Младшая сестра

Глава четвертая

— Если вы хотите позвонить домой, то телефон здесь, — Николас указал на письменный стол. — А я спущусь вниз за льдом. Я быстро. Там в блокноте я написал для вас код Англии и свой телефон.

Как и следовало ожидать, не успел звонок звякнуть пару раз, раздался голос ее отца, записанный на пленку автоответчика, предлагавший оставить сообщение после звукового сигнала.

Кресси была готова к этому, потому произнесла:

— Это Кресси. Все нормально. Тетя Кейт в больнице со сломанными бедром и запястьем, но она скоро поправится. Я остановилась в усадьбе недалеко от ее дома. Со мной можно связаться по телефону… — она зачитала написанные Николасом цифры. — Если вы не позвоните, я сама позвоню, когда узнаю, на сколько мне придется здесь задержаться. Пока.

Повесив трубку, она осталась около стола, рассматривая место, где Николас пишет свои книги. Компьютер его не представлял собой ничего особенного. Самым интересным, пожалуй, на его столе были не технические приспособления, а личные вещи, в том числе фотографии родителей, бабушки и деда. Кресси констатировала, что резкость черт и пронзительные глаза он взял от отца, а иссиня-черные волосы — от деда.

Николас вернулся.

— Все нормально?

Она встала с его стула и подошла к картинам.

— Пришлось оставить сообщение на автоответчике. Может быть, они перезвонят.

Вообще-то она сильно в этом сомневалась. Родители редко ужинали дома, если, конечно, не приглашали гостей. Утруждать себя поздним звонком они не станут. Одна Мэгги будет волноваться за нее, но из экономии тоже не решится звонить на край света. Мэгги жила старыми мерками и до сих пор считала, что фунт — это много, а сотня — целое состояние.

— Что бы вы хотели выпить? Я буду «кампари» с содовой.

— А мне можно тоника со льдом?

Николас не стал уговаривать ее добавить туда что-нибудь покрепче, и она была ему за это благодарна. Наполняя два высоких бокала, он заметил:

— Участок загорелой кожи на ваших ногах позволяет предположить, что в прошлом месяце вы часто бывали на солнце в шортах и ботинках. Или светлым участкам кожи есть какое-то другое объяснение?

— Вам нужно было податься в сыщики, — улыбнулась Кресси. — В отпуске я ходила по Пеннинскому пути.

Он подошел к тому месту, где она стояла, рассматривая картину, на которой была изображена смоковница, растущая возле побеленного коттеджа, рядом с которым лежала поленница дров.

— Это одна из маминых работ. Смоковница ее любимое дерево. А вот она зимой — отбрасывает тень на стену дома.

— Вы унаследовали ее талант? — спросила Кресси.

— Нет, к сожалению. Даже наброска сделать не умею, приходится пользоваться фотоаппаратом. С кем вы ходили по Пеннинам? С молодым человеком?

— Нет, с подружкой. А вы там были?

— Когда-то очень давно, еще в старших классах. Вы прошли весь путь от Идейла до Керк-Йетхоума?

— Да, но пока мы дошли до конца, намучились порядком. А вы за сколько времени прошли?

— За одиннадцать дней. Вы спали в палатках или останавливались на турбазах?

— На турбазах. Погода оставляла желать лучшего. И потом мы не решились, после того как нам рассказали, что какой-то человек, ночевавший в палатке, погиб во время страшной бури.

— Вы часто ходите в походы или это была единственная вылазка?

— Я всегда любила ходить пешком. Но женщине бродить по необитаемым местам опасно. Вот почему я уговорила подружку пойти со мной, но ей это быстро надоело. Не всем нравится дикая природа.

Он подал ей бокал и со словами: «Ваше здоровье» — отпил немного темно-розовой жидкости из своего собственного.

Кресси повторила тост и тоже сделала глоток своего тоника.

Николас спросил:

— Где вы учились? Гиртон… Ньюнэм?

Кресси не могла не рассмеяться из-за того, что ее приняли за выпускницу столь известных вузов.

— Я не училась в Кембридже и вообще университетов не кончала. — Она решила не упоминать, что ее мать и одна из сестер были выпускницами Оксфорда.

Он задумчиво посмотрел на Кресси.

— Но если вы не учились в Кембридже, то откуда знаете про «Волшебную яблоню»?

— Увидела ее на открытке в сувенирном магазинчике в Национальной галерее. Что-то в ней было такое, что я захотела взглянуть на оригинал и поехала на день в Кембридж. Это оказался такой симпатичный городок. Старинные здания… сады вдоль реки… богатый выбор в книжных лавочках. Вам, наверное, там очень нравилось.

— Мне нравилось учиться там, но я не участвовал в общественной жизни. Большинство моих сверстников мечтали о высоких должностях, о бизнесе и известности. Мне такие люди неинтересны. Они либо утомляют меня, либо вызывают отвращение.

Кресси невольно подумала о своей семье.

— Вы хорошо относитесь только к людям, подобным себе… путешественникам?

— Нет, конечно. Мне нравятся разные люди, если только они не одержимы идеей успеха любой ценой.

Поразмыслив об этом некоторое время, Кресси сказала:

— Разве справедливо осуждать людей за то, что они стремятся к известности и богатству? У вас есть и то и другое. Очаровательный дом, шикарные машины, средства на покупку любых книг, какие вы только пожелаете…

— Вы осуждаете передачу благ по наследству? — улыбнулся Николас.

Кресси помотала головой.

— Я вообще ничего не осуждаю… кроме жестокости.

К ее немалому удивлению, Николас протянул руку и коснулся ладонью щеки.

— Вы начинаете мне очень нравиться. Надеюсь, это взаимно.

Она почувствовала уже знакомое волнение, но теперь оно сопровождалось странной болью в сердце.

— Как же может быть иначе, если вы были настолько добры ко мне? У вас есть здесь еще какие-нибудь работы вашей матери?

— Да, вон там, — он указал в ту сторону, где стояла кровать.

Работы, которые она видела до этого, были акварельными эскизами. Над кроватью же висела большого размера картина, выполненная маслом: стоящая посреди деревеньки смоковница с распускающимися листочками и линия гор — вдалеке.

— Потрясающе! — искренне восхитилась Кресси. — Ваша мама обожает местные пейзажи. Наверное, она скучает по острову?

— Не думаю… по крайней мере, не сильно. Она считает, что дом человека там, где его сердце, а ее сердце там, где муж-американец.

По другую сторону кровати, рядом с еще одним горным пейзажем, висел портрет юного Николаса. Черты лица были те же, что и сейчас, но еще не до конца сформировавшиеся. Будь у него темные глаза, его можно было бы принять за взъерошенного цыганенка. Глаза сверкали на мальчишеском смуглом лице так же ярко, как сейчас, только в них не было скептичного выражения, приобретенного с годами.

— Думаю, ужин уже готов. Давайте спустимся вниз, — предложил он. — Но сначала вам не мешало бы намазать щиколотки и запястья средством против комаров. В ящике вашей прикроватной тумбочки должна быть баночка.

— Я уже нашла ее, — ответила Кресси. — Это ваша мама велела снабдить гостевые комнаты всем необходимым?

— Да. Мне кажется, она переняла это у американцев. Они умеют предусмотреть все возможные потребности гостей. Каталина — отличная экономка, следит за домом, как за своим собственным, но такие вопросы, как, например, смена чехлов на мебели, решает мама. Она с Томом и детьми часто отдыхает здесь. В этом году они приедут в сентябре.

— У вас есть братья и сестры? — спросила Кресси, когда они спускались с лестницы.

— Два брата и сестра. Мы родные только по матери. А у вас?

— Две сестры. Старшие.

Она не стала вдаваться в подробности и была рада, что он не проявляет любопытства. Ей было чрезвычайно комфортно здесь, где никто, кроме Кейт, ничего не знает о ее семье. Здесь она не была младшей дочерью Пола и Вирджинии Вейл и не была сестрой Фрэнсис и Анны Вейл. Здесь она была сама собой, а не чьим-то придатком.

Стол в патио был накрыт скатертью в сине-белых тонах. В центре стояла керамическая миска с лимонами, на некоторых еще остались темно-зеленые листики. Тарелки были из такой же глянцевой коричневой керамики, а ручки вилок и ножей — из полупрозрачной, голубой, как сапфир, пластмассы. Соль и перец в больших деревянных дробилках. Огромные ломти хлеба с хрустящей корочкой в корзинке, выложенной салфеткой из того же материала, что и скатерть.

Все это так сильно отличалось от холодных светских приемов с профессиональным обслуживанием, которые ее родители давали дважды в месяц в своей изысканной красной столовой для гостей, отобранных за их высокое положение в обществе или нужные связи. Кресси, в отличие от Анны и Фрэнсис, туда не допускалась.

Николас выдвинул для нее стул и усадил лицом к горам.

У нее дома было принято пить марочные вина из дорогого хрусталя. Здесь же Каталина поставила по два простых бокала на каждого — для вина и для воды.

Николас еще не допил свой «кампари», а у Кресси осталось чуть-чуть тоника. Он наполнил стаканы водой из глиняного кувшина. Две бутылки вина оставались пока нетронутыми. Белое охлаждалось в ведерке. Красное называлось «Бинассалем».

— В первый вечер моего пребывания дома Каталина всегда начинает ужин с того, что в ресторанах называют entremeses del pais[1], — объяснил Николас, когда Каталина появилась с подносом, заполненным множеством маленьких тарелочек. Все это разнообразие она расставила так, что можно было дотянуться до каждого блюда. Николас тем временем давал пояснения.

— Капустный салат с изюмом и морковью, измельченные оливки, перепелиные яйца, печень трески, огурцы в кисло-сладком соусе, маринованный лук, ветчина, butifarra — сочные свиные сосиски — и сосиски chorizo, которые вы, может быть, пробовали в Англии. Розовый хлеб называется pa amb oli, а объяснение его цвету — добавление мякоти томата. Он сильно отдает чесноком, но, поскольку тут все едят чеснок каждый день, этот привкус замечают только иностранцы, которые обычно отказываются его пробовать.

— Я люблю чеснок, — отозвалась Кресси. — Только не говорите мне, что все это подано как закуска.

— Именно так. Но поскольку вам нужно время, чтобы привыкнуть к крестьянской кухне, а я, наоборот, за время путешествия успел от нее отвыкнуть, сегодня к этому Каталина добавит только рыбу.

В детстве и ранней юности Кресси довольно много ела. Сейчас она держала свой вес под контролем и следила за тем, чтобы за вечеринками с обильным угощением следовали разгрузочные дни и тройная физическая нагрузка.

Сейчас она отдаст должное еде, но завтра заставит себя встать пораньше, еще до жары, и будет бегать до завтрака.

— А как на острове с преступностью? Можно оставлять на ночь незапертые двери?

— Здесь, вдали от проезжей дороги, можно. У Фелио две собаки. Чуть что, сразу поднимают лай. Но их дом довольно далеко, и лай собак не мешает спать.

— Я вообще сплю как сурок, мне ничто помешать не может, — улыбнулась Кресси.

И тут до нее дошло, что этой ночью спокойный сон ей вовсе не гарантирован. Но не станет же он набрасываться на нее, считая ее согласие само собой разумеющимся? Такой привлекательный мужчина, как Николас, сначала, так сказать, попробует воду, прежде чем нырять.

Наблюдая за Кресси, Николас заметил, что ее нежная кожа окрасилась легким румянцем, и сделал вывод, что это связано с ее последней репликой. Очевидно, она понимала, что этой ночью безмятежный сон ее не ожидает, и оттого волновалась.

Кресси явно не принадлежала к тому типу девушек, которые ложатся в постель с каждым понравившимся парнем. Возможно, ни один из ее партнеров не был достаточно опытен и не смог доставить ей удовольствие.

Эта мысль вызвала у Николаса досаду. Ему всегда было жаль девушек, любовная жизнь которых начинается неудачно. Мужчины получают удовольствие в любом случае, а женщинам остается только гадать, почему все так превозносят этот самый секс.

Николас предложил:

— Не возражаете, если мы выпьем красного вина с закуской, а с рыбой — белого?

— Если вы не против, я подожду рыбы и тогда уже выпью чуточку белого. Я много не пью.

— Как скажете, — согласился Николас и наполнил собственный бокал.

Прежде чем сделать первый глоток одного из самых лучших вин на острове, он поднял бокал и, улыбаясь, сказал:

— За то, чтобы каждый день, проведенный здесь, был для вас приятным.

И каждая ночь тоже, добавил он мысленно.

Случай свел их вместе и, судя по всему, это будет не более чем короткий роман. Но он должен постараться, чтобы ей было так же хорошо, как и ему.

Почувствовав немалое облегчение из-за того, что он не понуждает ее налегать на вино, Кресси решила наслаждаться ужином и не портить вечер своими опасениями.

— Почему вы решили пройти Пеннинский путь? — поинтересовался Николас.

— Мы с Фаззи вместе учились в школе, а у нее в семье принято отдыхать в походах. Ее дедушке уже за восемьдесят, но он по-прежнему ходит на большие расстояния. Они одолжили мне все необходимое снаряжение, кроме ботинок, их мне пришлось купить.

— Какие вы купили?

Она назвала фирму, и он одобрительно кивнул.

— Некоторые пытаются экономить на хороших ботинках, и напрасно. Жаль, что вы не взяли их с собой. Я мог бы показать вам здешние пешие пути. Какой у вас размер?

— Шестой, — Кресси уже давно выросла из того возраста, когда стеснялась своих ног.

— Мамины ботинки будут вам маловаты, но у нас есть еще несколько пар, которые должны подойти.

— Не думаю, что у меня будет время на прогулки, — возразила Кресси. — Мне надо привести тетин дом в божеский вид до того, как ее выпишут из больницы.

Явно не испытывая особого интереса к вопросу о коттедже мисс Дэкстер, Николас вернулся к прерванной теме:

— Расскажите мне что-нибудь еще о вашей прогулке с Фаззи. Какой участок понравился вам больше всего?

Они обсуждали маршрут, пока Каталина убирала остатки закусок и ставила перед ними большое блюдо с жареным палтусом, украшенным зеленым салатом.

Поглощая свою порцию и наслаждаясь бокалом белого вина, Кресси с удовольствием обнаружила, что Николас не следит за тем, чтобы ее бокал был постоянно наполнен до краев. Об этом маневре соблазнителей ей рассказывала Фаззи, которая чаще ходила на свидания, чем она.

Только когда ее бокал почти совсем опустел, Николас предложил:

— Еще хотите?

— Да, пожалуйста.

Под конец ужина были поданы два сорта сыра. Николас объяснил, что один из них, завернутый в листья смоковницы, — это cabrales, мягкий козий сыр, а твердый — это выдержанный manchego, названный в честь Ла-Манша, хотя рецепт его приготовления пришел с Минорки, соседнего острова.

К этому времени уже стемнело, и Николас зажег свечи, чтобы осветить стол.

— Прежде чем приступить к кофе, может, прогуляемся до ворот? — предложил он, осушив свой бокал и отложив салфетку.

Кресси идея понравилась. Прогулка при луне вполне безопасна и даже романтична. Обходя дом, они прошли мимо освещенного окна огромной кухни, где Каталина загружала посудомоечную машину. Николас остановился у окна, чтобы сказать ей пару слов. Судя по удовлетворенной улыбке на ее лице, это были комплименты по поводу вкусного ужина.

Спускаясь по тропинке, они видели свет курортных городков на побережье с их шумными ночными развлечениями, а здесь царила тишина сельской жизни, которая текла так же мирно, как и сотни лет назад.

— А бывают женщины-путешественницы?

— Мне не встречались, но они существуют. Некоторые даже пишут книги о своих путешествиях. Но это дамы весьма серьезные, а не искательницы приключений. Поколение вашей тети Кейт искательницами приключений называло женщин легкого поведения.

— По-видимому, вы считаете меня очень темной, раз находите нужным объяснять такие вещи, — произнесла Кресси.

Ответ получился резковатым. Частично это была реакция на годы, проведенные под покровительством сестер. Но ему не следовало об этом знать.

— Вовсе нет, — ответил Николас. — Просто я привык, что у людей в наши дни существуют пробелы в словарном запасе из-за того, что они слишком много смотрят телевизор и очень мало читают. Достаточно прислушаться к телевизионным диалогам: действие спектакля происходит в девятнадцатом веке, а идиомы взяты из двадцатого.

— Может, теледраматурги полагают подобно вам, что зритель все равно не поймет слов, вышедших из употребления.

Он странно отреагировал на ее замечание — взял ее руку и сцепил свои пальцы с ее.

— Не надо огрызаться. Я не хотел поучать вас. Ваш последний молодой человек это часто делал?

Все это оказалось столь неожиданным и волнующим, что Кресси не сразу нашлась с ответом.

— Извините, я не собиралась обижаться, — Кресси повернулась к нему лицом, примирительно улыбаясь в надежде, что он не заметит ее растерянности. Держаться с ним за руки было очень непросто. Нельзя сказать, что ей это не нравилось…

Они подошли к тому месту, где тропинка пересекалась с проселочной дорогой. Он отпустил ее руку и повернулся. До этого он держал ее правую руку, теперь нашел и схватил левую. Она позволила ему это сделать. А что еще ей оставалось? Спрятать ее? Вырваться? И то и другое выглядело бы очень глупо. Но в то же время Кресси понимала, что своим непротивлением она как бы дает согласие на его следующий шаг. Поцелуй в тени пальм? Она вся внутренне сжалась от волнения и предчувствия.

— Вы не ответили на вопрос, — напомнил Николас.

— Про молодого человека? Я перестала с ним встречаться вовсе не из-за этого. Фирма послала его за границу, а наша дружба оказалась неспособной выдержать расставание.

— Когда это произошло?

— Полгода назад.

— И потом никого не было?

— Никого особенного, — ответила Кресси. Честно говоря, убывший за границу молодой человек тоже не был особенным, как, собственно, и все остальные ее поклонники. Она изо всех сил пыталась влюбиться, но до сих пор ей это не удавалось. До сих пор.

— Значит, мы в одной лодке, — тихо сказал Николас. — Два одиноких человека, нуждающихся в нежности, любви и заботе.

— Мне кажется, вы одиночка по натуре, а может, страсть к путешествиям сделала вас таким.

— Я могу обходиться без людей довольно долго, если это необходимо, но это не делает меня одиночкой. Человеческие существа нуждаются в паре… хоть и не на всю жизнь.

Кресси отметила для себя его недвусмысленное предупреждение. Яснее и не скажешь. Если они станут парой, о будущем ей придется позаботиться самой.

— На всю жизнь в наши дни получается очень редко, — сухо заметила она. — В школе я была единственной в классе, у кого родители не состояли в разводе. И ни у одной моей одноклассницы сейчас нет более или менее стабильной личной жизни.

— Но у ваших же родителей есть.

— А у большинства их друзей нет. Они меняют партнеров, как в «пол джонсе»… если вы знаете, что я имею в виду.

Она слышала об этом танце с обязательной сменой партнеров от Мэгги, которая в молодости обожала танцевать.

Кресси увидела сверкнувшие в ослепительной улыбке зубы.

Разговор заглох, и они шли молча. Большим пальцем он нежно водил по тыльной стороне ее ладони, вероятно, в рассеянности, но ей чудился в этом особый смысл.

У Кресси было такое чувство, словно какая-то странная энергия искрится меж их сжатыми руками, наполняя ее тело жаждой жизни, напрягая каждый ее нерв. Он еще ни разу не поцеловал ее, а она уже готова ради него на все. Если она не возьмет себя в руки, то растает в его объятиях, как мороженое на солнце.

Вдруг она заметила, что из дома кто-то вышел. В лунном свете стало видно, что это Каталина.

— Куда она? — спросила Кресси.

— У них с Фелио собственный домик. Не очень далеко от моего, но отсюда не видно — загораживает сарай.

— А… ясно.

— Если бы вы были так молоды, как я подумал вначале, то я попросил бы Каталину сегодня ночью спать в доме, исполняя роль вашей дуэньи. Я и сейчас могу это сделать… если вы хотите.

Итак, он совершенно недвусмысленно обозначил свои намерения. Кресси понимала, что ей стоит только сказать «да», и он выполнит свое предложение — позовет экономку, а завтра подыщет себе девушку, которая согласится на его условия и доставит ему удовольствие.

Моменты колебания, когда спорили ее тело и разум, показались Кресси самыми длинными в ее жизни. Еще не успев до конца осознать принятое решение, она услышала собственный голос:

— Уверена, ей будет удобнее в собственной кровати. А что, дуэньи до сих пор существуют? Я думала, в Испании они давно вымерли, как у нас гувернантки.

— Так и есть, — ответил Николас. — Испанские девушки в плане эмансипации не отстают от других.

Подул легкий нежный ветерок, и стало слышно, как над их головами шелестят пальмовые ветви.

— Как на вас действует кофе? — спросил Николас. — Мне он засыпать не мешает, но многие не пьют его после ужина. — А я пью.

Теперь, когда она уже дала ему молчаливое согласие на следующий шаг, Кресси стремилась отсрочить момент, когда окажется в его объятиях. Какая-то часть ее разума так до конца и не согласилась с принятым чувствами решением.

Он понравился ей с первого взгляда. Она тоже вроде бы ему нравилась. Все обстоятельства были подходящими. Так зачем же противиться тому, чего хотят они оба? Некоторые вообще ложатся в постель при первом свидании, и ничего плохого с ними не происходит. Почему она должна быть исключением?

Кресси последовала за ним в освещенную лампой гостиную, где ей на глаза попалась картина над камином. Странным образом она немного успокоила ее. Где, как не в этом прекрасном доме, заполненном прекрасными вещами, она заручится прекрасным воспоминанием на будущее? Люди всегда сожалеют об упущенных возможностях.

Пока Николас наливал кофе из стеклянного кофейника, оставленного Каталиной на огне, Кресси рассматривала картины.

Одна из них оказалась портретом женщины в платье с декольте и в золотой диадеме. Стиль, модный во времена восшествия на престол королевы Виктории. Бабушка Кресси коллекционировала украшения викторианской эпохи и часть оставила ей в наследство. До сих пор у Кресси не было случая их надеть, но в стилях она знала толк, так что теперь могла датировать портрет примерно 1835–1845 годами.

— Кто это? — спросила Кресси, когда Николас поставил две чашки на столик перед большим уютным диваном.

— Это копия работы Стилера, изображающая Джейн Дигби, — объяснил Николас, подходя к Кресси. — Причем интересно, что это выражение беззащитности присутствует лишь на портрете. На самом деле она была очень сильной женщиной, сменившей не одного мужа и огромное количество любовников, прежде чем нашла настоящую любовь и вышла замуж за шейха-бедуина.

— Ух ты, как необычно! — воскликнула Кресси. — Она ваша родственница по английской линии?

— Нет, просто мне очень понравился портрет на одном аукционе. Я тогда еще учился в Кембридже и купил его за двадцать фунтов. Он нуждался в серьезной чистке и реставрации. Потом я навел кое-какие справки и выяснил, кто позировал художнику. Дама была очень строптивой до того, как поехала в Сирию и познакомилась там со своим бедуином. После этого она успокоилась и окончательно исправилась. — Немного помолчав, он добавил: — Вы слегка на нее похожи. Если вы сделаете такую же прическу и задумчиво возведете глаза к небу, то сразу обнаружится сходство, кроме вот этого, — он дотронулся до изгиба нарисованных губ, освещенных светом от жемчужной кожи шеи и плеч. — У вас губы четче очерчены, а глаза больше. Но портреты никогда не дают правильного представления об оригинале. Например, губки бантиком и благочестивое выражение лица почти на всех портретах того времени могут оказаться сущим обманом, как и мрачные улыбки моделей в «Вог».

— Вот уж не приняла бы вас за читателя подобных журнальчиков, — с серьезным выражением лица заметила Кресси.

Он рассмеялся и сделал вид, что собирается ударить ее по плечу, но остановил кулак на полпути.

— Я еще и не такое читаю, когда у меня нет книг. Пойдемте, кофе стынет.

Решив не садиться на диван, Кресси взяла одну из чашек с блюдцем, чтобы продолжить осмотр картин. Она заметила, что Николас поставил также рюмки и две бутылки, одна из которых была с бренди, а на другой этикетке было что-то написано от руки.

— Этот напиток готовит Каталина, — пояснил Николас, заметив, что она рассматривает бутылку. — С пряностями и семенами аниса. Попробуете?

— Совсем капельку, только чтобы понять, на что это похоже.

Он воспринял ее слова буквально и налил в одну из рюмок не более столовой ложки. Кресси поменяла руки, взяв в левую чашку, а в правую — рюмку. Мэгги всегда ей внушала, что не следует кривиться, если тебе что-то не нравится, но было очень трудно сохранить любезное выражение, отпив едкую жидкость с привкусом проспиртованной лакрицы и каких-то неизвестных ей трав.

— Большинство людей считают этот напиток отвратительным, — успокоил ее Николас. — Но мне нравится. А вам я налью немного бренди, чтобы запить неприятный привкус.

Наблюдая, как на сей раз он наливает ей гораздо более щедрую порцию спиртного, Кресси подумала, что сейчас ей это и вправду нужно. Чтобы запить неприятный привкус и чтобы снять растущее внутреннее напряжение.

Да, пожалуй, самое время прекратить прогулку по комнате и устроиться на диване. Оставаясь на ногах, она только оттягивает момент, когда Николас начнет действовать согласно их молчаливой договоренности.

Опустившись на пуховые подушки, она сказала:

— До меня только сейчас дошло, что эта комната в отличие от спален не белая. Что это за цвет? Вроде бы не совсем персиковый…

— Мама называет его светло-терракотовым. Мы здесь бываем преимущественно зимой. Летом же чаще сидим в патио и около бассейна. Зимой белые стены выглядят слишком холодными, поэтому мама нарушила традицию и решила окрасить их именно в этот цвет. Многие, кстати, последовали нашему примеру.

Он сел на диван рядом с ней — не близко, но и не на официальном расстоянии.

— Не удивительно, — согласилась Кресси. — Это чудесная комната… очень успокаивающая.

— Но вас она, кажется, вовсе не успокаивает, — неожиданно сухо заметил Николас.

Кресси неуверенно посмотрела на него.

— Вы изо всех сил стараетесь держать себя в руках, но все равно дрожите как осиновый лист. Почему?

— Н-не знаю, — с трудом вымолвила она.

— А я знаю, — он забрал у нее из рук недопитый кофе и поставил рядом с собственной чашкой на стол. Затем, обхватив рукой ее плечи, придвинул к себе поближе. — Вам кажется, что это происходит слишком быстро… да?

— Да, — согласилась она, чувствуя твердые мышцы его руки и приятный лимонный аромат его одеколона.

— Время — это иллюзия. Пять минут боли кажутся вечностью. А пять минут удовольствия пролетают, как пять секунд. — В его голосе неожиданно появились хриплые нотки, заставившие ее вздрогнуть всем телом. — Вы действительно намерены отложить то, чего мы оба хотим? Или я должен решить за вас?

Николас повернул ее лицо к себе. От его взгляда у Кресси перехватило дыхание, она закрыла глаза и почувствовала, как он целует ее веки, потом губы…