Мне бы в небо

Глава 12

Если твоя цель — город, где есть аэропорт, ты можешь добраться куда угодно откуда угодно, и такой вещи, как неверный поворот, просто не существует. Вот почему накануне вечером я не счел, что сбился с маршрута, когда поехал на север, исполняя просьбу Джулии подвезти ее как можно ближе к Миннесоте, — прежде чем самому вернуться в Юту, а затем полететь в Неваду. Она, кажется, удивилась, когда я согласился, — возможно, потому что у нее фундаменталистские представления о времени, пространстве и движении. Кажется, она свято верит, что сила инерции способна занести меня в Миннесоту, где «по меньшей мере, безопасно» (так она сказала, когда мы обсасывали крабьи ножки в «Красном омаре»). Она подчеркнула слово «безопасно», а я в первую очередь услышал слово «меньший». Джулия отказывается принимать в расчет мою мысленную карту. В Биллингсе, штат Монтана, я найду портал в Небо и вернусь в Солт-Лейк-Сити к девяти утра, а в полдень умчусь в Лас-Вегас.

Вот как выглядит карта нашей страны — спицы, а не линии. Только найди центр круга.

Пока мы едем, я обдумываю свое выступление на конференции и стараюсь не гадать, существует ли рай, что лежит в чемодане, и чего намеревается достичь Сорен Морс, применяя столь нелепые психологические приемы к своему, с точки зрения статистики, лучшему клиенту. Все это заботы, связанные с Небом, а мы находимся на земле — вдвойне, поскольку едем по Вайомингу. Если смотреть сверху, границы некоторых штатов вполне осмысленны — они следуют за очертаниями рек, разломов, горных цепей — но прямые линии, очерчивающие Вайоминг, чисто умозрительны, как будто кто-то разметил туалет для мамонта. Вайоминг — участок земли, на которую не претендовал больше ни один штат, со зданием Капитолия, чтобы поднять людям настроение. Зато какое красивое название. Самое красивое.

Прежде чем сестра раскритикует мою речь, я пытаюсь детально объяснить ей суть КВПР. Это всегда непросто, с кем бы я ни говорил. Большинство людей полагают, что мы увольняем сотрудников или что подыскиваем уволенным новую работу. Ни то ни другое. Наша роль — сделать терпимым период неизвестности, переправить страждущие души через реку страха, унижения и сомнений — туда, где в тумане виднеется яркий берег надежды, — а потом остановить челн, и пусть себе плывут, пока мы гребем обратно, туда, откуда их изгнали, чтобы предъявить владыкам счет. Мы не даем пловцам никаких гарантий и обещаний, только кричим ободряющие напутствия: «Так держать! Ты молодец!» Мы достигаем своей пристани, прежде чем они достигнут своей, и не оборачиваемся, чтобы взглянуть, все ли в порядке, хотя они то и дело в надежде взирают на нас.

Это притча о том, чем мы занимаемся. Выражаясь терминологически, мы даем нашим подопечным «комплекс навыков». Учим их искать работу и при этом не казаться умирающим от голода или чересчур покорным. Учим терпению, терпению и еще раз терпению. Есть правило, что за каждые десять тысяч вожделенного заработка человек, ищущий работу, должен потратить месяц, обзванивая друзей и агентства по найму, сотнями рассылая письма и резюме в ожидании звонка. Поскольку у большинства наших подопечных в прошлом — солидный шестизначный доход, поиски могут продолжаться годами и совершенно исчерпать сумму выходного пособия. Найти работу — само по себе работа, говорим мы; если сидеть сложа руки, будет только хуже, поэтому не вешайте нос. А если все же загрустили — простите себя. Вы всего лишь человек. Но в то же время — и сверхчеловек. Потому что у вас есть нетронутый потенциал, и он воистину бесконечен.

— То есть, иными словами, вы несете всякую чушь, — сказала Джулия, пока мы катили через Вайоминг. — Удивляюсь тебе. Удивляюсь тому, что у тебя такая работа.

— Я рассказываю, чему меня учили. Речь не о том, на что я надеялся. Это был панорамный взгляд в прошлое.

Когда мне в КСУ впервые разъяснили суть КВПР, это выглядело иначе, — КВПР предстали передо мной как этическая революция в американской деловой практике. Да, они служат целям обедневшего работодателя, сокращая количество потенциальных судебных исков от уволенных сотрудников. Да, по большей части компания-клиент утешается этой неуклюжей мерой, но так ли все плохо? КВПР ранят чувства людей? Нет, кое-кому они даже помогли. И не одному. Были исследования, которые это подтверждают.

Первое поручение по части КВПР занесло меня в край прерий — в Давенпорт, штат Айова, охваченный хронической депрессией город, где располагалась «Оцеола корпорейшн» — компания по производству тяжелой техники. Их экскаваторы и тракторы в огромном количестве скапливались у дилеров, предлагались за бесценок и все-таки не продавались. Корпоративные акции превратились в макулатуру. Были неизбежны сокращения — и грозный час настал.

Мне отвели маленький кабинет с бежевыми стенами, в задней части обшарпанного кирпичного здания фирмы, с видом на реку, и наказали позаботиться о семи сотрудниках, которых увольняли последовательно, по одному в день, и отправляли на консультацию, прежде чем их слезы успевали высохнуть. Это были мужчины средних лет, семейные, и все, за исключением двоих, спрашивали, в чем их вина, на что я отвечал: «Ни в чем. Вините ссудный процент. Низкие товарные цены. Общемировая проблема». Один из них, коренастый, с лицом, похожим на мясной пирог, в костюме, сшитом так, чтобы скрыть брюшко, ошибочно принял меня за священника, заставил преклонить вместе с ним колени и принялся читать молитвы по бумажке, которую вынул из бумажника. Другой спросил, рискну ли я позвонить его жене и повторить ей про ссудный процент.

Я в течение двух недель давал консультации. Компания отвела своим изгоям комнаты рядом с моим кабинетом — там они могли делать звонки, умолять о помощи, заполнять бесчисленные тесты и бланки, пытаясь обозначить свои плюсы и минусы, цели и устремления, привычки и чувства. Я оценивал эти записи, интерпретировал результаты и каждому вручил «карту самооценки», пять машинописных страниц, на память. Один из клиентов сжег свою карту у меня на глазах, но большинство жадно ухватило листки и принялось изучать с любопытством египтологов, которые разбирают иероглифы на гробнице.

Троим это, кажется, помогло. Они пережили последовательно раскаяние, гнев, отчаяние и, наконец, нечто вроде смирения, если не надежду. Мои ясноглазые выпускники. Настоящие бойцы. Четвертый предпочел гнев, и через несколько месяцев его арестовали агенты спецслужб — он въехал на дизельном тракторе в толпу, собравшуюся послушать одного из кандидатов в президенты. Еще трое остались для меня загадкой. Замкнулись. Как ни странно, именно они первыми нашли новую работу, в то время как двое моих лучших учеников так этого и не сделали — даже год спустя, когда я перестал следить за их судьбой.

Потом я научился не отслеживать бывших клиентов — так советовали ветераны нашего дела. К сожалению, этот необходимый навык — забывание — развился у меня не только благодаря силе воли, но и из-за прогрессирующей рефлексивной потери памяти. Я научился жить, устремляясь исключительно вперед, и не жалею об этом. У человека нет иного выбора, если он хочет работать; в наше время работа — это все. Попробуйте продавать акции прошлогодним покупателям. Невозможно. То же самое, что продавать тракторы предкам своих клиентов.

В общем, когда самолет покинул Давенпорт (первое мое путешествие в просторном носовом салоне), я был абсолютно уверен, что принес немного добра и уж точно никому не навредил. Неплохое начало — и оно утвердило мой путь на многие годы. Были, разумеется, и времена упадка, но КСУ подбрасывала мне достаточно павших духом исполнительных директоров — Арта Краска и других, — чтобы я мог кое-как перебиваться. Растущие проблемы с памятью, в общем, меня не тревожили, потому что тогда в моей жизни было мало вещей, достойных запоминания, — а еще потому что я развил некоторые регулярные привычки. Как следует собери вещи, взяв с собой необходимое, потом погрузись в Небо, со всеми его услугами, и высшие психические функции станут излишни. Такова благословенная природа Неба — и я по ней буду скучать.

— Это твоя речь? — спросила Джулия. Мы достигли Джилетта — города, который вырос в мгновение ока на месторождении природного газа; пламя там порой вырывается из-под земли высокими столбами, а олени перебегают дорогу стайками по шесть-семь особей.

— Наброски. Основная мысль.

— Она чертовски длинная. Просто покажи им шиш и на этом закончи.

— Мне предстоит обращаться к загрубевшим профессионалам. Нужно пробивать их броню чешуйка за чешуйкой.

Я намереваюсь достичь цели, поведав о «Вигораде». Немногие из моих слушателей могут похвастать подобной историей в собственной практике, и я надеюсь рассказать ее как следует, без лишних словесных завитков и при минимуме МДА-шных абстракций.[6] Впрочем, не утверждаю, что они должны прослезиться. Пусть смеются. Я покидаю пост. И мне не нужны последователи. Я всего лишь хочу публично истечь кровью. Желательно на рубашку Крейга Грегори.

Компания «Вигорад» располагалась в Сан-Диего и продавала различные спортивные напитки с «секретной формулой», которые со временем приобрели занятную репутацию в колледжах и прочих местах обитания молодежи — считалось, что они производят эйфорический, слабонаркотический эффект, будучи выпиты в большом количестве или вперемешку с алкоголем. Фирма была маленькая, продукция — узконаправленная, но фанатизм молодых клиентов достиг безумных пределов. На какое-то время. Беда разразилась, когда инициативная группа родителей, восставшая против «езды под градусом», раздобыла менеджерский отчет, в котором обрисовывалась стратегия рекламной атаки юнцов при помощи мифа о коктейле из «Вигорада» с водкой. Посыпались жалобы и групповые иски. Поначалу количество продаж взлетело благодаря фурору, но вскоре подъем прекратился, а потом пошел спад. Директоров компании, которые разбогатели, сделав ничем не примечательный напиток одной из городских легенд, вызвали «наверх» и велели вытряхнуть содержимое рабочих столов — иначе охрана, отряженная на поиски документов, потенциально опасных в руках противника, сделает это за них.

Я давал консультации трем главным менеджерам по продажам и маркетингу. Одна женщина, двое мужчин. Они были в ярости. Буквально выли. На сей раз, впрочем, я им не сочувствовал. Они сами создали себе проблему — именно эти люди стояли у истоков замысла. Судебные баталии уже начались, страсти кипели, а потому моей задачей было нейтрализовать угрозу, исходившую от троих «посвященных», которые могли в отместку пустить ко дну все предприятие. Никакой сентиментальной болтовни по поводу раскрытия истинных способностей. Я работал на руководство. Неофициальный Бингам.

И меня хорошо вооружили. Не считая обычной душеспасительной литературы, Крейг Грегори всучил мне пачку психологических тестов, составленных где-то в недрах КСУ. Тесты я видел впервые. Они были странные. Некоторые вопросы казались неуместными и не давали покоя. «Вы — космонавт, который в составе экипажа из трех человек отправлен на Марс; во время полета вы случайно обнаружили, что запасов воздуха достаточно лишь для двоих. Вы: а) сообщите прочим членам команды и примете участие в принятии решения; б) договоритесь с одним из членов команды убить третьего; в) освободите их от необходимости выбирать, покончив с собой».

Как и было велено, я провел тестирование, подсчитал баллы согласно имеющимся «ключам» и сверился со справочниками, чтобы выяснить значение результатов. Итоги меня поразили. Все трое, судя по всему, страдали от сильнейших личностных расстройств, предрекающих им минимальный карьерный рост — или даже никакого. Это были какие-то мутанты. Уроды. Исковерканные образцы человеческой расы. Может быть, я допустил ошибку? Всему виной мои справочники? Я переслал результаты в КСУ, там их проверили вторично и подтвердили правильность моих заключений, наказав хранить их в секрете, чтобы не волновать и не озлоблять клиентов. Честно говоря, я испытал облегчение. Я продолжал давать консультации, сосредоточившись на светлой стороне безработицы, а потом собрал вещи и полетел в другое место. Меня беспокоило лишь одно. Если эти люди действительно страдали от психологических расстройств, как показали тесты, то не следовало ли предложить им помощь специалиста?

Как уже было сказано, к тому моменту я перестал отслеживать судьбу бывших клиентов, но эти трое меня заинтриговали. Они были особенными. Уникальными. Я наводил справки о них через три месяца, полгода, год. До истечения трех месяцев один из них умер. Женщина. Покончила с собой, наглотавшись выхлопных газов в закрытом гараже. В предсмертной записке она во всем винила жестокого мужа; когда подняли старые полицейские досье, выяснилось, что тот регулярно избивал ее в течение многих лет, неоднократно оказывался под арестом, но неизменно выходил на свободу, потому что жена отказывалась подавать в суд.

Через полгода один из мужчин попал под суд за владение веществами «третьего класса» — героином и краденым перкоданом — с намерением распространения. Я следил за ходом процесса, и на суде выяснилось, что этот человек со времен колледжа употреблял тяжелые наркотики и продавал их сыну и его друзьям. Его признали виновным.

Через год третий субъект, который поразил меня своей тупостью, сделался миллиардером, создав компанию по разработке высоких технологий, — ни один из деловых журналов не мог внятно описать их основную продукцию, отмечая лишь, что в ее создании участвуют микроскопические лазеры и полученный вручную сиборгий.

Какой можно сделать вывод? Я для этого недостаточно умен. И вот что до сих пор меня озадачивает: как мало я знал об этих людях и насколько они продвинулись навстречу своей злополучной судьбе на тот момент, когда я начал их консультировать. Принесла бы им пользу профессиональная помощь, которую, как мне казалось, обязана была оказать компания? Возможно, да — в случае с самоубийством. Но не в случае с миллиардером. И наркоманы, в основном, остаются наркоманами. Насколько правдоподобными были результаты теста? Мог ли кто-нибудь предвидеть случившееся? Не я и не КСУ. Во всяком случае, консультации одинаковы для всех, будь клиент нормальным человеком, или мазохистом, или наркоманом, или научным гением.

КВПР скверны не только потому, что внушают ложную надежду — тот же самый эффект оказывают большинство товаров и услуг, в большей или меньшей степени, включая пресловутые напитки, на которых в свое время сколотили состояние мои уволенные клиенты. КВПР скверны, потому что это — единообразие. Стагнация. Люди отправляются в тюрьму, получают миллиарды, вытаскивают из тюрьмы жестоких мужей, совращают подростков — а КСУ сидит и крутит пальцами. При любой погоде. Каждый день, круглый год. Это — нечто разделенное внутри себя, немое, замкнутое; человеку, который консультирует ради хлеба насущного, оно напоминает анабиоз, предназначенный для того, чтобы накачать жертву бальзамическим составом, одновременно позволяя ей дышать и говорить.

Напиток «Вигорад» по-прежнему существует. Они добавили в него травы, переработали концепт упаковки и представили свой продукт как «средство повышения выносливости» для престарелых мачо и любителей активного отдыха. Но я его пить не стану. Он слегка солоноват на вкус и чуть сладковат — наверное, такой же вкус у слез, если удастся собрать их целый кувшин.

— Какое занудство, — говорит Джулия, когда мы оставляем Джилетт позади и летим к Биллингсу, средоточию осей. — Есть интересные обороты в конце, но, не считая их, — скучно.

— По крайней мере, он когерентен?

— Я не знаю такого слова.

— Когерентность? Да это же основы основ, Джулия.

Раннее утро четверга, и пора нам расстаться. Пора вернуть машину в фирму проката, купить билеты, мне — устремиться в Небо, а Джулии — выйти замуж.