Млечный Путь № 3 2021

Далия ТРУСКИНОВСКАЯ
Ономаст

Марина ушла - ни с того, ни с сего, без всяких объяснений, без единого скандала. Просто пришел домой - а ее нет. И нет, и нет, и нет! И телефон отключен. И подруга Оксана ничего не понимает. И драгоценная будущая теща блеет в трубку, как помирающая коза!

Я невнимательный, да. Я не сразу заметил, что из прихожей пропала ее обувь. Я не сразу догадался открыть шкаф. И посмотреть, что на шкафу, тоже. А там лежал ее большой чемодан на колесиках, в него всю Маринку можно было уложить. Значит, сама сняла этот жуткий чемодан, хотя всегда просила меня, и все в него сложила, и уехала.

Куда?!.

За что?!.

Я перебрал все свои грехи за последнюю неделю. Ни одного конфликта. Все, что ни скажу, возражений не вызывало. Когда я забыл купить кефир и творог - ни слова не сказала; ну, забыл и забыл. Видела, что я устал, и в постели просто отворачивалась лицом к стене, пожелав спокойной ночи.

Сперва я и не понял, какая это беда. Жили мирно, практически не ссорились, так бы и дальше жить. Я привык. Все было хорошо.

С Маринкой было хорошо, спокойно, без Маринки стало плохо. Да, я тугодум. Я не сразу осознал, до какой степени мне ее не хватает. Привык жить с неглупой, хозяйственной, красивой женщиной. Привык, что в холодильнике всегда можно найти что-то вкусное. Привык - вот прихожу с работы, она спросит, как день прошел, я отвечу - да, вроде, ничего. Поужинаем, кинишко посмотрим, или каждый в своем компе - любимый сериал. В душ по очереди сходим, сперва - я, потом - она. Я еще игрушку погоняю, потом ложусь в постель, а там - Маринка.

По-моему, идеально.

Я хотел на ней жениться, да! Не сейчас, немного погодя. Я знал, что мы прекрасно уживаемся вместе и сможем хорошо прожить до гробовой доски. И детей когда-нибудь заведем, все будет, как у людей. Мальчика и девочку.

Меня даже будущая теща вполне устраивала. Спокойная, рассудительная. Чего еще желать?

А Маринка ушла.

Я утром поехал к ней на работу. Так она уволилась! Ничего мне не сказала, просто уволилась. Значит, это бегство подготовила по меньшей мере за две недели. Тут я начал припоминать - в эти две недели она ведь меня ни разу не поцеловала. Ну, подумаешь, не тинэйджеры ведь, чтобы постоянно целоваться. Ужин и завтрак-то все это время готовила!

Нормальная семейная жизнь... Как это теперь говорят - притерлись...

И вдруг, без объявления войны! Хоть бы какой жалкий скандалишко!..

А вот то, что произошло дальше, уже не лезло ни в какие ворота.

Дело в том, что до Маринки у меня не было такой постоянной женщины, которую я бы охотно поселил в своей квартире. Она - первая. Мы прожили вместе два года. Все ведь было хорошо!

И вот она ушла.

У меня есть Семенов, Валька Семенов, мы еще в детском саду на одном горшке сидели. Семенов сказал: напейся до поросячьего визга, а потом выкинь эту дуру из головы. Но у меня с алкоголем сложные отношения, не умею я пить много и радостно.

В общем, было мне плохо, и все это, как я теперь понял, прекрасно видели.

Была у нас в отделе снабжения Аллочка. Мы все подшучивали - ее родители когда-то в честь Аллы Пугачевой назвали, так пусть наконец запоет! Но ей не то что медведь - слон на ухо наступил. Так все говорили. Ну, такая Аллочка, ничего особенного, спокойная, вообще хорошая. Исполнительная, аккуратная. Никакого хватания звезд с неба.

Вот как так вышло, что она осталась у меня ночевать?

И потом как-то так получилось, что она сперва оставалась у меня на выходные, потом поселилась. Я не то чтобы не любил ее - мне с ней было хорошо, ей со мной было хорошо, чего же еще надо? Жениться я, правда, не собирался, ну так и она о свадьбе ни разу не заговорила.

Я к ней привык и уже не обращал внимания на ее нос. Ну, длинноват, подумаешь, событие. Это лишь при первом знакомстве видишь нос и очки. В постель-то она без очков ложится.

Хорошо жили, она нормально готовит, и по хозяйству - шустрая. Маринка, правда, лучше готовила... Даже вместе ездили отдыхать в Крым.

Два года спустя сидим мы, ужинаем, и вдруг она говорит:

- Я так больше не могу.

После чего уходит ночевать на раскладное кресло.

Я ничего не понял. Даже, кажется, подумал, что у нее эти самые дни. Ну, ладно, я же не дурак, соображаю - в такие дни у женщины активизируются все ее тараканы. Ни слова не сказал, не стал усугублять.

Ну, в общем, вскоре Аллочка от меня ушла. Аллочка! Маринка - та хоть красавица была, она всегда всем нравилась, она знала, что всегда найдет себе мужчину. Но Аллочка?!.

Я честно пытался ее расспрашивать: в чем дело, что случилось? А в ответ одно: я так больше не могу. Я ей: но нам же хорошо вместе. А она мне: плохо! Бред какой-то.

Потом была соседка Света. Сперва приходила чаю попить, на бывшего мужа пожаловаться, потом стала оставаться почти на всю ночь - утром ей малыша в садик вести, а садик - какой-то особенный, на другом конце города, так что она в третьем часу от меня уходила, спала дома.

И однажды перестала приходить. Я ей позвонил, а она мне: ты больше не звони, я замуж вышла. Ничего себе, а? Неделю назад мы спали вместе, а сейчас она вдруг замуж вышла! Ну, хочешь врать - ври, твое право.

Семенов, узнав эту новость, сказал:

- Ты таких Светок себе целый батальон найдешь. Я же вот нахожу.

Семеновские женщины - это особая история. Они все старше него лет на десять. Естественно, жениться на них он не собирается. И, скорее всего, это они его находят. А убедить Вальку Семенова можно в чем угодно. Наверно, они ему говорят: ты меня выбрал, ты такой умный! У меня есть бывший одноклассник Юрка - так его подруга при мне только это ему и талдычит: ты умный, ты талантливый, у тебя все прекрасно получается. А он и доволен.

- Да не хочу я никого искать, - ответил я. - Никакой мне батальон не нужен. Нужна нормальная баба, с которой можно жить. А они все какие-то бешеные...

И тут Семенов такое брякнул - я чуть с табуретки не слетел.

- Тебя, - говорит, - сглазили.

- Ты, - спрашиваю, - с дуба рухнул?

- Точно, - говорит, - сглазили. И ни с кем ты жить поэтому не можешь.

- Семенов, - говорю я, - тебя клюнула птица недоперепил? Сглазили! Ты еще скажи - порчу напустили!

Я понятия не имел, что у него башка полна такой ахинеи! А он, оказалось, ходил к экстрасенсу и к сестре своей бывшей тещи, она после того, как у нее муж сбежал, стала крупной специалисткой по заговорам и всякому бабьему колдовству. Другой вопрос - зачем его туда понесло. Но ему внушили, что он жертва сглаза, он поверил и выложил пять тысяч рублей за какой-то идиотский обряд. Внушаемый, блин...

Он всегда был такой. Матушка его, тетя Таня, за голову хваталась: ну, разве можно быть таким доверчивым? И ведь не дурак.

Ну, значит, живу дальше. Жду, пока прибежит обещанный Семеновым батальон. А батальон, похоже, ушел на большие маневры или вообще на войну. И не вернулся. Все твердят, что у нас на одного взрослого мужика приходится по меньшей мере три оголодавшие бабы. Ну и где они?!.

Никто больше не пытается у меня поселиться. В контору взяли каких-то молодых девах, так они на меня даже не смотрят. Я даже сам пытался как-то поприставать, одну повел в обеденный перерыв в нашу кафешку, угостил. Вижу - что-то она недовольна, разговор не поддерживает. Другую пригласил - эта как раз говорящая попалась, только фиг поймешь, о чем это она. Я не сразу понял, что о японских мультиках. Девке по меньшей мере двадцать пять, а она - о мультиках. Значит, и эта не подходит...

И что еще меня раздражать стало - девчонки.

У нас школа поблизости, возле школы - какой-то дворец детского творчества, что ли. И вот, по меньшей мере, два раза в неделю я их встречаю. Бывает - утром, я на работу иду, они в школу бегут, перекрикиваются и хохочут. Бывает - вечером, из этого самого дворца бегут. Я пакет с продуктами из "Корзинки" домой тащу, они меня обгоняют. Тоненькие такие, ножки - с мой палец толщиной, и бегут мимо меня, как мимо пустого места. Ну, понятно, я для них - старый трухлявый пень, но обидно-то как... вот так и время мимо меня пробегает, и годы мои убегают, и ничего с этим не поделаешь...

И вот иду я по набережной. То есть, как иду? Перехожу от бара к бару, ищу хорошее нефильтрованное пиво. Имею право в пятницу вечером выпить пива? А навстречу мне - Маринка. Прочем не одна - катит коляску с ребеночком, бабы таких называют годовасиками. Ну, думаю, наконец-то набегалась и замуж вышла. А к ней подъезжает на самокате парень лет девяти и начинает ее раскручивать на какое-то хитромудрое мороженое. И тут до меня доходит: батюшки, да ведь десять лет прошло! Даже чуть больше. Десять лет назад она от меня ушла. И вот у нее сын совсем большой, второй - в коляске, кольцо на пальце, все, как полагается.

Десять лет!

Я ее увидел - и она меня увидела, остановилась. Ну, не о погоде же говорить.

И я ее прямо спросил, что это такое было? Что я делал не так?

- А это смотря с чьей точки зрения, - отвечает Маринка. - С мужской - ты все делал правильно. Ты поселил у себя женщину, от которой получал все, что тебе нужно, и развивать эту историю тебе было уже незачем. Подумай сам - какого черта жениться и паспорт пачкать, если и без этой бюрократии с тобой каждый вечер ложится в постель красивая женщина?

- Так, - говорю, - еще раз, сначала. Ты же знала, что мы поженимся.

- Откуда я это знала?

- Разве я не говорил?

- Нет, солнышко, не говорил.

- Значит, хотел сказать. Я же к твоей маме знакомиться ходил...

И вот тут она мне:

- Так, еще раз, сначала. К маме я тебя два раза приводила, один - помочь старую мебель вытащить и выкинуть, другой - привезти ей новый телевизор. На этом основании мы с ней должны были понять, что ты на мне вот-вот женишься?

- Не вот-вот, а со временем...

- Если ты два года откладывал это событие, то мои шансы были на нуле. Но, к счастью, на тебе свет клином не сошелся.

Я понял - мы все это время говорили на разных языках. Но тут уж ничего не поделаешь - такую женщину, как Маринка, сразу подберут.

- А ты-то как? - спрашивает Маринка. - Все еще один?

- Да вот так как-то, - отвечаю. - Не могу найти тебе замену, Мариночка.

Она смотрит на меня как-то странно и говорит:

- А я больше не Марина.

- То есть как?

- Я теперь Инга.

- Почему вдруг Инга?

- Потому что это и есть мое настоящее имя. Мариной я была по ошибке. Как только перестала быть Мариной - сразу встретила Олега. И все у нас сложилось и срослось.

- Ты бы его и так встретила.

- И гипотонию я сразу вылечила. Даже не поняла, куда она подевалась.

- Что?

- У меня всегда было пониженное давление, ты что, забыл?

Я понятия не имел, что у нее проблема с давлением. Может, она и говорила, вспомнить уже невозможно.

- И шрам на спине у меня пропал.

Вот шрам я помнил. Маринка в детстве откуда-то свалилась и попала на ржавый железный штырь, хорошо еще, что жива осталась.

- В общем, все на свете должно иметь правильное имя. СВОЕ имя. А если носишь чужое - не будет тебе удачи. И хуже того - ты вроде вора или воровки. Какая-то женщина должна быть Мариной, а это имя - у тебя. Вот мое освободилось - и сразу же оно перешло к очень хорошей девушке.

- И что, она тут же вышла замуж?

- Наоборот! Сбежала из дома. Ей мать с бабкой соседа в женихи присмотрели, знаешь, такой мальчик из хорошей семьи, что мамочка скажет - то он и делает. Самая гадская порода. А она всегда была тихая, робкая, чуть не позволила себя с ним обвенчать. И тут-то...

Маринка замолчала.

- Что - тут-то?

- Встретила хороших людей. Причем случайно, стояла на почте в очереди за посылкой, ей тетка в окошке говорит: вот тут пишите, имя, фамилия... И она пишет, а сама бормочет: Э-ле-о-но-ра Ко-ва-ле-ва... Вдруг ее по плечу хлопает мужская рука, и незнакомый дяденька говорит: никакая ты не Элеонора. Она испугалась: а кто же я? Он ей: ты Марина, поняла? Марина! И тут у нее словно глаза открылись. Она это так описала: все вокруг было скучное, одинаково тусклое, и вдруг стало ярким. А дяденька ей: когда все наладится, подарочек мне занесешь. Поскольку ты та еще недотепа, то с тебя всего пять тысяч, вот визитка.

- Ни фига себе... - пробормотал я.

- Посылку она домой принесла, собрала сумку, и через полчаса ее там уже не было. Документы поменять, оказывается, не проблема, было бы желание. Теперь живет с хорошим парнем, он яхтсмен, они вместе на яхте ходят, и она счастлива. И характер совершенно поменялся. Пять тысяч рублей она, конечно, занесла. Боялась, что как этот дядька ей имя дал, так и отнимет. Так что, если еще когда встретимся, зови меня Ингой. Пока! Удачи!

Она ушла, а я остался стоять, как фонарный столб.

Надо же, думаю, какая фантастическая ахинея. Главное - Семенову не рассказывать, а то он в эту историю с именами уверует, тогда - пиши пропало. Решит, что он теперь не Валентин, а какой-нибудь Павсикакий.

И, разумеется, я все ему рассказал.

- А, знаешь, в этом что-то есть, - заявил Семенов. - Вот ты у нас - Михаил. Мишка. Топтыгин.

- Ну и что?

- Не знаю. Но тебе, наверно, нужно быть Артемом.

- Совсем ты сдурел. Чем плохо быть Михаилом?

- А чем хорошо? Тебе когда в последний раз зарплату повышали? И телефоны у тебя не живут. То на камень уронишь, то в ванне утопишь. Ты на них уже кучу денег протратил.

- А ты свой смартфон вообще в магазине на кассе оставил.

- А ты вспомни свои приключения с "белочкой"! Сколько она из тебя денег выкачала?

Это он про мою машину, старый "гольфик" невнятно-серого цвета, который еще Маринка прозвала "белочкой". День, когда я его продал, был чуть ли не самым счастливым в жизни.

- А ты даже права получить не удосужился. Два раза ведь платил за курсы, и что?

- А ты когда отпуск летом получал? А?..

В общем, он меня разозлил. И на следующий день я пошел к своему начальству, Стасову, - просить о прибавке.

Вот там, в кабинете Стасова, я вдруг понял одну вещь. Когда он скучным голосом спросил, за какие трудовые подвиги давать мне прибавку, я уставился на него и увидел вместо лица каменный блин.

Как нужно говорить с каменным блином, чтобы он тебя услышал и понял? Нужно спокойно перечислить ему все, что мной сделано за последние полгода? Или треснуть кулаком по столу? Или пожаловаться, что на лекарства денег не хватает? Что нужно сделать, чтобы блин стал человеком?

Так что - он всегда таким был, а я не замечал, что ли?..

Начальство было, в сущности, неплохое. Виктор Иванович. Стасов. Лет под полтинник. Лысый. Пьет в разумных пределах. Женат, двое детей, оба... обе?.. Кто там у него, мальчики, девочки?..

Каменный блин.

Весь остаток рабочего дня я наблюдал за нашей командой. Как-то же смогла Юлька убедить его, что ей нужна прибавка. И Рома как-то сумел ему объяснить, что хочет работать не в отделе сбыта, а у нас, в техподдержке. Как это у них получилось? Они что, какие-то особенные?

Юлька самая обычная. Когда вечером все идут с работы, таких Юлек по тротуару - косяки, все в одинаково коротких офисных юбочках, все с похожими стрижками. Рома... Ну чем, чем отличаются друг от друга высокие тридцатилетние парни в очках?..

А потом за четверть часа до конца рабочего времени я разозлился и сел гонять танчики. Думал, сорву злость, подбив парочку вражеских. Но не получилось.

И наконец-то я убедился - со мной что-то не так.

Я не такой, как все.

У меня две руки, две ноги, два уха... Но я не такой, как Ромка и даже как Семенов.

Почему?

Советоваться с Семеновым я не стал - пошлет либо к экстрасенсу, либо к психотерапевту. А я о них читал. Уложит такой тебя на кушетку и станет спрашивать, любила ли твоя бабушка соленые огурцы. Наверно, нужно, чтобы со мной кто-то поговорил. Но не психотерапевт!

И я вспомнил Маринку, которая теперь Инга.

Она не сама додумалась имя менять. Кто-то ей эту систему объяснил. С кем-то она поговорила, рассказала обо мне, наверно...

Откуда-то она ведь знает про ту Элеонору, которая стала Мариной!

Мне ведь немного нужно. Пусть научат, как говорить с начальством!

С Аллочкой мы все это время почти не разговаривали. Во-первых, не о чем, а во-вторых - зачем? Здоровались, правда. Мы ведь без битья посуды расстались.

И вот стоим мы с Юлей в нашей курилке, смолим потихоньку. У нас обеденного перерыва нет, каждый имеет свои законные полчаса, можно вовсе не пообедать, а уйти пораньше. А мы старались поесть быстро, чтобы потом минут десять посидеть в курилке. Смолим, значит, кости ближним перемываем, и вдруг она говорит:

- А ты знаешь, что наша Аллочка уезжает в Швейцарию? Уже подала заявление, с завтрашнего дня увольняется.

- Замуж, что ли, туда выходит? - спрашиваю.

- Нет! Ее туда берут в хор!

- Куда-а-а-а???

И тут выясняется - у нее, оказывается, музыкальное образование и хороший голос. Просто мы ничего в голосах не смыслим, нам казалось - пищит, как несмазанная дверь. Ей как-то на это намекнули, посмеялись, и она при нас больше не пела. И вот она познакомилась с какой-то теткой из Швейцарии, и та ее туда забирает. Аллочка будет петь в хоре, еще - в церковном хоре, ассистировать на уроках вокала, ездить с гастролями по всей Европе. И, чего доброго, наконец-то выйдет замуж.

Надо же, думаю, сколько с ней прожил, а про музыкальное образование не знал. И голос - как голос...

- А самое интересное - вся эта радость началась, когда она покрестилась, - говорит Юля. - Что-то накатило на нее, пошла в церковь и покрестилась. Так что теперь она даже не Алла.

- А кто?

- Илария. Только ты никому не говори.

И тут меня осенило - так вот где имена меняют!

Ничего не сказав Вальке Семенову, отправился я в церковь. Впервые в жизни. Подкараулил дедушку в мантии и говорю ему:

- Святой отец!..

А он мне:

- Тут так обращаться не положено, это у католиков святые отцы, а я просто отец Амвросий, говори мне "батюшка", этого хватит.

Я ему и сказал, что хочу покреститься. Он затеял разговор - хотел понять, для чего мне это. Я сперва признался, что ни в какого бога не верую, потом - что нужно имя поменять.

- Крестить тебя я не стану, - сказал этот отец Амвросий. - У тебя какая-то мутная магия на уме. Выбрось ее из головы, слышишь? И чем тебе твое имя не угодило? Это архангельское имя. Ты хоть знаешь, что есть архангел Михаил?

- Может, это имя кому другому удачу принесет, а я его зря занимаю, - ответил я.

И тут он задумался.

- По-твоему, количество имен в мире постоянно? И должно всегда быть, скажем, двести тысяч Михаилов? И Михаилом можно называть, когда имя освободится?

- Откуда я знаю! Может, и так.

- Сам додумался?

Вот тут я уже не знал, что ответить. Вроде бы сам - а вроде с Маринкиной подачи.

- Хорошо. Вот недавно вдруг вошло в моду имя Богдан. То не было ни одного, а то - все хотят, чтобы дитя окрестили Богданом. Это как понимать?

- Может, имя отдыхало, сил набиралось? А теперь ему дети понадобились?

- Иди, иди отсюда! Вот эзотерики мне еще не хватало! Мало мне дур, что приходят, чтобы через крещение порчу снять!

Он не то чтобы меня выпроводил, а показал, что говорить об именах больше не желает.

В церковь я пошел в воскресенье днем. И днем же оттуда вышел, причем в самое обеденное время. Жрать захотелось - прямо сил нет. Иду по Речной и головой верчу - ищу хоть какую забегаловку. Готов беляши с кошатиной сожрать. И вижу вывеску - "Прасад". Притормозил...

Выходят оттуда два... две... не понять! В каких-то желтых юбках! И бусы на шее. И пятно на лбу у каждого... каждой?..

Тут до меня дошло - это же кришнаиты. И у них тут, похоже, едальня.

Любопытно же! Зашел и обалдел.

Там длинная стойка со всякими мисочками, судки с горячим, парень накладывает на тарелки и выдает. За кассой сидит женщина в индийском сари, гладко причесанная, тоже с пятном, и эта женщина - наша бухгалтерша Катя, которую мы два года назад на пенсию провожали. Ну, разве не бред?

Я подошел, поздоровался. И, поскольку с пожилыми дамами разговаривать научился, сообщаю:

- А вы, Катенька, совсем не изменились.

- А я больше не Катя.

- А кто же?

И тут она не произносит, а выпевает слово, повторить его я бы и за деньги не смог. Именно выпевает. И вдруг я понимаю, что повторить-то не могу, а пропеть "ля-ля-ля" - могу. Более того - я слышу эхо этого слова, как будто оно от потолка отразилось.

А ведь я отродясь не пел. И желания такого вообще не было. Нет, вру, пел - когда наш коллектив в целях сплочения год назад вывезли на пикник. Мне потом про это рассказывали - чуть со стыда не сгорел.

Бывшая Катя помогла мне составить из всех этих мисочек и судков настолько сытный обед, что я его еле доел. Я думал, если кришнаиты вегетарианцы, то питаются впроголодь, какая сытость от растений? Оказалось - такая, что меня прямо за столом разморило, и я чуть не заснул.

Потом я вышел на Речную и понял - нужно как следует прогуляться, чтобы все эти салатики с жареными овощами как следует утряслись в желудке. И вышел я на нашу набережную. Она у нас длинная - пока из конца в конец пройдешь, опять проголодаешься.

Иду - а мне навстречу, как и полагается в воскресенье, родители с детишками. У нас к набережной примыкают всякие детские площадки, там же кафешки, в которых четыреста сортов мороженого.

Иду...

И вдруг мне становится страшно. Дети-то все одинаковые!

На них на всех какие-то пестрые одежки, а лица - с вытаращенными глазами и открытыми ртами. Одинаковые, чтоб я сдох!

Смотрю на взрослых. Вижу ровный строй моих начальников. Головы - каменные блины.

Я зажмурился до дрожи. Открыл глаза - вроде бы люди идут, вроде бы разные, но я не уверен.

Попытался осознать, что в них разного. Первое - цвет штанов. Так, длина штанов... Юбка! Единственная на всю набережную!

Я понял - дело не во мне, дело в них. Они сами хотят быть одинаковыми. И я - тоже.

Я хочу быть одинаковым.

Я хочу жить, как все. Чтобы дома была женщина, чтобы когда-нибудь мы с ней поженились и завели детей. Чтобы зарплату прибавили. Чтобы слетать со своей женщиной летом в Турцию. Чтобы - как все.

Так, сказал я себе, так, что в этом плохого? Я что, резать маленьких детей хочу и жарить их себе на обед? Я хочу жить нормальной жизнью...

Если бы Аллочка вернулась, я бы, наверно, на ней женился. Она тоже хотела быть, как все: чтобы свой муж под боком, своя квартира...

А теперь поет в хоре и катается по всей Европе!

Иду, значит, и думаю - почему я так плохо с Маринкой поговорил? Мог бы спросить, за кого вышла замуж, где работает. Ведь сразу, сразу выскочила!

Кто он? Чем он лучше меня?

Иду и думаю. Ничего себе воскресенье выдалось - все нормальные люди пиво пьют, а я думаю. И, главное, о чем? Вообще непонятно о чем. И даже перестал людей замечать - так самозабвенно думаю.

Даже забыл, что хотел позвонить Семенову. Мы же договаривались вместе пивка выпить.

Иду, значит, а по реке параллельно мне идет речной трамвайчик, мой ровесник. Там музыка играет. Вспоминаю - где-то слыхал, что эти трамвайчики можно нанять, чтобы на них свадьбу отпраздновать, и хоть целый день катайся, были бы деньги.

Музыка там, на свадьбе, какая-то совсем древняя, наверно, дед с бабкой женятся...

И тут слышу:

- Мишка!!!

Я чуть не подпрыгнул.

А это, оказывается, Валерка, одноклассник. Катит коляску, рожа довольная.

- Мишка, - говорит, - это ж надо, где встретились! В одном городе живем, сто раз могли в центре встретиться, а вот ведь - на набережной!

- Твой? - спрашиваю, показывая на коляску. Что там в ней лежит - не понять, мальчик или девочка, но как-то правильнее предположить, что сын.

- Мой! - с гордостью отвечает Валерка. - Вот, дождался!

- Как сына назвал?

- Сына?! - тут он как заржет. - Мишка, это внук! Представляешь? У меня - внук! Лелька в девятнадцать замуж выскочила и сразу родила! Мишка, я дед!

- Ты, наверно, один из всех наших - дед.

- Почему? Толян тоже рано женился, стал дедом. Настя - давно бабка. Ты что, ни с кем из наших не пересекаешься?

А я пересекся с речным трамвайчиком, где деда на бабке женили. Выходит, и мне пора жениться на какой-нибудь бабке. И чтобы на свадьбе играла музыка времен первой мировой.

Так это что же - молодость кончилась?

Я же всегда был молодым, я должен быть молодым. Мне всего сорок три.

И Валерке - сорок три...

Я пристально посмотрел на него. Лицо как лицо, молодостью не блещет, старостью не поражает. Ну, нормальное лицо женатого мужика, которому некогда думать о глупостях. У него дети, внук вон родился, у него жена... тоже, наверно, ей чуть за сорок, если бабушка...

Располнела, красит волосы... грудь уже никакая...

Он каждый вечер ложится в постель с бабушкой. А я? Нет, я с бабушкой не лягу, как-то оно стремно, а с кем?

После Светки у меня ведь никого не было.

Вот ведь оно как...

Свадебный трамвайчик плыл себе и плыл, Валерка укатил коляску с внуком, а я брел по набережной со скоростью километр в час. Брел и думал: а вот любопытно, у всех Михаилов так странно складывается жизнь, или я - единственный? Но если я не Михаил, а на самом деле Владислав, то как складывается жизнь у прочих Владиславов?

Маринка заразила меня этой умственной игрой с именами. И я уже никуда не мог от нее деться. Вот Валерка - ему хорошо, он доволен, значит, ему досталось его собственное имя. А у Семенова вечно какие-то болячки. И ростом он не вышел, и в плечах узковат, и может хоть казан плова в одно рыло съесть, а веса не прибавляется, он тощий, будто его голодом морят. Значит, он - не Валентин? Нужно найти хоть одного Валентина, чтобы потолковать... Но где гарантия, что он - настоящий Валентин?

У Семенова для таких рассуждений было хорошее слово "метафизика".

Иду я, значит, погруженный в метафизику, и краем сознания воспринимаю музыку времен первой мировой. А она, музыка, идет таким ровным фоновым потоком, и никакого смысла в ней нет. Бывает музыка, когда сплошной ритм и ничего больше, так в ней, наверно, какой-то физиологический смысл есть. Или Бах с Бетховеном и прочими классиками. Что-то же они в свою музыку вложили, раз их сделали классиками.

И вдруг из этого потока выплескивается набор звуков. Их немного, пять или шесть, но они так друг за дружку зацепились, что я даже остановился. И попытался в голове их повторить, но не вышло.

Ну, нет у меня музыкального слуха. И способности понимать музыку тоже нет. Но эти звуки - они так один из другого вытекали...

Я шел по набережной, убеждая себя, что объелся в "Прасаде" и должен выгулять свой переполненный желудок. А на самом деле я шел вслед за речным трамвайчиком. Я хотел, чтобы тот дедусь, которого наняли в диджеи, еще раз прокрутил музыку, в которой эти звуки.

Потом в футляре на поясе запищал смартфон, и Валька Семенов спросил, где я шатаюсь, ведь он сидит у себя наедине с двумя фуфырями живого пива. Я вспомнил - точно, собирались пивом побаловаться. Проснулась совесть, я развернулся и пошел к трамвайной остановке.

Но пиво мне впрок не пошло. Я все пытался вспомнить те звуки.

А наутро уже был понедельник.

На работе меня ждали каменные блины.

И всем этим блинам я был почему-то нужен. Я?.. Им был нужен Михаил!

- Миша, ты всех записал на инструктаж?

- Миша, тебя ждут в реализации!

- Миша, это не ты ключи потерял?

- Миша, беги сюда живо!

- Миша, тут к тебе энергетики просятся.

И он, Михаил, проверял список на инструктаж, бежал ругаться в реализацию, отказался признавать своими ключи, разбирался с энергетиками. Он, Михаил. А я наблюдал за ним и удивлялся - неужели всем Михаилам приходится бегать с этажа на этаж, делая работу, за которую платят мало денег? Нет же, должны быть Михаилы-банкиры, просто обязаны! Михаилы-актеры должны быть. Имя им не мешает. Может, даже помогает...

К вечеру я созрел.

Решил, что буду Владиславом.

Мать мне рассказывала, что хотела назвать в честь покойного деда, но ее отговорили: если дед помер не своей смертью, то это плохая примета. А он действительно помер не своей смертью - под грузовик попал. Мать еще вот что сказала: когда я был у нее в животе, она со мной разговаривала и называла Владиком. Так, может, мне и следовало быть Владиком?

Нужно было спросить у Маринки, меняла ли она паспорт, или как-то иначе сделалась Ингой. Но я тогда не догадался.

- Ложись спать, Владислав, - сказал я себе. - Утро вечера мудренее.

И потом, когда уже лег:

- Спокойной ночи, Владислав!

Утром я не сразу вспомнил, как меня звать. Но когда электрочайник закипал, я уже бормотал:

- Сейчас Владиньку кофейком напоим с бутиком... А вот и колбаска... Сейчас Владиньке бутик слепим, с белым хлебушком...

В этом была какая-то несуразная правда. Если я как Владислав появился на свет вчера, значит, я еще младенец. Ну, не совсем младенец, если пью кофе с бутербродами, но вроде того.

А вот от имени "Михаил" следовало как-то избавиться. Я поступил просто - написал его на бумажке, а бумажку выкинул в окно. Пусть летит к тому, кто должен быть Михаилом, хотя сейчас он - Николай.

Собираясь на работу, я подумал: блин, ведь все будут звать меня Мишей, придется откликаться. Выход из положения нашел, но не сразу: пусть я буду Владислав, временно исполняющий обязанности Михаила.

И я пошел привычным маршрутом...

Продав машину, я сперва чувствовал себя в городе как-то странно, потом понял - вместо того, чтобы объезжать три квартала, торча перед светофорами и тратя на это десять минут, я могу спрямить путь наискосок через квартал и потрачу пять минут. И без малейшей нервотрепки. И без проблемы с парковкой.

На работу мне добираться пешком - ровно двенадцать минут. Если есть настроение - могу выйти чуть пораньше, чтобы позавтракать в пирожковой, она с восьми открыта. Заодно там можно взять ватрушек на ужин.

Иду я, стало быть, в сторону пирожковой, и вдруг ноги сами замедляют шаг, сами подносят меня к витрине. Я останавливаюсь, не понимая, что мне в такое время суток нужно в обувном магазине, и вдруг осознаю: да это же магазин музыкальных инструментов. И говорю себе: ну, Влад, ты даешь! Не за одну же ночь тут эти инструменты поселились, сперва обувь выехала, потом магазин стоял закрытый, его наверняка ремонтировали, потом инструменты въехали, а я пробегаю мимо, ничего не замечая.

Так вот, стою я перед витриной и смотрю на маленькую скрипочку, которая мне совершенно не нужна. Смотрю - а во мне два желания одновременно рождаются. Первое - послушать что-нибудь в скрипичном исполнении, второе - разгромить витрину и сломать скрипочку о колено. Отродясь я музыкальных инструментов не ломал, ну, может, в детстве какую-нибудь пластмассовую дудку.

Влад, говорю я себе, идем ловить птицу недоперепил. Без нее не обойтись.

И внутренний Влад отвечает: сперва сходим на работу, птица будет вечером.

Думаю, многим мужикам знакомо это странное ощущение, когда выпил больше, чем мог, но меньше, чем хотел. С Семеновым такое часто случается, со мной - куда реже, я малопьющий. Нет, не так. С Михаилом это реже случалось, а как относится к спиртному Влад - я еще не знаю.

Так что отлипаю я от витрины, пока глас рассудка еще действует, и иду на работу.

И меня обгоняет стайка девчонок.

Я смотрю на их узенькие спинки, обтянутые разноцветными маечками, на длинные мелькающие ножки, и понимаю - не догнать уже, не догнать. А одна... темненькая, с волосами до лопаток, в белых туфельках на загорелых ножках...

Те самые девчонки, что учатся где-то по соседству.

Не догнать!

Иду дальше, желаю пирожков и ватрушек... И вдруг понимаю, что на самом деле мне нужна пицца размером с колесо от самосвала.

Пиццерия поблизости есть, называется "Римские каникулы". Хозяин - мой бывший сосед Лева. Он даже пару настоящих итальянцев привез - правда, не из Рима, а из Неаполя, если не врет. Пиццы они пекли неплохие, но какие-то неправильные. По здешним понятиям, слой теста должен быть минимальный, а у них- чуть ли не сантиметровый. Но одной такой хватит и на завтрак, и на обед.

Подхожу. Ну здрасьте вам! От "Римских каникул" осталась одна вывеска. Прогорел, значит, Левка... Печально. Ну, выбора нет - спешу в пирожковую.

Тот рабочий день был почти обыкновенным. Ближе к вечеру позвонил Валька Семенов. Он утром обнаружил на лестничной клетке у своей двери кучку земли. Приехав на работу, он вместо того, чтобы честно трудиться, лазил в Интернет - когда завотделом не видел. И вот он понял, что ему подбросили кладбищенскую землю.

- А я, дурак, так ее там и оставил! Ее, оказывается, нужно было смести на кусок картона веником, который потом - сжечь! А землю - выкинуть туда, где люди не ходят! - проповедовал он.

- И точно, что дурак, - сказал я. - Ну вот кто ради тебя потащится на кладбище?

- Я знаю, кто! Арина!

Валька, в отличие от меня, был официально женат и десять лет назад развелся.

Ему повезло - в него вцепилась мертвой хваткой толстушка, увидевшая в нем единственный шанс хоть немного побыть замужней дамой. И она была на все готова ради фаты и этого жуткого белого платья, с юбкой - полтора метра в диаметре. Сидело оно на ней... ох, лучше не вспоминать, как оно на ней сидело...

Я знал, что Арина вышла замуж вторично, родила вдобавок к Валькиному чаду еще одно, а Вальку если и вспоминает - то как страшный сон. Они действительно были такой нелепой парой, что все только пальцем у висков крутили. И чем еще мог кончится брак по случаю беременности?

Тогда я еще удивлялся - как ей удалось его на себе женить? Тогда я еще не понимал, какой он внушаемый.

- Думаешь, она о тебе помнит?

- Как еще помнит! Знаю!

- Откуда?

- Она ко мне ночью приходит! Ну, снится.

Хотел было я сказать: так это ты, мил-человек, о ней помнишь. Но не стал. Чего мне с Валькой ссориться?

Договорились встретиться завтра в пивном баре. На том и расстались.

Но смартфон я положил не сразу. Что-то в нем еще звучало, что-то пробивалось ко мне...

Я старательно вслушивался. Очень далекие звуки то возникали, то пропадали. Смысла в них не было никакого. Ведь обычно, даже когда всего четыре ноты подряд - в них уже есть смысл, с ними уже можно работать, можно продолжить их мысль, завершить, понять, как она может развиваться дальше. Определиться с размером, понять, где там нужна пауза. Опять же - если ты не ученик, для которого метроном - царь и Бог, то вскоре поймешь, какие доли секунды в ноте и в паузе сделают фразу выразительнее... и она начнет дышать...

- Миша! Миша, к Виктор-Иванычу!

Поскольку я временно исполнял обязанности Михаила, то сунул смартфон в футлярчик на поясном ремне и поплелся к начальству.

- Опять, - сказало начальство. - И ты еще хотел прибавку к зарплате!

У нас есть филиалы за городом. Если на инструктаж не придут люди из центрального офиса - беда невелика, их ошибки я сам на месте могу исправить. А вот если не приедет старый дурак Онищенко из Ключевска, то будет плохо. А он, даже если за ним прислать личный самолет, не явится, потому что не хочет обременять свою единственную голову всякими новшествами. И ему все сходит с рук, потому что он досиживает до пенсии и занимает место, которое следовало бы отдать Кириллу Овсянникову!

- Да, я хотел прибавку к зарплате за вредность, - ответил я. - Потому что я регулярно подчищаю то дерьмо, которое навалил Онищенко. И он знает - все его ляпы не дойдут до вас, потому что есть такой идиот Михаил Макаров, который молча сам все сделает и никому на него доносить не станет.

Я спокойно мог называть Михаила Макарова идиотом. Теперь - мог.

- И если он не приедет на инструктаж, ругать будут Макарова, а не его. Он это прекрасно знает!

- Ты же понимаешь - ему до пенсии всего полтора года... - это уже начальство пошло на попятный.

- А мне плевать. Мне надоело подчищать дерьмо. Или ставьте на его место Кирилла Овсянникова, или - прибавка к зарплате.

- Или?..

- Или я ухожу. Надоело, понимаете?

- Да куда ж я его дену?

- А куда хотите.

После чего я вышел из кабинета. Пусть увольняет Михаила Макарова. Имеет право!

Хотел бы я посмотреть, кто стал Михаилом. Ведь досталось же кому-то это имя.

Я спустился к себе в закуток, сел и задумался о будущем. Ведь должно быть у Владислава хотя бы будущее, раз уж нет прошлого.

Скрипочка?..

Нет, осваивать скрипочку, пожалуй, уже поздно. А вот флейта... Я видел на набережной девушку, которая играла на флейте что-то совсем уж древнее... Гайдн... соната ми-бемоль мажор... простенькое переложение темы...

Флейта! Что-то было с ней связано, с ее печальным голоском. Где-то когда-то...

Запищал смартфон. Я даже не стал его добывать из футляра. Только вдруг удивился - какой же мерзкий у меня рингтон. От такого рингтона и зубы могут заболеть.

- Миша! Тебя к начальству!

Я пошел.

- Что трубу не берешь? - спросил Виктор Иванович. - Я сказал Онищенко: если он пропустит еще один инструктаж, переведу в вахтеры.

- Он пропустит.

- Ну, будет вахтером.

- Он не поверит.

- Это почему?

- Он уже по меньшей мере пять лет вам не верит.

После чего была блистательная пауза. Виктор Иванович вспомнил, что уже не раз предупреждал Онищенко о грядущих неприятностях.

- Жаль старика... - тихо сказал он.

- Онищенко не старик, а паразит. Паразитирует на всех, кто с ним работает. Мне тоже было его жаль.

- Ясно.

- Возраст - не индульгенция.

- Ясно. Буду думать.

Я вышел и уже на лестнице сам себя спросил: Влад, а что такое индульгенция?

Там, на лестнице, я встретил Юлю.

- Мишка, чего он от тебя сегодня хочет?

- Хочет, чтобы я продолжал нянчиться с Онищенко.

- А ты?

- А я не хочу. Надоел. Проще мне уйти.

- Ты что?

- Мне не место с ним в одной музыке.

Юля как-то странно на меня посмотрела.

- Хорошо сказано, нужно будет запомнить... Покурим?

- Можно.

И мы пошли в курилку.

Я привык и к курилке, и к Юле, но вдруг ощутил - они стали для меня чужими. Возник какой-то катастрофический разлад между миром моей фирмы и моим миром. Раньше так не было. Как будто, играя по одним и тем же нотам, то ли я убежал на полтакта вперед, то ли фирма отстала.

Потом я шел домой и остановился возле витрины со скрипочкой. Проснулась ненависть. И только тогда я впервые задумался: а чье же имя мне досталось? Чье имя я взял без спроса, только потому, что мама когда-то хотела назвать меня Владиком?

Дома я стал искать себе новый рингтон. И не мог! Ни одна музыкальная фраза меня не радовала. Хоть прямо ставь "Dies irae" из моцартовского "Реквиема".

И могло ли быть так, что носитель имени отказался от него точно так же, как я от имени "Михаил"? Написал на бумажке, пустил по ветру?

Но я не ловил никаких бумажек.

Перебрал по меньшей мере полтораста рингтонов. Все они меня дико раздражали. И тогда я вспомнил свадебный кораблик.

Что это было такое?

Я не мог воспроизвести фразу, в голове осталось только ощущение этой фразы, она пролетела сквозь меня, задев струны, струны отозвались, но они не имеют памяти.

Но если бы она вновь прозвучала - хотя бы намеком в потоке звуков, я бы ее узнал.

Бывает же так, что в человеке вдруг проснулся талант?

Бывает.

Ну да! Рожки прорезались!

Бывает же так, что он не спятит, а научится жить с этим талантом?

Сам научится?

Бывает. Но редко.

Интересно наблюдать за этим человеком.

Нас мало, и если окажется, что он умеет подключаться, надо забрать его к себе.

Пока он не натворил глупостей.

Он может быть полезен, очень полезен.

Но лучше, чтобы это было случайностью. По принципу: бывает, что и слепая курица зерно находит.

Нас мало, но мы... мы люди деловые...

А он?

Я нашел в Сетях моцартовский "Реквием" и прослушал его три раза. Зачем-то мне это было нужно.

Он должен был мне что-то объяснить. Мне, Владиславу. Михаилу и в голову бы не пришло слушать Моцарта. Но я пока не понял...

Я ждал субботы и воскресенья, чтобы пойти на набережную. Там я мог услышать свадебный кораблик и увидеть Маринку с детьми. Ингу...

Она действительно была Ингой. В ней жила какая-то изысканная северная экзотика, передать которую мог бы, пожалуй, не столько Григ, сколько Сибелиус. Но тогда я этого не слышал.

А в ее старшеньком - Чайковский, летящая вприпрыжку мелодия из "Лебединого", из па-де-труа первого действия...

И вот тут я напал на след.

Владислав как-то связан с балетом. Моцарта и Гайдна могут знать многие меломаны, из тех, кто накопил целые залежи винила и до сих пор его слушает. Но кому придет в голову просто так сидеть и слушать "Лебединое"?

В нашем городе нет оперного театра. Есть филармония и институт культуры, но балетов там не ставят. Хотя бы потому, что негде. Балет - это большая сцена, склад с декорациями, сотни костюмов для репертуарных спектаклей. Хотя студентов в институте культуры, кажется, учат танцевать. Есть у нас какие-то труппы современного танца, но подозреваю, что смотреть их экзерсисы незачем. Увидеть "Лебединое" можно только по телеку. Или откопать в Интернете. Но для этого нужно либо любить "Лебединое" - а как его полюбишь, ни разу не посмотрев? - либо быть безумно любознательным человеком.

Разгадать эту загадку я пока что не мог.

А потом была нелепая сцена в пивном баре, куда мы пошли с Семеновым. Там крутили такую попсу...

Говорят, если обезьяне дать в руки кисть и краски, она будет радостно малевать на холсте. Думаю, если научить ее выдувать на дудке три ноты, то как раз и получится та попса, под которую вопил безымянный и совершенно безголосый дяденька. Слушать это я не мог - меня просто мутило. А Семенов не понимал, почему я хочу поскорее покинуть это заведение.

- Ну, попса, а ты чего хотел? - спросил он. - Что, по-твоему, должны тут крутить?

Говорить с ним о музыке было бесполезно. Я сказал, что у меня живот разболелся, и даже не стал допивать пиво.

Потом мы нашли подходящее место в парке, где было по крайней мере тихо. Пиво мы купили в "Корзинке" и забились в самый дальний уголок.

- Ты что, влюбился? - спросил Семенов.

- В кого?

- Откуда я знаю! У вас на фирме батальоны девок.

- Помнишь анекдот про султана?

- Ну?

- Собирает султан своих жен и говорит им: жены, прощайте, я покидаю вас, я полюбил другой гарем.

Но он не рассмеялся.

- В этом анекдоте есть сермяжная правда. Время от времени нужно менять гарем, - сказал он. - Я в своем засиделся.

Мы не в том возрасте, чтобы хвастаться постельными победами. Я знал, когда Семенов расстался с Ариной, а потом у него были какие-то эпизоды, о которых даже вспоминать неохота. Когда тебе делает намеки тетка, старше тебя на десять лет, и ты идешь к ней в гости с пустыми руками, потому что и так сойдет, и так она будет рада...

Что в этих семеновских подругах было хорошо - они всегда под рукой и всегда готовы. Вдруг окажется, что именно в этот вечер, когда Семенову приспичило, чем-то важным занята Света, - ну так он позвонит Люсе или Наташе, один не останется. Потому что Семенова нужно звать в гости - а то и такого мужичка не будет.

- Вообще в жизни время от времени нужно что-то менять, - ответил я. - Даже имя.

- У меня отвратительное имя, - вдруг заявил Семенов. - Мать хотела девочку. Бабка, старая дура, хотела внучку. Мало того, что я до трех лет носил кудри вот посюда, так мне еще и бантики завязывали.

- Откуда ты знаешь?

- Фотки нашел и уничтожил нафиг! Была такая девочка Валечка! Они меня так одевали, что хрен поймешь, какие-то цветастые штанишки, комбезики. Потом в гости приехал дед Леша. Взял меня на руки, отнес в парикмахерскую, и постригли меня, как новобранца. Я был счастлив! Это счастье я до сих пор помню!

- Ты помнишь, что с тобой было в три года?

- Деда я запомнил хорошо. Он так на мать с бабкой орал - соседи прибежали. В общем, я с этим именем жить не хотел и до сих пор не хочу. В феврале - хоть в лес беги и отсиживайся.

- Это почему?

- День святого Валентина! Вот просто у наших конторских баб какой-то бзик - поздравлять меня и дарить сердечки!

- Ты об этом не говорил.

- Было бы, чем хвастаться...

- А какое имя тебе нравится? - спросил я.

- Артур, - сразу ответил он. - Из него женского имени ну никак не выкрутишь. Не то что Александр или Евгений.

- Арина?

- Не надо. Не напоминай.

Смотрел я на Вальку Семенова, смотрел, и стало мне его жаль.

- У тебя есть с собой авторучка? - спросил я.

- Нет, на кой?

- И у меня нет.

Бумага же нашлась - мы содрали с бутылки пивную этикетку.

- Ну и что дальше? - спросил Семенов.

- Погоди. Должен же быть способ... Спички у тебя есть?

- Зажигалка есть.

Мы нашли сухую веточку, обожгли кончик, и Семенов кое-как нарисовал на этикетке свое имя.

- И что теперь?

- Пусти по ветру.

- Так ветра же нет!

Мы дошли до набережной, там какой-никакой ветер был, и, встав над водой, бросили этикетку. Она полетела и пропала.

- А говорил, что эзотерику ненавидишь, - сказал Семенов. - А сам магией какой-то занимаешься.

- Молчи, Артур. Это не магия. Это я сам не знаю, что такое.

Потом, уже дома, я задумался - почему Артур? Откуда Семенов взял это имя? Он не рассказал. А ведь есть и другие мужские имена, у которых ничего общего с женскими. Алексей - семеновского деда Алексеем звали. Может, он на самом деле - Алексей?

- А-лек-сей, - пропел я.

Нет, не то.

- Ар-тур...

Это пропеть оказалось невозможно.

-Со-ло-мон...

Батюшки, почему Соломон, откуда вдруг Соломон? Но ведь звучит!

Нет, никаких Соломонов. Еще слиняет, чего доброго, в Израиль - и с кем же я буду пиво пить?

- Су-лей-ман...

В Семенове точно есть татарская кровь. Прабабка, что ли, была сибирской татаркой. А может, и прадед. Ни хрена мы не смыслим в своих предках.

- Су-лей-ман...

Зазвучало! И если повторить три раза подряд, возникает очень хорошая фраза с неожиданным разрешением. То-то Семенов обрадуется...

Но объяснять ему это я боюсь.

Интернет сообщил, что имя "Артур" у кельтов означало "медведь" или вообще "могучий медведь". Семенова я бы могучим не назвал. "Сулейман" - благополучный, надежный, мирный. Вот насчет благополучия Семенов пролетал, как фанера над Парижем, жил от зарплаты до зарплаты. Бывало, что подруги его подкармливали. Не принесет ли ему имя хоть немного денег?

Я чувствовал, что звучание этого имени совпадает с какими-то внутренними семеновскими струнами. И решил про себя: мысленно буду его так называть. Пусть он считает себя Артуром, на самом деле он будет Сулейман.

В субботу я понял, что угадал. Но лучше бы не угадал.

Мы договорились встретиться на набережной. Я хотел, гуляя, - высматривать кораблик, а Семенов - за компанию, все равно ему больше податься было некуда. Естественно, Семенов опоздал. Я прогуливался возле шашлычницы и таращился по сторонам. Погода была прекрасная, солнышко сияло, река искрилась, ветерок был, наверно, подходящим для яхтсменов, потому что оба наши яхтклуба вывели свои флотилии.

Наша набережная - та еще кунсткамера. Если вам нужен феноменальный чудак, какого у себя дома вы не нашли, приезжайте к нам летом - на выходные он обязательно торчит или в тени кафешки, или даже на ступеньках у воды. Все они показывают свои таланты: один дед с белой бородой по пояс поет гимны Солнцу, которые сам сочиняет, есть девочки, которые крутят горящие шары на веревках, есть клоуны и гимнасты, есть дама, которая вертит на себе штук десять хулахупов. Ну и, конечно, ребята с гитарами и репертуаром Высоцкого; слушать их невозможно, и я думаю, им платят, чтобы замолчали.

Есть велорикши на смешных таратайках с балдахинами и искусственными цветами. Есть фирма, которая дает напрокат сабвеи. Раза два в месяц какой-нибудь потомственный кретин съезжает по ступенькам в реку, и его вместе с техникой всей набережной битый час вылавливают.

Кроме того, специально для детишек приводят всякую живность, чтобы их катать: пони, осликов, лошадей, а когда у нас гастролировал цирк со слонами, так даже слониху. Слониха славилась тем, что воровала из карманов всякую мелочевку, и фиг ты у нее что отнимешь.

Лошадки и пони - крутой бизнес, полсотни метров - сто рублей. Какая мама откажет ребеночку? Ребеночка сажают в седло, и лошадь везет его шагом, а мама идет рядом и кудахчет: ой, помедленнее, помедленнее! Иногда на лошадь подсаживают красивую девчонку в шортиках, тогда смотреть - одно удовольствие.

Есть дядька с огромным зеленым попугаем, который так орет, что с перепугу навеки заикой останешься. Попугай приучен сидеть на плече клиента и позировать для селфи.

Некоторых чудаков мы с Семеновым даже знали в лицо, с парочкой здоровались, почему - неизвестно.

Естественно, там собирались и бродячие художники. Один честно говорил: "Я не реалист, я только шаржи рисую". И что бы вы думали? Накануне выборов в городскую думу одна из наших коалиций ему заказала шаржи политических противников. Эти шаржи были вброшены в интернет. Город поржал вволю.

Но обычно портретами промышляли студенты художественного училища, причем портретами женскими - из любого крокодила за небольшие деньги делали прекрасную даму.

Мы с Семеновым к ним даже близко не подходили - на что нам портреты?

И вот слоняюсь я по набережной, полсотни метров направо, потом полсотни налево, и вижу человека с мольбертом. Студенты рисуют как? На коленке. Ставят папку из твердого картона на колено, одной рукой придерживают, другой - черкают карандашом по прицепленной бумажке. Если студент с мольбертом - значит, изображает реку. На кой ляд ему эта река, которую уже тысячу раз изображали, я не знаю, ничего в ней нового не прибавилось, вода и вода.

Но этот человек сидел спиной к реке. Я подошел поближе и увидел, что он шлепает толстой кистью по листу картона.

Даже человек, который ничего не смыслит в живописи, понял бы: тот, кто выдавливает густую краску из тюбиков, размазывает ее по доске, смешивает с другими цветными кляксами, на самом деле пишет маслом.

То, что было на листе картона, меня озадачило. Чтобы такое намалевать, не было нужды приходить к реке. Угрюмую и мрачную рожу, даже не совсем человеческую, на фоне беспросветно черной ночи можно в любом сарае изготовить.

Вдруг этот странный художник повернулся ко мне и так на меня уставился, что я даже испугался: ну как бросится на меня и начнет по мне шлепать кистью

Этого живописца я тут раньше вроде не встречал. Он был лет на десять меня постарше и нездешней внешности. Явно прибыл из Средней Азии. Темное лицо, вислые усики и короткая бородка - черные, хотя виски уже пробиты сединой. Взгляд... С этими азиатами не догадаешься, то ли человек просто узкоглазый, то ли - опасный прищур.

Взгляд...

Я почувствовал себя на мушке в ожидании выстрела.

И пошел по набережной дальше.

Потом я вернулся, Семенов уже торчал возле шашлычницы.

- Ну, что? - спросил он. - Приступим?

Имелся в виду шашлык.

- Можно, - согласился я. - Во, глянь! Классные ножки!

Я увидел именно то, ради чего стоило гулять по набережной. Стройненькая босоногая девочка сидела в седле, лошадь вел под уздцы скучный дяденька. Он деньги зарабатывал, а девочка радовалась жизни. Распущенные волосы золотились на солнце, речной ветер перебирал пряди, загорелая ножка с крошечными вишневыми ноготками трогательно свисала... ну да, девчушка была в шортах, совсем коротеньких... в маечке розовой в облипочку, с блестящим котенком на груди... Шестнадцать лет, наверно...

Следом за всадницей шел ее парень и нес ее вьетнамки. Ездить верхом во вьетнамках нелепо, это даже я знаю.

Парень снял подружку с седла и поддержал под локоть, пока она вставляла изящные ступни в свои вьетнамки. Потом они ушли, а унылый дяденька так и остался стоять со своей кобылой - или это была не кобыла? Он ждал новых клиентов, он их высматривал - каждый пацаненок старше четырех лет, идущий с мамой и папой, вызывал у него коммерческий интерес.

Семенов уставился на лошадь. Мне бы сразу забеспокоиться, видя, что рот у него приоткрылся, лицо окаменело, а во взгляде - безумие. Мне бы увести его подальше! Не сообразил.

Я отвлекся на шашлычницу. Возле столиков стоял шалаш из двух черных фанерных плакатов, на них мелом было написано меню с ценами. Не то чтобы я хотел сэкономить на шашлыке, если бы хотел - пошел бы в мерзкую забегаловку на другом конце набережной, но следовало определиться - берем настоящий, правильный, из баранины, надежный - из свинины, сомнительный - из говядины, или вообще нечто странное - шашлык из сома. Я даже не представлял, где в наших краях водятся сомы.

И вот подходит Семенов к лошадиному поводырю и начинает нести чушь: всю жизнь мечтал покататься, любые деньги, хоть просто в седле посидеть! Поводырь тоже не понял, с кем имеет дело, но понял зато, что цену можно задрать до небес. Он сказал: пятьсот. Семенов достал деньги и, не успел я квакнуть, отдал банкноту поводырю. А потом не вскарабкался, нет! Он взлетел в седло, выдернул из поводырьих рук поводья и поскакал по набережной.

- Су-лей-ман! Су-лей-ман! Су-лей-ман!..

Конский галоп - это музыка на три четверти, каждый знает. Копыта просто пели: Су-лей-ман, Су-лей-ман. Люди шарахались, поводырь орал, а я смотрел вслед и наслаждался музыкой.

Он ускакал в дальний конец набережной - туда, где уже начинается промзона. И что он собирался там делать - я понятия не имел. Поводырь уже звонил в полицию: караул, коня угнали!

Я в лошадях не разбираюсь, но у этого коня на морде было написано: стар и на всем поставил крест, ходить - только прогулочным шагом. И надо же - ускакал!

Я подумал: там дальше ехать некуда, одни древние заборы, Семенов опомнится и повернет лошадь обратно. Конечно, придется дать денег поводырю, не без этого. Я даже был готов разделись с Семеновым расходы. Так что я нашел свободное место на лавочке и сел ждать.

Просто так ждать скучно. Я вставил в уши наушники от смартфона и включил себе "Фауста" Гуно, которого ночью скачал на Ютубе. Как и у всех, у меня эти старые оперы были набором концертных номеров: ария Мефистофеля, серенада Мефистофеля, солдатский марш... Мне хотелось восстановить связность в этой опере, логику мысли, да и еще... В общем, это было похоже на охоту. Я ловил изящные музыкальные фразы, такие маленькие бисеринки в жемчужной ткани, такие вкусные изысканные кусочки на роскошном банкетном столе Гуно, те, мимо которых я раньше проскакивал.

И вот на подступах к ехидной серенаде Мефистофеля я вдруг опомнился. Семенов-то, Сулейман Семенов, пропал основательно! Что, если лошадь его сбросила?

Я стал ему названивать. Он не брал смартфон. Все это мне сильно не нравилось.

И тут я увидел еще одно нововведение нашей набережной - велорикшу. Они появились еще в прошлом году и брали за километр туда, километр обратно, тысячу рублей. Если кому охота с шиком прокатить свою девушку под розовым с цветочками тентом - тысяча не деньги. К тому же, рикша наверняка знает, в каком кафе можно поесть прилично, а какое лучше объезжать десятой дорогой.

Педали крутил парнишка лет девятнадцати, возможно, начинающий бизнесмен. Если в день прокатятся двадцать пар - то, считай, зарплата рядового труженика в кармане. Конечно, он с кем-то делится. Ну, за два выходных дня у него будет месячная зарплата, причем работа - на свежем воздухе и даже смахивает на спортивную тренировку.

Я подозвал велорикшу и объяснил ситуацию. Естественно, речь шла уже о совсем другой сумме, но я не возражал. Так что сел я на эту странную конструкцию под розовенький тент и покатил, причем довольно шустро.

Там, где начались заборы промзоны, Семенова не было. Я забеспокоился - не сбросила ли его лошадь в реку. Но если так - она должна бродить поблизости. На берегу ничего четвероногого не было. Я велел велорикше сворачивать в первый проулок между заборами.

Сулеймана Семенова мы нашли не сразу.

Там были хрущевские пятиэтажки, уже ни на что не похожие, а между ними газоны. Лошадь паслась на газоне, а Семенов стоял рядом, хлопал ее по холке и что-то ей рассказывал.

Я знал его не первый день. Сколько пива было совместно выпито - цистерн десять, не меньше. Я знал, что ему время от времени начинает всюду мерещиться эзотерика. Но чтобы с лошадью разговаривать? Тут-то мне и стало страшно.

- Семенов! Эй, Семенов! - осторожно позвал я.

Он обернулся.

- Семенов, давай-ка отведем лошадь к хозяину.

- Нет.

- Почему вдруг нет? Она же не твоя.

- Моя.

- Семенов, ты взял ее напрокат за пятьсот рублей. Пора возвращать.

- Ему со мной будет лучше.

- Ему?

- Это мерин.

- Ну, хорошо, ты оставишь себе лошадь. А где ты ее... его будешь держать?

- В сарае.

Во дворе у Семенова действительно был старый дровяной сарай. Он был отличным доказательством тому, что род человеческий - жмот. Вот купила семья два новых кресла. Если бы сарая не было, старые бы вывезли за город, там у нас есть полуофициальная мебельная помойка. Но сарай есть - и кресла запихивают туда в ожидании хрен знает чего!

- Семенов, ты догадываешься, что ее... его нужно кормить? За ним нужно убирать? Через месяц она... он будет стоять по колено в навозе.

- Не будет. Ты ничего не понял. Мне нужна своя лошадь.

- Полиция так не считает.

- Плевал я на полицию.

- Ну, хорошо, хорошо.

Если у человека временное помутнение рассудка - говорить с ним нужно тихо, максимально соглашаться, не волновать, найти способ доставить его в безопасное место. У нас на фирме однажды такое случилось - уборщица повредилась умом на почве экологии, сняла с себя синтетическую одежду, включая белье, и в таком виде принялась мыть полы. Так наши дамы и девицы перепугались до полусмерти, а Стасов стоял рядом с ней, держал ее за руку и вел светскую беседу, пока не прибыл десант с Афанасьевских Горок.

Афанасьевские Горки - так красиво называется наш городской дурдом. Говорят, там на холмиках давным-давно купец Афанасьев богадельню построил, оттуда и повелось.

Семенов исподлобья смотрен на меня. Лошадь тоже нехорошо косилась.

- Ты сейчас отведешь лошадь к себе, выкинешь из сарая всю дрянь и поставишь туда животное? - спокойно спросил я.

Он задумался. И вдруг я понял: он прочитал мою мысль! Мысль была простая: пусть он благополучно доведет лошадь до сарая, установит ее там и успокоится, я же приведу туда конского поводыря, и он заберет свою скотину. Возможно, с помощью полиции.

И вот Семенов снова садится в седло, причем очень ловко, разбирает поводья, толкает лошадь каблуками в брюхо - и она сперва бежит в размере четыре четверти, потом - три четверти. А я остаюсь стоять - дурак дураком.

- Что будем делать? - спросил велорикша.

- Возвращаемся... Нет. Сам возвращайся. Держи деньги.

Я сообразил, что на набережной нас ждут поводырь с полицией. А врать полиции, что сегодня впервые в жизни увидел этого сумасшедшего, я не хочу. Хотя бы потому, что могут разоблачить.

Что он делает? Что он делает?!?

Откуда он вообще взялся на наши головы?

Как это у него получается?

И ведь рожки не вчера прорезались, они у основания уже довольно толстенькие!

Нужно срочно вызвать его на связь и объяснить ему правила. Иначе он такого натворит - нам всем навеки перекроют подключение.

А разве его можно перекрыть?

Гамаюн говорил - ему перекрывали.

Кто-нибудь его знает? Как хоть его звали раньше?

Вытащил имя, которое приберегли совсем для другого человека, и пользуется! А за имя ведь уже заплачено!

И ведь сумел додуматься до Сулеймана...

Нужно натянуть сеть, чтобы отследить нелегальное подключение.

Что может сделать человек, угнавший лошадь?

Ну, час покатается, два покатается. Рано или поздно ему эта игрушка надоест. Он оставит лошадь там, где ее сразу заметят, и пойдет домой. Впрочем, это логика разумного человека... хотя бы относительно разумного... А Семенов, став по моей милости Сулейманом, что-то умишком повредился...

Я этого не хотел! Как-то само получилось!

Но допустим - он оставит лошадь в парке на газоне. Прохожие увидят бесхозную лошадь, позвонят в полицию. Полиция уже в курсе, что по набережной с воплями мечется поводырь. Вроде бы все должно кончиться благополучно.

Я пошел в пельменную, пообедал. Там сам себе накладываешь в миску, сколько нужно для счастья, на кассе миску взвешивают, и ковыряйся в ней хоть час, хоть два.

Пельмени - это праздник непослушания. Когда-то давным-давно я зимой пропускал занятия с репетитором, а греться шел в пельменную. Ставил школьный рюкзак возле стула, а футляр со скрипочкой - подальше, в тайной надежде, что его сопрут.

Я?..

Это было?..

Михаил ел пельмени на завтрак и на ужин. Для него с ними ничего такого связано не было, еда и еда, идеальная мужская, главное - не переварить и сметаны бухнуть побольше.

У Владислава дома пельменей не варили. У матери и бабки было какое-то аристократическое предубеждение. Именно поэтому они в той пельменной были такие вкусные.

Пообедав, я вернулся на набережную, но не туда, где мог напороться на поводыря. Я устроился на скамейке возле пивного бара и молча смотрел на реку.

Я ждал свадебного кораблика. А его все не было.

Пообедал я плотненько, каждый день себе такого не позволял. Организм требовал, чтобы его выгуляли - пусть пельмени в желудке утрясутся и утрамбуются.

Я вышел к самой реке, туда, где спуск к воде. Зачем эти спуски - неизвестно, там часто сидит на широких ступеньках молодежь; о том, что они курят, лучше не задумываться.

Но сейчас там был один человек, и сидел он не на ступеньках, а на раскладном табурете. Перед ним был мольберт. Знакомый восточный человек и знакомый мольберт.

Странный живописец, видимо, устал он детских воплей и перебрался туда, где потише.

Когда я оказался у него за спиной, он опять ко мне обернулся и усмехнулся. Я невольно взглянул на картон с портретом инопланетянина. И что-то в лице, написанном так, словно человек возил кистью наугад, показалось мне знакомым.

Да, портрет изменился, лицо изменилось, но не только. Из волос торчали светло-желтые рога. Но рога неправильные. У козы, у коровы, да у кого угодно они возле основания потолще, ближе к кончикам сужаются и сходят на острие. Им же бодаться надо. А тут - ровненькие, пряменькие, сантиметров десяти в вышину, и на концах теряющие форму, словно бы размазанные.

Человек прищурился, ткнул кистью в доску с красками, ткнул посреди картона, и я увидел на синей футболке рогатого человека солнечные очки.

У меня со школы эта привычка - носить очки, зацепив за вырез майки или футболки. Очень удобно, кстати.

Как он одним движением кисти смог передать и пластиковые фальшивые стекла, и оправу? Я сделал шаг к нему, присмотрелся - а футболка-то моя! Именно этот чуть выгоревший синий цвет. Как, откуда? Не было там синего цвета! Был грязно-коричневый.

Я подошел и спросил:

- А рога тут зачем?

- Это не рога, - ответил живописец.

- А что?

- Так надо.

Смысл этого ответа стал ясен позднее, тогда же я подумал, что если беседовать с сумасшедшим, то сам спятишь. И хватит с меня Семенова с его лошадиным безумием!

Так что пошел я прочь. Неторопливо, как полагается человеку, который объелся.

Мимо проехал знакомый велорикша. Он вез влюбленную пару - общим весом около двух центнеров. И я видел, что ему тяжело.

Труд, конечно, каторжный, значит - ему действительно нужны деньги. Может, на учебу, может, снимает с подругой квартиру и знает, что мужчина должен за все платить.

Я вспомнил Маринку-Ингу. Наша любовь... нет, наш роман... нет, наше сожительство длилось целых два года еще и потому, что она никогда ничего не просила. Просто мы вместе ходили в супермаркет, и я оплачивал все покупки: продукты, стиральные порошки, туалетные принадлежности, коврик для ванной. А откуда брались все ее тряпочки, кружевные трусики, маечки, юбочки - я понятия не имел.

Она ведь даже у меня на зимнюю куртку денег не попросила - перехватила у подружки...

Подружка! Динка! Вот кто может знать, откуда у Маринки новое имя.

Я до сих пор редко вспоминал лица. Но Динкино прямо встало перед глазами, заслонив реку. Она была маленькая, худенькая, с густейшей, прямо огромнейшей черной косой, с узким бледным личиком, с огромными серыми глазами. В ней чувствовалась порода - но какая, я бы точно сказать не смог; возможно, инопланетная.

И она звучала...

Я только теперь это понял.

Она была - челеста. Музыка хрустальных колокольчиков. Абсолютно несовременная музыка. Даже не арфа - именно челеста. Инструмент, который даже не в каждом городе можно найти. В нашем - так точно нет.

Редкая, изысканная музыка.

Та фраза, которая меня зацепила, та прилетевшая с реки фраза должна была принадлежать челесте. На самом деле инструмент был другой, но он нагло присвоил чужое имущество.

Динка! Где были мои глаза? Нет - где были мои уши?..

И я буквально за шиворот вытащил себя из воспоминаний и поставил двумя ногами на землю.

Динке сейчас по меньшей мере тридцать пять. У нее тоже муж и двое детей. Может, даже трое. Может, вообще не здесь, а в какой-нибудь другой стране.

Как странно - тогда все Маринкины подружки для меня были на одно лицо. Да она их особо и не приваживала, встречалась с ними за пределами моей однокомнатной квартиры.

А была еще Оксанка - фигуристая такая деваха, длинноногая, с челкой чуть ли не до кончика носа, с улыбкой от уха до уха. Была Рената - толстушка, очень коротко стриженая, курносая, вечно в черных балахонах...

Оксанка звучала, как виолончель в хороших руках. Рената?.. Как же звучала Рената?..

А как звучала Маринка? Что-то этническое, северное, вот почему она - Инга...

Свадебный кораблик появился, но прошел мимо беззвучно. И тогда я вспомнил про Семенова. Нужно было наконец найти его и убедиться, что лошадь цела. Я позвонил. Он звонок слышал, но не ответил.

А Динка и должна быть Динкой, потому что она - челеста.

Семенов не мог привести лошадь домой. Он спятил, но не настолько же. Где-то он околачивается вместе с лошадью. Ей хорошо - травки пощиплет и довольна. А Семенов, тот еще обжора, наверняка проголодался. Не повел же он лошадь в пирожковую или в кафешку.

Я пошел прочь.

К набережной с Речной вели переулки, короткие, метров по двести, и сейчас они были пусты. Я вошел в переулок и позвал:

- Сулейман! Эй, Сулейман!

Ответа не было. Тогда я сообразил - не кричать нужно, а петь, как я тогда пропел это имя. Прохожих вроде не видно, можно рискнуть.

- Су-лей-ма-ан..

Семенов не желал отвечать.

Дальнейшие мои действия напоминали тот бессмысленный шум, что возникает в оркестре, когда музыканты входят в яму, садятся и начинают пробовать инструменты, кто во что горазд. Но музыканты замолкают, когда появляется дирижер и взмахом рук требует тишины перед увертюрой.

Я взял такси, поехал к Семенову, минут пять колотился в дверь, потом открыл ее своим ключом. Мы с Семеновым на всякий случай обменялись ключами - мало ли что, вот будешь лежать и помирать, не в силах даже выползти в прихожую, а верный друг без проблем внесет в опочивальню двухлитровый фуфырь холодного пива. Внутри Семенова не оказалось. Я обследовал сарай, обследовал два соседних сарая, опять поднялся - а вдруг он как-то проскочил мимо? Нет, не проскочил.

Потом я позвонил Сашке Яновскому. У него с Семеновым были какие-то строительные дела. То ли Сашка строил веранду на даче и звал Семенова на помощь, то ли они вместе где-то кому-то строили веранду. Сашка не отозвался. Я собрался с духом и позвонил Светке.

Светка - подруга Арины, семеновской бывшей. Мы не то, чтобы дружили, а иногда созванивались. Светкин муж Андрей работал в "Ретвизане", и я, случалось, заходил к ним в гости потолковать о смартфонах и прочем актуальном железе. Чтобы отправиться верхом к бывшей супруге - нужно окончательно и бесповоротно умишком тронуться, но если это случилось - Арина, естественно, сразу позвонила Светке.

При мысли, что рехнувшийся Семенов разъезжает по городу верхом на старой кляче, мне было здорово не по себе.

Светка и Андрей ничего не знали, но Андрей дал мне номер второй симки Яновского. Оказалось, у него теперь двухсимочник. Но и это не помогло. Я тратил время, которое, возможно, уже было на вес золота.

Видимо, то, что совершил Семенов, квалифицируется как угон транспортного средства. Или как мелкое хулиганство. В любом случае, чем скорее он вернет лошадь, тем больше надежды, что дело удастся спустить на тормозах.

Лошадь, лошадь...

И я запел:

- Выглянул месяц и снова спрятался за облаками. На семь замков запирай вороного - выкраду вместе с замками...

И даже не то чтобы запел, а забормотал, замурлыкал. И вдруг, после "замков" зазвучал проигрыш, которого в этой песне отродясь не бывало. Где-то что-то отозвалось на мой голос.

И первая мысль была: ой, мамочки, лошадь вышла на связь!

И от этого у меня в мозгах случилось просветление. Я понял, где мог оказаться Сулейман Семенов вместе с безымянной лошадью. На той даче, где он участвует в строительстве веранды. Там огород, всякая зелень, там может найтись и сарай. И Семенов с Сашкой, видя, кто звонит, не отзываются по общей для обоих причине. Что же это за причина-то?..

Она может быть только одна: я знаю, где эта чертова дача. Или же они считают, что знаю.

Сашка всегда был вменяем. Семенов, впрочем, тоже - ну, относительно вменяем, пока не стал Сулейманом. Они бы не потащились ради веранды невесть куда. Теоретически дача - не более чем в полусотне километров от города. Вот теперь я уже был на верном пути. Что они мне могли рассказать про веранду такого, чтобы я мог установить ее местонахождение?

Я вытащил на экранчик смартфона карту и завис над ней. Дачных поселков у нас не так уж много. Я был в двух на Берладке. Дача - там, где вода, иначе она не имеет смысла. Пристраивать веранду нужно к старому зданию - если покупать новое, то такое выбрать, где она уже есть. Похоже, тот поселок, что за Сакраем, не подходит.

Мосты! Сакрай - за рекой. Семенов безумен, но он не поедет на лошади через мост. Напротив - он будет пробираться закоулками и козьими тропами. Он ведь не хочет, чтобы все, способные держать смартфон, сфоткали его на мосту и тут же вывесили картинку в социальных сетях. Итак, район поисков сужается...

Болдыревка? Похоже на то.

И добраться туда несложно - ходит электричка.

Точно! Семенов же говорил про электричку! Значит, эта окаянная дача с недостроенной верандой не более, чем в пяти километрах от станции Болдыревка.

За то время, что я сидел в пельменной и на набережной, Семенов мог, обогнув промзону, выйти на старое шоссе и дотрюхать на лошади до дачи.

- Эй, лошадь! - позвал я и пропел: - Выкраду вместе с замками!..

Вроде бы я послал голос в сторону Болдыревки. Но безрезультатно. Пробовал звать Сулеймана, выпевая имя на разные лады. Ни намека на ответ.

Уж не попал ли этот дуралей в беду?

Семенов был обычным человеком, самым обычным, как и я. Но меня это раньше не раздражало, а он боролся с собой, пытаясь вскарабкаться на более высокую ступеньку. Не по служебной лестнице, нет, а стать чуть умнее, чуть образованнее. Проще всего оказалось нахвататься доморощенной эзотерики.

И тут оказалось, что в беду попал я сам.

- Миша! Мишка! - крикнули издали.

И я обернулся.

Это не была моя треклятая фирма, где мой долг пока что - быть временно исполняющим обязанности Михаила. Это была улица. Точнее, то место, где раньше был забор, отделявший улицу от двора.

- Нет, - сказал я. - Михаила тут нет. Больше нет. И никогда не будет. Если пошло на принцип - я уволюсь. Буду мешки на пристани грузить, но Михаилом больше не буду. Слышишь, Влад? Ты - Влад и никогда больше не будешь Михаилом.

И я запел то, чего отродясь не пел вслух: арию Роберта из "Иоланты".

Я ее знал, конечно, она входила в малый джентльменский набор меломана, но чтобы петь? В моей жизни не было Матильды. И ни одна знакомая женщина не была хоть чуточку похожа на графиню Лотарингии. Ни одна не опьяняла и не жгла, как вино.

Я всегда считал, что это правильно. Если живешь с женщиной - то дома должно быть чисто, в кастрюлях - вкусно, а в постели - взаимопонимание, чего еще-то надо.

Михаил так считал!

А Владислав желал Матильду.

Он ее вдруг пожелал, и у Матильды были роскошные черные волоса. Отчего-то я увидел ее со спины. Просто вороное облако... так, где-то я недавно видел вороное облако...

Я пел так, как отродясь не удавалось, я прямо чувствовал - сквозь меня проходят струны, и некто играет на этих струнах, и возникает пространство, похожее на море, а мой голос плавает и играет в этом море, балуется, ныряет в глубины, возносится на гребне волны.

И я знал, что убью каждого, кто посмеет посягнуть на эти струны. Просто мощным усилием воли убью.

Пока пел, понял - меня хотят лишить моей истинной сути, но это им не удастся. Кому? Я еще не знал.

Но я уже понимал - на них, кто бы они ни были, нужно выйти и вступить с ними в бой так, как герцог Бургундии Роберт мог бы драться за черноглазую и пылкую Матильду.

Я, Влад, не сдаюсь. Сдаться мог бы Михаил. Он не умел бороться ни за место под солнцем, ни за свою женщину. Да и мог ли он назвать этих женщин своими? Разве что в тот миг, когда в соединении достигал предела и разрядки.

Если бы Маринка была женщиной Владислава - разве отпустил бы? На краю света отыскал бы. Или хоть собирался отыскать.

И я понял - начинать нужно с Маринки.

С Инги.

Я, Влад - Влад! - сделал то, что должен был бы сделать более десяти лет назад. Я стал искать эту женщину всерьез. Тогда я в растерянности опустил руки. Ну, ушла - и ушла, ей виднее...

Сейчас она мне была необходима куда больше, чем тогда.

Как правильно сказал Семенов, женщины, желающие избавиться от своей свободы, вокруг маршируют поротно и побатальонно. Но и мужчина должен хоть что-то сделать, хоть узнать, где тот плац-парад, по которому они маршируют. Михаил знал, что рано или поздно женщина в его жизни все же появится, и никаких плац-парадов не искал. Ну, появилась же Аллочка, появилась Света... зачем напрягаться?..

Тогда он терял взаимозаменяемых женщин. Сейчас я мог потерять себя.

Динка-челеста. Оксана-виолончель. Рената... как же она все-таки звучала?.. Варган?.. Волынка?.. Чушь какая-то. Как вообще может звучать женщина в черном балахоне? Как похоронный духовой оркестр?

Как звучала Инга, когда она была Маринкой?

Это была простая и красивая мелодия для флейты. Очень простая и очень красивая.

Нет, что-то другое. Флейта - иная женщина.

Итак, я должен найти Ингу.

Караулить, пока она опять выйдет с детьми на набережную, я не мог. Где-то же она жила, работала? Или не работала - малыш в коляске был еще маленьким, и если у нее все с деньгами в порядке - она сидит дома.

Где жили и работали Динка, Оксана, Рената? Я это когда-либо знал?

Динка жила в Савельевском переулке. Это я вспомнил. Но если она вышла замуж, то могла и переехать. Савельевский - в трех шагах. Какая же у нее была фамилия?

Я прошелся по Савельевскому из конца в конец. Я думал: время меняет женщин, и Динка, возможно, стала рыжей; возможно, после родов поправилась; возможно, рыжая толстая Динка сейчас катит коляску по Манхэттену.

Но в голове у меня звучала челеста - вариация из "Щелкунчика". Ее танцевала худенькая Динка с черной косой, обвитой вокруг головы. Да, именно такая у нее была коса - всем на зависть.

Динка, которой, скорее всего, больше нет.

Нравилась ли она мне? Ну, поглядывал на нее, поглядывал, чего греха таить. И понимал, что нельзя приставать к подружкам почти-что-жены. Понимал - да и не хотел ничего менять. Лень было что-то менять.

Трата времени, сказал я себе. Поиски вчерашнего дня и пятого угла.

И тут меня осенило - теща! У меня же была несостоявшаяся теща! И я даже помнил, где она жила.

Как звучала теща? Ох, и не вспомнить... Кто ж к ней прислушивался-то?

Они жила на углу Астаховской и Ганиного переулка. Собственно, и Маринка там жила, пока не переехала ко мне. И я пошел на поиски тещи, по дороге занимаясь арифметикой. Маринке-Инге сейчас вроде бы тридцать восемь. Теще, значит, шестьдесят или даже больше. Встречу на улице - не узнаю. Видел-то я ее всего раза два или три, пару раз говорил с ней по телефону.

Как же она, ведьма старая, звучала?

Как ее звали? Может, имя подскажет звучание? Или звучание должно подсказать имя?

Может же быть такое, что каждому имени где-то там, в вышине, соответствует цепочка звуков?

Р-раз, два, три-и-и-и!

Режь!

Режь!

Тьфу, аж дрожью прошибло.

Разрубили...

Оказывается, можно резать втроем.

Интересно, какая может быть у этого канала конфигурация?

Конфигурация - в пятом измерении?

Что-то же у него такое есть.

Бедный дурак. Не хотел бы я быть на его месте.

Подождем. Отломки канала должны растаять. Думаю, это быстро.

Ну, кажется, справились, избыли беду.

Как я вспоминал имя - ни в сказке сказать, ни пером описать. Начал с прихожей, где она встретила нас с Маринкой, была, вроде бы, в халате, сказала, что коробку с телевизором нужно внести и поставить вон там... во-о-он та-а-ам... вскрыть ножом... кухо-о-онным ножо-о-ом... Нож был тупой, даже скотч не брал... я вспомнил какой-то анекдот о тупых ножах... анекдот потащил за собой Семенова, который тогда коллекционировал дурацкие анекдоты... Семенов потащил за собой Леньку Петренко, умевшего их рассказывать... Ленька... Ленька вдруг зазвучал! И на эти звуки в голове что-то откликнулось.

Лидия! Вот как ее звали! Лидия Сергеевна. Уже легче. Теперь - фамилия.

Маринка до встречи со мной побывала замужем и сменила фамилию. Так что тещину я, выходит, никогда не знал.

Я для очистки совести позвонил Сулейману Семенову и Сашке Яновскому. Сашка отозвался и сказал, что Семенов куда-то сгинул, договаривались созвониться насчет завершения веранды - а он, зараза, трубу не берет. Из чего Сашка сделал вывод, что завтрашний день у него свободен, и собрался в пять утра выезжать на рыбалку. Я попросил: если зараза все же объявится, сказать заразе: пусть вернет то, что взял, иначе будет плохо.

Завершив разговор, я еще раз пропел на разные лады: Су-лей-ман, Су-лей-ман...

Результат был нулевой. Я просто чувствовал, что мой голос упирается в какую-то стенку. Плюнув, я отправился на поиски Лидии Сергеевны. И я ее нашел.

Сперва она не желала открывать дверь. Потом сжалилась.

- Мариночка тут больше не живет, - сказала несостоявшаяся теща. - Она купила хорошую квартиру, четыре комнаты с лоджией.

- Лидия Сергеевна, я к ней в гости не собираюсь. Мне просто нужно задать пару деловых вопросов. Очень деловых.

- Насчет ее фирмы?

- Да.

- Телефон не дам, она не разрешила. Но, так и быть... Ищите в фейсбуке. Она там Инга Кальман.

- Лидия Сергеевна, я ваш вечный должник.

- Это я ваша должница. Если бы вы Мариночку не отпустили, она бы до сих пор с вами мыкалась. В однокомнатной! А теперь у нее фирма, детки, квартира хорошая, четыре комнаты с лоджией, машина...

Мне стоило некоторого труда откланяться.

Уже на лестнице я осознал: да, квартира, да, фирма, но старая вешалка ни слова не сказала о муже! Был бы статусный и богатый муж - похвасталась бы. Значит, Маринка-Инга, скорее всего, еще раз сходила замуж и развелась.

Теперь нужно было двигаться в сторону дома. Но на душе было неспокойно. Я решил еще раз дойти до семеновского жилища - мало ли что.

По дороге я названивал Семенову. Он не откликался. Страшно было подумать, куда он мог забраться с этой дурацкой лошадью!

Наконец я оказался возле его дома и стал думу думать.

Можно было пойти к нему домой и сидеть там, нервничая и успокаивая себя крепким и сладким чаем. Но я все время помнил, что Семенов - при лошади. Если он все же поедет ночевать домой, то наверх он скотину не потащит. И с него станется, приехав, отвести ее в сарай и там же устроиться на ночлег.

В общем, я решил подождать еще немного возле его дома, точнее - гуляя поблизости от ворот. Это требовалось для безупречной чистоты совести: сделал все, что мог, и торчать тут до утра просто не имею права, есть же у человека обязанности перед собственным организмом?

Восемь шагов направо и восемь шагов налево...

- Мишка, привет! - окликнули меня. - Какими судьбами?

Я повернулся - человек из прошлой жизни, знавший Михаила, заслужил хотя бы несколько вежливых слов. Но, увидев его, я даже обрадовался. Это был мой бывший однокурсник Норберт Романенко. Имечко было - не то что одна на весь город, а, наверно, даже одно на всю область. В школе парня наверняка звали Норкой и даже норным животным, за что и нарывались на крепкие кулаки. Романенко был невысок, плечист и, насколько я помнил, занимался в юности боксом.

- О,привет! Ищу одного балбеса, - ответил я. - Вроде уже должен дома появиться. Трубку не берет, дверь не открывает, наверно, вот-вот появится.

- Он тут, что ли, живет?

- Вот в этой подворотне.

Я имел в виду ворота, ведущие во двор, где в самой глубине стояло пятиэтажное здание дореволюционной постройки.

- И что, так и будешь тут шагать взад-вперед?

- Во дворе лавочка есть, - неуверенно сказал я.

- Лавочка! Вот что - идем со мной в "Сонату"! Угощаю!

Кафе "Соната" было у нас из самых древних, его еще, поди, при Брежневе открыли. А имя дали со значением - предполагалось, что там будут не наливать, а устраивать музыкальные вечера. Может, с самого начала и устраивали, но сейчас "Соната" превратилась в ночной бар, а почему сохранили старое название - понятия не имею.

- Да как-то неловко... - пробормотал я. Очень не хотелось тратить деньги в этом сомнительном заведении, а не тратить тоже нельзя - Норберт мне не брат и не сват, угощать меня не обязан.

- Не дребезди, Миха. Если я пойду туда один, то нажрусь в хлам, и девки мне кошелек облегчат. А с тобой - выпью, но в меру. Это такая благотворительность с твоей стороны, понял?

"Соната" была в угловом доме, вход как раз с угла, окна - на обе стороны, и если удачно сесть, семеновская подворотня отлично просматривается...

- Ладно, - сказал я. - Только без роскоши.

- Не могу пить дешевое пойло, возьму приличное.

Романенко как-то слишком старательно показывал свое благосостояние. Ну что, одет прилично, рожа гладкая, может, даже джип на той стороне улицы - его собственность. Да не все ли мне равно? У меня голова другим занята, у меня в голове - Семенов и лошадь.

- Что-то случилось? - вежливо спросил я.

- Случилось... Тут один человечек бывает, надо бы с ним пересечься. Ну, пошли, что ли?

Я подумал - уж лучше сидеть в "Сонате", чем во дворе на лавочке.

Это был третьеразрядный бар с интимным полумраком, хотя спиртное предлагалось качественное. Но его почти никто не брал - тут пили пиво или "отвертку". Под потолком крутился зеркальный шар, и мельтешение разноцветных бликов наводило на мысли о заводской дискотеке. Музыка тут была гнусная. Плавал дым, причем не только табачный - кто-то в дальнем углу баловался травкой.

Мы сели на высокие табуреты возле зеркальной стойки.

Публика собралась, как я понял, постоянная, многие через весь бар выкликали Васек, Наташек, Шуриков. В отдельном закутке сидела девичья компания.

Я то в окно поглядывал, ожидая Семенова, то на девчонок. Вид у них был, как говорит Стасов, инфернальный. Он так и о пьяном стороже дяде Русике может сказать, и о заглючившем компе. Но к девчонкам слово как-то больше подходило. Мрачные и высокомерные ведьмочки...

Ну да. Косматые и в черном.

Одна медленно встала и пошла через весь бар - знакомых навестить, что ли. Прошла мимо, я невольно посмотрел вслед и обалдел.

Какие у нее были ноги!

Такие природа создает раз в двадцать лет, не чаще. Длинные, стройные, изящные, с тонкой щиколоткой, узким коленом! И не тощие! Идеальные. Я таких раньше не встречал.

Норберт проследил мой взгляд и ухмыльнулся.

- Что это за цыпочка? И что она здесь делает? - спросил я.

Имел в виду: что такие ножки могут делать в таком поганом шалмане, если им место - в Париже, на показе какого-нибудь Армани, или как их там зовут.

- А, эта... - он хмыкнул. - Это Ноги. Оттягивается она тут. Ищет свое счастье.

- Ноги? - переспросил я. Вроде бы там имелся весь комплект деталей.

- Да, ее так зовут. Ты приглядись.

- Ножки классные, не к чему придраться. Странно, - сказал я. - С такими ногами промышлять в дешевом шалмане...

- А куда ей еще деваться?

- Ну, хотя бы замуж выйти, желающие найдутся.

- Вот как раз замуж ее и не возьмут. Никогда! - веско сказал он.

- Почему?

- Потому что - Ноги. Ноги! Чеши к нам! У нас наливают!

Девица подошла.

- Привет, Романенко,- сказала она. - Что тут у тебя?

- Сейчас возьмем тебе шампусик. Садись!

Ноги села на высокий табурет и так разместила точеные коленки, что они оказались как раз под моей рукой. Но хвататься я не стал - девочки из шалманов способны так наградить, что замаешься по врачам бегать.

Вблизи она, впрочем, оказалась вполне и вполне. Бывают такие счастливые девчонки - сами тоненькие, а мордочки кругленькие. И пухлые губки, кажется, свои, а не произведение хирургического искусства. И длинные волосы, очень светлые, которых не касалась рука парикмахера.

Похоже, ей сегодня уже наливали и шампусик, и что-то еще.

- Ноги, расскажи про своего бывшего, а? - попросил Норберт. - Как он, не появлялся?

- Да чтоб он сдох, козел!

- Наша Ноги была замужем за козлом, - объяснил Норберт. - Но теперь она свободна, как морской ветер. Эй!

Щелчком пальцев Норберт подозвал бармена. Тот явно знал вкусы Ноги, потому что, не дожидаясь заказа, потянулся к шампанской бутылке.

Она очень красиво взяла фужер. Вот что у Ноги имелось - так это грация.

- За то, чтобы он сдох! - сказала Ноги и отпила примерно половину.

- Наша Ноги пьет только за козлиные похороны, - объяснил Норберт.

- Что ж она за такого вышла? - спросил я.

- Тсс...

Это "тсс" было почти беззвучным, и движение пальца к губам - едва намеченным.

Дальше была обычная ахинея - Норберт расхваливал прекрасную Ноги, как будто хотел навязать мне ее на шею, я подыгрывал, но на самом деле сопротивлялся: такая девка мне не по карману, да она и выше меня на полголовы, для меня это неприемлемо. Потом ее позвали какие-то знакомые, и она нас покинула.

Ушла походкой манекенщицы, да еще бедрами зазывно покачивала.

- Такие ноги одни на весь город, - сказал Норберт. - Но в голове у девочки ветер окурки гоняет. До сих пор. Замуж она в нашем городе не выйдет, а в другом городе, если приедет, сразу ее на панель определят. Это она все-таки понимает.

- Она где-то работает?

- Сидит у родителей на шее. С куриными мозгами найти работу - проблема. Торговать на улице овощами она не пойдет.

- А одета прилично...

- Донашивает прежние тряпки, которые ей еще козел дарил. Тряпки она первым делом утащила...

- Откуда?

- Из дома, где они жили.

- Чем же она козлу не угодила?

Норберт тихо засмеялся и сразу помрачнел.

- Сперва-то угодила... Старый дурак увидел эти ножки и умишком повредился. Ей подружки объяснили - такого нужно брать, не раздумывая. А подружки - клейма ставить негде. Вообще-то они ей правильно советовали. С ее куриными мозгами главное - найти ходячий кошелек. Ему казалось, что с ней можно договориться... А Ноги - она и есть Ноги! И ничего больше.

Я хотел спросить, что там у нее вышло с козлом, но постеснялся показать, что мне это интересно. Собирать сплетни - совсем не мужское занятие.

Меня больше интересовало другое.

- Кто ее назвал Ноги?

- А как ее еще называть?

Норберт, видимо, был прав.

- Но кто-то же был первым?

- Когда я с ней познакомился, она уже была Ноги. А было это, это было... Три года назад! Как раз перед тем, как Гринман ее выгнал.

- И что, он тоже называл ее Ноги?

- Конечно!

Норберт все время прикладывался к фужеру, куда бармен подливал дорогой коньяк. Я такие только на витринах видел, да и вообще мы с Семеновым, если случалось подходящее настроение, покупали бутылку приличной водки. Это нас вполне устраивало, особенно под хорошую закусь. А хорошая - это мясная нарезка, "оливье", пара горячих котлет, без всякого картофельного пюре, обязательно соленые огурчики. Мы все это брали в "Корзинке".

Конечно, и я понемногу отпивал из своего фужера. Но - совсем понемногу: ну что это за закуска - соленые орешки?

- Бедная девчонка... - пробормотал я.

- Сама виновата.

Я привстал, чтобы высмотреть ее в полумраке. Она опять сидела с подружками, нога на ногу, выставив напоказ свой главный товар. Но никто над ней не склонялся, в вырез платьица не заглядывал. Видно, эти ножки уже всем тут примелькались.

- Если по уму - ей уезжать надо.

- Без родителей эта дура пропадет. Она же ни хрена не умеет, только ножки раздвигать. Гринман - идиот. Вокруг него такие дамы круги нарезали! А ему подавай Ноги! Вот и попался... Мы все боялись, что он в петлю полезет.

Из-за чего бы лезть в петлю богатому козлу Гринману, подумал я, изменила она ему, что ли?

- Но ведь не полез же...

- Да, но с инсультом в больницу попал. Хорошо еще, что инсультом отделался. И что теперь с ним будет - совершенно непонятно. Коз-з-зел! Ему бы на Миланке тогда жениться! Миланка бы не хуже дите родила, и мамкой бы стала хорошей, и не было бы всего этого... Но Миланке - тридцатник, а Ноги тогда было девятнадцать, вопросы есть?

- А Гринману?

- Когда он попался, было то ли пятьдесят восемь, то ли пятьдесят девять. Мальчик! Юное создание! Во-от с таким брюхом!

И тут до меня дошло: старый козел Гринман на самом деле - владелец сети "Корзинка" Гринман! Пузо там действительно конкретное.

Что-то, связанное с этим человеком, хранилось в памяти, что-то совсем нехорошее.

И вдруг я вспомнил.

Молодая жена родила Гринману сына. Можно сказать, наследника империи. Как вышло, что это вообще его первый ребенок, я не знал. В такие годы вообще-то положено внуков нянчить, а он стал молодым папашей. Говорили - совершенно сумасшедшим папашей.

Потом все газеты и новостные порталы сообщили кошмарное. Супруга Гринмана, которой он подарил прекрасную машину, взяла с собой ребенка и поехала шопиться. Естественно, в самый дорогой торговый центр. Ей была нужна какая-то ерунда, и она, оставив в машине спящего ребенка, побежала тратить деньги. На минутку забежала. А дело было в июле.

Там ее угораздило встретить одноклассниц, они забурились в ресторанчик и потеряли счет времени. Из ресторанчика Ноги извлекала полиция.

Эта дура бросила машину на солнцепеке. Когда добрые люди заметили, что в креслице сидит потерявший от жары сознание ребенок, они разбили окно и вытащили дите. Да только было поздно.

От такого, пожалуй, не только инсульт, но и полное безумие случится.

Гринмана можно было понять...

- И что? - спросил я. - Он выгнал Ноги и женился на Миланке?

- Он живет с Миланкой, но у них пока ничего не получается. А Ноги от него полгода пряталась. Все думали - он ее убьет. Ей же ни в чем отказа не было, лишь бы занималась ребенком. Но это же Ноги! Вон, гляди, опять с подружками...

- С теми же самыми?

- Мало ли в городе дур? Смысл жизни у нее - не мужики, не тряпки, а - тусоваться с подружками! Я помню, как они в "Пирамиду" бегали, четыре девки, все - в черном, и раскрашены под двухнедельных покойников. В третьем часу ночи вдруг увидишь, как эти четыре морды на тебя из угла таращатся, навеки заикой станешь.

- Жалко дурочку.

- Дурочку? Дурищу!

И дальше Норберт погнал не то что волну, не то что мутный вал, а целое цунами на весь бабский пол. Потом к нам подошел какой-то его приятель, видимо, тот, кого ждали. Норберт как-то сразу протрезвел, и они стали объясняться загадочными намеками. Я понял, что при мне они не могут говорить о своих делах прямо, поблагодарил за компанию и сбежал.

А в самом деле - чья это работа?

Сделано отлично, очень грамотно сделано.

Слово крепко и лепко...

Имя прилеплено в пубертатный период, у девочки остались девочкины мозги.

Раньше, раньше...

А раньше - разве можно?

Но за что?

Мало ли за что. Может, ее имя просто кому-то понадобилось.

А ведь и правда! Имя-то редкое!

Но - кто?

Тихо! Тихо!

А-а, ты думаешь?..

Тихо.

Я выхожу из канала.

Боишься?

Да.

Коллеги, это очень злая шутка.

Я тоже выхожу из канала.

Спокойной ночи.

Думаешь - он?

Это не наше дело.

Семенов на звонки не отвечал.

Я подумал, что проворонил его, минут пять колотился в дверь - в надежде, что он либо в сортире, либо свалился в кресло и задремал. Но его где-то носила нелегкая, а торчать на лестнице до утра я не желал.

По дороге домой я думал про Ноги - как будто мне Семенова было мало...

Я думал: бедная дурища, тот редкий случай, когда требовался богатый дядька, которому начхать на ее куриные мозги, были бы ножки, и вот она ему попалась, но куриные мозги все же подвели. И теперь она еще несколько лет будет околачиваться по ночным клубам, тратить деньги на билеты, и в конце концов пойдет по рукам. Ей будут свистеть вслед и кричать: "Эй, Ноги!" И она побежит на свист. Тьфу!

Дома я понял, что коньяк меня не взбодрил и не усыпил. Требовалось снотворное. А в таких случаях очень помогает ленивый серфинг по инету. Там столько унылой ахинеи, что того и гляди - заснешь рожей в клавиатуру.

Семенов нашелся, когда я уже, зевая, выискивал в фейсбуке Ингу Кальман.

- Миш, я тут, кажется, влип... - жалобно сказал он.

- Ты где?

- Не знаю...

- А как ты туда попал?

- Не знаю... Я, наверно, сошел с ума.

- По тебе давно Афанасьевские Горки плачут.

- Миш, она тут ходит рядом, то есть пасется...

- Лошадь?

- Ну да! Она меня сюда завезла, я еле с нее слез, ноги - как не мои.

- Так ты все это время ехал на лошади?

- Да.

- И тебе совсем не было интересно, куда она тебя везет?

- Я ж говорю - у меня в голове было помутнение! Теперь вот прошло - и что делать?

- Садись на эту чертову лошадь и поезжай обратно.

- Не могу!

- Почему?

- Я ее боюсь.

Семенов больше не был Сулейманом.

Но я был Владиславом! И отказываться от себя - не желал.

- Так, Семенов. Ехал ты, как тот челн по воле волн. Может, вспомнишь, что ты видел по дороге?

- Автозаправку. Автобусную остановку. Еще остановку. Понимаешь, я об этом совершенно не думал!

- А сейчас что видишь?

- Дерево. За ним - дорога. Такая, не асфальтированная. Еще вижу поле.

- Что за поле?

- А фиг его знает. Кусты какие-то рядами торчат.

- Картофельное, что ли?

Я чуть было не заставил этого безнадежного горожанина руками выкопать куст и посмотреть, что там под ним хорошего. Но картофельных полей в окрестностях хватает. Других ориентиров он не увидел. С какой стороны к этому полю подъехал - уже не понимает...

Ночевать под кустом картошки не желает!

- Стоп! У тебя есть мобильный интернет?

Я на секунду поверил, что у Семенова в смартфоне есть карта нашей местности, и он может определить точку, в которой находится, хотя бы приблизительно. Но он сэкономил и взял тариф без мобильного интернета. Тут-то я и понял, что дело плохо.

- Выходи на дорогу и иди в любую сторону! Иди, пока ноги несут! - приказал я. В конце концов, у нас не сибирская тайга, если есть дорога - она куда-то ведет.

- А с лошадью что делать?

- Оставь ее в покое! Пусть пасется. А смартфон переведи в "режим полета", чтобы зря батарею не расходовать.

Отправив Семенова в пешее путешествие, я снова стал искать Ингу Кальман. Откуда взялась фамилия - понятно, каким-то образом имя связано с мелодией из оперетты Кальмана, но вот с которой?

И вот она появилась, только латинскими буквами - Inga Calman. Теперь нужно было написать ей послание. А что писать? "Твой бывший, козел редкостный, приглашает тебя на свидание"?

Наконец я сформулировал: "Инга, надо встретиться. Твой бывший Михаил". И пусть понимает, как хочет: то ли "твой бывший", то ли "бывший Михаил". И прибавил свой телефонный номер.

Потом я, поскольку спать перехотелось, пошел на кухню готовить ужин. Есть такое блюдо - "крестьянский завтрак", вот его я и сварганил. Самое что ни есть мужское блюдо. Теперь в "Корзинке" можно купить вареную картошку, сало и яйца в холодильнике всегда живут, остальное - в зависимости от того, что не представляет самостоятельной ценности. Осталась одинокая сосиска, осталась горбушка колбасы, жареная куриная нога почему-то осталась в самой глубине - туда их, порубить и на сковородку! Жареный лук тоже будет кстати. Предвкушая блаженство, я напевал явно кальмановскую мелодию. Хотя на самом деле мне больше по душе Оффенбах.

И она позвонила! Невзирая на поздний час!

Я ей объяснил: это не телефонный разговор, приглашаю в кафе. Она немного поупрямилась и согласилась.

Я отпраздновал победу, сожрав целую сковородку "крестьянского завтрака". Потом вспомнил про Семенова. Друг все-таки - нужно хоть морально поддержать. Позвонил ему - а он действительно переключился в "режим полета", и где его искать - неизвестно.

- Сулейман, Сулейман, улыбнитесь... - пропел я. На сей раз новое семеновское имя вписалось в музыку Дунаевского. Ответа не получил. Какой-то вражина словно разрезал ниточку, соединявшую Семенова с именем. А ведь оно явно вытащило из корней семеновского генеалогического древа узкоглазого предка в кольчуге поверх полосатого халата и в чалме, намотанной на островерхий шлем.

Не попробовать ли еще раз? С Дунаевским?

- Николай, Николай, улыбнитесь...

Нет, не то.

- Леонид, Леонид, улыбнитесь...

Чушь какая-то.

И тут словно бы кто у меня в голове пропел басом: "Христофор, Христофор, улыбнитесь!"

Я обалдел и, как тогда, стала задавать мирозданию вопросы: что за Христофор, почему вдруг Христофор, откуда он вообще взялся? При этом я понимал, что имя - прямое попадание.

Христофор Семенов? В этом что-то есть!

- Христофор, Христофор, улыбнитесь, ведь улыбка - это флаг корабля, - напевал я. Одновременно я стелил постель и пытался прозвониться к Семенову, но "режим полета" отгородил его от меня прочнее каменной стены.

Семенов нашелся во втором часу ночи.

- Миш, ради всего святого, где я?!

- Семенов, за это время ты мог дойти пешком из любого захолустья по крайней мере до шоссе. А по шоссе бегают машины...

- Нет здесь никаких машин!

- А что там есть? Ты в лес, что ли, забрел?

- Вода тут есть.

- Ну вот, уже кое-что! - обрадовался я. Если этот чудак выбрел к Тулице, то он спасен - где-то на берегу должен быть садовый кооператив. Тулица - речушка маленькая, узкая, вряд ли Семенов дошел до ее истоков. Я даже примерно представил себе, куда его занесло.

- Семенов, пройди вниз по течению, там должен быть поселок. Постучи в любую калитку, остальное сделают собаки. Они разбудят хозяев...

- Я миновал поселок...

- Как это - миновал?!

- Меня мимо пронесло.

- Не понял! - заорал я.

- Пронесло, говорю. Тут течение сильное.

- Ты что, плывешь по Тулице?

- Плыву... В лодке!

К реке-то он вышел и поселок вдали увидел, там в некоторых окнах еще горел свет. Но Семенов случайно нашел маленькую бухточку, в которой были мостки, а к мосткам - привязана лодка. Он сел в эту лодку, отвязал ее и поплыл по течению. Почему и зачем - объяснить не мог. Просто понял, что именно это ему сейчас необходимо.

- Ты поплыл на поиски Америки... - пробормотал я. - Этого еще недоставало...

Теоретически из Тулицы очень сложным путем можно попасть в Волгу, через Волго-Дон - в Черное море, далее - Средиземное, Атлантика, и вот она - Америка. Но что-то мне подсказывало, что плаванье Христофора Семенова продлится недолго. Если даже он заснет в лодке - то проснется уже в цивилизованных водах, где шастает всякий речной транспорт. Главное - чтобы во мраке он не столкнулся с баржей.

Но могло ли быть такое чудо, что один из дальних предков Семенова - Христофор Колумб? Чисто математически - почему бы нет? Где-то я читал, что за пятьсот лет сменяется двадцать поколений, и у человека набирается миллион предков... Мало ли где нашкодил Колумб?

Из чего вытекает другой вопрос: мог ли быть у меня предок по имени Владислав, имевший профессию "оперный дирижер"? Я о таком предке не знал, родители у меня - люди простые, Баха от Легара не отличили бы. Деды с бабками... хм... а есть еще и прадеды...

Оказалось - портрет Колумба хранится в моей памяти. Широкое лицо - а у Семенова узкое. Седой, прическа - как у нашей бывшей бухгалтерши Шершовой, такие прически носят совсем уж безнадежные тетки. Глаза - широко распахнутые, а Семенов щурится. Ну, ничего общего!

Но он стал Христофором...

Ну да, он же все время норовил открыть какую-нибудь Америку!

Я сделал то, что мог: позвонил в полицию, сказал, что пьяный идиот угнал лодку, и если утром на берегу найдут утопленника - это будет очень плохо. По-моему, меня самого приняли за пьяного идиота.

Спокойно спать я не мог - мне мерещился Семенов в полном соответствии со стихами Пушкина: "Безобразно труп ужасный посинел и весь распух..." А под утро он явился совсем жутко: "И в распухнувшее тело раки черные впились..."

В шесть утра я полез в интернет - искать городские новости. Правду о Семенове узнал только в девять. Его выловила речная полиция, причем он не желал покидать лодку. Выволокли силой - а как иначе они могли поступить с Христофором, который без весел держит курс на Америку. Правда, на Афанасьевские Горки его не отвезли - просто обругали и отпустили.

Только тогда мне удалось до него дозвониться.

- Семенов, ты где? - спросил я.

- На набережной.

- Домой иди. Я сейчас к тебе приеду.

- Ага...

И дальше были какие-то неразборчивые слова, возможно, на испанском.

Я помчался к нему, но дома его не оказалось. Если он сидит на набережной, то там к нему может прицепиться конский поводырь. Поводырь не знает, что это уже не Сулейман, а Христофор. Ох, что будет...

Делать нечего - я отправился на набережную. Там в воскресное утро уже бурлила жизнь. Главным образом на детских площадках. Шел я очень осторожно, чтобы вовремя смыться от конского поводыря. Семенова не было. Я даже напевал тихонько: "Христофор, Христофор, улыбнитесь..." Никакого результата.

И тут подал голос мой смартфон. Номер был незнакомый.

- На проводе, - буркнул я.

- Лейтенант Максимов, речная полиция. Это ведь вы ночью звонили насчет гражданина, который спьяну или по дури угнал лодку без весел?

- Я звонил.

- Ребята его отпустили, а он сейчас попытался угнать речной трамвайчик.

- Что?..

- Мы его с трамвайчика хотели снять, но он закрылся в рубке и гонит вниз по течению. Кто он, откуда взялся - не знаем. А вы знаете?

- Я-то знаю.

Конечно, нехорошо закладывать Семенова, да еще речной полиции. Но объяснять лейтенанту Максимову, что трамвайчик угнан Христофором, я не мог. А если не снять Семенова с судна - он может натворить дел. До Америки не добежит, но влетит в старый канал и застрянет в шлюзе...

- И кто он? Почему в таком неадеквате?

- Это с ним бывает. Иногда ему вдруг почудится, что он не Валентин Семенов, а, скажем...

И тут в голове у меня прозвучало уж вовсе неожиданное имя - Тамерлан.

- Т-т-та-мер-лан... - еле выговорил я.

- Ясно. С Афанасьевских Горок сбежал.

- Д-да... Послушайте, его нужно как-то снять с трамвайчика! Я могу попробовать! Мы с детства кореша! Он меня послушает!

Через четверть часа за мной пришел полицейский катер. А еще минут через двадцать я увидел это несчастное плавсредство. Семенов, не вписавшись в речную излучину, посадил его на мель. И это еще было большой удачей!

Мне помогли забраться на борт, и я с воплями: "Семенов! Семенов!" пошел искать этого Христофора. Нашел я его на задней палубе посудины. Там он тосковал о несбыточном.

- Твое счастье, если тебя всего лишь признают психом, - сказал я, а на душе кошки скребли: ведь главным виновником был совсем не он...

Семенов ответил что-то по-испански.

Но он меня узнал и даже позволил спустить себя в катер. Потом нас высадили в дальнем конце набережной, у Старой Пристани, и очень попросили меня доставить пациента на Афанасьевские Горки. Я горячо обещал. Тем временем уже пришла пора собираться на встречу с Маринкой-Ингой.

Я уже тогда, когда она сбежала, много думал: что я делал не так? И одно "не так" было на поверхности: я перестал дарить ей цветы. Я и в начале-то наших отношений этим не увлекался, и потом плохо понимал, зачем вообще цветы в отношениях мужчины и женщины. Но, раз так надо, - пожалуйста! Я пошел на цветочный базарчик и купил целую корзинку всяких разноцветных растений, причем я даже их названий не знал. Семенова я потащил с собой, чтобы он еще чего-нибудь не натворил. Имя "Христофор" сделало его угонщиком плавсредств, другое имя, "Тамерлан", тоже ему должно было подойти, если правильно спеть, но чего ожидать от Тамерлана Семенова?

Кто имел дело с испанскими каналами?

По всей сети - кто имел дело с испанскими каналами?

Они, черт бы их побрал, сильные.

Собираю тройку, собираю тройку.

Надо решать проблему, пока этот канал не окреп.

Ох, что будет наверху...

По всей сети - кто имел дело с испанскими каналами? Сanales españoles!

Передаю по сети - сanales españoles!

Buenas tardes, ¿qué pasa?

Вот влипли...

Маринка-Инга назначила встречу в кафе "Монте-Кристо". Кафе не из дешевых - это я сразу понял, когда только подходил к нему, влача за собой Семенова. Делать нечего - я втащил его туда, усадил в углу и заказал ему полноценный обед, да еще с бутылкой испанского вина.

- Испанского, Семенов!

- Си.

Он меня понимал, но говорить по-русски принципиально отказывался.

Кафе подхватило новую моду - там на подоконниках лежали старые книги и журналы. Я страшно обрадовался, обнаружив среди этой рухляди атлас мира 1964 года издания, и сразу принес его Семенову: пусть мысленно плавает по океанам.

А потом пришла Маринка-Инга.

- Как ты меня нашел? - первым делом спросила она.

- Интуиция. Что будешь?

Оказалось - ее здесь знают и без заказа приносят фирменный кофе с фирменными же печенюшками. Я предложил вина, она отказалась.

- Ма... Инга, я тоже хочу поменять имя, - соврал я. - Посмотрел на тебя и понял - это работает. Как ты это сделала?

Она с интересом посмотрела на меня.

- Сделать можно, только это денег стоит.

- Пусть стоит. Я зашел в тупик. Живу, как, как... как насекомое. А хочется побыть человеком. Если это как-то связано с именем - я готов!

- Ну, я прямо не знаю... Думаешь, тебе поможет?..

Думаю, что ты - та еще ехидна. Но держусь.

- Надеюсь, что поможет.

Она еще немножко покочевряжилась. Почему бы и нет? Женщина, которая в почти сорок выглядит на двадцать с небольшим, прекрасно одетая, выложившая на столик айфон последней модели, имеет моральное право покочевряжиться.

Наконец она заговорила по-человечески.

- Знаешь, есть такая наука - ономастика.

- Впервые слышу.

- Это наука об именах. Не только о человеческих. Все на свете имеет имя. Река, город, село... Ну вот, ономастика, и есть специалисты по правильному подбору имени. Так я стала Ингой - это прямое попадание. Имя - как на меня шили. Мне его подобрал мастер, и сразу жизнь стала налаживаться. Тот самый, который потом отдал мое старое имя Элеоноре.

-И кому-то еще помогло?

- Да, помогло. И очень даже. К мастеру привели человека. Прежнее имя было - Сергей. Пил без просыпу. Чего с ним только не делали - все без толку. Мастер подумал, составил гороскоп и назвал его Юрием. И как отрезало! Он теперь у нас работает, а на спиртное даже смотреть не может.

- Здорово! А еще случаи?

- Был такой Савелий. О чем только родители думали, когда его так назвали? Маленький толстенький Савелий. Его из петли вынули - несчастная любовь. Теперь он у нас Аркадий. Похудел, на пять сантиметров вытянулся, и все у него в порядке.

- А я могу попасть к этому мастеру?

- Я с ним поговорю. Вообще сразу предупреждаю - мы, кто с новыми именами, за каждого приведенного клиента имеем свой процент.

- Это правильно. В самом деле, очень удачное имя - Инга. Ин-н-н-н-га...

Я это имя пропел. Всего две ноты, но явно не те. Моя бывшая поморщилась.

Семенов в это время плавал пальцем по океанам и, кажется, был доволен.

Мы с Ингой еще поговорили, вспомнили общих знакомых, и расстались не то чтобы друзьями, даже не то чтобы приятелями, а вроде как просто знакомыми, которые не имеют друг к другу никаких претензий. И я пошел вылавливать Семенова из океанов.

Редкая удача!

Да, это он. Самоучка несчастный!

Надо придумать, как его парализовать, пока он еще кого-нибудь не подключил.

Он, к счастью, еще не понял, как это происходит.

Рожки - сами по себе, а мозги - сами по себе...

Главное - чтобы нам не перекрыли подключение. ТАМ - могут.

А что - ТАМ? Как ОНО действует? ОНО что - оглохло? Отчего позволило подключиться совершенно постороннему человеку?

Тихо, тихо.

Скоро это кончится.

Он все-таки стал Тамерланом!

Бывает же такая чушь - вдруг привяжется простейшая мелодия, десять звуков, и хоть головой об стенку бейся - никак от тебя не отцепится. Ну вот сколько гениальности в этой песенке про капитана: "Капитан, капитан, улыбнитесь"? Да никакой гениальности в этой фразе нет. Она там и не нужна.

Сперва у меня улыбался Сулейман. Потом Христофор. Тамерлан-то откуда взялся? Как он в мою голову попал?

Не было там никакого Тамерлана!

Я вообще не любитель всей этой древней истории. Я даже смутно представляю себе, в каком веке была Куликовская битва. Для меня история начинается где-то в шестнадцатом веке, с лютни Франческо да Милано. И то - эта лютня плавает в безвоздушном пространстве, вне своего обычного мира, плавает и звучит.

Я сам не понимаю, как вышло, что я беззвучно запел про Тамерлана.

Наверно, простенькая мелодия, десять нот, имела что-то вроде античной вазы в голове у Семенова. Такой вазы, что ставили в античных театрах для акустики. Она прозвучала - а в Семенове родилось эхо. Какое-то время Тамерлан конфликтовал с Христофором и победил. Христофор покинул поле боя. Это случилось, пока я разговаривал с Маринкой-Ингой.

В общем, Семенов от меня сбежал.

Если бы он был Христофором - он бы берег старый атлас мира, как зеницу ока. Это же - та карта, что необходима Колумбу. А он запустил атласом в троллейбус, лихо свистнул в четыре пальца и умчался вприпрыжку, как ворона. При этом он отчего-то прихрамывал. А я смотрел на него в полном обалдении.

Я даже представить не мог, куда его понесет нелегкая. И, честно говоря, был на него порядком зол - ну, как можно быть настолько внушаемым?!?

Решив, что угонять лошадей и плавсредства он сегодня больше не будет, я пошел в "Корзинку" - затовариться на неделю.

Гринмановские "Корзинки" стояли обычно на перекрестках, и несознательный народ часто перебегал туда по диагонали. Вот и сейчас - целая стайка баб устремилась на желтый свет. Но все неслись к "Корзинке", а одна приняла вправо - к троллейбусной остановке. Я же как раз миновал остановку и, как добропорядочный обыватель, двигался к переходу и к светофору.

Эта ворона не заметила, что из-за угла выруливает серая "мазда". И "мазда" была в своем праве - тут ей как раз был разрешен правый поворот.

У меня однажды было такое - бестолковая клуша с мешком на колесиках устремилась прямо под колеса моей "белочки". На той стороне улицы сидели в ряд бабки, торговали луком и петрушкой, так она из-за пучка лука чуть на тот свет не отправилась. До перекрестка же было - метров двадцать, не больше. Как я ухитрился вывернуть влево и не столкнуться на встречке с автокраном - по сей день не понимаю. Водитель автокрана и я - мы оба, выскочив, так изматерили дуру, что у нее, кажется, ноги отнялись - стояла столбом и слушала наши рулады.

Я успел схватить женщину за руку и буквально выдернул из-под "мазды". При этом она упала, уронив сумочку и букет, потеряв очки. Но поднимать ее я не собирался.

"Мазда" остановилась, водитель выглянул.

- Ну, спас ты меня! - воскликнул он. - Куда тебя отвезти?

- Да я в "Корзинку" шел. Ходят же такие дуры...

- Да уж. Ну, дай те Бог здоровья!

- И тебе!

Женщина сидела на краю тротуара и шарила вокруг узкой ладошкой. Я понял - ищет очки. А очки были совсем диковинные, со сложными толстыми линзами. Я вздохнул, поднял их и протянул женщине.

Она была невысокая, худенькая, черноволосая, причем волос бы хватило на двух, а то и на трех обычных девиц.

Динка-челеста?..

Нет. Динку я бы узнал. Да она, пожалуй, и старше этой дурехи. Но сходство, какое-то звучащее сходство, если предположить, что сходство имеет тембр...

Надев очки, женщина поднялась очень легко и быстро, подхватила с тротуара цветы точным и даже изящным движением. Конечно, очки ее портили, но если отвлечься от этих жутких линз...

- Куда это вы так спешили? - спросил я.

- На кладбище.

- О Господи!..

- То есть, я не под машину бросалась! - воскликнула женщина. - Я - к троллейбусу... Просто сегодня - день рождения нашего учителя. Мы договорились там встретиться, чтобы помянуть. Он летом погиб... все это было так глупо...

- Троллейбус ушел.

Он действительно ушел минуты две назад. А по воскресеньям они в том направлении ходят редко. Теперь стало ясно, почему эта женщина так спешила.

Опаздывала на свидание с покойником!

Еще немного - и попала бы прямиком в объятия к этому покойнику!

- Надо вызвать такси, - решила она. - Я дура, нужно было сразу договариваться и ехать всем вместе на такси.

- И что вы скажете? Потребуете, чтобы вас забрали с перекрестка возле "Корзинки"? - спросил я. - Нужен ориентир. Вон вроде кафешка. У нее есть адрес. Давайте-ка я вас провожу до кафешки.

Эта женщина была малость не в себе. Вроде даже не успела испугаться, когда я выдернул ее чуть ли не из-под колес... Но что-то ее сильно беспокоило.

- Не стоит, со мной все в порядке, - ответила она и расплакалась.

Ее дрожащий голос был мне знаком. Есть голоса, в который звучит не передаваемая нотами мелодия, этот как раз был такой. Оставить женщину на тротуаре, рыдающую взахлеб, я не мог. И потому, взяв под локоток, я отвел ее в сторону, поставил впритык к витрине аптеки.

- Вот постоим тут, успокоимся, вытрем личико... - забормотал я с теми же интонациями, с которыми мама меня успокаивала. - Дайте-ка я цветочки ваши подержу.

Я забрал у нее траурный букет, перевязанный черной ленточкой.

Она полезла в сумочку за салфетками, уронила сумочку, все ее дамское имущество разбежалось по асфальту, она ахнула. Пришлось вернуть ей букет и ползать на корточках, собирая все это непонятное добро. Я уже был не рад, что совершил доброе дело. Нужно было, вытащив ее на тротуар, бежать без оглядки, чтобы не услышать этот голос...

Чему-то во мне он был созвучен.

- Какой ужас... - прошептала женщина. - Знала же, что буду плакать, вот дура... и линзы поэтому не вставила...

Вытирая салфеткой лицо, она размазала тушь, или чем там женщины рисуют себе глаза.

- Давайте все-таки зайдем в кафе, там в туалете есть зеркало, умоетесь, - предложил я.

План был прост - довести ее до дверей туалета и сбежать.

- Да, спасибо...

Кафе было через два дома от аптеки - одно из тех кафе, где ассортимент не менялся со времен дорогого Леонида Ильича, и за это его любили местные жители. Отправив женщину умываться, я сообразил, что держу в левой руке похоронный букет, только когда дверь туалета закрылась. Делать нечего - пришлось взять чашку чая с крендельком, сесть за стол и ждать.

Она провозилась довольно долго. Наконец вышла с очками в руке и, пока не надела их, меня не увидела.

- Спасибо вам огромное, - сказала она, подойдя. - Вы спасли меня и еще раз спасли. Давайте хоть на прощанье познакомимся. Я - Вероника.

- Владислав.

И тут она упала.

То есть, сперва покачнулась, попыталась опереться о столик, рука соскользнула. И Вероника опустилась на колени, а потом повалилась набок.

Я смотрел на это, разинув рот. Впервые в жизни я увидел обморок не на экране, а наяву.

Официантка подбежала, стала тормошить Веронику, шлепать по щекам. Кто-то из посетителей дал бутылку с водой, официантка стала брызгать женщине в лицо. Подошла посетительница, стала деловито расстегивать на Веронике кофточку. На этом обморок и кончился, Вероника резко села.

- Простите меня! - громко сказала она. Официантка помогла ей встать. А я стоял - пень пнем. И вся эта ситуация мне сильно не нравилась.

Дальше - еще чуднее. Не глядя на меня, она выпила полстакана воды, одернула юбку, взяла букет и, не попрощавшись, вышла из кафе.

- Совсем куку, - сказала официантка.

- Да уж, - согласилась посетительница.

Какое удивительное совпадение...

Иначе и быть не могло. ТАМ любят такие встречи устраивать.

Канал шарил щупальцами и нашарил...

Какие тебе щупальца?!

Это я так, образно! Когда канал рвется - в месте разрыва должно же что-то быть вроде бахромы, вроде хвостиков. А тут место разрыва долго таяло...

Не фантазируй.

Но как иначе-то сказать?

Только бы он не догадался.

Он ничего не понимает. А если мы наконец вмешаемся - и никогда не поймет.

Нет, наоборот, нужно взять его в дело и обучить. Если ОТТУДА открыли ему канал...

А рожки-то растут. И ореол уже довольно яркий.

Плохо будет, если догадается.

Почему Гамаюн ничего не...

Тихо. И выходи из канала. Сейчас же.

За болтовню могут перекрыть подключение.

Но за что ему - бесплатно? За что? Не понимаю!

Может, генетика? Есть же люди, у которых это - от рождения? Вот, например...

Тихо. Мы же ничего не знаем...

А если он сильнее Гамаюна? Что будет-то!

Да плохо ему будет. НАШ соперника терпеть не станет...

Кончайте болтовню! Услышит же!

Молчи. Я выхожу. До связи.

До связи.

До связи.

Из "Корзинки" я поспешил домой, чтобы пельмени не раскисли. Я взял четыре пачки, взял сметаны, колбасы, сосисок, сыра, гречки, хлеба три батона, сливочного масла два брикета, а лук и картошка - у нас на прилавке возле остановки. Растительное масло я закупаю раз в полгода, оптом, когда самые большие скидки. О скидках меня предупреждают бабули во дворе - знают, что живу один и за рекламой не очень-то слежу.

Неподалеку от дома я встал, как вкопанный. В голове зазвучала хрустальная челеста. Легкий звон пролетел, почти что трель, и я увидел явственно, как мелькают быстрые ножки в розовых пуантах с атласными лентами.

Дома я все загрузил в холодильник и попробовал позвонить Семенову. Как и следовало ожидать, он не отозвался. Зато зазвякал дверной звонок. Пришла соседка Машута. Машутой ее еще бабка прозвала. Имя прилипло.

Соседка была хронической неудачницей. С ней случались всевозможные мелкие несчастья - от поломки каблука до потери кошелька. Свой вклад вносили дети. На мальчишках и так одежда просто горит, но эти двое были по части оторванный рукавов и дыр на коленках просто профессионалами высшего класса.

Машута обычно зовет меня на помощь, когда ее пацаны что-то поломают. Был случай - как-то так хитро закрыли за собой дверь в ванную, что примитивнейший замок заколодило. Картина маслом - два семилетних пацана в ванной и обезумевшая мать снаружи. Пришлось этот замок с корнем выдирать. А потом тратить деньги на соседа дядю Костю, который промышлял мелким ремонтом.

На сей раз эти орлы взлетели в антресоль. В Машутиной квартире есть длинная антресоль, так они нагромоздили стульев и туда залезли. А обратно лезть боятся, и Машута тоже боится их оттуда вытаскивать. Так что пришла она за стремянкой.

Так бы и ушла она с этой стремянкой, а потом вернула, но, видно, детки ее достали. И она пожаловалась примерно так: у всех дети как дети, а у меня чудовища.

- Ну, почему мне так не везет? - спросила она.

Раньше я в ответ только разводил руками. В самом деле, откуда мне знать, почему она в восемнадцать лет выскочила за козла? Она, собственно, и не ждала ответа.

- Еще повезет, Машута.

Я выговорил имя - и мне показалось, что изо рта вырвался змеиный шип.

- Маш, а в честь чего тебя Марией назвали? - спросил я тогда. Она задумалась.

- У бабки сестра незамужняя была - Марья. Померла, давно уже. Бабка очень по ней скучала.

Так, думаю, этого еще недоставало. Чужое имя.

Нужно другое - не на три четвертых, как у меня, а на четыре четвертых. Катерина? Нет, там полное - Екатерина, и не так оно поется... Скрипка, скрипка, ее человеческий голос... Виола... Виолетта!

И в голове зазвучал дуэт из "Лебединого" - скрипка и виолончель.

- Машут, - говорю, - а давай я буду звать тебя Виолеттой?

- Это еще почему? - вдруг испугавшись, спрашивает она.

- Просто так, по приколу. Красивое же имя. Ах, Виолетта, моя Виолетта...

Петь, конечно же, не следовало. Но мелодия Свиридова... от нее ведь тоже так просто не отделаешься...

Она схватила стремянку и вымелась из прихожей.

- Ви-о-лет-та, - сказал я вслед. И вспомнил ту маленькую скрипочку в витрине, которая вызвала в душе целую бурю злости и ненависти. Так может ненавидеть инструмент только ребенок, которого спятившие родители заставляют играть этюды... а не то, что ему нравится...

Она - Виолетта. Маленькая, изящная, с тонкой талией. Жаль, староват я для нее. Ей ведь где-то двадцать семь, что ли? И ей вполне хватает двух пацанов... Пусть на этой скрипочке сыграет другой - молодой, сильный, умный, уже имеющий где-то своего ребенка, чтобы не завелся у Виолетты еще и третий пацан. А Машуту мы сейчас отправим в вольный полет...

Я написал имя на клочке от рекламной листовки и встал у открытого окна.

- Лети, Машута, найди здоровенную тетку, желательно торгующую картошкой на базаре, знающую все выкрутасы русского мата и преспокойно выхлестывающую стакан водяры наравне с мужиками. Лети, Машута, и принеси этой тетке удачу.

Я даже представил себе эту картофельную королеву в сером фартуке поверх серого халата и с безбожно подведенными в любое время суток глазами.

Потом я позвонил Семенову. Я был морально готов ехать за ним и вызволять его из полиции. Холодильник забит, это главное, могу хоть полночи колобродить - без завтрака не останусь.

- Семенов, ты, что ли? - спросил я в изумлении, потому что голос был незнакомый.

- Тамерлан Мухаммадович сейчас занят, он вам отзвонит, когда освободится, иншалла, - ответил молодой голос с отчетливым азиатским акцентом.

Та-а-ак...

Мы с Семеновым в детском саду на одном горшке сидели. Стало быть, я его знаю почти сорок лет. За эти годы никто и никогда не называл его по отчеству. Меня, впрочем, тоже. За эти годы у него не было ни одного подчиненного, Семенов сам по натуре - подчиненный, достаточно вспомнить его женщин. Да и у тех не возникало желания подчинить его навеки.

Что случилось? Кого он встретил? Как он вдруг стал Мухаммадовичем?

Что я натворил?!.

Семенов и на Сулеймана-то не слишком был похож. А в самом деле - на кого он был похож? Внешность-то самая обыкновенная. Ну, татарская кровь сто лет назад к славянской подмешалась, да и какие мы славяне? Поскреби - все, что угодно, сыщется, вон Стасов как-то рассказывал, что у него бабка - удмуртка, у Юли один дед - поляк, другой - армянин, а по паспорту она русская. Таких Семеновых в каждом городишке - тысячи! Не атлет, но и не задохлик, хотя ближе к задохлику. Малость сутуловат, рожа простая, без изысков, не плоская, как полагалось бы степняку-Сулейману, скорее узкая, глаза - скорее татарские, хотя нос картошкой, горбинки, свойственной горному Сулейману, нет. Как вышло, что для восточных людей он вдруг стал Тамерланом Мухаммадовичем? И где он вообще их взял?

Ответ на вопрос явился быстро: где, как не на рынке? Там их целые аулы!

Время было для похода на рынок неподходящее. А завтра - на работу. Однако нужно будет как-то вырваться. Очень уж мне не понравилось это "Мухаммадович"...

И скорее бы позвонила Маринка-Инга!

Я попытался чем-то примитивным занять голову, чтобы поскорее отключиться. Нашел американскую комедию для подростков - тупее, наверно, вообще не бывает. Лег, начал смотреть, но то ли в ней вообще не было признаков смысла, то ли я не был настроен засыпать. Попробовал сам себе намурлыкать колыбельную Моцарта. Не помогло. Попробовал "Спят усталые игрушки..." Тот же результат. Я вел мелодию, а сквозь нее пробивалась другая. И пробилась!

Голова наполнилась "Половецкими плясками". Дикая орда скакала по сцене, голые по пояс мужчины то припадали к доскам, лупя по ним плетками, то взмывали ввысь и неслись по кругу.

Один, главный, был похож на Семенова. Он скакал выше всех и кружился в обнимку с молоденькой половчанкой. Я вдруг понял - это привет от Семенова! И ужаснулся.

Но это было уже во сне.

Проснулся я на полу. Как вышло, что я по всей комнате расшвырял одеяло с подушкой и простыню, как я слетел вниз и сам этого не почувствовал - понятия не имею. Наверно, Семенов затащил меня в круг, и я всю ночь исполнял "Половецкие пляски".

Голова трещала, как будто внутри выбивали степ четыреста ирландских танцоров. Я кое-как позавтракал и позвонил Семенову.

- Слушай, не звони сюда больше, да? - ответили мне.

Это было уже совсем нехорошо. Похоже, Семенов попал в беду. И виновник - я.

Что тут можно было сделать?

Я почувствовал себя ребенком, который забрался в кабину паровоза, когда там не было взрослых, и нечаянно дал полный ход. Паровоз помчался куда-то туда, где разобранные пути и взрывчатка под рельсами.

Нужно было выпить большую кружку ядреного кофе и прийти в себя. Я слепил четыре бутика с колбасой, приготовил кофе и сел к компьютеру. На экран вывел сайт наших городских новостей. И первая же новость меня ошарашила.

Группа неопознанных лиц восточной национальности совершила налет на оружейный магазин. Десант охранной фирмы примчался стремительно, и все же поздно, эти лица действовали быстро и слаженно. Полиция поместила на сайте запись с видеокамеры и взывала: кто-нибудь, опознайте хоть кого-нибудь! А как их опознаешь, если на головах у них - повязки вроде тюрбанов, лица почти полностью скрыты какими-то шарфами. Этак и я обмотаю голову полотенцем - сойду за лицо восточной национальности.

Но кое-что показалось мне странным. Я еще раз прокрутил запись. Видно было, как парни в тюрбанах ловко выставили витринное стекло и залезли в магазин. Их старший стоял на улице и распоряжался. Ровно через минуту они выскочили с добычей и убежали. Побежал и он - по-вороньи вприпрыжку, заметно прихрамывая...

Я подавился бутербродом и долго кашлял, пытаясь изгнать здоровый кус из глубины легких.

Потом я полез искать информацию о Тамерлане. Том, историческом. О Железном Хромце.

Да.

Все правильно - он и должен был сколотить банду.

Доигрался!

Я не знал, что делать. Если я вдруг сумею избавить Семенова от имени - что скажут его новоявленные подчиненные? Сейчас он их собрал, он ими управляет, его сила воли действует на них оболванивающе. И вдруг Семенов становится прежним Семеновым, лепечет какую-то ерунду и не в состоянии рявкнуть на зарвавшегося балбеса.

Да они же его уничтожат!

Неизвестно, что хуже - оставить его Тамерланом или снова сделать Валентином. Как говорится, оба хуже.

Я поехал на работу. Работать я был не в состоянии, но хоть поприсутствовать...

А потом у нас случился аврал, я взял служебную машину и поехал с бригадой наводить порядок. Наши кабеля закопаны довольно глубоко, но когда городские власти без объявления войны затевают вдруг ремонт канализации, ремонтники прямо каким-то шестым чувством прицельно ударяют лопатами по кабелям.

На сей раз это были не они. Прорвало водопровод, вода вымыла под асфальтом дыру, в дыру провалился автомобиль. И случилась эта беда неподалеку от Западного рынка. Рынок сравнительно молодой, пока городские власти собирались дать ему название - народ сам окрестил его в честь соседнего Западного кладбища. Что интересно - Восточного рынка в городе не было.

Убедившись, что бригада не ругается с прохожими, а уже залезла в яму, я побежал на рынок. Западный-то Западный, а население там восточное...

Я выбрал продавца фруктов - на вид своего ровесника, сидевшего очень гордо на перевернутом ящике и озиравшего наполеоновским взором корзинки с товаром. Я подошел к нему и сказал:

- Добрый день, уважаемый.

- Салям алейкум, - ответил он. - Что хочешь?..

И пустился нахваливать товар.

- Нет, я не за грушами. Я друга ищу. Друг пропал, родня беспокоится. В последний раз видели тут, на базаре. Вот, смотри...

Портрет Семенова был у меня в смартфоне. На картинке он позировал возле крутейшего "порше-спайдера" с таким видом, будто этот автомобиль надоел ему хуже горькой редьки.

- Ва-а?!? - воскликнул продавец. - Твой друг? Ва-а!!! Большой человек! Он на дочке Саида Алтынбековича женится!

- Первая... - ошалело пробормотал я.

Не далее, как сегодня утром, потихоньку изучая найденную в интернете биографию Тамерлана - Железного Хромца, я узнал, что у него было восемнадцать жен.

- Ты не беспокойся! Саид Алтынбекович тебя на свадьбу позовет! За такого человека дочку замуж отдает! Дочка - Лейла, красавица, персик! Восемнадцать лет!

И почему это я не стал завидовать Семенову?..

- Я рад за него, - пробормотал я.

- Стой, куда! Держи! Ты Тамерлану Мухаммадовичу брат, ты нам всем брат!

И я получил примерно восемь кило разнообразных фруктов.

С одной стороны, я мог вздохнуть с облегчением: восточные братья Семенова в обиду не дадут. Полиция, пытаясь найти похитителей оружия, упрется в тупик. С другой стороны - поди знай, что еще взбредет в голову этому новоявленному Тамерлану. Теоретически он вздумает завоевать весь мир. Имя обязывает! Практически - наша городская полиция с ним не справится, но если он натворит дел - на него пошлют спецназ. И полетят от моего Семенова пух и перья.

Я брел через базар, обремененный фруктами, и вдруг услышал пронзительный вопль:

- Машута-а-а!!!

Орала глотка, которая очень бы пригодилась, чтобы командовать флибустьерами, идущими на абордаж. Невзирая на то, что глотка была женская... нет, не женская - бабская!

Я завертелся в поисках Машуты и увидел именно ту картофельную королеву, которую представлял себе: грудь тринадцатого размера, прочее в соответствии, круглая физиономия.

- Машута-а-а!

- Какая я тебе Машута?! Ты что, забыла, как меня звать?!

Перекличка шла на расстоянии в полсотни метров.

- Так Гешка же сказал! Говорит - Машка, это когда девчонка. А баба в соку - это целая Машута! Машута, ты мелочью не богата? Сдачу давать нечем!

- Богата! Сколько тебе? Ой!

И из прекрасных уст Машуты поперло такое, что даже наши орлы из ремонтной бригады покраснели бы.

Через полминуты стало ясно - какой-то хмырь ухитрился вытащить у Машуты кошелек, бывший в бездонном кармане серого халата. И она не почувствовала!

Мне стало стыдно.

Моя ведь работа...

Но как, как все это получается?

Я дал себе слово прекратить все эксперименты с именами. Я сказал себе, что похож на идиота, который курит, сидя на бочке с порохом. Или на идиота, который угнал машину, не зная, где у нее тормоза. Или на идиота, который развлекается, пиная ногой противотанковую мину.

На выходе с базара до меня дозвонилась моя бригада, и я пошел к яме. Там все оказалось хуже, чем я думал.

Когда с проблемой справились, я отпустил бригаду и направился домой. Можно было пройтись пешком, но я смертельно проголодался.

Вспомнились "Римские каникулы" - как-то Лева зазвал меня туда и основательно угостил. Но пиццерия приказала долго жить... А Левка?..

Я вспомнил - это не первый его прокол с бизнесом. Раньше был магазин компьютерных принадлежностей. Вот что нужно сделать, чтобы такое заведение прогорело? И пиццы? Вот как нужно вести дела, чтобы пиццерия с живыми итальянцами накрылась медным тазом?

И ведь не дурак Левка, совсем не дурак!

Левка?..

Имя.

Такое имя в бизнесе, наверно, только евреям помогает. А Левка - вообще интересный гибрид, с одной стороны хохлы и молдаване, с другой, кажется, вовсе буряты. И ведь он не понимает, в чем беда, просто не может понять...

У него будет другое имя! Имя, притягивающее деньги.

Знакомых миллионеров у меня, конечно не было - надеюсь, что и не будет.

Лев? Теоретически имя должно быть денежным. Но не в этом случае. Что-то от него все же надо бы оставить...Леонард? Леонид? Леонтий? Леопольд? Все не то!

Марат.

Почему вдруг - Марат? Откуда взялось этакое редкое в наших широтах имя?

- Левка, отныне ты - Марат, - сказал я. - Соглашайся, а то и этого не будет. Ма-рат, Ма-рат... рубли звенят...

Стихов я отродясь не писал. Но вот явилось же откуда-то созвучие.

Значит, так надо. А как Левка поймет, что он отныне - Марат? Вот уж не знаю. Но должен понять.

На трамвайной остановке я обнаружил человека, сидевшего скрючившись, головой в колени. Сперва подумал: дядя нажрался. Нажрался - его проблемы.

Я присел на другом конце скамейки, не желая ждать трамвай стоя. И что-то показалось мне странным. Принюхался - точно! От человека пахло дорогим мужским парфюмом. Не перегаром - парфюмом. Откуда-то я знал этот запах...

Я повернулся, чтобы заглянуть ему в лицо. Обнаружил седую бородку...

- Что с вами, дедушка? - спросил я. - Вам плохо?

- Да... Мне плохо...

- Вызвать "скорую"?

- Нет... Да...

- Вы где живете?

Он задумался.

- У вас телефончик есть?

- Телефончик?

Я недавно читал в инете о признаках инсульта. Вспомнил - при нем рот перекашивается. Встав, я взял деда за плечи и выпрямил. Рот вроде был на месте. Но и здоровым я бы этого деда не назвал. Было в его лице какое-то безумие, какая-то мрачная дисгармония.

Подошел трамвай.

- Поехали, - вдруг сказал дед.

- Вам точно нужен этот номер?

- Не все ли равно. Они все одинаковы.

- Ну да, трамваи-то одинаковы. У них номера разные.

- Да?

- Этот, например, второй.

- Ну, поехали вторым трамваем.

Я понял, что деда нужно срочно сдавать специалистам с Афанасьевских Горок. Я бы даже сказал, что именно оттуда он сбежал, если бы не дорогой парфюм. Таким парфюмом там пациентов не пользуют.

Он довольно бодро пошел к распахнувшему двери низкопольному трамваю, я - следом.

Пассажиров почти не было. Дед вполне мог сесть. Но он пошел к длинному поручню и взялся за него обеими руками. Эти поручни в низкопольных трамваях тянулись метра на два, и возле них обычно стояла молодежь, хотя пустое пространство предназначалось для инвалидных колясок. Но местные инвалиды, наверно, еще не поняли, что о них проявили заботу. Я ни одной коляски в низкопольном трамвае еще не видал.

Поручень простирался параллельно полу на высоте около метра. Если держаться двумя руками - то окажешься лицом к окну и будешь изучать свое отражение.

Трамвай тронулся, из водительской кабины донеслись звуки - водитель слушал жуткую попсу.

Дед резко выпрямился и расправил плечи. Потом присел, выпрямил ноги, опять присел, широко разводя в стороны коленки. Спину при этом он держал безупречно. А потом он начал делать балетный экзерсис "у станка". Носочек тянул, насколько это вообще возможно в туфлях с жесткой подошвой, стукал этим носочком об пол, поднимал и опускал безупречно вытянутую ногу, то правую, то левую, описывал в воздухе круги...

Экзерсис! В трамвае!

Рон-де-жамб партер, рон-де-жамб ан лер...

Под попсу, черт бы ее побрал!

Немногие пассажиры смотрели на деда - как на беглеца с Афанасьевских Горок.

Трамвай остановился, дед застыл с вытянутой назад ногой. И вдруг сгорбился, прямо-таки повис на поручне.

Здоровенный бритоголовый парень подскочил и чуть ли не в охапке дотащил его до сиденья. Женщина подошла, проверила его пульс. Пассажиры стали совещаться - вызывать "скорую", не вызывать?

Я стоял в стороне, наблюдал.

Кто он, этот дед? Городской сумасшедший, которому внуки дарят дорогие парфюмы?

Следующая остановка была моей. И я вышел.

Это - Мастихин.

Да, я про него уже слышал.

Откуда он взялся?

У него - канал! Понимаете? Канал!

Так, может, все - из-за него?

Похоже, это он орудует.

Там, наверху, совсем спятили...

Молчи, идиот!

Но если его послали?..

Откуда мы знаем, для чего его послали?

Держу пари - это он к Михаилу руку приложил!

Надо что-то предпринять.

Этого Мастихина уберем - другой явится. А договориться с ним?..

А как?..

Тихо. Аврал. Выхожу из канала.

До связи.

До связи.

Домой я приперся в одиннадцатом часу вечера, злой, как стая голодных тигров. Меня могла усмирить только кастрюля пельменей. Я целую пачку сожрал, облив продукт стаканом сметаны. Пачка была полукилограммовая, в ней полсотни пельмешек, пища это тяжелая; потом, таращась в монитор, я пришлепнул пельмени сверху грушами и сливами, чтоб добро не пропадало; ничего удивительного, что ночью мне мерещились кошмары. Причем кошмары музыкальные - я в свое время пробовал слушать японскую музыку в стиле "гагаку", так вот - кошмары были примерно такие же. Она не для европейского уха и сознания, это уж точно!

А утром позвонила Маринка-Инга и сказала, что договорилась о визите к специалисту.

Я на всякий случай попробовал прозвониться к Семенову. Телефон был отключен. Это наводило на мрачные мысли: что он еще затеял? Идти на Западный рынок с вопросами я побоялся. Посмотрел новостные порталы - вроде больше никто оружейных лавок штурмом не брал. И я подумал: Семенов вполне мог увести свою банду в какой-то другой город, более перспективный, чем наш. Пожалуй, вся надежда на это...

Мы с моей бывшей встретились в "Монте-Кристо". Я как раз хорошо успевал туда с работы, причем сбежал пораньше на том основании, что вчера потратил кучу личного времени на ликвидацию аварии.

До прихода бывшей я успел заглянуть в мобильный интернет. В городе было относительно тихо. Значило ли это, что Тамерлан Семенов куда-то увел своих бойцов? Или у него свадьба?

Маринка-Инга опоздала на десять минут. Она была изящна, как вальс Сибелиуса. У нас на работе женщины одеваются как-то проще. А она... Даже не знаю, что на ней было, но сочетание цветов - звучало!

- Наш специалист сейчас занят, придется немного обождать, - сказала она.

- То есть, мы не только кофе успеваем выпить?

- Я бы даже что-нибудь съела.

Пришел официант и спросил ее: как всегда? Она заказала: да, и то же самое для этого господина.

То же самое оказалось салатом с королевскими креветками. Судя по цене, этих креветок откармливали исключительно черной икрой и поили коньяком "Курвуазье".

Поев, Маринка-Инга позвонила специалисту и, услышав ответ, сказала мне:

- Ну, еще минут двадцать у нас есть.

После чего мы, по меньшей мере, пять минут молчали. Ей не хотелось ничего знать обо мне, кроме того, что я готов платить за новое имя. А ведь когда-то за ужином она, как хорошая жена, расспрашивала меня о моих трудовых достижениях. Я думал, что, раз мы живем вместе, ей это интересно.

Теперь ей неинтересно. А о чем-то говорить ведь надо.

Вряд ли мы еще когда-нибудь вот так будем сидеть в кафе. Так почему бы не задать вопрос?

- Теперь-то ты можешь объяснить, почему ты ушла? - спросил я.

- Я просто устала ждать, - ответила Инга. - Слыхал - есть такое понятие "усталость металла"? Я сто раз тебя спрашивала, когда мы наконец поженимся. И ты сто раз отвечал, что еще не готов.

- Ты спрашивала?! Я отвечал?!

Вот это была новость!

- Да, дорогой.

- Вот прямо так и спрашивала?

Она задумалась.

- Я спрашивала, не хочешь ли ты, чтобы у нас был ребенок.

- Не было такого.

- Ну, конечно, не в лоб спрашивала. Я - осторожно, хочешь ли ты, чтобы у нас была полноценная семья. Но ты просто не желал меня слышать. И я вдруг поняла, что ты - глухой. Абсолютно глухой. Если я скажу, что мне плохо, что нужно отвезти меня к врачу, ты тоже не услышишь.

- По-твоему, я глухой?

- Патологически глухой. Ты не понимаешь, когда с тобой говорят по-человечески. Ты не слышишь! Наверно, мне нужно было заорать: Миша, когда мы наконец поженимся?! Это ты бы услышал. Но я так не могла. У меня, видишь ли, есть гордость. Обычная женская гордость. В общем, я честно сказала себе, что совершила ошибку, и жить дальше с мужчиной, который не видит во мне жену, - просто унизительно.

- Да видел я в тебе жену! - воскликнул я. - Просто я думал!..

- Ты думал - зачем жениться, когда мы и так спим вместе!

- Неужели штамп в паспорте имел для тебя такое значение?

- Да, - твердо сказала она. - И теперь имеет. И для всех женщин имеет. А ты - глухой.

- Ты теперь замужем?

- Конечно.

- Твоя мама этого не сказала.

- Так она Виталия терпеть не может. Она не может ему простить, что я с ним счастлива без ее дурацких советов. Погоди... Так это она тебя научила? Как меня найти в фейсбуке?

- Она...

- Вот ведь интриганка. Это она решила пакость Виталию устроить. Она совсем от злости рехнулась. Думает - уж лучше ты, чем Виталий. А сама тебя терпеть не могла.

Я понял, что должен помереть в холостяках, потому что всех этих женских выкрутас все равно не пойму.

- Но леший с ней. Не хочет общаться с внуками - ее проблемы, - сказала Инга. - Мы не для того встретились, чтобы моей токсичной матушке кости перемывать.

Я, честно говоря, немного обалдел: тогда, во время нашей почти семейной жизни, она относилась к матери куда мягче.

- Мы встретились, чтобы ты сперва рассказала, как можно поменять имя, - напомнил я.

- Тебе уже давно пора его поменять. Может, человеком стал бы. Ну вот - есть такие люди, которые подбирают человеку правильное имя. Они называются - ономасты. У меня есть, можно сказать, личный ономаст, он нашел мне имя и контролирует ситуацию. Уже десять лет за мной присматривает - и все вроде бы в порядке. Помнишь, какая я была тогда тетеха? А посмотри, что получилось! Вот как имя с человеком работает.

Я слушал Ингу и пытался понять, как она звучит.

Никак она не звучала! Не было в мире таких созвучий, что соответствовали бы ее имени! По крайней мере, сейчас. А ведь однажды мне показалось, что должен прозвучать Сибелиус. И когда она вошла в кафе... Ин-н-н-н-н-га... звон какой-то отдаленный...

Что-то убило в ней этот звон. Тогда, с детьми на набережной, она была немного другой. А сейчас стала жесткой и... и даже вроде как жестяной... Звякала она, вот что! Звякала, словно какой-то старый агрегат.

- Ну так как же? Готов ты заплатить за новое имя?

- Готов. Все ведь платят?

- И очень прилично платят. Значит, я свожу тебя с владельцем фирмы, думаю, вы найдете общий язык...

В голосе Маринки-Инги была какая-то фальшь, вранье аж на целую четверть тона. А когда мне врут - это значит, что правда может быть мне полезна.

Что же задумала несостоявшаяся супруга?

- Можно вносить плату по частям,- сказала она.

- Это замечательно.

- Так я вам устраиваю встречу.

На самом деле у меня не было лишних денег. Я только хотел понять, как это делается по-научному. Я же не ономаст, я просто кустарь и шарлатан. А есть специально обученные люди-ономасты.

Если я не пойму принципа, то Семенов влипнет в крупные неприятности. Вернее, уже влип, возглавив налет на оружейный магазин. Но этот налет может оказаться нежным цветочком в сравнении с дальнейшими подвигами Тамерлана Семенова. Мне бы так освободить его от имени, чтобы не причинить ему вреда. Ведь пока что от моих ономастических экспериментов был один вред. Сулейман Семенов угнал лошадь. Христофор Семенов угнал лодку и речной трамвайчик. Тамерлан Семенов... ох, и подумать страшно...

Но сделать его обратно Валентином я не мог. Хотя бы потому, что это имя не соответствует его внутренним струнам. И другое имя ему искать я уже боялся. Хотя, кажется, что может быть хуже Тамерлана?

Нашлось то, что хуже! Ехидный голос пропел в голове на мелодию Дунаевского: Полифем, Полифем, улыбнитесь...

Кто такой Полифем, я, как ни странно, знал. И потому зашипел на внутренний голос: кыш, кыш! Вот только не хватало, чтобы Семенов ощутил себя одноглазым и злобным великаном из греческой мифологии.

И тут запел мой смартфон.

- Миш, это я! - заголосил Семенов. - Я опять куда-то попал! Хватай такси, забери меня отсюда!

- А ты где?

- Не знаю! Я на какой-то вилле! Сплошные ковры, как у моей бабки! И по стенам, и на полу! Меня хотят женить! Мишка, она страшнее чумы и холеры!

Я все понял. Он больше не Тамерлан. Кто-то лишил его этого имени. Он снова стал Валентином - и когда будущий тесть поймет, что зять - обычный недотепа, добром это не кончится.

Ему нужно выбираться с восточной виллы. Валентин с этой задачей вряд ли справится - он здорово напуган. А Полифем? Так, кого боялся Полифем? Вряд ли он вообще кого-то боялся, и, кажется, он вообще швырялся камнями. Ну, это, пожалуй, будет кстати...

Я дал себе слово больше не баловаться с именами. Дал!

Но из-за меня Семенов попал в большую беду.

Полифем - имя? Черт его знает! Но оно так и просится на язык.

Что, если другого способа помочь Семенову просто нет?

- Полифем, Полифем, улыбнитесь... - очень тихо запел я.

- Миш, ты чего? - спросила Инга.

- Полифем, Полифем, подтянитесь! - приказал я Семенову. Лишь бы сработало, лишь бы сработало!

Инга нахмурилась. Лицо у нее стало очень неприятное. В "Монте-Кристо" соблюдали интимный полумрак, на столе горела крошечная свечка. И тени вдруг так легли на Ингино лицо, что появились желтые блики, а из волос прорезались маленькие светлые рожки с пушистыми кончиками. Бр-р-р!

Я помотал головой - и в это время мимо витрины "Монте-Кристо" прошли девчонки.

Я вспомнил их, этих девчонок. И ту, черненькую! С гривой, летящей по ветру!

Зазвучала челеста!

- Динка... - прошептал я. Та, настоящая Динка растолстела, остригла кудри, стала голосистой и властной бабищей, женой бессловесного мужа. И она лишилась права на звонкое имя. Навеки! Я отнял у нее это имя и щедро подарил юной, пятнадцатилетней, легкой, как несомая ветром пушинка.

Динка-челеста прошла мимо, исчезла из витрины. Плохо соображая, я встал, положил на стол две тысячные бумажки и, не прощаясь с Ингой, выскочил из "Монте-Кристо".

Он сумасшедший. По нему Афанасьевские Горки плачут!

Не получилось?

А если догадался?

Нужно его изловить...

Нужно ему предложить деньги.

Он - офисный технарь, он и не видел больших денег.

Тем лучше. Вы знаете, что сегодня было? Я хотел поймать канал "Виолетты" - и ничего не вышло!

Скрипка?

Не помогает! ТАМ, НАВЕРХУ, что-то изменилось, понимаете?

Не пускают?

Ну!..

Но как, как?..

А тут еще и Мастихин!

А если он не возьмет денег?

Если не возьмет денег? Такое разве бывает?

А знаешь, почему он не пойдет в нашу команду?

Тихо!

Он не нужен сам-знаешь-кому...

Думаешь, он сильнее?

Да тихо же! Я выхожу из канала.

А вот интересно, как ТАМ посмотрят на его смерть? На случайную смерть?

Этого не знает никто...

(Окончание в следующем номере)