Мистика древних курганов

ГЛАВА V ОТКРЫТИЕ НЕИЗВЕСТНОГО НАРОДА

В начале 90-х годов XX века закончился «золотой век» новостроечной археологии Советского Союза. Развалилась великая страна, закончились нужные и ненужные «стройки социализма», началась мутная эпоха разделения и приватизации. В пылу нового «государственного строительства» очень быстро забыли о науке и культуре. Основной проблемой для большинства ученых стало выживание. Археологи остро столкнулись с вопросом финансирования полевых исследований. Государственных денег не было, но их разрешалось искать.

1995 год, как обычно, начался с поиска средств для проведения очередного полевого сезона и учебной практики для студентов Приднестровского университета. Отсутствие денег и автотранспорта диктовало условия, чтобы раскопки велись поблизости от Тирасполя — столицы недавно провозглашенной республики. В результате ректорат нашел мизерные средства на командировки, а нам оставалось лишь найти какой-нибудь памятник. В отличие от прошлых лет мы могли копать где угодно и что угодно, но рассчитывать приходилось только на себя. Очень вовремя один из местных руководителей пообещал нам временно и, главное, бесплатно выделить бульдозер. Можно было изучить какой-нибудь небольшой курган и ознакомить, таким образом, студентов с археологическими раскопками. И тут я вспомнил о районе, в котором уже довелось успешно работать.

Окрестности этого крупного молдавско-украинского села, с размахом раскинувшегося на левом берегу Днестра, всегда привлекали человека. Поэтому здесь сохранилось так много самых разнообразных археологических памятников. Так получилось, что одиннадцать полевых сезонов я провел в археологических экспедициях именно здесь, всего в 25 километрах от города. Первая командировка состоялась в 1982 году, была недолгой — всего три месяца — и ознаменовалась открытием киммерийского кургана. Вторая встреча произошла через 13 лет, также принесла интересное открытие, но затянулась на целое десятилетие.

«Глиное находится в 5 верстах от Кореитной (современное село Коротное. — Примеч. авт.) на вершине пологого склона, уходящего по низине к реке. Здешние окрестности самые плодородные в этих местах и годятся для любых видов сельского хозяйства. Низина вдоль Днестра предоставляет возможности для выпаса, здесь много ив, как отдельными деревьями, так и зарослями. Вода не из лучших, ее берут из одинокого озера, находящегося в деревне. Здесь всего лишь 18 молдавских семей, остальные — казаки, жилища которых весьма отличаются от молдавских размерами домов, их удобством и прочностью, аккуратностью садов и т. д. Вообще если видишь фруктовые сады, значит, хозяин — казак», — писал о селе выдающийся русский инженер Ф.П. де Воллан, когда в конце XVIII века делал топографическую съемку и описание «Земли Едисан». Именно здесь и решено было провести небольшие раскопки, которые должны были занять не более месяца.

Эти земли с глубокой древности привлекали человека. Благоприятный режим увлажнения, отличные пастбища, обилие зверя и рыбы, наличие пойменных лесов и выгодное географическое положение способствовали превращению Нижнего Поднестровья не только в удобную экологическую нишу, но и создали здесь особую культурно-историческую среду. Этот регион характерен своей неустойчивой прозрачной в ту пору границей между скифским и фракийским миром. На востоке проживали многочисленные скифские племена, а на западе огромные территории занимали фракийцы. Где-то по Днестру и проходила виртуальная граница между этими этносами. Здесь велась оживленная торговля и находилась известная переправа через реку. Недалеко на юге процветала знаменитая греческая колония Тира, основанная выходцами из Милета в VI веке до нашей эры. Ее влияние ощущалось на сотни километров к северу. Днестр в ту эпоху был судоходен, и торговые корабли без проблем могли доплывать до среднего течения реки. В результате здесь царил симбиоз культур и народов. Район Нижнего Поднестровья стал своеобразным культурным перекрестком, на котором соприкасались скифский и фракийский мир по линии запад — восток, а по линии север — юг — различные варварские культуры и античная цивилизация греческих городов-колоний.

Объектом исследований был выбран средних размеров и хорошо заметный с трассы курган. Задача упрощалась еще и тем, что эти земли уже не обрабатывались местным колхозом и курганная насыпь одиноко возвышалась на заброшенном поле. Раскопки начались активно, и уже через неделю этот курганный памятник был фактически исследован. Однако спустя два дня бульдозер без каких-либо предупреждений был отозван из экспедиции. Перед нами в очередной раз встал извечный русский вопрос: «Что делать?» Экспедиционный сезон был в разгаре — стояла хорошая погода, а в лагере находилось более десяти готовых работать сотрудников. К тому же со дня на день должны были приехать студенты-первокурсники. Но докопать этот степной курган без техники не представлялось возможным.

От безысходности началось более тщательное изучение прилегающих территорий. Все сотрудники экспедиции разбрелись по окрестностям. В те годы многие поля еще обрабатывались, поэтому вскоре на свежевспаханной почве недалеко от кургана стали находить так называемый амфорный бой — невыразительные фрагменты античных амфор, остающиеся обычно на месте тризны у погребения. Стали расспрашивать стариков. Те и рассказали, что здесь всегда были знаменитые виноградники, которые раскорчевали в период горбачевской перестройки. При этом применялся плантажный плуг, который переворачивает землю с глубины до полуметра. «И вообще, здесь турки своих солдат хоронили», — неожиданно услышали мы. Оказалось, что в этом районе нередко находили «турецкие ножи и сабли». Это уже было интересно и вселяло определенную надежду на успех поисков.

Именно в это время в колхозе скосили пшеницу и перепахали окрестные угодья. Это было как нельзя кстати! На свежевспаханных полях местами выделялись характерные выбросы глины и небольшие, едва заметные всхолмления. Очень они напоминали сильно распаханные курганы. Их мы и решили проверить. На одном из возвышений был заложен квадрат со стороной в пять метров. И сразу же повезло: прямо в его центре оказался входной колодец крупной катакомбы! Погребение было ограблено в древности, но дало интересный материал и позволяло предположить, что оно не единственное. На этом работа экспедиции в 1995 году была завершена.

Очередной сезон 1996 года было решено провести на этом же памятнике, тем более что вопрос об использовании техники уже не возникал. Вновь были заложены раскопы на всхолмлениях и выбросах глины. И вновь удача! Везде оказались катакомбы позднескифского времени с однотипным погребальным обрядом и инвентарем. Стало ясно, что почти случайно мы обнаружили достаточно крупный и очень важный памятник этой эпохи, который при других обстоятельствах вряд ли бы был обнаружен и так широко исследован. Уникальность его заключалась еще и в том, что именно здесь оказались очень прочные грунты. Поэтому почти половина обнаруженных катакомб идеально сохранилась: их своды не обрушились. Даже тяжелая техника не могла обвалить эти подземные сооружения, если они были выкопаны на глубину более трех метров!

Село не зря получило свое название: до сих пор сюда приезжают строители, так как местная глина считается лучшей в районе. «Не было бы счастья, да несчастье помогло!» — эта русская пословица, как никакая другая, точно определяет наше в значительной степени вынужденное открытие. Но работа здесь далась нам очень нелегко.

Как очень быстро выяснилось, место для базы мы выбрали не очень удачное. Запущенная тракторная бригада находилась практически на краю могильника, что, безусловно, было очень удобно. Но это заросшее сейчас сорняками поле всегда производило гнетущее впечатление. Раскаленный воздух, степная трава до пояса и отсутствие деревьев создают здесь особенно безрадостный летний пейзаж. Почему-то особенно буйно здесь растет дикая конопля. После десятилетий интенсивной распашки первобытная красота древней степи с поразительной быстротой восстановилась на этом участке колхозных угодий. По многочисленным признаниям, какую-то неуютность ощущают все люди, попавшие сюда впервые. И это не случайно. Как оказалось, территория в десятки гектаров активно использовалась на протяжении тысячелетий различными народами древности. Практически все поля к северу от села Глиное расположены на старинных могильниках. Поразительно, но и в наше время новое сельское кладбище перенесли, совершенно не подозревая о причине, именно на это место. По рассказам местных жителей, оно пользуется недоброй славой: считается, что здесь водятся привидения, а на примыкающем участке трассы происходит наибольшее число происшествий.

Чтобы быть максимально приближенными к месту работы, часть сотрудников экспедиции решила жить на тракторной бригаде. Вскоре мы поняли, что это было не лучшее решение. База находилась на древних могилах.

Во дворе бригады до сих пор имеются несколько ям, с которыми уже отчаялись бороться механизаторы. Несколько лет они засыпали в них землю и щебенку, пока не махнули на это рукой. Дело в том, что спустя некоторое время ямы появлялись вновь и даже увеличивались в размерах. И теперь после сильных дождей на бригаде остаются глубокие, долго не просыхающие лужи. Труженикам полей невдомек, что с годами тяжелая техника обвалила своды находящихся глубоко в земле катакомб, которые и образовали во дворе все поглощающие провалы. Только на этом участке мы насчитали около десяти таких однообразных впадин. Поэтому я не удивился, когда через какое-то время услышал от ребят, что это место «напрягает».

Действительно, вскоре один из подающих надежды студентов стал прятать дрова для печки, а затем неожиданно порезал себе вены. Другой без какой-либо причины начал писать доносы во все инстанции об «ущербе», который мы наносим местной экологии. Даже прожженный полевой «зубр», пятидесятилетний археолог из Одессы Александр Субботин как-то поведал мне, что спит… на могиле, поэтому у него постоянно болит голова. При этом он пожаловался, что через день ему снятся мужчина и женщина, которые якобы находятся под ним. Я специально обошел здание бригады и увидел, что один из курганов попал прямо под его угол. При этом центральное погребение теоретически должно находиться как раз под кроватью, которую облюбовал себе А. Субботин. Сейчас я почти не сомневаюсь, что под зданием сохранилось нетронутое захоронение скифской семьи.

Если к этому еще добавить, что нередко перед зачисткой захоронений начинались грозы, а один раз даже разразилась удивительной силы буря, когда молнии вертикально били перед бегущими с находками археологами, то станет ясно, что это место не зря пользуется дурной репутацией. Являясь материалистом и имея уже значительный стаж научной работы, я с известным скепсисом отношусь к модным в последние годы увлечениям мистикой и необъяснимым явлениям. Тем не менее с годами все больше убеждаюсь, что такое сложнейшее явление, как человек и его биополе, изучены еще в самой минимальной степени. О том, что человеческая энергетика не пропадает бесследно, свидетельствуют различные древние сооружения, и, в частности, кладбища, храмы, иконы и выдающиеся картины.

Это же поле оказалось уникальным еще по одной причине. Глубина большинства обнаруженных катакомб небольшая — 2–3 метра от современной поверхности. Но, как уже отмечалось, почти половина из них не обвалилась. Все дело в специфике местного грунта — очень плотных глинах. Копать приходилось вручную, применяя два метода. Почти всегда мы старались попасть в катакомбу через входной колодец. Но когда было ясно, что свод катакомбы обрушился, то копали сразу в нее, стараясь попасть в погребальную камеру. В таком случае сверху прекрасно было видно все сооружение с костяками и находками. Было удобно фотографировать, делать расчистку и полевые чертежи. Тем не менее с открытием каждой из них мы напряженно и затаив дыхание проверяли через вход сохранность сводов. Если он не пострадал, то нас ожидала своеобразная «машина времени» — мы проникали в непотревоженную катакомбу сразу же после ее строителей. Полученные при этом впечатления невозможно передать!

Попасть в целую катакомбу и увидеть ее содержимое можно было только пробравшись через узкий лаз — дромос. Когда глаза привыкали в темноте, можно было рассмотреть, что находится внутри. В этом случае терялось само понятие времени: внутри все сохранилось так, как было оставлено более двух тысяч лет назад. Это поле предоставило нам фантастическую возможность совершать путешествие в прошлое. Здесь действительно существовала «машина времени», которая позволяла за минуту пройти сквозь века и проникнуть в замкнутое пространство легендарной эпохи. Путешествия в прошлое всегда были излюбленным приемом научной фантастики. В данном же случае некоторые захоронения предоставляли нам эту возможность реально.

Крайне сложно передать то чувство, которое испытываешь, впервые попадая под своды подобной катакомбы. В ее центре лежат останки людей, погребенных тысячелетия назад, а рядом сопровождающие их вещи. Иногда они великолепной, иногда плохой сохранности. Но самое главное — то ощущение, которое начинаешь испытывать под землей. Описать его невозможно. Исчезает время, и ты чувствуешь непонятную ауру, которая постепенно обволакивает тебя и дает возможность соприкоснуться с вечностью. Никакие находки и открытия нс могут сравниться с этим чувством. В эти минуты начинаешь понимать бескрайность Вселенной и непостижимость Времени. Нет, описать это невозможно!..

Сотни, если не тысячи разновременных захоронений у села Глиное образовали здесь своеобразный подземный «город мертвых», занимающий десятки гектаров. Археологи лишь слегка приподняли загадочную завесу над жизнью людей, считавших в разные эпохи низовья Днестра своей родиной. Сколько еще тайн скрывает эта земля — не знает никто. Но то, что в ней покоятся десятки поколений самых разных народов, каждый из которых имел свою неповторимую судьбу, не вызывает сомнений. Она хранит отголоски давно прошедших битв и небольших сражений, постоянных передвижений огромных человеческих масс, религиозных ритуалов и смешения этносов. Может быть, поэтому здесь так чувствуется непонятная нам энергетика давно забытых племен и народов, одновременно волнующая и пугающая современников. Именно она пробуждает интуицию исследователя, подсказывая, что он приблизился к удивительной тайне, разгадать которую до конца не суждено никому.

Мы удачно начали раскопки. Первоначально поле не скупилось на многочисленные и разнообразные находки. На свежей пахоте легко определялись курганы и связанные с ними катакомбы. На удивление быстро мы нашли и основной на могильнике курган, принадлежавший, безусловно, царю.

Эта курганная насыпь сразу же привлекла наше внимание. Несмотря на многолетнюю распашку, которая практически уничтожила все остальные памятники, она продолжала заметно выделяться на колхозном поле. Даже проложенная через него полевая дорога не сумела уничтожить насыпь и делала заметный подъем на ее месте. Предположительно мы отнесли ее к эпохе бронзы — ведь все скифские курганы визуально практически не сохранились. Два полевых сезона мы не решались приступить к раскопкам, но когда в 1997 году началась очередная учебная практика для студентов-первокурсников, решение было принято. В центре насыпи был заложен квадрат со стороной в 10 метров, и лопаты вгрызлись в твердый грунт. Почти сразу же на глубине 30 сантиметров от поверхности появился мощный слой материковой глины. Судя по нему, яма в кургане была очень глубокой. Так оно и оказалось в действительности.

В первый же день раскопок в центре глиняного выброса было зачищено огромное черноземное пятно прямоугольной формы. Оно принадлежало входному колодцу основной погребальной камеры. На глубине двух метров стало ясно, что мы имеем дело с очередной скифской катакомбой. Об этом свидетельствовали мелкие фрагменты греческих амфор и характерная обмазка стен жидкой глиной. Здесь же в заполнении были найдены почти целые рога от очень крупного благородного оленя. Одни только размеры колодца в два раза превышали аналогичные показатели в других курганах. Несмотря на то что ежедневно здесь работало не менее 15 студентов, раскопки этого захоронения заняли полтора месяца! Не вызывало сомнений, что здесь был похоронен далеко не простой человек. Катакомб такой глубины в данном регионе еще не находили. Специалисты прекрасно знают, что существует прямая зависимость между размерами погребального сооружения, высотой кургана и знатностью погребенного. Ведь скифы, обустраивая последнее пристанище своего соплеменника, пользовались простыми орудиями. Поэтому чем больше было вложено труда, тем большим уважением пользовался умерший.

Уже первые результаты впечатляли: входной колодец площадью 12 квадратных метров уходил на глубину… 6 метров! Около 80 кубометров плотно спрессованного чернозема с глиной с помощью лопат и ведер пришлось извлекать вручную. Сама же погребальная камера имела трехметровый куполообразный свод, и ее площадь превышала 16 квадратных метров! В ней свободно могло поместиться более 40 человек. В своей экспедиционной практике я впервые столкнулся со столь монументальной конструкцией. Спуститься и выбраться из нее можно было только с помощью веревок и веревочной лестницы, что периодически и проделывали самые ловкие студенты. Все признаки указывали на то, что мы попали на аристократическое захоронение скифской эпохи, аналогичное царским курганам Украины. Нелишним будет напомнить, что, посещая в последние годы выставки с находками из них, многие жители Западной Европы и США впервые узнали о появлении на политической карте мира нового европейского государства. Мы также могли ожидать и надеяться на любые сюрпризы…

Но увы! И здесь до нас уже побывали грабители. Об этом стало ясно, когда во входном колодце мы почти сразу же наткнулись на черные затеки, которые с трудом поддавались лопате. Они появляются в одном случае: когда длительное время яма стоит открытой и земля постепенно под воздействием дождей и снега вновь «забирает» к себе погребение. «Сарматы», — сразу же определили специалисты. Почему же сарматы, а, скажем, не те же скифы? Да потому, что скифы, участвуя в погребальной церемонии, прекрасно знали конструкцию могилы и ее содержимое. Решая ограбить своего ушедшего в иной мир соплеменника, они копали лаз по кратчайшей траектории, точно попадая на свод катакомбы. Появившиеся позже сарматы также набили себе руку на ограблении богатых могил своих предшественников. Но грабили почти всегда через входной колодец. При этом они, как и археологи, ориентировались по материковому выбросу на поверхности. Вот и в данном случае ход как бы шарахался из стороны в сторону — таким образом опытные сарматские грабители буквально на ощупь, скорее всего в темноте, определяли стенки входного колодца.

Прокопав в нем узкий лаз, они проникли в основную камеру катакомбы и унесли все самое ценное. При этом с погребенного, вероятно, сорвали расшитые золотом одежды, так как все кости оказались грубо сваленными в углу захоронения. Работали они очень грубо и, судя по следам, даже с каким то остервенением. Скорее всего, сильно нервничали и торопились из-за наступающего рассвета. Уже было светло, поэтому часть предметов, чтобы лучше рассмотреть, выбрасывали во входной колодец. Ненужные здесь же и бросали, и они достались археологам. Остальные передавали на поверхность. Одновременно били и крушили все вокруг. Зачем-то раздавили ногой стоявшую в углу крупную лепную курильницу. Несмотря на размеры, она была слабо обожжена, и на скоплении хрупких, рассыпающихся в руках фрагментов отчетливо сохранился отпечаток сапога с зауженным носком и высоким мощным каблуком. Он соответствовал современному 46-му размеру — единственное, что осталось от сарматского мародера.

Чего же мы недосчитались в катакомбе? Судя по отпечаткам на полу, здесь находился крупный бронзовый котел и серебряные сосуды. Возможно, на шее этого скифа была гривна и другие золотые предметы. Об этом косвенно свидетельствует железная шолка от застежки плаща. Судя по аналогиям, ее щиток был золотым. Нашли же иголку во входной камере, где ее оторвали от золота и выбросили грабители. От когда-то богатого инвентаря осталась масса отчасти переломанного оружия: железные стрелы, копья и боевой топор. По всей камере были разбросаны остатки конской упряжи из железа, а по углам остались стоять две амфоры — большая и малая — «мать и дочь», как их сразу же окрестили студенты. На их ручках сохранились клейма греческих мастеров-производителей. Именно они позволили с высокой точностью определить время погребения — между 201 и 194 годами до нашей эры. Десятилитровая «мать» была изготовлена на знаменитом острове Родос, а трехлитровая «дочь» — в городе Косс. Большая амфора была вдребезги разбита грабителями, а маленькую они не тронули. И вот почему.

Косская амфора блестяще сохранилась и была совершенно целой. Но глиняная пробка, с помощью которой ее запечатали, аккуратно лежала рядом. Оказаться здесь она могла только в одном случае. Последние участники погребальной церемонии, покидая катакомбу, не удержались и распечатали это очень дорогое вино. Видеть их с поверхности уже никто не мог, а своего мертвого царя они теперь боялись.

Поэтому перед уходом скифы осторожно выковыряли пробку и, не привлекая внимания других соплеменников, тихонько распили три литра густого и ароматного напитка. Маленький штрих, характеризующий нравы того времени! То, что это вино было выпито в древности, подтвердило и содержимое керамики. На дне крупной амфоры сохранился характерный осадок величиной с кулак, а внутренность маленькой оказалась совершенно чистой — в ней ничего не было, и грабители это прекрасно видели!

Этот давний уже «визит» сыграл и положительную для нас роль. Потревоженный грубым вторжением свод катакомбы вскоре частично рухнул. И надо же было так случиться, что он упал на сваленные в кучу человеческие кости и надежно законсервировал их. Это стечение обстоятельств и привело к тому, что в наши руки впервые попал относительно хорошей сохранности скелет и практически целый череп. В других катакомбах от погребенных, лежавших в незасыпанных камерах, оставался лишь костный тлен. Нам удивительно повезло, что сохранился череп именно того человека, ради которого был сооружен столь грандиозный погребальный комплекс. В том, что он был выдающимся представителем своего времени — царем крупного племени или местного союза племен, ни у кого не возникало сомнений. В очередной раз я убедился, что археология где-то мистическая наука! Действительно, почему единственный хорошо сохранившийся череп оказался в самом интересном и величественном кургане группы, который мы решили исследовать? Перед нами встала задача полностью использовать выпавший шанс и постараться получить об этом человеке максимум информации.

Поразительно, но Александр Александрович Блок пророчески предсказал выводы, к которым только спустя десятилетия пришли ученые. Полностью обработав все археологические материалы из царского кургана, мы поняли, что дать дополнительную информацию о нем могут только специалисты-антропологи.

Антропология — наука и раздел медицины, изучающие человека по костям. Палеоантропология — наука, тесно связанная с археологией, поскольку изучает костные останки древних людей. Получаемая антропологами информация бесценна для специалистов, так как позволяет значительно расширить представление о наших предках. К сожалению, профессиональных антропологов катастрофически не хватает. Слабым утешением является тот факт, что их крайне мало и в других странах СНГ. Поэтому перед нами сразу же встал вопрос: к кому обратиться? Проще всего было связаться с Украиной. Я позвонил в Киев своим давним друзьям и попросил помочь. Почти сразу же была названа фамилия молодого специалиста из Полтавы — Сергея Александровича Горбенко. Оказалось, что он весьма успешно занимается пластической реконструкцией лица по черепу. Впервые увидев фотографии его реконструкций, я понял, что на Украине появился, возможно, один из самых талантливых скульпторов-антропологов, работающих по методу знаменитого профессора М. М. Герасимова.

Максим Максимович Герасимов получил широкую известность, доказав возможность достоверного восстановления внешнего облика древних людей по черепу, и прославился созданием портретов таких выдающихся исторических личностей, как Иван Грозный, Ярослав Мудрый, Андрей Боголюбский, Федор Ушаков, Тимур, и многих других. В реконструкциях полтавского антрополога также виделся не только сухой профессионализм ученого, но и незаурядный талант скульптора, придававший неповторимую индивидуальность каждому из восстановленных им портретов (позже выяснилось, что он проходил научную стажировку в созданной М. М. Герасимовым московской лаборатории). Поэтому мы долго не колебались, позвонили в Полтаву и предложили С. А. Горбенко долгосрочное сотрудничество. Родилась идея восстановить портрет скифского царя.

Наше предложение было принято, и в декабре 1997 года Сергей Александрович приехал в Тирасполь. За два дня визита он ознакомился с нашими последними находками и антропологической коллекцией Приднестровского университета. Одновременно он осмотрел единственный целый череп из могильника и дал заключение о возможности его пластической реконструкции. Спустя три месяца после раскопок скиф отправился в путешествие. Его череп аккуратно запаковали, и в небольшой сумке антрополога он полетел на Украину. Уже в апреле поступило сообщение, что портрет готов и его можно вывозить «на родину».

В народе не зря говорят, что «инициатива наказуема». Хочешь спокойно жить — сиди и не высовывайся. Если тебе это неинтересно — проявляй инициативу, но потом никого не обвиняй, пытаясь ее довести до конца. Во-первых, кроме тебя, никто ею заниматься не будет, а во-вторых, после ее выполнения ты обязательно задумаешься: что лучше — иметь проблемы или обходиться без них? Таковы правила игры. В этом я убедился сразу же, когда начал решать вопросы по получению бюста скифа. Самая сложная из них заключалась в транспорте. Если отправлять машину в Полтаву, то стоимость дороги будет превышать всю работу. Вывозить по железной дороге? Но как передвигаться с тяжелым грузом по вокзалам и затем проходить всевозможные таможни? Было от чего заболеть голове. Пришлось искать другие пути. В итоге решил добираться в Полтаву своим ходом, а уже из Киева вывозить бюст любым транспортом.

Случайно, но как нельзя кстати узнал, что мой студент-заочник и одновременно владелец небольшого бара из Ровно Андрей Петров собирается приехать в Тирасполь на своей машине. Убедить своего дипломника перед защитой сделать крюк через Киев не составило в тот момент особого труда. После того как руководство университета согласилось хотя бы оплатить ему бензин на дорогу из Киева, я понял — надо ехать! Оставалось лишь прожить вдвоем на одни командировочные, решить проблемы с ночлегом, пересечением границ, отношениями с местной автоинспекцией и, главное, довезти в невредимости самого царя. Чтобы поездка была более полнокровной, в ректорате решили, чтобы я заодно захватил из Киева и библиотеку, купленную годом раньше. Так как ее приобрели также по моей инициативе, все проблемы с ее вывозом закономерно легли только на меня и больше никого не волновали. Почему не живется спокойно без инициатив?..

Знаменитая Полтава встретила низкими облаками и мелким дождиком. Я впервые приехал в этот старинный украинский город и сразу же попал под опеку коллег. На вокзале меня встретил С. Горбенко, и мы незамедлительно отправились в Медицинскую академию, где пришлось соблюсти необходимые формальности. Несмотря на протесты, визит был символически отмечен ста граммами местной водки. Мое слабое сопротивление было быстро сломлено красочной этикеткой с наименованием «Скифская» на бутылке. Ее украшало изображение золотого гребня со сражающимися воинами из украинского кургана Солоха, который сейчас хранится в Эрмитаже. Это свидетельствовало о том, что археология постепенно входит в жизнь братского народа. Позже я понял, что и пиво «Сармат» также помогает ему пережить трудности переходного периода. Но все же в первую очередь меня интересовал результат работы.

Наконец, мы прошли в маленькую комнатку, где хранился портрет. Я был заинтригован: как же будет выглядеть внешний облик царя и каково качество скульптуры? Бюст стоял на столе среди рабочих инструментов и графических реконструкций. На меня смотрел печальный человек, излучавший властность, мудрость и силу одновременно. В его облике чувствовалась порода, а своеобразные тонкие черты лица и узкий разрез глаз свидетельствовали о примеси восточной крови. Понадобилось какое-то время, чтобы разобраться со своими впечатлениями. Да, это, безусловно, был вождь и незаурядный человек своей эпохи!..

— Это удивительный человек, — словно прочитал мои мысли Сергей. — Пришлось с ним повозиться. Поразительной силы аура! Когда делал копию, два раза лопались формы. Такого у меня еще не было. Думаю, что на нем много чужой крови. На всякий случай я не порчу с ним «отношения», — неожиданно совершенно серьезно закончил он.

Оказалось, что перед моим приездом Сергей решил запечатлеть бюст сразу же после реконструкции и пригласил двух профессиональных фотографов со специальной аппаратурой. Они долго обсуждали внешний облик царя и сошлись во мнении, что «это редкий убийца и вообще страшный тип». Реакция последовала незамедлительно. Был дождливый день, и на выходе из академии один из фотографов упал на ступеньках и сломал ногу. Но самое поразительное случилось позже: проявленная пленка оказалась засвеченной — абсолютно черной. Такой конфуз с двумя прожженными профессионалами трудно объясним. Сергей также снимал свою работу любительской «мыльницей» и, к счастью, более успешно. Я получил эти фотографии. На них царь без прически и бороды выглядит более жестко: плотно сжатые губы, волевой подбородок и хищный нос действительно свидетельствовали о жестокости и могли вызывать страх у его соплеменников.

Как настоящий профессионал, С. Горбенко не ограничился только пластической реконструкцией, но рассказал и о других своих заключениях. Оказалось, что царь был уже далеко не молод, но, несмотря на возраст, обладал огромной физической силой. Его участие во многих сражениях не вызывает сомнений: нос скифа оказался перебитым, а в возрасте приблизительно 30 лет он получил страшный удар тупым предметом в спину. В результате были деформированы, а затем срослись два позвонка. По мнению антрополога, это была сильнейшая травма, которая могла навсегда приковать к постели. Но мощный организм сумел побороть болезнь, и царь не превратился в инвалида.

Мало того, наросты на бедренных костях показали, что до конца жизни он не покидал седла и, видимо, был прекрасным наездником. Об этом, кстати, свидетельствует и находка конской сбруи в погребении. Однако после ранения у царя появилась характерная сутулость, низкая посадка головы, и он постоянно испытывал сильные боли в позвоночнике. Кроме них он страдал также от атеросклероза сосудов головного мозга — об этом свидетельствуют глубокие сосудистые борозды на внутренней поверхности черепа. Учитывая состояние зубов и сращения черепных швов, было установлено, что скиф умер в возрасте 60–70 лет, то есть дожил до глубочайшей по тем временам старости. Показательно, что в его лице монголоидный разрез глаз соседствует с европеоидным строением носа и всей его нижней части. Кости носа также носят следы механической травмы, в результате которой его правая часть оказалась слегка выпуклой, а левая — вогнутой. Эта травма хоть и была перенесена в молодом возрасте, задолго до смерти, но отразилась на общей асимметрии лица.

— Этот череп принадлежал мужчине, даже старику, в лице которого прослеживаются черты двух рас — европеоидной и монголоидной. Это свидетельствует о смешанном происхождении такого огромного этноса, как скифы. Подобное смешение европеоидных и монголоидных черт встречается также у гуннов и средневековых евразийских кочевников, в частности половцев, и это дает мне возможность выдвинуть гипотезу о родстве упомянутых этносов между собой, — закончил Сергей.

Оказывается, как много можно узнать только по человеческим костям! Не зря мы отправили их в Полтаву. Наслушавшись этих историй, перед уходом из лаборатории я налил на всякий случай царю треть пластмассового стаканчика «Скифской». Утром в нем водки не оказалось…

Странно, но после знакомства с бюстом у меня возникла необъяснимая симпатия к этому человеку. Создалось необычное, но вполне осязаемое впечатление, что он присутствует где-то рядом и наблюдает за всеми нашими действиями. Оказалось, что такие же чувства испытывает и автор реконструкции. В уютной квартире Сергея все его работы стояли внушительной шеренгой на книжных шкафах у стен. Здесь были татарский воин и запорожский казак, древнерусский князь и скотовод эпохи бронзы. Они создавали присутствие посторонних людей у семейного очага. Но оказалось, что это не совсем так.

— Они у меня как члены семьи, и детей я учу относиться к ним с уважением, как к живым людям, — рассказал хозяин. — Думаю, что этот скиф должен быть тебе благодарен за возвращение из небытия. Рекомендую установить с ним хорошие отношения, — неожиданно посоветовал он мне перед отъездом.

Я вспомнил о пластмассовом стаканчике с водкой и подумал, что контакт, похоже, уже установлен. Вечером этого же дня, аккуратно запаковав бюст в крупный картонный ящик, я покидал гостеприимную Полтаву. Проводы прошли в теплой непринужденной обстановке, а ночь в поезде — безмятежно. Однако, встретив утром в Киеве машину, на которой предстояло проехать более 600 километров, я всерьез забеспокоился о собственной безопасности. Работа в баре предполагала, по моему мнению, более надежное средство передвижения, чем аварийный «Москвич» эпохи первых пятилеток. Однако выбирать не приходилось, и, забив салон книгами, мы тронулись в путь.

Поздней ночью наша «антилопа гну» уже въезжала во двор университета. За это время мы пережили ремонт в пути и многочисленные общения с местной автоинспекцией со справедливым наименованием «ДАИ». Самую страшную в Европе украинскую таможню удалось пройти с легендой, что везем «бюст дедушки» на могилку и «маленькую» библиотеку (более 400 томов) для внука-заочника. Всю дорогу мы находились под стрессом, что старушка машина просто развалится при движении. К счастью, она держалась из последних сил, и в пути этого не произошло. Но уже на следующее утро отвалилось колесо, а рама треснула прямо при выезде из гаража. Страшно представить, если бы это случилось в дороге.

В пути нас действительно хранило провидение: при очень большой вероятности мы не свернули себе шеи в машине-камикадзе, избежали штрафов ДАИ и экологической милиции, а также досмотра на украинской таможне, на которой особо ревностно «защищают» экономику страны. Видимо, наш «дедушка» все же оберегал нас, так как очень стремился на родину, куда мы его и доставили в целости и сохранности. Как и мы, в то время он не подозревал, что спустя пару лет будет обнаружен аналогичный курган с его молодой женой или ближайшей родственницей.

Полевой сезон 1999 года начинался с трудом. Заросшее густой травой поле не оставляло надежд на находку очередной катакомбы по глиняному выбросу на поверхности. Начались тяжелые и долго безрезультатные поиски. Наконец первое захоронение было найдено. Глубина входного колодца (свыше четырех метров) оставляла надежду, что оно не будет рядовым. Однако, как оказалось, размеры погребальных сооружений не всегда свидетельствуют о социальном ранге погребенных.

В этом захоронении мужчины-воина находились лишь традиционная курильница и оригинальный керамический светильник с тремя носиками, изготовленный местными гончарами. Остальной инвентарь — остатки железной сбруи, несколько боевых стрел и стеклянных бус-оберегов — также ничем не выделялся из общего ряда погребений воинов-общинников. Следует все же отметить, что именно такие «рядовые захоронения» могильника дали уникальную коллекцию находок рубежа III–II веков до нашей эры, которой нет ни в одном музее или университете мира.

Анализируя материалы прошлогодних раскопок, мы обратили внимание, что среди более чем 40 исследованных к этому времени курганов только четыре оказались полностью ограбленными. Правда, грабители «работали» не очень тщательно, и археологам достались вполне стандартные находки, аналогичные неразграбленным захоронениям. Тогда что же было унесено? Все пострадавшие в древности катакомбы выделялись своими более крупными размерами. Это наводило на мысль, что в них была погребена аристократическая верхушка. Находка скифского царя подтверждала это предположение. Но и данное погребение было небрежно разрушено — грабители не взяли даже весьма дорогие бронзовые изделия. Но что же они тогда искали, выполняя крайне рискованную и трудоемкую работу в течение, скорее всего, одной ночи?

Расположение грабительских ходов указывало, что они прекрасно знали, кого грабят и что ищут. Одновременно они отлично ориентировались и в подкурганных конструкциях: все ходы безошибочно вели к сводам или ко дну основных погребальных камер. Значит, наиболее вероятно, в большинстве случаев грабили сами же скифы. Грабили через некоторое время после возведения курганов, грабили, несмотря на огромный риск. Ведь осквернение могил предков считалось у них самым большим преступлением, за которое следовала немедленная кара. Но ни страх жестокого наказания, ни мифический гнев богов не останавливали древних любителей наживы. Следы их «работы» не оставляли сомнений, что атеизм появился задолго до того, как его обосновали классики философии.

Но нерешенным оставался основной вопрос: какова же была конечная цель столь неприглядной и опасной деятельности? Неужели золото? Но за пять лет исследований, за исключением нескольких миниатюрных нашивок из фольги, золота обнаружено не было. Напрашивался вывод, что после расцвета в IV веке до нашей эры в последовавший затем кризис III–II веков до нашей эры материальный уровень жизни скифов резко снизился и знать уже не обладала прежними богатствами и предметами роскоши. Тогда тем более непонятно: за чем все же охотились древние грабители? Ответить на этот вопрос мы смогли лишь после открытия уникального погребения женщины-амазонки.

…Неожиданно на фоне материка было зачищено очередное прямоугольное пятно от входного колодца, и сразу же вспомнился царский курган. Его размеры лишь немного уступали этому захоронению. Когда же колодец прокопали до конца, в ход вновь пошли веревки и лестницы. Спуститься без них на глубину 5,5 метра было невозможно. Из колодца в погребальную камеру вел хорошо обработанный арочный вход — дро-мос — высотой до двух метров. Впервые после царского кургана в катакомбу можно было пройти не сгибаясь. Когда мы проделали этот путь, оказалось, что погребальная камера практически не пострадала. Если не считать осыпавшегося свода, который почти на метр перекрыл содержимое катакомбы, все сохранилось, как две тысячи лет назад. Но самое главное, что нигде не было видно следов ограбления. Это было главным сюрпризом — ведь этот комплекс, несомненно, принадлежал к кругу аристократических, до этого всегда разрушенных захоронений. Спустя пять лет после начала раскопок удача, наконец, улыбнулась археологам. Все приготовились к любым неожиданностям. И, как оказалось, не напрасно!

У входа мы сразу же наткнулись на совершенно целую греческую амфору — случай достаточно редкий в археологической практике! Остальные находки оказались скрытыми под осыпавшимся сводом. Два дня продолжалась кропотливая расчистка захоронения. Когда она закончилась, можно было не сомневаться — здесь, безусловно, был погребен представитель скифской аристократии. Такого количества редких находок нам до этого находить не приходилось. У изголовья истлевшего скелета стопкой лежали бронзовые и железные изделия: удила, псалии и фалары — круглые изделия, украшавшие грудь лошади. Через всю погребальную камеру лежало крупное железное копье и неизвестные изогнутые предметы. Здесь же был положен обтянутый кожей деревянный щит. Кроме весьма характерного тлена, от него сохранился железный умбон с выпуклым центром. Своеобразная круглая «сердцевина» этого оборонительного оружия предназначалась для отражения вражеских ударов.

Рядом с ним находились глиняный кувшинчик греческого производства и уникальный бронзовый светильник изящной формы. Последняя находка была изготовлена в материковой Греции и могла принадлежать только очень богатому человеку. До сих пор мы находили лишь лепные светильники местного производства, явно подражавшие античным оригиналам. Это же изделие достаточно хорошо сохранилось, было изготовлено литьем и, безусловно, представляло собой штучную работу незаурядного художника. Его бока и высокая ручка украшены каким-то мифическим животным с клешней, возможно свернувшимся драконом. Талантливый мастер поместил его голову с выпуклыми глазами на боку и изогнул хвост таким образом, что он превратился в удобную ручку. Светильник имел маленькую круглую крышечку, и внутри его даже сохранились фитиль из ткани и остатки масла. По свидетельству наших коллег, подобной находки нет даже в Одесском археологическом музее, коллекции которого собирались около 200 лет!

Все отмеченные изделия однозначно указывали, что здесь захоронен богатый и, видимо, опытный и уважаемый воин. Ведь в погребении был обнаружен практически полный набор наступательного и оборонительного вооружения. Но неожиданно для всех у плеча воина было найдено два пряслица, у таза — крупное бронзовое зеркало овальной формы, а у ног — большая каменная плита со следами обработки. Все эти находки характерны исключительно для женских захоронений. Суровый скифский мужчина мог себе изредка позволить украшения, но ему и в голову бы не пришло «взять» в загробный мир пряслица и зеркало. Получалось, что обнаруженный нами воин был… женщиной!

Нахождение длительное время в незасыпанной катакомбе привело к тому, что скелет полностью истлел и от него остался лишь костный тлен. В данном случае на помощь специалистов-антропологов рассчитывать не приходилось — не сохранились даже зубы. Пол погребенного могли установить только находки. И они однозначно ответили на этот вопрос, одновременно установив социальный статус и профессию женщины. Боевое оружие и типично женские предметы в одном комплексе показали, что рядом с «царем» находился курган известной и почитаемой женщины-амазонки, возможно его жены или близкой родственницы, — легендарной воительницы, о которых так много писали античные историки и поэты. Огромные размеры катакомбы и богатый погребальный инвентарь подтверждали, что она явно принадлежала к аристократическому кругу скифского общества. Но находки на этом не прекратились. Мы вновь столкнулись с сюрпризами древнего золота.

В античной мифологии грифоны — чудовищные существа, полуорлы-полульвы, — имели львиное туловище, орлиную голову с изогнутым клювом, змееподобную шею и огромные когти на лапах. Греки верили, что один грифон сильнее сотни орлов, превосходит восемь львов, вместе взятых, и легко может унести в небо всадника с лошадью или упряжку из двух волов. Именно грифоны, или «собаки Зевса», охраняли на краю света огромные запасы золота. Первым о «стерегущих золото грифах» и мифическом народе аримаспов написал легендарный греческий писатель Аристий из Проконеса в VII веке до нашей эры. Затем древнегреческий «отец трагедии» Эсхил в поэме «Прикованный Прометей» устами главного героя предостерегал об опасности возлюбленную Зевса Ио, бегущую на край света от гнева его жены Геры. Она грозила ей местью обитателей крылатых грифонов. Геродот также использовал эту легенду, но осторожно отметил, что «на севере Европы, по-видимому, есть очень много золота. Согласно сказанию, его похищают у грифонов одноглазые люди — аримаспы». Говоря о богатстве скифских царей, «отец истории» даже писал, что серебро и медь ими вообще не употребляются — исключительно золото. И действительно, многие известные ученые отмечают, что ни одна другая культура древности, даже «златообильные Микены», не могла соперничать со Скифией по обилию этого благородного металла.

Считается, что у скифов и других индоевропейских народов излучающее магическое сияние золото было связано с представлениями о солнечном божестве, символизировало царскую власть и входило в триаду «царь — огонь — золото». Вполне вероятно, что при помещении в могилу большого количества золотых изделий доминировала именно эта идея, ибо золото, по представлениям скифов, олицетворяло царя, царскую власть, судьбу и счастье. Таким образом, золото отождествлялось с солнцем, а смерть царя могла соотноситься с заходом этого светила. Царь умирал вместе с заходом солнца, а затем возрождался с его восходом. В погребальном обряде золото давало надежду на сверхъестественную силу, верховную власть и возрождение после смерти.

Что же касается скифов, то любовь к желтому металлу стала у них нарицательной. С его помощью местная знать подчеркивала свою власть и богатство. В IV веке до нашей эры Северное Причерноморье становится настоящей житницей Греции. В обмен на зерно, скот и рабов из греческих городов-колоний к скифской аристократии потекли невиданные ранее богатства — украшения лучших мастеров, предметы роскоши, дорогое вино, а также золотые монеты, которые зачастую использовали как сырье для ювелирного производства. Нередко ювелиры работали на заказ для «варварской» знати, и закономерно, что именно в эти годы наблюдается особый расцвет древнегреческого искусства.

Существует даже гипотеза, что многочисленные золотые пряжки из богатых скифских захоронений никогда не использовались в реальной жизни. Действительно, трудно представить скифского царя в повседневной одежде, расшитой сотнями тонких и мягких золотых пластин. Такая одежда была явно непрактична, и если бы носилась, то вряд ли все бляшки были бы столь идеальной сохранности. Поэтому исследователи не исключают, что существовали специализированные группы ремесленников-ювелиров, которые обслуживали только потребности погребальных ритуалов скифов. За короткий срок они могли подготовить по заказу родственников сотни необходимых золотых пластин. По замыслу создателей золотые украшения должны были не только сопровождать, но и выделять их владельца в потустороннем мире, то есть в вечности.

Курганы Северного Причерноморья сохранили до наших дней многие образцы древнего ювелирного искусства: массивные гривны, изящные диадемы и сережки, тончайшей работы пластины и нашивки на одежду. Но почти всегда находки кур-ганнош золота сопровождаются большим количеством легенд, а иногда и приключений. По многочисленным поверьям, золото не каждому дается в руки и очень часто «уходит» от нашедшего его человека. Самое поразительное, что сейчас я могу подтвердить справедливость подобных утверждений. Не случайно в России появились такие поговорки, как «Давал Бог клад, да не умели взять», «Не всякому дураку клад дается. На клад — знахаря надо» или «Умеючи и заклятой клад вынимают».

Еще с XIX века в среде профессиональных археологов существует поверье, что есть люди с «легкой рукой», то есть те, которым постоянно везет при раскопках, и наоборот. Последние, сколько бы времени ни проводили в экспедициях, ничего интересного никогда не найдут. Убежден, что родилось оно не случайно. Если посмотреть научную литературу хотя бы соседней Украины, то можно легко убедиться, что открытие знаменитого скифского золота связано всего лишь с несколькими фамилиями. Я знаю немало известных археологов, среди которых есть даже академики, которым самым фатальным образом не везло при полевых исследованиях. Другими словами, они находили обычный археологический материал, хорошо известный в науке, а выдающиеся находки обнаруживали другие, иногда даже их ученики.

Например, один московский скифолог в 60—70-х годах XX века исследовал курганы в Приднестровье, но раскопал лишь несколько рядовых памятников эпохи бронзы. Однако через несколько лет после его отъезда здесь были открыты замечательные скифские курганы с многочисленными золотыми изделиями. Причем обнаружили их археологи совершенно иных специальностей, которые были вынуждены копать эти памятники вопреки своим научным интересам. Что это — случайность или закономерность? Если случайность, то почему, исследуя данное курганное поле, московский скифолог сознательно не тронул только те насыпи, которые содержали скифские захоронения с изделиями из драгметаллов?

Иногда происходят просто фантастические вещи. Приведу лишь наиболее показательный пример. В одной из археологических экспедиций обнаруженное золотое кольцо привезли в полевой лагерь, где сразу же собралась толпа любопытных. Неожиданно оно выпало из коробка в траву возле палаток. Весь вечер и следующий день десятки человек пытались найти его у себя под ногами, но… безрезультатно! Массивное височное кольцо «исчезло» буквально у всех на глазах. Но самое поразительное случилось позже. Через три года оно вновь «появилось» на этом же месте. Его случайно нашли школьники, когда разбивали палатки очередного археологического лагеря! Если бы этот случай рассказали деревенские бабушки, а не хорошо известные мне коллеги, я бы никогда не поверил, что такое может случиться. И подобные эпизоды не единичны.

Один мой киевский приятель однажды рассказал потрясшую его историю. Шли раскопки одного из царских курганов в Поднепровье. Для помощи археологам были приглашены шахтеры, так как глубина скифских катакомб превышала 10 метров. Чтобы избежать обрушений, они профессионально крепили отвесные стенки, и археологи постепенно продвигались к погребальной камере. Когда же они достигли дна и сумели заглянуть в неограбленную катакомбу, то увидели прекрасно сохранившееся женское захоронение: у стен стояли целые греческие амфоры, несколько бронзовых котлов и другая посуда, а в центре на костяке и вокруг него сверкали в лучах фонариков сотни изделий из золота. Археологи стояли на пороге крупнейшего открытия, сердце замирало от ощущения неизведанной и редкостной удачи. Когда спустили вниз мощную лампу и осветили катакомбу, золото засверкало еще сильнее. И в этот момент в погребение стала проникать вода. Грунтовые воды поднимались так быстро, что никто не рискнул даже захватить что-нибудь из катакомбы — археологи и шахтеры с трудом успели выбраться из входного колодца. О дальнейшем продолжении раскопок не мото быть и речи. Но картина исчезающих под водой сокровищ до сих пор волнует моего коллегу.

Золото действительно обладает определенными магическими свойствами. Иначе как объяснить многочисленные истории и легенды, связанные с его находками. Поэтому закономерно, что появление золота в кургане богатой амазонки полностью соответствовало всем своим классическим «сценариям».

Два дня продолжалась расчистка погребения амазонки, и все это время на кургане находились десятки «болельщиков». Откуда-то узнав о неразграбленном захоронении, к нам приехали представители университетской администрации, журналисты, многие жители из окрестных сел, а также друзья и знакомые из Тирасполя. В полном составе пожаловала даже городская пожарная команда и семья известного московского певца — родственника одного из археологов. В очередной раз повторилась традиционная картина: весть о возможных мифических находках мгновенно облетает окрестности. А казалось, что были соблюдены все правила «конспирации». Но как признались мне позже студенты, подобные визиты доказывают им значимость археологической практики, связанной на первый взгляд только с обычной и тяжелой работой землекопа. Нам же этот курган должен был ответить на вопрос: какова же была цель древних грабителей, что же они искали, разрушая самые крупные аристократические захоронения?

Пока на шестиметровой глубине велась скрытая от посторонних глаз работа, наверху возле входного колодца толпились любопытные. Изредка из катакомбы доносилась информация о находках: «Светильник… Кувшин… Копье… Пряслица…» К концу рабочего дня эти вещи были подняты на поверхность и все желающие могли их увидеть воочию. Убедившись, что сокровищ не найдено, они сразу же разъехались. Но за десять часов завершить расчистку не удалось. На второй день предстояла разборка костяка. И вновь множество любопытных осматривают бронзовые изделия, фрагменты железного оружия и каменную плиту. В районе шейных позвонков находим 12 мелких золотых бляшек-нашивок круглой формы. Вероятно, ими был расшит воротник кафтана. Похоже, все… Находки закончились! Прощаясь с гостями, приходим к выводу, что грабители, видимо, искали предметы искусства типа найденного светильника — самого ценного предмета из этого комплекса. Золотые нашивки весом чуть более грамма вряд ли стоили затраченного труда. К вечеру, когда погребение было почти разобрано, а все находки упакованы, на кургане остались одни археологи. Видимо, этого момента и ждало провидение!

Наступили последние минуты исследований: осталось собрать лишь остатки черепа. Неожиданно под костным тленом тускло сверкнуло золото. У левого виска скромно лежала удивительной красоты сережка. Осторожный взмах кисточкой с противоположной стороны — и открыто еще одно аналогичное произведение древнего ювелира! Набор из двух серег, изготовленных с поразительным мастерством более двух тысяч лет назад, мог принадлежать только женщине! Мастерство работы поражает! Их центральная часть стилизованно передает головку льва — божественного царя зверей, который никогда не водился в степной Скифии. Головки оказались полыми внутри и были составлены из правой и левой половинок. В пасти каждой из них имеется отверстие, в котором закреплялось окончание дужки. Гривы и пасти львов проработаны бегло, а от головки уходит дужка, опоясанная рубчатой проволокой. Крючок каждой серьги образован спиралью, скрученной из пяти гладких проволочных стержней, намотанных на золотую трубочку. В свою очередь заостренный конец крючка выкован из соединенных вместе элементов. Таким образом, для украшения сережек были использованы зернь, тончайшая пайка, кручение и другие уникальные приемы ювелирного искусства.

Делал их, безусловно, незаурядный античный мастер по заказу своих кочевых соседей. Подобных находок в Приднестровье еще не было! Можно смело сказать, что они достойны находиться в коллекциях самых известных музеев мира. Тем более что практически подобный набор хранится в «Золотой кладовой» Эрмитажа. Эта находка представляет особый интерес, но ее следы ведут в Крым. Она была найдена в 1899 году археологом К. К. Косцюшко-Валюжиничем в семейном склепе, сооруженном в 300–280 годах до нашей эры. Он был обнаружен при обследовании оборонительной стены греческой колонии Херсонес близ Севастополя. Серьги вместе с другими ювелирными изделиями хранились в особом чернолаковом сосуде — гидрин. Сосуд был плотно закрыт свинцовой крышкой.

В это же время или, скорее всего, несколько позже были изготовлены и серьги, попавшие к скифской амазонке на Днестр. При более детальном изучении видны определенные различия между этими наборами, и, в частности, более стилизованные изображения и декор на нашей находке. Необходимо также учесть и то, что приднестровский набор мог длительное время использоваться и передаваться по наследству. Однако единый центр их происхождения не вызывает сомнений — ведь общего у данных наборов гораздо больше, чем различий. По мнению искусствоведов, серьги с окончаниями в виде львиных голов являются наиболее ранними среди известных типов аналогичных украшений. Впервые они были созданы и разработаны этрусскими мастерами, а наиболее крупные из них происходят из мастерских Южной Италии.

Раскрыта, наконец, тайна ограбления аристократических могил! Причиной их были курганные сокровища. Древние грабители искали и находили золото, которое, как сейчас мы уже знаем, все же было в некоторых курганах могильника. Трудно сказать, почему они не тронули погребение амазонки. Возможно, оно затерялось среди аналогичных земляных насыпей курганного некрополя, а может быть, грабители не рискнули копать глубокий лаз ради нескольких золотых украшений, даже столь удивительной красоты. Наконец, не исключено, что эти серьги были хорошо известны и выгодно продать их своим соплеменникам было смертельно опасно. Но каковы бы ни были эти причины, после нескольких лет рутинной работы археологи смогли увидеть в первозданном виде погребение аристократки той загадочной и жестокой эпохи — эпохи, которая пока еще не вошла в школьные учебники.

Но главное в нашей работе все же не поиски сокровищ и изделий из золота. Огромное количество других, внешне неброских и маловыразительных находок из железа, бронзы и кости дают возможность провести достоверную реконструкцию материальной и духовной жизни людей, оставивших этот могильник. Главный вывод, который мы сделали, заключается в том, что практически все захороненные здесь мужчины были воинами.

Постоянно спускаясь в катакомбы могильника, участники экспедиции стали отмечать два различных состояния, постоянно возникающие под землей. Это или чувство умиротворения и покоя, или же внезапно нарастающее беспокойство и ощущение психологического дискомфорта, которое характерно для всего поля. Второе состояние чаще всего возникало в мужских погребениях, которые из-за обилия оружия мы называли «железными». Нередко в истлевших костяках находились стрелы и были видны другие следы преждевременной гибели. На могильнике подобные погребения составляли большинство. Лишь некоторые женские захоронения с многочисленными и разнообразными украшениями оставляли чувство гармонии и покоя. Не сомневаюсь, что они ушли из жизни естественным путем. В каждом отдельном случае под землей открывалась удивительная картина иной, неведомой жизни.

За редким исключением, этих людей никто не тревожил более двух тысяч лет, поэтому они лежали так же, как и столетия назад: вытянуто на спине, головой на север. Практически рядом с каждым мужчиной находилось то или иное наступательное и оборонительное оружие: наконечники стрел, копья и дротики, топоры-секиры, колчаны для стрел, изредка деревянные щиты с кожаным покрытием. Колчаны застегивались железным или, значительно реже, бронзовым крючком в виде головки коня или птицы. Данные изделия стали неотъемлемой частью инвентаря взрослых мужчин и отличаются художественной простотой и предельной стилизацией образа. В каждом четвертом погребении была найдена конская узда: железные псалии и удила, бронзовые и железные пластинчатые налобники с крючком и бронзовые бляшки от ремней. Это свидетельствовало об одном: все местные мужчины были не только скотоводами, но в первую очередь воинами и всадниками.

По своеобразному плотному тлену на черепах удалось установить, что они носили войлочные башлыки. Анализ тлена с других частей скелетов показал, что одежда изготавливалась из кожи, льна, шерсти и меха. Мужской костюм состоял из длинных штанов, заправленных в сапоги или носившихся навыпуск, а также куртки или кафтана, подпоясанного кожаным поясом. Этот костюм дополняли невысокие мягкие сапоги и башлык. Женская одежда изучена хуже. Скорее всего, она состояла из длинного платья и верхней накидки, а у амазонок была аналогична мужской. Одежду, возможно, украшала красочная узорная вышивка, и иногда на нее нашивались тонкие золотые нашивки.

Женские захоронения копать было намного интереснее. Как правило, они были богаче, и в них находилось больше керамики. Некоторые женщины имели богатые и очень красивые ожерелья из разнообразных бус, изготовленных из полудрагоценных камней, стекла и пасты. Почти всегда на руках и ногах у них были надеты обереги, состоящие из нанизанных на ремешок пяти — семи округлых бусин с глазками (такие же обереги носили и мужчины). В самых богатых захоронениях встречались бронзовые зеркала, импортная греческая посуда со следами длительного использования и изредка простые височные колечки из золота, серебра или бронзы и золотые нашивки на одежду.

Однако довольно часто встречались парные захоронения, в которых находились по два костяка: мужчины и женщины одновременно. Нередко один из них лежал в анатомическом порядке, а второй оказывался разрушенным и от него оставались лишь сложенные горкой человеческие кости. Иногда хорошо было видно, что останки другого погребенного грубо сдвинуты в сторону, чтобы освободить место для очередного подзахоронения. Другими словами, здесь отмечено вторичное использование одной и той же погребальной камеры, которая, таким образом, являлась семейным склепом. Показательно, что при очередном захоронении всегда рыли новый входной колодец в старую катакомбу, но при этом нс трогали более ранний инвентарь. В результате разрушенными оказывались как мужские, так и женские костяки. Вероятно, основную роль в данном случае играло время. Иногда взрослые были захоронены вместе с детьми, что лишний раз свидетельствует о семейном характере этих погребений.

По составу находок мы научились почти безошибочно определять пол погребенных. Например, оружие могло находиться как у мужчин, так и у женщин. Но пряслица с веретеном, ожерелья из бус или ритуальные каменные плиты никогда не могли оказаться в мужских захоронениях. Поэтому, если с ними встречалось оружие, это однозначно свидетельствовало, что данное погребение принадлежит амазонке. Более десяти подобных захоронений было зафиксировано на могильнике. Почти все они отличались богатым инвентарем, наличием оружия и большого количества престижных украшений. Возможно, в данном войске существовал отряд, состоящий исключительно из женщин-воительниц, принадлежащих к местной аристократии. Лишь два захоронения выделялись аскетизмом погребального инвентаря, хотя и содержали оружие. В обоих случаях рядом с женщинами находились пряслица, но вместо сережек у их висков были положены железные стрелы. Считается, что стрелы вместо серег могли играть чисто ритуальную роль, выделяя подобным образом жен или наложниц рядовых воинов.

…Когда-то это ровное, как стол, поле было покрыто сотнями небольших курганных насыпей, окруженных неглубокими рвами с проходами. Под каждой из них скрывалось от одного до пяти погребальных сооружений, подавляющее большинство которых составляли катакомбы. Но изредка встречались простые ямы и подбои этого же времени. Да и сами катакомбы зачастую различались между собой размерами и конструкциями. Их входные колодцы достигали от 2,5 до 6 метров в глубину, и в углу каждого из них были вырублены высокие ступеньки, сооруженные для спуска в катакомбу. Вдоль длинных стен у дна колодца имелись невысокие уступы в виде узких скамеек. Данная черта не случайно отражена в 95 % всех изученных катакомб. Внутри некоторых из них на потолке и стенах были обнаружены хорошо сохранившиеся резные линии, имитирующие конструкции… повозки. Изображения опорных стоек, несущих перекрытий, каркаса и других ее деталей, наконец сами размеры и своды катакомб не оставляют в этом сомнений. В таком случае уступы во входных колодцах, заканчивающиеся у входа в захоронение, должны означать дышла. Получается, что сама погребальная камера-катакомба является виртуальной повозкой, уносящей хозяина из мира живых в царство мертвых. Она и после смерти оставалась его надежным пристанищем.

Хорошо известно, что жизнь скифских кочевников проходила в постоянном движении вместе со стадами от одного пастбища к другому. Естественно поэтому, что кибитка на ют-лесах заменяла им дом на земле. Запряженные парой волов, перекрытые войлоком и задрапированные домоткаными и разноцветными красочными коврами, они медленно проплывали в сочной степной траве, перевозя женщин и детей на новое кратковременное место жительства. Их сопровождали всадники и многочисленные стада домашнего скота. «…Называются они кочевниками потому, что у них нет домов, — писал о скифах знаменитый врач и ученый Гиппократ, — а живут они в кибитках, из которых наименьшие бывают четырехколесные, а другие — шестиколесные; они кругом закрыты войлоками и устроены подобно домам… В таких кибитках помещаются женщины, а мужчины ездят верхом на лошадях; за ними следуют их стада овец и коров и табуны лошадей». В местах длительного пребывания, особенно зимой, скифы сооружали стационарные жилища из деревянных жердей и шкур, наподобие юрт или чумов. В случае необходимости их можно было легко демонтировать и перевозить на повозках.

Мне легко представить скифский обоз, так как однажды на сельской дороге в Румынии я повстречался с его современным потомком. После завершения конференции в дунайском городке Тулча коллеги пригласили меня посетить курортный город Констанцу и взялись довезти до него на машине. Решили ехать по более короткой проселочной дороге. На одном из спусков мои спутники вдруг оживились, увидев впереди внушительный обоз. Он растянулся на пустынной дороге километра на полтора и состоял из множества живописных повозок, которые бойко тянули украшенные цветными ленточками лошадки. Когда мы его догнали и стали медленно обгонять на подъеме, я успел хорошо рассмотреть эту необычную кавалькаду. В каждой повозке находилась семья, поэтому хорошо был виден состав каждой из них: молодые и средних лет пары с многочисленными детьми, старики с неженатыми сыновьями, редкие бездетные пары. Открытые повозки были нагружены какими-то тюками, свертками, разнокалиберными ящиками и клетками с птицей. С заднего борта каждой из них далеко выступали продольно лежавшие жерди от переносного жилища. Впереди этой процессии гордо восседал цыганский барон — представительный седой старик с массивной трубкой во рту. Рядом с ним сидели двое крепких парней в черных фетровых шляпах…

За несколько минут весь социальный срез кочевого объединения проплыл за стеклами машины. Позже я неоднократно видел цыганский табор, разбитый на окраинах румынских сел. Легкие жилища высокой конической формы, покрытые засаленными и прожженными шкурами, очень напоминали индейские вигвамы из американских вестернов и свидетельствовали не только об отсутствии какой-либо санитарии, но и о десятках, если не сотнях лет использования. Вокруг них паслись кони и овцы, горели открытые костры, на которых в больших казанах готовилась еда, деловито сновали живописные женщины и дети. Надо признать, что эта подсмотренная со стороны картинка практически не отличалась от описаний быта «варваров» античными историками и поэтами.

Тогда мне подумалось, что открытый могильник представляет, по сути дела, древний обоз, который до сих пор «путешествует» в толще приднестровской земли, увозя в вечность суровых воинов, их жен и детей. Он вытянулся не менее чем на два километра и «движется» несколькими рядами вслед за солнцем — с востока на запад. Впереди доминируют воины в полном вооружении и знатные амазонки с оружием, ближе к центру расположился царь и его ближайшие сподвижники — представители кочевой аристократии, а замыкает подземное «построение» множество рядовых общинников с женами и детьми. Рядом с людьми двигался скот, от которого зависели благосостояние и жизнь кочевника. Но из всех домашних животных только коням и собакам было позволено сопровождать человека в загробный мир.

Известно, что у кочевых скифов лошадь была главным и основным видом домашнего скота, ведь большую часть своей жизни они проводили в седле. Поэтому неудивительно, что уже в четвертом кургане во входном колодце мы обнаружили совершенно целый костяк коня. Затем подобные находки стали обычными, но останки этих домашних животных зачастую были представлены только черепом и отчлененными конечностями, выложенными с имитацией анатомического порядка. И это закономерно. Ведь в скифской армии ударной силой была конница, хотя пешее войско и составляло ее значительную часть. Ученые считают, что скифы в наступательных походах всегда использовали ее мощный кулак, атакуя центр неприятельской армии. Сам характер скифского войска предполагал большую мобильность, поэтому в военном деле кони играли важную роль и наверняка пользовались особой любовью. Современники отмечали, что каждый взрослый скиф в любой момент мог стать конным воином.

Материалы могильника полностью подтверждают эти сообщения. В каждой четвертой катакомбе находилась конская упряжь, а останки коней сопровождали каждого восьмого воина. Изучение костей позволило установить, что местное население разводило степной тип коней: относительно коротконогих, грубокостных, с крупной, несколько горбоносой головой. По современным меркам эти лошади были сравнительно небольшого роста: высотой в холке не более 130–140 сантиметров. Тем не менее они могли считаться довольно крупными, так как в то время конские популяции были вообще значительно меньше современных. Зато они были очень резвыми. Круглогодичное табунное содержание в суровых условиях на подножном корме делало их выносливыми и неприхотливыми. Высокие качества скифских лошадей были хорошо известны далеко за пределами Северного Причерноморья.

Античные историки писали, что главной чертой скифской конницы является маневренность и способность совершать быстрые переходы на большие расстояния. В частности, Плиний Младший отмечал, что «скифская конница славится своими конями». В свою очередь, Страбон сообщал, что лошади скифов хотя и «малорослы, но весьма ретивы», а Аппиан не без сарказма добавлял: «Их вначале трудно разогнать, так что можно отнестись к ним с полным презрением… но зато они выдерживают какие угодно труды; и тогда можно видеть, как борзый, рослый и горячий конь выбивается из сил, а эта малорослая и шелудивая лошаденка сначала перегоняет того, затем оставляет далеко за собой». Современники неоднократно подчеркивали, что во время состязания или в бою скифов не могли обогнать даже такие искусные всадники, как персы. Недаром Филипп Македонский, отец знаменитого Александра, пригнал на родину многотысячные скифские табуны.

Впрочем, в Скифии встречались и лошади другой породы — более крупные, с тонкой, красиво изогнутой шеей и высокими стройными ногами. Они напоминали современных ахалтекинцев. Однако их на Днестре не оказалось. Предполагается, что эта порода попала в Причерноморье из Средней Азии. Но скифы и сами заботились о своих конях: для улучшения местной породы проводили искусственное скрещивание, а в необходимых случаях применяли кастрацию.

Владение лошадьми было важнейшим условием зажиточной жизни и социальной самостоятельности кочевника. Люди, лишившиеся лошадей (например, во время вражеских набегов или эпизоотий — болезней животных), не могли самостоятельно вести кочевое хозяйство и должны были поступать в услужение к своим более состоятельным сородичам. Скиф, лишившийся скота, терял и свое социальное лицо. «Не имеющий там повозки считается у них бесчестным», — отмечали греческие авторы. Лошадь была у них не только средством передвижения, но и главным источником существования. Скифы ели вареное мясо и пили кобылье молоко, но умели перерабатывать и заготовлять впрок продукты: вялили мясо, из кобыльего молока получали особый вид сыра — ип-паку, для изготовления конской упряжи, предметов обихода и одежды широко использовали кожи, шерсть и кость. Конину варили в больших бронзовых котлах, имеющих высокий поддон и две ручки. Но ни одного подобного котла в могильнике не оказалось. Вероятно, в эту эпоху они, как и железные доспехи, представляли уже очень большую ценность даже для зажиточной семьи кочевья.

Конь был необходим человеку не только при жизни, но и после ее окончания. Кровь сотен и сотен благородных животных обагряла степь во время погребальных обрядов и поминальных тризн на протяжении ряда столетий. Иногда коня укладывали в могилу в полной упряжи. Делалось это для того, чтобы его хозяин мог сразу же воспользоваться своим любимцем в загробном мире. Нам удалось обнаружить два подобных погребения, которые, судя по находкам, явно относились к аристократическому кругу.

Даже в классической Греции, не говоря уже о Скифии, коней иногда хоронили с большими почестями недалеко от хозяев. Очень популярные среди греков конные соревнования входили в программу большинства игр, в том числе и Олимпийских. Гомер, говоря о славе и богатстве некоторых городов, отмечает: Аргос — «конями обильный». Павсаний при описании Олимпии подробно рассказывает о памятниках коням и конским упряжкам — победителям игр. Не менее популярны были конные состязания и в Древнем Риме. Так, в цирке проходили колесничные заезды, а в битвах на цирковых аренах принимали участие и конные гладиаторы, и боевые колесницы. Поэтому неудивительно, что кони считались у скифов важнейшим военным трофеем. Равноценными им могли быть лишь захваченные в сражении доспехи или головы побежденных.

Геродот не зря отмечал: «Конница скифов всегда обращала в бегство конницу врага». Древние авторы рисуют нам страшные картины боя: дождь смертоносных, напоенных ядом стрел, летящих с характерным свистом в сторону врага, конная лава из тысяч всадников, сметающая все на своем пути, летящие дротики и, наконец, жуткий рев и свист конников, наводящий ужас на любого противника. А затем рукопашная схватка, когда в дело шли топоры-молоты, секиры, копья, мечи и кинжалы. Мало кто мог устоять перед этим мощнейшим натиском.

И синонимом победы у скифов всегда выступал конь. Поэтому закономерно столь трепетное отношение к нему у этого народа. Раскопки показали, что кроме коня из других домашних животных в подземное жилище-кибитку допустили лишь собаку, которая занимала второе место в иерархии «друзей человека».

В дромосе многих катакомб у входа в погребальную камеру лежали костяки крупных собак. Когда через несколько лет мы посчитали, оказалось, что их число значительно превышает все известные находки собак на других памятниках Северного Причерноморья. На черепах некоторых из них были видны пробоины, сделанные боевым чеканом. Это указывает, что их специально убивали во время погребального обряда. В одном случае в костяке молодой и очень большой собаки с огромными клыками была обнаружена железная стрела, ставшая причиной ее смерти. Видимо, она отличалась настолько свирепым нравом, что при совершении жертвоприношения ее не могли поймать, а близко подойти не решились.

Известно, что скифы знали несколько собачьих пород. Судя по размеру, они были очень крупными и использовались для охраны жилищ и стад на пастбище, а также при охоте на диких животных. Можно предположить, что это были волкодавы. Появление их в могилах не случайно. Считается, что они охраняли своих хозяев в загробном мире, поэтому их специально укладывали у входа. Кроме того, они, безусловно, могли пригодиться там при охоте и отдыхе. Поэтому перед ними всегда ставили небольшие однотипные чашечки или днища обломанных в древности крупных сосудов, в которых, скорее всего, находилась еда.

В среднем в каждом захоронении, содержавшем керамику, стояло четыре сосуда. За исключением редкого греческого импорта, они были изготовлены вручную, без использования гончарного круга. Кроме чашечек усеченно-конической формы для собак стандартный набор состоял из курильницы, большого широкого блюда на кольцевом поддоне и светильника местного производства. Их формы варьировались в зависимости от вкуса изготовителей. Судя по отпечаткам пальцев на сосудах, их изготовлением занимались исключительно женщины. Зачастую за образцы брались формы античной посуды, чаще всего светильники. Их лепные аналоги являются грубым и бесхитростным подражанием изысканной античной керамике. Но иногда фантазия мастериц била через край и неожиданно появлялись очаровательные светильники с двумя или тремя носиками эксклюзивного производства. Это же происходило и с курильницами, каждая из которых отличалась декором, пропорциями или размерами и являлась результатом местного, но далеко не равнодушного производства.

Курильницы неожиданно оказались и наиболее массовой категорией посуды. Они составили почти четверть всей обнаруженной керамики. В среднем в погребениях встречалось от одной до трех курильниц, изготовленных из плохо обожженной глины. Эта категория находок всегда вызывала у нас головную боль. Очень часто керамика была столь плохой сохранности, что буквально рассыпалась в руках. Иногда в черепке было больше речного ила, чем глины. Ясно, что курильницы такого качества не могли использоваться в быту и изготавливались исключительно в качестве погребального инвентаря. При этом каждая из них лепилась индивидуально, поэтому среди них нет практически одинаковых экземпляров. Видимо, в каждом случае женщины вкладывали в их производство свое незаурядное мастерство и представления об изящном.

Вначале мы не без удивления вытряхивали из этих своеобразных сосудов пережженные гальки или небольшие камешки, а иногда даже фрагменты керамики. Такая картина повторялась практически с каждой подобной находкой. Следы огня были и на тулове самих курильниц, причем нередко их нижняя часть оказывалась насквозь прожженной изнутри. Очень редко встречались качественно изготовленные экземпляры без этих дефектов. Тогда мы обратили внимание на остатки спекшегося и обугленного заполнения и передали его для соответствующего анализа специалистам. Сделать его взялся опытный сотрудник кафедры общего землеведения Приднестровского университета Виктор Кишлярук. Он несколько лет плодотворно сотрудничал с нами, поэтому охотно взялся за решение и этой проблемы. Полученные вскоре результаты были ожидаемы.

Виктор подтвердил, что все курильницы первоначально были заполнены дикорастущей коноплей, которая и сегодня в изобилии растет на территории могильника. Это растение играло важную роль в погребальном обряде, так как использовалось для окуривания захоронений и участников церемонии. Оказалось, что в набитую коноплей курильницу бросали раскаленные камешки или фрагменты керамики и заполнение начинало тлеть, обильно выделяя дым. Чтобы содержимое лучше горело, в него подливали масло или животный жир. Детальный анализ заполнения показал, что кроме конопли в курильницах встречались и семена некоторых культурных злаков — пшеницы, овса и ржи. Попасть туда случайно они не могли, что свидетельствует о достаточно сложном содержании данного обряда. Возможно, погребальная камера обкуривалась составом, в котором преобладала конопля, а затем с ритуальными целями в нее добавлялись зерна культурных злаков. С таким же успехом содержимое курильниц могло смешиваться с самого начала. В любом случае конопля играла важную роль у местного населения. Изучение тлена от циновок показало, что они были изготовлены из этого же растения.

Полученные данные в очередной раз подтвердили сведения Геродота, который по этому поводу сообщал: «В Скифской земле произрастает конопля — растение, очень похожее на лен, но гораздо толще и крупнее. Ее там разводят, но встречается и дикорастущая конопля. Взяв это конопляное семя, скифы подлезают под войлочную юрту и затем бросают его на раскаленные камни. От этого поднимается такой сильный дым и пар, что никакая эллинская паровая баня не сравнится с такой баней. Наслаждаясь ею, скифы громко вопят от удовольствия. Это парение служит им вместо бани, так как водой они вовсе не моются».

Несмотря на свою исключительную дотошность, в данном случае «отец истории» несколько ошибался. Не только баня была причиной использования конопли. Этот обычай являлся частью культового обряда. Сжигаемые в юрте, или, как мы установили, в погребальной камере-катакомбе, стебли конопли производили дым, вызывавший наркотическое опьянение. Находившиеся в ней люди и шаманы приходили в экстаз. Но «вопли от удовольствия» — это не только результат наркотического воздействия. Скорее всего, это и песни шаманов, и целый ряд других элементов погребального обряда, содержанием которых было нисхождение душ в подземное царство.

Несмотря на обилие курильниц, вряд ли эти люди являлись наркоманами. В отличие от нашего времени вдыхание конопли в ту эпоху не только не запрещалось, но даже приветствовалось и широко использовалось при совершении определенных ритуалов. То, что погребальный обряд почти всегда проходил под влиянием этих легких наркотиков, и доказывают плохо обожженные курильницы, так часто встречающиеся в мрачных катакомбах. Тем не менее они все же не свидетельствуют о физической или психической зависимости данного народа, а являются всего лишь составной частью его богатой и многогранной духовной культуры. И чем больше мы находили курильниц, тем больше убеждались, что эти люди были не совсем скифами, то есть вовсе не скифами, точнее, не только скифами! Так мы столкнулись с проблемой этноса данной кочевой орды.

Действительно, что же за народ оставил столь яркий след в низовьях Днестра? В современных учебниках истории написано, что культура Скифии неожиданно исчезает без видимых внешних причин около 300 года до нашей эры. Археологические источники свидетельствуют, что к III–II векам до нашей эры скифы уже утеряли свое господствующее положение в Северном Причерноморье. С большей части территории их вытеснила новая волна кочевников — сарматов, пришедших из задонских и заволжских степей. И хотя скифское государственное объединение еще продолжало существовать в это время в Крыму и Нижнем Поднестровье, такого расцвета и подъема, который скифы знали в V–IV веках до нашей эры, они уже никогда не достигли. До сих пор финал их культуры представляет такую же загадку, как и начало, и порождает немало научных гипотез и споров. Обычно принимается во внимание то ли внешняя агрессия со стороны сарматов с востока, то ли неблагоприятное изменение климата и экологической обстановки, то ли одновременное неблагоприятное стечение всех этих деструктивных факторов. Преобладает мнение, что скифы ассимилировались в среде новых пришельцев — сарматов, аланов, готов — и перестали существовать как особое и уникальное этнокультурное образование. Но не мог же целый народ сойти в одночасье с исторической арены!

В последние годы в скифской археологии Северного Причерноморья наблюдается все возрастающий интерес к так называемому «степному вакууму» III века до нашей эры. Изученные к настоящему времени курганные памятники неопровержимо свидетельствуют, что в IV — начале III века до нашей эры западная граница скифских кочевий проходила по низовьям Прута и Дуная. Первые же «классические» сарматские комплексы появляются в Поднестровье не ранее второй половины I века до нашей эры. Таким образом, налицо двухсотлетняя хронологическая лакуна. И вот неожиданно найден и с 1995 года копается памятник, который отчасти объясняет феномен этого «смутного времени». История археологических исследований в Северо-Западном Причерноморье пополнилась еще одной, крайне важной страницей. И хотя раскопана, скорее всего, меньшая часть могильника, уже сейчас можно сделать некоторые предварительные выводы.

Главный из них заключается в том, что данный памятник, как и остальные курганы такого рода на Нижнем Днестре, оставлен нескифским в своей основе населением. Еще в начале XX века супруги И.Я. и Л. П. Стемпковские раскопали несколько насыпей на курганном поле у села Глиное. При этом они обнаружили аналогичные катакомбы, которые наряду с другими памятниками позволили археологам выделить так называемую локальную Тираспольскую группу и первоначально считать ее реликтом Великой Скифии. Но у нас есть все основания не согласиться с последним выводом.

Известно, что в начале III века до нашей эры сарматские племена, перейдя Дон, совершили свой первый и, по-видимому, крайне опустошительный набег в Северное Причерноморье. Именно в это время под ударами восточных номадов в пожарах и разрушениях гибнут едва ли не все незащищенные сельские поселения греков и местных жителей. Оседлая жизнь стала возможной лишь в пределах территории сильно укрепленных греческих городов-колоний. Историк Диодор Сицилийский следующим образом писал об этом: «…Они (сарматы), сделавшись сильнее, опустошили значительную часть Скифии, поголовно истребляя побежденных, превратили большую часть страны в пустыню». Если нарисованная им картина опустошения относится ко второй четверти III века до нашей эры, то налицо ее полное археологическое подтверждение. Остатки разбитых скифов откатились в Нижнее Поднепровье и Крым, часть беглецов переправилась за Дунай. Одновременно кризисные явления произошли и в экономике Нижнего Поднестровья, где прекратилось массовое поступление импортных товаров на сельские поселения. С этого времени местные жители пребывали в преддверии надвигающейся катастрофы. И она грянула!

Около 250 года до нашей эры произошло нашествие неизвестного доселе народа, прекратившее жизнь в небольшой греческой колонии Никоний, расположенной на левом берегу Днестровского лимана. Из письменных источников известно, что его жители были срочно эвакуированы тиритами — греками, живущими в устье Тираса (Днестра), — на правый, пока безопасный берег лимана. Одновременно наблюдаются упадок и другой колонии — Тиры, разорение ее предместий и, как результат, разрушение торговых связей и общая нестабильность политической обстановки. И именно в это время появляются первые катакомбы вблизи современного села Глиное! Согласно обнаруженным амфорным клеймам греческих городов Синопы и Родоса, датировка исследованных курганов находится в пределах как минимум с 250 по 189 год, то есть второй половины III начала II века до нашей эры. И это хронологически безупречное совпадение вряд ли случайно.

Многолетние раскопки позволили установить, что Тираспольская группа локализуется исключительно на левобережье Днестра. Для второй половины III века до нашей эры она является единственным крупным кочевым объединением, обитающим в местных степях. Тот факт, что на противоположном берегу до сих пор неизвестны курганы этого времени, может лишь отражать значение Днестра как природного рубежа между различными этносами.

Этот вывод подтверждается и важным для нас сообщением малоизвестного римского писателя Помпония Мелы, жившего в I веке нашей эры, о том, что Тирас служит границей между асиаками и истрианами. Считается, что эти сведения он почерпнул у анонимного эллинистического автора, тяготевшего к Геродотовой традиции. В трудах других античных ученых упомянуты также «гавани асиаков и истриан». Что же за народы скрываются за этими названиями? Дело в том, что при описании народов Северо-Западного Причерноморья у Помпония Мелы дано размещение племен, многие из которых были неизвестны Геродоту. Особую значимость в работе имеет пассаж, в котором автор называет реку Асиак (современная река Тилигул. — Примем, авт.), помещая между ним и Тирасом племя асиаков. По его словам, последних «отделяет от истрийцев река Тира». Этнографическая характеристика асиаков в науке отсутствует, и вряд ли они были известны Геродоту и его современникам. Скорее всего, эти племена появились на берегах Днестра в значительно более позднее время.

В свою очередь, истриане, известные своей борьбой против скифского царя Атея, соотносятся в научном мире с фракийскими гетскими племенами, проживавшими в низовьях Дуная. Ряд поражений скифов мог стать причиной того, что истриане в III веке до нашей эры распространили свое влияние до Днестра, где обнаружены их памятники этого времени. Таким образом, локализация истриан во второй половине III века до нашей эры на правом берегу Тираса подтверждается археологическими данными.

Косвенным аргументом в пользу пограничного положения Днестра в это время может служить керамика из погребений могильника. Здесь отмечено большое количество парадных и ритуальных фракийских форм (40 % всех лепных сосудов), резко контрастирующее с отсутствием фракийской погребальной традиции — кремации. Крупные лепные миски и разнообразные вазы-фруктовницы характерны для обширной территории к западу от Днестра и являются индикатором, отражающим фракийский компонент в населении данного памятника. Очевидно, что в кризисное время гетская посуда местного производства оказалась вполне конкурентоспособной с дорогой и труднодоступной античной продукцией.

Вряд ли эта керамика была получена в результате торгового обмена — уж очень больших размеров лепились эти изящные миски. Учитывая невысокое качество керамики, вряд ли их можно было перевозить на большие расстояния или продать привередливому покупателю. Скорее всего, эти вазы и миски изготавливались непосредственно на месте фракийскими женщинами, взятыми в жены воинственными пришельцами. Ведь внезапно появившаяся здесь орда состояла в основном из мужчин и небольших отрядов амазонок, поэтому естественно, что недостаток женщин вскоре стал восполняться за счет местных красавиц с противоположного берега реки. Показательно, что именно в этой посуде вместе с железным ножом на костяной рукоятке всегда находился большой кусок мяса для загробной жизни — обычно лопатка овцы иди козы.

С другой стороны, анализ материалов могильника показал устойчивое присутствие черт совсем не скифской культуры. Постепенно мы стали отмечать элементы, более типичные для сарматских племен. В первую очередь это северная ориентировка погребенных, их положение по диагонали гробницы, скрещенные ноги, курильницы специфической формы с гальками внутри. Все эти признаки традиционно считаются более характерными для сарматской культуры. Следы обжига на предметах инвентаря и многочисленные угольки имеют прямое отношение к культу огня, хотя многие специалисты полагают, что на территории Степной Скифии он видимого распространения не имел. Символом огня принято считать и мел, который в погребальной обрядности степных скифов широкой практики также не получил. В то же время меловая подсыпка особо характерна для раннесарматских древностей Южного Приуралья и Поволжья. Некоторые археологи отметили очень интересную деталь: меловой порошок в зоне распространения скифской культуры наиболее часто встречается именно в районе Тирасполя. Здесь же регулярно отмечается подмазка дна зеленой глиной под костяками лошадей и собак. Изредка подобная подмазка встречается под костяками зависимых лиц — рабов или наложниц, захороненных в подбоях рядом с катакомбами.

Так скифы ли это? Уже сейчас можно определенно сказать, что нет. Видимо, формирование Тираспольской группы произошло на обширной территории от Дона до Терека в достаточно короткое время, но ее погребальные традиции в окончательном виде сложились только на Нижнем Днестре. Анализ только керамики из могильника, отразившей скифское, фракийское и сарматское влияние, показал, что оставившее его население не было монолитным в этническом отношении.

Скорее всего, появление на берегах Днестра крупной кочевой орды в середине III века до нашей эры привело к некоторому межэтническому сближению номадов и местного населения — земледельцев и скотоводов. Этнически отличные от проживавших здесь ранее скифов и гетов, пришельцы включили определенную их часть в свой состав. Можно предположить, что это и были асиаки — одно из самых влиятельных в регионе раннесарматских объединений.

Не исключено, что пришельцам с ходу удалось преодолеть дунайский рубеж и подвергнуть разорению Северную Добруд-жу на территории современной Румынии. Катакомбы с аналогичными курильницами известны на двух могильниках в низовьях Дуная. Они могут отражать кратковременный успех номадов, стремящихся поставить под контроль «Дунайский замок». Для последующего периода характерно откатное движение Тираспольской группы за Днестр. Это отступление могло быть обусловлено активностью гетов (истриан) низовьев Дуная, сумевших довольно быстро стабилизировать положение на своих восточных границах.

Таким образом, на востоке границы Тираспольской группы проходили по реке Тилигул, получившей название Асиак, а освоение междуречья Днестра — Тилигула позволило асиакам сохранить возможность прорыва к Дунаю и под держивать отношения с ближайшими городами-колониями греков — Тирой и Ольвией. Вероятная принадлежность Тираспольской группы к асиакам может быть подтверждена редким совпадением данных письменных источников с археологическими реалиями Нижнего Днестра второй половины III века до нашей эры.

Проведенные нами раскопки показали, что эти мужчины не только воевали, но и охраняли и пасли стада, охотились на многочисленную и разнообразную степную дичь, иногда занимались рыбной ловлей. Женщины работали главным образом на стоянках, но в любой момент готовы были взять в руки оружие и оседлать боевого коня. Воин-всадник, вооруженный луком и стрелами, преимущественно с железными и изредка бронзовыми наконечниками, с железной секирой или копьем, восседающий на коне с уздой, украшенной бронзовыми бляхами, — таков суровый облик хозяина приднестровских земель в III–II веках до нашей эры. Именно таким он предстает перед нами после многолетних раскопок.

В то же время большинство погребенных здесь людей ушло из жизни не по своей воле. Слишком много в катакомбах оружия и слишком много отмеченных травм на сохранившихся костяках. Реки крови были пролиты этими людьми в различных районах европейских степей. Наверное, поэтому такая тяжелая аура витает над этим полем, внутри которого до сих пор «путешествует» во времени обоз завоевателей и кратковременных хозяев этой земли. В катакомбах-повозках спит вечным сном воинственный народ, впитавший в себя самые различные культурные традиции. До наших раскопок мы почти ничего не знали об этой сложной и загадочной эпохе. Сейчас же удалось рассмотреть в туманной исторической дымке размытые очертания суровых всадников в красочных одеждах. На это ушло десять лет напряженной и кропотливой работы. Но тяжелый и не всегда благодарный труд исследователей был вознагражден открытием ранее неизвестного народа. Ради этого и выезжают каждый год в поле тысячи археологов во всех районах нашего неспокойного мира.