Млечный Путь № 3 2021

Наталья БАХТИНА
Глоток шампанского и поцелуй на холодном ветру

Вагон опустел. До последней станции я ехал в полном одиночестве. Все нормальные люди давно сидят дома, пьют чай, а может, и кое-что покрепче. Закусывают хрустящими огурцами, прихлёбывают из стаканов, кружек, бокалов. Читают детям сказки на ночь. Смотрят телевизор, наконец. Хотя что там смотреть? Не помню, когда я включал "ящик" в последний раз. Это для тех, кто уж совершенно не ценит своё время.

Время, время... Как медленно ты текло в детстве и как молниеносно исчезаешь теперь! Мне уже за пятьдесят, говорят, в этом возрасте происходит переоценка ценностей. По большому счёту, ценность одна - жизнь. Некоторые, правда, считают, что жизней много, и идём мы сквозь них, снимая одну шкуру и надевая другую. Но что мне до этого, если я ничего не помню про прошлую жизнь? Всё это от страха смерти, только и всего. Буддисты, а вслед за ними эзотеристы всех мастей понапридумывали теорий, которые годятся только для домохозяек и слабых духом.

Слабые духом, сильные духом... Дух - это spirit. Вот и пьют в России много, потому что духовная страна. Эх, выпить бы сейчас! Но я в такую глухомань заехал, что здесь, поди, ничего не найдёшь. Даже пива. Тем более в такое позднее время.

Я пытался разглядеть хоть что-то сквозь окно, не мытое с советских времён. Да и тогда вряд ли особо часто заморачивались. Ни зги не видно. Интересно, как эта станция называется?

Электричка подъезжала к платформе. Динамик захрипел, и сквозь неразборчивое бормотанье я расслышал одно слово:

- Конечная.

Всё остальное разобрать не удалось. Даже если бы и удалось - что с того? Я здесь никого не знаю, никто не знает меня.

Двери вагона захлопнулись за мной с лязгом, чуть не прищемив полу плаща. Я огляделся. Пустота и чернота кругом. Ни огонька, окошко кассы закрыто.

Пока я соображал, зачем сюда заехал и что теперь делать, поезд тронулся в обратном направлении. Как теперь поеду обратно? Угораздило же меня забраться в такую даль!

Я вспомнил, как в Париже мы с другом по ошибке поехали не в ту сторону по ветке RER. Был вечер. Когда заметили, что едем не туда, сразу же вышли и хотели вернуться обратно. Не тут-то было! Глухая станция, вот так же закрыта касса. И народу никого. Обратно - только через турникет, а билет купить негде. Мы, ничтоже сумняшеся, перелезли через этот турникет как дети. Хорошо хоть, через рельсы не пришлось перескакивать. Вскоре подошёл нужный поезд, и мы благополучно вернулись в отель.

А здесь, чтобы попасть в Москву, надо ждать утра. Зябко тут как-то. Прогуляться, что ли... Не стоять же на платформе всю ночь!

Тропинка, петляя, шла через сосновый бор. Сухо, несмотря на то, что последние дни шли тягучие осенние дожди. Этот край привлекал меня с детства, с тех пор, как прочёл рассказ Паустовского "Мещёрская сторона". До сих пор помню первые строчки: "В Мещёрском крае нет никаких особенных красот и богатств, кроме лесов, лугов и прозрачного воздуха. Но все же край этот обладает большой притягательной силой. Он очень скромен - так же, как картины Левитана. Но в нём, как и в этих картинах, заключена вся прелесть и всё незаметное на первый взгляд разнообразие русской природы".

Я-то попал сюда не потому, что очень хотелось прогуляться по мшарам, где раньше жили лесные люди - мещёра. Мне было всё равно куда ехать, сел в первый попавшийся поезд по Казанской железной дороге и укатил из Москвы к лосю на рога.

Рога, рога... Моя возлюбленная, свет моих очей, солнце моё, женщина, на которой свет клином сошёлся, - наставила мне рога. Как банально и вместе с тем как больно! Я ради неё разрушил семью, бросил жену и дочь, кинулся в омут страстей... Она поиграла мной как мальчишкой и насытилась.

- Ну почему? Почему именно я? Почему ты со мной так поступаешь? Ведь я всё для тебя готов сделать и многого могу добиться! - Я не мог смириться с обрушившимся на меня горем, пытаясь достучаться до её здравого смысла.

Марианна расхохоталась мне в лицо:

- Дурак! Опомнись. При чём тут ты? Посмотри - сколько людей вокруг тебя, и многие страдают. Чем ты лучше других? Ты мне надоел, вот и всё. И потом, запомни: такие как ты, не делают карьеру - слишком наплевательски относишься к людям. В сущности, мы с тобой два сапога пара, только я женщина, и в этом моё преимущество.

Как долго я её добивался! Подруга жены, вернувшись из Японии, подарила мне статуэтку, изображающую бога Дарума, с бородой и усами, но без глаз. Надо самому нарисовать один глаз в пустом зрачке и загадать желание. А потом, когда желание исполнится, пририсовать второй. Так я и сделал. Кукла стала полностью зрячей в день моего ухода к Марианне.

Она была энтомолог. Изучала разных букашек. С увлечением рассказывала мне о выездах в поле и ловле бабочек, стрекоз и кузнечиков с помощью сачка. Мало поймать бабочку, надо её правильно засушить. Это только дети сразу втыкают иголку в головку. Специалисты сначала помещают насекомое в морилку - специальный ящик с эфиром или хлороформом, чтобы коллекционное насекомое дольше хранилось. Потом в сушилку, расправилку, а уж потом втыкают в него иглу и красиво размещают в альбоме.

Она и меня нанизала на иглу и поместила в коробку для коллекции. Теперь-то я это понимаю. Сначала накинула сачок, отравила ядом своих сладких речей, а потом иссушила сердце насмешками и полностью извела уколами ревности, вонзавшимися в меня всякий раз при её заигрывании с очередным кобелирующим стрекозлом.

Закапал дождик, мелкий и противный. У меня не было зонта, ничего не взял с собой, уходя из её дома. Надел только плащ поверх любимого свитера - её подарка к прошлому дню рождения.

Помню, когда вернулся поздно вечером от неё в тот день и стал себя рассматривать в зеркало, жена спросила:

- Откуда у тебя этот свитер?

Я ничего не ответил, продолжая разглядывать себя со всех сторон. Жена всё поняла. Наконец-то! Разрыдалась, стала кричать от бессилия и злости. Но я был неумолим и счастлив. И полностью равнодушен к чужой боли.

С тех пор начался ад. Для жены, не для меня. Мне-то было плевать: я в открытую звонил Марианне и подолгу разговаривал с ней по телефону, наслаждаясь воспоминаниями и предвкушая новую встречу.

И вот теперь ад наступил для меня. Холодный и мокрый снаружи, огненно-непереносимый внутри. Дождь усилился. Одно спасение - густые кроны деревьев, а то уже давно промок бы до нитки. По лицу струились потоки солёной жидкости. Я не вытирал их - бесполезно. Только приподнял воротник плаща, чтобы дождь не затекал за шиворот. Но он всё равно затекал. Шляпа, нахлобученная на лоб, не помогала. Наоборот, с неё срывались капли дождя и падали на шею, проникая под свитер и рубашку.

Острая, пронзительная боль в сердце не отступала. Удивительно - при таком обилии воды мне сильно хотелось пить. В горле пересохло. Хорошо бы набрести на избушку, спрятаться там от дождя. Только подумал об этом, как впереди мелькнул огонёк. Что это? Хижина лесника? Наверное, он не откажет промокшему путнику в гостеприимстве в холодную осеннюю ночь.

Одинокая изба в лесу - явление незаурядное. Как здесь живут? Допустим, воду можно брать из родничков, озёр и речек, которых в этом краю видимо-невидимо. Но электричество? Как можно в современном мире жить без света?

Огонёк приближался. Я увидел сруб из толстых брёвен, почерневших от старости, но крепких и надёжных. Вокруг - лесные деревья, палисадника нет. К дому ведёт тропинка, упирающаяся в ветхое покосившееся крыльцо. Я опасливо поднялся по редким ступенькам, шатающимся под моими ногами. Постучал в дверь.

- Кто там? - раздался мелодичный голос. Молодая женщина, красивая, судя по тембру.

- Хозяйка, дадите напиться?

Ничего глупее этой просьбы я придумать не мог. "Не откроет. Скажет - что вам, воды не хватает?"

- Что вам, воды не хватает в эту дождливую ночь? - послышалось из-за двери.

К моему удивлению, дверь открылась, и на пороге показалась миловидная женщина средних лет, - насколько я разглядел её в полумраке - державшая в руке керосиновую лампу. Я таких ламп не видел уже сто лет. Ну, пусть не сто, а всего лишь сорок. Когда в детстве приезжал к бабушке в деревню в Тверскую область, там часто не бывало света по вечерам, и она зажигала такую же лампу. А сверху надевала на неё стеклянный колпак - для безопасности и для равномерного освещения. Подкручивала фитиль, чтобы лампа не коптила. Рассказывала, что в детстве уроки всё время делала при свете этой лампы.

- Воды хватает, даже слишком. Но мне бы чего-нибудь другого, например, горячего чаю. Замёрз совсем...

- А может, покрепче? - Низкий грудной голос звучал саркастически, и я счёл за благо не отвечать на вопрос. - Ладно, так и быть, заходите.

Женщина в длинном платье отступила в сторону, пропуская меня в дом. Я прошёл через тёмные сени. Пахло соломой и ещё чем-то терпким. Похоже на сухую полынь. Моя бабушка специально сажала полынь перед крыльцом, чтобы отгонять блох. У соседа жила блохастая собака, и блохи расплодились так, что спасу не было. В конце концов пришлось вызывать специальную санитарную команду, чтобы их вывели.

- Это полынь, - как будто услышав мои мысли, ответила хозяйка. - Хорошо очищает воздух. Ну, что же вы стоите? Открывайте дверь, входите.

Я потянул на себя ручку двери и... застыл в изумлении на пороге. Маленькая прихожая вела в большую гостиную. Дверь в неё была приветливо раскрыта. Интерьер хорошо освещённого зала абсолютно не гармонировал с окружающим лесным пейзажем и с внешним видом бревенчатой избушки. С порога мне удалось разглядеть шикарную хрустальную люстру на потолке, плотные шторы-ламбрекены на окнах, тонкий белый пушистый ковёр на полу, уютные кожаные кресла перед журнальным столиком... Я в недоумении оглянулся.

- Снимайте плащ и обувь в прихожей, а то вода на ковёр накапает.

Я повиновался. Осторожно пройдя вслед за хозяйкой в гостиную, присел на краешек стула у стены. Тут ещё и камин! Из прихожей его не было видно. Настоящий, каменный, с чугунной решёткой. Не какой-то там современный железный ящик. И в нём весело потрескивали берёзовые поленья.

- Садитесь в кресло у камина, вам надо обсохнуть.

Женщина оставила керосиновую лампу в прихожей.

- Откуда здесь электрический свет? Я не видел рядом линий электропередач.

- Генератор, - коротко усмехнулась она и села в кресло поодаль.

Я стеснялся рассматривать её слишком пристально, но и беглых взглядов было достаточно, чтобы понять, что она очень красива. Светлые прямые волосы, украшенные диадемой из розового золота, забраны сзади в пучок и придают её облику строгий классический вид. Плавные арки бровей, под ними - тёмно-зелёные глаза, изящный прямой нос. Тонкие черты лица гармонируют с мягкой линий рта. Губы слегка припухлые, ушки маленькие, плотно прилегают к овальной голове. Длинные аристократические пальцы с хорошо ухоженными ногтями. Приталенное платье до пола из какого-то струящегося зелёного шёлка, из-под которого выглядывают остроносые туфельки с блестящими камушками по бокам.

- Не боитесь впускать незнакомого человека к себе в дом на ночь глядя?

- Не боюсь. У меня хорошие защитники. Дик, Рик, сюда!

Из-за портьеры, которую я принял за часть стены, появились две одинаковые огромные собаки серебристого окраса почти вполовину человеческого роста.

- Ирландские волкодавы. Преданные друзья. Очень добрые и отзывчивые. Чрезвычайно интеллигентные создания.

Я с сомнением оглядел две громоздкие туши, занявшие позицию между мной и хозяйкой.

- Послушные, умные, схватывают всё на лету. Дик, что мы сегодня можем предложить гостю выпить?

Один из псов встал и удалился за портьеру.

- Рик, помоги.

Второй пёс подошёл к портьере, осторожно взял губами нижний край полотна и отошёл с ним вбок, освобождая проход. Вначале из-за портьеры показался сервировочный столик на колёсиках, а потом и Дик, толкавший его носом. На столике стояли бутылка шампанского Château d'Avize и два бокала, а также блюдо с аккуратно нарезанными кусочками сыра и хрустальная вазочка с ежевикой.

- Откройте. Только осторожно, без хлопка. Не люблю, когда стреляют в потолок.

К этому моменту я уже перестал чему-либо удивляться. Подошёл к столику и взял в руки бутылку - она была прохладная. Бережно снял фольгу, потом проволочную уздечку. Поставил бутылку на столик и немного наклонил в сторону камина. Начал вращать её, придерживая пробку. Тут главное - не трясти бутылку и не спешить вытаскивать пробку, подождать, пока выйдет лишний газ. Готово! Я налил шампанское в два бокала, заполнив их на три четверти, и подал один сидевшей передо мной даме.

- Прошу.

- Спасибо. За знакомство, - она первая прикоснулась краешком своего бокала к моему. - Меня зовут Глория.

- Виктор.

Экстра брют. Очень изысканный, цветочно-фруктовый вкус. Недешёвое удовольствие.

- А теперь рассказывайте, Виктор.

- Что?

- Всё. Почему вы оказались ночью в глухом лесу, один, без зонта, мокрый и весь в слезах.

- От вас ничего не скроешь. - Я вытащил из кармана брюк платок и запоздало протёр лицо.

- И не надо ничего скрывать. Я вас приютила от непогоды, а вы в благодарность поведайте мне свою душещипательную историю. Вам же будет легче. Представьте, что едем с вами в одном купе, рядом никого нет. Мы - случайные попутчики. Каждый выйдет на своей остановке, и больше никогда не встретимся. Да, и закусывайте, а то быстро опьянеете, - она кивнула на незатейливое угощение, - ежевику я сама в лесу собирала. Очень ароматная, в магазине такой не найдёте.

И я начал своё повествование. Пару раз, когда не мог сразу подобрать нужных слов, подливал шампанское ей и себе, пока бутылка не опустела. Я был голоден, поэтому шампанское ударило мне в голову. Наверное, из-за этого или потому, что исповедовался перед совершенно незнакомым человеком, мне стало легче. Ближе к концу рассказа был уже совершенно спокоен. Ещё подумал: а со мной ли это всё происходит? Не верилось, что несколько часов назад готов был в петлю лезть, настолько мне было плохо. А теперь, когда рассказ окончен, ощущал опустошённость и печаль. Ни любви, ни отчаяния, ни одержимости предметом своего вожделения.

Дик подошёл к столику и вопросительно посмотрел на хозяйку. Та молча кивнула, и пёс, толкнув столик лапой, откатил его в сторону портьеры. Рик, как и в первый раз, откинул край занавески, пропуская Дика со столом в другую комнату.

- Что же, ваша история поучительна, но банальна. Как, впрочем, и большинство историй о любви, - Глория откровенно зевнула, прикрыв изящный ротик пальчиками правой руки. - Вот если бы вы отпустили вашу возлюбленную со спокойной душой, сказали бы: "Милая, спасибо тебе за незабываемые моменты, которые ты мне подарила!" - тогда бы это было неожиданно и занятно. Она удивилась бы и, скорее всего, от вас не ушла. Но тогда вы не появились бы здесь, у меня. - Без всякой паузы хозяйка роскошных зелёных глаз добавила: - Скоро начнёт светать. Если выйдете сейчас, к первой электричке как раз успеете.

Я воспринял её слова как приказ. Что ж, действительно засиделся. Неловко встал с кресла, зацепившись тапочкой за край берёзового полена на полу... Откуда у меня тапки? Не помню, чтобы я их надевал в прихожей. Возникла смутная картинка, что тапки мне приносит Дик. Или Рик? Какая разница!

В прихожей просунул руки в рукава мокрого плаща. Мокрого? Он был абсолютно сухим, хотя за два-три часа никак не мог просохнуть. Почему-то не хотелось задавать вопросы. Зашнуровал ботинки. Они, кстати, тоже были сухие. Глория с керосиновой лампой в руках уже стояла на пороге и, когда я распрямился, открыла дверь в сени.

- Возьмите на память, - она сунула мне в руку маленькую подушечку-сашé, которую я машинально опустил в карман.

Вышли на крыльцо. Дождь перестал, задул пронзительный холодный ветер. "Ей, наверное, холодно в тонком платье", - подумалось мне.

- Не холодно. Если бы вы знали, какая стужа царит там, наверху... Глория неопределённо качнула головой в сторону неба. Положила руку мне на плечо и приблизила лицо к моим глазам.

- Вы стоите на перепутье. У вас есть шанс: можете начать жить с нуля. Мои псы впитали все ваши страдания. Радуйтесь каждому дню и не бойтесь смерти. Это иллюзия. В реальности её не существует, есть только страх перед неведомым, - с этими словами Глория легко прикоснулась губами к моим губам и тут же отстранилась.

- А теперь идите прямо по этой тропе и не оглядывайтесь. Нам тоже пора в дорогу. И помните: если мы с вами ещё когда-нибудь встретимся, это будет означать, что вы заблудились.

Я спустился с крыльца и как автомат зашагал по тропе, уводящей прочь от лесной избушки с её эксцентричными обитателями. Из мха под ногами тянуло сыростью. На востоке, в просветах между соснами, занималась заря. На губах от поцелуя Глории остался привкус ежевики и серебристой паутины, которую осенью развешивают в лесах любители запоздалых пьяных мошек и ловцы забредших на огонёк безумных от горя путников.

- Ваше Величество, всё прошло как обычно?

Задавший этот вопрос высокий насмешливый молодой человек в элегантном чёрном костюме стоял у камина, выгребая кочергой из топки золу от прогоревших поленьев.

- Да, разумеется, Ричард. Кстати, Дик, почему ты привёз шампанское, а не коньяк?

- Коньяк ежевикой не закусывают. - Молодой человек рассмеялся: - Никогда не понимал, Глория - как ты отличаешь меня от Рика? Ведь мы похожи как две капли воды! И даже зовут нас одинаково, только сокращённые формы имени разные.

- По весёлому блеску твоих глаз. У Рика менее озорной характер и более сосредоточенный взгляд.

- Ты хочешь сказать, сестрица, что я легкомыслен?

- Я хочу сказать, братец, что вместе мы составляем великолепное трио: рыщем по вселенной в поисках запредельных переживаний, я вызываю на откровенность тех, кто их испытывает, Рик извлекает из их подсознания клокочущую там энергию, а ты превращаешь всё это в топливо с помощью хладнокровия и лёгкого юмора. Как тебе сегодняшний пациент, Рик?

- Гремучая смесь из таланта и гордыни. Пришлось потрудиться. - Второй молодой человек, стоящий у окна, доставал из саквояжа раструб, похожий на патефонную воронку.

- Я надеюсь, Ричард, талант ты ему оставил? - Глория стояла перед зеркалом, осторожно снимая с волос золотую диадему.

- Талант изъять невозможно. Это вне нашей компетенции. Дик, посторонись, - Рик направил широкий раструб воронки в сторону камина, и тот, шипя, распался на отдельные каменья, докатившиеся до этих мест под натиском льдов двенадцать тысяч лет назад.

- Прекрати, Ричард. - Женщина укоризненно посмотрела на брата, который нацелился воронкой деаниматора в люстру. - Когда будем улетать, сразу всю избу дезактивируем. К тому же если ты сейчас отправишь в виртуальность эту люстру, она разлетится осколками водяных брызг, из которых сделана, и мы все попадём под холодный душ.

- Слушаюсь, Глория. Ты права: я разыгрался как мальчишка. Но мне давно не было так весело. Этот человек зарядил нас энергией с лихвой. Теперь топлива хватит, чтобы долететь до Рукава Стрельца.

- Но нам туда не надо. Ещё не собрана вся тёмная энергия из Рукава Ориона.

- Как скажешь, Глория. Но мы рискуем опоздать к моменту зарождения нового мира.

- Не велика потеря. Сколько разных миров создано во вселенной? А сколько появилось с нашим участием? Я сбилась со счёта. Но пока будут наблюдатели, будут и новые миры. Таков принцип многомирия.

Глория взяла из вазочки две последние ягоды и положила себе в рот.

- Удивительно душистая ежевика! Всё-таки Земля, как местные аборигены называют свою планету, - очаровательное место. Надо будет сюда ещё наведаться.

Когда Виктор подошёл к станции, поезд на Москву уже стоял у платформы. Он едва успел купить билет и заскочить в вагон, как тот тронулся. Виктор выбрал себе место в углу у окна - благо вагон в такую рань на конечной был совершенно пуст - и через пять минут уже заснул под мерный перестук колёс на стыках рельсов. Его глубокому сну не мешал ни машинист, хрипло и невнятно объявлявший станции, ни разговоры пассажиров, постепенно заполнявших вагоны по мере приближения к столице. Сказались бессонная ночь и выпитое шампанское, а может, и пелена удивительного спокойствия, которая плотным коконом окутала всё тело, остудила сердце и выветрила жгучие воспоминания из беспокойного ума.

Сосед, выходивший из вагона, толкнул Виктора в плечо:

- Вставай, парень, приехали! Эк, тебя угораздило! Много выпил вчера?

Виктор с трудом разомкнул глаза и туманным взором посмотрел на попутчика.

- Полбутылки шампанского.

- Ну-ну. - Сосед недоверчиво покачал головой, подхватил спортивную сумку и зашагал к выходу. В дверях оглянулся и добавил: - С полбутылки шампанского даже женщина не хмелеет, а ты мужик!

Виктор вышел на перрон. Утреннее солнце согрело воздух и вызвало улыбки на лицах спешащих по делам людей. Ночной дождь растворил вчерашний туман и убрал муть с души. Хотелось улыбаться встречным прохожим и радоваться погожему дню.

"Действительно, с чего я взял, что выпил только полбутылки шампанского? Наверное, гораздо больше. Ничего не помню - с кем пил, где... Какая-то избушка, собаки... Надо же было так набраться!"

При входе в метро Виктор сунул руку в карман в поисках платёжной карты. Пальцы наткнулись на мягкую подушечку, он вытащил бархатное сашé и недоуменно поднёс к лицу. В памяти возникли слова:

- Радуйтесь каждому дню и не бойтесь смерти. Это иллюзия. В реальности её не существует, есть только страх перед неведомым.

Резкий запах полыни мгновенно воскресил в памяти события минувшей ночи, избушку в лесу и мимолётный поцелуй женщины в длинном зелёном платье с золотой диадемой в волосах.

Александра ПТУХИНА
ДАР

Наверное, каждый хоть раз в жизни задумывался о том, как было бы здорово иметь какую-нибудь суперсилу. В детстве мы мечтаем читать мысли, летать, становиться невидимыми, ну или о тому подобных пустяках.

Способности. Талант. Дарование. Дар. Множество живых существ обладает им. Но что можно считать даром? Муравей, например, поднимает вес в десятки раз превышающий его собственный. Суперсила? Морские черепахи задерживают дыхание на 7 - 10 часов. Талант? А собаки? Собаки не различают цветов. Что это? Дар?

А что, если суперспособности окажутся совершенно бесполезными? Что если, обладая ими, ты всё равно бессилен? Что тогда? Ведь отказаться от дара нельзя. Он просто есть и всё. И тебе с ним жить. Каждый день. Изо дня в день.

Митя решил стать ветеринаром не потому что как-то особенно сильно любил животных. Принято думать, что в ветучилище идут те, у кого с детства полон дом облезлых кошек, несчастных дворняг и прочей разномастной живности побитой жизнью и людьми. На курсе Митя был единственным, у кого не было питомцев. На все расспросы он только смущённо улыбался и говорил:

- Я не могу...

- Маленькая квартира? Соседи против? Аллергия?

- Нет. Просто не могу.

Странно, но люди редко удовлетворяются простым ответом. Так, многие преподаватели совершенно искренне считали, что из человека, который не любит животных, не выйдет приличного ветеринара. Однако на первой же сессии парень показал себя лучшим на курсе, поэтому его снабдили хорошей рекомендацией и на практику отправили в приличную клинику.

Приличной клиника считалась потому, что находилась в тихом спальном районе и даже имела помещение для передержки. Сейчас оно почти пустовало. Только две клетки были заняты. В одной обосновался подброшенный котёнок, а в другой сидел попугай жако, старый и сварливый.

Вот и сейчас он безбожно ругался на Антонину Тихоновну, менявшую воду.

- Дурак! Дурак! Дурак! Чё вылупился?

- Ох и горазд же ты сквернословить, Пашка, - монотонно увещевала его уборщица. - Ну что ты так сердишься?

- Дурак! Дурак!

- Вот именно, что дурак. Посмотри, все перья на брюхе повыщипал! Ну и что мы твоей хозяйке скажем, когда она за тобой придёт? А она у тебя та ещё!

- Дурак! Чё вылупился, дурак!

- Вот и скажем ей, что ты дурак... - Тихоновна закрыла клетку и обратилась к Мите. - Ишь, как переживает животина. Второй день почти ничего не жрёт. Как бы не издох, а?

- Издохнет, - сказал Митя, не отрываясь от книги. - Но не здесь. У нас нет красного ковра на стене.

Тихоновна озадаченно посмотрела на парня.

- Его заберут завтра или послезавтра, - поспешил перевести разговор Митя.

- А-а-а... - протянула уборщица. - А ковёр при чём?

- Так, просто к слову пришлось.

Антонина Тихоновна, по счастью, была не из тех, кто любит копаться в том, чего не понимают, поэтому объяснение её вполне удовлетворило.

- Ты сегодня остаёшься дежурить?

- Ага...

- Ну и ладно. Посижу тут до девяти с тобой. Ты заходи, чайку попьём.

- Спасибо. Зайду.

- А с этим-то, что делать? Ведь не жрёт же... - кивнула она на Пашу.

Митя закрыл книгу.

- Я накормлю.

- Ага, ну вот и ладненько.

Когда дверь за уборщицей закрылась, Митя подошёл к клетке, снял очки и внимательно посмотрел на птицу.

- Дур... Дур...

- Не сейчас, Паша, - Митя открыл дверцу клетки и протянул попугаю горсть семян.

Паша нахохлился и встряхнувшись сбросил ещё перья.

- Ешь.

- Дур...

- Сейчас ты будешь есть, потому что ещё не время. Просто ешь, Паша.

Попугай успокоился взял семечко и посмотрел на парня. И хотя Митя уже знал, что будет дальше, он никогда не бывал готов.

Яркая вспышка озарила всё вокруг и Митя провалился. Сейчас он уже намного чётче видел прутья клетки с воткнутой между ними сырой морковкой. Вот он срезает клювом тонкую оранжевую полоску. Свет меркнет. Прутья клетки неумолимо приближаются, он утыкается в них клювом и вдыхает пыль настенного ковра. Тяжело дышать. Теперь всё, что он может различить - рисунок на красном фоне. Такие яркие краски. Особенно белые пятна. Они почти светятся. Кусочек выпал из клюва.

Митя потёр глаза, надел очки и закрыл клетку.

- Уже не долго, Паша.

- Дурак! Дурак! Чё вылупился? - завопила птица.

- Потерпи.

Митя забрал книгу и вышел.

Когда это произошло впервые, Мите было лет пять, но он до сих пор помнил тот день, возвращался в него постоянно. И всякий раз думал, не подойди он тогда к аквариуму, как бы сложилась его жизнь?

Великолепный голубой петушок слабо барахтался возле самого дна, бессильно распластав крылья-плавники. Он уже не мог сопротивляться течению и просто ждал, когда его прибьёт к палке искусственных водорослей. Яркая вспышка. И вот он уже уставился на прихваченный слизью камешек на дне. И шум. Монотонный размеренный шум пузырьков воздуха. Они поднимаются вверх, похожие на капли ртути. Всё медленней. Всё глуше...

Что-то тёплое и влажное разлилось внизу живота и тут же остыло, противно налипая в штанишках. В тот день Митя понял всё, только когда появился отец с сачком, а рыбка была спущена в унитаз. Мальчик не плакал, но через неделю наотрез отказался идти с родителями в зоомагазин за новым питомцем. Наверное, именно тогда в голову мамы закрались первые тревожные мысли.

Но настоящие проблемы начались, когда после первого класса Митю отправили к бабушке. Лохматый Чапка, старый, добродушный и немного глуповатый пёс, был всеобщим любимцем. Обычно Митя не спускал его с рук и повсюду таскал за собой. Но этим летом мальчик сторонился собаки. А на вопрос бабушки, что случилось сказал: "Это будет твоя рука". Тогда старушка не придала значения словам внука. Но когда через пару недель пёс умер, они как-то сами собой всплыли в её памяти. И, конечно, о своих опасениях она поспешила рассказать Митиной маме.

- Сыночка, расскажи мне, что всё-таки случилось?

- Чапка умер.

- Ты из-за этого переживаешь, да?

- Нет...

- А что ты говорил бабушке?

- Это была её рука, - мальчик не обратил внимания, как изменилось лицо матери.

- Ты хочешь сказать?... - почти шёпотом спросила она. Губы её дрожали.

- Это была бабушкина рука. Она гладила Чапку по голове, когда он... Когда с ним... ну... случилось...

Мать побледнела.

- Но ведь бабушка увезла его к врачу...

- Я знаю.

- Она что, рассказала тебе? Да?

- Нет. Я просто видел.

- Как?..

- Как Чапка. Я давно уже это видел. Только разглядеть как следует не мог. А вчера разглядел.

Позже Митя много раз прокручивал в голове этот разговор. Теперь-то он понимал, какие ужасные вещи тогда представляла, наверное, его мать. Как-то само собой сложилось, что после этого разговора начались бесконечные походы к разным врачам, психологам и даже экстрасенсам. Со всей своей неистовой любовью мама бросилась спасать ребёнка. Митя даже предположить не мог, кем представлялся собственной матери, сумасшедшим или маньяком, собирающим по улицам полумёртвых голубей, кошек и собак. Но что бы он ни делал, на какие бы ухищрения не шёл исход всегда был один...

Из всех последующих событий Митя вынес несколько непреложных истин: во-первых, то, что должно случиться - произойдёт. Во-вторых, видеть смерть глазами умирающего - не нормально, а в-третьих, не стоит об этом никому рассказывать. Но осознал он всё это, уже когда за ним прочно закрепилось клеймо шизика, а отец, не выдержавший постоянных врачей, лекарств, жалоб и непременно следующих за ними скандалов ушёл.

Эта "нормальная" жизнь занимала слишком много времени и сил. Однажды мальчик просто сдался. К тому времени Митя накопил такой обширный опыт общения с разного рода "специалистами", что мог безошибочно определить критерии нормальности. И он стал подыгрывать. По началу, это было довольно сложно, потом стало привычкой, а потом... Потом он понял, что только с животными может быть самим собой. Митя не сомневался, они знают о нём, так же, как он о них. Эта была их тайна. Общая.

В дверях Митя столкнулся с Иваном Сергеевичем.

- Ну что там? Антонина Тихоновна говорит, попугай так и не ест.

- Он поел. Немного, но поел, - ответил Митя.

- Это хорошо. А то хозяйка его нам тут такое устроит, если что. Ты её видел?

- Не видел, но слышал. Попугай. Он ругается женским голосом.

- А-а-а, понятно. Что делать, - старик похлопал Митю по плечу. - Люди все разные, а питомцы, они...

- Они ни в чём не виноваты. Они такие, какими их сделали люди.

- Согласен. И всё-таки, я приятно удивлён. Первый курс, а ты уже очень здорово ладишь с животными. Сколько тебе ещё учиться? Два года? Три? Приходи к нам по окончании.

- Спасибо. Я подумаю.

- Ну, подумай, подумай. А сегодня придётся подежурить.

- Я помню.

- Да ты не волнуйся, - улыбнулся Иван Сергеевич. - Сегодня только ещё с Матильдой должны подойти, ну та, что почками мучается, а потом отдыхай.

- Иван Сергеевич, я хотел вам ещё в прошлый раз сказать. У Матильды не почечная недостаточность, по-моему...

- Да? И каков же ваш вердикт, коллега?

- Мне кажется, у неё что-то серьёзное. Может, опухоль.

- А на каком основании вы, коллега, сделали такие выводы? Они же отказались от УЗИ.

Митя, конечно, уловил ехидные насмешливые нотки в голосе заведующего, но сейчас это было не важно.

- При почечной недостаточности бывает слизь и кошки много пьют, а Матильда... Хозяйка сказала, что она не ест и не пьёт уже три дня.

- Ерунда, - отмахнулся врач. - Сегодня ей будет намного лучше, сам увидишь.

И Митя увидел.

Яркий свет отражается в белом кафеле на стенах. Железный стол. Такой жёсткий. И холодный. Вот кто-то склонился к самой мордочке. Какой ужасный запах. Чужой запах, запах отчаянья, безысходности. Где она? Где же она? Только блики. Холодные блики. Не трогай меня! Не смей!

- Похоже, ты был прав... - сказал Иван Сергеевич, намыливая руки. - Возможно, и опухоль. Но кошка старая, резать уже нет смысла. Она от наркоза не отойдёт, а отойдёт, так что это изменит? Сколько ей?

- Восемнадцать.

- Вот видишь, ты и сам всё понимаешь. Вам же рассказывают на лекциях о целесообразности лечения?

- Да, но что если...

- Решать хозяйке.

Иван Сергеевич закрыл за собой дверь. Митя слышал приглушённый голос заведующего за стеной и женские всхлипывания. Когда колокольчик брякнул над входной дверью, Митя решился выйти из смотровой.

- Она отказалась, - не дожидаясь вопроса, ответил врач. - Я дал ей капли и сейчас собираюсь домой. Спокойного дежурства.

- Я дверь заперла, - Антонина Тихоновна протянула Мите чашку.

- Но как же?...

- Да там звонок есть. Ты пей чай-то!

- Спасибо...

- Да не расстраивайся ты так. Что ж тут поделать?.. Эта хоть забрала, а то знаешь, какие бывают? Принесут усыпить, а сами даже не дождутся - домой скорей! А нам тут разгребайся.

- Она тоже принесёт... - вздохнул Митя.

- А я-то думаю оно и лучше, - отозвалась уборщица, прихлёбывая из кружки. - Чего скотине страдать-то? Она, поди, и сама понимает, что всё уже.

- Нет. Не думаю.

- А не понимает, и то лучше, правда? Чего зря пугаться? Ведь ничего не сделаешь уже. Ты не думай, Иван Сергеевич большой молодец. К нему даже из других районов ездят. Он всем помогает. А этой, значит, уже не помочь, раз он не взялся.

- Возможно...

- Ох и кислый же ты! - обиделась Антонина Тихоновна. - Будешь так каждого жалеть, работать не сможешь. Толку из тебя не выйдет! Ну да ладно, мне пора уже, а ты можешь в подсобке поспать, если никто не явится. Или почитай что-нибудь. Что ты там читаешь-то?

- Анатомию.

- Ну и то ладно.

Митю разбудил звонок. У дверей топталась девчонка в нелепой салатовой шапке с огромным помпоном.

- Что у вас?

- У меня клещ! То есть не у меня, у Лады! Вы извините, что так поздно, просто она всё время чешется...

- Сколько собаке лет?

- Два года. А при чём тут...

- Проходите. В смотровую, прямо по коридору. Я один, поэтому вам придётся подержать собаку.

Лада тихонько поскуливала и жалась к ногам хозяйки.

- Ну, ну... Успокойся, - Митя положил руку на голову собаки. - Что там у тебя?... Это не клещ. У неё просто раздражение.

- Но она так чешется и скулит...

- Конечно, скулит. Это, наверное, от реагентов. Ими посыпают дорожки, и у неё появилось раздражение.

- Какие реагенты, доктор, ведь уже и снега-то нет...

- А вы думаете, их кто-то смывал?

- И что же теперь делать?..

- Теперь я выпишу вам мазь. А вы обязательно мойте собаке лапы после прогулки и, мой вам совет, гуляйте с ней лучше в парке.

- Спасибо, доктор. - Девушка спешно засовывала в карман бумажку с названием мази. - Сколько я должна?

- Нисколько. Приходите через неделю на осмотр, а заодно обработаем вашу Ладу от клещей. Ведь настоящая весна когда-нибудь наступит, правда? - И Митя, присев на корточки, потрепал собаку.

- Спасибо большое! А вы... Просто удивительно... Обычно Ладу сюда затащить невозможно. Вы новый врач?

- Вообще-то я только практикант... - смутился Митя.

- Это не важно. Мы придем через неделю. Вы же будете тут через неделю? - девушка покраснела.

Утро было туманным и промозглым. Митя включил музыку в плеере и накинул на голову капюшон. Единственное, чего хотелось в такую погоду - зарыться с головой в плед. И чая. Обязательно горячего чая с лимоном. Если бы не календарь, в жизни не подумаешь, что уже конец апреля. Дорожки парка ещё не успели очистить от прошлогодней листвы и теперь её, смешанную с остатками снега и разного мусора, утаптывали торопливые прохожие.

- Дмитрий Борисович! Дмитрий Борисович!

Кто-то схватил Митю за локоть. Безумная салатовая шапка и рвущаяся с поводка Лада.

- Доброе утро, Дмитрий Борисович!

- Доброе... - Митя снял наушники.

- А мы вот с Ладой гуляем в парке, как вы велели. Сейчас в аптеку поедем. Лада вас издалека заметила и рванула. А я думаю, поздороваться или нет... А потом решила поздороваться... А вы не слышите. Вы извините... Наверно, не надо было... Извините... - девушка залилась краской.

- Ну что вы. Просто меня никогда так не зовут. Не привык.

- А как вас зовут, Дмитрий Борисович? Сейчас сказала и поняла, как глупо это звучит! Извините! Просто у вас на бейджике вчера написано было...

Девушка покраснела ещё сильнее, и Мите стало от этого как-то необыкновенно весело.

- Митя.

- Вы извините... Не надо было... - и она поспешила оттащить Ладу, которая, пользуясь всеобщим замешательством и неловкостью, с упоением вылизывала Митину руку. - Пойдём, Лада, пойдём!

- А вас? Как вас зовут?

- Катя... Извините... Я, наверное, полной идиоткой выгляжу... У меня просто талант влипать во всякие неловкие ситуации. Извините ещё раз... Мы пойдём.

- Катя, давайте я вас провожу до остановки? - неожиданно для самого себя предложил Митя.

Девушка внимательно и очень серьёзно посмотрела на него.

- Вот видите, не вы одна обладаете редким даром... Теперь вы извините...

- Нет, не надо! В смысле извиняться не надо! Нам будет очень приятно, правда, Лада?

Митя как будто со стороны наблюдал за парочкой в парке. Смотрел и не узнавал. Кто этот долговязый парень в очках? Как ему удаётся шутить и не выглядеть при этом чудиком? Когда он научился поддерживать разговор? Разговор с девушкой. А она очень симпатичная. Солнца толком ещё нет, а она уже вся в веснушках. Забавно, что же будет летом? Даже эта ужасная шапка её не портит. Если только чуточку... Хотя нет. Не портит. Совершенно не портит.

Гудок и визг тормозов.

Серая тротуарная плитка. На ней так чётко вырисовывается каждая трещинка. Какое-то яркое пятно. Звон в ушах. Почему лицо такое мокрое? Голоса вокруг.

- Надо вызвать скорую!

- Это он сам! Посмотрите, даже на машине нет никаких следов!

Митя открыл глаза. Над ним размахивала руками какая-то женщина, а Лада вылизывала его лицо.

- Девушка, не говорите ерунду! Он поскользнулся. Я его не задела даже!

Катя изо всех сил старалась сдержать Ладу.

- Немедленно вызовите скорую!

Митя приподнялся и сел на тротуаре.

- Вот! Он уже в порядке, - вопила женщина. - Паша, ну чё ты там вылупился? Иди сюда! - позвала она мужчину в шляпе, несмело выглядывавшего с пассажирского сидения.

- Митя, вы как? - Катя присела рядом на корточки. Эта сумасшедшая так летела! Всё очень быстро случилось! Я даже не поняла сразу.

- Всё нормально, я просто поскользнулся, - Митя потёр ушибленный затылок.

Тем временем дама подскочила к нему:

- Ты чё не смотришь куда идёшь? Паша, ну чё вылупился?! Подойди уже!

Сквозь сгрудившуюся толпу к ним протиснулся невысокий щупленький мужчина.

- Как же так, молодой человек? Вы не ушиблись?

- Всё в порядке, правда. Вот только очки разбились...

- Очки у него разбились! - тут же накинулась дама. - У меня сердце чуть не разбилось! Идут, сами не смотрят куда! Дурак! Паша, ну чё ты там застрял? Поехали уже!

- Постойте, - Митя поднялся на ноги и отряхнулся. - Погодите минутку.

- Ну чё ещё? - женщина нависла над Митей.

- Пожалуйста, снимите со стены красный ковёр и хоть раз в жизни поговорите с Пашей ласково!

- Ты чё, псих?! - дама отшатнулась. - Твоё какое дело?! Паша, ну чё ты залип? Поехали уже! Дурак какой-то!

- Митя, с вами всё в порядке? - Катя выглядела встревоженной.

- Да. И можно на ты.

- Хорошо. Давай я провожу... тебя.

- Спасибо, конечно, но не надо.

- Ты уверен? А как же очки? И потом, ты сильно ударился головой.

- Я вижу довольно сносно, уж до дома доберусь как-нибудь.

- Ты извини, но ты говорил странные вещи... Тётка эта - монстр, тут без вопросов, но при чём тут ковёр?

- Да так, ерунда. Она меня поняла, надеюсь.

- Так ты её знаешь?

- Не её. Её попугая... Представляешь, она назвала попугая так же, как мужа. Или наоборот?

- Ну, сразу же видно, что она с приветом!

Встречи Кати, Лады и Мити как-то сами собой стали регулярными. Теперь каждый вечер они прогуливались по парку до трамвайной остановки.

- Ну что ж, завтра мы придём прививаться, - сказала Катя прощаясь.

- Буду вас ждать, - Митя наклонился погладить собаку.

Яркая вспышка выбросила его из реальности. Серая тротуарная плитка, отколотая и потёртая. Что-то блестит. Это рельсы. Трамвайные рельсы, а на них яркое пятно. Салатовое. Катина шапка. Звон. Голоса. Как холодно. Кто-то воет...

- С тобой всё нормально? - Катя тормошила его за плечо.

- Нет! Не завтра! Только не завтра! Не приходите! Слышишь меня? Катя, останьтесь дома. Хорошо? Погуляйте вечером возле дома.

- А как же реагенты и всё такое? - опешила девушка.

- Просто послушай. Не приходите!

- Ладно, ладно! Успокойся, - она настороженно смотрела на Митю. - Ты точно в порядке?

- Да. Мне пора. Извини. Я позвоню.

Весь следующий день Митя был как в тумане. Он постоянно прокручивал в голове картинку. Что-то не сходилось. Видение было таким ярким, объёмным. Он даже запомнил металлический привкус во рту. Такой бывает у крови. Раньше он не чувствовал вкуса. Что-то не так... Позвонить Кате? Объяснить ей всё? Нет. Она решит, что ты сумасшедший. А что если Лада погибнет? Как ты будешь смотреть Кате в глаза, зная, что мог всё исправить и не сделал этого? Но ты же не можешь... Но ты знаешь! А что это изменит?! А если ты расскажешь, а она точно решит, что ты псих! Это первая девушка, которая отнеслась к тебе нормально. Не делай этого! Только всё испортишь! Но вспышки появляются не сразу. У тебя ещё есть несколько дней. А если Катя подумает, что ты её больше не хочешь видеть?

Митя набрал сообщение и задумался, отправлять или нет?..

- Иди, провидец, Иван Сергеевич зовёт, - прервала его мысли Антонина Тихоновна.

- Провидец?..

Митя вошёл в смотровую и сразу всё понял. На кушетке сидела женщина с заплаканным опухшим лицом, а рядом топтался угрюмый мужчина с переноской.

- Иван Сергеевич тут? - спросил Митя.

Мужчина кивнул в сторону подсобки.

Иван Сергеевич закрывал холодильник, когда Митя появился на пороге.

- А-а-а... Пойдём, практикант, познакомишься с минусами нашей работы.

- Усыпление?

- Да. Матильда.

Кошка из последних сил цеплялась за подстилку.

- Митя, уберите эту тряпку, - скомандовал врач.

- Я не смогу... - всхлипывала женщина.

- Но вам нужно быть тут, - сказал Митя. - Это же ваша кошка. Она вас знает и доверяет вам. С вами она не будет нервничать. В смысле... слишком сильно нервничать...

- Разрешите я выйду? - слабым голосом спросила женщина, - Я не смогу...

- Как знаете, - угрюмо отрезал Иван Сергеевич, забирая лекарство в шприц.

- Пойдём, пойдём дорогая, - угрюмый вывел жену в коридор.

Кошка распласталась на железном столе. Мутные глаза испуганно шарили по комнате.

- Митя, добавьте свет. Я не хочу промахнуться мимо вены. Держите ровно. Ну-ну, Матильда, не царапайся. Митя, наркоз.

Матильда слабо дёрнулась.

- Шприц! - скомандовал Иван Сергеевич.

Митя знал, будет ещё два укола в вену. Через несколько минут всё было кончено.

- Всё, - выдохнул заведующий снимая перчатки.

- Она искала.

- Что, прости?

- Она до последнего мига искала глазами хозяйку. Она её любила, доверяла ей...

- Митя, оставь эту ерунду. Если будешь так каждый раз, не сможешь работать. Ты пойми, ты здесь, чтобы помочь. Тем, чем можешь... Сейчас так.

- Но это же не честно, не справедливо. Неужели за столько лет она не заслужила тёплой родной руки рядом?

- Кстати о руке. Она меня здорово прихватила. Подай перекись. И прекрати эти сопли!

Митя обработал руку Ивана Сергеевича, завернул кошку в пелёнку и вынес в коридор.

- Мотенька-а-а... - всхлипывала женщина.

Мужчина буквально оттащил Митю в сторону.

- Доктор, а нельзя ли её... Матильду тут у вас... оставить?

- В смысле?

- Ну... Утилизировать что ли? Не знаю, как это называется...

- Ещё полторы тысячи в кассу, - отдёрнул локоть Митя.

- Полторы? - неожиданно громко пробасил здоровяк. - Да это же!..

- Всё по прайсу.

"Утилизировать, - думал Митя, когда колокольчик над дверью снова брякнул. - Слово-то какое нашёл... Утилизируют мусор. Отходы. Она же..."

- Митя, тебе тут раз пятнадцать уже звонили! - Высунулась из подсобки Антонина Тихоновна, протягивая телефон.

- А кто звонил?

- Не знаю... У тебя записано какая-то "Зелёная шапочка".

Страшная мысль обожгла спину холодком. Зелёная шапочка. Зелёная!

Шесть пропущенных от Кати. Митя набрал номер. Металлический голос на другом конце привычно выдал заученный текст. Ждать было нельзя.

- Я вернусь, Иван Сергеевич!

Митя выскочил за дверь, судорожно сжимая трубку.

"- Ну же, ответь! Ответь!"

- Абонент временно...

Запыхавшийся, Митя выскочил к выходу из парка. В узком проходе толпились люди. Где-то отдаляясь завывала сирена. С трудом продравшись сквозь частокол плеч и спин, он увидел отъезжающую машину скорой.

- Что? Что тут случилось?

- Сбили, - ответил кто-то в толпе.

Тут Митя заметил на тротуаре салатовую шапку с огромным нелепым помпоном.

- А девушка? Где девушка?

- Так увезли.

- Куда? Куда её увезли?

- В морг, наверное... И собака с ними. Её никак оттащить не могли. Она так выла, аж внутри всё переворачивалось.

- Как выла? - Митя вцепился в рукав какого-то парня. - Она что, живая?

- Собаке-то что сделается? А вот девчонку жалко... Псина эта ей всё лицо лизала, пока скорая не приехала. А потом завыла. Наверное, всё поняла...

Способности. Талант. Дарование. Дар. Что можно считать даром? Муравей, например, может поднять вес в десятки раз превышающий его собственный. Суперсила? Морские черепахи задерживают дыхание на 7 - 10 часов. Талант? А собаки? Собаки не различают цветов. Что это? Дар?

А человек? В чём же его дарование? Может, в том, что только он способен любить, несмотря на то, что всему однажды придёт конец.

Сева ГУРЕВИЧ
ШУРУП (фантазия в 13 зарисовках)

Семён Семёнович был человек не хара́ктерный, но рассудительный и соответствующий. Голову он мыл обыкновенно по утрам, два раза в неделю: в среду и в субботу. Как-то раз, стоя в ванной и смывая-обмывая под душем намыленную голову, он обнаружил какую-то странную, белесого цвета, замазку в самом центре своего затылка. Ещё раз повозил указательным пальцем по этому месту, поднёс сей палец к левому глазу, прищурил правый, и снова увидел ту же самую замазку: то ли оконную, то ли какую другую, или вовсе детский пластилин. Снова подставил голову под душ и пустил в дело всё тот же палец. На затылке осязалось небольшое углубление, в горошину величиной, из него-то Семён Семёнович и извлекал этот непонятный материал.

- История! - произнёс он, после чего выключил душ и, тщательно вытершись, вылез в своё холостяцкое жилище.

Семён Семёнович находился, что называется, "в графике", хотя и рассиживаться особенно не следовало: была среда - день будний. И этот будний, рабочий день неотвратимо надвигался на него.

На работе Семён Семёнович был несколько перегружен текущей по офису однообразной суетой. Где-то там был внешний и, возможно, реальный мир, переходящий здесь на мягкую бумагу и в жёсткую компьютерную память цифрами и стандартными лаконичными высказываниями типа "сдал-принял", "штрафные санкции" и неким инородным, совсем уже уводившим в сторону, "форс-мажором". Офисные дела не только отражали и фиксировали, то есть учитывали, всё, значимо происходящее "где-то там", они контролировали и управляли. Так что вопрос о том, что первично (слово или дело, жизнь-отражение или жизнь "где-то там"), становился бессмысленно-некорректным, заводящим в тупик. И сам Семён Семёнович одновременно и руководил, и подчинялся, по большей части общаясь даже не с людьми, а с какими-то "материалами". Наверное, их направляли к нему не компьютеры, а люди, но точно утверждать было нельзя. Да и несущественно - ни для принятия решений, ни для самого Семёна Семёновича: всё и вся соответствовало регламенту, пусть и неписаному, но прочно продуманному, заведённому раз и навсегда. Семён Семёнович делал своё дело.

Во время обеденного перерыва он зачем-то почесал затылок, посмотрел на кончики пальцев, ответственных за этот процесс, не увидел ничего криминального и запил свою скромную трапезу компотом.

Свидания с дамами сердца обычно происходили у Семёна Семёновича по выходным. И на эту субботу у него тоже был план, предполагавший банальную (но от этого не менее приятную) постельную развязку в его жилище. Поутру, принимая душ, он опять нащупал углубление на затылке и опять, к своему недоумению и неудовольствию, обнаружил белесую замазку на пальцах. Попытался посмотреть через два зеркала на затылок, но - даже из-за короткого ёжика волос - ничего не увидел. Взглянул на часы - времени было хоть отбавляй. Непонятность происходящего не то чтобы сильно давила на него, но, тем не менее, побродив несколько минут по замкнутому пространству квартиры, он вернулся в ванную, взял триммер и выбрил на затылке интересующее его место - величиной с пятак, не более - и снова посмотрел туда с помощью двух зеркал. Действительно, имелось небольшое, правильной круглой формы углубление, покрытое белесой дрянью. Ещё немного поковырял в ней и вдруг на глубине пяти-семи миллиметров мелькнул металл. Семён Семёнович удалил остатки замазки и, к своему изумлению, обнаружил нечто, крайне похожее на головку шурупа для крестообразной отвёртки.

Что бы это могло быть? Самое вероятное предположение: детская травма, о которой он не помнил. Какая-то пластина, поддержавшая изнутри сращивание черепа. Другие версии, смутно маячившие где-то рядом, представлялись фантастичными и вздорными. Отца давно не было в живых, а мать находилась в доме престарелых. Он давно не навещал её. Деменция или Альцгеймер, в общем - старость, и самое мерзкое в старости - потеря себя. Как любой нормальный человек, Семён Семёнович старался не допускать эти мысли-напоминания о неизбежно надвигающемся времени, вытесняющем настоящее, умножающем прошлое. Но попытаться узнать что-либо об этой "истории" можно было только у неё.

Набрал номер телефона, попросил мать по имени-отчеству и сквозь томительный промежуток времени ждал шуршания трубки в её руке.

- Здравствуй, мама... Это я, Семён. Семя - твой сын, - назвал он своё семейное, отошедшее в прошлое имя.

Она только тяжело и неровно дышала на том конце провода.

- Мама, - снова повторил, позвал её Семён Семёнович.

- У меня никогда не было сыновей, - бесстрастно парировала она, и тут же раздались короткие гудки.

Подобное, слегка напоминающее розыгрыш, случалось и прежде: иногда мать не узнавала его, но её сегодняшняя сентенция на фоне странного предмета в его затылке произвела впечатление.

Семён Семёнович аккуратно заклеил пластырем выбритое место и набрал другой номер телефона.

Позже, уже дома, удовлетворив естественные потребности, возлежа со своей дамой на кровати, Семён Семёнович нежно и тщательно поглаживал-ощупывал её затылок.

- Массируешь мозг? - пошутила она.

Семён Семёнович отдёрнул руку.

- Задумался, - нейтрально ответил он и отстранился. - Пойдём пить чай.

Они привычно попили чай с коньяком и расстались.

Ночью Семён Семёнович проснулся и долго лежал сначала с закрытыми, а затем с открытыми глазами, глядя в темноту. Зажёг свет и, достав из кладовки ящик с инструментами, принялся прямо тут же, на кровати, перебирать отвёртки. Нужную отвёртку он, к своему облегчению, не нашёл.

Утро следующего дня, воскресенье, прошло по намеченному плану: Семён Семёнович созвонился со своим старинным институтским приятелем. Встретившись в полдень, они отправились пить пиво и говорить за жизнь.

Вечерние изыскания в интернете на слова "винт в затылке", "шуруп в затылке" ничего вразумительного не дали. Нашлось шуточное стихотворение со словами: "Знаю правила движенья и таблицу умноженья. Я не глуп, не глуп, не глуп! Просто вкручен от рожденья в мою голову шуруп..." Фамилию автора загуглил, оказалось, что тот давно уехал из страны.

Рабочая неделя тянулась как никогда.

Отвёртка жёлтого цвета, подходящая и небольшого размера, была куплена и оставлена в ванной комнате до субботы. Также, как само собой разумеющееся, было пропущено очередное мытьё головы в среду.

Семён Семёнович и спокойно, и нетерпеливо ждал выходных.

Грядущую встречу с "дамой сердца" отменил, сославшись на недомогание.

В субботу, помыв голову, Семён Семёнович сел на край ванной и, наощупь вставив отвёртку в шлицы, прятавшиеся в углублении на затылке, сделал первое, осторожное движение. Затем с чуть большим усилием постарался повернуть отвёртку против часовой стрелки.

"А вдруг там обратная резьба?" - подумал он, но сделал ещё одну попытку.

Отвёртка сдвинулась.

Семён Семёнович почувствовал головокружение, и ванная комната поплыла в его глазах. Но сознание он не потерял. Когда в голове прояснилось, он понял, что видит окружающее не как прежде, а так, будто бы на нём оказались чужие очки. Семён Семёнович даже коснулся рукой носа, проверяя это чувство, но вдруг нос под его рукой чуть сдвинулся со своего места набок.

"Кажется, я схожу с ума..." - медленно подумал он.

- Кажется, я схожу с ума... - повторил он вслух.

- Спокойно! - сказал он сам себе.

Левое ухо тоже поползло - повернулось вокруг отверстия ушной раковины, как бы кивая отражению в зеркале.

Осознав происходящее, Семён Семёнович неожиданно точными движениями левой рукой максимально вернул на место своенравный нос и придержал его, а правой, нащупав отвёрткой шлицы, чуть крутанул её обратно, по часовой стрелке. Зрение начало возвращаться, правда, нос и левое ухо не совсем правильно располагались на лице. В течение десяти-пятнадцати минут Семён Семёнович привёл себя в порядок.

Потом пошёл на кухню, достал початую бутылку коньяка и стакан, но тут его затрясло, и он сделал несколько судорожных глотков прямо из бутылки.

Что всё это означает и кто он такой? Робот? Эта хреновина в затылке: что находится за ней, что ещё она может регулировать? Или детская травма была и была столь серьёзной, что некоторые части лица заменены искусственными? Но "детская" версия казалась столь же фантастичной, как и версия о полном искусственном воплощении. Ничего подобного слышать или читать не приходилось. Значит, его случай уникален? Но в свою уникальность отчего-то не верилось. И тогда ещё - кто все те, с кем он общается: есть ли у них в затылках шурупы-винтики? И - просто: в своём ли он уме?

Где и как искать ответы на подобное? Кто бы мог помочь? Автор шуточного стихотворения? Или обратиться за помощью по назначению: к так называемым психо-душе-терапевтам? Не психовать!

Он сидел на кухне, на столе перед ним были: отвёртка жёлтого цвета с остатками белесой замазки на острие, стакан и коньяк. Когда коньяк закончился, Семён Семёнович, не вставая, вытянул из-под мойки мусорное ведро, придвинул к себе и аккуратно положил в него пустую бутылку. Затем снова заклеил пластырем затылок, оделся и вышел на улицу, решив пополнить содержимое домашнего бара. Но, выйдя, вдруг совершенно забыл об этой цели. Как некий механизм, он переставлял ноги и вглядывался в лица прохожих, словно пытаясь разгадать их мысли.

Выходные прошли, как в тумане. Понедельник вернул Семёна Семёновича во внешний мир, на работу. И он с неожиданным удовольствием врабатывался в привычный ритм, функционировал. А в среду утром, приняв душ и тщательно вытершись, пошёл на кухню, взял всё ещё лежавшую на столе отвёртку, осмотрел так, как будто впервые увидел такой диковинный инструмент, непонятно для чего предназначенный, и брезгливо бросил его в мусорное ведро. Он решил никогда больше не возвращаться к "этому". Он вернёт свою жизнь в прежнее русло. Эти ответы, а, следовательно, и вопросы ему не нужны.

...............................................................................................................

Перед самым Новым Годом позвонит мать и скажет, что вспомнила его. Но назовёт именем старшего, много лет назад умершего брата. Ему представится, что, повесив телефонную трубку, она - улыбаясь - скажет сама себе: "Как я его!.." Нет, как отвёртку, отбросит он эту мысль.

Затем придёт уведомление и он получит на почте письмо. Придя домой, вскроет конверт и увидит первые строчки: "Штраф за повреждение пломбы единого установленного образца..." Какой пломбы и какого, чёрт побери, образца? За что?..

И - сам штраф: на сколько там?

Семён Семенович отложит не вполне понятное письмо на кухонный стол, подойдёт к окну и, без единой мысли в голове, будет смотреть во внешний мир. Внешний мир будет смотреть на Семёна Семёновича.

С тем же пониманием, с каким, по всей вероятности, всматриваются друг в друга различные миры, ведь их углы зрения, а также и сами способы зрения, не обязательно совпадают.

Сева ГУРЕВИЧ СОВИНАЯ ЗАВОДЬ

Семён Семёнович шёл по бессмысленному городу. Всё в этом скатывающемся в июньскую ночь пространстве было глупо и не взаимосвязано.

За несколько часов до этого он завернул в бар, и время начало замедляться: стопка за стопкой под половинчатые дольки лимона привели его в состояние раздумчивое и зыбкое.

- Дольки-ю-дольки, чтобы жизнь не такой сладкой казалась, - шутканул Семён Семёнович вслух.

От шурупа в голове исходил холодок, казалось, боровшийся с теплотой лета. Вот и пешеходный мост через полноводную сейчас городскую речушку. Навстречу ему приближалась шумная компания подростков.

- Дайте закурить! - и слово за слово.

Непонятно, сколько минуло времени. Река (река забвения?) - то слегка ускоряясь, то замедляясь - влечёт его сквозь тьму. Он понимает, что держится за какую-то плоскость, распластавшись по ней. Затем осознаёт, что эта плоскость - дощатая дверь, и он влип в неё всем телом, держась руками за края, отплёвываясь от тёмных набегающих струй воды. Что произошло? Банальная драка и беспамятство. Проводит левой рукой по лицу: щёку и веко саднит, на руке остаётся вязкая и сладкая кровь. Губы тоже разбиты.

- Какое плохое кино... - шепчет он реке.

Но ничего, пока - обошлось. Если могло бы быть лучше, значит, могло бы быть и хуже. Почти ничего не видно, отсветы города неразличимы на уровне глаз, на уровне перекатывающегося горизонта реки. Он уже трезв, и озноб всё вернее берёт власть над его телом.

Дверь, совершив неожиданно плавный оборот, ткнулась в едва различимый берег и замерла. Семён Семёнович, продрогший до костей, сам - как кусок дерева, отлепился от своей спасительницы, перевалился непослушным телом на мелководье и, подминая камыши, выполз на берег. Уже светало; руки, одежда - всё было в мокрой глине. Он уронил голову, закрыл глаза и то ли потерял сознание, то ли провалился в дёрганый и беспамятный сон.

Его перевернули на спину, и над ним склонилось миловидное и озабоченное лицо женщины, беззвучно говорящее что-то. Одновременно она то вытирала ему лицо какой-то не слишком мягкой материей, то гладила рукой. Он улыбнулся, и внезапно звуки ворвались в его мир: плеск реки, птичий щебет и женский причитающий голос.

- Как тебя звать? - спросил Семён Семёнович.

- Лада, - ответила Лада.

- Лада? Это - ладно. А меня - Семён... Семя, - словно вернулся он в детство.

Через полчаса они уже были в небольшом ухоженном доме из кругляка. Лада и невесть откуда взявшийся и испортивший весь романтический разворот сюжета отец Лады (со спокойным и властным именем Николай) отпаивали его травяным чаем. Ладе было лет тридцать, Николаю - наверно, под семьдесят. Был он жилистым, мощным, со всклоченной седой бородой и с гривой волос, таких же седых, туго стянутых на затылке выцветшей тесёмкой.

Затем подоспела баня. День клонился к вечеру, Семя и Николай выпили по чуть самогона, и все разошлись спать.

Карманы одежды Семёна Семёновича оказались девственно пусты - ни денег. ни документов, ни ключей от квартиры: подсуетились или подростки, или воды реки. Или и те, и другие.

- Это я заводь устроил, - объяснял поутру Николай. - Полезная вещь! Ведь река на дармовщинку много чего приносит. А сколько стройматериалов! Да и с тобой дверь ещё живая приплыла. Пойдёт в дело.

- Сам устроил? - удивлялся Семя. - Как же это тебе в голову пришло?

- Сам! - гордо ответствовал Николай. - Такая вот ловушка. Поживёшь с моё в лесу, и не то уразумеешь. А прозвали мы с дочурой эту заводь Совиной, потому как сов около неё немеряно.

"Совиная заводь, Совиная заводь... Что же это мне напоминает?" - мучился Семён Семёнович.

Незаметно прошли день, и другой, и третий. Прежняя жизнь: рабочий и домашний быт, шуруп в голове - всё ушло в какую-то небывальщину, нереальность. Реальность была здесь: Николай и Лада, река, Совиная заводь.

Так он и прижился у них. Вся городская жизнь была задвинута в памяти на задний план - просто и целиком, как один случайный эпизод, как ставшей ненужной часть обстановки. Вопросов ему не задавали. Потихоньку подменял Николая по хозяйству, брал на себя часть тяжёлого женского труда Лады. Цивилизация была рядом, но не с ними. Николай или Семя, или оба вместе иногда захаживали в сельский магазин за самым необходимым. Закупали на пенсию Николая или меняли на его поделки, на то, что приносила Совиная заводь, на результаты дребезжанья допотопной швейной машинки Лады.

Пришло время, и схоронили Николая. Незаметно, само собой, сошёлся Семя с Ладой, стали жить как муж и жена. Только вот дети не получались.

Оставить после себя дом, дерево, сына? Почти всё живое пытается в той или иной мере следовать этому.

Чем же он лучше? Чем - хуже? Почему не оставляет потомства, не продлевает себя, ничего не привносит сам в этот мир и не даёт ему, миру, даже ничтожного шанса измениться через своих потомков, перечёркивает все усилия предков. Проживает безымянную животную механистическую жизнь.

Чем такая жизнь отличается от галлюцинации, такое существование от несуществования?

Насколько он свободен в неостановимом потоке дней, в почти неосязаемых волнах времени?

Семён Семёнович смотрит на себя в осколок зеркала над рукомойником и большими портновскими ножницами пытается подровнять непослушно растущую во все стороны бороду. Какие-то волоски вырастают быстрее других и выбиваются из общего ряда, какие-то серебрятся на фоне других, вполне ещё чёрных. Стрижка этих зеркально отражённых волосинок мучительна, неуверенные взмахи ножниц получаются корявыми и нелепыми.

Под утро он просыпается и сразу вспоминает книжный рассказ "Случай на мосту через Совиный ручей". Умирающий (повешенный) проживает другую жизнь за те секунды, пока затягивающаяся верёвка ломает его шейные позвонки. И весь рассказ посвящён этой галлюцинации. Литература? Он сам выпал из реальности и теперь пребывает здесь, в Совиной заводи, как бы в руке Господа, не играющего в кости, дарующего, быть может, каждому свою заводь или хотя бы свою галлюцинацию по мере сил и возможностей каждого, нынче - как и прежде, и всегда. Семёна Семёновича передёргивает. Он откидывает одеяло и осторожно встаёт. Лада, его стареющая Лада, ещё спит в предрассветном сером воздухе на другой половине кровати. Он притворяет дверь, подходит к осколку зеркала, берёт безопасную бритву и медленно, тщательно бреет голову наголо. Обмывает. Разбивает осколок зеркала надвое, в кровь изранив ладони. И, как когда-то, смотрит через два зеркала на затылок и снова видит шлицы для крестообразной отвёртки.

Всё-таки он тогда выжил или вся его история после падения в тёмные воды реки - всего лишь секундная агония, галлюцинация умирающего мозга?

- Лада! - зовёт он свою названую жену.

Зовёт беззвучно, как будто никак не может проснуться.

Утром следующего дня Лада Николаевна, обнаружив мёртвое тело супруга, выкручивает шуруп из его голого и до странности незнакомого черепа, вынимает из-под шурупа, откуда-то из черепной коробки металлическую пластинку с непонятным набором букв и цифр и несёт на почту в ближайшее село, чтобы отправить эту вещицу по известному всем адресу в некую высшую инстанцию - известить тем самым эту инстанцию о смерти ещё одного "гражданина".

Строчку, предназначенную для адреса отправителя, заполняет просто: "Совиная заводь".

Хелен ЛИМОНОВА
СОВСЕМ РЯДОМ

- Подожди, куда ты? Егорка, стой! - Юля, запыхавшись, спешила за двухлетним сынишкой, который, весело хохоча, несся со всех ног по столовой пансионата. Его золотые локоны развевались, одной рукой он крепко прижимал к себе игрушечного пуделя, а другой волочил за собой здоровенную половую щетку, производя на ходу страшные разрушения. Врезавшись в официанта с тележкой, нагруженной переменой блюд, Егор поневоле притормозил, но потом, развернувшись, побежал опять, не обращая внимания на грохот тарелок, которые посыпались на пол. Неизвестно, что бы еще удалось разгромить юному спринтеру, но на его пути встал статный молодой человек и поймал беглеца в крепкие объятия. Изъяв щетку и выждав немного, он отпустил малыша на волю. Когда Юля наконец добралась до них, Егор уже успокоился и с интересом наблюдал, как молодой человек дружески пожимает лапу его собачке.

Так они и познакомились, Юля и Валя, и произошло это в счастливо неподвижные советские времена, на исходе февраля 1985 года. Пансионат, в который выдали путевки семье молодых специалистов Юле и Сереге (о нем речь впереди), располагался в латвийской глуши: местечке под названием "Цирулиши". Трехэтажный корпус из красного кирпича был выстроен на опушке хвойного леса. Снежный февраль, вековые сосны и ели, изумительный воздух - что еще надо для счастья? Персонал пансионата не скандальный, обслуживают вежливо, вполне на мировом уровне. Впрочем, молодые инженеры Блехманы не знали, с чем этот сервис сравнивать, так как отродясь за пределы Родины не выезжали, в то время как Валентин... но о нем давайте немного позже.

Как сказочно прекрасен был их номер на первом этаже! Две кровати одна напротив другой, стол, два стула, лампа со стеклянным абажуром и пушистый коврик на линолеумном полу. Высокое окно забрано тонким тюлем, а если сквозит, можно задернуть плотные зеленые шторы. В номере есть свой кипятильник и даже маленький холодильник. Просто чудо! Им бы такое гнездышко... Но Юля и Сережа своего угла не имели, жили то у одних родителей, то у других - в проходных комнатах. От этого очень скоро в их отношениях образовалась трещина, которая ширилась с каждым днем. А может, не от этого, а потому что были они полной противоположностью друг другу. Впрочем, опять же сравнивать было не с чем. И у Юли, и у Сергея это был первый брак. Егорушка рос болезненным ребенком, спал плохо, накормить его стоило большого труда, так что забот с ним хватало. Какая уж тут любовь и романтика! Бабушки, конечно, помогали, но вреда от них было больше, чем пользы, особенно от свекрови, которая норовила управлять жизнью своего сына, а теперь и невестки с внуком. Так считала Юля. Молча. Она как-то попыталась это обсудить с мужем, но тот только отмахнулся. "Мама лучше знает, как надо, поняла? Перебесишься!" - и действительно, она "перебесилась" и перестала заводить с Серегой философские беседы.

Закончился законный декретный отпуск, Юля вышла на работу на тот же завод радиотехники, где трудился Сергей, но в другой цех. Когда им предложили путевку в пансионат, она очень обрадовалась. Егорушке нужен свежий воздух, и к тому же они получат отдельную комнату на целых две недели! Так семья Блехманов оказалась в заводском пансионате "Цирулиши". В это время года здесь отдыхали в основном такие же молодые специалисты. Те, кто рангом повыше, получали путевки летом.

Несколько номеров на первом этаже было отведено для представителей других организаций. Как ей тут же сообщили знакомые девчонки со второго этажа, в пятнадцатом жила пара бухгалтеров из Минска, в шестнадцатый пока никого не заселили, а в семнадцатый заехал интересный молодой человек, однако никаких подробностей о нем раздобыть не удалось.

И вот благодаря неугомонному Егорке Юля познакомилась с тем самым таинственным постояльцем. Он и вправду оказался симпатичным молодым человеком, не зря девчонки заинтересовались. Юля поблагодарила за помощь, он представился - Валентин. Сказал, что мальчик у нее просто замечательный, а про собачку и говорить нечего, как настоящая. Щетка была отдана уборщице, и Юля отвела сына за стол у окна, где их невозмутимо дожидался Сергей. Малыш на удивление хорошо покушал, так что обед прошел спокойно.

А за ужином Юля обратила внимание, что их новый знакомый пересел за соседний с ними стол и приветливо машет им рукой. Ну и она помахала, конечно.

В десять часов Серега, как обычно, уснул за газетой, Егорку тоже сморило. Юле спать совсем не хотелось. Она вышла в полутемный общий салон, там светился телевизор, показывали хоккейный матч. На длинном диване сидел одинокий болельщик, кажется, это опять был Валентин, почему весь день она на него натыкается? Развернулась, чтобы вернуться в комнату, но он заметил ее и галантно предложил переключить программу на что-нибудь другое. Они разговорились о фильмах, потом перешли на литературу и проболтали так примерно с час. Телевизор был забыт. Нехотя попрощавшись, пошла к себе, но еще долго не могла заснуть, вспоминая горбоносый профиль и ясные глаза остроумного собеседника. Давно она так приятно не проводила время!

Вале тоже не спалось. Его одолевали сомнения. Первый экзамен на знание местной массовой культуры он выдержал неплохо. Но что будет потом? И почему его так тянет к этой скромной, неяркой девушке? Она так нежна с сынишкой, а он, Валентин, не знал материнской ласки. Может, дело в этом? Или потому, что Юля совсем не похожа на бойких, уверенных в себе и практичных девушек его окружения? "Не такая, как наши", - подумал он, засыпая.

Их влекло друг к другу, и они оба не желали этому сопротивляться. Утро второго дня своей краткой командировки Валентин затратил на измерения плотности нарастающих экстремальных потоков. Потом сходил на обед, во время которого неприлично глазел на Юлю. По крайней мере, ей так показалось: как только она хотела посмотреть на Валентина, тут же встречала ответный взгляд. А в конце трапезы он нахально подошел к их столу якобы за солонкой и, наклонившись, тихо проговорил Юле прямо в ухо: "Приглашаю на прогулку, жду через час в салоне". Взял соль и ушел. Серега благодушно заметил: "Странный какой-то парень. У них на столе полная солонка стоит". Юля чуть не подавилась печеньем, но обошлось.

Через час она была готова. Уложила Егорку спать, поручила Сереге караулить ребенка, а сама пошла подышать свежим воздухом. Накинула шубейку на кошачьем меху и шасть из комнаты! Сама себе удивляясь, вышла в общий салон. Там уже ждал Валентин, одетый в красивую теплую куртку с капюшоном - заграничную, наверное. "Пошли", - сказал он, и они вырвались из сумрачного здания на волю, в заснеженный лес, который звенел от мороза, осыпался невесомым снежком и красиво искрился под прямыми лучами зимнего бледного солнца.

Они разговаривали легко, свободно, как будто знали друг друга давным-давно. Обо всем, что придет в голову, перескакивая с одной темы на другую. Шутки Валентина были чудо как остроумны - или ей так казалось; Юля заливисто хохотала, а он любовался прелестным оживленным личиком. Юле никак нельзя было дать больше восемнадцати. Он так прямо и спросил. Она фыркнула и сообщила, что уже очень старая, ей целых двадцать пять лет, а в жизни ничего такого не добилась и уже, наверное, не успеет!

- Старая, говоришь? - улыбнулся Валя. - Я на девять лет тебя старше. Вот послушай, это почти про меня.

Знаешь, кто это написал? Юлиан Тувим.

- Красиво, - прошептала Юля. - Значит, ты родился в пятидесятом?

- Ну да, в две тысячи... ой, прости, в тысяча девятьсот пятидесятом, конечно.

Но она уже не слушалась, а тянулась к нему, встав на цыпочки. Первый поцелуй случился неожиданно.

- Расскажи мне про свою работу, - попросила Юля.

Как рассказать, чтобы она поняла, и при этом не сказать ничего лишнего?

- Я работаю в научном центре, мы занимаемся физикой истории. Знаешь, что есть физика твердого тела, физика полупроводников и так далее?

Юля кивнула, и он продолжил:

- Оказалось, что историю можно рассматривать как непрерывный материальный и ментальный поток, как многомерную функцию времени, пространства и человеческого социума... я непонятно объясняю? Ну знаешь, говорят ведь - время перемен, эпоха застоя, кризис века. А что это такое, как не физические характеристики материального процесса истории - плотность, скорость, турбулентность. Понимаешь?

- Кажется, да, - медленно сказала Юлия. - Очень интересно на самом деле. Но мне уже пора, Егор наверняка проснулся и начал капризничать, Сергей долго не выдержит, начнет меня искать. Надо возвращаться.

Они пошли обратно к пансионату. Ярко-голубое небо проглядывало сквозь заснеженные шевелюры сосен. Снег поскрипывал под сапогами, и с каждым шагом они невольно отдалялись друг от друга, все еще держась за руки. Юля понимала, что если коллеги увидят, как они вдвоем возвращаются с прогулки по лесу, то немедленно расценят это как супружескую измену. Хотя ничего такого пока не было. И не будет?! "Господи, пусть это случится! - взмолилась Юля. - Хотя бы один раз! Потом я согласна жить как раньше и ни на что не буду жаловаться. Даже помирюсь со свекровью, клянусь!".

А что чувствовал Валентин? Только то, что он не хочет, не в силах отпустить от себя эту застенчивую, гордую и такую обольстительную девушку. Но у него остался только один день... Он обнял ее на прощание и сказал: "Беги. Я вернусь чуть позже". Она поспешила к сыну, боясь повернуться. Иначе, если бы оглянулась, бросилась бы обратно.

Чего хочет женщина, того хочет бог. Молитва подействовала. На следующее утро Сергея неожиданно вызвали в город: позвонили с завода и сообщили, что в механическом цеху случилась серьезная поломка. Все инженеры должны срочно явиться на восстановительные работы.

И вот сразу после завтрака Блехман наскоро прощается с молодой женой и уходит на электричку, а она, не веря себе и трепеща от счастья, подсчитывает, сколько часов осталось до вечера. Когда уложу Егорку спать, думает она, можно будет... ее охватывает дрожь, мысли путаются. За обедом она под каким-то предлогом подходит к соседнему столу - попросить перец, что ли, натыкается на горячий взгляд Валентина и быстро шепчет "зайди ко мне". Обед тянется миллион часов. Они возвращаются к себе, Юля играет с малышом, расчесывает его золотые волосики, затем Егорка той же расческой сооружает новую прическу пуделю Тоби. В дверь стучат, это Валентин. Она выходит в коридор и скороговоркой сообщает о том, что муж вернется только послезавтра. Они молча смотрят друг на друга, больше не таясь, охваченные одной мыслью - сегодня ночью они будут вместе.

- Я пойду вечером на киносеанс и потом приду к тебе, - говорит Валя.

Она заходит в комнату, закрывает дверь и думает, как ей дожить до вечера. Кино начинается в восемь, значит, он придет в десять. Надо начинать укладывать Егорку в девять, чтобы к десяти точно заснул. Пока что нужно не торопясь постирать носочки и штанишки сына, затем погулять... затем будет ужин в семь, и потом ждать останется совсем ничего! Валя пришел в полдевятого. "Не смог смотреть фильм, - объяснил он, - скучный". К слову, в тот вечер показывали изумительную картину "Фрэнсис", Юля ее уже видела. Егор, как ни странно, уже спал, обняв своего Тоби, так что этот вечер, наконец, принадлежал только им двоим.

Любовь. Как удар молнии. Как медленная, проникающая во все поры томительная мелодия. Страсть, как тугая пружина, и нежность, как ласковый ветер. Когда тела сплетаются, кажется, что и мысли тоже общие. Свободно перетекают от нее к нему, возвращаются, обдавая жаром узнавания, сочувствия, понимания. О чем они только не говорили в эту ночь. Кажется, за год столько всего не переговорить.

Валя рассказал, что живет с дедушкой и бабушкой, родителей не помнит, погибли в автокатастрофе, что назвали его в честь прадедушки, был такой известный поэт Валентин Котович, но с литературой ничего не вышло, Валя поступил на физическую историю (Юля удивилась, что ничего не слышала о такой специальности, но, наверное, это в Москве, а там полно всяких институтов). Что работает по специальности в исследовательском центре уже пятнадцать лет, женат никогда не был, хотя пытался встречаться с девушками, но "они все чересчур практичные, или вульгарные, или пустышки, не то что ты, милая... ты особенная... когда тебя увидел, меня как будто за ниточку дернули... я тут же влюбился, честно!". Что их семья живет в старинном доме - "Ему больше века, представляешь?"- и им не раз предлагали перебраться в новое жилье, но дед ни в какую не хочет, потому что родился в этой квартире. "Где же это", - спросила Юля. "Да прямо рядом с нашим центром, на набережной", - ответил он и тут же назвал свой адрес: улица Кенгарага 8 , квартира девять. Юля мгновенно его запомнила, зачем, непонятно.

В свою очередь она поведала о том, как с детства мечтала вырваться из дому, где родители были заняты только собой и своими скандалами, изредка обращая на нее внимание, и тогда было еще хуже, потому что они дружно и алчно бросались ее "воспитывать". Юля полюбила математику, ведь там все ясно, есть правила и можно просчитать события, не ожидая со страхом, что все внезапно изменится и из-за угла выскочит злобное существо, с которым неизвестно как нужно себя вести, чтобы оно тебя не растерзало. В результате Юля окончила школу с отличием и немедленно выскочила замуж за первого парня, который догадался ее приласкать. Позже стало ясно, что Серега глуп, как пробка, и ей с ним невыносимо скучно, но уже родился Егорушка и вообще разводиться поздно, кто ее такую возьмет... На этом месте Валентин принялся доказывать, как она неправа, покрывая нежными поцелуями атласную кожу, и слова стали не нужны. Много позже, когда им удалось расцепить разгоряченные тела, они опять говорили, спеша насытиться великой близостью душ. Потом их снова бросало друг к другу, и, слившись в объятиях, они вместе проваливались в сладкую бездну.

Наверное, в какой-то момент они задремали, потому что Юля внезапно пробудилась от звона разбитого стекла. Подскочил и Валя. За окном светало. Егорушка сладко спал на соседней кровати в обнимку с собакой, его ничего не потревожило. В окне зияла дыра, как будто бы с улицы кто-то швырнул булыжник, но камня на полу не было. Из пролома тянуло морозным холодом, Юля набросила на сына второе одеяло и оделась, пока Валентин обследовал комнату. Что-то влетело в окно, разбив его; должен же этот предмет обнаружиться? Он нашелся под кроватью - в виде огромного черного кота, который, почувствовав, что на него смотрят, ощерясь, злобно завыл. Зачем ему было прыгать внутрь комнаты через стекло? Это было непонятно и страшно. В их судьбу вмешались мистические силы, надо было спасать женщину и ребенка. "Пойдем лучше ко мне", - сказал Валя.

Картина маслом: глубокой ночью по нижнему этажу спящего пансионата следует странная процессия. Впереди идет женщина, бережно неся закутанного в одеяла спящего ребёнка. За ними - мужчина, поминутно оглядываясь и сжимая в руке швабру - на случай, если черный котище, олицетворение Зла, пустится по их следу. В женщине можно опознать молодую жену инженера Блехмана, который накануне уехал в город, а в мужчине - командированного Котовича, который остановился здесь на три дня и уже успел снискать симпатии девушек со второго этажа.

Но никто их не опознал, все любопытные спали. Благополучно добравшись до семнадцатого номера, они зашли в комнату - точную копию Юлиной. Мальчика уложили на кровать, а сами устроились на второй. Поговорили еще о демоническом коте - Юля была уверена, что монстра прислали ей в наказание за грех, ведь она изменила мужу... "Как, в первый раз?! - изумился Валентин. - Я думал, что...". Они чуть не поссорились, но не успели, потому что поцеловались.

Рано утром процессия отправилась в обратный путь - и опять повезло, никто их не заметил, а Егор даже не проснулся. Кота под кроватью, конечно, уже не было, может, примерещился? Однако разбитое стекло осталось. Да еще снаружи, точно напротив окна, торчало в сугробе помело, напоминая о жутком. Юля отправилась к дежурной по этажу сообщить о происшествии, а Валентин вернулся к себе собираться, так как срок командировки подошел к концу, и сегодня он возвращался в Ригу. Проститься не получилось, он просил не провожать, сказал, что найдет Юлю, как только сможет. Записал ее телефон, но свой не дал. Она молчала, слова были излишни.

Через девять месяцев Юля родила славную малышку, а еще через год развелась. И вот теперь она свободна и может предложить возлюбленному встречаться без утайки. Только почему он ни разу не позвонил? Наверно, не хотел разрушать мою семью, успокаивала она себя, ведь Валя такой благородный человек.

Сжимая в руке бумажку с адресом и подробными указаниями, как добраться до улицы Кенгарага (спасибо тетеньке из справочного бюро), Юля ехала в вагончике трамвая. Окно заледенело, она подышала на него, потерла варежкой. Сквозь проталинку мелькали городские кварталы, затем потянулся район новостроек. Еще раз сверилась с бумажкой - выходить надо на следующей остановке. "Странно, - подумалось ей, - Валя говорил, что дом совсем старый. Наверное, где-то между новыми корпусами примостился".

Вышла на Московском проспекте, миновала длиннющий продуктовый магазин, завернула за угол и попала во внутренний двор, образованный косо стоящими пятиэтажками. Ни одного старинного здания здесь не было, все дома так и сверкали, отделанные свежей керамической крошкой - розовой, голубой, желтой. "Он говорил, что дом розовый, и номер совпадает, - подумала Юля, - зайти в подъезд, что ли... Нарочно сказал про старый дом, стеснялся, что получили новую квартиру... я ему говорила, что моим никак не дадут... Девятая квартира на третьем этаже. Вот эта. "Хоть бы он был дома!" Отступать было поздно. Юля позвонила в дверь и под неумолчный грохот сердца ждала. Дверь распахнулась, на пороге стоял кудрявый упитанный мальчик лет восьми.

- Вам кого?

- Здравствуй. Я ищу Валентина Котовича. Он здесь живет? - спросила Юля.

- Папа на работе. И мама тоже, - важно сообщил мальчик.

Значит, Валя женат, и даже сын есть! Теперь все ясно...

- Мальчик, прошу, передай это папе, - она вложила ему в руку фотографию.

- А вы кто? И что сказать? - с запозданием крикнул ей в спину пацан, но странной тети и след простыл. Юля бежала вниз по лестнице, глотая слезы. Не хватало еще встретить здесь счастливую пару, которая возвращается домой рука об руку. Что она вообще тут делает? Зачем пришла, на что надеялась? Он ее не искал, значит, не хотел! Все наврал про себя, а она уши развесила! Ругая себя последними словами, продрогшая Юля ехала домой, к своим детям.

Зачем он ей солгал? В конце концов, Юля тоже тогда была замужем, могла бы понять ситуацию. Оставалась слабая надежда, что Валентин, узнав, что она родила дочь, разыщет ее немедленно, чтобы прижать к сердцу обеих... На оборотной стороне фотографии написан номер ее телефона, вдруг он забыл...

Он так никогда и не появился. С годами боль не исчезла, только притихла. Девочка - она назвала ее Сашей, - росла озорницей, задирала старшего брата; тот обижался и не по-мужски ревел. Юля как могла сдерживала бойцовские наклонности Шурки, но долго сердиться не могла - малышка была очаровательна. К тому же так похожа на отца. Юля, если бы и хотела, не могла его забыть. Высокий, стройный, изящный, он заглядывал зелеными глазищами прямо в душу. Интересно, что значил для него тот мимолетный роман? Развлекся в командировке и вернулся в лоно семьи. Неправда, возражала она себе; то, что вспыхнуло между ними, нельзя просто взять и вычеркнуть из памяти. Или можно? Наверное, она просто романтичная дурочка, раз верит в любовь женатого мужчины.

Валентин в который раз пытался получить у начальства разрешение вернуться на объект в Латвии-1985. Марк важно восседал в просторном кабинете, с подчиненным разговаривал сухо. Он руководил лабораторией недавно, приняв пост у Виктора Лернера, который трудился здесь более сорока лет и наконец ушел на заслуженную пенсию. Виктор, между прочим, приходился внучатым племянником самой основательнице их научного центра Александре Лернер, но подобного поведения себе никогда не позволял. Портрет Александры висел тут же над столом, и Вале показалось, что пожилая зеленоглазая профессорша смотрит на него сочувственно.

Марк отказал в просьбе наотрез, даже пригрозил увольнением, если Валентин не угомонится.

- Пойми, - увещевал он, - эксперимент закончен, темпоральное окно закрыто. Данные собраны и обрабатываются. Больше там пока делать нечего. Мы и так сильно рисковали, посылая тебя на несколько дней. Представляешь, сколько бабочек ты там раздавил?

- В феврале бабочек не бывает, - буркнул Валя. - К тому же, сам прекрасно знаешь, что старая теория не работает. Возмущения континуума очень быстро сглаживаются. Двое-трое суток, и система приходит в устойчивое равновесие. Как будто меня там и не было.

- Система устойчива, но погрешности накапливаются. Ты забыл о рисках? С каждым возвращением в те же узлы изменения нарастают. Ты что, хочешь, чтобы измерения потока в канун времен перестройки стали недействительны? Того и гляди изменишь ход истории, и начинай все с начала! А вместо тебя вернется еще более упрямая версия Котовича из альтернативной ветки. Нет уж, хватит с меня!

- Марк, не передергивай. От одной итерации наблюдения ничего страшного не произойдет. И со мной тоже ничего не случится. Ну, буду отличаться от прежнего себя на миллиардную долю процента. Я хочу продолжить измерения. Думаю, мы ошиблись с определением точки склейки. Поэтому и полученные данные ошибочны. Я должен проверить! Пошли меня еще раз, пожалуйста! Хоть за счет отпуска.

Валентин очень не любил врать. Но другого выхода не было, иначе как объяснить, почему он рвется обратно, прекрасно понимая, что вернуться ровно в ту же точку мультиверса нельзя? Зато он увидит Юлю... Ту же или примерно такую же, ему все равно...

Дальше его воображение не работало.

- Ошибка?! Почему не сообщил немедленно! - вспылил начальник. - Да нет, не может быть, столько раз проверяли... Что-то тут не так. Может, ты там какую интрижку завел, - язвительно предположил он, но осекся под яростным взглядом Валентина.

В просьбе ему, естественно, отказали. Более того, темпоральное окно периода 1985 - 1995 годов временно закрыли для исследований. На всякий случай. Валентина, конечно,не уволили (пятнадцать лет отличной работы, такими сотрудниками не бросаются), но перевели в соседнюю группу, которая занималась корреляцией альтернативных веток истории. Это чисто теоретическая отрасль в опытах на полигоне пока не нуждалась. С бывшими сослуживцами он теперь сталкивался редко. Чему был только рад - меньше расспросов и сочувственных взглядов. После той злосчастной командировки Валентин сильно изменился, и коллеги только диву давались, что произошло с таким всегда жизнерадостным и приветливым ученым.

Дедушка любовно перебирал свою коллекцию - ветхие бумажные книги, цветные открытки, альбомы с марками. В свои сто с лишним лет старик прекрасно выглядел: серебряные кудри, высокий, слегка сутулый. Аркадий Валентинович Котович, доктор филологии, заслуженный преподаватель Объединенной Прибалтики, особо живописно смотрелся рядом со старинным пластиковым сундуком, в котором хранились его артефакты. Крышку сундука украшали уже потускневшие теперь замечательные картинки: там были изображены летающие тарелки, звезды, зеленые пришельцы и прочая звездная романтика. Собственно, этот дедов сундук определил выбор будущей профессии: начитавшись фантастических историй о путешествиях во времени, Валька без колебаний поступил в Институт темпоральных исследований на специальность "Историческая физика".

Из кухни выглянула бабушка, отругала деда за то, что поднимает пыль в доме. Следовало ее сейчас же отвлечь, иначе безобидное ворчание очень скоро перейдет в бурную разборку. Дед применил испытанный маневр. Запустил не глядя руку в хранилище бумажного хлама, вытащил выцветшую фотографию и невинно спросил:

- Не знаешь, кто это? Не припомню что-то.

Бабушка гордилась своей отличной памятью. Знала всю родню наперечет, и дедову, и свою. Пыль была забыта, она принялась рассматривать фотографию, бормоча: "Золовка, что ли. Нет, не Анна. Может, Тоня, племяшка. Или это Мусенька?" Валя заглянул ей через плечо. Младенец с игрушечным пуделем. Мудрено в нем узнать младшую дедову сестру, той скоро стукнет девяносто пять. Дедова хитрость удалась, это надолго.

Игрушечный пудель? Такой же, как...

- Дай посмотреть, ба.

Бабушка отдала ему карточку и отправилась обратно к кастрюлям, продолжая перебирать варианты. Со старой подклеенной черно-белой фотки на Валю таращился пухлый младенец в кружевном чепчике, рядом с ним на диване лежала очень знакомая собачка. Машинально перевернув фото, Валя прочитал на обороте: "1985. Валентину от Юли и Шурочки. 5534872".

Этот номер он знал наизусть. Повторял его ночами, чтобы, когда снова окажется в 85-м, заскочить в телефонную будку, опустить туда монетку ("двушку" он тоже бережно хранил), набрать его и услышать нежный, такой родной голос. Юлька! Любимая, как я по тебе стосковался!

- Где ты взял эту фотографию, дед? - почти закричал он.

- Да что с тобой? Она всегда тут была. Храню почти сто лет, ты ее не раз сам рассматривал, не помнишь, что ли? Чего так всполошился? С этой фоткой странная история случилась. Я еще пацанчиком был тогда.

- Расскажи, - хрипло потребовал Валя.

- Однажды к нам домой пришла девушка и попросила передать эту фотографию папе. Потом сразу ушла. Кажется, она еще плакала. Когда родители вернулись, я им отдал снимок, но папа не знал, от кого это, а мама почему-то рассердилась, разорвала и выбросила в мусорник. Я вытащил, склеил и сохранил. Можно сказать, она положила начало моей коллекции. С тех пор я принялся собирать всякие интересные картинки, фантики, переключился на марки, когда стал постарше...

Дальше Валя не слушал. Бережно прижав фотографию к груди, он ушел к себе в комнату. Значит, Юля приходила к нему домой. Только сто лет назад. В буквальном смысле сто, горько усмехнулся он. Зачем он дал свой адрес? Ведь знал, что им не встретиться. Юля пришла, чтобы рассказать о дочери. А он, папаша, к тому времени еще не родился - ни в своем и ни в ее мире. Не появился еще на свет Валентин Котович, физик, ни в одном из других близких альтернативных миров. Боже, что он наделал! Бедная моя девочка. Бедные мои девочки!

Странно, но апатия отступила. Сознание того, что он стал отцом, встряхнуло Валентина. Еще сильнее захотелось если не увидеть своих (так он стал про себя называть Юлю с детьми), то хотя бы узнать, как они там, вернее тогда, живут. Он избегал мыслей о том, что всех этих близких людей уже нет на свете... Нет, они есть! Где-то недалеко, всего на расстоянии ста лет, в смежном мире. Как подать им весточку, поддержать, ободрить?

Валя добился того, что его перевели в недавно открытую лабораторию коммуникаций многомирия Тегмарка. Там собрались серьезные ребята, в основном матерые математики. Физик-историк им тоже по штату полагался, но никто особо не желал туда переводиться, потому что вкалывать надо было по полной. Разрабатывали теорию тонкого проникновения в Мультиверсе через возможные склейки высших измерений. Область неизведанная пока, но многообещающая, ведь такая теория дала бы возможность избежать накопления изменений при переходах. Так что когда они собрали первую громоздкую модель тонкого коммуникатора, посмотреть на него явились почти все сотрудники Центра.

Валя в тот день явился на работу поздно: отсыпался после ночного аврала. В лаборатории при его появлении наступила мертвая тишина.

- Вы чего, ребята? Что случилось? - испугался Валя, - что, опять не работает? Я когда уходил, все в норме было.

- Работает, еще как. Тебе письмо пришло, держи.

Валя медленно оглядел окружающих, никто и не думал шутить. Ему протянули небольшую запечатанную капсулу с надписью "Валентину Котовичу, в 2086".

"Я должна перед тобой извиниться. Все эти годы я думала, что ты меня обманул. Встретил в командировке симпатичную замужнюю дамочку, наврал ей с три короба, соблазнил, а потом уехал - с глаз долой, из сердца вон. Банальная история, сама виновата. Ну, ребенка родила, так у нее и муж есть, вырастят. Я старалась себя убедить, что так и было. Почему старалась? Потому что не верила. Этот пошлый сценарий никак не связывался с тобой, с тем Валей, которого я помнила... с той отчаянной вспышкой любви и нежности... уверена, ты чувствовал то же самое.

Сначала было очень больно, потом привыкла. Математика, как всегда, меня спасает - помнишь, я тебе рассказывала? Сейчас подумываю, не уйти ли на пенсию, мне уже за семьдесят, еще не решила. Я счастлива, что у меня такие прекрасные дети. Егор и Шура всегда были и остаются моими самыми близкими друзьями. Надеюсь, у тебя тоже будет семья, которая даст тебе силы и вдохновение.

Я не хотела тебя забывать. Поэтому рассказывала детям сказки про тебя. Про человека, который управлял историей. Вернее, про волшебника, который охранял зачарованное королевство. Если кто-то в королевстве сильно болел, волшебник сажал магическое зернышко, поливал его, и человек выздоравливал. Если нападали враги и начиналась война, волшебник бросал в быструю речку пригоршни соли. Соль растворялась, неприятельская армия таяла, вражеский король сдавался, и наступал мир. Помнишь, ты говорил мне о физической истории? Я запомнила. Конечно, сначала я попыталась найти такой институт и научный центр, в котором якобы ты работал, но потом поняла, что ничего этого не существует.

Однако мои сказки подействовали странным образом. Дети выросли с мечтой научиться управлять реальностью и с глубоким убеждением, что это возможно. Знаешь, у них начало получаться. Я с гордостью слежу за их успехами. Когда Евгений основал Институт физической истории, а Шура открыла Исследовательский центр темпоральной физики, я внезапно догадалась про тебя - спустя сорок шесть лет после нашей встречи! Помнишь, ты говорил, что живешь совсем рядом с местом работы. Так вот же он, тот самый научный центр, выстроен на берегу Даугавы. Лет через сорок ты переступишь его порог. Но пока что ты еще не родился.

Я не там тебя искала! Не тогда. Надо было не в настоящем, а в будущем... Конечно, ты меня не бросал, просто не смог вернуться. Так что прости меня за дурные мысли. Если я все правильно рассчитала, это письмо тебе передадут в 2086 год, уже после того, как ты вернешься из "Цирулиши". Дети специально для меня зарядили эту капсулу времени, и как только появится техническая возможность это осуществить, отправят. Прошу тебя, не делай никаких глупостей и не пытайся вернуться. Что было, то было. Живи долго и счастливо и не пытайся превратить прошлое в будущее. Скачки во времени по сути ничего не меняют, мы рождаемся, взрослеем и стареем, всегда только в такой последовательности, и жизнь по-прежнему всего одна. Может, твои дети справятся с этой проблемой. А пока что прощай. Люблю тебя. Твоя Юля. 1 марта 2030 г. Рига".

Влади Смолович
Остров

Каталина ворвалась в кают-компанию яхты словно вихрь.

- Что случилось? Почему эвакуация? Какая волна? Что за чушь Майк несёт?

Капитан сделал несколько плавных движений руками - сядь, успокойся. Подчиняясь ритму движения рук, Каталина уселась на пластмассовый стул.

- Пару часов назад пришло сообщение, что на нас движется волна. Большая, мощная и страшная. Поэтому срочная эвакуацию. Волна - слава богу - движется медленно, у нас ещё 5 часов. Встретим её в море, есть хорошее место в 9 милях отсюда.

- Зачем объявлять эвакуацию сейчас, если у нас ещё 5 часов? Я бы успела все датчики поставить! И зачем в море уходить, если тут спокойная бухта?

Паскаль - научный руководитель экспедиции - заёрзал.

- Каталина, ты не услышала самого главного - сюда идёт очень большая и сильная волна. Её высота в момент прохождения через остров - десять или даже двенадцать метров. Понимаешь? Остров плоский, его высота над морем только шесть метров. Даже северная возвышенность - где одни камни - всего десять метров. Понимаешь, что произойдёт?

Она с испугом посмотрела на Паскаля, потом перевела взгляд на капитана Джерри и сидевшего подле него помощника Марио. И снова посмотрела на Паскаля, ища поддержку в его взгляде. Паскаль отвернулся, словно говоря тем самым - никаких снисхождений!

- А что станет с жителями?..

Она осеклась и замолкла. Представила, как гигантская волна в десять метров накатывается на остров, высота которого всего шесть метров, и ей стало не по себе. У неё не хватило духу закончить вопрос.

- Некоторых смоет в море, - с непонятной циничностью сказал Марио.

Паскаль сделал сердитый знак Марио и повернулся к Каталине

- Несколько часов назад в океане сформировалась волна высотой тридцать-сорок метров, с фронтом в сотни километров. Одна из разновидностей цунами. Возможно, был какой-то сдвиг тектонических плит, пока никто ничего сказать не может. Только обычное цунами в сечении напоминает клинышек, который движется тупой стороной вперёд, а эта, - он сложил ладошки, изображая клинышек,- наоборот, движется остриём вперёд. Вода относительно медленно поднимается, - он ловко продолжал ладошками демонстрировать свойства волны,- а затем внезапно обрывается вниз. Нам повезло, что она движется в нашу сторону не спеша. По расчётам метеорологов, пока волна достигнет наших мест, её фронт расширится до тысячи километров, а высота упадёт до десяти или двенадцати метров. Нас вместе с кораблём потихонечку поднимет, мы этого ощущать не будем- и вдруг перед кораблём открывается бездна - словно море выдернут из-под корабля, уровень воды внезапно окажется на двенадцать метров ниже! Мы ныряем в эту самую двенадцатиметровую пропасть. Уйдём под воду. Возможно, потом вынырнем.

А на суше будет иначе. Уровень воды вокруг острова начнёт быстро повышаться - словно остров начал стремительно погружаться в бездну океана. Через несколько минут хлынувшая со всех сторон вода сомкнётся над островом. На максимальной отметке вода будет держаться минуту-две, а затем - после прохождения фронта волны - начнёт спадать. Потоки воды устремятся назад, в море, и через десять или двадцать минут всё вернётся в прежнее состояние. Почти прежнее. Потому что потоки смоют, всё что было на поверхности.

Марио заёрзал.

- Паскаль, не пугай Каталину! Мы не утонем. Яхте всего четыре года, усиленный корпус для ледовой навигации. Как нырнёт, так и вынырнет!

- Не говори "гоп" не перепрыгнув речку! - вмешался Джерри. Ты ещё таких волн не видел.

Каталина вскочила.

- Так что же мы сидим! Надо людей спасать!

Джерри вздохнул.

- Спохватилась. Мы как раз и обсуждаем, что можем сделать.

- Как - что? Нужно вызвать океанские корабли, чтобы они забрали всех с острова! Может ещё что-то, я не знаю, надо поднять всех на ноги!

- Ни одного большого корабля в радиусе ста миль. Через эту часть океана никакие морские пути не проходят. Пусто.

- Не может быть, чтобы не было выхода из положения! Связаться с Новой Зеландией, с Австралией! Ещё пять часов, они придумают, что делать!

- Слухи о всемогуществе человечества сильно преувеличены, - с иронией сказал Паскаль.- Супермены в отпуске.

Каталина хотела что-то сказать, но вдруг замерла с открытым ртом. Беспомощно оглядела кают-компанию и упавшим голосом спросила:

- На острове знают?

- Да, - сказал Джерри,- мы вернулся с острова десять минут назад - были у Председателя Ага-Ламера Джорони.

Остров Такурану, около которого находилась экспедиционная яхта, был на пути превращения в микроскопическое государство. Полинезийцы заселили этот остров триста или четыреста лет назад. В XIX веке на острове появились белые люди и размеренная жизнь начала меняться. Белые люди привезли на остров Библию, огнестрельное оружие, коз, горячительные напитки, инструменты, навигационные приборы, лекарства, дизель-генератор, радиостанцию, спутниковую антенну и беспроводной интернет. На Такурану появилась церковь, а затем и школа. В конце ХХ века жители острова, ставшего к тому времени английской колонией - впрочем, они не придавали этому какого-либо значения - осознали себя народом такурану. С собственным языком, письменностью на основе латиницы, со своей культурой и политической самобытностью.

Вожди племени отправились через океан в Австралию, и вернулись, обогащённые новыми знаниями и новыми взглядами на жизнь. Изменили устаревшую форму власти в соответствии с духом времени. Теперь во главе народа стоял Председатель, которого избирали старейшины. Председатель руководил правительством из трёх министров. Впрочем, слово "министр" не прижилось, их называли по-старому - вождями. На острове было три посёлка - Атакири, Кибикири и Нирурану, от каждого из них и выбирали вождя в правительство. Добавим, что Нирурану - это посёлок на соседнем острове того же названием. Острова разделял небольшой пролив, шириной всего в несколько сот метров.

Раз в несколько лет островитяне избирали собственный парламент, состоявший из 12 человек. Время от времени парламентарии собиралась для принятия новых законов.

В девятнадцатом веке на острове появились первые европейцы. Каждый поселившийся на острове европеец - это отдельная судьба, отдельная история, часто весьма необычная и занимательная. Как следствие - на острове немало метисов, говорят, что пятая или даже четвёртая часть такуранов имеет среди своих предков - дедушек или прадедушек - хотя бы одного европейца. Это казалось жителям острова совершенно естественным, так же как нам кажется естественным разный цвет волос или цвет глаз в большой группе людей.

- Я читала где-то, что волны, вызванные цунами, на берегу быстро ослабевают. Может, если спрятаться в роще... вода не достанет?

Джерри указал ей на лежавшую на столе карту.

- Смотри, вот направление движения волны. Ширина острова в этом направлении не превышает четырёх километров. Этого не хватит, чтобы волна полностью загасла. Прямая волна затухает быстрее, а такая... Потеряет два-три метра высоты, конечно. Ага-Ракате так и сказал - наши пальмы высокие, мы на них залезем.

- Хотел бы я посмотреть, как Ага-Ракате будет на пальму лезть,- хмыкнул Марио. И пояснил: - он из вождей самый старый, ему уже под семьдесят.

- Сколько у них пальм? - живо спросила Каталина.

- Пытаешься сосчитать, хватит ли пальм на всех?- хмыкнул Джерри. - Будут по нескольку человек на пальме. Дело не в этом. Мы обсуждаем, чем можем помочь. За минуту до твоего появления, Паскаль предложил взять на борт часть детей. Что бы то ни было, у нас шансов спастись больше.

- Что за вопрос!- Каталина воспаряла духом.- Возьмём всех маленьких детей, распределим по каютам, на верхнюю палубу...

- По каким каютам! Какая там верхняя палуба! - развёл руками капитан. - В момент прохождения волны все должны быть в трюме! Это только на схемах фронт волны ровный, словно к нему линейку приложили! Если отклонение от направления будет не более румба - я Нептуну пожертвую бутылку лучшего рома! При трёх румбах нас может опрокинуть, любой килограмм на верхней палубе будет угрожать переворотом! Команда уже всё вниз перетаскивает!

- Команда? - ехидно переспросила Каталина. Команда экспедиционной яхты состояла из шести человек, двое из которых в эту минуту сидели в кают-компании, а Майк на маленьком вельботе уплыл к рифу за оставшимися членами экспедиции. Капитан сделал вид, что не заметил сарказма в её словах.

- Основная проблема, - сказал Джерри.- Как отобрать два десятка детей, которых мы возьмём на борт яхты? Я не представляю, как избежать паники. Стоит только сказать, что нескольких детей можем взять на борт, как все родители сразу примчаться сюда со своими чадами на руках. Мы не можем даже сказать, что берём только тех, кому не больше двух или трёх лет. Тут же какая-нибудь мамаша начнёт кричать, что её мальчик или девочка всего на пол года или на год старше. Если мы попросим вождей отобрать детей, то уверяю, они тут же приведут свои семьи в полном составе. Рад буду услышать дельные советы.

- Это ужасно,- отозвалась Каталина. - Я представляю, что будет твориться с женщиной, которая поймёт, что если её ребёнка не возьмут на яхту - то он погибнет.

- Это эмоции,- сухо отозвался капитан. - А я хочу услышать деловые предложения.

- Единственное деловое предложение я уже высказывал, - отозвался Марио. - Выйти в море, как только все наши вернуться на яхту. Те, кто порасторопней и посообразительней, догонят нас на моторках. Их и возьмём.

Каталина бросила на Марио взгляд, полный презрения. Её губы беззвучно шевелились, не трудно было понять, что они готовы извергнуть поток проклятий.

- А если бы на острове твои близкие жили?

- А если бы мы вышли в море на пару недель позже?

Паскаль повернулся к капитану.

- Нам обязательно отдаляться на девять миль?

Джерри внимательно посмотрел на научного руководителя экспедиции.

- Во-первых, мы должны быть там, где глубоко, больше шансов выжить. Во-вторых - ты думаешь, что удастся подобрать тех, кто выживет? Волна придёт без четверти девять, уже будет темно. На полном ходу мы вернёмся к острову через сорок минут после прохождения волны -и то, лишь при условии, что яхта не получит повреждений.

- Сорок минут на воде ещё нужно продержаться. Особенно, после волны, - Паскаль покачал головой.

- Волна не так страшна, как водовороты, которые будут образовываться, когда волна выйдет на сушу, и когда вода будет отступать!

Их разговор был прерван шумом, который доносился с кормы. Капитан взглядом приказал Марио - сбегай, посмотри. Но едва Марио успел выскочить из кают-компании, как причина шума прояснилась - по палубе к ним навстречу гордо шагал Ага-Сороса. Он был одет в серые холщовые шорты и рубаху с короткими рукавами. Принадлежность к клану вождей выдавали коралловые бусы на шее и татуировка на лбу - "Ага". Наиболее уважаемых мужчин такурану, называли Ага, и эта приставка добавлялась к имени. Так Сороса стал Ага-Сороса,а Председатель Ламер Джорони стал Ага-Ламер Джорони. Дополнительным условием получения статуса "Ага" было наличие сына. Мужчина такурану, воспитавший только девочек, ни при каких обстоятельствах не мог стать "Ага".

- Я рад видеть вас,- сказал Ага-Сороса заходя в кают-компанию. Говорил он на языке, который считал английским.

- Почему ты здесь? - Джерри нахмурился. - Надвигается беда, и ты должен помочь людям подготовиться к большой волне.

- Люди готовятся. Между кокосовыми пальмами натягивают канаты и устраивают гнёзда. Рыбаки укрепляют лодки и крепят к ним большие поплавки. Женщины прячут в подвалах продукты и самое необходимое. Мы говорили с центром погоды в Австралии. Они говорили, что за всю историю Такурану такой волны не было, и они не могут сказать, что будет. Могут быть погибшие. Много погибших. На яхте легче спастись. Яхта может выйти в море, чтобы её волной не выбросило на берег, и спастись. Многие рыбаки тоже выйдут в море.

Каталина напряжённо вслушивалась в слова Ага-Соросы. Она понимала лишь отдельные слова. Джерри, не раз бывавший на острове, и привыкший к тому английскому, которым пользовались островитяне, понимал всё.

- Он хочет, чтобы мы спасали в первую очередь вождей?- Каталина вскочила и бросилась к Ага-Соросе.

- Мы возьмём только детей,- она выговаривала каждое слово с максимальной чёткостью, чтобы Ага-Сороса понял. Это было излишне, поскольку вождь неплохо знал английский, он целый год учился в специальной школе в Австралии.

- Если дети спасутся, а взрослые погибнут, то дети погибнут. А если спасутся взрослые, то будут ещё дети.

- У них другая шкала ценностей,- сказал Паскаль по-французски. - Марио прав, надо срочно выходить в море. У меня такое предчувствие, что вслед за этим вождём последуют другие.

- Ты пришёл слишком рано,- строго сказал Джерри вождю. - Мы выходим в море через три часа. Возвращайся на берег и помогай людям.

Ага-Сороса отрицательно покачал головой.

- Не я один подумал, что ваша яхта может быть спасением. Нельзя ждать три часа. Скоро придут другие. Всем места не хватят.

- Вот за что я их люблю,- сказал Паскаль по-французски,- так это за откровенность.

Джерри поднялся.

- Почему именно ты должен быть первым? Может, первой должна быть другая семья? Кто решил, что ты должен быть первым?

- Скажи, корабль может быть без капитана? Если капитан погиб, что будет делать экипаж? Я знаю, будет немедленно выбирать другого капитана. Потому, что нельзя без капитана. Будет новый капитан лучше? Нет, потому что у нового нет опыта, он не был капитаном прежде. Поэтому нужно беречь: на море - капитана, а на земле - вождя.

Каталина тем временем вдоль правого борта прошла к корме. В следующую секунду раздался её вопль:

- Боже мой!

Капитан и Паскаль переглянулись.

- Что там, Каталина? - крикнул по-французски - чтобы вождь оставался в неведении - в сторону кормы Паскаль.

- Его семья - дети, внуки. Кроме него ещё семь человек!

Капитан тихо выругался.

- Там твоя семья? - переспросил вождя капитан, показывая в сторону кормы.

- Часть,- с гордостью ответил вождь. - Я взял двух невесток, одного сына и четырёх внуков. Я знаю, что яхта всех взять не может. Моя жена там. Младший сын там. Они были далеко, я не успел сказать.

Ага-Сороса явно гордился тем, что привёз с собой только часть родственников.

Тем временем гости поднялись на палубу. Капитан окинул их взглядом и приказал сопровождавшему их матросу по имени Серхио:

- Всех на верхнюю палубу!

- Зачем? - удивился Паскаль.

Джерри перешёл на французский.

- Тешу себя надеждой, что другие, глядя на них, подумают, что яхта забита людьми и повернут назад.

- Или наоборот, вооружатся кольями, чтобы с их помощью освободить себе место,- ехидно добавил Марио.

Капитан сердито глянул на него. Сказанное Марио было цинично, но именно он никогда не питал иллюзий, и потому в сложной ситуации быстрее других понимал, что нужно делать.

- Где Майк? Когда он возвращается? Рация у него есть?

Майк должен был привезти двух учёных с большого рифа возле Нирурану.

- Совещание, как я понимаю, закончилось,- констатировал Паскаль. - Начинается анархия, нужно быть готовым к любому повороту событий.

- А дети? - возмутилась Каталина. - Мы же собирались обсудить, как доставить с острова на корабль несколько десятков детей.

- Дети уже есть,- капитан указал на верхнюю палубу,- И чувствую, будет ещё немало. Как только вельбот вернётся, снимаемся с якоря.

- А Инга? - возмущённо спросила Каталина. - Инга утром отправилась на остров. Или она уже вернулась?

Паскаль изумлённо уставился на Каталину. Он слышал об этом впервые. Капитан глянул на обоих и тихонько выругался. Паскаль почувствовал себя виноватым.

- Я полагал, что она работает в своей каюте с образцами. С кем она отправилась на берег?

Пока она рассказывала, как утром за Ингой приплыла лодка из Кибикири - второго по величине посёлка на острове, капитан отправил Серхио проверить наличие людей.

Ага-Сороса тем временем устроился с семьёй на верхней палубе. Они запаслись корзинками с провизией и неторопливо начали трапезу. Вождь ничего не ел, его внимание было отдано большой пластиковой бутылке с пивом хлебного дерева. Капитан смотрел на него с ненавистью. Ага - уважаемый человек - оказался на поверку бездушным эгоистом, думавшим только о себе. Выкинуть его за борт? Пожалуй. Он этого заслуживает. Но не сейчас, ещё три часа до выхода в море. За эти три часа многое может случиться.

Капитан поднялся на мостик и увидел вдали вельбот. Оценил расстояние - две мили. Значит, через десять минут они будут здесь.

На мостик поднялись Марио и Серхио.

- На корабле в наличие пять членов экипажа и три пассажира,- доложил Серхио.

На вельботе Майк и двое пассажиров, значит, эта Инга действительно на острове.

- Ну и что с этой Ингой делать будем? Оставаться опасно. Оправляться на её поиски бессмысленно. Мы даже примерно не знаем, где она.

Марио - как всегда - был циничен.

- О чём ты размышляешь? Она там одна, а здесь одиннадцать, не считая гостей,- он указал на верхнюю палубу, которая располагалась ниже капитанского мостика. - Я бы не рискнул отправлять кого-либо на поиски.

- Скажи об этом Паскалю. Потом...

Капитан оборвал фразу на полуслове. Затем спешно открыл ящичек слева от навигационной панели и достал бинокль. Направил его на приближающейся вельбот.

- Ещё один сюрприз, - он передал бинокль Марио.

В бинокль чётко было видно, что на вельботе шесть человек. Лиц было не разобрать, поэтому оставалось лишь гадать, кто это.

- Как мы видим, нам незачем заниматься отбором кандидатов на наш ковчег,- сказал Марио. - Нехватки не будет.

Капитан смачно выругался. Пришло время ругаться в полный голос. Половина проклятий была адресована персонально Майку.

- Чего ты на него набросился? Ты предупреждал его никого не брать, кроме наших?

Марио поднял бинокль и долго всматривался в вельбот. Вздохнул и вернул бинокль капитану.

- На вельботе пятеро взрослых и один ребёнок. Думаю, целая семья - муж, жена и ребёнок.

- Мужчину отправить назад, - сказал капитан с непонятной интонацией. То ли приказ, то ли вопрос. - Обойди всех и предупреди - без моего разрешения на борт никого не брать!

Марио исчез, а капитан включил рацию и начал вызывать погодный центр в Австралии.

Вскоре вельбот причалил к корме. Помимо Майка и Инги на борт поднялись ещё трое- мужчина европейского вида, его жена - судя по виду - местная и ребёнок трёх или четырёх лет.

Капитан был приятно изумлён. Подошёл и первым подал мужчине руку.

- Мы о тебе забыли, Тибо. Ты к нам случайно, или...

Тибо был местным врачом. Он появился на острове почти шесть лет назад, при очень туманных обстоятельствах. Шептали, что драпанул от полиции из комфортабельной Европы на другой конец света. За что его разыскивала полиция - никто не знал. Говорили, что за взятки выписывал желающим те лекарства, которые не имел права выписывать. Другие говорили, что делал криминальные аборты. В любом случае - то, что он делал там, здесь не было ни преступлением, ни нарушением. Взяток на острове не было и быть не могло, подношение вождю - других должностных лиц не было - считалось делом нормальным, аборты на острове делать было некому, следовательно, запрещать было нечего.

Первые пару недель он слонялся без дела, а затем представился случай продемонстрировать свои навыки. Один из рыбаков сломал ногу, причём перелом был открытый. Тогда-то Тибо и продемонстрировал своё умение.

В него поверили и помогли организовать медпункт. Заказали оборудование, лекарства. Сначала Тибо говорил, что поживёт на острове три месяца и уедет, потом начал отодвигать намеченный срок отъезда.

Так и остался. Подобрал себе жену из местных, метиску. Вскоре у них родился ребёнок. Тибо выучил язык такурану и при необходимости выступал переводчиком и гидом.

- Ты как оказался на Нирурану? - капитан отвёл его в сторону. - Тебе сказали, что идёт волна?

- Ты забыл, что моя жена с Нирурану, мы сегодня навещали родителей. Там и услышали. У родителей Ниуири есть интернет, так что я в курсе событий. Увидел вельбот, идущий к рифу, и понял - это судьба демонстрирует благосклонность.

Они говорили между собой по-французски.

Джерри быстро рассказал о своих планах. И поинтересовался - что думают островитяне? Чего ожидать от них?

- Старшее поколение относится к большой волне спокойно. Они помнят много больших волн и считают, что белые люди преувеличивают опасность. Те, кто помоложе, демонстрируют своё бесстрашие. Совсем молодые воспринимают эту волну, как приключение. Но опасения есть у всех. Женщины более встревожены, мужчины - как всегда - стремятся не демонстрировать свою обеспокоенность.

- О нашей яхте вспоминают?

- Конечно. Наблюдают за вами. Если вы сейчас уйдёте в море - значит, опасность велика. Если останетесь, не боясь быть выброшенными на берег,- значит не всё так страшно, как говорят.

- И много ли тех, кто хочет переждать волну на нашей яхте?

Тибо рассмеялся.

- Ты опасаешься, что все ринутся сюда и перевернут яхту? О нет, они прекрасно понимают, что почти две тысячи человек сюда не войдут, даже если складывать штабелями. Но идея искать спасения на яхте пришла не только в мою голову. Я боюсь, что по мере приближения волны число желающих переждать здесь сильно возрастёт. Я уже вижу здесь Ага-Соросу. Вождь, а первым примчался.

Джерри вздохнул.

- Этого я и боюсь

Появился Марио.

- Эй, Тибо! Билеты купил? Каким классом плыть собираешься?

Тибо хотел ответить такой же шуткой, но его перебила появившаяся на палубе Каталина.

- Всё пущено на самотёк? Кто первым примчался, тот и выиграл? А потом, кто сильнее, будут выбрасывать за борт тех, кто послабее?

- Вы что, планируете операцию по спасению островитян?- живо среагировал Тиби. - По интонации я вижу, что некоторые мне здесь не рады.

- Он доктор, Каталина,- не преминул включиться в разговор Марио.- Доктора идут вне очереди. После волны кто-то должен будет заниматься ранеными. Я имею в виду теми, кто уцелеет, а то ведь помрут только из-за того, что до ближайшего врача пятьсот миль.

Он хихикнул, радуясь тому, как ловко поставил Каталину в затруднительное положение. Это могло перерасти в нешуточную перепалку, и капитан резко прервал их.

- Здесь я решаю, что и как. Когда мне потребуется ваш совет, позову.

- Ну, ну, действуйте. Вон, к нам ещё одна лодка плывёт, принимайте,- Каталина указала в сторону мыса, из-за которого показалась рыбачья лодка с большим поплавком. В лодке было четверо - белый мужчина, который грёб большим веслом, стоя на корме, женщина и двое детей.

- Ба, да это же Массон! - узнал капитан.

Массон бы вторым белым жителем Такурану. Впервые на этот остров его занесло в юности, и - как он сам рассказывал - тогда емуне понравилось. Потом служба на торговом флоте, женитьба, развод. В сорокалетнем возрасте он попал на остров вторично и был очарован островом и одной из его жительниц. Уезжал, возвращался, снова уезжал и, наконец, вернулся окончательно.

- Для детей скоро места не останется, - зло сказала Каталина, никуда не собиравшаяся уходить. - Дайте мне вельбот, я съезжу за Ингой, заодно привезу хоть сколько-то детей.

- Вельбот я тебе не дам и ты никуда с яхты не сдвинешься,- резко сказал капитан.

- Ах так! Может быть, ты уже собираешься в море выйти, и пусть Инга остаётся на берегу?

Она резко повернулась и бросилась к трапу, ведущему на нижнюю палубу, там, где были каюты.

- Что с ней? - озабоченно спросил Джерри. У него появились опасения неприятных сюрпризов. Что ей стоит связаться с портом или с какими-нибудь центрами спасения на море, которые тут же начнут посылать за тысячи миль указания и распоряжения, как поступить. Чем далее человек от места событий, чем лучше он знает, как поступить. Чем меньше он отвечает за последствия своих рекомендаций, тем настойчивее требует поступать так, как он считает правильным.

- Лучше бы она на острове осталась,- буркнул Марио и отправился к корме -встречать Массона. На палубе появился Паскаль.

- Каталина почти в истерике, - поделился он с капитаном.- Заявила мне, что если мы не отправим вельбот за Ингой, то она бросится к острову вплавь.

- Пусть бросается,- зло ответил Джерри. - Только напомни ей - перед тем, как она бросится в воду - что до берега два кабельтова. Она плавать умеет?

Паскаль промолчал.

- Может, с Председателем связаться? Скажем, что нам срочно нужна Инга, пусть поможет отыскать.

- Можешь попытаться. Только я очень сомневаюсь, что Ага-Ламер сейчас сидит у рации. И что пошлёт кого-либо искать Ингу. Надеюсь, островитяне заняты подготовкой. Да и нам пора этим же заняться.

Капитан направился проверять состояние такелажа, кнехтов, лебёдок, не забывая время от времени посматривать на море. И не зря. В какой-то момент он увидел на воде лодку, на которой приплыл Массон с семьёй. Самого Массона на лодке не было, его место на корме заняла Каталина. Она неумела гребла широким веслом, вымещая на нём накопившуюся злость. Лодке это не нравилось, и она рыскала носом то влево, то вправо. Джерри повернулся и поднял голову. Пассажиры верхней палубы с любопытством наблюдали за ней. Для них это стало нежданным развлечением. Откуда-то появился Марио с рупором в руках - как он успевал углядеть за всеми - оставалось загадкой.

- Каталина! - закричал он в рупор, стараясь перекричать шум моря. Лодка не успела отплыть на достаточное расстояние, так что она слышала голос Марио.

- Там под сиденьем инструкция - как грести! Почитай, а то не туда уплывёшь.

Палуба содрогнулась от смеха, что ещё больше разозлило Каталину. Она налегла на весло с такой силой, что лодка чуть не повернулась боком к волне.

- Перевернётся,- испугался Паскаль и закричал - Возвращайся немедленно!

Марио его успокоил.

- Лодка устойчивая, не перевернётся. А гребёт она так, что её сил на пять минут хватит - максимум. До берега не дотянет - выбьется.

- Она упрямая.

Марио пожал плечами и отправился по своим делам. Джерри начал выговаривать Паскалю.

- Наведите порядок среди своих людей! Она не выполняет распоряжение капитана! Спишу на берег в первом же порту!

Паскаль развёл руками - он был согласен с капитаном, но спорить с женщинами так тяжело... Иногда просто невозможно.

Каталина неожиданно сменила тактику и стала грести плавно. Лодке это понравилось, и она заскользила к берегу. Ещё некоторое время её сопровождали смешливыми взглядами, потом смешливость ушла.

- Она прибор связи взяла?

Паскаль пожал плечами. Откуда он может знать?

- Так проверь! Ещё не хватало, чтобы мы искали её после того, как Инга вернётся!

Он разразился ругательствами, которые, пришлось прервать - с мостика раздался зуммер вызова.

Из какого-то центра спасения интересовались - какую помощь они могут оказать жителям острова? Нужны консультации специалистов?

Еле сдерживаясь, Джерри объяснил, что единственное, в чём он нуждается - это в том, чтобы ему не мешали, и в точном прогнозе погоды. Его навигатор подключён к Центру погодных данных, так что их задача следить за тем, чтобы этот центр в ближайшие часы не закрылся бы на обед. Экипаж окажет небольшую помощь островитянам, но что могут шесть человек?

Чем более он слышал нравоучительный голос сотрудников центра спасения, тем более раздражался. В конце концов, он попросил, чтобы к острову побыстрее - не позже восьми вечера - подогнали хотя бы сухогруз в пять тысяч тонн, чтобы тот мог принять на борт желающих.

- Каждая минута дорога! - нравоучительным голосом, подражая интонациям сотрудников Центра, сказал Джерри. - А мне пора, очень много работы!

Он закрыл связь, смеясь над придуманным предложением "подогнать" к острову сухогруз за два часа. До ближайшего корабля две сотни миль - он уже проверил это. Ничего, в этом Центре тысячи человек, придумают, как разогнать сухогруза ста узлов...

Довольное выражение лица исчезло сразу же, как только он взглянул в сторону мыса. Оттуда выплывали две большие моторные лодки, набитые людьми. В основном, детьми. Джерри подумал, что зря он счёл всех островитян эгоистами. Подумали о детях. Взрослых на одной лодке было двое, на другой - трое. Он бросился к корме.

Через несколько минут члены экипажа помогали детям подниматься на борт яхты. Некоторые были совсем маленькими - года два, не более. На каждой лодке было по женщине - присматривать за детьми. Возглавляла эту экспедицию Инга.

- Как только я услышала о волне,- начала тараторить Инга,- Сразу подумала, что труднее всего будет маленьким детям. Взрослые попытаются отсидеться на возвышенностях, на деревьях, а малыши куда? На острове две тысячи человек, а пальм - триста или четыреста. Они же много деревьев вырубили за последние годы - чтобы посадить виноград и киви. Побежала к Ага-Ракате, договорилась с ним, что возьму двадцать детей не старше трёх лет. Кое-как отобрали, было сложно, он хотел родственников пристроить, но я стыдила его - как могла - говорила, что вождь не может так поступать. Согласилась на двух женщин, чтобы они за детьми следили, но потребовала тех, которые хоть немного английский знают. Одна из них, вон та, сутулая, племянница Ага-Ракате.

Капитан восхищённо смотрел на Ингу.

- Не ожидал от тебя такой прыти! Прими мою благодарность. И всех детей вниз, во время прохождения волны они должны быть в трюме. Остальные - на нижней палубе.

И, повернувшись к стоявшим в стороне Марио и Серхио , громко объявил:

- Выходим в море!

Паскаль ворвался на капитанский мостик.

- Что случилось? Мы снимаемся с якоря?

- Да. У нас на борту тридцать семь пассажиров. Не считая вас.

- А Каталина?

Джерри с издёвкой посмотрел на Паскаля.

- Ты ей сказал, чтобы она немедленно возвращалась? Мне доложили, прибор связи она взяла.

- Прибор она взяла, но не отвечает!

Капитан развёл руками, говоря тем самым - это уже не моя проблема!

- Ты понимаешь, что мы не можем ждать? Через десять минут появятся ещё две лодки, а потом - ещё две, и уже стоять негде будет. Или придётся отбиваться. Но опасаюсь, что прежде, чем ты успеешь выкинуть кого-либо за борт, выкинут тебя.

Паскаль напрягся и как-то по-особому посмотрел на капитана.

- У тебя огнестрельное оружие есть?

Капитан ухмыльнулся и покачал головой.

- Не ожидал от тебя такого вопроса! Ты готов стрелять? У меня есть пистолет, могу дать тебе, могу дать Марио. Но лучше всего дать пистолет Ага-Соросе. Он без проблем пристрелит любого, кто не согласится прыгнуть за борт. И нас с тобой - скорее всего - не тронет. Так тебе дать пистолет, или Ага-Соросе?

- Я не собираюсь стрелять, пистолет в моём понятии - пугало.

- Пугало? Ты кого пугать собрался? Рыбаков, которые с риском для жизни каждый день выходят в океан? Или тех, кто в минуту взбираются на верхушки пальм? Такурану - хорошие и добрые люди. Пока ты им дорогу не перешёл. С ними можно ругаться, на них можно кричать, но не дай бог унизить. Этого они не простят. А ты их пугать собрался. Смотри, боком выйдет.

- Если мы оставим Каталину на острове - как мы потом людям в глаза смотреть будем?

- Спокойно. Самовольно оставила корабль накануне выхода в море. А если с ней случилось что-то? Ты этого не допускаешь? Может быть, она потому и не отвечает на твои вызовы. Волна должна прийти через два часа и шесть минут. Нам ещё час хода до того места, где мы должны встретить волну. Как бы попытки спасти одного не привели бы к гибели всех.

- Дай мне пятнадцать минут.

- Что за пятнадцать минут ты сумеешь сделать?

Паскаль что-то хотел сказать, даже открыл рот. И замер так.

- Смотри,- он показ рукой на юг.

Капитан повернулся. С юга к яхте шли две моторные лодки. На мысу первой из них стояла - в этом не было сомнений - Каталина и махала рукой.

Капитан выругался и схватился за бинокль.

- В первой лодке три женщины, включая Каталину, один мужчина и семь детей. Во второй лодке - две женщины, двое мужчин и пять детей. Итого - девятнадцать. Через десять минут на яхте будет пятьдесят восемь человек сверх положенного. Семьдесят вместо двенадцати. Прелесть!

Столь крепких ругательств из уст Джерри Паскаль ещё не слышал.

Вволю выругавшись, капитан отдал команду поднимать якорь.

- Чтобы потом не тратить время на разворот,- пояснил капитан. - Иди, встречай свою Каталину.

Паскаль и ещё несколько человек из команды помогали островитянам с лодки перейти на борт яхты по левому трапу. С правой стороны кормы два матроса втаскивали на яхту вельбот и старились закрепить его так, чтобы не смыло волной.

Первую лодку оттолкнули, причалила вторая. Каталина и Майк передавали детей по цепочке наверх - Паскалю и Гюнтеру. Наконец, и со второй лодки все перешли на борт яхты. Майк оттолкнул её, и тут же к трапу подошла третья лодка. Каталина удивилась - она же выплывала от Кабикири на двух лодках, откуда третья? И тут же увидела на мысу лодки Ага-Ракате и с ним ещё пятерых членов его семьи. Вождь проворно вскочил на борт яхты и протянул руку Паскалю - он знал, что на яхте старшим является капитан, а следующим идёт Паскаль - руководитель экспедиции.

- Не ожидал увидеть вас здесь...- промямлил Паскаль. - Я полагал, что вы готовитесь...

- Я уже отдал все необходимые распоряжения, - гордо сказал Ага-Ракате.

Паскаль сорвался с места и бросился к капитанскому мостику. Не ещё не успел добежать, как услышал рёв дизеля - яхта пришла вдвижение.

- Самый полный вперёд! - услышал он, когда поднялся на мостик.

- Ты видел? Ещё Ага-Ракате с семьёй. Итого семьдесят шесть.

Капитан фыркнул.

- Посмотри-ка туда,- и показал на юг.

Оттуда к яхте шли ещё две моторки.

- Главное, чтобы со стороны Нирурану не вышли лодки на перехват. А от тех, полагаю, оторвёмся. Рыбацкие лодки - слава богу - не быстроходны, а наша красавица даёт двенадцать с половиной узлов.

- Сколько осталось? - с тревогой спросил Паскаль.

- До наступления темноты - полтора часа, до волны - час сорок пять.

Некоторое время все молчали.

- Марио, и ты, Паскаль. Как только увидим, что оторвались от этой погони - начинайте сортировать пассажиров. Детей - в трюм. И ты, Паскаль, своих женщин тоже отправь в трюм. Заставь их надеть спасжилеты. И чтоб не пытались надеть жилеты на детей, дети в них утонут быстрее! Объясни им, в первую очередь своей Каталине, что если они погибнут, детей спасать будет некому. Мужчин такурану - на верхнюю палубу. Дайте им канат - пусть привяжут себя друг к другу. Может, уцелеют, когда волна придёт.

- Я не могу избавиться от ощущения сюрреалистичности происходящего,- сказал Паскаль. - Через час сорок пять тысяча или полторы тысячи человек - население целого острова погибнут, а мы - как ни в чём не было - стоим здесь и обсуждаем текущие дела. Словно в нас отключили ту часть души, в которой заключено сочувствие. И втайне радуемся, что мы здесь, а они - там. Но ведь в другой раз может случиться наоборот.

- Может,- согласился капитан. - Только не стоит уповать на случайности и везение. Кажется, Эйнштейн говорил, что бог не играет в кости. Если выжил один, то возможно, ему просто повезло. Но когда речь идёт о народе - неважно маленьком или большом - то будь уверен, он выжил не из-за везения, а из-за того, что был сильнее, умнее или просто хитрее других. Естественный отбор.

- Ты думаешь, что у такурану был шанс? - Паскаль даже не заметил, что начал говорить о такурану в прошедшем времени.

- Конечно! Отец мне рассказывал, что лет семьдесят назад была подобная волна. Погибли сотни. Они сделали выводы? Им предложили построить прочные бетонные здания. Одно, двухэтажное, построили. Уверен, оно выдержит, и те, кто будут на втором этаже, никак не пострадают. Злая ирония судьбы в том, что таких зданий могло было быть больше. Но вожди сказали, что им большие здания не нужны, они привыкли жить в хижинах. Кстати - те немногие каменные строения, что есть на острове, были построены за чужой счёт. Арматуру привозили, цемент, бетон. А теперь представь себе, что было бы, если бы вожди послушали белых людей.

- За нами уже три лодки плывут, - оглянулся Паскаль. - Одна явно отстаёт, а одна - боюсь, нагонит. Как ты наши шансы оцениваешь? В конце концов высота волны - всего треть от длины яхты...

- Забудь про треть. Никто не знает, какая будет волна, и под каким углом мы её встретим. Средняя высота волны - тоже , что средняя температура по больнице. В одном месте пять, в другом пятнадцать, но в среднем десять. Самое страшное- это оказаться боком к волне. На гребешке страшные водовороты, нас может закрутить как щепу.

- Ты давно плаваешь?

Джерри хитро улыбнулся.

- Боишься, что я не справлюсь? Добавь к моим тридцати годам стажа опыт моего отца и деда. Лет сто получится! Ты плывёшь на корабле, которым командует капитан со столетним стажем!

Паскаль хотел рассмеяться, но не получилось.

- Что ж, столетний капитан, я пошёл выполнять твой приказ.

- Следи за дисциплиной. Я ничего не гарантирую.

Уже на трапе, ведущем с капитанского мостика, Паскаль остановился - хотел что-то ещё сказать капитану. Но тот не дал:

- Отбрось эмоции. Чтобы выжить - нужно быть немножко эгоистом.