Мисс Чудо

Глава 10

С бешено бьющимся сердцем Мирабель влетела в комнату и остановилась как вкопанная.

Мистера Карсингтона на кровати не было.

Кру, снимавший нагар со свечи, замер на месте.

Отец поднялся с кресла.

Мистер Карсингтон, которого она наконец увидела сидящим в другом кресле, чуть заметно улыбнулся,

Она смутилась:

— Ох, а я думала, вы спите.

Улыбка Алистера стала шире. Мирабель вспомнила, что сделала ночью, а также свое саркастическое высказывание относительно своей привычки прыгать по ночам на спящих джентльменов.

Лицо у нее покраснело от смущения.

— Ладно. Не обращайте внимания, — сказала она и повернулась, чтобы уйти.

— Прошу вас, не уходите, мисс Олдридж, — обратился к ней мистер Карсингтон. — Мы с вашим отцом беседовали о египетских финиковых пальмах. И мне хотелось бы выслушать ваше мнение.

Возможно, его улыбка означала совсем не то, что она подумала. Может быть, он с облегчением улыбнулся, когда она прервала смертельно скучную лекцию по ботанике.

Отец указал жестом на кресло, с которого поднялся, и Мирабель опустилась в него. Как ни была она смущена, сбежать у нее не хватило духу. Хотя лекция по ботанике едва ли могла быть более опасной для здоровья, чем передозировка опийного препарата, но с ней был связан риск. От финиковых пальм отец мог перейти к камфорным деревьям Суматры, а в этом случае мистер Карсингтон наверняка выбросился бы из окна.

— Мы говорили о том, что молодые люди отдают дань грехам молодости, — сказал отец, — и я пришел к выводу, что это закон природы. Я рассказывал мистеру Карсингтону, что в Древнем Египте культивировались только женские разновидности финиковой пальмы. Для их оплодотворения привозили из пустыни дикие мужские экземпляры.

— Я не мог понять, зачем было египтянам брать на себя такой труд, — произнес мистер Карсингтон. — Почему бы не выращивать наряду с женскими и мужские пальмы. Но вы гораздо лучше меня разбираетесь в вопросах сельского хозяйства. Я хотел бы услышать ваше мнение.

— По-моему, это объясняется тремя причинами, — произнесла Мирабель. — Традицией, предрассудками или — боюсь, это не всегда является правилом в сельскохозяйственной практике — тем, что дикие мужские растения дают плоды либо в большом количестве, либо более высокого качества.

— В Вавилоне мужские соцветия с диких финиковых пальм подвешивали над женскими растениями, — сказал отец. — Этот способ применяли также многие народы Азии и Африки.

— Судя по всему, это широко распространившаяся практика, — сказала Мирабель. — Однако я не улавливаю связи с человеческими грехами молодости. Насколько мне известно, у финиковых пальм нет ни умственных способностей, ни принципов. Они не могут решать, как надо действовать, и руководствуются исключительно законами природы.

— Но молодежь чаще руководствуется чувствами, чем интеллектом и моральными принципами, — заявил ее отец. — И может ли кто-либо из вас утверждать, что за прошедшие десять лет нисколько не изменился? Мирабель в то время находилась в Лондоне, разбивала сердца многочисленных поклонников.

Мирабель уставилась на отца. Уж не ослышалась ли она.

— Так вы и в самом деле разбивали сердца? — произнес мистер Карсингтон. — Весьма любопытно. Вы с каждой минутой становитесь все более загадочной, мисс Олдридж.

Взгляд, которым мисс Олдридж одарила отца, дорогого стоил. Так по крайней мере показалось Алистеру. Если бы на голове ботаника выросли пальмовые листья или появились гроздья плодов, она не выглядела бы более ошеломленной.

Однако Мирабель быстро взяла себя в руки и, покосившись на Алистера, воскликнула:

— Что за вздор!

— Вы не рассказывали мне, что были в Лондоне, — произнес он.

— С тех пор прошло много лет, — объяснила она. — Вы тогда еще не родились.

Он рассмеялся.

— Именно этого, несомненно, желал мой отец. Примерно лет десять назад я поднял мятеж возле Кенсингтонгейт.

— Мятеж? — удивилась она.

— А вы не знали? Об этом писали все газеты.

— Не помню, — произнесла она.

— Наверное, у вас голова была не тем занята. Вы разбивали сердца.

День выдался серый и унылый. Казалось, ему не будет конца. Алистер пребывал в мрачном настроении. Как всегда.

Потом в комнату вбежала она, и ему показалось, что сердце его от радости вырвется из груди.

Глупое сердце. Она разобьет его и забудет об этом так же быстро, как забыла обо всех остальных. И поделом ему. Надо было запереть свое сердце на замок и сосредоточиться на деле. Но где найти силы, чтобы устоять против нее, подавить радость, которую он почувствовал, когда она вошла в комнату?

Она наклонилась к нему и прошептала:

— Умоляю, не слишком доверяйте тому, что говорит отец о моем пребывании в Лондоне. Не знаю, почему вдруг ему пришло в голову, что я роковая женщина. Возможно, он перепутал меня с моей тетушкой Клотильдой. Она была известной красавицей. Да и сейчас еще хороша. У нее отбою не было от мужчин.

— Может, это семейная черта? — шепнул Алистер в ответ. Она с удивлением взглянула на него и покраснела.

— Вы что, флиртовать со мной вздумали?

Ах, если бы все было так просто и невинно. Но игра, которую он затеял, была значительно опаснее флирта.

— А вы возражаете? — спросил он.

— Нет. — Она нахмурилась. — Не сомневаюсь, что вас это забавляет больше, чем финиковые пальмы. Но у меня давно не было практики, и… — Она умолкла и окинула взглядом комнату. — А где отец? Где Кру?

Алистер тоже огляделся. Никого, кроме них, не было.

— Нас, похоже, бросили на произвол судьбы, — тихо произнес он. — Что же, воспользуйтесь случаем.

— В каком смысле?

— Я беспомощен, прикован к креслу. Не в состоянии перенести вес своего тела на левую ногу. Словом, я целиком в вашей власти. Разбейте мне сердце, прошу вас. Разбейте — и дело с концом.

— Вы бредите, — промолвила она. — Наверное, отец рассказал вам о камфорных деревьях? Надо предупредить миссис Энтуисл, чтобы она не позволяла…

— Ладно. Если вы позволите мне покинуть кресло… — Алистер стал подниматься.

Она вскочила, уперлась рукой ему в грудь, стараясь снова усадить в кресло.

Он взглянул на нее. Она словно замерла, не сводя глаз с его лица. Потом коснулась ладонью его щеки.

Это прикосновение подействовало на Алистера, как вспышка молнии.

Он забыл о границах, которые джентльмен не вправе перейти, и прижался губами к ее теплой руке.

У него участилось дыхание. С тех пор как она в предрассветный час покинула комнату, все его мысли были о ней.

И теперь, прикасаясь губами к ее ладони, он буквально упивался ее ароматом. Рука ее дрожала, но она не убрала ее, а когда он поцеловал ее запястье, то почувствовал, что пульс ее бьется также учащенно, как и его сердце.

Рука на его щеке сжалась в кулачок, и он поцеловал костяшки пальцев.

В этот момент послышалось тихое покашливание.

Подавив желание выругаться, Алистер повернулся к слуге и сказал:

— А-а, вот и ты, Кру. А я-то думаю, куда это ты запропастился.

— Прошу прощения, сэр, — сказал слуга. — Поскольку здесь оставался мистер Олдридж, я подумал, что мое присутствие не требуется, и отправился заниматься своими делами.

— Насколько я понимаю, во всем виноваты финиковые пальмы, — невозмутимо заметила мисс Олдридж. — Из-за них я довольно часто оказывалась в самых отдаленных уголках дома. Когда возникает эта тема, самое разумное — бежать куда глаза глядят. Я преклоняюсь перед твоей сообразительностью, Кру. — Она взглянула на Алистера. — Наверное, мне также следует предупредить вас относительно камфорного дерева с Суматры. Отец недавно прочел посвященную этой теме статью в «Эйшиэтик джорнел».

— Не уверен, что знаю, что такое камфорное дерево, — произнес Алистер.

— Прошу вас, не просите отца просветить вас на сей счет, — проговорила она.

— Не беспокойтесь, я не стану этого делать, — успокоил ее Алистер. — У вашего отца монотонный голос, а ботаническая проза навевает ужасную скуку. Я засну, не успев ничего узнать. Вы только взгляните, что он принес, и поймете, почему я предпочел обсуждать с ним проблемы финиковых пальм.

Миссис Олдридж взглянула на стол, где лежал толстый том «Элементарных принципов ботаники» Де Кандолля.

— Но как бы то ни было, мне нравится беседовать с вашим отцом, — совершенно искренне признался Алистер.

— С моим отцом нельзя беседовать, — возразила мисс Олдридж. — Я имею в виду разговор, понятный любому человеку, подчиняющийся законам логики и здравого смысла.

— На ваших плечах лежит груз тяжелых обязанностей, — произнес Алистер. — У вас не хватает времени следовать за ходом мыслей вашего отца и отыскивать в них рациональное зерно. Тогда как у меня уйма времени. Поэтому беседа с ним кажется мне весьма увлекательной.

Выражение лица у нее стало напряженным, и она пристально взглянула на него.

Наверное, он сказал что-нибудь не так. Он еще не знал, что именно, однако не сомневался, что ему придется отвечать за последствия.

— Увлекательной, — словно эхо повторила она. — Я так и знала, что вы это скажете. Вы хорошо умеете слушать. Позволяете ему болтать о ботанике, как позволяете другим джентльменам рассказывать о своих гончих, о браконьерах и о ловушках для кротов.

— Ловушках для кротов? — удивленно переспросил он, с трудом улавливая смысл сказанного.

— Я весь день выслушивала советы множества леди относительно лечения самых разных недугов — от сведения бородавок до чахотки, — сообщила она. — Это было утомительно и вызывало раздражение. Зато я добилась своего: мои соседи стали относиться ко мне более снисходительно.

До Алистера начал доходить смысл ее слов.

— Мисс Олдридж, уж не хотите ли вы сказать, что…

— Приехав сюда, вы объяснили, почему решили в первую очередь поговорить с отцом, — произнесла она. — Поскольку он является самым крупным землевладельцем в этих местах, вы подумали, что его мнение относительно строительства канала повлияет на отношение к этому его соседей. Думаю, теперь вы поняли, что моего отца нисколько не тревожит, что по каналу, проложенному среди принадлежащих ему лугов, будут проплывать груженные углем баржи или пассажирские катера с пьяными аристократами на борту.

— Мисс Олдридж…

— Вы напрасно тратите время, обхаживая отца, — сказала она. — Во-первых, он уже души в вас не чает. А во-вторых, его совершенно не интересует ваш канал. — Она вздернула подбородок. — На вашем месте я направила бы усилия на то, чтобы соблазнить его дочь, поскольку она — это любой вам подтвердит — является вашим самым опасным и самым решительным противником.

— Мисс…

Но Мирабель, зная, как важна для актера последняя реплика перед уходом со сцены, едва успев произнести ее, выскочила из комнаты, не дав ему вымолвить ни слова.

Он услышал, как замер вдали стук ее каблучков.

Из дальнего угла комнаты раздалось сочувственное покашливание.

На следующий день, ближе к вечеру, Мирабель сидела в кабинете отца и отвечала на пришедшие на его имя письма. Она нашла идеальный способ прогнать мысли о мистере Карсингтоне на самые задворки своего сознания. Это был закон о частной собственности. Когда она с боем продиралась сквозь дебри юридического жаргона, которым изобиловало письмо, полученное от отцовского поверенного, из коридора донесся стук.

Она подумала, что, наверное, кто-то из слуг что-то уронил. Если возникла серьезная проблема, она об этом скоро узнает.

И она вернулась к письму поверенного.

— Я должен поговорить с вами, — пророкотал совсем рядом с ней знакомый голос, и она едва не вскочила с кресла.

И лишь сделав над собой усилие, осталась сидеть, хотя перо выпало из ее рук, а все мудреные юридические термины вылетели из головы.

Мистер Карсингтон стоял в дверях, опираясь на трость. Он был полностью одет. Его рубашка была безукоризненно белой и туго накрахмаленной. Элегантный коричневый пиджак облегал широкие плечи. Она затруднялась определить, как называются надетые на нем панталоны — бриджи или просто брюки, поскольку плохо разбиралась в мужской моде. Видела только, что они сидят как влитые, обрисовывая его длинные мускулистые ноги.

На нее нахлынула горячая волна желания. Именно в этот момент она увидела правду — голую правду, от которой уже было невозможно отмахнуться.

Она перешла границы дозволенного.

Она увлеклась.

Это произошло помимо ее воли, и пути назад, в ее безопасный мир, не было.

Ей придется терпеть, не показывать вида, притворяться равнодушной.

— Ваша лодыжка еще недостаточно окрепла, чтобы бродить по дому, — обратилась она к нему.

— Доктор Вудфри сказал мне сегодня, что можно понемногу ходить, но только с тростью, чтобы на ногу было как можно меньше нагрузки.

Она поднялась и оперлась руками о стол.

— Очень сомневаюсь, что доктор Вудфри, говоря о том, что можно понемногу ходить, имел в виду марш-бросок из гостевого крыла вниз по длинной лестнице, потом несколько сотен футов по коридору — в самую холодную часть дома, — сказала она.

— Мне безразлично, что он имел в виду, — заявил мистер Карсингтон. — Я должен поговорить с вами. О вчерашнем. Вы обвинили меня в том, что я вас соблазняю.

— Совсем не обязательно сообщать об этом всему дому, — заметила Мирабель и, обойдя письменный стол, подошла к двери и закрыла ее. Она остановилась перед дверью — на тот случай, если придется спешно ретироваться, чтобы не совершить еще какую-нибудь глупость.

Он оставался на месте, всего в одном-двух шагах от нее.

— Вы сообщили об этом в присутствии моего камердинера, — проговорил он.

— Я забыла, что он там находится, — смутилась она. — Кру умеет быть практически невидимым.

— В отличие от его хозяина, — промолвил мистер Карсингтон. — Я склонен совершать опрометчивые поступки, иногда бываю глуп, но я не привык соблазнять женщин для того, чтобы достичь каких-то целей в бизнесе.

— Понятно, — сказала она. — Вы это делаете исключительно для того, чтобы поразвлечься.

Он смотрел на нее из-под полуопущенных век, и она видела блеск его глаз.

— Ведь это не я уехал из Лондона, оставив там множество разбитых сердец, — парировал он.

Может, он издевается над ней?

— Я уже говорила, что это вздор, — заявила она.

— А теперь вы пытаетесь разбить мое сердце, — произнес он.

— Что-о? — Она ушам своим не верила. — Вы бредите?

— Вы обвинили меня в том, что я вас соблазняю, — сказал он. — Но вы, как видно, забыли, кто сделал первый шаг.

Первый шаг сделала она, и притворяться, что это не так, не имело смысла. Горячая волна прокатилась по ее телу, причем не только от стыда.

Она вспомнила ощущение его губ на своей руке и, взглянув на него, заметила, что он улыбается. Казалось, он поддразнивает ее, вынуждая противоречить. А ей этого не хотелось. Хотелось, чтобы он снова коснулся губами ее руки. Ей не хотелось ни говорить, ни слушать, ни думать. Не хотелось быть разумной. Она всегда была разумной и обдумывала каждый свой шаг. Ей тридцать один год. Почему бы ради разнообразия хоть раз не быть дурочкой?

— Ну что ж, если вам желательно вдаваться в подробности… — Голос ее дрогнул.

— Разумеется, желательно, — подтвердил он. — И еще, я не обхаживаю вашего отца. Он проявил ко мне доброту и дружелюбие, его невозможно не любить даже ради того, чтобы угодить вам. Уж если кого и склонили на свою сторону, так это меня. Вот почему… — Не договорив, он тихо охнул, когда она ухватилась за лацканы его пиджака. — Мисс Олдридж!

Она взглянула ему в лицо. Он смотрел на ее руки.

— Вы порвете мой пиджак! — сказал он в притворном ужасе. Мирабель усмехнулась, хотя сердце у нее бухало, словно артиллерийская канонада.

Он перевел взгляд с рук на ее губы, и выражение ужаса исчезло с его лица. Глаза у него потемнели.

Она учащенно дышала, колени у нее подгибались. Она запрокинула голову.

Он наклонился к ней и тут же отпрянул.

— Нет. Слишком много поставлено на карту. Я не могу… Мирабель привлекла его к себе и страстно поцеловала. Ощущение было такое, будто она поцеловала деревянный чурбан.

От радостного возбуждения не осталось и следа, она словно свалилась в черную пропасть. И стала потихоньку отстраняться от него.

— Ох, не смотрите вы так, — сказал он. — Это не потому, что я не хочу, впрочем, все это бесполезно.

Он выпустил из рук трость.

И, взяв в ладони ее лицо, долго смотрел ей в глаза.

Прикоснулся губами к ее губам — и весь мир изменился.

Мирабель целовали и раньше. Бывало, что целовали страстно. И она отвечала тоже страстно, потому что была влюблена.

Но сейчас все было по-другому. Она не знала, страсть это или любовь, понимала лишь, что это приятно и что у нее подкашиваются ноги.

Он обнял ее, привлек к себе ближе и снова поцеловал. Ее бросило в дрожь.

Она прижалась к нему всем телом. Желать и быть желанной — вот чего она лишала себя все эти долгие годы.

Неожиданно он подхватил ее на руки и положил на письменный стол.

Затем наклонился и стал покрывать ее поцелуями. Она инстинктивно раздвинула ноги, чтобы он мог подойти ближе, и как только он это сделал, обвила руками его шею. Застонав, он оторвался от ее губ и прижался лбом к ее лбу.

Сделав глубокий вдох, он запустил пальцы в ее волосы и взглянул ей в лицо. Глаза у него потемнели, он тяжело дышал.

— Сейчас самое время приказать мне остановиться, — прошептал он.

— Да. Спасибо. Я не знала, когда… — «Не знала. И знать не желаю».

— Я так и думал. — Он печально улыбнулся, отпустил ее и отступил на шаг. — Вам повезло, что именно сейчас я стараюсь исправить свои привычки. Должен признаться, мне это дается с трудом.

Не самое подходящее время для исправления привычек, подумала Мирабель. Он откашлялся.

— Вы сильно рисковали, когда понадеялись, что я смогу вовремя остановиться. Еще немного, и я расстегнул бы все ваши пуговки, развязал все ленточки и уже не думал бы о последствиях.

Еще немного. Когда смысл его слов дошел до ее сознания, она подумала: «Интересно, как бы все это было?»

— Зачем держать компаньонку, если она отсутствует в нужный момент? — раздраженно спросил он. — Если бы эта леди выполняла свои обязанности, ничего подобного не произошло бы.

— Не думайте, что я только и делаю, что занимаюсь подобными вещами, — проговорила Мирабель.

— А я и не думаю.

Она соскользнула со стола.

— Извините, если моя неопытность вас раздражает. Я была бы более умелой, если бы практиковалась, но мои возможности весьма ограничены. — Она вздохнула. — Фактически их вообще не существует.

— Дело в том, что вы не знаете, как защитить свою добродетель. Кто-то должен был научить вас этому много лет назад.

— Меня учили, — произнесла она. — Но это было так давно, что я все забыла. К тому же не вижу больше смысла защищать свою добродетель.

— Не видите смысла? — переспросил он.

— Это совсем не важно, — бросила она. А в сложившейся ситуации вообще противоестественно.

— Не надо докапываться до смысла, — сказал он, взлохматив пальцами волосы. — Это нравственный принцип. Часть высшего порядка вещей. Дело чести.

— Мужчины придают такое большое значение чести, — промолвила она. — Вот и заботились бы о ней. Вам следовало бы бороться со мной, как вы боролись с французами. Вы не должны были перекладывать всю ответственность на мои плечи. Ведь у меня не было семи или восьми любовных интрижек, чтобы набраться опыта в подобных вещах. Несправедливо надеяться, что неопытная женщина сможет устоять перед привлекательным мужчиной, поднаторевшим в подобного рода делах.

— Да, несправедливо, — процедил он сквозь зубы, — но так уж повелось. Просто не верится, что я вынужден объяснять прописные истины женщине тридцати одного года от роду. Мужчины — животные, мисс Олдридж. Весьма неразумно полагаться на нас в подобных вопросах. И вот вам пример. Я твердо решил не замечать ваших прелестей.

— Моих пре…

— Я приехал по очень важному делу, — продолжал он. — Делу всей моей жизни. Но стоит мне встретиться с вами, как я забываю о цели своего приезда. Так продолжаться не может. Я не вправе увлечься вами, как бы мне того ни хотелось.

— Как бы вам того ни…

— Когда вы рядом, я забываю обо всем на свете. Вы не поверите, что я пустился на всякие хитрости, чтобы подстеречь вас сегодня. И видите, к чему это привело? Если я здесь останусь, то превращусь в дрожащего от возбуждения идиота — и ваша репутация будет загублена.

Если он останется? Любовное томление мигом исчезло. Мирабель сразу пришла в себя.

— И думать не смейте о том, чтобы уехать, — заявила она. — Доктор Вудфри вам не разрешит.

Тут она заметила валявшуюся на полу трость.

— Я совсем забыла о вашей лодыжке. Ей пока нельзя давать большую нагрузку. — Конечно, ему не следовало поднимать на руки женщину, которая весит значительно больше воздуха. Если его лодыжка не заживет, виновата будет только она. — Мне не следовало забывать…

Он подобрал с пола трость.

— Прошу вас, не добавляйте меня к списку ваших обязанностей, у вас и так хватает. А у меня их совсем мало. Думаю, что смогу сам о себе позаботиться. — Хромая, он подошел к письменному столу и собрал пригоршню шпилек. — Позвольте мне сделать хоть что-нибудь полезное. Слуги будут меньше шептаться между собой, если вы не выскочите из этой комнаты с растрепанными волосами, как будто вас изнасиловали.

Сознавая, что должен уехать, пока ограниченный запас силы воли не иссяк окончательно, Алистер торопливо соорудил прическу из волос мисс Олдридж. Потом, не обращая внимания на ее протесты, поспешил в свою комнату и приказал Кру уложить вещи.

Кру не возражал. Он лишь кашлянул, придал физиономии скорбное выражение. Словно хотел сказать: «Вы совершаете роковую ошибку».

Алистер не обратил на это внимания.

Минуту спустя в комнату вошел капитан Хьюз и с ходу заявил, что мистер Карсингтон может жить у него в доме.

Алистер поблагодарил, но вежливо отклонил предложение.

— Подумайте хорошенько, — попросил капитан. — Если вы вернетесь к Уилкерсону, мисс Олдридж изведется от беспокойства.

— Для беспокойства нет причин, — возразил Алистер. — Я всего лишь нуждаюсь в отдыхе, а отдыхать можно с таким же успехом в гостинице. — Он сомневался, что сможет отдыхать, находясь вдали от Мирабель Олдридж. Если бы не канал, он немедленно сбежал бы прямиком в Лондон.

— Она тревожится за Кру, — продолжал Хьюз. — Говорит, что он просиживает с вами ночи напролет, а потом целыми днями прислуживает вам. В гостинице некому будет ему помочь. Там не хватает слуг, и они вечно заняты. К тому же ему придется тщательно присматривать за кухаркой Уилкерсона, которая не умеет правильно готовить легкие блюда, прописанные доктором Вудфри. Короче говоря, мисс Олдридж просит вас подумать хотя бы о вашем слуге, если не желаете думать о самом себе.

Алистер взглянул на Кру. Тот, будто не слышал, продолжал укладывать вещи.

— Мисс Олдридж чувствует себя виноватой из-за того, что расстроила вас, — произнес капитан.

— Она меня не расстроила, — возразил Алистер. — Я сам во всем виноват.

Хьюз вытаращил глаза.

— Просто не верится, что все эти драматические события связаны не с чем иным, как с каналом! Я ушам своим не поверил, когда мисс Олдридж заявила, что уедет в Кромфорд с миссис Энтуисл, чтобы вы могли остаться здесь.

— Что за вздор, — возмутился Алистер. — Я вовсе не хочу выгонять леди из ее собственного дома.

— Очень надеюсь, что это так. Она извелась бы, не зная, не случилось ли чего в ее отсутствие.

— Не следовало бы возлагать на мисс Олдридж столько забот, — заявил Алистер. — Мне нравится мистер Олдридж, но он не прав, переложив все на ее плечи. Если уж он решил целиком посвятить себя ботанике, следовало бы нанять надежного управляющего, который занимался бы делами, связанными с поместьем. Вы видели письменный стол мисс Олдридж? Он завален письмами на этом жутком юридическом жаргоне, в котором, судя по выражению ее лица, когда я вошел, она разбиралась с огромным трудом, будто в китайской грамоте.

Алистеру хотелось забыть о том, что он увидел, пока стоял незамеченным в дверях кабинета, наблюдая за ней. Она запустила руку в волосы, посыпая шпильками корреспонденцию, а в другой держала перо, чернила с него капали ей на рукав.

Но больше всего обеспокоило его ее лицо. Оно выражало усталость и безысходность. Ему захотелось схватить ее в охапку и увезти отсюда — разумеется, на рыцарском белом коне.

— Она умна и способна, — произнес он, — но ей одной не под силу такая нагрузка. Даже мой отец, который внимательно прочитывает счет каждого торговца и может сказать с точностью до фартинга, на какую сумму я перерасходовал свою ежеквартальную дотацию, даже он значительную часть дел, связанных с управлением собственностью, поручает управляющим. К тому же у него имеется секретарь. А мисс Олдридж всю эту работу выполняет сама. И при этом пострадали только ее гардероб и прическа. Жизнеспособность этой женщины поистине достойна восхищения.

— Вы и половины всего не знаете! — воскликнул капитан Хьюз. — Да это и не обязательно. Но могу с уверенностью сказать, что вы не улучшите ситуацию, если сбежите к Уилкерсону.