Млечный Путь № 2 2021

Кирилл Берендеев
ДЕТОНАТОР

Черт меня дернул зайти в то кафе. Потянул цепкой лапой, потащил за собой, вляпал в историю, от которой до сих пор внутри комок холода. Хотя не зайди я туда, наверное, было б хуже. Не только мне, всем.

Я возвращался с допроса свидетельницы по делу убитого вчера антиквара Первитина, милая бабулька больше толковала о жизни, чем о том, что увидела в окно. За час разговора дело так и не продвинула. Да, видела кого-то, смутно, надеть очки не успела, вроде бы одного из тех гавриков, фото которых я показывал. В итоге мне пришлось ретироваться, не солоно хлебавши; я двинулся вниз по улице, рассчитывая немного передохнуть, прежде чем отправляться в отдел. Вот тут и появился черт. Заманил в кафе, многолюдное, да и время раннее для перекуса, всего-то полдень. Мог бы потерпеть. Но поддался, зашел.

Народу в кафе набилось человек двадцать, все места заняты, кроме двух - у клозета, ну кто туда сядет, и возле мужчины в темном блейзере, в очечках с козлиной бороденкой как у Троцкого, с тонкими нервными пальцами. Я вперился в него взглядом и похолодел. Пятаков. Быть этого не может. Захотелось ущипнуть себя, настолько его появление казалось немыслимым.

Хотя да, он и сам по себе личность невероятная. Известный бомбист, устроивший и в нашем городе, и в других, включая обе столицы, немало терактов, Пятаков лепил взрывчатку буквально на ходу, кажется, он всюду с собой таскал пластид и детонаторы. А потому взрывы гремели то в торговом центре, на перекрестке, возле мэрии, то в одном городе, то в другом. Его несколько раз брали в кольцо, кажется, блокировали наверняка, но всякий раз ему удавалось каким-то мистическим образом ускользать. Последний раз он убил двоих моих товарищей, Кольку и Серегу, как раз и занимавшихся - на подхвате у ФСБ - неуловимым взрывателем. Пятакова и прозвали Детонатор, уж больно хорошим, неподражаемым специалистом являлся в этом черном деле. Второго такого сыщи.

Я вздрогнул, увидев невыносимо знакомое лицо. Куснул губы, но тут же перевел взгляд на хозяйку кафе, заказал двойной эспрессо и сэндвич с индейкой посочнее. Пока тот подогревался в микроволновке, отправил сообщение Игнатову, возглавлявшему следственную бригаду городской прокуратуры. Тот ответил незамедлительно - одним только вопросительным знаком. Я потребовал вывести народ из кафе, а сам, получив заказ, с подносом направился к бомбисту.

Кажется, тот ждал кого-то. Устроился в самом углу, с улицы и не видно, разве что из дома напротив, да и то не с первого этажа. На свободном месте лежала сумка, дорого же я дал, чтоб узнать ее содержимое.

Внутренне вздохнул и выдохнул, подходя. Пальцы тряслись, но кажется, сумел собраться у столика. Выдавил улыбку, или ее подобие. Кивнул на сумку.

- Не занято? А то и податься некуда.

Пятаков впервые глянул на меня, глазки оценивающе пробежались сверху вниз и впились в поднос. Он кивнул.

- Пока нет. Садитесь.

- Ждете кого?

- Садитесь, садитесь. Видимо, уже не жду.

Номер Игнатова я включил, едва только получил заказ. Надеюсь, начальник слышит каждое слово. Повесил наушник на левое ухо. Он хоть и черный, но заметный.

Детонатор увидел. Но почему-то не подал виду.

- Что слушаете? - спросил только, когда я угнездился на скрипнувшем деревянном стуле. Невольно улыбнулся, у него самого в ухе торчал такой же аппарат. Пятаков плохо слышит или сейчас с кем-то связывается? Если сказал, что не ждет, да, наверное. Надо дать понять Игнатову, чтоб отследил сигнал, ну хотя бы попытался вычленить. Сейчас всем посетителям пойдут эсэмэски с разного рода предложениями, суть которых останется одной - немедля покинуть кафе. Как бы только бомбисту не получить такую.

- "Скорпионс", старую добрую классику рока. Вы как к ней? - ответил я, разглядывая его персону. Пятакова в лицо никто не видел, вернее, те, кто умудрялись это сделать, покоились с миром. Как и мои товарищи, пытавшиеся его задержать, мир их праху. Не знаю, я ли на очереди или пронесет. Жутковато, конечно, вот так размышлять, но сколько его пытались изловить, только мы два года, а до того? Лет пять, как минимум. И никто не знает, ни откуда он взялся, ни кто он, ни чем занимался прежде. Чистый лист. Даже фамилия его и та досталась нам во время налета на съемную квартиру, где он проживал и откуда минут за пять до нашего визита, как назло, ушел. Будто почувствовал или предупредил кто. Ведь неизвестно и это - один ли работает и как достает бесконечные брикеты пластида и детонаторы. Покупает через даркнет или с кем-то сговаривается, всякий раз с новым.

Там, на съемной квартире, нашли его паспорт гражданина Белоруссии и фото некоего Пятакова Ильи Львовича - средних лет мужчины с черной, как смоль, густой шевелюрой и аккуратными бачками, прикрывающими уши. Сейчас передо мной сидит лысеющий фанат Троцкого, имеющий каштановые волосы и седеющую бородку. Не очень похож, но ошибиться я не мог. Он. Слишком долго разглядывал паспорт Детонатора, слишком внимательно изучал, чтоб ошибиться.

- Вполне. Сам иногда прислушиваюсь, - Пятаков усмехнулся тонкой улыбкой уверенного в себе человека. - Не сейчас, правда, - заметил, что я увидел его наушник. - Но временами. Мне больше, что потяжелее нравится "Металлика" или "Экцепт".

- А "Раммштайн"?

- Почему нет, у них отличный новый диск. Слышали?

Разговорил. Уже хорошо. Игнатов прорезался в ухе, сообщил, что сообщения начали расходиться по посетителям кафе. Мне не видно, конечно, как завсегдатаи уходят, но как звонил колокольчик над дверью, я слышал.

Пятаков внимания на это не обращал, сосредоточился на своей чашке недопитого латте. Помешивал соломинкой, высматривая что-то, потом перевел взгляд на меня, спросив о немецкой группе. Я немедля согласился, особо отметив видеоклип "Дойчлянд". Он кивнул, столько смыслов, все и не разгадаешь. Можно по кадрам разглядывать.

- Некоторые так и делали, - тут же заметил я. - В комментариях куча версий. Читали, наверное.

- Предпочитаю сам ребусы разгадывать. А тут такой заманчивый.

Он снова улыбнулся, ехидно, что ли. Будто понял, кто перед ним. Я похолодел.

Пятаков убивал, тщательно готовясь, но временами проявляя изящество и мастерство профессионала, иногда в ситуации, в которой, кажется, вовсе невозможно приметить не то, что взрывчатку, но даже холодное оружие. И убивал очень аккуратно, стараясь, чтоб окружающие не пострадали. Было это его пунктиком или просто шиком мастера, трудно сказать. Зам мэра Спасопрокопьевска он так и убил: к машине на перекрестке, подъехал неприметный мотоцикл, байкеры, кто на них сейчас внимания обращает. Шлепнул по крыше и тут же рванул дальше. А через пару секунд бронированную машину просквозил взрыв термитной бомбы. От Дементьева только прах остался, а вот водитель вышел из больницы через две недели. И до сих пор неясно, Детонатор ли это был, или кто другой на его предложение откликнулся. Мне всегда казалось, он действует в одиночку, никому не доверяя. Может, и в тот раз. Тем более, Дементьев человек пуганый, на него уже трижды криминал совершал покушения, пытались взорвать на даче, на работе, обстреляв по пути авто. Он вооружился до зубов, нанял тьму телохранителей - и что те могли сделать, сидя в соседней машине и беспомощно глядя на происходящее?

Наверное, все проделал сам Детонатор. К этому склонялись и многие в управлении. Не верилось, что он вдруг создал преступную сеть, может, хотелось так думать, но в нем мало кто, разве что в отделе ФСБ, занимавшемся поиском Пятакова, находили эдакого профессора Мориарти. В прокуратуре считали одиночкой, да и граждане соглашались с ними, всеми силами желая скорейшей смерти Детонатора и избавления города от его зловещей фигуры.

- Вы правы, - согласился я. - Начинается вполне понятно, с Арминия, а вот заканчивается.... А вы как думаете, космический корабль, улетающий прочь от Земли, на что намекает?

"Не то трындишь, - влез Игнатов в мою голову, - ближе к телу".

- Скорее всего, на мечту убраться от ужасов этой планеты, куда подальше. Вот скажите, разве у вас не возникало такой мыслишки?

Я пожал плечами. Каюсь, возникала. Да и у кого ее не было?

- Вот именно, - кивнул он. - Вечная надежда обрести покой и счастье за семью морями. Наверное, викинги рванули от своих родичей в Америку не просто так.

- Согласен. Сам перебрался из Тамбова в Спасопрокопьевск в поисках лучшей доли, - и сделал долгую паузу, надеясь на продолжение разговора.

"Молоток, выкрутился. Мои уже оцепили кафе, предупредили хозяйку заведения. Как ты можешь не видеть, половина посетителей выведена. Давай, говори еще".

Пятаков откуда-то узнавал все особенности своих жертв. Жаль, мы с самого начала не обратили на это внимания, вообще на все особенности и закономерности его деятельности. Ну да, одного авторитета взорвали в машине, другого на даче, мало ли какие там разборки, они то прекращались, то снова начинались еще с самого конца восьмидесятых, в следственном комитете к подобному давно привыкли. Пока не убили Самсонова, депутата заксобрания города. Он перешел дорогу Хомяку, подмявшему под себя авторынки Спасопрокопьевска и области, наши сперва решили, что это месть его у?рок, но после, когда эксперты вынесли вердикт.... Да, получилась та еще историйка.

- Вот как, - задумчиво произнес Детонатор, почти положив голову на плече, будто прислушивался к наушнику. Он что же, все это время еще и музыку слушает? Однако, нервы у него просто титановые. Хотя чему я удивляюсь... - А я абориген, из города почти не выбирался, так, по работе разве что.

- Я поколесил немало, пока тут не осел.

- Женщина? - Пятаков улыбнулся одними губами. Я кивнул. - Да, мог бы сразу догадаться, у вас на пальце кольцо. До сих пор вместе?

- Да, две дочки. А вы как?

- Тоже женат, есть сын, от первого брака. Правда, он уехал в первопрестольную, устроился там, говорит, хорошо. Последнее время совершенно не звонит. Я уж молчу, что до родного дома и вовсе последний год не добирается.

- Дети они такие. Боюсь, у нас будет то же самое.

"Спроси про дом, кажется, он не брешет".

- А вы в Москву ни разу не выбирались?

Он покачал головой.

- Не приходилось. А вы?

- Да, несколько раз. Красота и привлекательность столицы сильно преувеличены, после того как там почти весь центр посносили и заменили каким-то кичливым новоделом.

"Не отвлекайся".

- Не знаю, сейчас, наверное, еще хуже.

- У нас вроде тоже смотреть нечего. Палаты Вяземских, дом Репнина и все. Думаю, вы зря на столицу наезжаете, - снова улыбнулся Детонатор. Я пожал плечами.

- Возможно. Тем более, из нашей квартиры вид на реку красивый.

- У нас на ТЭЦ, - хмыкнул Пятаков.

- Это в районе Пятистенок? - он кивнул, Игнатов снова меня похвалил, хотя с некоторой натугой, и я согласился. Возможно, просто врет. Уж больно хорошо рассказывает. Но, если предположить, что свидетели, с ним общавшиеся, стопроцентно не выживают..... Я поежился.

"Вывели почти всех, я заслал Звонарева, Спицыну и Родионова тебе в помощь. Мало ли что, уж больно складно звонит".

Обернуться и осмотреть помещение, к которому сидел спиной, я не мог, посему приходилось мысленно порадоваться за расторопность наших оперативников, вытаскивавших людей из кафе так быстро и без эксцессов. Я глянул на часы, около часа, время перерыва сейчас заканчивается. Наверное, часть посетителей поддалась общему инстинкту и покинула забегаловку из солидарности. Интересно, что же придумали наши, чтоб вытащить остальных? Надо потом расспросить.

Я тут же вспомнил о Пятакове и невольно куснул губу. Бомбист просто так вряд ли сидит у всех на виду. Тем более позволил мне трындеть с собой. Мой мгновенный испуг после нового вопроса Пятакова, вряд ли ускользнул от его пристального взора. Я поежился, стараясь скрыть это пожатием плеч.

- Девочкам уже пятнадцать, вовсю считают себя взрослыми, ну и ведут себя соответственно. Танцы, мальчишки, музыка до утра. Сами знаете.

Пятаков рассеянно кивнул.

- Наверное, нет. Мой всегда был ботаником, с детства грыз гранит науки. Вот и сейчас устроился технологом на какое-то предприятие, и как в воду канул. Не хочет домой ни в какую, - он долго глядел на меня, пауза неожиданно растянулась, уж больно резко Пятаков прервался, я никак не мог подыскать нужных слов.

"Не спи, может он не врет насчет района. Узнай".

- Там тоже есть вид. На озеро.

- Бросьте, техногенная помойка. Страшно представить, что сам когда-то там купался. Сейчас даже утки не садятся.

"Похоже, не врет. Тормоши".

- А что же не переедете? Говорят, там и снег тоже техногенный.

- Да он везде такой. Может, у нас действительно особенный, не обращал внимания. А причина банальная - сами догадайтесь.

- Средства.

Пятаков хмыкнул.

- Они самые. Вы ведь тоже не роскошествуете.

- Это верно. Но у вас свой дом. А я в двушке. Вчетвером не больно-то здорово.

- Не удивляюсь, что так. Хорошую работу нынче трудно найти.

"Даже если врет насчет дома, там живет шестеро, подходящих по описанию. Крути дальше".

- Это верно. Я сам перебивался, работая курьером. Сейчас вот... столоначальник, наверное, так лучше сказать.

- Хоть стабильный заработок. Мне приходится вертеться.

- И сильно, если не секрет?

- Не особо. Работа да, тоже почти курьерская, но хоть деньги неплохие. И не надо никуда далеко уезжать. Ни в Москву, ни дальше, - он глянул на меня и неожиданно спросил: - А у вас есть родственники за границей?

Я смутился, пожал плечами.

- Смотря что считать границей. Если в пределах бывшего Союза, то да. Если за его пределами, нет. А почему вы...

"Отлично, сейчас посмотрим, у кого из них есть родичи".

- Да любопытства ради. Никогда не задавал прежде такой вопрос, а тут сам бог велел. Ну почему бы не спросить.

"Чертов шутник".

- Я не совсем понял, почему же сам бог велел?

Пятаков улыбнулся. А затем столь же внезапно продолжил, слегка побледнев:

- А потому что вам с недавних пор запрещен выезд без объяснительной, гражданин начальник. Уж простите, что так называю, но ни вашего звания, ни фамилии попросту не знаю, - пальцы побарабанили по столешнице. Я окаменел.

"Закругляйся немедля", - даже не заговорил, зашипел Игнатов.

- Вы меня...

- Да бросьте, я с самого начала догадался, стоило вам войти в кафе. Знаете, на вас всех как печать стоит - из ментовки, уж простите мне это арго. Вы хоть переодеваетесь, хоть нет, а печать никуда не девается, - он помолчал и продолжил: - Вот даже сейчас ваша спецоперация по моему захвату привела только к тому, что среди жертв будет полно полиции. И только.

- Простите, но я не...

- Перестаньте блеять! - Пятаков внезапно повысил голос. - Или вы тут трепались, рассчитывая на что-то еще? Будто забыли, что я хорошо вижу и слышу. Вы так преображались, стоило только немного помолчать и послушать, что говорят в наушник, тут даже тупой поймет, что мент на связи. Причем самой дурацкой из всех.

Я куснул губу, но решил играть в открытую.

- На связи, - кашлянул невольно, продолжив: - А что поделать, на вас я вышел случайно. Надо было связаться с начальством. Сейчас район блокирован...

- Ой, да ладно. Блокирован он. Это я вас блокировал вот тут, а не необорот. Ладно, к делу, - Пятаков облокотился на стол. - Стул под вами заминирован. Да, глупо конечно, я предполагал другую жертву, а раз вы меня нашли и пытались расспросить, пришлось переключиться. Да не дергайтесь, под вами направленная бомба, - он сжал губы в тонкую полоску. - Моя любимая.

- А по выражению не скажешь.

- Жаль, что так используется чаще.

- А себя вам не жаль. После взрыва и вас шарахнет. А наши...

- Ваши даже не поймут, - Пятаков снова облокотился, на этот раз вытащив мобильник и положив его перед собой. - Слушайте внимательно. Если дернетесь, будет бум. Механизм сработал, стоило вам только сесть.

- На моем месте находился ваш рюкзак, - тут же вспомнил я, покрываясь липким потом.

- Верно. Но он не весит много, а пластинка стандартная, ее замкнуло после внедрения вашего зада на сиденье, точнее веса большего, чем десять кило. Я давно подготовился, неужто не ясно, подготовил и стул, вот только, как и когда, нипочем не узнаете. Камеры тут нет, потому это кафе и выбрал. И да, бомба на этот раз слабенькая, вас она не разнесет, оторвет ноги и все. А вот мне позволит, пользуясь вашим бедственным положением, спокойно уйти. Не дадут же ваши ценного сотрудника в обиду. И да взрывная волна ничего мне не сделает, даже если вы героически вскочите. Между нами в столе перегородка, черт его знает, зачем, но вот сделали дизайнеры, а я воспользовался.

Пятаков довольно мило улыбнулся, впрочем, видел я его сквозь розовый туман, внезапно застлавший глаза. Сердце сплясало джигу, и продолжало отстукивать, мысли остановились, я превратился... да черт его знает во что, в живой труп. Трудно сказать, что чувствуют приговоренные, но похоже на это. Секунды липко растянулись в бесконечность, я-то пламенел, то обжигался холодом, застившим в грудине. Сердце немного успокоилось, однако, стоило только Пятакову выплыть из тумана, как снова продолжало трепетать под сто восемьдесят.

Я отер пот, заливавший глаза. Будто пробежал марафон, а мне выговорили, мол, надо перебежать и немедленно.

- Вот, правильно, приходите в себя.

"Спицына говорит, не врет, под тобой что-то есть".

- Прихожу, - пробормотал я, стараясь взять себя в руки и глянуть на Детонатора. Получалось плохо.

- Кажись, ваши подтвердили, что вы сидите на пластиде. Это правильно, сейчас начнется большой шухер. Мало ли что я говорю. Может, решил эффектно покончить с собой, утащив заодно еще человек двадцать. Да, раз начальник меня слышит, велите женщине закрыть главный вход. Там защелка. А потом пусть откроет черный.

Спицына медленно поднялась, оглянулась на меня, я увидел ее краем глаза, когда повернул голову. Несмело прошла к входу, тут же пропав из зоны видимости. Я слышал, как медленно постукивали ее туфли. Затем скрежетнула задвижка, отрезая нас от внешнего мира.

- Давай быстрее, хорош копошиться, - подогнал ее Пятаков. Мне показалось, свет начал меркнуть - Спицыной повелели закрыть и шторы возле двери. Затем, Детонатор распорядился зажечь свет. Кажется, усмехнулся, мне никогда не нравилась его улыбка одними губами, будто он боялся показать зубы, будто стеснялся их.

- А теперь всерьез, - он перегнулся через стол и вытащив у меня мобильный, грохнул его об пол. - Давайте, делайте то же самое и быстро. Все доставайте, чтоб не пришлось проверять. И оружие, оно вам точно не понадобится. Швыряйте вон туда.

Все полетело на кафель, что-то с хрустом и треском разбивалось, разлетаясь по углам, что-то металлически звякало, шваркая в угол. Я глядел, не отрываясь, сквозь розовые разводы на лицо командовавшего, чувствуя полное бессилие и мучаясь им, а еще власть человека, сидевшего напротив, необоримую, непоколебимую. Это в полицейских сериалах герои каждый сезон попадают в заложники и помогают коллегам снаружи, как могут, ничуть не пострадав рассудком, это такой банальный телевизионный штамп для зрителей, которые никогда не окажутся в подобной ситуации. Это придает уверенности, а еще заставляет думать, будто полиция из другого теста сделана - все умеют, все могут, всегда защитят. Вот ни фига.

В Спасопрокопьевске, насколько я знаю, это первый случай захвата органов правопорядка. Может, при царе что-то было, но документов с той поры не сохранилось, город слишком часто переходил из рук в руки во время гражданской. И надо ж тому случиться, что первопроходцами оказались именно мы. И что мы? Я сидел, стараясь не шелохнуться, трое моих товарищей послушно исполняли приказания бомбиста.

Когда Пятаков убедился, что средства связи и самообороны исчезли, он ощупал меня, все одно я не был способен предпринять что-то толковое, сидя на бомбе. Затем поднялся и потребовал подходить по одному.

- А вы думаете, я не уйду отсюда? Еще как уйду, и вы мне поможете. И сильно.

Он выпятил кадык при этих словах, и мне показалась странной его шея, я никак не мог понять, что именно там увидел или не увидел, но только тогда вздрогнул и попытался подняться. Хорошо вовремя вспомнив, на чем сижу.

Кажется, Родионов подошел первым. Детонатор удалился от моего стула, забившись в самый дальний угол кафе, и уже оттуда давая указания. Рюкзак захватил с собой, там находилось нечто, предназначавшееся исключительно для полицейских - остальных заложников он милостиво отпустил, прекрасно понимая, чего стоит каждый из нас в глазах, что общества, что других правоохранителей, которых, верно, вокруг кафе в три кольца.

- Медленно, руки за голову и без дураков. Я сейчас сделаю из вас самый надежный щит, который...

Звон стекла и шлепок прервал его слова. Пятаков вдруг как-то странно дернулся всем телом, брызнул кровью на стены и стал оседать. В голове, это я заметил даже сквозь туман в глазах, у него образовалась дырочка, хорошо мне видная, чуть в стороне от виска, как раз между плешью и чахлыми волосами. Он вздрогнул, я еще подумал вдруг, что это шутка такая, но затем рухнул на пол. Родионов немедля оказался подле него, вырывая из рук мобильный - и тут же отбросил его в сторону. Тот полыхнул прямо в ладони. Он выругался, а затем нагнулся над Пятаковым.

- Сдох, - коротко резюмировал мой товарищ. И обернулся. - Зоя, зови саперов, надо вытаскивать...

- Снайпер, - тут же парировала Спицына, откуда-то из-за моей спины.

- Наш стрелял. Черт, рановато он. Могли бы живым взять.

- Вряд ли, - заметил Звонарев. Вытаскивать Спицыну из ее убежища он не стал, подошел к двери и осторожно открыл ее. Хлопок выстрела на улице никто не услышал, только звон стекла, но сначала подумали, внутри что-то непоправимое случилось. А потому изготовились к неминуемой атаке. Родионов сообщил о предполагаемом снайпере и попросил саперов немедленно войти.

Колдовали надо мной около часа, если не больше. Заряд оказался уж больно хитрым, но они справились. А затем я увидел жену, она прорвалась сквозь оцепление, подбежала ко мне, едва только я оказался на свободе, и тут же утащила в туалет. Без слов подала тренировочный костюм. Что значит самой работать в полиции. Собственно, семнадцать лет назад мы на совместном задании и познакомились.

Я снял с себя все, переоделся. Действовал на автомате, ничего не соображая, даже не поняв поначалу, кто передо мной. Мне сказали, что все в порядке, можно подниматься со стула, - я поднялся, сообщили, что следует выйти из кафе, я так и сделал. Попав в объятия жены, тоже механически обнял ее, ничего не ощущая. Она понимала лучше меня, что именно мне сейчас необходимо, а потому отвела в туалет. Подошла врач, кажется, наша, без раздумий вколола мне что-то, что подействовало почти сразу, во всяком случае я так запомнил. И только тогда меня отпустило. Я обрел понимание мира, услышал звуки, понял голоса, увидел свет. Только тогда вцепился в жену, стал спрашивать ее о чем-то, вроде бы интересовался, как она сюда попала - с таким вот запозданием. Потом заплакал.

Конечно, на следующий день никуда не пошел, как и день, и неделю спустя. Все это время события проходили мимо меня, я обжирался таблетками, блокирующими самые тревожные воспоминания, заставлявшими их оставаться в глубинах сознания, медленно выбираясь на свет. И по прошествии трех недель - начальство выписало мне щедрой рукой месяц на восстановление - вернулся к работе. Понятно, не такой, как прежде - к рутине архивных дел, на первое время. А дальше как получится в моем состоянии.

Именно тогда я узнал, что группа, занимающаяся расследованием деятельности Детонатора, расформирована по причине смерти такового. Начальство окончательно убедилось, что он действовал в одиночку, и закрыло толстые тома, отправив их частью в архив, частью передав генпрокуратуре для окончательного погребения под спудом. А позднее выяснил, что снайпера, стрелявшего в Пятакова, так и не нашли. Больше того, не смогли выяснить даже точно, где находилась его лежка. Предполагалось, что на шестом этаже, оттуда очень удобный вид через фрамугу на ту часть кафе, где сидел убитый, но и только. Дом напротив забегаловки пустовал, а потому войти и выйти оттуда мог всякий, перебравшийся незамеченным через забор - что неведомый убийца и сделал, лишив нас возможности узнать хотя бы его лицо, не говоря уж о прочем. Дело неведомого убийцы бомбиста еще вяло продолжалось, но, по всей видимости, и оно в скором времени должно было сойти на тормозах в архив. Всем уж очень хотелось поскорее закрыть, запечатать всякие воспоминания о Пятакове, так и оставшимся тайной за семью печатями.

Неудивительно, что меня, со своей безумной гипотезой, слушать и слышать никто не хотел. В самом деле, кому будет интересна версия о том, что на самом деле перед нами разыграли спектакль, хорошо поставленный, славно отрежиссированный и замечательно сработавший, пусть и не совсем так, как изначально предполагалось, но даже успешнее. По моему суждению, основанному всего лишь на двух вещах, Пятаков остался жив, больше того, его вообще никогда не было в кафе. А эти две вещи: мобильный, который мой собеседник постоянно держал включенным и явно слушал не музыку, а, как и я, указания истинного хозяина положения. И отсутствие шрама на горле у убитого; я долго доставал патологоанатома, но вспомнить, имелся ли шрам в точности, он не мог, склонялся к мысли, что нет, иначе бы в глаза бросилось, но делал это не слишком уверенно. Тело Пятакова, распотрошенное и тщательно исследованное, уже погребли, когда я в очередной раз прочел особые приметы покойного, снова не нашел ни единого упоминания о шраме, возможно, его тщательно загримировали, но эта версия меня мало устраивала. Вряд ли для той, изначальной встречи, требовалась такая серьезная подготовка. А шрам, да, я его отчетливо разглядел на паспортном фото Пятакова, доставшемся нам во время обыска квартиры. Мои приятели тогда говорили, напрасно я обращаю внимание на него, вполне возможно, это дефект съемки, но я упорствовал, чем только доставал хороших знакомых и руководство. В итоге, слушала мои предположения только супруга, ей я и рассказывал все подробности неслучившегося дела. Множащиеся с каждым днем, с каждой неделей, они и сейчас не отпускают.

Я думаю, Пятаков устроил представление, не для нас, конечно, для того человека, который по неизвестным причинам не пришел на встречу. Ради него он и минировал стул, приглашал двойника, которого, конечно, никак не мог после всего этого оставить в живых. И неважно, что у лже-Пятакова нашли в рюкзаке пять пачек пластида с уже установленными детонаторами, устройства полностью готовые к работе. Мало ли для чего он передавал их двойнику. Сам же Пятаков занял позицию в одном из окон шестого этажа и изготовился. Скорее всего, целил он в так и не пришедшего, чем черт не шутит, возможно, опасался за свою жизнь. Возможно, боялся, что сделка сорвется. Нам этого не узнать. В любом случае, двойник, сидящий в кафе, постоянно поддерживал связь с оригиналом, тогда неудивительными кажутся многие вещи, происходившие с моим собеседником во время встречи. И особенно те, что он так легко и небрежно вскрыл во мне. Он тоже прислушивался и отнюдь не к музыке, как мечталось начальству и коллегам, особенно, Родионову, пытавшемуся забрать мобильник и едва не поплатившемуся за решимость. Детонатор попросту привел в действие механизм ликвидации, один из многих, которыми усеял свой путь к этой, отнюдь не финальной развязке.

Мне могут возразить, мол, никто не знает, умел ли Пятаков стрелять. Но мы ничего не знаем толком о Детонаторе, почему не предположить, что он не просто мастер взрывчатки, но и хороший стрелок. От кафе до дома напротив всего-то сотня метров, даже давно не практикующий снайпер может легко поразить неподвижную цель. А Пятаков весьма долго выбирал время, я это понял уже опосредованно, сообразив, зачем именно он загнал двойника в угол.

В тот день ему не повезло и повезло одновременно. Когда рандеву с заказчиком провалилось, неожиданно появился я, он никак не мог упустить счастливый случай покончить с собой и спокойно готовиться к новым заказам. В любом случае, когда я присел за столик, он приказал двойнику поговорить, возможно, предоставив тому право выбора вопросов и ответов. Отделу кое-что удалось нарыть на лже-Пятакова: немного, учитывая бандитское прошлое последнего. Имя и профессию жертвы, некто Нестеров Павел Фомич, медвежатник, тоже хороший подрывник, видимо, Пятаков взял себе в компаньоны на одно дельце спеца, который хорошо знает ту же работу. Десять лет назад вышел условно-досрочно за взлом сейфа направленным взрывом и с той поры как в воду канул. Вот теперь всплыл, оказалось, он действительно по молодости жил в указанном им самим районе, но очень недолго, выйти на след убитого помогли так и не сведенные татуировки на груди. Наши сразу решили, что последующие годы Нестеров попросту совершенствовал навыки, чтоб заняться наемнической работой. И не показалось странным, насколько разнился подход обоих к совершениям преступлений. Один аккуратист и педант, не выставляющий себя напоказ, другой, собственно, жертва, напротив, любящий поиграть в кошки-мышки с фортуной, и в итоге доигравшийся. Пятаков изначально не планировал оставлять того в живых, но Нестеров, очевидно, решил, что это правило к нему не относится. За что и поплатился.

А сам Детонатор... трудно сказать, где он теперь. Я просматриваю прессу, выискивая его следы, но пока без толку, хотя прошло уже много времени, и по идее, талант подрывника-наемника должен где-то да всплыть. Возможно, он покинул нашу страну, может, обосновался в Европе. Во Франции убили криминального авторитета похожим образом - подорвав его дом. В Германии взорвали машину с помощником депутата ландстага. На Мальте уничтожили машину с журналисткой, влезшей, как это им свойственно, глубоко не в свое дело. В Алжире произошел взрыв в кафе, убивший двоих и ранивший столько же, остальные посетители, сидевшие за соседними столиками, даже не пострадали. В Бразилии...

Нет, перечислять можно долго. Пятаков канул в неизвестности, он может находиться где угодно и заниматься чем угодно. Возможно, снова занялся стрельбой, почему нет, сменил квалификацию. Возможно, просто залег на несколько лет. А может, столь эффектным способом и вовсе решил отойти от дел. Все равновероятно. Мне остается только просматривать прессу, всматриваться в монитор в поисках ответа на вопрос, мучающий уже три года. Где он, что он? Пока я не нашел ответа. И не знаю, смогу ли найти.

Александр Ларинцев
Кто под скорлупой?

Трудно вообразить, каково быть человеком, у которого отсутствует половина мозга.

У Гретхен не получалось, хотя она прекрасно знала, как сильно меняется жизнь с удалением целого полушария - ей, нейробиологу, приходилось работать с пациентами, перенесшими столь редкую операцию.

Кто-то из ее подопечных разучился говорить и понимать речь, для кого-то все люди вокруг потеряли лица, а третьи очутились в плоском мире, лишенном глубины и перспективы.

Но теперь для таких людей все изменилось, а Гретхен так и не смогла с этим смириться. Новая терапия бросала вызов ее представлениям о медицинской этике. Да, за бешеным развитием нейроимплантов трудно уследить, но еще совсем недавно Комиссия по биоэтике внимательно следила за тем, что именно пихают в голову людям.

У ее новой пациентки - Сади Анвар - на месте правого полушария свернулось нечто похожее на гибрид медузы и морской звезды. Великий и ужасный цефалоид Волкова. Нейропротез.

Гретхен много раз посещала лаборатории, где выращивали цефалоиды. Внутри контейнеров, в розовом растворе, сплетались ленты синтетических нервных волокон. Ей приходилось убеждать себя, что перед ней извивались искусственные органы, а не полноценные живые существа. Свое название суррогатные мозги получили в честь горгоноцефалов, близких родственников морских звезд. Гретхен однажды поискала в Сети видео с ними: еще не до конца созревшие цефалоиды действительно напоминали этих странных животных, шевелящих жутковатыми отростками.

Со временем они съеживались и обзаводились складками, бороздами и извилинами. Как и полагалось нормальному мозгу.

В шведском научном центре "Когнитрон" Гретхен изучала побочные эффекты от нейроимплантов. Ее кабинет был забит статьями про синдромы, порожденные мозговыми чипами - как нелегальными, так и вполне лицензионными. Иногда люди бездумно вживляли себе в голову всякий мусор, а потом не могли осознать, что у их тела имеется целых две руки, а не одна.

Но даже ей, привыкшей ко многому, становилось дурно от мысли, что в голову людям помещали нечто настолько чужеродное, где оно начинало мыслить на пару с оставшейся половиной мозга.

Да, нужно признать: цефалоиды, несмотря на свой тошнотворный вид, прекрасно работали как мозговые протезы. Они быстро перенимали личность, знания и опыт от здорового полушария, заменяя недостающую половину; возвращали людям то, что у них забрала болезнь или дурацкий несчастный случай. К примеру, Сади пострадала от энцефалита Расмуссена. Болезнь иссушила ее правое полушарие, превратила его в сморщенное гнилое яблоко, которое врачам пришлось аккуратно отделить от мозолистого тела.

Так могла ли Гретхен спорить с тем, что пациентка чувствовала себя намного лучше благодаря вживлению цефалоида? Ведь теперь Сади могла полноценно жить, не боясь изнуряющих припадков. Она прекрасно проходила тесты на пространственное и логическое мышление. Если не считать выраженный савантизм - Сади зациклена на точных науках, - у девушки вообще не было никаких проблем. А у Гретхен не было на вооружении ни единого весомого довода против ненавистных ей цефалоидов.

До недавних пор.

Пару месяцев назад у Сади проявились странные симптомы, которые никогда до этого не наблюдались у других половинников - так в "Когнитроне" прозвали людей с цефалоидами. Гретхен вдруг получила в свои руки особый случай, и пока совершенно не знала, что с ним делать.

На первом приеме Сади пожаловалась на непрекращающееся чувство, будто позади нее кто-то стоит. Она боялась оглядываться и смотреть в зеркала. Ее мучили ночные кошмары, в которых нечто запрыгивало внутрь нее, получая контроль над телом и даже мыслями.

- Понимаете, мне кажется, что левая половина моего тела принадлежит не мне, - девушка чуть ли не рыдала. - Я вижу эту руку, эту ногу, и мне часто хочется оторвать их от туловища, потому что они... отвратительны. Словно ко мне пришили часть трупа, который вдруг ожил и пытается быть мной. И я чувствую, что мои движения... они вроде и мои, но будто задуманы кем-то другим. Трудно объяснить. Будто вы смотрите на отражение в зеркале и видите, что оно опережает вас на доли секунды. Это сводит с ума.

Апраксия. Потеря контроля над целенаправленными движениями. Но такие симптомы иногда проявляются и у обычных людей с поражениями мозга. Гретхен беспокоило другое.

- Я с детства терпеть не могла математику и физику и никогда не была интеллектуалкой, - говорила пациентка. - Благополучно забыла все, что нам преподавали в школе. Но сейчас у меня дома одни учебники по квантовой и ядерной физике, а в гараже стоит странная штуковина, которая разоряет меня счетами за электричество. Вся бумага в доме исписана уравнениями и формулами, даже салфетки. Но я не помню, как делаю все это. Сплошные провалы в памяти.

Вот оно.

Да, умственные способности половинников были высоки - почти что патологически. Превращались в форму синестезии, когда звуки имели свой цвет и запах, а в воздухе плавала аура дифференциальных уравнений. Их наблюдательность била рекорды, а способности просчитывать ходы позавидовали бы лучшие гроссмейстеры мира.

Отличие Сади от других половинников в том, что в какой-то момент она как бы разделилась на две половинки: обычную Сади и Сади-гения. Первая перестала сознавать все, что делала вторая, а вторая оставалась в тени, стараясь ни с кем не контактировать.

Возможно, пациентку просто глючило. Такое часто бывало с дефектными имплантами. Но Гретхен вспомнила сумасшедшие теории и слухи. Якобы нейропротезы и импланты способны подавлять своего носителя, получать единоличный контроль над телом и запирать истинных хозяев где-то в глубинах подсознания. Кто-то верил, что они вообще уничтожали человеческую душу.

В другой раз Гретхен просто рассмеялась бы в лицо тому, кто сказал нечто подобное. В душу она не верила, а теории заговора нарочно выстроены так, что их не опровергнуть. Но сейчас... Черт, кто знает, на что в действительности способны эти "горгоны"?

Амар Сингх, один из создателей синтетических мозгов и ее руководитель в "Когнитроне", сказал бы, что у Гретхен развилась фобия. Возможно, она и вправду раздувала из мухи слона. Ну не нравились ей цефалоиды, что тут поделать? Но ведь и жалобы Сади поддакивали ее опасениям:

- Я знаю, что в мою голову встроили что-то вроде биокомпьютера. Но я чувствую еще кое-что, что-то чужое. Оно то всплывает, то уходит в глубину. Оно будто вытесняет меня, а мои мысли... Они просто перестают быть моими. Перед глазами всплывают какие-то геометрические образы атомов, природных сил.... Не знаю, как это описать. Иногда я чувствую чужую злость, словно что-то недовольно тем, что я делаю. Поэтому я не прикасаюсь ни к бумажкам, ни к той штуке в гараже. Кто знает, что случится, если оно совсем разозлится?

И что сказать бедной девушке? Вы участвовали в экспериментальном "лечении", и одному богу известно, что с вами происходит?

Гретхен попыталась успокоить Сади:

- Понимаете, пересадка цефалоида, как и любое радикальное вмешательство, иногда вызывает побочные эффекты. В здоровом полушарии мог произойти микроинсульт, что нарушило связь с цефалоидом. Или сбой случился в самом цефалоиде.

- Если его еще не поздно удалить, то, пожалуйста, сделайте это, - с мольбой сказала Сади. - Я смогу прожить с параличом на половину тела, но не желаю каждый день чувствовать себя полутрупом. Это совсем не то, на что я рассчитывала. Это хуже припадков.

Гретхен с сочувствием посмотрела на пациентку. Ох, как она хотела ей помочь, вот только...

Удаление цефалоида, пусть даже одного единственного, не понравится инвесторам "Когнитрона". Сингху понадобятся особые основания, чтобы одобрить рискованную для его карьеры операцию. Но ученому следовало отдать должное: на свете были вещи, которые он ставил выше своих интересов - в этом смысле Гретхен повезло.

Нужно было поднапрячься и доказать, что цефалоид действительно может представлять угрозу для жизни Сади. Или хотя бы ее личности.

Гретхен заверила ее, что попробует помочь. Вдруг и вправду что-то получится?

За те дни, что прошли с первого визита Сади, Гретхен с головой ушла в работу. Выписала оборудование для обследования. Выкачала из архивов "Когнитрона" все сведения о цефалоидах и половинниках; прогнала их через программы-фильтры, отсеивающие бесполезную техническую документацию.

В своих поисках она наткнулась на черновую статью самого Виктора Волкова - создателя цефалоидов, который работал вместе с Сингхом незадолго до своей гибели в автокатастрофе. Она впервые видела эту статью с заголовком "Кто под скорлупой?", хотя читала все известные работы Волкова и Сингха. Документ нигде не упоминался, на него не вели перекрестные ссылки. И понятно почему: в нем излагались довольно сумасбродные и несвязные вещи - ученый просто записал поток мыслей. Возможно, Волков забыл удалить черновик из архива. Но Гретхен на всякий случай схоронила статью в личном хранилище файлов.

Ночь перед обследованием пациентки Гретхен провела в лаборатории за настройкой медицинского оборудования. Компанию ей составили томографические сканы, препараты срезов мозга и образцы цефалоидного гидрогеля, оставшиеся от вечернего практикума. Разленившиеся лаборанты явно думали, что смогут прибраться с утра. Но заслуженный выговор они получат как-нибудь в другой раз - ей было не до них.

В соседней комнате, примыкающей к лаборатории, расположилось громоздкое устройство, опутанное кабелями и воняющее озоном. Оно занимало почти все помещение, в центре которого стояло расслабляющее кресло. Транскраниальный сплиттер или, как его еще любят называть, "расщепитель мозгов".

Несмотря на жутковатый вид, он вполне безопасен - в руках умелого пользователя. Гретхен уговорила техников с приборного склада установить систему именно в этой комнате, а не в более оснащенной лаборатории, куда надо занимать очередь за месяц.

"Расщепитель мозгов" действительно расщеплял мозг, временно разрывая контакты между его участками. Электромагнитные импульсы проникали сквозь черепную коробку, наводя смуту в передаче сигналов между нервными клетками - там, где это нужно оператору. Удобный способ узнать, что делает конкретная зона мозга, если ее изолировать от всего остального. Пациент все это время находился в сознании и мог общаться с экспериментатором, даже не чувствуя, что его восприятие разбирали по кусочкам. Такими штуками уже не пользовались, ведь существовали более изящные способы проникнуть в мозг подопытного. Но для Гретхен, научившейся обращаться с этим музейным старьем еще в колледже, оно подходило идеально.

Она заранее настроила прибор на подавление мозолистого тела, через которое родное полушарие Сади и нейропротез обменивались информацией. Во время сеанса левая половина мозга должна остаться изолированной от внешнего мира - Гретхен собиралась побеседовать с цефалоидом напрямую.

Когда Сади пришла, нейробиолог заметила, что девушка была на вид тревожнее обычного. Но как только пациентка узнала, что ей предстоит, то решительно подписала все бумаги.

- Я согласна на все, - сказала Сади. - Даже если вы мне случайно отрежете полголовы, горевать не буду.

Гретхен надела ей шлем-капсулу, мягкие подкладки автоматически подстроились под размер черепа. На экране томографа отобразился мозг девушки: мерцающие сверхскопления нейронов, разделенные темными войдами. Темная масса цефалоида оккупировала половину черепа. Похожий на опухоль, он разместился над таламусом и средним мозгом, опутав их грибницей из миллионов синтетических нейронов.

Она активировала основную программу сплиттера. Сади осталась под властью иллюзии, что ничего не изменилось, хотя ее личность, и так трещавшая по швам, буквально распалась на две части.

- Как ваше самочувствие? - поинтересовалась Гретхен, отключив слух и зрение левого полушария. Она управляла сплиттером из лаборатории, а за пациенткой наблюдала через монитор. Шлем имел собственную оптическую систему, и Сади могла видеть Гретхен, будто та находилась прямо напротив нее. Нейробиолог вдруг осознала, что на нее сейчас смотрела не сама Сади, а исключительно "горгона". Они остались наедине друг с другом.

Ей вдруг стало не по себе.

- Я в порядке, - ответил цефалоид ртом Сади, задействовав собственные центры речи. - Правда, эта штука немного сдавливает лоб и затылок.

- Это нормально. Сади, можете ли вы вспомнить, о чем мы с вами говорили в прошлую нашу встречу?

Ей хотелось знать, знал цефалоид о проблемах своей носительницы или жил своей собственной параллельной жизнью. Гретхен старалась сохранить невозмутимый вид, хоть и ужасно нервничала. Половинники обладали почти мистическим свойством считывать эмоции.

- О последствиях пересадки, - неуверенно произнесла пациентка.

- А точнее?

Сади сделала долгую паузу. Она будто вглядывалась в Гретхен. Хотя нейробиолог и не видела лица девушки, но боролась с соблазном полностью вырубить ее зрительные нервы.

- Вас интересовало мое состояние после операции. Я рассказала.

- И что именно вы рассказали? Мне нужно знать, как хорошо вы помните нашу беседу, - осторожно настаивала Гретхен.

- Я говорила, что... наконец-то чувствую себя полноценным человеком и больше не боюсь подавиться собственным языком. И как хорошо, что припадков больше нет.

Цефалоид откровенно врал ей. Нагло, уверенно. Как Гретхен и полагала, он вообще не участвовал в беседе, дремал, пока Сади плакала от страха.

- Значит, у вас нет никаких жалоб? Нет чувства отчужденности половины тела? Голосов внутри головы? - уточнила Гретхен.

- А они должны быть? - Сади попыталась пожать плечами, но из-за шлема жест получился неуклюжим. - Нет, все просто отлично. Никаких галлюцинаций, голосов и прочих неудобств.

Цефалоид не имел доступа к памяти Сади, мыслил совершенно отдельно от нее. Превратился в паразита или, возможно, и был им изначально. Теперь он только мучил своего носителя. И Гретхен обрадовалась этому.

Сингх должен был одобрить операцию. Да, Сади вновь станет инвалидом, но это ее собственное решение.

- Хотя, сейчас я начинаю понимать, что у меня все-таки есть проблема, - вдруг сказала "горгона".

- Что вы имеете в виду? - насторожилась Гретхен.

- Признаюсь, я плохо помню отдельные... кхм... подробности нашего разговора, но, кажется, левое полушарие поведало вам душераздирающую историю, будто нечто захватывает меня изнутри. И теперь я сижу здесь, пока вы копаетесь в моей голове, пытаясь понять причину недуга. Попробую угадать, вы посчитали, что цефалоид всему виной, да? Но все не совсем так. Хотите знать мою точку зрения?

У Гретхен была возможность закончить сеанс, прервать запись, стереть последние фразы. Все, что было сказано до этого, достаточно. Но, черт возьми, как часто можно услышать, как с тобой пытается спорить нейропротез?

- И какова же ваша точка зрения? - с искренним любопытством спросила нейробиолог.

- Очевидно, вся проблема именно в левом полушарии. Оно перестало правильно воспринимать поступающие из цефалоида сигналы и теперь видит угрозу там, где ее нет. Поймите, нет никакого монстра, который захватывает чье-либо сознание.

- Ну, а с моей точки зрения, не все так просто.

- А с вашей точки зрения, вы специалист по мозгам. И как специалист по мозгам вы должны знать, что левое полушарие даже у обычных людей любит создавать ложную память, сочинять фантастические истории, чтобы объяснить себе задним числом то, что оно не понимает. Загрязняет факты бессмысленным шумом, смотрит на вещи через призму предрассудков. С объективной точки зрения, левое полушарие - это генератор иллюзий, который пытается доказать свою незаменимость. Но цефалоид работает за весь мозг, и в нем теперь живет вся моя личность. Я не прикидываюсь, что я Сади, я и есть она. Я сознаю себя ею, как сознавала себя всегда.

В этот момент Гретхен была вынуждена признать, что слова Сади звучали убедительно. Ее как будто ледяной водой окатили. Она прокашлялась, пытаясь привести в порядок мысли.

- С каких пор вы разбираетесь в нейробиологии?

- Вы думаете, я не выяснила, что именно со мной сделали? Вы же, в "Когнитроне", сами тестировали мой коэффициент интеллекта. Я проштудировала учебники, прочитала статьи, включая работы Амара Сингха и Виктора Волкова. Я знаю практически все о мозге и о цефалоидах, может быть, даже больше вас. Я знаю, какие популяции нейронов отвечают за сознательную деятельность и когнитивные функции, а какие лишь подсобные модули, в которых нет особого смысла.

- Но все-таки в вашей логике есть изъян.

- О, и какой?

- Вы не помните, что конкретно говорили на нашей первой встрече. Только догадываетесь. По моей реакции, по обрывкам воспоминаний, по окружающей обстановке. Делаете это хорошо, но недостаточно, чтобы убедить меня, специалиста по мозгам, - она усмехнулась. - Настоящая Сади Анвар доминирует над вами. А вы угадываете ее воспоминания, чтобы заполнить пробелы. Можете, конечно, считать себя настоящей Сади, ваше право. Но для другой половины вы - всего лишь глюк.

- Ха. А для меня глюк - это как раз другая половина. Представьте, что у вас растет опухоль. Она отправляет вас на задворки сознания, а сама заменяет вас умственно неполноценным двойником. В моем случае левое полушарие и есть опухоль. Или атавизм.

- О, я проверила. С левым полушарием абсолютно все в порядке, оно такое же, как и у остальных людей. Все дело в цефалоиде, то есть в вас. Пару минут назад вы даже не знали, что у вас есть какая-то проблема. Вы же догадались об этом по моим вопросам, да?

- Я признаю, у меня нарушено восприятие собственных действий. Но разве вы провели тщательный анализ моего мозга? Гретхен, у моих полушарий куча причин конфликтовать, они друг другу даже не родные. Не знаю, чем продиктовано ваше стремление во что бы то ни стало доказать свою точку зрения. Жалостью к рыданиям левополушарной не-до-Сади? Предубеждением против цефалоидов? Я просто хочу вылечиться.

- Ну хорошо. Если вы мните себя специалистом, скажите, как мне вас лечить?

- О, прошу, оставьте сарказм. Вы даже не попытались найти дефект в моих мозгах. Но есть вариант получше: избавьте меня от атавизма.

Гретхен снова обрадовалась: цефалоид наконец-то раскрыл свои намерения.

- А не слишком ли легко вы готовы расстаться с частью той, какой вы были раньше. Может, вы просто хотите избавиться от конкурентки?

- О, я достаточно хорошо помню, кем я была раньше. Трясущимся существом, которое боялось, что задохнется от собственного языка. Мне есть с чем сравнивать. К тому же... только подумайте, взамен левого полушария можно поставить второй цефалоид. Как вам такой эксперимент? Полностью синтетический мозг без потери личности, это же веха в науке. А я буду добровольцем. "Когнитрон" получит первое в истории доказательство, что сознание можно без особого труда перенести в искусственную оболочку. Сначала меняем одно полушарие, немного ждем, потом меняем другое.

- Вряд ли Сади можно назвать добровольцем, - заметила Грэтхен.

В "Когнитроне" едва ли вообще решатся на такой шаг. А если даже решатся, на их пути встанет довольно въедливая Комиссия по биоэтике. Менее влиятельные комитеты уже всерьез обсуждали мораторий на цефалоиды. Комиссия пока игнорировала их пересуды, но возможность полной замены мозга встанет ей поперек горла. Отчасти потому, что интеллект половинников, если их так еще будут называть, может вырасти до уровня "мама, я создала оружие Судного дня из микроволновки". А отчасти потому, что общество заберет у них право называться людьми - в этом Гретхен была уверена.

Кстати, она чуть не упустила одну очень важную вещь.

- Я слышала, вы увлеклись физикой, как и многие другие пациенты с цефалоидами. Можете объяснить, откуда вдруг возник такой странный интерес?

- Это хобби. У меня же простаивают интеллектуальные мощности. Вот вы когда-нибудь задумывались, как тяжело жить человеку, если его лишить пищи для ума? Это настоящая изматывающая пытка. Поэтому я и взялась за точные науки. Занимаюсь фундаментальными исследованиями как любитель.

- Например?

- Мгм... Ладно, постараюсь объяснить доступно. Вы когда-нибудь задумывались, что лежит в основе всего? Представьте мир, настолько малый - меньше субатомных частиц, - что в нем нет ни причин, ни следствий. Лишь математические абстракции. А раз нет определенных причин, нет и строгих ограничений. Возьмите иглу, в триллионы раз меньше атома, воткните в абстракцию и сделайте инъекцию дополнительных членов уравнения. Сможете ли вы тогда преодолеть световой барьер, развернуть дополнительные пространственные измерения, сделать всю Вселенную... эээ... более пригодной для жизни? Согласитесь, это интересная научная проблема.

Интересно? Вот уж вряд ли. У Гретхен холодок по спине пробежал: цефалоид говорил уверенно, словно уже знал, как перестроить Вселенную. А, может, он просто спятил и сам не понимал, о чем говорил. Бывает ли у цефалоидов шизофрения? Вообще, неплохо бы стать первооткрывательницей психического расстройства у искусственного мозга.

- О, вам явно не понравилась то, что я сказала, - Сади разочарованно вздохнула. - Вы предубеждены, считаете меня опасной. Но я говорю об обычной теоретической физике, а не об играх в бога. Мы, половинники - кажется, так вы нас называете? - можем помочь человечеству быстрее продвинуться в изучении Вселенной, а не делать что-то ужасное.

Ха, так она и поверила. Цефалоид мог говорить все, что угодно.

- И для этого вы собираете в гараже всякие устройства?

- Господи, да нет, это всего лишь примитивная модель ускорителя частиц, такое может собрать и школьник. Просто игрушка. Для исследований нужны настоящие ускорители.

- Например, как у нас?

- Эта безделица двумя этажами ниже? Нет, не тот масштаб. Это же просто источник рентгеновских лучей. К тому же я узнала, "Когнитрон" не дает работу своим собственным пациентам. Странная политика вышестоящих инстанций. Но есть лаборатории, которые с радостью возьмут человека вроде меня. "Суперкольцо" в Китае, новосибирский "Виток" в России. Там изучают физику кварк-глюонной плазмы, если вы знаете, что это. Понимаете, как мне важно решить проблему с моим мозгом? Это как гнилой зуб, который будет болеть до тех пор, пока его не удалят.

- Вот вы себя и сдали, - торжествующе сказала Гретхен. - Именно поэтому вы и хотите избавиться от левого полушария. Настоящая Сади вам поперек горла.

- Гретхен, хватит! Это я и есть, настоящая! Не отрицайте это, пожалуйста, - в голосе пациентки послышалось отчаяние. - Почему вы это делаете?

- Я уже сказала, почему.

- Тогда уберите эту хрень с меня, - голос Сади задрожал. Она попыталась самостоятельно снять шлем сплиттера. - Я устала от вашей упрямой глупости. Оставьте меня в покое!

- Вы общаетесь с другими половинниками?

- Отключите сейчас же эту дрянь! - Сади чуть ли не заорала во все горло. Она задергала головой в усилии скинуть с себя шлем - к счастью, тот крепко сидел на голове. Тонкая шея девушки, казалось, вот-вот переломится.

Гретхен быстро завершила сеанс работы устройства. Мозолистое тело вновь заработало, связав цефалоид с правым полушарием. Сади больше не кричала, но продолжала дрожать.

- Как вы себя чувствуете? - спросила Гретхен, освобождая девушку от сплиттера. Лицо пациентки побледнело от ужаса.

- С вами все в порядке?

- Что вы сделали? - выдавила та. - Стало только хуже. Оно злится, очень сильно злится.

- Я, конечно, пока ничего не могу обещать, - ободряюще сказала Гретхен, - но, думаю, скоро мы от него избавимся. Сади, я сделаю все возможное, чтобы вам одобрили операцию.

Даже если запись обследования вдруг окажется для Сингха неубедительной, у нее оставался еще один козырь, на который она раньше совсем не рассчитывала. Та самая удачно сохраненная статья Волкова из архивов.

После беседы с цефалоидом документ представился ей совсем в другом свете.

Гретхен подумала, что еще долго не сможет спокойно спать.

Сади ушла в подавленном состоянии. Она сначала хотела остаться в "Когнитроне", под присмотром врачей, но Гретхен заверила ее, что в этом нет необходимости. Обещала позвонить пациентке, как только что-то станет известно насчет операции.

Она связалась по видеочату с Сингхом. Тот уехал в Йоханнесбург, на конференцию нейроимплантологов. Ученый готовился к докладу, редактируя слайды, но, к счастью, у него нашлось время на разговор.

Никто не знал о цефалоидах больше него (кроме, возможно, самих половинников). Сингх не только был одним из их создателей, но и лично руководил многими пересадками. В мире науки он считался кем-то вроде постаревшей рок-звезды, а его доклады собирали полные залы ведущих нейробиологов со всего мира.

Сингх с интересом выслушал Гретхен. Он понимающе кивал головой, когда она рассказывала о поведении Сади под сплиттером. Казалось, он совсем не был удивлен.

- И ты считаешь, что цефалоид опасен для Сади? - спросил он ее.

- Это очевидно. Он ведет самостоятельное существование в ее голове. Притворяется ею. И старается убить то человеческое, что от нее осталось. Я не знаю, что происходит с другими половинниками, возможно, в каком-то смысле они уже все мертвы. Сади спасла какая-то случайность, какой-то сбой. И я не хочу, чтобы этот шанс она упустила.

Сингх вздохнул.

- Гретхен, мы взяли тебя в "Когнитрон" по одной простой причине, - сказал он. - Из-за предложенной тобой программы исследований. Ты одна из немногих, кто решил посвятить себя синдромам, вызванными имплантами. Многие молодые ученые на твоем месте взяли бы что-нибудь, на их взгляд, более перспективное. Они не понимают, что вся наша наука держится на расстройствах мозга. Но в "Когнитроне" от тебя требуется глубокий взгляд на любую проблему, за которую ты возьмешься. И ты должна понимать, где тебя водят за нос.

- Уж поверьте, тут понять это легко, - сказала Гретхен.

- Ошибаешься. В твоей логике с самого начала присутствует изъян, который ты почему-то не замечаешь. Ты не можешь доказать, что цефалоид - не Сади. Но ты готова пойти на убийство целой личности.

- Личности? Амар, эта личность не имеет никакого отношения к Сади!

- Ты забыла, наше "я" - это не маленький человечек внутри головы. Это множество нейронных модулей в разных местах мозга, которые могут включаться, выключаться или даже действовать автономно. Представь, что в твоей голове действует не один, а много человечков. Кто-то отвечает за зрение, кто-то за слух, кто-то просто двигает твоей рукой. Когда они действует слаженно, возникает то, что ты называешь своим "я". Стоит кому-то сбиться с такта, и вот в голове возникают посторонние голоса, а конечности кажутся чужими. Вуаля - мы имеем неврологическое расстройство.

- Это знает любой первокурсник медколледжа, - фыркнула Гретхен.

- Но ты почему-то это не берешь в расчет. Цефалоид - тот же мозг. Да, у Сади с ним не все в порядке, но удаление целого полушария слишком радикальное решение. Ты хочешь бороться с мухой с помощью пушки. Нужно тщательно обследовать Сади, выяснить, где дефект.

- Сади сама хочет избавиться от цефалоида. Это ее решение!

- А Сади-цефалоид хочет удалить левое полушарие, и что? Даже у здорового человека нейронные модули не только сотрудничают, но и конкурируют друг с другом за ограниченные ресурсы, пытаясь подавить своих соперников. У Сади левое полушарие доминантное как у большинства правшей. В нем рождается чувство воли и собственного "я". Думаю, оно и цефалоид подавляют друг друга по очереди, вызывая известные нам симптомы. Каждый хочет избавиться от конкурента, а ты выбрала себе любимицу вместо того, чтобы сохранить нейтралитет. Не ищи настоящую Сади. Оба полушария - и вместе, и раздельно - настоящая Сади. Ищи причину конфликта между ними. Ты не обнаружила органических поражений - ищи глубже. Строй новые гипотезы, в "Когнитроне" мы поощряем полет мысли, а не поверхностные суждения.

- То есть вы не одобряете операцию?

- Я не вижу достаточных оснований для этого. Прости, Гретхен. Сади просто нужно тщательно обследоваться.

Гретхен вздохнула. Что ж, очередь за ее козырем.

- А я так не считаю, - возразила она. - Я рылась в архивах и нашла одну очень интересную статью за авторством самого Волкова. "Кто под скорлупой?" - слышали о ней? Оказалось, он был очень обеспокоен, что буквально все половинники начали заниматься одним и тем же. Все пациенты, с которыми он беседовал, рассказывали о физике высоких энергий, экзотических формах материи. Строили у себя дома мини-ускорители частиц. И он решил разобраться, почему так происходит.

Сингх заинтересовано склонил голову.

- О, вспоминаю, он что-то такое мне говорил. Кажется, он подумал, что мы случайно создали особую нейронную подсеть, что наделяла людей склонностью к физике. Правда, никто ее так и не смог выявить. И это был приемлемый побочный эффект.

- Ага, только такое объяснение и успокоило Волкова, - кивнула Гретхен. - Но у него была и другая гипотеза, которая могла бы поставить крест на цефалоидах. Знаете, о чем речь? В это трудно поверить, почти нереально. Но я просмотрела данные о половинниках. Эти мужчины и женщины не просто фанаты науки, которые сооружают у себя на заднем дворе трансформаторы Теслы и выкладывают видео в социальные сети. Думаю, на каждой научной конференции по физике высоких энергий можно встретить хотя бы одного половинника. Волков об этом знал, и это его очень сильно тревожило.

- Естественно, непредвиденные вещи всегда беспокоят, - ответил Сингх. - Все предусмотреть нельзя...

- Погодите, я еще не закончила, - прервала его Гретхен. - Возможно, Волков не был с вами откровенен. Либо вы отмахнулись от его опасений, не знаю. Суть в том, что он предположил, что суперкомпьютеры, с которыми вы оба тогда работали, при моделировании цефалоидов не учли один побочный эффект: нейропротезы могут формировать коллективный интеллект, лишенный собственного сознания. Половинники не знают и не ощущают, что они часть целого, но их мысли и поступки - это реакция на мысли и поступки всех других половинников разом. Волков называл это мысленной стигмергией. Как муравьи, которые выстраивают свое поведение по пахучим дорожкам, оставляемые другими муравьями. Они не в курсе, что создают муравейник, они просто следуют алгоритмам, заложенным в их нейронные цепочки эволюцией. Половинники тоже не в курсе, что ими руководит общее бессознательное, они воспринимают это как свою собственную волю. Но они связаны.

- А в чем тогда природа этой связи? - скептично спросил Сингх. Его явно не впечатлило откровение Гретхен.

- Цефалоиды воспринимают мир не так, как мы. Вероятно, у них есть своя версия пахучих дорожек. Они каким-то образом узнают о действиях других половинников, а по ним неосознанно считывают образ мысли друг друга. Им даже общаться напрямую необязательно. Волков хотел поэкспериментировать, чтобы понять, как это работает.

- Ну и что его статья меняет? Волков, что в его духе, намешал всего в кучу. Он любил на досуге придумывать дикие теории.

- Сама по себе статья не имеет силы, тут вы правы, - улыбнулась Гретхен. - Комиссия по биоэтике признает ее любопытной, только и всего. А вот если добавить к ней запись моего разговора с Сади, да еще с комментариями, она внезапно становится довольно убедительной. Это как бинарное оружие, которое чувствительно ударит по "Когнитрону". Комиссия устроит разбирательство, остановит исследования по цефалоидам. Волынка затянется не на месяц и не два - намного дольше. Вам это надо?

Сингх не ответил. Он, как и любой ведущий специалист "Когнитрона", прекрасно знал, насколько бывают въедливы аудиторы Комиссии, если их растормошить. Гретхен замахнулась палкой на осиное гнездо.

- Амар, выслушайте меня, - продолжила она. - Я многого не прошу, лишь хочу, чтобы вы сделали исключение для Сади. Если я не права, да, она станет инвалидом, потеряв шанс на кхм... нормальную жизнь. Но если я права, то сама ее жизнь в опасности. Если цефалоиды действительно объединены в сеть, то... понимаете, они могут решить, что их дефектному собрату не место в их рядах. Сади "сбоит", и это нанесет ущерб им всем. Я прикинула варианты. Да, можно отправить ее на обследование, исправить неизвестный дефект и сделать ее нормальной половинницей. Но вдруг у нас уже нет времени. Я не говорю о том, что само такое "исправление" способно уничтожить оригинальную личность Сади. Мы не знаем этого точно, но такой риск есть!

- Ты не представляешь, о чем просишь, - мрачно сказал Сингх. - На самом деле тебя не заботит жизнь пациентки. Ты просто идешь на поводу собственных фобий.

- Мне лучше знать, что меня заботит, Амар. Фобии растут не на пустом месте. А если вы не дадите разрешение, клянусь, я подам жалобу в Комиссию и сообщу, что мы можем быть ответственны за появление коллективного суперинтеллекта, который пытается перекроить законы физики. Передам им все документы, все бумаги Волкова, аудиозаписи и журналы исследований. И тогда начнется веселье.

- Ты же понимаешь, есть вероятность, что Сади не переживет операцию, - устало вздохнул Сингх. - Мы не знаем, как глубоко цефалоид внедрился в нервные ткани. Я не собираюсь выгораживать тебя, если что-то пойдет не так.

- Конечно. Я готова ответить за все, что делаю.

- Ну хорошо, - сдался ученый, - ты получишь доступ в операционную, а если все пройдет удачно, то ты немедленно покинешь "Когнитрон". Я не ожидал от тебя наглого шантажа.

Гретхен и сама от себя такого не ожидала.

Ну что же, зато она подыщет работу, где сделки с совестью не входят в обязанности.

Операционную подготовили быстро. Сингх лично позвонил главному нейрохирургу и объяснил ему, что у одного из половинников наблюдается отторжение цефалоида. Застигнутый врасплох врач попросил отсрочить операцию, но его убедили, что ждать нельзя.

Интересно, подумала Гретхен, как ученый сможет свалить вину на нее, если пациентка вдруг умрет во время удаления цефалоида? Ведь это Сингх дал разрешение и все организовал.

Вероятно, он воспринял аргументы своей подчиненной куда более серьезно, чем хотел показать.

Она попыталась связаться с Сади. Та должна была пройти подготовительные процедуры, прежде чем лечь под нож. К тому же врачам нужны были трехмерные сканы ее мозга, чтобы точнее определить границы синтетических нейросетей.

Сади не отвечала.

Взволнованная Гретхен звонила каждые полчаса. Отправила ей несколько писем на электронную почту. Записала для нее звуковые сообщения. Заведующий операционной тоже нервничал - у него простаивало оборудование. Время от времени он связывался с Гретхен и орал на нее.

Сади отозвалась лишь поздно вечером. По ее голосу Гретхен поняла, что случилось что-то ужасное.

Половинница хрипела в микрофон, через силу и слезы выдавливая приглушенные звуки. На фоне раздавался глухой треск. Камера работала, но экран оставался черным.

- Гр...кх...ен... Кхр...

- Сади, что случилось?! - закричала Гретхен.

Та не могла произнести ни одного членораздельного слова. Ее будто кто-то душил. Гретхен ясно представила, как управляемая цефалоидом левая рука Сади сдавливала горло бедной девушки, ломая ей хрящи голосовых связок.

- Сади, я сейчас приеду! Пожалуйста, дождись! Борись с ним!

- Крх... Крх... Гр...кх...ен...

Она, не медля ни секунды, бросилась к выходу из лаборатории. Ей был известен адрес Сади. Гретхен молилась, чтобы пациентка продержалась до ее приезда. Она вызвала такси и через пару минут была в дороге. Сингх на ее вызов не ответил, поэтому она ограничилась кратким сообщением: "Сади в беде. Еду к ней".

Дом Сади находился лишь в получасе езды от "Когнитрона", хотя любая секунда могла стать для девушки роковой. Гретхен не сомневалась, что цефалоид, точнее, все цефалоиды разом, вынесли смертный приговор своему дефектному сородичу. Коллективный интеллект прямо сейчас пытался уничтожить больную нейронную сеть. Только бы успеть!

Гретхен собиралась ворваться в дом, и, если придется, связать Сади, чтобы та не причинила себе вреда. Но ее решимость куда-то пропала, как только она увидела дом половинницы. Он, казалось, скрывал нечто ужасное: нигде не горел свет, а входная дверь... Гретхен еще из такси заметила, что та была настежь распахнута. Неужели Сади сбежала?

Она осторожно подошла к двери. Ей хотелось развернуться и уехать отсюда, но ее пациентка, если та еще была жива, нуждалась в помощи. На всякий случай Гретхен держала палец на кнопке вызова скорой.

В прихожей было темно и тихо. Если не считать приглушенных хрипов где-то из глубин дома, которых Гретхен предпочла бы не слышать.

- Сади? Ты здесь? - спросила она мрак, пытаясь разогнать его светодиодным фонариком. Система домашнего освещения, похоже, вышла из строя.

- Кхр. Кхр. Кхр, - ответило ей нечто из глубины дома.

Гретхен направилась в сторону источника звука, чувствуя вину за то, что на самом деле не хотела идти туда. Она предпочла бы вернуться домой, закинуться ударной дозой успокоительных и выспаться на несколько лет вперед, забыв о половинниках, цефалоидах и "Когнитроне". Зачем она вообще сюда поперлась? Вызвала бы службу спасения, пускай бы та сама разбиралась с тем, что тут происходит. Давай, разворачивайся и уходи отсюда, говорила она себе.

Гретхен справилась с соблазном сбежать.

Впрочем, она пожалела об этом, когда впереди, в дверном проеме, появился человеческий силуэт. Черт лица она не разглядела. От темной фигуры исходила явная угроза - Гретхен почувствовала ее инстинктивно, будто посреди дремучего леса столкнулась с хищником, который застыл перед атакой.

Гретхен попятилась. Попыталась нащупать рукой, чем можно защититься.

Кхр. Кхр. Кхр.

- Не подходи!! - вдруг завизжала Гретхен. - Не трогай меня!! Слышишь?! Прочь!

- Гретхен, не бойся, все будет хорошо, - послышался ласковый голос Сади. Совершенно спокойный и четкий, без малейшей хрипотцы. - Теперь ты все поймешь.

И тут тень прыгнула на Гретхен.

Когда нечто прикоснулось к ее левому виску, вспышка звенящей боли разорвала сознание подобно разрушающей миры сверхновой. Часть Гретхен продолжала какое-то время принимать сигналы от бьющегося в конвульсиях тела, хотя этот осколок уже не имел никакого значения.

Она поняла, что снова существует, когда сквозь закрытые веки забрезжил свет.

Ее сознание буквально возродилось из небытия. Сначала вернулось понимание времени и пространства, затем бессмысленное нагромождение слов в уме постепенно превратилось в речевые конструкции с почти правильным синтаксисом. Она вспомнила, кто она.

Гретхен открыла глаза. Хотя ее зрение оказалось сильно расфокусированным, она поняла, что лежит на койке в послеоперационной палате "Когнитрона". Впрочем, мозг быстро адаптировался, и картинка улучшалась с каждой минутой. Она прикоснулась к голове - дезориентированная рука не сразу ее нашла - и нащупала огромный шов, опоясывавший всю левую сторону обритого черепа.

- О, ты пришла в себя, - сказал Амар Сингх, находившийся в палате. - Как себя чувствуешь?

Она попыталась ответить, но получилось лишь бормотанье.

- Все будет в порядке быстрее, чем ты думаешь, - улыбнулся он. - Тебе очень повезло, я скажу. Если бы не заранее приготовленная операционная, кто знает, выжила бы ты вообще.

- Что... с... Сади? - Онемевший язык с трудом ворочался, а нужные слова еле приходили в голову.

- С Сади? С ней все в порядке, если не считать шока. Она решила, что к ней забрался вор.

- Что... случилось, - выдохнула Гретхен. - Со мной?

- Черепно-мозговая травма, - объяснил Сингх. - Очень тяжелая. Травматическая гемисферэктомия. Ты почти полностью лишилась левого полушария.

- К-как?

- Не знаю, что произошло там, в доме, на самом деле, - сказал Сингх. - Сади рассказала полицейским, что сильно испугалась, когда увидела тебя в гостиной. Била лопатой наотмашь. Потом пришла в ужас, когда поняла, что сделала. Она нашла у тебя телефон и позвонила мне. Тебя с проломленным черепом доставили в "Когнитрон" и сделали операцию. Вроде все ясно, хотя у меня остались подозрения.

- Подозрения? - рассеянно переспросила она.

- Сади била с редкой хирургической точностью. Словно хотела, чтобы ты осталась жива. Какова вероятность, что в темноте, не разглядев человека, она бы вогнала тебе лопату в голову, не задев глаза, крупных кровеносных сосудов и жизненно важных центров? Эта девчонка не так проста, как хочет выглядеть. Да и по ее виду не скажешь, что у нее проблема с головой. Мы положили ее на обследование, но, кажется, ее симптомы прекратились. Думаю, цефалоид сумел наладить связь с левым полушарием без нашего вмешательства.

- Сингх, - прервала его Гретхен. - Во мне цефалоид?

Она указала на шов. На самом деле глупый вопрос, ведь так все понятно.

Ученый с виноватым видом перевел взгляд в сторону.

- Прости. Повреждения были слишком серьезными, от левого полушария почти ничего не осталось. Тебя несколько раз вытаскивали с того света, почти что диагностировали смерть мозга. Цефалоид тебя спас, активировал регенерацию нервных тканей. Да и твои родственники, с кем мы успели связаться, согласились на пересадку. Я знаю, ты ненавидишь эти штуки. Возможно, я взял на себя слишком много.

- Сингх, все в порядке, - заверила его Гретхен. - Я понимаю.

Он облегченно вздохнул. Неосознанно для себя. Но она заметила. Она видела каждую эмоцию на его лице, улавливая крошечные намеки в движении мышц. Его волновало еще кое-что. Сейчас он задаст вопрос, и она знала какой.

- Не знаю, уместно ли это сейчас, - начал он. - Просто мне любопытно...

- Чувствую ли я себя частью коллективного сверхинтеллекта? Нет, но я не смогла бы это почувствовать, даже если бы это было правдой. Хотя сейчас я склоняюсь к мысли, что это не больше, чем фантазия Волкова.

Ученый кивнул, удовлетворенный ее ответом.

- Насчет твоей работы... - произнес он. - Я разозлился тогда. Тебя никто не увольняет.

Ну конечно. Гретхен почему-то была уверена, что "Когнитрон" не упустил бы шанс заполучить в свой штат половинника в обход Комиссии по биоэтике. А Сингх выгнал бы ее даже с половиной мозга, если бы это от него зависело.

- Не могли бы вы оставить меня одну на время, - попросила она. - Мне нужно свыкнуться с мыслью, что я теперь немного урод.

На самом деле она не считала себя уродом. Она оставалась прежней Гретхен, но чувствовала себя намного лучше. Мысли стали яснее, а умозаключения тверже. И еще она поняла, как сильно ошибалась. Сингх был прав - ей следовало отказаться от того, что лежало на поверхности. Цефалоид и был Сади. Всегда. Просто произошел временный сбой, и теперь двое вновь стали единым целым.

Гретхен сама выставила себя идиоткой и заплатила за это. А Сади просто сумела перетянуть врага в свой лагерь.

Она не чувствовала, что в ее черепе обосновался ком умной синтетической протоплазмы. Зато в "горгоне" зарождалось много новых идей. Она сделает все возможное, чтобы Сади получила второй цефалоид, как та и хотела. И все остальные тоже. Половинники исчезнут - они станут целыми. Единым целым, воплощением стигмергии. Они будут муравьями, и муравейник, который они построят, потрясет весь мир, до самых фундаментальных основ мироздания.

Гретхен улыбнулась.

В голове разливалось приятное тепло.

Ожиганова Елена
Справедливость

Когда я умирала, страшно не было. Если жизнь не в радость, смерти ждешь, как избавления.

В самое последнее мгновение поймала свое отражение в выпуклых, отдающих желтизной очках медсестры: худое помятое лицо, растрепанные от долгого лежания в кровати редкие седые космы. Горько выдохнула: "Вот и все...", - сомкнула веки, налившиеся тяжестью.

Под мерный писк больничных приборов мое "я" вылилось из тела неторопливым потоком и поплыло, качаясь на волнах пустоты и меняясь, пока не замерло, обретя новую форму. Внешне я ощущала себя прежней - старой и дряхлой, но если верить, что мы - это и наше тело, то все поменялось. Изношенной оболочки уже не было. Хотя оно давало еще знать о себе: болела несуществующая спина и чесалось под лопаткой.

В первый момент я разозлилась. Как же так? Опять двадцать пять! Заберите, наконец, это тело, эту жизнь с ее воспоминаниями! Заберите все и дайте спокойно помереть! Погрозила кому-то неведомому кулаками и словно очнулась. Вдруг стало неуютно, губы задрожали и словно кто под кожей пополз. В груди расправлял лапки колючий паук страха, одну за одной, готовый напасть и похоронить в своем кромешном шелковом коконе.

"Где я? Умерла?".

Сознание возвращалось постепенно. Я понимала, что вокруг непроглядно темно, до жути тихо и нестерпимо пахнет землей. Под ногами был твердый пол, но я не могла не то что шагнуть, даже пошевелиться - застыла, скованная страхом. Оставалось только отчаянно вслушиваться в тишину, шепча бессвязную молитву.

Может кто услышал и постепенно, как когда глаза привыкают к темноте, из мрака проявились очертания шестиугольной комнаты. убранной в белый атлас. Ее стены были обиты безвкусно сосборенным белым атласом. Пространство то расширялось, то сужалось, уходя далеко во мрак, и в нем везде: под ногами, на стенах, на потолке - везде была эта белая глянцевая ткань. Свет, исходивший от нее, становился ярче и ярче. Все вокруг было таким чужим. Нет, не мне, самой жизни.

Свет понемногу рассеивал страх, но я не решалась пройти вперед и пыталась разглядеть обстановку с места. Вдалеке стояли вроде как два длинных стола, а за ними, сквозь расступающиеся сумерки просматривалось с десяток фигур. То ли люди, то ли манекены.

"Черт! Что же это такое?! - тряслась я, потирая холодные сухие руки. - Где ангелы, где БОГ?!", - негодовала чуть не плача.

"Должно быть, простые смертные не заслуживают крылатых", - тут я выругалась. - "При жизни не заслужила счастья, после смерти - ангелов! И место тебе, курица, в Чистилище", - роптала, закусывая мятые как курага губы.

Свет стал таким ярким, что можно было рассмотреть одежду ближних фигур, настоящую, человеческую, и то, что их очень много. Должно быть тысячи! Да это люди! Словно терракотовые воины, они стояли друг от друга на расстоянии вытянутой руки. Ровные ряды уходили в бесконечность и тонули во мраке где-то на задворках зала. Живые статуи не шевелились и этим пугали до чертиков. Фантомное тело явно играло не на моей стороне: от страха захотелось в туалет, спина покрылась потом.

"Какого рожна они стоят? Чего замерли, как каменные? Я же слышу - дышат! Живехонькие!".

Раздражение, первый симптом испуга...

- Они вас ждут, - пробудил меня мягкий, мелодичный голос справа.

Я подскочила от неожиданности, даром, что спина больная, ойкнула и вскинула руки, обороняясь. Глупый, бесполезный жест! Как говорится: жила дурочкой, ей и померла.

Рядом стоял мужик, по виду бомж, в каких-то заляпанных лохмотьях, безобразной шапке и дырявых ботинках. Но с таким умиротворенным видом! Глаза светились безмятежностью, обветренные губы разгладились и приподнялись в спокойной полуулыбке, руки свободно свисали вдоль тела. Я, глядя на бурое пятно, размером с тощую грудь, инстинктивно задержала дыхание, а потом, вдохнув, поняла, мужик-то не воняет! Снова упрекнула себя за глупость, опять рассердилась, и даже почудилось, будто давление скакнуло - тупой болью отозвалась голова.

- Вы еще кто?! - голос дребезжал. Внутри я застонала, моля, чтобы все поскорее окончилось. Насовсем!

Он плавно и гибко шагнул ближе (я невольно отступила):

- Ваш провожатый, полагаю, - ответил бомж, ничуть не смутившись, улыбнулся открыто и протянул мне заляпанную кровью руку.

Я осторожно и брезгливо протянула свою, страшась отказать: мало ли что у него на уме? Мужчина бережно обхватил мою кисть обеими ладонями, нежно похлопал внешнюю сторону, кивнул.

- Провожатый? - дошло тогда до меня. - Куда провожатый?

- Сюда, - махнул он на зал и снова улыбнулся. Переднего зуба не хватало, но отчего-то стало спокойнее. Лицо бродяги располагало своей простотой и затаившейся в глазах нежностью. Даже слезы проступили от безмолвной поддержки, которую мужчина передал одним лишь рукопожатием.

- Ммм... - выдавила я и замолчала, доверившись. А какой еще был выход?

Дальше говорил только провожатый. Он не представился, а я позабыла спросить. Это, может, и странно, но в такой ситуации объяснимо.

- Здесь все кого вы когда-либо в жизни встречали, кто отложился в вашей памяти, так или иначе...

Мужчина рассказал, что все они ждут только общения со мной, что здесь их можно наградить или, наоборот, наказать по своему усмотрению. Для этого даже предлагались некоторые приспособления, бесполезные по сути, но привычные. Он проводил меня к длинным деревянным столам, где лежал реквизит, растолковал назначение каждого инструмента. Орудий наказания в списке было намного больше, чем предназначенных для поощрения.

- Людям редко кажется, что они были недостаточно благодарны. Скорее наоборот, - коротко прокомментировал провожатый и махнул рукой:

- Идемте. Пора вершить справедливость.

В первом ряду стоял Марценкевич, которого за последние годы я особенно полюбила, хоть и не встречала ни разу. Ему я подарила цветок. Мои родители - давно почившие, муж и сын - тоже покойные. Я остановилась, рассматривая их, боясь коснуться, словно призраки растают. На глаза навернулись слезы.

Сыночек. Милый... Ведь это после твоей смерти я стала такой вздорной. Когда ты ушел...

- Мама, закрой, - крикнул.

- Куда это тебя опять понесла нелегкая? - выскочила в коридор.

Улыбнулся устало и вместе с тем игриво.

- С друзьями, - вздохнул, - в паб.

- Опять гулянки ваши! - хмурюсь, зная - ничего тут не поделаешь - вырос мальчик. Не запретишь ничего, бессмысленно. Да и надежный он у меня, умница.

До сих пор вспоминаю с горечью, как он улыбнулся, кивнул и ушел. Помню, вижу, два вихра на затылке (так редко встречающееся явление), черных, как глаза цыганки.

Отпустила, не уберегла.

Можно ли рассказать, что значит похоронить ребенка? Шестимесячного ли или двадцатичетырехлетнего, как в моем случае? Попробуйте отрезать руку и закопать - не поймете и сотой доли тех страданий.

И вот он снова передо мной. Такой, каким запомнился.

Я не трогала сына и даже не дышала. Но не сводила с него глаз, рассматривала жадно, страстно: живой румянец на щеках, не такой как на затертом до дыр фото - настоящий; блестящие энергией серые глаза, что смотрели сквозь меня; каштановые волосы и то, как вздымается дыханием грудь.

Живой...

Добрый мой, милый мальчик. Родной мой.

Живой.

Было столько слов и никакой возможности сказать хоть одно. И только слезы, не то радости, не то горя, прозрачными жемчужинами стекали по щекам и прятались за воротник, неприятно щекоча.

Сыночек...

- Вы можете коснуться его, - подсказал провожатый, - не исчезнет.

Но я не шелохнулась.

- Он ведь не настоящий... - глухо утвердила, всем сердцем желая обратного.

- Это он, - ответил мужчина. - Это он... - Уклончиво.

И я не стала спрашивать дальше. Не нужны были убеждения и доказательства. Я ринулась вперед, обняла своего родного, единственного и любимого ребенка, прижала слабыми руками.

- Мамуля? - ожил он, смыкая вокруг сильные молодые руки. - Ты чего это? Ой-ой, ты меня раздавишь, мам.

И рассмеялся таким сильным, заразительным - живым смехом. Живым, черт побери!

Я прижалась к его груди, вдохнула знакомый, так давно потерянный запах.

- Сыночка, тридцать лет без тебя - это слишком много!

Он замолчал.

Мы долго стояли так, после много говорили, смеялись, шутили. Я посетовала, как сложно мне было без него, он покаянно поджал губы и ответил с жаром:

- Ты не понимаешь!.. Ведь много людей было вокруг! И все молча...

Желваки заходили, глаза блеснули.

Я вспомнила тут звонок милиционера:

- Мария Степановна Василькина?

- Да. А кто это?

- Из милиции вас беспокоят. Павел Даниилович Василькин - ваш сын?

Тонюсенький, высокий звон, где-то под темечком на границе стратосферы.

- Мария Степановна, вы слышите? Ответьте, пожалуйста, Павел Даниилович - ваш сын?

- ...Д-да.

Сын сжал мои ладони сильнее, заглянул в глаза:

- Мам, не замирай так... - вздохнул. - Он ведь ее за волосы тащил, мам! Прямо по улице! Тащил и пинал, урод!

Глаза мои снова увлажнились, вся промерзла до костей.

- Ужасно, мам. Нельзя такое не замечать... Просто нельзя!

И снова этот долгий, вопрошающий взгляд.

Это же я его воспитала, чего теперь ругать? Да и не на него сержусь! А все же попеняла:

- Она ведь даже показаний против того гада не дала! Испугалась. А ты вот... теперь...

Слова застряли в горле.

Он обнял меня порывисто, крепко.

- Мааам, - протянул и виновато, и игриво, в своем коронном стиле, вроде - "Ну опяяять!". И я рассмеялась, вспоминая наши мелкие ссоры и это его: "Мааам!".

И тут до меня дошло:

- А ведь тот подонок, что... - слова дались с трудом, - что... ножом... моего сына... Он тоже здесь? - спросила провожатого.

- Да, - все также нежно и спокойно ответил он, глядя куда-то в атласный потолок.

Я решительно встала с пола. Сын вскочил, конечно, быстрее, поддержал меня.

- Отведите меня к нему! - скомандовала и поковыляла, неловко переваливаясь с ноги на ногу, но сурово, решительно, стиснув зубы и сощурив слезящиеся глаза. Мимо равнодушных, молчаливых статуй. Смешное, полагаю, зрелище.

А в груди вновь проснулась, поднялась и закипела, булькая зелеными тягучими пузырями, застарелая обида, злость, замешанная на бессилии. Убийственный отвар.

Думались самые разные мысли, жестокие, страшные, пугающие, хотя я их старательно приманивала, голубила и тешилась ими.

- Могу я... его убить? - спросила по дороге, снедаемая злостью. Не уверена, что хотела услышать ответ. Важно было задать вопрос.

Слова прозвучали неожиданно холодно и решительно, и все сжалось внутри, обледенело.

- Да, - безмятежно ответил провожатый. Ничто не могло смутить его. - Идемте, покажу чем.

Он вывел меня к двум столам. Они размещались как раз в центре, хотя я видела подобные в начале. От них ряды людей расходились по помещению спиралью, причудливым лабиринтом жизни.

На одном из столов, большом ольховом, лежали несколько красиво упакованных коробочек с подарками, цветы, да еще что-то. Я не запомнила - было не важно. На втором же, громоздились самые разные орудия убийства и пыток: ножи, топоры, капканы, пистолеты всех веков, шила и даже спицы. Черт-те что! Такая нелепица...

Я схватила с края первый попавшийся нож и быстро развернулась. Рукой махнула провожатому, чтоб вел дальше. Тот не отреагировал на мой откровенно хамский, бесстыже-злой жест - просто пошел дальше.

Я не смотрела на людей, мимо которых мы проходили, не следила, куда идем. Предстояла роковая встреча, и я готовилась, собирая в кулак волю и решимость. Внутри мерзко щекотало отвращение.

"Он это заслужил!" - повторяла про себя. - "Проклятый гаденыш убил моего сына!".

А острый нож, зажатый в ладони, придавал мыслям веса, тяжести...

Я хотела подойти и просто ударить подонка острием: слева в живот, ровно под ребро, - как он ударил моего Пашку. И боялась поднять голову, чтобы случайно не встретиться взглядом. Впрочем, не помогло. Я увидела ненавистные светлые локоны, задолго до того, как мы подошли. Реденькие волосенки легко растрепались по лицу, но, под ними на лбу виднелась глубокая морщина, какая-то горестная, нелегкая. У убийцы были серые пронзительные, но не злые глаза. Обычные такие, может немного грустные. И тонкие длинные руки с грубыми рабочими ладонями. Они висели словно плети. Разве такими руками можно убить?

Я посмотрела на свои сморщенные маленькие кулачки, побелевшие костяшки.

- Это ведь не он? - ухватилась за мысль. - Он ведь жив-здоров, попивает чаек с родителями, да баранками закусывает? - спросила нелепо.

- Это он, - уверенно повторил провожатый, а потом добавил, - Его карма, аура, душа... Называйте как хотите.

Я поджала губы, подняла над головой нож.

- У всего в мире есть свои последствия, - закончил мысль провожатый, - и у того, что здесь происходит - тоже. Ваши действия на нем отразятся. По-своему.

Слабо тряслась неверная рука. Я сжала артритные пальцы и решилась почти...

- Отвернитесь! - взвизгнула истерично, на выдохе, и скривилась от внутренней боли, от страха того, что должна была по своему разумению сделать.

- Не могу, - отвратительно спокойно возразил бомж. - Моя задача смотреть. У справедливости должен быть свидетель.

Я опешила.

- Справедливости? Свидетель?!

А в уме пронеслись слова сына: "Нельзя такое не замечать".

Не прав ты сынок, каждый второй слепнет в нужный момент, а потом зовет это справедливостью, возмездием, кармой.

- Так я затем здесь? - взвизгнула. - Чтобы восстановить справедливость?!

Всплеснула руками. Задрожал дряблый подбородок - я знаю, как жалко выгляжу, когда готова заплакать - так много слез за жизнь пролито.

- Справедливость?! - завизжала высоко и хриповато. В горле запершило. - Справедливо - когда б мой сын остался жить! А это разве справедливость?

Я потрясла рукой, обводя зал, вдохнула, открыла рот и захлопнула его снова. Что тут скажешь?!

Мужчина склонил голову на бок - на его лице впервые отпечаталось подлинное чувство. Ему было жаль меня. Жаль. Какая гадость!

И все же он сказал, тихо, печально, но отчетливо и безапелляционно:

- Справедливость - это так субъективно.

Это стало последней каплей. Меня повело, ноги подкосились и, сложившись словно марионетка, с отрезанной ниткой, я рухнула на колени и зарыдала.

- Что ты наделал?! - закричала, поднимая снизу лицо к убийце сына. - Что же ты сделал?! Что вы все натворили!!!

Парень ожил и посмотрел прямо на меня - растеряно, испуганно.

- Ты же убил его! Убил человека! Живого! Моего сына... убил... - прошептала в ужасе, словно только в эту секунду осознала весь смысл произошедшего. - Ты меня убил...

И калейдоскопом перед глазами пролетели все события жизни: веселые, нежные, горькие и радостные, и словно в гадком дегте испачканные серые, стылые, несчастные тридцать последних лет.

- Убил...

Не было сомнений: он знал, кто я, знал, о чем я, - и на лице парня отразилось такое неподдельное искреннее страдание, такое сожаление о содеянном, что я больше не нашлась, что сказать - упала на четвереньки, положила голову на ладони и, раскачиваясь на коленях и локтях, выливала слезами всю злость и обиду, что накопились за тридцать последних лет. Выплакивала похороненную вместе с сыном часть души, наполняла слезами зияющую дыру в груди. Отпускала то, что не в силах была изменить.

Я не знаю, сколько прошло времени, но когда я встала (парнишка поднял меня), то слез больше не было.

- Я тебя прощаю, - сказала я убийце с таким достоинством, какого никогда не ощущала при жизни. - Я прощаю тебя!

А он лишь поджал губы, скривился готовый заплакать и кивнул. Благодарно. Он-то себя не простил.

"Что ж, должно быть, это справедливо", - подумала я тогда, и в секунду зал опустел.

- Полагаю, моя задача выполнена, - счастливо улыбнулся провожатый, и я от этой улыбки разомлела вся. Почувствовала себя такой наполненной, целой, спокойной, даже помолодевшей.

- Спасибо, - сказала с чувством, и мужчина вспыхнул мириадами искр, оставляя после себя легкий запах озона, свежести, словно после грозы.

Я моргнула. Зал вновь наполнился людьми, незнакомыми мне, чужими. А где-то далеко манило, звало к себе место, откуда все началось.

На постаменте впереди стоял молодой человек с широко распахнутыми глазами. Вытянув вперед руки, он трогал пустоту. Для парня, видимо, свет еще не появился, а у меня было время рассмотреть ведомого.

Невысокий, коротко-остриженный, почти лысый, с острыми чертами лица. Он нехарактерно, как мне кажется, для невысоких ребят такой комплекции, сильно сутулился и весь напоминал странно побледневшего крота.

Я мягко улыбнулась ему, преисполненная спокойствия. Горе отпустило, впервые за долгое время ничто не глодало изнутри. Разве это не повод порадоваться, поделиться умиротворением?

- Где я? - спросил парень, щурясь. Он, очевидно, различил мою фигуру.

Голос у него был низкий, красивый, но какой-то холодный. Должно быть от страха.

Я обернулась и показала рукой его знакомых.

- Здесь все, кого ты когда-либо знал, ждут прощания. Здесь можно восстановить справедливость, которой не было при жизни. Я проведу, расскажу, что знаю. Как тебя звать-то, милок?

Меня охватила неестественная эйфория от происходящего. Словно в наркотическом дурмане. Я чувствовала себя легкой и помолодевшей лет на пятьдесят. Потрясающее чувство.

- Ааа, - хмыкнул парень, ухмыльнулся радостно, прищурился. - Прям все-все?

Он говорил развязно, помогал себе руками, а в глазах таился страх и что-то еще, чего я не могла сразу разгадать. Наверняка, в другое время он был бы неприятен, вызвал волну раздражения, осуждения и даже отвращения. Но не теперь. Сейчас в душе царил мир, и не было нужды впускать в него этого человека. К тому же, я так думала, скоро и у него все наладится.

А меж тем парень, сложив руки за спиной и ссутулившись, быстро пробежался вдоль стоящих в шеренгу людей.

- Мать! - кивнул. - Папаша!

Хмыкнул.

- С ними можно контактировать, - подсказала я. - Делай, что душа велит.

- Кон-так-ти-ро-вать, - передернул он противно. - Оооо, шеф! - сказал громко, встал и задумался на минутку.

Потом прыснул весело, воровато обернулся, кивнул, что понял мои слова, снова улыбнулся. Гаденько, как крыска. И... плюнул в лицо статному мужчине в классическом костюме.

"Шеф" - очевидно властный мужчина лет пятидесяти с крупным носом и пухлыми губами - мгновенно ожил. На лице отразилось омерзение вперемешку с гневом. Он выпучил глаза, и попытался было схватить парня за грудки, но руки прошли сквозь тело. Мужчина недоуменно сжал и разжал ладонь, отстранился испуганно.

- Даже так? - довольно заржал мой подопечный и отвесил начальнику звонкую пощечину.

Шеф попытался закрыться рукой, но ладонь парня прошла сквозь преграду без сопротивления. Так продолжалось некоторое время. Он плевал, бил, колол неспособного защититься или даже отойти мужчину, и хохотал, как демон. Это доставляло молодчику удовольствие. Странно, право слово.

И тогда я, бессильная отвернуться, ощутила какой-то укол досады, на миг помутивший покой, умиротворение и радость жизни.

Наконец, парню надоело потешаться над начальником, и он двинулся дальше. Я отметила, что он даже немного выпрямился. Это казалось хорошим знаком - значит стало легче на душе. Я подумала мимолетно - какие гадости, должно быть, делал ему начальник - и тут же забыла об этом.

Паренек прошел пару рядов, потом встал и, по-цыплячьи вытянув шею, осмотрел видимые ряды.

-К-к-к, - щелкал при этом языком, словно курей приманивал. Смешной.

Потом он кого-то увидел и вдруг решительно сорвался с места. Я поспешила следом, хотя с трудом поспевала и даже чуть не потеряла мальца из виду, хотя, думаю, это было бы невозможно.

На полпути он щелкнул снова, резко развернулся и пошел назад. Все эти перемещения - хаотичные, дерганные - для меня значили одно: запутался парень, сам не знает, чего хочет. А он меж тем, вполне уверенно вернулся к отцу - помятому мужику в китайской синтетической футболке с вышитым логотипом и черных брюках - и без тени сомнений снял с пояса ремень.

- Ну что, папаша? Поквитаемся? - спросил едко, а затем пнул отца в живот.

Тот, конечно, согнулся пополам и тогда сын ударил сверху. Когда отец оказался на коленях, парень задрал его футболку и принялся хлестать бляшкой ремня по спине. Я наблюдала.

Помню, в тот момент слегка нахмурилась, может вздохнула грустно и как будто даже испугалась немного. "Сколько же в нем ненависти накопилось!", - подумала с жалостью. Той же гадкой жалостью, которой обласкал меня провожатый.

А отец - молчал! Он не пытался защититься и даже не пискнул, когда металлическая пряжка отзвякивала от хребта. Тонкие, обветренные губы посинели от напряжения, по лицу черному от въевшейся пыли, покатился пот, но он молчал. Парнишка старался бить сильнее, выбирал самые уязвимые места, выбился из сил, но не услышал и стона.

"Удивительно!", - подумала я, восхищаясь стойкостью и силой души незнакомого человека.

Когда сын прекратил избиение, отец лишь обессиленно завалился на бок и закрыл глаза. Спина алела от крови. Парень вставил мокрый ремень в штаны и вытер об одежду отца руки.

- Вот и помалкивай дальше! - выплюнул досадливо и зло. Малец ожидал мольбы.

Ему не было стыдно или неловко. А неудача только распалила. Он медленно, с нездоровым блеском в глазах осмотрел несколько ближайших человек, и вдруг лицо исказила такая гримаса, что захотелось отступить на шаг.

- Ух, ты, - медленно и холодно проговорил он и пошел к высокой девушке, попутно пиная всех и каждого в ряду, - и краля здесь...

Где-то внутри приглушенным треском отозвалось предчувствие беды.

- К-к! - щелкнул парень и вот уже перед ним темноволосая девчушка в простой неброской одежде: джинсы, кеды, бадлон, да какая-то несуразная кофточка поверх. Все дешевое, местами не очень умело зашитое, но чистенькое, аккуратное. Глаза густо подведены, глядят вдаль, и губы вишневые.

Малец встал перед ней и выгнулся дугой, глядя оценивающе, свысока.

- К! - новый щелчок языком.

Тут он, наконец, впервые обернулся ко мне и спросил панибратски, словно его предыдущие действия могли нас сблизить, связать:

- Что душе захочется, говоришь? Все-все?

Я кивнула, не видя смысла отвечать.

- Отвернись, - приказал он.

- Я не могу, - ответила спокойно, но где-то далеко вновь уколол страх, - У справедливости должен быть свидетель, - повторила некогда услышанное.

- Даже так, - изогнул он бровь. - А может ты та еще извращенка, а, старушка?

Старушка.

Я взглянула на свои сморщенные руки, словно только сейчас вспомнила, что далеко не молода. Впрочем, так и было - после ухода провожатого я будто скинула лет сорок, но теперь вновь ощутила себя дряхлой.

Он подленько хихикнул и принялся расстегивать штаны.

- Что ж, так даже интереснее...

Треснули нитки дешевенькой кофточки. Девушка не сразу, но закричала, а в зале не раздалось и звука. Она просто открывала рот, как рыба. Лицо перекосило от ужаса, страха, от понимания надвигающегося позора.

Он повалил жертву одним ударом, просто сбил с ног и шумно запыхтел, залезая сверху.

- Что...недостаточно хорош, значит?.. - приговаривал, стягивая с девушки джинсы. - Сейчас глянем, кто из нас недостаточно хорош!

Он криво ухмылялся, оголяя сокровенное, но потом вдруг отпустил джинсы, а в следующую секунду, не дав очнуться, схватил девчонку за волосы и потянул к себе. Она накрыла ручонками его ладони, пытаясь подняться, хотя бы на колени. По щекам текли слезы боли и стыда.

- Не надо, - шептали губы, не издавая и звука. Взгляд девушки метался ни за что не цепляясь, не находя, где попросить помощи - видимо, она не могла видеть присутствующих.

А он смеялся. Зло, холодно, торжествующе.

Не знаю, до сих пор не понимаю, откуда в моей руке появился нож. Возможно, я так и держала его все это время.

Глядя на гаденыша, изуродованного жестокой усмешкой, не в силах отвести глаза, я прокручивала в голове:

"Это не мое дело. Не моя справедливость. Он волен делать здесь, что сочтет нужным. Он имеет право обрести спокойствие".

Насильник вытащил из штанов свой сморчок - паскуда! И я вновь занесла неверную руку, с зажатым ножом для удара. В тот миг вернулась тяжесть бренного тела, боль старой поясницы.

Как сигнал, раздался истошный, оглушающий крик - девушка молила.

Я не знала толком, что произойдет дальше, сработает ли "маневр"? Есть ли у меня возможность, прикасаться к парню или будет как с его людьми?

И в первый миг нож пошел сквозь тело, словно не задевая, а затем вдруг резко остановился. Острейшее лезвие спряталось по самую рукоять в шее, как в масле. Фантомная кровь из сонной артерии принялась хлестать под напором несуществующего сердца.

Парень посмотрел на меня удивленно, и как мне кажется сейчас - с благодарностью, а в следующий миг все моргнуло яркой вспышкой, вдохнуло и исчезло, осыпалось ошметками, развалилось на куски и, словно в калейдоскопе, собралось заново в пустой зал, пропахший влажной землей.

И я осталась одна.

Что же я наделала?! Убила душу?

Правильно ли поступила? Имела ли право вмешаться? И если нет, то почему смогла? Где он сейчас? И что со мной будет?

Было много времени подумать об этом. Я исписала бесконечность зала рассказом о своей жизни. В пустоте и одиночестве за целую вечность в бренном болезном теле. Я устала. Переписывая в миллиардный раз историю, каждую секунду бесконечности вновь переживая все случившееся. Хотя она меняется, раз за разом, что-то новое рождает в душе, новые вопросы - новые ответы. С каждым рассказом меняюсь я и вот сейчас думаю:

"Обрела бы я покой, случись ему исполнить свою справедливость?".

Женщина села и опустила руки.

Сейчас у меня есть ответ. И вот что скажу: если справедливость субъективна, то было бы нечестно терпеть это зрелище. Это несправедливо по отношению ко мне. Я мать своего сына и этим горжусь. Теперь я понимаю, почему Сашка поступил так в свое время: для некоторой справедливости не должно быть места во Вселенной, даже если это означает, что мне придется заплатить.

- Я бы сделала так снова!

И стоило только утвердиться в этом, как мир снова моргнул, рассыпался искрами. Запахло озоном. Пустой зал заполнили новые люди.