Мистерия, именуемая Жизнь

Глава 8. Тактика Арамиса

— Значит, всеобщее братство? — спросил дон Энрике, — Мир без войн, нищеты, голода? Это достижимо? Это так прекрасно, но люди… Вы сами говорили, что люди, многие из них — черствые эгоисты. Прекрасное будущее, о котором вы говорите — не утопия ли это? Вы сравнили меня с алмазом…

— Я переадресовал вам метафору Атоса.

— А я сам считаю себя иногда белой вороной, мечтателем, идеалистом, немного «того», не от мира сего.

Арамис понимающе улыбнулся.

— А я себя считаю черным голубем, — произнес он.

— Все-таки черным? Таких не бывает!

— Увы! Так же, как и белых ворон.

— Я все-таки не совсем понял, чем так опасны гугеноты, все эти протестанты, те же пуритане? Они же тоже христиане. Разве они хуже мусульманских фанатиков?

— Постараюсь объяснить. За гугенотами и пуританами — власть золотого тельца.

— А за католиками? Роскошь нашей святой церкви, вы же не станете отрицать это…

— Не стану. Но ДУША важнее денег. А у наших оппонентов не власть души, а власть денег. Это будущее царство денежных мешков — что мы видели на примере Англии. Католическая религия — оплот монархии.

— Но у вас были принцы-гугеноты: Конде, Генрих Наваррский, Анри де Роган и так далее.

— Это ласточки, которые не делают весны. В целом это религия нарождающейся буржуазии, которая является угрозой нашим королям и нам самим.

— Кому это нам?

— Дворянству, дон Энрике де Кастильо, дворянству!

— Вы преувеличиваете опасность.

— Я видел этих буржуа в Англии. Кто совершил кровавую революцию в Англии? Народ? Как бы не так! Мещане, буржуа — понимаете разницу? Кто защищал короля до последней капли крови, как лорд Уинтер, маркиз Монтроз… и так далее? Дворяне!

— И так далее — мушкетеры, — сказал дон Энрике с уважением.

— Мы остались живы, в отличие от Уинтера и Монтроза. Но мы дрались за идею. И мы были свидетелями подлого предательства. Короля КУПИЛИ. Кромвель подкупил предателей-военначальников. Вот вам пример власти денег. Может ли рыцарство, дворянство, аристократия без боя сдать позиции и уступить власть выскочкам, мещанам, разбогатевшим откупщикам?

— Плебей, даже богатый, никогда не сровняется с дворянином.

— Как знать, мой юный идальго! Наше сословие разоряется. Не такая уж редкость дворянин, все имущество которого — шпага да частица «де». Или в Испании такая редкость бедный дворянин?

— Не редкость. Вы правы — разбогатевших выскочек куда больше. Но ни за какие деньги эти торгаши, менялы, банкиры не купят благородство! Это у нас в крови!

— Будут покупать и титулы. Уже покупают, хотя это не стало пока массовым явлением. Вот в Англии уже появились "новые дворяне".

— Это не то! Вы сами знаете, что это не то! Мы — я о нашем сословии говорю — защищали с мечом в руках наши государства. Мы проливали кровь за мирное население, за тех же купцов и крестьян. Мы и наши предки мечом завоевали наши титулы и привилегии! Их у нас никто никогда не отнимет!

— Взгляните вокруг себя. Если не обуздать этих хищников, дельцов, торгашей, наш мир рухнет. Но, если лидером будет католическая вера, мы выстоим.

— А Нантский эдикт? Неужели вы осмелитесь его отменить, став Папой?

— Хотите знать мою тактику? Раз Генрих IV назвал Нантский эдикт "вечным и неотменным", пусть так и будет. Но можно победить гугенотов не силой оружия — зачем делать из них великомучеников? Силой слова. Силой смеха. Силой сатиры. И я знаю, чье перо может укрепить нашу религию и высеять гугенотов.

— Ваше? Вы упоминали о своих проповедях.

— Нет. Я не сатирик. Мольер! Вот кто может написать комедию о гугенотах. И, если гениальный Мольер спародирует гугенотские псалмы, их псевдобиблейский стиль, их характерные особенности — их можно победить смехом! Если весь Париж будет смеяться над пародиями Мольера на гугенотские песнопения, если пьеса пойдет по стране, если нанять актеров (а такого народа у нас в избытке) и пустить труппу в гугенотские города… Вы знаете — гугеноты все-таки французы. А французы боятся оказаться в смешном положении. Вот и все. Дело только за пьесой. Не кто иной как Мольер способен на это. У меня мелькнула идея в Во, когда я смотрел «Докучных». Все решится без крови, без насилия. Надо только создать бешеную популярность этой будущей пьесе. Но это уж наши новые технологии — манипулирование сознанием. Методы управления толпой. Это вторично, но весьма важно.

— Не преуменьшаете ли вы фанатизм гугенотов и не преувеличиваете талант Мольера?

— Я верю в Мольера. Это гений. Жаль, что я не успел подбросить ему эту идею. Бог весть, когда еще свидимся. Ну, как?

— Отличная тактика! Правда, насчет толпы я не очень понял…

— Это отдельный разговор. Но вам, вижу, не терпится спросить меня еще о чем-то?

— А православие — это ведь не угроза?

— Никоим образом. Но я не собираюсь читать вам лекцию о расколе церквей на Западную и Восточную, обо всех отличиях… это на целую диссертацию потянет. А я не люблю диссертаций — я больше импровизирую. Нет, православие не угроза русской монархии. Это такой же твердый оплот восточноевропейского общества, как католичество — западного. И дело не в том, что мы молимся на латыни, а они — на старославянском. Есть частные отличия в обрядах, но и это не суть важно. Православная религия более… архаичная, я так сказал бы. Но это я говорю издалека. И все же наша религия больше отражает природу человека.

— В чем это проявляется?

— Хотя бы в том, что православные не признают чистилища.

— Как так? — удивился дон Энрике, — А что же они признают?

— Либо рай — либо ад.

— А если человек… некий… не такой праведник, чтобы в рай попасть, и не такой грешник, чтобы в ад, как тогда?

— Вопрос не ко мне, а к патриарху Никону.

— Но это же ужасно! Я по себе знаю, что не заслужил рая, но я и не такой злодей, чтобы гореть в аду! Скорее всего, мне, как и большинству людей уготовано чистилище — если по справедливости.

Арамис вздохнул.

— Вот бедняги! — сказал дон Энрике.

— Вы теперь сожалеете о перенаселенной православными преисподней?

— Нет, я думаю, Господь милостив и как-то с ними разберется. Они и так там мерзнут, в своей ледяной степи, при этой жизни, да еще и после смерти мучиться — это уж слишком.

— Господь разберется и отделит козлищ от овец. Несомненно.

— А если устроить диспут? Пригласить богословов с их стороны и с нашей? Говорят же, что истина рождается в спорах.

— Вот это утопия. К «басурманам» они не поедут. Я же говорю — это нечто изолированное, непостижимое, загадочное.

— АВОСЬ — вы так сказали? Поживем — увидим. А какой тактики вы будете придерживаться относительно ислама? Тоже высмеивать их в мольеровских комедиях?

— Вполне возможно. Но давайте расставим точки над «и» и уясним разницу между исламом культурным и исламом диким. Культурный ислам вовсе не нужно искоренять огнем и мечом. Медицина, искусство, литература — все это создано трудом поколений. Не надо уподобляться варвару-крестоносцу, который когда-то осквернил мечеть. Мы не варвары. Но дикий ислам, фанатики, наследники ассасинов — вот кого надо искоренять как плевелы и стрелять, как бешеных псов. Вы согласны со мной, дон Энрике?

— Абсолютно!

— Рад, что вы меня поняли. Для будущих поколений не опасны простые мирные люди, исповедующие ислам. Ни турецкий ткач, ни арабский медик, к примеру. Но все эти отщепенцы, все эти Барбароссы и Драгут-реисы — эту сорную траву надо вырвать с корнем, чтобы и следа не осталось! Религиозный фанатизм сам по себе страшная вещь, оголтелые мусульмане подобны огнедышащему дракону, причем на месте отрубленной головы сразу вырастают две новые. Чудовищный, дикий ислам надо сокрушить в нашем веке, иначе… страшно подумать, каких бед он может наделать в будущем!

— Ассасинов больше не будет никогда. Старец Горы в Аламуте — мрачная тень прошлого.

— Ассасины еще вернутся, если мы сейчас же в ближайшее время не отрубим голову этому чудовищу. И в ухудшенном варианте. Но "поверь, мы остановим своры бестий" — как когда-то обещал Атос…Мари Мишон. Правда, мой друг имел в виду гвардейцев кардинала, и всего лишь.

— Вы так часто цитируете Атоса, почему вы ему не рассказали о вашем плане?

— Потому что я в борьбе за светлое будущее человечества допускаю такие методы, которые Атос никогда не одобрит. Понимаете, о чем я?

— Увы, понимаю, — сказал дон Энрике.