И мы двинулись к озеру.
Впереди весело прыгал Митька, за ним с рядном и одеялами топал я. Узел связали один и договорились нести его по очереди.
— А если это действительно какой-то зверь? — обернулся ко мне Митька. — Вот было бы здорово! И мы первыми его увидим.
— Ну, посмотрим, а дальше?
Я был настроен скептически.
— Сфотографируем!
— А дальше?
— В школу снимок привезём. Вот переполох поднимется! Все умрут от зависти. Это не какие-то там бабочки.
— И мы только вдвоём будем на уроки ходить.
— Почему это?
— Все же умрут.
— Э, тебе лишь посмеяться. Несерьёзный ты человек. У ботанички любимыми учениками станем, — мечтал он.
— И она немедленно пошлёт своего любимого ученика на районную олимпиаду, на которой он торжественно завоюет первое место, и сразу снова станет обычным Дмитрием Омельчуком, посредственностью учёбы и труда.
— Посредственностью! — обиделся Митька. — У тебя у самого тройка по физкультуре. За прошлый год.
— А у тебя по рисованию!
— Потому что это ты мне в последнем рисунке дерева синим карандашом раскрасил, да ещё и дорисовал неизвестно что.
— А ты меня за ногу дёргал, когда я на оценку подтягивался.
— Ты посмотрел бы на себя! Ни разу подтянуться не смог.
— Потому что из сил выбился. А у тебя рожа такого же цвета, как и деревья, стала, когда ты тот рисунок увидел.
Тут мы оба стали так смеяться, вспоминая выражения лиц друг друга, что назревшее было настроение для ссоры мгновенно исчезло.
— Давай я понесу, — примирительно предложил Митька и закинул узел себе на плечи.
Мы решили по очереди сторожить, чтобы чудовище врасплох не напало на нас или хотя бы не упустить его, если оно вздумает вылезти из воды.
— Я пойду посплю, — сказал вечером Митька, — а в два часа ночи сменяю тебя.
— Как же ты проснёшься в два? У нас даже часов нет.
— Часы у каждого человека здесь, — постучал себя Митька указательным пальцем по лбу. — Нужно только знать, как им пользоваться.
— И как?
— Очень просто. Перед тем, как лечь, ты ходишь и всё время думаешь, можно и вслух говорить: «Мне надо встать в два, мне надо встать в два...» Потом походишь немного и снова: «Мне надо встать в два...» И можешь спокойно спать. Но ещё важно не упустить момента. Потому что где-то в четверть второго ты же проснёшься, но если сразу же не вскочишь, то вновь уснёшь. Я всегда сам встаю, когда мы с папой куда-то едем — или за рыбой, или по грибы.
— А почему ты в школу опаздываешь?
— Я могу и не опаздывать. Но этот метод действует лучше, когда должно произойти что-то необычное или очень интересное. Ну вот как сегодня. А в школу каждый день ходишь; Понял?
— Понял.
— Так, сторожи, а я пошёл спать.
— А если ты пропустишь тот момент, когда надо встать, мне — до утра сидеть?
— Не упущу не бойся. А вообще, как надоест, то разбуди меня. — И Митька исчез в шалаше.
Долго сидел я у костра и смотрел, как темнота пленяет лес. Она следовала неслышно и вкрадчиво среди деревьев, сгущалась, замирала на стволах, подступала всё ближе и ближе. И уже только ты и костёр — живые существа в мёртвом царстве. Но нет, не мёртвом: стрекотнёт кузнечик, пискнет комар, и где-то близко, но не видно где, пожалуется, сожалея о потухшем дне, ночная птица.:
— Ов-ва-а! Эге-а!
Наступила тишина. Стало жутко. «Ну чего ты», — утешал я мысленно сердце, но оно не слушалось, билось сильнее. Я встал и от нечего делать направился к воде. Спеть бы что-то, очень уж тоскливо.
Мы шли сквозь грохот канонады,
Мы смерти смотрели в лицо,
начал я робко и оглянулся: ничего подозрительного. Тогда уже бодрее продолжил:
Вперёд продвигались отряды,
Спартаковцы смелых бойцов…
Я вдохновенно пропел песню до конца, но боязнь не исчезла. Тогда я исполнил ещё «Путь далёк у нас с тобой» и «Мы конница Будённого», — почему-то мне в голову лезли именно военно-патриотические песни, — но страх не оставлял меня.
Смело, товарищи, в ногу…
сделал я последнюю попытку отогнать его прочь, но тут же зевнул и замолчал.
Молчаливый таинственный лес окружал меня со всех сторон. Огромные деревья сказочными богатырями заслоняли путь. Моментально я проникся чувством собственного ничтожества, и неожиданные мысли зароились в голове: «Ну что я, — думалось мне, — по сравнению хотя бы с этим деревом? Какое-то насекомое! А по сравнению с целым лесом? Какой-то микроб. А по сравнению с земным шаром…» И от этого мне стало горько-горько... И ещё страшнее.
Я скорее направился назад, боясь взглянуть в сторону и смотрел только перед собой, на проложенный моим фонариком луч света. А если здесь действительно живёт какой-то зверь и сейчас он караулит где-то рядом? Вспомнилась дом, отец, мама... Я зевнул.
Родная моя,
выдавил из себя какие-то жалкие звуки,
Ты ночей недоспала...
— Ух... — опустился я на землю, опершись спиной о шалаш. — И я недосыпаю, — зевнул снова. — А что? А можно было бы и досыпать. Вот сейчас закрою на минутку глаза. Как приятно... Ещё немного... — голова моя склоняется на грудь.
Сколько так просидел, не знаю, когда…
— Ага! — слышу сердитый голос. — Спишь, значит!
Спросонья вскакиваю на ноги и прямо перед собой вижу разъярённое Митино лицо.
— Спишь! Ему доверили пост, а он спит!
— Я... — начал оправдываться. — Что я? Заснул или нет? Заснул, — виновато развёл я руками.
— Как ты мог! А если бы это на войне? Разве с таким пойдёшь в разведку? А если бы ты был в партизанском отряде?
— Ну, прости, Митя, — покраснел я. — Только на минутку присел. Маму вспомнил.
— Да вспоминай себе кого хочешь! А на посту спать не смей! Разве тебе можно поручить серьёзное дело? Маму вспомнил! Она, бедная, и не догадывается, какой у неё сынок. Иди спи, маменькин сынок. Я постою. Ничего не видел?
— Нет...
— Конечно, за сном и смотреть некогда.
Мне нечего было ответить. Ошеломлённый, кляня себя за недостойный поступок, я притих в шалаше. Сонливость прочь оставила меня. Я слышал, как вернулся с обхода Митька, как он раздул костёр и сел, что-то насвистывая. Меня грыз стыд: ну как, как я, несчастный, мог заснуть! Подвёл товарища, потерял его доверие. Горе мне!
Упрёки совести яростно терзали мою душу, рвя её на мелкие клочки. В конце-концов я не выдержал.
— Митя, — крикнул несмело. Ответа не услышал.
«Молчит, — подумал я. — Обижается. Так мне и надо».
Полежал ещё минут пять, тогда выбрался наружу.
Уже занималось на мир. Едва курился костёр, лёгкий ветерок ворошил седой пепел. Свернувшись калачиком, спиной к шалашу, сладко спал Митька.
Я вытащил одеяло, осторожно укрыл товарища и полез внутрь.
Второй ночи стражи уже не выставляли.
— Какая польза, — сказал Митя, — в этом стоянии, если мы всё равно засыпаем? Предпочитаю спать внутри, чем на улице. Тем более что потом весь день ходишь сонный.
Я полностью разделил такое мнение.
Утром, проснувшись, мы побежали к озеру умыться. И тут Митька стал как вкопанный, а я с разгона наткнулся на него.
— Смотри, — тихо сказал он мне.
На сыром песке, у самой воды, хищно вырисовывались отпечатки огромных и страшных лап.
— Как у крокодила, — определил я, нервно оглядываясь на озеро.
— Значит, не соврал, — хрипло добавил Митя.
Это дало толчок к работе Митиного мозга.
— Сергей, — услышал я вечером того же дня. Ночевали мы уже в селе.
— Чего тебе?
— Ты знаешь, что я придумал?
— Нет.
— И не догадываешься? — хитро блеснули его глаза.
— Да говори, чего ты к человеку пристал!
— Надо нам книги взять в библиотеке.
— Правильно, пойдём завтра, наберём фантастику какую-нибудь, о шпионах...
— Нет, Сергей, я не о том. Книги по зоологии.
— Зоологии? Ты что, спятил? Мало тебе коллекции, мало тебе ботаники, мало тебе нашей учительницы? Забыл, как ты сам с её уроков сбегал?
— Так это же ботаника.
— А зоология, по-твоему, лучше? Я однажды посмотрел в учебник — там какие-то кишечнополостные, гадюки — гадость одна!
— Вот ты не понимаешь...
— Не хочу я такого и понимать, — прервал я Митьку. — Ты хочешь, то и читай себе сколько влезет. Станешь великим зоологом, будешь говорить: «Дорогие детки, видите паучка?»
Я засмеялся, вспомнив нашу ботаничку.
— Если бы ты дал мне договорить, то и сам меньше глупостей наговорил бы сейчас.
— Ну, говори, говори, — снисходительно разрешил я.
— Ты думаешь, зоология — это самые паучки и эти вот, как их, кишечнопустые?
— Полостные, — поправил я его. — Одно название чего стоит.
— Вот-вот. К твоему сведению, зоология — наука обо всём животном мире. В ней мы обязательно найдём что-то подходящее и для нас, то есть о том, что живёт в этом озере.
— Ты думаешь? — уже серьёзно посмотрел я на Митьку.
— Ещё бы!
— Гм, действительно, — согласился я, подумав с минуту. — Ну и голова у тебя, Митя!
— Ну что ты, — скромно отозвался Митька, но по голосу я догадался: мои слова ему приятны.