал при виде капусты, и едва не писался в штаны, подумав о брюссельской ее разновидности. Заверения родителей, что в ней много железа, уже были проверены с помощью магнита и признаны враньем. Почему родители так настаивали на том, чтобы на тарелках у их детей все время горой лежали овощи, мне объяснил Билли. Овощи дешевле мяса, сказал он, а времена, как всегда, тяжелые. Когда позже жизнь у меня сложилась так, что некоторое время я водил компанию с представителями кругов, более высоких по социальному положению, я был поражен, обнаружив, что есть взрослые, которые питаются исключительно овощами. Этих типов, как я узнал, называют вегетарианцами, и, хотя у них хватает денег на то, чтобы купить мясо, они сознательноне делают этого.

Поскольку я известен своей способностью сострадать другим, я, естественно, очень жалел этих несчастных, которые, по всей видимости, страдали неким помрачением рассудка, а я не мог способствовать их выздоровлению. Но затем, применив более философский подход, я увидел и положительную сторону сего явления. В конце концов, чем больше в мире вегетарианцев, тем больше мяса остается для нас, нормальных людей.

– Красавцы мои! – вскричал дядюшка, бесцеремонно вырвав меня из потока сознания. – Неси ведро. Сейчас будем ужинать.

Я приподнял ведро и осторожно приблизился. Они были чешуйчатые, блестящие, одновременно похожие на ящериц, рыб и, несомненно, на кочанчики брюссельской капусты. Чем бы они ни были, они были живые, они трепетали, тряслись и толкались.

– Это растения, сэр? – осведомился я.

– Большей частью, – ответил дядюшка, уставясь на своих «красавцев». – В основном брюссельская капуста. Скрещенная с василиском обыкновенным.

– Химеры, – сказал Т.С. Давстон.

– Химеры, – согласился дядюшка.

– И они будут есть мясо из этого ведра?

Дядюшка Джон Перу Джонс порылся в карманах куртки, и вытащил щипцы с длинными ручками. Протянув их мне, он сказал:

– Почему бы тебе не убедиться самому?

Т.С. Давстон одобряюще кивнул. – Ну давай, счастливчик, – сказал он, – тебе повезло. Брось им пару кусочков.

Я сжал щипцы в ладони. Пот капал у меня со лба, и чувствовал я себя далеко не на седьмом небе от счастья. Но я же заплатилшиллинг, и именно за этимпришел. Я подцепил кусок мяса из ведра.

– Ближе, чем на вытянутую руку не подходи, – посоветовал дядюшка, – и береги пальцы.

Я последовал его совету, и опустил кусок мяса, зажатый в щипцах, в аквариум. Произошло примерно то же самое, как если бы я бросил дохлую овцу в пруд, населенный пираньями. «Клац-клац-клац!» Отвратительные голодные ротики, усеянные остроконечными зубками, появились буквально ниоткуда. Я отшатнулся и почувствовал, как моя нижняя челюсть едва не проломила мне обе ключицы.

– Ну как тебе? – спросил Т.С. Давстон.

– Восхитительно! – сказал я. И я действительно так считал.

Держа щипцы по очереди, мы скормили все мясо этим созданиям. Дядюшка с умилением смотрел на нас, качая головой и улыбаясь, а его безумные глаза бегали по всем углам и пальцы безостановочно шевелились.

Когда мы закончили, он сказал:

– Ну и хватит. – И задернул скатерть, служившую занавесом.

Я вернул ему щипцы.

– Большое спасибо, сэр, – сказал я. – Было просто здорово.

– Работать тоже может быть здорово, – сказал дядюшка. – Даже работать во имя Великой Цели.

– Вы собирались рассказать мне об этом.

– Может быть, в следующий раз? – сказал Т.С. Давстон. – Нам пора идти, иначе мы опоздаем в Кабс.

– В Кабс? – удивился я.

– Да, в Кабс. – И Т.С. Давстон с намеком посмотрел на меня. С явно выраженным намеком. Смысл которого, впрочем, от меня ускользнул.

– Я никуда не тороплюсь, – сказал я.

– Отлично, – обрадовался дядюшка.

Т.С. Давстон глухо застонал.

– С тобой все в порядке, Чарли?

– Да, дядюшка, да. Приступ золотухи, только и всего.

– У меня есть травка, которая тебе поможет.

– Не сомневаюсь.

– Я что-то пропустил? – спросил я.

Дядюшка покачал лысой головой.

– Я думаю, у Чарли есть подружка, – сказал он. – И ему не терпится попрактиковаться с ней в навыках, благоприобретенных с помощью библиотекарши.

Т.С. Давстон фыркнул и пошаркал ногами.

Я снова постарался изобразить лицом немой вопрос.

– Великая Цель, – начал дядюшка, становясь в величественную позу. – Достижение которой даст мне право занять место в учебниках истории. Но онизнают, что я стою на пороге, и именно поэтому следят за каждым моим шагом.

– Они, которые из тайной полиции?

– Из тайной полиции. У них везде мощные телескопы. Они видят нас даже сейчас. Именно поэтому я держу своих малюток за занавеской. В тайной полиции хотят знать все о моей работе и выкрасть их для своих хозяев на Морнингтон-Кресент. Но им это не удастся, вот уж нет – никак не удастся.

– Очень рад это слышать.

– То, чем я здесь занимаюсь, – сказал дядюшка, – послужит всему человечеству. Не только немногим избранным. То, чем я занимаюсь, обеспечит мир во всем мире. Ты спрашивал, почему я выращиваю именно эти конкретные виды, не правда ли?

Я кивнул, подтверждая, что интересовался этим.

– Потому что из них можно получать специальные средства. Мощные галлюциногены, которые, если смешать их в верных долях и принимать правильно, дают мне возможность входить в состояние измененного сознания. А когда я пребываю в нем, я могу общаться напрямую с растительным миром. Как доктор Дулиттл говорил со зверями, так и я могу говорить с деревьями.

Я поглядел на стоявшего поодаль Т.С. Давстона, который скорчил страдальческую гримасу.

– И что же могут сказать деревья? – спросил я.

– Многое, – ответил дядюшка, – даже чересчур. Болтают без умолку, как соседки за чашкой чая. Жалуются на белок и воробьев, на шум и автомобили. Если я еще хоть раз услышу, как старый дуб рядом с Домом Моряка распространяется на тему того, насколько цивилизованнее мир был раньше, я точно сойду с ума.

Я постарался не обращать внимания на то, как Т.С. Давстон закатил глаза к потолку.

– Они все разговаривают? – спросил я.

– Насколько мне известно, – ответил дядюшка. – Хотя я, разумеется, понимаю только английские породы. Не имею ни малейшего понятия, о чем могут говорить ливанские кедры или китайские гинкго.

– Может быть, стоит заняться языками?

– Боюсь, у меня нет на это времени.

Я кивнул, хлюпнув воротником рубашки, и снова подтянул шорты.

– Так значит, тайная полиция тоже хочет говорить с деревьями?

– Их хозяева. Представляешь, какие открываются возможности для шпионажа?

Я не представлял и прямо сказал об этом.

Дядюшка взмахнул руками.

– Для слежки! Уже не нужно посылать на рискованные задания людей, если вместо этого достаточно поговорить с соседним деревом. Подумай только, что могут подслушать цветы на окнах русского посольства. И они охотно тебе расскажут, если их вежливо попросить.

– Понял, – сказал я, и я действительно понял. – Но вам ведь придется научиться говорить по-русски?

– Ну разумеется, но идею ты уловил?

– Идеюя уловил, – сказал я. – Так это и естьВеликая Цель?

– Отчасти.

– То есть это еще не все?

– Далеко не все. – Дядюшка самодовольно выпрямился и ухватился за лацканы куртки. – Общение с растениями – только начало. Видишь ли, я хотел знать, чего им нужно от жизни, и я просто спросил их об этом. Те, что живут у меня в оранжерее, растут так хорошо, потому что они говорят мне, что им нужно, и я им это даю. Сколько тепла, сколько света и так далее. Но есть кое-что, чего им действительно хочется. Знаешь, что это?

– Любовь? – спросил я.

– Любовь? – спросил Т.С. Давстон.

– Извините, – сказал я. – Так, значит, не любовь?

– Они хотят передвигаться, – сказал дядюшка. – Ходить, как люди. Им так надоело проводить всю жизнь, сидя на одном месте в земле. Они хотят выкорчеваться и отправиться в путь.

– Именно поэтому вы вывели химер.

– Именно. Они – первые из нового вида. Гибрид животных и растений. Мои красавцы – абсолютно новой породы.

– Довольно злобной породы, – заметил я.

– Разумеется, нужно быть злобным, если идешь в бой.

– Кабс, – вмешался Т.С. Давстон. – Пора в Кабс.

– Нет, – ответил я. – В какой бой, сэр?

– В последний бой, – дядюшка вытянулся в струнку и даже поднялся на цыпочки. – Бой добра и зла, как предсказано в Откровении Иоанна. Он будет в двухтысячном году, и я буду готов к нему.

– Так вы роете бомбоубежище?

– Зачем мне бомбоубежище, сынок! Это я буду атаковать. Я намерен засеять своими химерами весь мир. Они растут в любом климате. Они будут огромными, злобными, и когда я призову их под свои знамена, их придут миллионы, сотни миллионов, и они вырежут своих угнетателей без всякой жалости. Великая армия мутантов двинется маршем через страны и континенты, разрушая все на своем пути и подчиняясь только мне. Только мне, слышите?! Только мне!

Тогда я видел дядюшку в последний раз. Больше я к нему не ходил. Примерно месяц спустя к нему в дверь постучались, но это были уже не мы. Это были полицейские, и с ними еще несколько людей в белых халатах. Дело в том, что появились жалобы на пропажу кошек и собак в округе, а в мешке под мойкой у дядюшки, по слухам, нашли несколько воротничков, забрызганных кровью.

Мой друг Билли, который как раз водил группу американских туристов по Баттсу, рассказывал, что видел, как дядюшку, одетого в рубашку с очень длинными рукавами и застежкой на спине, посадили в машину и увезли. Изо рта у него шла пена, и туристы даже остановились, чтобы сфотографироваться.

На следующий день вспыхнул пожар. Сам дом почти не пострадал, но прекрасная оранжерея выгорела дотла.

Никто не знал, как начался пожар.

Никому, в общем-то, и дела не было.

Никому, кроме Т.С. Давстона. А он горевал. Он очень любил своего приемного дядю, и очень расстроился, когда его увезли. Я, конечно, как мог, старался утешить его – ну, покупал ему конфеты, делился сигаретами. Мне кажется, что мы с ним очень сблизились, потому что он стал звать меня «Эдвин», и я понял, что я ему тоже стал приемным родственником.

Однажды на перемене, в следующей четверти, он отозвал меня в дальний угол школьной площадки.

– Я верю, что у меня хватит способностей, чтобы прославить свое имя, – сказал он. – И я хочу, чтобы ты стал моим секретарем и биографом. Если я – Сэмюел Джонсон, ты будешь моим Босуэллом. Доктором Ватсоном, если я – Шерлок Холмс. Твоя работа – составлять хронику моих слов и дел для потомков. Что скажешь на такое предложение?

Я поразмыслил над словами Т.С. Давстона.

– А деньги и женщины с длинными ногами будут? – уточнил я.

– Сколько угодно и того, и другого, – ответил он.

– Считай, что я в деле, – сказал я, и мы пожали руки.

И действительно, было сколько угодно и того, и другого. Сколько угодно, и даже намного больше. Но прежде, чем мы закончим рассказ о дядюшке Джоне Перу Джонсе, следует упомянуть еще одно.

Его «красавцев».

После разрушения оранжереи я был убежден, что больше никогда не увижу этих злобных созданий, и поэтому жутким сюрпризом была моя новая встреча с ними четыре десятилетия спустя. И они уже не были малютками в аквариуме. Они были огромными и разгуливали на свободе по всему поместью.

Которое называлось «замок Давстон».