Мисс Чудо

Глава 7

«Спокойно, — сказал себе Алистер. — Будь мужчиной, черт бы тебя побрал».

В данный момент если даже он был мужчиной, то себя не узнавал. Он не мог даже двинуться, чтобы не начался приступ рвоты. Он не был уверен, отрезал ли хирург ему ногу. И приказал себе думать о чем-нибудь другом — все равно о чем.

Кру. И его предчувствие. Ну не смешно ли? Ведь это война. А на войне ранят, калечат, убивают. И все же Алистер не был готов к такой бойне. Целые акры земли, покрытые телами, а среди них множество его друзей. Мертвые и умирающие, упавшие в грязь, чтобы никогда больше не подняться.

Где-то поблизости послышался женский голос. И мужской. Но он принадлежал не Горди. Тогда кому же?

— Думаю, ему все это мерещится, — сказал мужчина.

— Это не совсем так, — возразил Алистер.

— Вы сказали, что вам плохо, — продолжал мужчина. — Что-то вызывает у вас тошноту. Помните? Вы сказали, что это какая-то вонючая куча.

Неужели он разговаривал вслух? Ведь это были всего лишь мысли. К тому же ему это пригрезилось. Этого не могло быть на самом деле. Он практически не знал чувства страха. И никогда бы не осрамился, словно барышня при виде чего-то неприятного. Если бы об этом узнал его отец, он сгорел бы от стыда. Но он не узнает. Потому что этого не было, не могло быть на самом деле.

— Я так сказал? — удивился Алистер. — Странно. Что-то я не припомню. С ногой они уже закончили возиться? Ее отрезали и выбросили в кучу вместе с другими конечностями?

— Вы знаете, где находитесь, сэр? — снова послышался голос, в котором звучали властные нотки. Этот человек, судя по всему, привык командовать. Офицер, наверное.

— Знаете ли вы, где находитесь? — спросил мужчина. — Узнаете ли меня?

Алистер открыл глаза. Мир вокруг него сначала закружился, потом постепенно замедлил ход и наконец остановился. Он понял, что находится в комнате, а не в полевом лазарете. Мужчина, который стоит перед ним, ему знаком.

— Капитан Хьюз, — сказал он, сдерживая дрожь в голосе и пытаясь отделить кошмар от реальности.

— Вы упали, — продолжал капитан. — Растянули лодыжку и, судя по всему, ушибли голову. Со мной однажды такое было. На меня упал грузовой подъемник и сбил меня с ног. Но все обошлось. Со временем и в вашей черепной коробке все встанет на свое место.

Алистер потер лоб. Голова болела, но это был пустяк по сравнению с мучительной болью в левой стороне тела.

Упал. Да, конечно. И, несомненно, ушиб голову. Временное помешательство. Этим все объясняется.

Потом он вспомнил, как вскочил с постели полуголый, вспомнил бледное испуганное лицо, округлившиеся от тревоги голубые глаза.

Он окинул взглядом комнату и увидел ее. Сложив на груди руки, она стояла у камина.

Восхитительно. Он вел себя в ее присутствии как полный идиот.

— Мисс Олдридж, — окликнул он.

— Вы меня узнали, — произнесла она.

— Сейчас узнал. Кажется, я выставил себя на посмешище.

— Ничего ужасного не случилось, — возразила она. — Вы не совершали таких бессмысленных поступков, какие порой совершает мой отец. Тем не менее нам всем будет спокойнее, если вы вернетесь в постель.

Тут Алистер вспомнил, что все еще полуодет и что на нем только сорочка, и та чужая, из грубой ткани. Зато она была большого размера и прикрывала безобразные шрамы на бедре.

Отмахнувшись от предложенной капитаном помощи, он двинулся к кровати, которая находилась всего в нескольких шагах.

Мисс Олдридж подошла к окну, чтобы не смущать его.

Тишину нарушал лишь шум дождя, барабанившего в окна. От постельного белья исходил слабый аромат лаванды. Все вокруг было безупречно чистым, здесь царил покой.

С трудом верилось, что он мог спутать эту комнату с миром, относящимся к ночным кошмарам.

— Вы уже выглядите гораздо лучше, — заявил капитан Хьюз. — Совсем не похожи на парня с безумными глазами, которого я увидел, когда так бесцеремонно ворвался сюда. — Потом он переключил внимание на женщину у окна. — Надеюсь, вы простите мою бестактность, мисс Олдридж. Я находился внизу, в холле, и ждал, не дадите ли вы мне каких-нибудь поручений, когда услышал весь этот шум на верхней палубе.

— Вам не за что извиняться, — сказала она. — Вы вполне могли подумать, что мой отец снова устроил пожар в комнате.

Алистер размышлял о возможном сотрясении мозга, потому что иного объяснения своему возмутительному поведению у него не было. Ее слова привлекли его внимание, выведя из задумчивости, и он сел в постели. Левая сторона искалеченного тела отреагировала на это движение острой болью.

— Снова? — переспросил он. — И часто мистер Олдридж устраивает поджоги?

— Это произошло всего раз, лет девять-десять назад, — ответила мисс Олдридж. — Когда он увидел письмо от тетушки Клотильды, на него внезапно снизошло прозрение относительно египетских финиковых пальм.

Связанная с ними проблема беспокоит его время от времени по причинам, понятным разве что нескольким ботаникам. Это был как раз один из таких моментов. Он вскочил, уронив свечу, но был слишком возбужден, чтобы заметить это.

Она отошла от окна.

— К счастью, вскоре после того, как он выбежал из кабинета, это заметил слуга. Пострадал лишь письменный стол, немного обгорел ковер у камина, и еще долго в доме стоял запах дыма.

— Вы меня успокоили, — произнес Алистер. — Я по крайней мере не сжег дом.

Она подошла к кровати и окинула его критическим взглядом.

— Цвет лица у вас стал более здоровым. Не такой лихорадочный, как прежде. И все же надо снова приложить лед к вашей лодыжке. Не хотите ли приложить лед к голове?

Алистер почти забыл о головной боли. Пульсирующая боль в левой стороне тела заглушила ее.

— Пожалуй, — сказал он. — Вы очень любезны, что подумали об этом. Я со своей стороны обещаю спокойно дожидаться доктора.

Она улыбнулась, и в комнате, кажется, стало светлее, хотя в потемневшие стекла продолжал барабанить дождь.

— Рада это слышать, — промолвила она.

Доктор Вудфри приехал только в конце дня. Это был молодой — не более тридцати лет от роду — человек небольшого роста, жилистый и энергичный, который привык путешествовать в любую погоду. Однако разразившаяся буря не только увеличила число несчастных случаев, но и сделала практически непроезжими дороги.

Несмотря на все это, доктор Вудфри был бодр, как всегда. Перекинувшись несколькими словами с Мирабель и капитаном Хьюзом, он направился прямиком к мистеру Карсингтону, Мирабель и капитан удалились в библиотеку ждать медицинского заключения.

Доктор присоединился к ним примерно через полчаса и уже начал излагать свой диагноз, когда в библиотеку с озабоченным выражением лица торопливо вошел мистер Олдридж. Прибыв домой точно к ужину, он увидел экипаж доктора Вудфри и очень встревожился, подумав, что заболела Мирабель.

Стараясь скрыть свое изумление по поводу того, что, во-первых, отец заметил такой не имеющий отношения к ботанике предмет, как экипаж, во-вторых, узнал, кому экипаж принадлежит, а в-третьих, что он встревожился из-за нее, Мирабель рассказала ему о том, что случилось с мистером Карсингтоном и о его странном поведении после этого.

— Силы небесные! — воскликнул мистер Олдридж. — Надеюсь, он не разбил голову? В некоторых местах, особенно возле старых шахт, почва очень обманчива. Я сам не раз падал там. К счастью, у нас, Олдриджей, крепкие черепа.

— Голова у него не разбита, — сказал доктор Вудфри.

— Значит, у него лихорадка? — спросила Мирабель. — Это из-за нее он бредит?

— В настоящее время его не лихорадит, — сказал доктор. — Все время, пока я находился с ним, он вел себя абсолютно разумно. Тем не менее, — продолжил он, — у пациента, возможно, произошло сотрясение мозга, хотя и незначительное. Судя по всему, он на одну-две минуты, а может быть, всего на несколько секунд потерял сознание. Однако симптомов, сопутствующих серьезному сотрясению мозга — сонливости, потери памяти, рвоты или сильного возбуждения, — у него не наблюдается. И все же в течение последующих сорока восьми часов за ним следует тщательно наблюдать.

Доктор Вудфри опасался также, что в течение этого периода могут проявиться признаки простуды или воспаления легких. Поэтому о возвращении пациента в гостиницу в настоящий момент не может быть и речи, хотя он и настаивает на этом. — Доктор отвел Мирабель в сторонку, чтобы дать кое-какие конкретные инструкции.

— Очень важно, чтобы больной оставался в покое, — сказал он. — Кроме растяжения лодыжки и подозрения на сотрясение мозга, для излечения которых требуется отдых, у больного наблюдаются признаки нервного утомления. А это может оказаться серьезнее всего остального. Острое нервное переутомление иногда вызывает галлюцинации и прочие виды неадекватного поведения, которое вы, видимо, приняли за горячку.

Мирабель не верилось, что мистер Карсингтон может испытывать переутомление, тем более нервное.

Правда, ему хорошо удавалось разыгрывать скуку или усталость, однако слабым он не был. Наоборот, он мог кого угодно подчинить своей воле.

Она вспомнила его руки на своей талии, чисто физическое ощущение его силы и свою не контролируемую разумом реакцию. Она не помнила, чтобы когда-нибудь близость мужчины вызывала у нее такое волнение. Даже Уильям, которого она так пылко любила, не вызывал у нее подобного чувства.

Уильям тоже был настоящим мужчиной, сильным и смелым. Но в его присутствии она не ощущала так остро каждое изменение настроения, как в присутствии мистера Карсингтона, перед обаянием которого было невозможно устоять,

Она вспомнила, как он пошутил относительно своих дорогостоящих сапог — «эти сапоги мне очень дороги» — и его озорную мальчишескую улыбку.

— Вот уж не подумала бы, что у него нервное переутомление, — удивилась Мирабель.

— Согласен, он выглядит достаточно здоровым. — Но сегодняшнее потрясение нарушило хрупкий баланс. Самое лучшее лекарство — отдых. Вы достаточно предприимчивы и можете его организовать должным образом.

Добавив несколько несложных указаний относительно диеты и ухода, он с сожалением отклонил ее приглашение отужинать и отбыл к следующему пациенту.

— Вудфри ошибается, — заявил Алистер менторским тоном. Он не позволит командовать собой какому-то щупленькому докторишке и молодой женщине.

Мисс Олдридж смотрела на него с тревогой, от которой ему стало не по себе.

— Не уверена, что вы в состоянии судить о том, что сейчас для вас лучше, — возразила она.

— Дело в том, что Вудфри не знает меня. Я унаследовал телосложение своей бабушки по отцовской линии. Ей восемьдесят два года, а она трижды в неделю развлекается вне дома, а в вист играет, словно сам дьявол. Она находится в здравом уме и командует всеми окружающими, потому что время лишь отточило ее смертоносный язык. Она ни за что не позволила бы уложить себя в постель из-за какой-то лодыжки или шишки на голове.

Мисс Олдридж ответила не сразу. Она кивнула лакею, и тот унес поднос с остатками ужина Алистера.

Сидя с ним, пока он ел, она заметила, что аппетит у него в полном порядке. Он не оставил ни крошки.

Когда лакей ушел, она перешла от камина к окну, расположенному в противоположном конце комнаты. Она то и дело прохаживалась по комнате, и Алистер, поглощая пищу, наблюдал за ритмичным покачиванием ее бедер. Покончив с едой, он сосредоточил внимание на ней.

Шелковое платье строгого покроя цвета бургундского с синей отделкой не очень подходило к цвету ее лица, но было наиболее приемлемым из всех, которые он видел.

Ее горничная соорудила ей прическу в древнеримском стиле, давно вышедшую из моды. Как и следовало ожидать, прическа уже стала разваливаться.

На полу поблескивали шпильки. Глядя на них, он почувствовал возбуждение.

Да поможет ему Бог! Если его возбуждают простые шпильки, то едва ли он при смерти.

— Держите в покое лодыжку, иначе она не восстановится должным образом, — сказала мисс Олдридж, возвратившись к огню.

— Ваш маленький доктор преувеличивает опасность, — возразил Алистер. — Медики склонны делать мрачные прогнозы. Если пациент умрет, то это не их вина, а если выздоровеет, то лишь благодаря их выдающемуся интеллекту.

— Всем известно, чем чреваты растяжения, — произнесла она. — По крайней мере в нашей местности мы это знаем. Очень глупо с вашей стороны рисковать. Вам стоило немалых усилий заставить свою ногу ходить, но при слабой лодыжке все ваши труды могут пойти насмарку.

Ее слова были простыми, как удар крикетной битой по голове, и такими же доходчивыми.

Его нога была способна выкидывать самые необычные фокусы и в обычные времена. А при слабой лодыжке она вообще может отказаться выполнять свою функцию.

У Алистера взыграло мужское самолюбие. Однако он не был тупым упрямцем. Поэтому решил вести себя благоразумно.

— Горько говорить об этом, но вы полностью убедили меня, — проговорил он. — С этой ногой шутки плохи.

Выражение ее лица смягчилось. Она подошла, села на стул возле кровати и сложила на коленях руки.

— Вполне понятно, что вы расстроились, — промолвила она. — Ведь вы долгое время находились в неподвижности и знаете, как это тяжело. Каждый день кажется вечностью.

— Это не совсем так, — сказал он. — Путем длительной тренировки я овладел искусством праздного времяпрепровождения и мог даже проспать целый день, вместо того чтобы найти какое-нибудь благородное или хотя бы полезное занятие. Нет, дело не в этом. Беда в том, что мне смертельно надоело потворствовать капризам моей ноги.

Она взглянула на возвышение, где под одеялом, отдыхала уложенная на гору подушек его больная нога, и удивленно переспросила:

— Потворствовать капризам?

— Сейчас я вам все объясню, мисс Олдридж, — сказал он. — Когда-то это была скромная конечность, которая хорошо себя вела, делала свое дело и никогда не беспокоила. Однако с тех пор, как ее ранили, она превратилась в тирана.

В ее глазах заплясали веселые искорки, похожие на далекие звезды в летнюю ночь. Это приободрило его, и он продолжал:

— Эта конечность эгоистична, неблагодарна и обладает скверным характером. Когда консилиум английских медиков счел этот случай безнадежным, ногу повезли к турецкому знахарю. Он усердно потчевал ее экзотическими снадобьями, мыл и смазывал несколько раз в день, тем самым предотвратив смертельно опасное заражение. Думаете, нога из благодарности вновь начала работать, как положено порядочной конечности? Ничего подобного.

Мисс Олдридж что-то пробормотала, выражая сочувствие.

— Эта конечность, мадам, потребовала утомительных упражнений в течение многих месяцев, прежде чем стала выполнять простейшие движения. Даже сейчас, по прошествии трех лет постоянной заботы и ухода, она способна прийти в ярость из-за сырой погоды. А ведь это, смею вам напомнить, нога англичанина, а не изнеженная конечность какого-нибудь иностранца!

Мирабель едва сдерживала смех.

Веселое настроение передалось и Алистеру. Ему захотелось прижаться губами к тонким морщинкам, образовавшимся от смеха в уголках ее глаз, или к ее губам.

— В настоящий момент, — продолжал он, — она никуда не желает идти по доброй воле. Как, черт возьми, я мог вообразить, что способен добраться до гостиницы?

— Но вы действительно ушибли голову. О камень! — Она хихикнула.

Хихикающие девицы всегда казались Адистеру занудами. Он хотел притвориться утомленным, но не мог. У него стало легко на сердце и мысли тоже стали легкими. «Это плохой признак, — подумал он. — Еще немного, и она станет мне нравиться, а это к добру не приведет. Перестань очаровывать ее, олух!»

Но остановиться он не мог и театрально вздохнул.

— О том, чтобы красиво уйти отсюда, не может быть и речи, так что придется смириться с судьбой. Буду лежать здесь, бледный и прекрасный. А вы, мисс Олдридж, проходя мимо, время от времени останавливайтесь возле меня, чтобы восхититься моей стойкостью. — Он откинулся на подушки со страдальческим выражением лица.

Она наконец не выдержала и рассмеялась. Ее смех еще больше возбудил его.

И если бы в этот момент не вошел мистер Олдридж с толстой книгой в руках, неизвестно, как повел бы себя Алистер.

— Мистеру Карсингтону нельзя читать, папа, — произнес-ла Мирабель. — Доктор Вудфри сказал, что он нуждается в полном покое.

— Я знаю, — ответил отец. — Он не должен перевозбуждаться. Именно поэтому я принес ему «Введение в систематизацию представителей растительного мира». Однажды я послал экземпляр этой книги моей сестре Клотильде, и она нe раз благодарила меня за это. Клотильда считает, что эта книга действует как успокоительное. Стоит ей прочесть одну-две страницы, как возбуждение проходит и она впадает в состояние приятной сонливости. — Он улыбнулся Алистеру. — Я сам вам почитаю. Если содержание покажется слишком возбуждающим, попробуем что-нибудь другое.

У мистера Олдриджа голос был монотонный, а из десяти латинских слов Алистер понимал одно. Осознав, что потом ему, возможно, будут задавать вопросы, он старался внимательно слушать.

Он не заметил, как заснул. Он просто переместился из одного места в другое — из теплой, чистой спальни на поле боя.

Его тошнило от вони, он поскользнулся и упал в кровавое месиво.

Эта отвратительная трясина чуть было не поглотила его.

«Не думай об этом», — приказал он себе, когда Горди снова вытащил его.

Но укрыться было негде. Пока они добирались до палатки полевого лазарета, он заметил нечто совершенно ужасное.

Он отвел взгляд, но было поздно. Он увидел руку с прилипшим к ней грязным, окровавленным куском ткани — остатками гофрированной манжеты на безжизненном запястье.

Потом эта сцена растворилась в тумане. Он услышал голос. Он не смог понять всего, но о многом догадался.

— Нет, — сказал он. — Они ошибаются. Это всего лишь царапина. Я отказываюсь.

Голоса стали резче, нетерпеливее. Хирург сказал, что у них нет времени вытаскивать кусочки кости, металла и дерева. Может начаться гангрена. Ногу необходимо ампутировать, — иначе он умрет медленной, мучительной смертью.

Алистер представил себе вонючую кучу, которую видел, и человека, бросающего туда его ногу. И это все, ради чего он спасся, борясь со страхом и отчаянием? Потерявший терпение хирург с пилой в руке? Он пережил все это для того лишь, чтобы его изувечили?

— Они не понимают, — судорожно сглотнув, произнес он. — Они знают единственный способ. Надо отсюда уйти.

— Да-да, только, пожалуйста, проснитесь.

Он почувствовал руку на своем плече и накрыл ее своей рукой.

— Да, держите меня, — сказал он. — И я со всем отлично справлюсь.

— Конечно, справитесь. Только проснитесь. Голос принадлежал женщине. Англичанке.

Алистер открыл глаза. Тишину нарушало лишь потрескивание огня в камине. Комната была освещена, и он без труда узнал склонившуюся над ним женщину.

— Так-то лучше, — сказала она. — Вы меня узнаете?

— Разумеется. — Он улыбнулся ей. Ему приснился сон — вот и все.

Он испытал огромное облегчение. Он не знал, где находится, но был уверен, что не на небесах, и обрадовался, потому что не был готов отказаться от земных радостей.

Подавив стон, он сжал руку, лежавшую на его плече. Он мог бы поцеловать ее, стоило ему повернуть голову, но не стал этого делать.

— Я, должно быть, заснул, — произнес он. — И мне приснился плохой сон.

— Как вас зовут? — спросила она. Он с недоумением взглянул на нее.

— Как вас зовут? — повторила она. Он смущенно хохотнул.

— Разве вы не знаете меня, мисс Олдридж? Неужели я так сильно изменился? — Он не изменился. Он остался тем же человеком, каким был прежде. Только травмированным.

— Я должна время от времени спрашивать, как вас зовут, — с деловым видом заявила она. — Должна также задавать и другие простые вопросы. Чтобы определить, не пострадал ли ваш мозг.

Ее деловой тон прогнал его тревоги, и ему захотелось прилечь ее к себе и зацеловать до такой степени, чтобы в голове у нее не осталось ни одной разумной мысли. Но он не должен этого делать, потому что… Ах да. Она благовоспитанная девушка, а он истинный джентльмен. После того как он разобрался в этом вопросе, ему в голову пришла вдруг еще одна разумная мысль. Ей не следует находиться здесь в столь поздний час наедине с ним.

Крайне неохотно он отпустил ее мягкую руку, откинулся на подушки и окинул взором слабо освещенную комнату.

— Где ваш отец? — спросил он.

— Час назад я отправила его спать. На него нельзя положиться. Из него плохая сиделка.

— Я не больной, — сказал Алистер. — У меня растяжение лодыжки и, возможно, сотрясение мозга — и все. Причем сотрясение несильное, ведь я помню, как меня зовут, что одежду мне шьет Уэстон, а сапоги — Хоуби. Кстати, сапоги, которые вы разрезали на кусочки, Хоуби сшил всего две недели назад. Шляпы мне делает Лок, а жилеты…

— Достаточно, — сказала она. — Не так уж сильно я заинтересована в том, сколько людей заняты вашей экипировкой. Наверное, это не менее сложный процесс, чем оснащение судна, и имеет для вас такое же значение, как такелаж для капитана Хьюза.

— Вот как? Значит, мой мозг пострадал сильнее, чем мы думали, потому что я отлично помню, как вы не раз упоминали о том, что я элегантно одет.

Она выпрямилась и на шаг отступила от кровати.

— Это просто наблюдение, не более того, — холодно произнесла она.

А вот по наблюдениям Алистера, она, должно быть, собственноручно укладывала волосы, потому что ее прическа не только не претендовала на какое-либо подобие стиля, но и разваливалась. Спутанный пучок медно-рыжих кудряшек свисал до плеча.

Что касается ее одежды, то она либо спала в ней, либо второпях накинула на себя первое, что подвернулось под руку.

Она была в том же платье, что и накануне, только сейчас на ней не было корсета. Это он сразу заметил по тому, как сидело платье и как обрисовывало грудь.

Ему хотелось, чтобы она была в корсете. Чтобы у нее все пуговки были застегнуты и все ленточки завязаны. Он приказывал себе не думать о ее нижнем белье и о ее теле под ним, но не мог. Когда грудь не поддерживалась корсетом, было нетрудно представить себе ее истинную форму и размер.

Он вспомнил, какая тонкая у нее талия, как восхитительно покачиваются при ходьбе бедра.

Все это он мужественно терпел.

Но потом вдруг вспомнил ее руку, мягкую и теплую, которую накрыл своей рукой, и у него перехватило дыхание.

— Вам лучше вернуться в постель, — хрипло произнес он. — Вам вообще не следовало приходить сюда, тем более среди ночи. Это крайне неприлично.

— Что правда, то правда, — согласилась она. — Вы делали такие намеки, что я заподозрила в вас распутника.

— Распутника? — Алистер резко приподнялся с подушек, на что нога и лодыжка отозвались острой болью.

— Но вы с такой легкостью рассказывали мне о своей дорогостоящей танцовщице.

— Это вовсе не означает, что я распутник. Если бы я был… — Он умолк. Если бы он был распутником, то не задумываясь затащил бы ее к себе в постель. Она и понятия не имела о том, как трудно мужчине вести себя как положено джентльмену в подобных обстоятельствах. Посмотрел бы на него сейчас его отец!

Нет, поразмыслив, решил он, пусть уж лучше милорд остается в полутораста милях отсюда.

Тем временем его ничего не ведающая об этом соблазнительница наморщила лоб, видимо, вспомнив о чем-то.

— Моя тетушка Клотильда обычно пишет мне обо всех лондонских сплетнях, и я уверена, что ваше имя упоминалось в ее письмах, — конечно, это было до битвы, в которой вы проявили героизм. Я хочу сказать, что тетушка описывала все скандальные истории, однако имен я не помню, поскольку эти люди мне неизвестны. Но ваше имя там наверняка фигурировало.

Она опустилась в кресло рядом с кроватью и глубоко задумалась.

Алистер вздохнул.

— Не напрягайте вашу память, — сказал он. — Скандалов, связанных с моим именем, было слишком много.

Склонив набок голову, она уставилась на него изучающим взглядом.

Он не привык к тому, чтобы женщины, да и не только женщины, так пристально смотрели на него. Он по-настоящему никого не интересовал. Разве что его элегантная внешность и обаяние. Да и существовало ли что-нибудь ценное за его изысканным фасадом? — поежившись, подумал он.

— Все эти скандалы связаны с женщинами? — спросила она.

— Да, конечно. Однако…

— И сколько же было этих скандалов? В вашем ослабленном состоянии их трудно сосчитать? Не забывайте, вам не следует напрягать мозг.

Ему вспомнился составленный отцом список его прегрешений.

— Семь… нет, если подходить формально, то восемь.

— Формально? — повторила она с непроницаемым выражением лица.

— Один скандал, последний, был связан с двумя женщинами. И случился года три назад.

— Значит, вы перевоспитавшийся распутник.

— Чтобы перевоспитаться, надо сначала стать распутником, а я им никогда не был. Впрочем, это не имеет значения, — раздраженно добавил он. — Разница между мной и распутником может показаться вам чистой формальностью. Возможно, я был не вправе рассказывать леди о своей любовнице. Не понимаю, что на меня нашло. Должно быть, на меня так подействовал чистый деревенский воздух. У меня от него кружится голова.

— Силы небесные! Вам нельзя возбуждаться, — воскликнула она.

— Я не возбужден, — солгал он. Он был крайне возбужден и расстроен. Он лежал в постели почти голый, а на расстоянии протянутой руки от него находилась полуодетая женщина — и все это происходило в доме, обитатели которого крепко спали. Он мог бы поклясться, что даже святой не остался бы спокойным в таких обстоятельствах.

— Доктор Вудфри считает, что у вас нервное переутомление, — сказала она.

— Нервное переутомление? — возмутился Алистер. — Да у меня вообще нет нервов. Спросите кого угодно. Меня вообще трудно возбудить. — Чуть помедлив, он добавил: — Признаться, вы меня немного провоцируете. Разумеется, сами того не желая. — Он жестом указал на ее волосы и одежду. — Это физический недостаток. Такой, как отсутствие музыкального слуха. — Он махнул рукой. — А теперь, прошу вас, уходите.

Она улыбнулась. Ох нет, только не это.

От ее улыбки у него замерло сердце. Только бы не растерять остатки разума!

— Вас это забавляет, — сказал он. Она не сознавала опасности. И не была настороже. Ему приходилось оберегать их обоих, не слишком ли это большая ответственность?

— Вы действительно кажетесь мне забавным, — промолвила она.

Мягкая постель, теплая женщина, смеющаяся в его объятиях. Пульс у него колотился с бешеной скоростью.

Тут взгляд его упал на книгу о растениях, которую оставил ее отец.

«Снотворную» книгу.

— Ну что ж, если вы намерены остаться, мисс Олдридж, то, может быть, соблаговолите почитать мне?