Миранда

МЕЖДУ МОЛОТОМ И НАКОВАЛЬНЕЙ

Франция весны 1793 года. Грозные, тревожные дни. На фронтах поражение за поражением. Внутри страны контрреволюционные восстания в Вандее, Бретани… В Париже «бешеные», защитники интересов бедноты, требуют от Конвента решительных мер против толстосумов, аристократов. Углубляется пропасть между жирондистами и якобинцами. Под давлением последних учреждаются Трибунал по борьбе с контрреволюцией и Комитет общественного спасения. Революция развивается по восходящей линии. Ее высшей точкой будет диктатура якобинцев во главе с Робеспьером…

В этой чрезвычайно напряженной и меняющейся обстановке для того, чтобы предстать перед Комитетом общественного спасения иностранцу, обвиненному чуть ли не в предательстве, следовало обладать глубокой верой в идеалы революции, большим гражданским мужеством и быть полностью уверенным в своей невиновности. Ведь французы не щадили друг друга, в пылу борьбы иногда страдали ни в чем не повинные люди, страсти были накалены до предела. Некоторые нечистоплотные деятели разжигали атмосферу подозрительности и недоверия с карьеристскими целями, под предлогом борьбы с заговорщической деятельностью врагов революции сводили личные счеты.

Миранде исполнилось тогда сорок три года. Он был генерал — лейтенантом французской армии, командовал армией в шестьдесят тысяч человек, выиграл несколько крупных сражений, несколько проиграл. Ну что ж! Военное счастье изменчиво! Конечно, его могли несправедливо осудить, но ведь основания для этого не было. Следовало пойти на риск, что для него, почти всегда рисковавшего жизнью, вовсе не было ни новым, ни необычным. Игра стоила свеч, ибо французская революция, провозгласившая своим лозунгом: «Свободу, равенство и братство», могла и должна была помочь испанским колониям сбросить цепи рабства…

Появление Миранды в Париже вызвало против него ярые выступления якобинцев в Конвенте и в печати. Марат, Дантон, Робеспьер и их друзья открыто обвиняли креола в том, что он вместе с Дюмурье участвовал в заговоре против республики. Они считали, что Миранда — друг Питта и Екатерины II, смертельных врагов революции, что он авантюрист и шпион, что именно он повинен в разгроме Северной армии. «Арестуйте Миранду, этого врага народа, и предайте его немедленно суду революционного трибунала!» — требовали якобинцы с трибуны Конвента, в своих газетах и листках. Но Миранда был для якобинцев всего лишь поводом, в действительности же, нападая на него, они пытались подорвать влияние его друзей и покровителей-жирондистов. Ведь Миранда был другом жирондиста Бриссо, ему доверяло жирондистское правительство. Если бы трибунал признал Миранду виновным в предательстве, можно было бы тогда обвинить в предательстве и вождей Жиронды. Жирондисты, в свою очередь, не оставались в долгу перед якобинцами — они, в свою очередь, обвиняли Дантона и Робеспьера в покровительстве предателю Дюмурье. Но Миранда, правая рука Дюмурье и к тому же иностранец, был более уязвим для нападок якобинцев, чем вожди последних, для обвинений жирондистов.

27 марта, за день до возвращения Миранды в Париж, Конвент постановил арестовать его. Каракасец явился в Конвент и потребовал дать ему возможность выступить и представить объяснения. Его не слушают, но и не арестовывают. Он настаивает, пишет письма председателю Конвента, в газеты, опровергая выдвинутые против него обвинения, призывая немедленно арестовать Дюмурье, изменника и предателя.

Наконец 8 апреля Миранду вызывают для дачи показаний на объединенное заседание Военного комитета и Комитета безопасности Конвента. Члены комитетов с пристрастием допрашивают креола. Миранда с достоинством подробно отвечает на все вопросы. Его солдаты храбро сражались против врага, но последний обладал огромным перевесом, отступление стало неизбежным. Главной же причиной поражений было предательство главнокомандующего генерала Дюмурье.

В защиту Миранды выступил Бриссо. Миранда, сказал вождь жирондистов, храбро сражался, его поведение было безупречным, никаких доказательств тому, что он состоял вместе с Дюмурье в заговоре против республики, нет. К тому же, сообщает Бриссо, предатель Дюмурье перебежал к противнику, в то время как Миранда явился в Париж, чтобы защитить перед избранниками народа свою честь революционера и республиканца

Три дня длился допрос Миранды. Члены комитетов единодушно признали, что обвинение против него необоснованно, и постановили передать протоколы его допроса Конвенту.

12 апреля протоколы зачитываются в Конвенте. Якобинцы неоднократно прерывают чтение, требуя передать дело Миранды в революционный трибунал… Напрасно Петион просит членов Конвента ознакомиться с протоколами, из которых следует полная невиновность Миранды. Якобинцы настаивают, чтобы постановление Конвента ‚ об аресте Миранды от 27 марта было немедленно приведено в исполнение, а дело его передано революционному трибуналу. Якобинец Бентаболь, обращаясь к жирондистам — друзьям Миранды, говорит: «Вам нечего опасаться. Если Миранда невиновен, трибунал его оправдает, если виновен — преступник не уйдет от наказания». После бурных дебатов большинство членов Конвента постановляет подвергнуть Миранду аресту, а дело его передать в ревтрибунал.

Ревтрибунал! Он был создан Конвентом 10 марта, в день восстания в Вандее, «для расследования всяких контрреволюционных замыслов, всяких покушений на свободу, равенство, единство и неразрывность республики, на внутреннюю и внешнюю безопасность государства, всяких заговоров, клонящихся к восстановлению королевской власти». Хотя он и находится в этот момент под влиянием жирондистов, но разве можно надеяться, что во взвинченной обстановке шпиономании и контрреволюционных заговоров его члены способны на беспристрастное обсуждение дела Миранды, способны вынести справедливый приговор? Миранда в глазах якобинцев — предатель, и их влияние на массы растет не по дням, а по часам. Если судьи вынесут Миранде оправдательный приговор, то им не избежать, в свою очередь, обвинений со стороны якобинцев в сговоре с предателями. Когда судьи выносят приговор, они думают не только о судьбе обвиняемого, но и о своей собственной судьбе.

Может быть, теперь, когда над ним действительно нависла смертельная опасность, Миранда уйдет в подполье или покинет Францию, воспользовавшись тем, что его пока оставляют на свободе? Но Миранда, на удивление всем, остается в своей гостинице в ожидании ареста. Нет, он не скроется от трибунала французской революции, как некогда от испанского трибунала в Гаване. Он верит в революционное правосудие, он должен реабилитировать себя в глазах французского народа, даже если попытка эта будет стоить ему жизни.

20 апреля в гостиницу, где проживает Миранда, являются представители ревтрибунала и уводят креола в подследственную тюрьму Консьержери, расположенную во Дворце правосудия… Там Миранда содержится до 10 мая, то есть до начала процесса в ревтрибунале.

В эти дни его друзья предпринимают различные шаги, чтобы спасти его от обвинительного приговора. Нанимают ему адвоката Шове-Легарда, который впоследствии приобретет известность как защитник Марии-Антуанетты и Шарлотты Кордэ — убийцы Марата; обеспечивают ему свидетелей, могущих подтвердить его показания, рассказать о его революционной преданности и стойкости, наконец, снабжают его едой и бельем, ибо в тюрьме кормят плохо и там сыро, а на все вещи и деньги Миранды трибунал наложил временный секвестр.

В ожидании суда узник вместе с адвокатом Шове-Легардом пишет ответ своим противникам под названием «Соображения Миранды, предназначенные его судьям», в котором излагаются уже известные читателю факты о его деятельности на фронте. Эти «Соображения» заканчиваются следующей фразой: «Истинный республиканец не боится смерти, но ему невыносимо подозрение в преступлении».

Но «Соображения» Миранды не убеждают прокурора Фукье-Тинвилля, беспощадного преследователя контрреволюционеров. Прокурор формулирует 10 мая свое обвинительное заключение: Миранда повинен в предательстве; бомбардировка Маастрихта, утверждает прокурор, была инсценировкой — на крепость не упало ни одного французского ядра, а из Неервиндена Миранда бежал, даже не попытавшись дать бой врагу. Миранда — сообщник генерала Дюмурье. Он один на главных виновников поражений Северной армии. Прокурор требует строго наказать Миранду. Если суд вынесет обвинительный приговор, ему не избежать гильотины.

12 мая во Дворце правосудия начался суд над Мирандой. В составе трибунала пять судей Виновность обвиняемого устанавливают 12 присяжных. Их имена мы находим в дневниках Миранды. Председателем трибунала был Жак Бернар Мари Монтанэ, в прошлом мировой судья, друг жирондистов. Среди присяжных — два врача, бывший лакей, содержатель кофейни, служащий. Самый влиятельный из присяжных — Пьер-Жан Кабанис — философ и поэт, переводчик на французский язык бессмертной «Илиады» Гомера; Кабанис, которого все уважали за ученость, хорошо знал Миранду, был глубоко убежден в его невиновности.

Суд начинается с читки обвинительного акта. Затем следует допрос свидетелей: у обвинения их целая когорта — тридцать шесть человек. Защита представляет двадцать одного свидетеля.

В числе свидетелей обвинения военные и жандармы, женщина-бомбардир, два нотариуса, брадобрей, часовщик, садовник, торговец, профессор литературы. Большинство из них подтверждают обвинительное заключение, однако голословно, бездоказательно, на основе ничем не оправданных слухов или домыслов. Часть свидетелей обвинения вообще ничего не знает о деятельности Миранды на фронте.

Брадобрей, например, обвинил Миранду в том, что, будучи в Льеже, креол якобы сказал, что в этом городе слишком много каналий. Миранда отрицает, что употреблял когда — либо такое слово в адрес народа, и отмечает, что брадобрей, по всей вероятности, часто слышал его из уст своих аристократических клиентов.

Председатель трибунала, выслушав свидетелей, утверждавших, что Миранда командовал боеспособной армией, просит подсудимого объяснить, почему, несмотря на это, он потерпел поражение. Миранда объясняет: «Лучшие легионы Цезаря были разгромлены у Герговии [2], а войска Фридриха Великого потерпели поражение у Кюнельсдорфа… Нельзя обвинять в преступлении мужественных людей за то, что они не побеждают тогда, когда условия местности, количество солдат и прочие отрицательные моменты наносят им вред».

Женщине-бомбардиру, обвинявшей его в том, что он ошибочно планировал сражения, Миранда отвечает: «Если гражданка свидетельница пожелает указать нам, что было лучше сделать в том или другом случае, тогда можно было бы судить, не совершил ли я ошибки, избрав из двух возможных решений менее благоприятное».

Нет, эти свидетели обвинения решительно не в состоянии доказать виновность Миранды. Они путаются, повторяют разные сплетни, противоречат сами себе и друг другу. Напрасно прокурор пытается выжать из них более конкретные и точные сведения, разоблачающие деятельность Миранды. Чем больше им задают вопросов, тем больше они вносят путаницы в свои показания.

Но вот допрос свидетелей обвинения закончен, и перед трибуналом предстают свидетели защиты. Это в первую очередь Вожуа и Кошеле, комиссары Исполнительного комитета в Северной армии, которые заявляют, что Миранда проявлял «просвещенный патриотизм и страстное рвение при исполнении своих служебных обязанностей».

Выступает перед трибуналом английский художник Стон, который напоминает, что Миранда, находясь в Англии, поддерживал самые тесные и дружеские связи со сторонниками французской революции — Пристли, Шериданом, Прайсом — и всегда осуждал монархический режим.

Американский поэт Джоэль Барлоу свидетельствует о «высоких республиканских достоинствах» подсудимого, широко известных в Соединенных Штатах. Барлоу отмечает, что Миранда посвятил свою жизнь делу освобождения испанских колоний. Он называет Миранду «полководцем-философом».

Свое уважение к обвиняемому высказывает философ Кондорсе.

Адвокаты, писатели, военные — французы и иностранцы — высоко оценивают гражданские и военные заслуги обвиняемого.

Трибунал вызывает последнего, двадцать первого свидетеля защиты — Томаса Пейна, знаменитого американского революционера и памфлетиста, члена Конвента, друга виднейших деятелей французской революции. Даже прокурор относится к этому свидетелю с уважением. Томас Пейн называет Миранду «адвокатом свободы».

— Я встречался с подсудимым, — говорит Томас Пейн, — в Соединенных Штатах, в Англии, он всегда осуждал деспотизм, всегда боролся за святое дело свободы. Такой человек не может предать революцию.

После выступления Томаса Пейна адвокату Шове-Легарду остается только суммировать все то хорошее, что сказали о Миранде свидетели защиты. Миранда не только бесстрашный защитник родины, мудрый государственный деятель, но и талантливый полководец, он честный революционер. Он один из первых, кто выступил против предателя Дюмурье. «Осудив Миранду, — говорит адвокат судьям, — вы оправдаете тем самым действия предателя Дюмурье».

16 мая 1793 года судебное разбирательство закончилось. Председатель трибунала просит присяжных ответить на вопрос: следует ли из поведения Миранды во время военных действий в Бельгии и Голландии, что он повинен в предательстве?

— Прежде чем объявить о нашем решении, — отвечает ему гражданин Дюмон, старшина присяжных, — я позволю заявить следующее. Мы живем в тяжелое для революции время. Изменники и предатели пытаются погубить ее. Поэтому необходима бдительность, каждого подозрительного необходимо проверить, но наказывать можно только подлинных виновников. Предателей революции ждет беспощадная расправа. Но мы не кровопийцы, которыми нас рисуют враги свободы. Мы испытываем радость, когда возвращаем обществу, семье и друзьям человека, достойного всеобщего доверия. Именно таким человеком является генерал Миранда. Десять лет тому назад он покинул Южную Америку и приехал в Европу в надежде заручиться здесь средствами для освобождения своих соотечественников от испанского деспотизма. За пределами Франции его друзьями были преданные делу свободы деятели. Во Франции он стал на сторону революции. Он храбро сражался против ее врагов, хотя удача не всегда сопутствовала ему. Миранда — это примерный гражданин. Он не совершил инкриминируемых ему преступлений. Он невиновен.

Присутствовавшая на процессе публика встретила речь гражданина Дюмона аплодисментами. К всеобщему удивлению, аплодирует даже прокурор. Все бросаются поздравлять и обнимать Миранду. Его выносят на руках из здания ‚ трибунала под крики «Да здравствует республика! Да здравствует Миранда!»…Кто-то надевает на его голову лавровый венок. Миранда держит речь перед своими сторонниками.

— Решение революционного трибунала, — говорит он, — достойный ответ клеветникам. Революционная справедливость восторжествовала…

На следующий день председатель суда Монтанэ пишет Миранде довольно необычное для судьи письмо: «Я заявляю Вам откровенно и честно, что у меня и у одного моего коллеги Вы вызвали чувство самого глубокого к себе уважения. Я счастлив предоставленной мне возможности пригласить Вас на республиканский обед и засвидетельствовать Вам лично мое безграничное к Вам уважение. Привет и братство!» Этот обед состоялся 18 мая.

После выхода из тюрьмы Миранда несколько дней живет в доме своего адвоката, где принимает друзей и единомышленников, затем переезжает в загородную резиденцию фабриканта Тиссо. Там он много читает, совершает длительные прогулки по сельской местности. Он пишет двухтомный отчет о своем процессе и пытается его опубликовать, но человек, которому он поручает это дело, в дни террора сжигает рукопись…

Что же теперь ему делать? Покинуть Францию? Но куда податься? Англия, воевавшая с Францией, приняла бы его, но только в качестве политического перебежчика. Возможно, и Екатерина II вновь оказала бы ему благоволение, предстань он перед нею с повинной. Миранда, однако, продолжал верить во французскую революцию, продолжал считать ее величайшим событием современности, продолжал надеяться, что революционная Франция окажет ему рано или поздно помощь в борьбе за освобождение американских колоний от испанского деспотизма. К тому же здесь у него могучие друзья и покровители: лучшие ученые Франции, ее артисты, поэты, художники считают его своим, и у него, как всегда, огромный успех у женщин — обаятельных, интересных и влиятельных. Нет, он не в силах отказаться от этой жизни, лишиться своих надежд. Он останется в Париже, что бы ни случилось…

Между тем политическая обстановка во Франции обостряется до предела, якобинцы готовятся свергнуть умеренных жирондистов, установить в стране железную революционную диктатуру.

Жирондисты пытаются предпринять контр-меры. По их предложению Конвент издает декрет о создании «Комиссии 12-ти», которой поручается расследовать деятельность руководителей Парижской коммуны — этого оплота якобинцев, арестовать их и предать суду. Но народ поддерживает Робеспьера и его друзей. 31 мая по призыву якобинских вождей национальные гвардейцы окружают Конвент и заставляют распустить «Комиссию 12-ти». На следующий день парижане узнают о контрреволюционном восстании в Лионе и о происходивших там расправах над патриотами. Это дает новый толчок народному возмущению политикой жирондистского правительства. Десятки тысяч парижских санкюлотов стекаются к Конвенту и требуют изгнания из него жирондистов. В ту же ночь все 23 жирондистских главаря, среди них Бриссо, Петион и другие друзья Миранды, изгоняются из Конвента и заключаются под стражу. Власть переходит в руки якобинцев, за которыми идут широкие массы населения. Умеренных жирондистов ждет гильотина. Сможет ли ее вновь избежать Миранда, друг жирондистов, голову которого давно уже требовал отсечь Робеспьер, ставший теперь фактическим главой якобинского правительства?

31 мая, не успели еще якобинцы отправить за решетку вождей Жиронды, как представители районной секции устраивают обыск в доме Миранды, надеясь обнаружить компрометирующие его документы. Обыск ничего не дает, и визитеры, составив соответствующий акт, удаляются. Но на следующий день к Миранде вновь являются вооруженные люди, они ищут контрреволюционных заговорщиков, которых он якобы укрывает. Не обнаружив в доме подозрительных, они удаляются. 5 июня — визит непрошеных гостей повторяется. На этот раз они опечатывают все бумаги и книги Миранды.

Казалось бы, Миранда должен был бы после этих визитов скрыться, бежать. Ведь по всему Парижу идут обыски и аресты его друзей, но он предпочитает оставаться на месте. Побег означал бы признание вины и в случае провала — верную смерть. Друг Миранды Петион бежал в провинцию, вынужден был скрываться в лесу, где его загрызли волки. Только оставаясь на месте, можно было надеяться на спасение.

Ревтрибунал оправдал Миранду, неужели якобинцы отважатся отменить решение этого созданного по их же инициативе верховного судилища революции?

Миранда, по-видимому, и не предполагал, что несколько дней спустя он окажется в тюрьме вместе с председателем ревтрибунала Монтанэ и многими свидетелями, выступавшими на процессе в его защиту.

9 июня неизбежное свершается. Миранду арестовывают на основании решения Комитета общественного спасения и препровождают в тюрьму Ля-Форс, где уже находятся в заключении многие жирондисты. Его обвиняют в том, что он намеревался удрать к вандейцам. Об этом донес Комитету общественного спасения его слуга.

Миранда протестует против такого нелепого и подлого обвинения. Он требует, чтобы ему разрешили выступить перед членами Конвента. 13 июня его приводят в Конвент и дают слово, якобинцы могли позволить себе такой шаг, так как были уверены, что в Конвенте, очищенном от жирондистов, Миранда ни у кого не найдет поддержки. Действительно, напрасно Миранда протестует против своего ареста, напрасно доказывает — в который раз! — свою преданность революционным идеалам, напрасно ссылается на оправдательный приговор ревтрибунала… Его никто не слушает, хотя никто и не возражает ему. Конвент просто постановляет передать его дело полицейским властям и перейти к очередным делам. Миранду вновь уводят в тюрьму.

В тюрьме вместе с Мирандой сидят видные жирондистские вожди: знакомый уже читателю председатель трибунала Монтанэ, ряд свидетелей защиты, в их числе Томас Пейн и философ Кондорсе, адмирал Керсен, который проявлял большой интерес к положению в испанских колониях, и, наконец, Белен, автор статьи в защиту Миранды, опубликованной в «Ла Газетт». Многие из них были гильотинированы после злодейского убийства Марата 14 июля…

Следует отметить, что большинство иностранных участников французской революции в период господства якобинской диктатуры подвергались репрессиям, а некоторые поплатились жизнью. Кроме Миранды, в тюрьму были заключены многие другие иностранцы.

Миранду пока что щадят, за него хлопочет американский посол в Париже Джеймс Монро, будущий автор одноименной доктрины, и другие влиятельные лица, с мнением которых был вынужден считаться Робеспьер. Но положение изо дня в день меняется. Гильотина работает чуть ли не круглосуточно. Пока Миранду не казнили, но кто может поручиться, что ему не отсекут голову завтра? На всякий случай его друг доктор Кабанис пересылает ему в тюрьму смертельную дозу яда.

Как же ведет себя Миранда в заключении? Он продолжает писать письма и обращения в Конвент и в другие революционные органы, требуя своего освобождения. Может, было бы разумнее в его условиях не напоминать о себе своим врагам в надежде на то, что о тебе забудут, что тебя не приметят и что таким образом ты спасешь свою жизнь. Так, возможно, действовал бы любой другой, но только не он, не Миранда. Каракасец продолжал бороться не столько за свою жизнь, сколько за свою честь. Свободное же от писания оправдательных мемориалов время он проводит в беседах с товарищами по несчастью. Он рассуждает с ними о философии, о военном искусстве, рассказывает им эпизоды из своей жизни… На всех он производит большое впечатление своей глубокой эрудицией и осведомленностью. Об этом впоследствии напишут в своих воспоминаниях те немногие из узников тюрьмы Ля-Форс, которым удастся вырваться на волю…

В тюрьме Миранда знакомится с 24-летней парижанкой Дельфиной де Кюстен, которая навещает своего мужа — офицера, осужденного ревтрибуналом на гильотину. Миранда пытается облегчить чем может последние дни жизни офицера. Дельфина будет ему благодарна за это всю свою жизнь.

Находясь в тюрьме, трудно беспристрастно судить о событиях, происходящих за ее стенами, тем более судить о действиях людей, по воле которых ты очутился за решеткой. Миранда в этом отношении не был исключением из общего правила. Он не разбирался в социальной природе происходивших политических явлений, он не понимал, что диктатура якобинцев была в интересах революции, широких масс трудящихся. Он, как и многие другие жирондисты, считал якобинцев выразителями настроений «черни», жестокими и кровожадными демагогами, способствовавшими анархии. Трудно осуждать за это Миранду, ведь в конце концов все незаслуженные и необоснованные обвинения против него исходили от якобинцев.

Якобинский блок был неоднороден. Сторонники Робеспьера стремились к установлению демократической республики, к полной ликвидации феодальных отношений в деревне, они рассчитывали наделить часть бедняков собственностью. «Умеренные» во главе с Дантоном выступали за компромисс с крупной буржуазией. Наконец, «бешеные», которых возглавляли руководители Парижской коммуны — Шометт и Эбер, требовали более решительных мер против эксплуататорских классов и больше прав плебейским слоям населения. К ним примыкали революционеры различных национальностей во главе с офранцузившимся немцем Клоотцем, требовавшие, чтобы Франция продолжала революционную войну до полного освобождения Европы от пут феодализма. Робеспьер выступил против тех и других.

Французская гравюра в честь взятия Антверпена.

В марте 1793 года вожди «бешеных», призвавшие народ к восстанию, были арестованы и казнены, причем Клоотц был объявлен иностранным агентом. Такие же обвинения были сделаны и против «умеренных», руководители которых Дантон, Демулен и другие были гильотинированы 5 апреля. Эта расправа временно укрепила якобинскую диктатуру. Под ее руководством французский народ стойко защищался от наступающих на Францию со всех сторон чужеземных армий. Впоследствии, однако, сказались отрицательные последствия нарушения революционного единства в якобинском лагере: многие сторонники крайних и умеренных перешли в стан врагов Робеспьера, возглавляемый представителями «новой буржуазии», считавшей диктатуру якобинцев препятствием для своих спекуляций и афер.

9 термидора по новому революционному календарю, или 27 июля 1794 года по старому, противники якобинцев объединились и свергли Робеспьера. Теперь настал черед якобинских вождей свести знакомство с адским изобретением доктора Гильотена. К власти пришла крупная буржуазия, мечтавшая обуздать плебейские массы города и деревни.

Из тюрем стали выходить оставшиеся в живых противники Робеспьера. Миранда ожидал, что он будет освобожден одним из первых. Однако этого не произошло. Среди термидорианцев у него не было близких людей, Уже вышли на свободу все его друзья по заключению, а он все еще продолжал томиться в одном из казематов тюрьмы Ла-Форс.

Миранда вновь берется за перо. Он пишет одно послание за другим — в Конвент, в Комитет общественного спасения. Он возмущается, негодует, требует, чтобы его немедленно выпустили на свободу, наконец, угрожает: его продолжающееся заключение в тюрьме принесет огромный вред республике, покроет ее позором, обесчестит ее руководителей. Но все напрасно…

Только 17 января Конвент постановляет выпустить Миранду на свободу. В тот же день он покидает тюрьму, в которой просидел девятнадцать месяцев. Но это не в счет, ведь он сохранил жизнь. Он просто чудом избежал гильотины, нож которой отсекал головы не только врагам революции, но и многим ее сторонникам.

Некоторые данные позволяют предположить, что Миранда обязан был своей жизнью генеральному прокурору ревтрибунала Фукье-Тинвиллю, который продолжал выполнять свои функции и в период диктатуры якобинцев. Фукье-Тинвилль знал о невиновности Миранды; кроме того, он чувствовал личную симпатию к креолу. Поэтому он насколько мог затягивал вызов Миранды в ревтрибунал, что означало бы для последнего только одно — встречу с гильотиной.

И вновь встает вопрос: что делать? Политическое положение — весьма туманное. Якобинцы разгромлены, но не уничтожены, у них еще много друзей в Конвенте, в правительственных учреждениях, их авторитет высок среди плебейских масс. Подняли голову и остатки жирондистов. Легитимисты, клерикалы, генералы — все конспирируют, надеясь пробраться к власти. Возникают самые странные альянсы, в которые входят революционеры и реакционеры. Вчерашние враги превращаются в друзей только для того, чтобы на следующий день предать друг друга.

В это смутное время Миранда становится центром притяжения для многих честолюбивых политиканов, претендующих на власть, но не располагающих для этого ни силой, ни авторитетом. Водоворот событий втягивает Миранду в эту опасную игру, которая может привести его скорей на эшафот, чем к власти.

Миранда потребовал от правительства уплатить ему жалованье за месяцы тюремного заключения и возместить другие убытки. Предъявленный Мирандой счет превышал сорок две тысячи ливров. Он получил только шестнадцать тысяч, но и этого было достаточно, чтобы нанять приличный дом, слуг, обзавестись собственным выездом.

Он встречается с Дельфиной де Кюстен. Их дружба вскоре переходит в сентиментальную связь. У Дельфины много других влиятельных поклонников: Сегюр, Фуше, молодой генерал Наполеон Бонапарт. Миранду представляют Бонапарту, который высказывается о нем так: «Это Дон-Кихот, с той только разницей, что не сумасшедший. Это человек, в душе которого горит священный огонь свободы». Миранда — частый гость в салоне мадам де Сталь — дочери Неккера, дальновидного министра Людовика XVI, вышедшей замуж за шведского барона, посла этой страны в Париже. Оставшиеся в живых жирондисты питают к Миранде особые симпатии, считают его своим. Его назначают душеприказчиком покойного Бриссо, погибшего на гильотине, поручают ему воспитание детей этого вождя Жиронды.

Весной 1795 года происходят народные волнения в Париже. Народ врывается в Конвент, требует хлеба, работы. Правительство бросает против народа войска. В Париже идут аресты противников правительства, полиция ищет также Миранду, который вынужден некоторое время скрываться.

Новое пребывание в подполье Миранда использовал для написания работы, в которой высказывал свою точку зрения на французскую революцию. В июле эта работа вышла в Париже под названием «О современном положении Франции и средствах ее избавления от бедствий». В ней он осуждал «тиранию» Робеспьера и высказывался за строгое разделение законодательной, исполнительной и судебной власти. Миранда выступил против завоевательных войн. Он писал: «Слава завоеваний недостойна республики, основанной на правах человека и на возвышенных принципах философии». Он критиковал также вмешательство во внутренние дела других стран.

В августе 1795 года Конвент, контролируемый термидорианцами, принял новую конституцию, предоставляющую права только налогоплательщикам. Новая конституция вызвала большое возмущение в широких слоях населения, им воспользовались роялисты. 5 октября они сделали попытку возглавить толпы народа, штурмовавшие Конвент. Мятеж был подавлен войсками, которыми командовал Наполеон Бонапарт. В Париже снова начались аресты не только среди роялистов, но и оппозиционеров-республиканцев. И снова полиция ищет Миранду. Ходили слухи, что жирондисты принимали участие в мятеже и готовились провозгласить военную диктатуру во главе с бывшим военным министром Сервеном и генералом Мирандой.

Миранда скрывается у надежных друзей. Из своего укрытия он обращается к новому правительству — Директории, отрицая свою причастность к заговору и требуя отмены приказа о своем аресте. Полиция продолжает его преследовать. 26 ноября Миранду арестуют, но судья после допроса освобождает его. Тогда Директория издает приказ выслать Миранду из пределов Франции. Его вновь арестовывают. Но по дороге в тюрьму он заходит в сопровождении жандармов проститься с одной своей знакомой и, пока жандармы в одной из комнат принимают от гостеприимной хозяйки угощение, Миранда бежит через черный ход.

И снова Миранда в подполье и снова пишет послания правительству, в газеты, в законодательные органы, издает брошюры и листовки, опровергает: клеветнические обвинения, выдвинутые против него. Наконец 25 апреля 1796 года Директория отменяет приказ о его высылке, и он вновь появляется в парижских салонах.

Свободой Миранда пользуется недолго. 10 мая полиция арестовывает участников тайного «Общества равных», которое стремилось к свержению Директории и осуществлению «фактического равенства». Миранда не имеет никакого отношения к «заговору равных», тем не менее он вынужден скрыться, так как для полицейских властей уже стало правилом при любом обострении обстановки сажать в тюрьму или, во всяком случае, постараться поймать Миранду, которого власти считают опаснейшим конспиратором, представляющим постоянную угрозу для установленного порядка.

Миранда неуловим. У него много верных друзей, которые обеспечивают его не только надежным укрытием, но и деньгами и прочими земными благами. Что это за друзья? Патриоты, которые не забыли, чем Франция обязана генералу, участвовавшему в беспримерном подвиге французского народа, отразившего на полях Вальмик полчища пруссаков и австрийцев. Женщины, очарованные обаянием Миранды. Наконец, иностранные революционеры, для которых Миранда, мечтавший освободить американские колонии от испанского гнета, был и оставался символом борьбы против любого деспотизма.

В 1797 году в Законодательный корпус было избрано много противников Директории. Испугавшись, власти арестовали несколько десятков депутатов и выслали их в Гвиану. В списках политических деятелей, подлежащих высылке в эту южноамериканскую колонию Франции, фигурировал также Миранда. Но ему вновь удалось ускользнуть от преследовавших его полицейских ищеек. Однако на этот раз правительство решило добиться своего, и Миранда знает: если он попадет в лапы своих преследователей, ему не избежать каторжной тюрьмы в Гвиане. По-видимому, действительно наступило время покинуть Францию, распрощаться с французской революцией. Надежды на то, что Франция окажет поддержку освободительному движению в испанских колониях, не оправдались. Более того, в августе 1796 года был подписан франко-испанский союзный договор, поставивший Испанию в зависимость от Франции.

Но куда же бежать Миранде? Всюду у власти находятся заклятые враги французской революции, которой он все-таки служил. Не ждет ли его за рубежом еще более горькая участь, чем та, которая угрожает ему во Франции? Только в одной стране он может появиться без риска для своей жизни — в Англии. Правда, его старый знакомый премьер-министр Питт — ярый враг французской революции, но Испания, союзница Франции, с октября 1796 года воюет с Англией. Кто знает, не заинтересуется ли вновь Питт давнишними проектами Миранды, тем более что условия в испанских колониях уже созрели для борьбы за независимость. Об этом сообщали эмиссары патриотов, прибывавшие из Испанской Америки в Париж встретиться с их знаменитым соотечественником генералом Мирандой. Для того чтобы из Испанской Америки добраться до революционного Парижа, им приходилось преодолевать немало препятствий: получить разрешение на выезд из колоний в Испанию, перебраться тайком через границу во Францию, где смельчака могли арестовать и, обвинив в шпионаже, расстрелять. И если посланец креолов благополучно добирался в столицу Франции, то тут его подстерегали новые опасности: ему еще следовало установить связь с Мирандой, который, как правило, жил в подполье, скрываясь от полицейских преследований. А потом предстояло совершить весь этот путь обратно…

В испанских колониях французская революция прозвучала подобно набату, призывавшему патриотов подняться на решительный бой против поработителей, за свою свободу и независимость. Сообщения об участии Миранды во французской революции, о его победах на полях сражений, о присвоении ему генеральского звания привлекли к его личности внимание всех сторонников независимости. Те, кто выступал за независимость, считали Миранду своим духовным отцом, своим послом в Европе. Они надеялись на его участие, рассчитывали на его советы, были уверены, что в нужный момент он придет им на помощь…

Испанские власти старались установить всякого рода рогатки и препятствия, чтобы помешать проникновению в свои владения вестей о французской революции. Был строго запрещен ввоз в колонии какой — либо литературы, рассказывающей о событиях во Франции, портретов революционных деятелей и эмблем. Был даже запрещен ввоз рабов из французских колоний, чтобы, не дай бог, они не занесли «французский закон» в испанские владения. Агенты инквизиции рыскали по колониям в поисках сторонников революционной Франции, которых ссылали в каторжные тюрьмы в испанском Марокко.

И все же, несмотря на все эти драконовские меры, сведения о великих делах, происходивших, в Париже, проникали в самые отдаленные уголкй необъятных владений Испании в Америке. О них сообщали сами испанские чиновники, монахи и офицеры, прибывавшие в колонии из метрополии. Недозволенная литература ввозилась контрабандой из французских колоний, разбросанных в Карибском море. Ее доставляли французские корабли, получившие доступ в колонии после заключения Испанией Базельского мирного договора с Францией в 1795 году. Но еще до этого в Мексике было раскрыто властями несколько антииспанских заговоров, участники которых намеревались провозгласить республику, основанную на принципах французской революции. В этих заговорах принимали участие мексиканцы, испанцы, французы.

Беспокойнее всего было в Венесуэле. Карибское море, омывающее ее берега, было похоже на кипящий котел. Гром восстания рабов на Гаити прокатился по всем Антильским островам, призывая порабощенных к борьбе против своих угнетателей. Этот гром услышали и в Венесуэле, когда в 1794 году в порт Ла-Гуайру прибыли французские пленные, захваченные испанцами в Сан-Доминго. Их рассказы о победах негритянских повстанцев воодушевляли местных патриотов на борьбу с испанскими колонизаторами. Особенно жадно слушали эти рассказы негры — рабы и свободные. В 1795 году близ города Коро восстали негры-рабы. Они перебили местных помещиков, провозгласили «французский закон», отмену рабства и ненавистных налогов. Во главе движения стоял самбо (метис от негра и индеанки) Хосе Леонардо Чирино, живший некоторое время на Антильских островах. Испанцам удалось, правда с большим трудом, подавить восстание, они схватили Чирино и после мучительных пыток казнили его. Вместе с Чирино погибли многие другие участники этого восстания.

В 1796 году в Ла-Гуайру за попытку поднять восстание в Испании была сослана группа республиканских деятелей во главе с Хуаном Пикорнелем. Здесь Пикорнель и его друзья нашли много сторонников среди местного населения, готовых взяться за оружие и выступить против испанцев. С их помощью испанские республиканцы вскоре смогли бежать из тюрьмы на остров Тринидад, захваченный англичанами у Испании в феврале 1787 года. Вскоре Пикорнель перебрался на остров Гваделупа, находившийся под контролем французов, где издал на испанском языке знаменитую «Декларацию прав человека и гражданина» и революционную песню, названную им «Американской карманьолой».

Заручившись поддержкой не только французов, но и англичан, Пикорнель предложил своим друзьям в Венесуэле перейти к подготовке восстания. Испанским властям удалось напасть на след конспираторов и арестовать наиболее активных из них. Дознание выяснило, что арестованные намеревались провозгласить независимость Венесуэлы, установить республиканский режим, отменить рабство. Их лозунгом было: «Да здравствует наш народ, равенство, закон, справедливость и свобода!», а программой — «Декларация прав человека и гражданина» Они говорили от имени «американского народа»

Руководители этого движения Хосе Марии Эспанья и Мануэль Гуаль смогли бежать на остров Кюрасао, где их встретил Пикорнель и откуда они продолжали руководить своими сторонниками, оставшимися на свободе в Венесуэле. Некоторое время спустя в Венесуэлу тайно вернулся Эспанья, но был выдан предателем. Испанцы присудили его к смерти через четвертование. Приговор был приведен в исполнение на главной площади Каракаса в присутствии генерал-капитана Венесуэлы и других колониальных властей. Эспанья перед казнью сказал: «Я не боюсь умереть. Я верю, что моя родина вскоре завоюет свободу, и тогда она вспомнит обо мне и на этом самом месте почтит мою память».

Лозунги французской революции привлекали как креолов, так и наиболее передовых испанцев. Из семидесяти двух человек, привлеченных по делу Эспаньи к суду, 21 был испанец и 49 — креолы. Половина арестованных были военными.

В Новой Гранаде также действовали группы патриотов. В 1793 году состоятельный креол Антонио Нариньо, бывший алкальд (мэр) столицы этой колонии, Боготы, последователь энциклопедистов, приобрел типографский станок и отпечатал на нем «Декларацию прав человека и гражданина», текст которой ему удалось выкрасть из библиотеки самого вице-короля. За распространение этого документа Нариньо был арестован и сослан на 10 лет в Африку, откуда ему удалось бежать. После многих испытаний и приключений Нариньо попал во Францию, добрался до Парижа, где встретился с Мирандой. По совету последнего Нариньо поехал в Лондон, установил связь с английским правительством, которое он безуспешно пытался убедить оказать действенную поддержку освободительному движению в испанских колониях. Нариньо возвратился из Лондона в Париж и вскоре нелегально вернулся в Новую Гранаду… Не менее тревожно было и в Мексике, где имелась многочисленная французская колония, считавшаяся рассадником революционных идей. Как сообщал в Петербург в одном из своих донесений русский поверенный в делах в Испании Н. Бицов, в городе Мехико в 1794 году был раскрыт «заговор, в котором участвовало несколько слуг-французов, ими руководил их соотечественник, врач; их цель состояла в изменении образа правления в соответствии с принципами, провозглашенными Конвентом». В начале 1797 года в Париже появился новый эмиссар антииспански настроенных креолов — кубинский плантатор Педро Хосе Каро. Он предложил Миранде возглавить восстание против испанского владычества в колониях. Каро утверждал, что в Южной Америке имеется 30 тысяч патриотов, готовых взяться за оружие по первому сигналу каракасца. Миранда послал Каро в Лондон, где он установил через негоцианта Тэрнбулла, с которым каракасец продолжал поддерживать связь, контакты с английскими министрами. Каро предложил англичанам направить их флот на помощь патриотам в район Картахены и захватить одновременно Панамский перешеек. В письме к английскому правительству от 19 октября 1797 года Каро указывал, что его планы полностью одобряет генерал Миранда. «Достоинства и способности этого американца писал кубинец, общеизвестны. Одно имя его стоит целой армии. В настоящее время он согласен приехать в Лондон для уточнения деталей нашего плана и способов его осуществления. Из Лондона генерал Миранда готов направиться в Америку, где он лучше, чем кто-либо другой, может руководить нашим предприятием».

Англичане дали понять Каро, что охотно повидали бы Миранду, хотя, как обычно, тянули с конкретным ответом на предложения креолов.

Таким образом, путь в Лондон Миранде был открыт. Но на этот раз он будет вести с Питтом переговоры не как частное лицо, а как полномочный представитель креолов.

22 декабря 1797 года, за неделю до отъезда Миранды в Лондон, каракасец встретился в Париже с представителями «Хунты депутатов городов и провинций Южной Америки», которая была создана в Мадриде в октябре того же года, и подписал с ними так называемый Парижский акт, уполномочивающий его и перуанца Пабло де Олавиде вести переговоры с Англией и Соединенными Штатами по вопросу об оказании помощи патриотам в их борьбе за независимость. Миранде и Олавиде поручалось заключить с Англией и Соединенными Штатами оборонительный союз и просить у Англии предоставить в распоряжение патриотов 27 линейных кораблей и 10 тысяч солдат (8 тысяч пехоты и 2 тысячи кавалерии), а Соединенные Штаты — 7 тысяч солдат. Взамен «Хунта» обещала заключить с Англией и Соединенными Штатами благоприятный для них торговый договор, предоставить особые льготы для деятельности Английского банка в Мексике и Перу, прорыть межокеанские каналы через Панаму и Никарагуа и полностью возместить все расходы по оказанию помощи. «Хунта» назначила Миранду своим полномочным представителем в Европе и заодно командующим всеми операциями в Испанской Америке. Миранда, кроме того, уполномочивался договориться с иностранными державами и банками о получении займов, назначать своих агентов и покупать оружие в Лондоне. В Акте говорилось также, что Миранда может пользоваться услугами кубинца Каро, «который находится в настоящее время по его поручению с конфиденциальной миссией в Лондоне». Таким образом, Каро превращался из личного агента Миранды в лицо, действующее с согласия «Хунты депутатов городов и провинций Южной Америки».

Акт подписали Миранда и представители «Хунты» Хосе дель Посо-и-Сукре и Мануэль Хосе де Салас. Последние, как отмечалось в Акте, возвращались после его подписания в Мадрид для доклада «Хунте», а затем следовали в испанские колонии для подготовки всеобщего восстания.

Французские агенты в Лондоне, разузнавшие вскоре о существовании Акта, сообщали в Париж, что он является фальшивкой, сочиненной самим Мирандой для придания себе соответствующего веса в переговорах с англичанами. Некоторые историки высказывают такое же мнение, исходя из того, что не имеется пока что каких — либо других подтверждений существования «Хунты городов и провинций Южной Америки», якобы созданной в Мадриде в октябре 1797 года. Весьма скудны сведения о перуанце Пабло де Олавиде. О нем известно только то, что он проживал в то время поблизости от Орлеана и что в момент подписания Акта ему перевалило за восемьдесят лет. Таким образом, какого — либо активного участия в переговорах он не мог иметь, и фамилия его упоминалась в Акте только для придания большей значимости этому документу.

Еще меньше мы знаем о делегатах «Хунты», подписавших Акт вместе с Мирандой. Одно время историки считали, что Посо-и-Сукре, а также Салас являются бывшими иезуитами, бежавшими первый из Перу, а второй из Чили, привлеченными Мирандой к патриотической деятельности. Другие утверждают, что Посо-и-Сукре был венесуэльцем, служившим в испанской армии в чине полковника, а Салас был чилийцем. Оба они исчезают после подписания Парижского акта. Следов их последующей деятельности пока что историками не обнаружено.

Была ли «Хунта» выдумкой хитрого конспиратора или действительно существовала и Парижский акт был заключен по ее указанию? Мы склонны думать последнее, исходя хотя бы из того обстоятельства, что англичане, которым в первую очередь предназначались эти данные и документы, не высказывали своих сомнений относительно их подлинности, хотя их агентура в Испании и Франции могла уличить Миранду в очковтирательстве, если бы последнее имело место. Другое дело, насколько мадридская «Хунта» была представительной. По всей вероятности, она состояла из креолов-патриотов, находившихся в то время в Испании. Подобные хунты или ложи возникали в Мадриде, Париже и Лондоне и впоследствии из них вышли многие видные участники войны за независимость испанских колоний.

Как бы там ни было, Миранда возвращался в Лондон не с пустыми руками, а с Парижским актом в кармане; он не являлся к Питту в качестве беглеца, ищущего надежного пристанища, а в роли полномочного представителя «Хунты городов и провинций Южной Америки», а это все-таки кое-что да значило.

Сам Миранда счел нужным следующим образом объяснить в своем дневнике причины, побудившие его покинуть Францию и вернуться в Лондон: «В январе 1797 г, учитывая ратификацию в Париже оборонительного и наступательного союза между Испанией и Французской республикой, я послал к мистеру Тэрнбуллу в Лондон доверенного человека с просьбой представить его мистеру Питту. Этот агент должен был сообщить об обстоятельствах и условиях, вынудивших меня служить Франции и участвовать в революции, которая, однако, полностью изменила свой характер. Единственной моей целью было только одно: добиться свободы и независимости для моей родины. Я считаю своим долгом осудить отвратительную систему, возникшую теперь во Франции, и которая противоречит режиму, на службу которому я поступил в 1792 году. Согласно этому я просил Питта вернуться к рассмотрению моих давнишних пропозиций в пользу Испанской Америки, тем более что условие, которое считалось необходимым для осуществления задуманного предприятия, налицо: война между Испанией и Англией началась. Кроме того, война могла вспыхнуть не только между Францией и Соединенными Штатами, но и между Соединенными Штатами и Испанией, что способствовало бы осуществлению наших планов. К тому же на данном этапе все испано-американские колонии более созрели и лучше подготовлены к борьбе за независимость. Мистер Тэрнбулл точно выполнил данное ему поручение. Его очень хорошо принял мистер Питт, который дал благоприятный, хотя и не вполне конкретный ответ на мое предложение…»

3 января 1798 года из Парижа выехал гражданин, фамилия которого по паспорту была Габриэль Эдвард Леру д’Эландер. Хотя он был в зеленых очках и парике, в нем легко можно узнать генерала Миранду. Согласно паспорту он родился в городе Каэн департамент Кальвадос, ему сорок лет, однако сам он выглядит на добрых семь лет старше. Почтенный купец Леру д'Эландер прибыл к Кале, где несколько дней спустя при помощи одного старого якобинца благополучно миновал портовую стражу и погрузился на датский корабль, взявший курс на Англию, куда он прибыл на следующий день — 12 января.

Шесть лет прошло с тех пор, как Миранда проделал этот путь в обратную сторону. Сколько воды утекло, вернее, сколько пролито крови врагов и друзей за эти годы! Какие великие события потрясли и удивили весь мир! И он, Миранда, сын канарского лавочника, был участником и свидетелем этих грандиозных свершений. Об этом знают в Каракасе и Мехико, в Буэнос — Айресе и Лиме. Революция перешагнула океан, и ее тень уже бродит по саваннам и пампасам его далекой родины… Она его ждет, она его зовет…