Две женщины
в душе моей колдуют,
Себя да и меня
на части рвут,
И в воду смотрят, и на пламя дуют,
И зелье варят, и заклятья шлют.
Две женщины из разных поколений,
Полярных вер, наречий и планет,
Московских дней тиран и добрый гений,
И рыжий лучик предзакатных лет.
Войдя мне в плоть и душу, кровь и кожу,
В делах моих маяча и мечтах,
Настолько в главном меж собою схожи,
Что несовместны даже в пустяках.
Две песенки, два берега счастливых,
Магниты, меж которыми кручусь,
От одного отчалил я насилу,
К другому все никак не прилеплюсь.
Для них я друг, мучитель и любимый,
Сухой наставник, скверный ученик,
Друг другу мы порой невыносимы,
Как и необходимы через миг.
От веры и неверия спасая,
Соавторы всех лучших моих строк,
Две женщины меня сопровождают,
Не потому ль я вечно одинок.
Растает суета как воды вешние…
Мне столько зим, что видятся во снах
Родни моей стенанья безутешные
На тех, на Вавилонских берегах.
Молиться и мечтать мы были избраны,
Но обернулась бойней благодать,
И из Толедо как из рая изгнаны
В иных краях убежища искать.
То верою ведомы, то погромами,
К земле нас гнули, мы тянулись в высь,
Германскими и Польскими просторами
До матери России доплелись.
С ней столько было прожито и пройдено,
Но на изломе судеб, мест, времен,
Швейцарский санаторий нынче Родина,
Питание, покой и сладкий сон.
Жизнь – крестный путь от будущего к прежнему,
Не потому ль являются во снах
Младые слезы, звонкие надеждами,
На розовых Московских берегах.
Младые слезы, звонкие надеждами,
На тех, на Вавилонских берегах.
Преобразовали эдельвейсы жизнь чела.
На горных высях Гималаев
Они цветут без всякого труда,
И беден, красоты их кто не знает.
Они зовут к высотам Духа,
К той тропе, где человек, себя преображая
И становясь намного больше – человек,
Душою к Абсолюту устремляясь,
Однажды понимает: нет пути назад.
Внизу оставлен мир, что много пройден,
Так много раз, что трудно сосчитать,
И что теперь другому миру он угоден.
Что ждут друзья его, на высях сторожа
Мир дольний от прямого разрушенья,
И днем, и ночью вахту их держа
И отражая темных сил поползновенья.
«Теперь ты с нами, друг наш, навсегда» –
В душе его так радостно звучало
Всем пониманьем, что, достигнув
одного конца,
Приходишь к Новому Началу.
Теперь ты леность
Должен отмести.
Данте А.
О том, что можно им сказать:
Часов и дней их бег суровый
Несложно так уж предсказать,
Посетовав «итог бедовый».
Отпрянут лучшие года
От них столь быстро, мимолетно,
Как если бы и не было тогда
В них жеста младости довольно.
Наверно, тяжко слушать, но года
Даются силы вам фривольной,
Чтобы напрячь ее на лучшие дела
И мыслью охватить весь мир раздольный.
Не будь у вас тех ярких лет,
Навряд ли б вы нашли и силы,
Чтоб ночью записав куплет,
Наутро жить бы столь ретиво.
Ведь Время утекает, как вода
В песок сквозь пальцы так неуловимо,
И лет своих не видя дна,
Идете к смерти вы неудержимо.
Так почему бы не придать им смысл,
Вращаются столь быстро гуны;
Подумав, для чего дается жизнь,
Вам коротко, всего на полминуты?
Железобетонные блоки Сознанья
Не пропускают в сознание Силу,
Самую нужную, ту, что просила
Самое важное высказать Знанье.
Может трембитой звучать иль поныне
Новой трубою греметь иерихонской,
Только напрасно, коль уши закрыты,
Как и глаза, что зашорены упряжью конской.
Может, напрасно и ваше стенанье:
«Жизнь тяжела, одолели заботы…»
Слаба надежда, что явится кто-то
И совершит за вас духа работу.
Как ухитрялись вы все эти годы
Жить-поживать, словно и не бывало
Этой единственной, Главной Заботы,
Той, что заложена в вас изначала?
Или мечтали о лучших стремленьях?
Только ведь лучше ее не бывает.
Та, что стоит во главе всех свершений
Ветром Свободы Дух обвевает.
То приоткрылась дверь
В потустороннее. Стремнина
Их вынесла наверх
И пробудила к жизни лира
Твоя, поющая душа
Их ввергла в это исступленье,
Заставив бесноваться и греша
Выть, анапеста чуя пенье.
Преподнеси же им урок,
Ни слова впредь не растеряя,
Достоинства пиита не теряя,
В заглавие поставив – Бог.
Элементы мирозданья разложимы на микроны
Там, где путь пройдя сознанья, тело будет тоже вскоре.
Все посылы, наставленья хороши, коль приложимы
К жизни вашей, и, поверьте, обещанья достижимы.
Обещанья лучшей жизни, полной смысла и расцвета
И заполненной трудами от рассвета до рассвета.
В руке помощь протяните вы своим собратьям разом
От себя, не дожидаясь в том особого приказа.
Сохраните память детства в душах, часто возвращаясь
К тем картинам, милым сердцу, силы в них свои черпая.
Оглянитесь, мир насельный вашей требует заботы.
Может быть, ему решитесь посвятить свои субботы?
Отпечаток вашей жизни навсегда в нем остается.
Так задумайтесь над этим, а не то жалеть придется.
«Отправляйтесь восвояси! – То дела нечеловечьи!»
Так скажу Я, запечатав вход сюда иным НАВЕЧНО.
Жизнь дается как награда, чтобы, испытав все силы
Вам присущие, однажды в мир душа все возвратила.
И вступив на Путь Возврата, испытаете ТАКОЕ…
Но вначале: средь бушующего моря – островок Любви, Покоя.
И захочется без срока в мире этом вам остаться,
Чтоб помочь другим к той Цели обязательно добраться.
Я отнюдь не стремлюсь в пророки…
И. Бродский
Больше, чем Он меня удивил,
вам вряд ли меня удивить уже.
Вряд ли вам хватит сил
остановить строку на крутом вираже.
Допотопные издания твердят о богобоязни,
вызывая в нас лишь дух неприязни.
«На кой все это? – спросите вы учтиво, –
когда есть другое, занимательное чтиво?»
Не надо касаться Его и лестью
в опаске подвергнуться страшной мести.
Просто живите, любите и пойте,
деток рожайте и планы стройте.
Только вот яму другому не ройте,
да в мыслях своих лишь не стойте
на месте одном, и в этом – Сила
Божья давно вас за все простила.
Лишь воркованье голубей
еще придать мне может силы.
Но вот себя заставить петь –
могу теперь с трудом насилу.
Чрезвычайная пора,
когда почти что отнят волос,
все ж заставляет петь игра
в любовь, а также – повесть
о том, что выжжены дворы
твоих надежд, а также хаты,
в жестокой подлой той войне,
в которой ты не виновата.
Но только стая лебедей
летит в Края, давно покинув
безумных маленьких детей,
свои права уже отринув.