Катулл решил быть твёрдым,
подобно всем мраморным колоннам, что кусают крыши Рима.
Он рыдает, стеная, роняет слёзы в кабаках,
он опорочил своё имя, имя тысячи подруг,
что наедались луной с ним по ночам,
он опошлил имя возлюбленной Лесбии,
посвящая ей сотни строк.
Весь Рим, весь этот могучий исполин, читает строки к Лесбии,
плача о смерти воробья, считая их поцелуи
и сочувствуя Катуллу, когда возлюбленная
нашла ему взамен пару-тройку любовников.
Катулл потерял любовь, на её месте осталось лишь желание —
лучше бы Лесбия умерла, она бы не
стала предательницей, она была бы навеки
влюблена в тебя, Катулл…
Будем плакать горше о смерти любви Катулла,
нежели о кончине Лесбии,— нас лишили иллюзии,
что то чувство долго терпит,
что оно не ищет своего
и всё прощает…
Ах, Петрарка, зря ты нашел стихи римского поэта, меня они опечалили.