Младший научный сотрудник-3

Глава 7

Опытное производство ИППАНа

В связи с неполной готовностью нового шестого корпуса это самое опытное производство временно размещалось в третьем, в старинном красивом доме 19-го века, который случайно попал в периметр нашего заведения и теперь был со всех четырех сторон окружён новыми стекло-бетонными сооружениями. Как Паулюс под Сталинградом.

Лифтов тут, естественно, никаких не могло быть, зато имелись шикарные узорчатые лестницы, ведущие на верхние этажи, и межэтажные промежутки в добрых четыре метра. Я нашёл товарища Комлева (он же Афоня) на третьем этаже в огромном зале, уставленном станками и ещё каким-то механизмами непонятного назначения. Работали они хотя бы не все сразу, и на том спасибо.

— Привет, — сказал я мужичку средних лет в круглых дореволюционного вида очках, — я Петя из 410 отдела. Дело есть.

— Пошли в курилку, — встал он с колченого стула, — там потише.

И мы вернулись обратно к лестнице, где на широченной лестничной площадке было оборудовано место для курения.

— Чо надо? — сразу взял он быка за рога сразу после того, как задымил беломориной.

— Примерно вот это, — я вытащил из кармана листочек А4, где набросал чертёж корпуса своей игрушки в трёх проекциях.

— Ух ты, — восхитился он, поднеся листочек к свету, — из дюральки или из ПВХ надо?

— А что, по-разному можно? — ответил я вопросом на вопрос, но ответа дожидаться не стал и сразу продолжил, — тогда один из дюрали, второй пластмассовый.

— Это дело потребует некоторых трудозатрат, — перешёл он к зарплатной части проекта, — сам понимаешь…

— Понимаю, — согласно кивнул я головой, — поллитра ректификата устроят гиганта мысли?

— Литровина, — отрезал он.

После небольшого, но горячего торга сошлись на 600 граммах. Половина вперёд.

— Стой, — поймал он меня за рукав, — когда надо-то?

— Вчера, — по привычке выдал я бессмертновскую заготовку, — но если вчера нельзя, то послезавтра, в пятницу. Спирт я через полчаса обеспечу.

— И ещё одно, — опять задержал он меня, — этот вот отсек под батарейку фрезеровать придётся, если делать так, как нарисовано. А фрезерный станок у нас в ремонте. Предлагаю изменить вот так, — и он быстренько начеркал новый вариант, — тогда токарным обойдусь.

— Согласен, — быстро вылетело у меня. — Тогда уж и эмблему на задней панели может сварганишь? — сам не знаю почему дополнил я свои требования.

— Какую?

— Вот, — и я на том же листке сбоку начирикал композицию из трёх фигур тетриса, гвоздя, буквы Т и змеи, неожиданно само собой в голове возникло такое.

— Попробую, — задумался Афоня, — но не обещаю. Обеспечивай, короче говоря, спиртягу, тогда и работа начнётся.

И я быстренько обеспечил Афоне требуемое, бутылка с этим делом у меня в экранке имелась про запас, а потом опять уселся за пайку и наладку электронной части устройства. Меня никто не беспокоил добрый час, а потом зашёл Аскольд.

— О, давно тебя не видел, — поприветствовал я его, — с чем пожаловал?

— Пришел рассказать про Мишку, — плюхнулся он на стул рядом со мной. — Который Шифман.

— Что он башковит? — уточнил я.

— Да это и так всем ясно, — лениво отвечал он, — хотя башковитость не помогла ему, когда менты свинтили. Я про другое… ты, кстати, чего тут паяешь?

— Устройство сопряжения графопостроителя с СМ-кой, — запудрил я ему мозги, — вон этой хреновины (я показал за спину) с этой херовиной (черные шкафы слева). Так чего там с Мишкой-то?

— Выпустили его, как я и говорил, — ответил Аскольд, — очень большие дяди в игру вступили. Но не вчистую выпустили, а под подписку. Так что год условно он скорее всего поимеет.

— Интересно, — ответил я, не отрываясь от пайки, — а на чём его повязали, не знаешь?

— Знаю, конечно, только это секрет.

— Да ладно, начал уж если, то заканчивай, — подколол его я, — какие секреты в наше время.

Аскольд некоторое время боролся со своим вторым я, но победило первое, поэтому он и вывалил всё на поверхность:

— Короче, сдал его кто-то из наших, вот чего… при обмене товара на бабки повязали Мишку вместе с одним барыгой из Москвы. О месте и времени при этом никто, кроме них, не знал — так что либо подслушали, либо кто-то из них проговорился.

— Либо этот барыга ментовской наседкой оказался, — добавил я вариантов.

— Вряд ли… — задумался Аскольд, — барыге пятерик светит, я это точно знаю.

— А мы с тобой вовремя с этого дела спрыгнули, — продолжил я свои глубокие мысли.

— Тоже верно, — согласился Аскольд и собрался уходить, но я его остановил.

— Слушай, ты вроде человек опытный и бывалый, — начал я, — посоветуй, чего мне делать.

— Выкладывай, — вернулся он на свой стул, а я и выложил ему ситуацию с Оленькой в фас и в профиль… имен, правда, никаких не назвал.

— Так-так-так, — прищурился Аскольд, — прямо вот тыщу и запросила?

— Прямо вот так и вывалила, — подтвердил я.

— А замуж её взять не предлагала?

— Не, насколько я знаю, у неё сейчас новый хахаль имеется.

— Вот что я скажу тебе, друг мой Камак, — задумчиво начал излагать Аскольд, — первое… оно же и последнее — тесты на беременность у нас показывают достоверный результат, только начиная с третьего месяца. А она сколько сказала?

— Полтора, — ответил я.

— Первая несостыковка. Вторая — тыща это несуразная сумма, столько за год в нашем ИППАНе многие не зарабатывают, если чистыми взять. Ну и на закуску — имеешь полное право просто её послать на все четыре стороны, доказательств, я так понимаю, у неё никаких, да?

— В принципе да, свидетелей точно никаких нет.

— И тест на ДНК у нас пока только в одном институте в Москве делают, если вдруг до этого дойдёт — до этого института она точно не доберется. Так что смотри сам…

— А ты бы что сделал на моём месте? — спросил я.

— Я? — ухмыльнулся он, — я бы дал ей денег, но не тыщу, конечно, а рублей 50 или 100 и на этом мы бы и разошлись, как в море корабли. Девочка-то это Оля что ли?

— Я никаких имен не называл, — резко ответил я и разговор наш на этом завершился.

А вечером у меня был новый визит в больницу номер 40, самую лучшую во всем нашем необъятном Заводском районе, от границ Южного посёлка и до самого Северного шоссе. По старой привычке умыкнул брошенный в приемном покое халатик и залез на четвертый этаж в реанимацию. А там меня ждал сюрприз — на этот раз приятный, в виде исключения, наверно.

— Перевели Балашову в обычную палату, — сказала мне ворчливая нянечка, — третий этаж, точно не знаю где, найдёшь, если надо.

Я и отправился искать затерянную палату с мамой… нашёл мигом, в первую же попавшуюся дверь увидел я её, лежащую возле окошка.

— Привет, как дела? — сказал я, заходя в дверь.

— Как сажа бела, — откликнулась она. — Вроде на поправку пошла.

— Это сын твой что ли? — спросила соседка, рыхлая бабища очень среднего возраста.

— Да, Петя, — подтвердила мать, — если бы не он, я бы не выкарабкалась…

— Ну-ка, ну-ка, — оживились и остальные обитатели этой палаты, — расскажи, как это?

Мама вздохнула и вкратце пересказала, как я её за руку держал, а у неё при этом состояние на глазах улучшалось.

— И не только у меня — там в реанимации рядом ещё одна женщина лежала, он и ей помог. Как её… Вера Петровна кажется, она на втором этаже она сейчас.

— Дык может твой сынок и мне поможет, — заволновалась та первая бабища, — а то ноги так ломит, хоть на стенку кидайся.

— Это артрит, скорее всего, — ответил я ей, пора уже, подумал, и мне в этот хор вступить, — с артритом я ничего наверно не сделаю — надо физические упражнения делать, тогда пройдёт.

— А у меня, — подала голос другая бабка от двери, — голова разламывается кажинный день. Так что выть хочется.

— Мигрень… — предположил я, — ложись на койку.

А далее я наложил обе ладони на её лоб и задержал дыхание на десяток секунд. Руки убрал через минуту.

— А ведь и помогло, — радостно сообщила бабка, — не болит больше.

— И мне, и мне, — тут же раздались голоса с других коек, — и у меня болит.

— Спокойно, граждане, — остановил я их, — в порядке очереди — в следующий мой приход и с вами разберемся, а сейчас у меня внутренняя батарейка села.

Упоминание непонятной батарейки остановило народ, а я помог подняться маме, и мы вышли в пустынный больничный коридор.

— Зря ты про меня сказала, — укорил я её, — теперь они мне проходу не дадут.

— Я не нарочно, — ответила она.

— Ладно, проехали, — буркнул я, — когда выписывать-то будут?

— Через неделю обещали, — сказала она, — и сразу в санаторий поеду, в Жолнино.

— Отлично, — обрадовался я, — полностью бесплатная путевка-то или частично?

— Пятьдесят процентов за счет профсоюза, остальные 60 рублей с меня.

— Замечательно, — продолжил радоваться я, — я тебя провожу в это Жолнино. Туда же, кажется, прямо из нашего района электричка ходит?

— Да, со станции Счастливая, — подтвердила она, — два раза в день, утром и вечером. А у тебя-то как дела, сынок?

— Да всё путём, — не стал я вдаваться в детали своих взаимоотношений с подругами, — дела идут и жизнь легка.

— Ни одного печального сюрприза? — вспомнила она продолжение этой песенки Утесова.

— Ага, практически ни одного, — подтвердил я. — В командировку разве что могут услать. Но недалеко и не в ближайшую неделю… в Москву или в Питер.

А когда я попрощался с ней и уже спускался по выщербленной тысячами больных лестнице, мне навстречу попался врач, который делал операцию, как его… Иннокентий Антоныч вроде.

— Так, — строго посмотрел он на меня, — ты сын Балашовой, верно?

— Точно, — не стал отпираться я, — я её сын.

— Пошли поговорим, — пригласил он меня, а я не стал отказываться.

Зашли в ординаторскую на третьем этаже, пустынную на этот момент, он вытащил из холодильника бутылку нарзана, предложил мне, а когда я отказался, выпил прямо из горла и приступил к беседе.

— Знаешь что, Петя, — вспомнил он и мое имя, — а мы ведь уже почти списали твою мать…

— В смысле — списали? — не совсем понял я.

— Ну случай очень тяжёлый попался, побочка вылезла — шансов на спасение у неё по моему скромному опыту оставалось процентов 20… ну 25.

— Значит, повезло, — отвечал я.

— Ага, после того, как ты что-то с ней сделал, — не повёлся он на мою уловку, — мне медсестра рассказала про это… и про то, как ты её одним внушением отправил к чёрту на рога, тоже поведала.

— Ей показалось, Иннокентий Антоныч, — вежливо возражал я, — я же просто рядом посидел, а медсестра сама ушла, дела у неё какие-то образовались.

— Ну-ну, — с большим сомнением посмотрел на меня врач, — дело твоё, конечно, но вот лично я бы такой талант в землю зарывать не стал. Большие деньги мог бы зарабатывать, если всё оно так, как мне рассказали.

— Деньги у меня есть, — угрюмо отбоярился я, — так что я подумаю немного над вашим предложением. Да, а что сейчас у матери-то?

— Всё хорошо у неё, — ответил он, — даже операционные рубцы почти рассосались… это через неделю-то после операции. Телефон свой мне оставь на всякий случай.

Я пожал плечами и написал шесть цифр ему в блокнотик, а тут дверь открылась и в неё просунулась детская физиономия. Зина, вспомнил я, дочь этого Кеши, а ещё ученица мамы… она же мне и сообщила про диагноз пару недель назад.

— Привет, пап,- сказала она, — занят?

— Да уже освободился, — ответил тот.

— А я тебя знаю, — ткнула она в меня пальцем, — ты сын Клавдии Николаевны.

— Точно, — ответил я.

— Ты чего хотела-то?- спросил врач.

— Ключи от дома забыла — дай мне свои.

Он передал ей большую связку, не меньше семи штук, и она вышла на лестницу вместе со мной.

— Мороженку мне купишь? — сразу же начала она с обязательной программы.

— С чего бы это? — хмуро спросил я.

— Расскажу тебе одну интересную вещь, — пообещала она.