Много шума из-за одного покойника

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Телефон зазвонил как раз в тот момент, когда я начала краситься. Я с досадой вздохнула. Так хотелось надеяться, что с началом новой рабочей недели моя жизнь снова войдет в норму!

— Да? — отрывисто спросила я.

— Лили Бард? — донесся из трубки смутно знакомый женский голос.

— Да.

— Это Элва Йорк. Мы с Т. Л. только вчера вспомнили, что задолжали тебе.

— Я могу зайти к вам сегодня утром, в половине одиннадцатого.

К тому времени я рассчитывала уже управиться у первого клиента.

— Мы тебя ждем.

Я проверила запасы чистящих средств и отнесла рабочий контейнер в машину, а сама все раздумывала, стоит ли интересоваться у Йорков, как обстоят дела с их внучкой, или вообще не касаться этой темы. Наконец решила, что будет спокойнее, если я ее обойду. Пора было вновь установить с клиентами проверенную опытом дистанцию.

Приступив к еженедельной двухчасовой уборке у Альтхаусов — им не помешала бы и пятичасовая, но их бюджет столько не мог потянуть, — я пустилась в пространные и упорные размышления о жильцах Садовых квартир. Один из этих людей убил Пардона Элби, надоедливый образ которого уже понемногу стирался в моей памяти. Несмотря на мелкие грешки — пристрастие к сованию носа в чужие дела и вкус к сплетням, — наш домовладелец все же не заслужил подобной кончины.

Пока я усердно отскребала с кухонного линолеума комочек жвачки, брошенный кем-то из многочисленных детей Альтхаусов, у меня не шла из ума и сама эта насильственная смерть, и пренебрежение, проявленное к трупу. Я вновь задумалась, где прятали тело во время его необъяснимых перемещений. Вполне возможно, что где-нибудь в квартире самого мистера Элби… Однако Клод, вчера ни с того ни с сего пустившийся со мной в откровенности, конечно же, не скрыл бы от меня, если бы нашлись подтверждения этой версии. Стало быть, прятали где-то поблизости, но не в квартире Пардона и не в кладовке под лестницей. Открыть ее могли только я и сам домовладелец, но убийца не воспользовался ключом Пардона, о чем свидетельствовал идеальный порядок в каморке.

Итак, в самом здании — а может, в гараже? Мне показалось, что где-то на задворках сознания промелькнула некая мысль, вот только бы понять, какая именно. Как будто кто-то из жильцов однажды обмолвился мне о чем-то таком, что меня удивило… но, Боже милосердный, я за последнее время переговорила с кучей людей! Неудивительно, что все позабывала! Впрочем, если не думать нарочно, эта частность сама всплывет в памяти. Я снова начала прикидывать, где в Садовых квартирах есть подходящие места, чтобы спрятать тело.

Квартиры миссис Хофстеттлер и Клода я решила сразу исключить. Мэри Хофстеттлер — старуха толковая, несмотря на болячки и хвори, она еще не настолько одряхлела, чтобы в упор не видеть у себя под носом мертвеца. Ну а Клод — он-то Пардона точно не убивал! Я сама не знала, на чем зиждилась моя уверенность, но тем не менее… Йорков до самого вечера не было в городе. Оставались О'Хагены — вернее, только Том, поскольку Дженни была на работе, — Дидра Дин, Норвел Уитбред и Маркус Джефферсон.

Включив устаревший пылесос Альтхаусов, я начала рассматривать кандидатуру Тома О'Хагена. Вдруг он солгал, будто в гостиной Пардона никого не было? Допустим, труп хозяина лежал на диванчике, как застала его Дидра час спустя? Некоторое время я муссировала эту идею, но решительно ни к чему не пришла, не могла изобрести ни одной правдоподобной причины, зачем Тому О'Хагену лгать об этом. Он мог бы, как и Дидра, сказать, что счел Пардона спящим, или заявить, будто гостиная имела обычный вид. Он, мол, решил, что Пардон просто куда-то вышел на минутку или отлучился в туалет. Том вместо этого настаивал, что мебель была сдвинута с привычных мест, а коврик скомкан так, словно в комнате неизвестно что происходило.

Наконец я с досадой оставила Тома О'Хагена в покое. Следующим в списке подозреваемых у меня фигурировал Джефферсон. У Маркуса, несомненно, хватило бы силы, чтобы перетаскивать тело Пардона, к тому же у него был свой камень за пазухой на домовладельца. Маркус обожал сынишку, которого собственническая политика мистера Элби мешала приводить к себе. Но подобной мотивации было явно недостаточно для нанесения Пардону смертельного удара — по крайней мере, с моей точки зрения. Я могла представить себе подобное, только если бы Пардон чем-нибудь сильно разозлил Маркуса, скажем, пригрозил бы рассказать его бывшей жене, что тот путается с белой женщиной. Если бы до его бывшей супруги дошли такие сведения, интересно, воспрепятствовала бы она дальнейшим встречам отца с сыном или нет, впечатлилась бы подобной информацией, учитывая нравы нашего времени? Кстати, Пардон в день своей смерти звонил Маркусу на работу. Но кроме Джефферсона на заводе числятся двести с хвостиком служащих — и среди них, как мне вдруг вспомнилось, отчим Дидры Дин, Джеррелл Кнопп. Его я знала как любезного и учтивого человека совершенно твердокаменных принципов. Он, без сомнения, испытал бы немалый шок, если бы уличил свою падчерицу в каких бы то ни было сношениях с чернокожим.

Но если бы Джеррелл решился на убийство, то не тронул бы Пардона — он прикончил бы Маркуса. Кажется, рабочие часы у того — с восьми до пяти? Пардон, по всей вероятности, умер еще до окончания его смены. Конечно, Маркус мог совершить убийство и во время обеденного перерыва. Пусть кто-то видел или слышал домовладельца после звонка приятелю в одиннадцать утра и до трех дня, когда в его дверь постучался Том, но мне об этом ничего не было известно.

Теперь Дидра. До полпятого она была на работе и ушла пораньше, чтобы отдать Пардону чек. Любой обитатель Садовых квартир знал, как рьяно домовладелец отстаивал свое право получать оплату точно в срок. Тогда почему в три часа в комнате царил тарарам, если Дидра убила хозяина гораздо позже? Я попыталась представить себе эту разъяренную дамочку, поднимающую тяжелый предмет и наносящую домовладельцу сокрушительный удар, стоивший ему жизни. Но что она могла такое схватить? У дверей в квартире ничего подходящего не наблюдалось, да и Пардон, по-моему, был не так глуп, чтобы болтать с молодой женщиной, если у той в руках железный прут. К тому же, насколько я знала Дидру, она привыкла решать любые проблемы с помощью обольщения, без применения насилия. Я вздохнула — Дидру тоже вычеркиваем.

Напоследок мне остался неудачник Норвел, в этот момент томящийся — от безысходности, как я надеялась, — в городской каталажке, заведении настолько устарелом и обветшалом, что все жители Шекспира не только гадали, но и ждали с нетерпением, когда же наконец поступит распоряжение о его сносе и строительстве новой тюрьмы. Конечно, с болвана Уитбреда сталось бы совершить убийство в дневное время, когда в здании хватает не только своих, но и посторонних, а его трусость подсказала бы ему спрятать тело. Я из собственного опыта знала, что Норвела ничего не стоит распалить до того, что он кинется на обидчика.

Собирая мусор из корзин в комнатах у Альтхаусов, я внимательно взвешивала все эти доводы, но все же не могла измыслить, какой компромат на Норвела должен был достать Пардон, чтобы тот так взбеленился. Годы возлияний, неправильного питания и уклонения от физической работы превратили Уитбреда в натурального доходягу, а удар, который вышиб дух из Пардона, нанес кто-то заведомо сильный и, главное, взбешенный до предела. Возможно, в неких исключительных обстоятельствах им мог быть и Норвел, но мне не очень-то в это верилось.

Я снесла мешки с мусором вниз, забросила их в баки фирмы «Раббермейд» и плотно закрыла крышками от бродячих собак и енотов.

«Как хорошо, что я зарабатываю на жизнь уборкой, а не частными расследованиями», — пришла мне в голову мысль, и я остановилась на минутку, чтобы расправить затекшую спину. Это убийство — результат необдуманного действия, только вот чьего?

На этот счет у меня не было даже смутных подозрений. Пардон изрек некое суждение — итог целой жизни подглядываний, выпытываний и сплетен, — которое его собеседник уже не смог стерпеть. Этот неизвестный тип нанес Пардону два удара, второй из которых навеки запечатал уста домовладельца.

Запирая за собой дверь дома Альтхаусов, я чувствовала удовлетворение от того, что внесла толику опрятности, хотя бы временной, в их хаотичную среду обитания. Пусть я не могу установить личность убийцы Пардона Элби, зато способна упорядочить любой бардак.

Для Кэрол Альтхаус я всегда стараюсь больше, чем для моих прочих клиентов, поскольку, положа руку на сердце, она вызывает у меня искреннюю жалость, что само по себе довольно трудно. Кэрол — симпатичная, но недалекая женщина, которой выпало управляться с семьей, где перемешаны двое ее собственных детей и еще парочка — нынешнего мужа, однако ограниченные умственные способности превращают этот груз в непосильный. Кэрол трудится не покладая рук, но получает гроши, затем приходит домой, пытается накормить и обиходить четырех ребятишек, которым нет еще и десяти лет. Между делом она ухитряется отвечать на телефонные звонки мужа, работа которого связана с частыми разъездами. Бывает, мне представляется тихий номер в придорожном мотеле, где Джей Альтхаус в одиночку отдыхает на кровати с чистыми простынями и щелкает телевизионным пультом, который у него никто не отбирает, — какой контраст с теми вечерами, что он проводит дома с Кэрол!

С половины одиннадцатого до двенадцати у меня перерыв. С полудня я убираю кабинет адвоката, пока он обедает, а в свободные полтора часа обычно хожу по разным поручениям или оплачиваю счета. Сегодня в списке дел первым у меня значилось получение долга у Йорков.

Возвращаясь на машине в город, я впервые подумала о том, что, возможно, Джей Альтхаус в каждый свой вынужденный придорожный ночлег ужасно скучает по жене и детям. Ну и черт с ним!..

Я не стала парковаться на улице, для моего спокойствия слишком узкой, а зарулила за здание. В это время дня там полно свободного места. Я улучила момент, чтобы туда заглянуть, поскольку включила гараж в число мест, где можно было спрятать тело Пардона.

Я поставила машину на стоянку Уитбреда — табличка с номером квартиры прибита над каждым парковочным местом, что здорово напоминает стойла для лошадей на крупном ипподроме, — и отошла в глубину, чтобы исследовать недра выкрашенной в белый цвет деревянной постройки.

От гаража сложно требовать особого уюта, но пустым он казался еще захламленнее. В Садовых квартирах подвалы не предусмотрены — они в Арканзасе редкость, — поэтому все жильцы здания используют гараж как склад.

Начиная слева, пространство между первой стоянкой и забором, ограждающим территорию здания, было занято скандальным автоприцепом Йорков. За ним следовала парковка Норвела. Машины у него нет, но на своем пятачке он разместил разбитое зеркало в раме, прислоненное к стене, и набор каминных принадлежностей — ворованных, судя по всему, и предназначенных к продаже. Маркус в углу своей стоянки поставил деревянный ящик, откуда высовывалась массивная бейсбольная бита из красного пластика и детское баскетбольное кольцо. Клод Фридрих соорудил у себя металлические полки, где хранил разные автозапчасти и кое-какие инструменты. У Дидры я обнаружила сложенную палатку и пару замызганных резиновых сапог. Ее пристрастие к походам с ночевками я всегда считала чудачеством, тем более что занимается этим она вовсе не в одиночестве. Но у меня в голове не умещается, как Дидра по доброй воле отказывается от каждодневных термобигудей и срывается куда-нибудь на выходные.

Жильцы первого этажа хранили в гараже куда меньше пожитков. У миссис Хофстеттлер, например, имеется машина, на которой я вожу хозяйку, куда потребуется, но, помимо нее, на стоянке у Мэри ничегошеньки нет. У Йорков, как и у Клода, сооружены полки, но они практически пусты. Подозреваю, время от времени их даже протирают — Элва иначе не может. О'Хагены держат в глубине своей стоянки два недешевых велосипеда, укрытых брезентом, а у Пардона рядом с машиной приютилась газонокосилка. Я поглядела на этот агрегат, и у меня слегка защемило сердце. Вещи умерших всегда вызывают приступ меланхолии, несмотря даже на их внешнюю безликость, особо характерную именно для газонокосилки.

Мой скрупулезный осмотр меж тем не дал ровным счетом никаких результатов. Весь гараж отлично просматривается, так что невозможно представить, чтобы труп Пардона спрятали на одной из стоянок. Может быть, на парковке миссис Хофстеттлер, между ее машиной и забором? Или за машиной Пардона? На неподвижность этих двух автомобилей убийца вполне мог рассчитывать. Я украдкой осмотрела обе стоянки — ни пятнышка, ни единой ниточки с зелено-оранжевой рубашки Пардона.

Конечно, автоприцеп прекрасно подходит для тайника, но Йорки еще только катили на нем домой, когда Пардона не стало. Что ж, пора пойти и забрать свои деньги у этих непоколебимых людей.

У входа в здание меня ждало неприятное потрясение — в дверях стоял Норвел Уитбред.

— Как, тебя уже выпустили? — изумилась я.

— Церковь внесла за меня залог.

Он ухмыльнулся — пренеприятное зрелище, поскольку у Норвела не все зубы на месте. Может, тут есть и моя заслуга? Хорошо бы, если так. Распухший нос Норвела поражал многообразием оттенков.

— Уйди с дороги, — велела я.

— Не обязан. Я тут живу, а ты — нет.

Очевидно, в тюрьме Норвел не слишком предавался душеспасительным мыслям о ниспосланном ему суровом испытании.

— Полиция на этот раз не выручит, а я не остановлюсь, — предупредила я.

По его глазам я увидела, что Норвел счел благоразумным посторониться, но не успел он сдвинуться с места, как мощный толчок в спину снес его со ступенек, и ему пришлось очень проворно перебирать ногами, чтобы на них устоять.

В дверях стоял Т. Л. Он не успел опустить руку, а его губы были сжаты в гневную прямую линию.

— Эй ты, дрянь! — окрикнул он Уитбреда.

Тот шустро обернулся, желая рассмотреть нежданного агрессора.

— Надеюсь, новый владелец тебя отсюда вышвырнет. Уж я, во всяком случае, приложу к этому старание! Оставь эту женщину в покое! Проваливай куда хочешь, но чтобы я тебя здесь не видел!

Норвел понял, что Т. Л. не шутит, и тут же принял его слова к сведению. Он, правда, насупился, но не заставил себя ждать и пропал с глаз.

Мне следовало бы поблагодарить Т. Л., но совсем не хотелось этого делать.

— Лили, ты, наверное, хотела ему еще всыпать, — обратился ко мне Т. Л. с прежней добродушной улыбкой. — Но я просто не могу усидеть на месте, когда вижу непорядок. К тому же я пока здесь за Пардона — его адвокат попросил меня запирать на ночь двери до объявления нового владельца.

— Спасибо вам, Т. Л. — Мне тоже пришлось улыбнуться.

— Зайдешь к нам? Элва сказала, что ты собиралась заглянуть на минутку.

— Ага.

— Тогда пошли!

Дверь в квартиру Йорков была распахнута. Я мимоходом взглянула на дверь Пардона, все еще затянутую кордонной лентой.

Я прошла за Т. Л. в гостиную. Элва держала в руках какое-то голубое с розовым вышивание. Если муж успел как-то оправиться от потрясений, то жена — нет. Взглянув на ее лицо, сильно постаревшее с прошлой недели, я прониклась к ней острой жалостью. Она встала, чтобы достать деньги, — ее движения были вялыми и неловкими.

— Хотите, я приду и помогу вам закончить уборку? — спросила я.

Это, конечно, была полная чушь, но во внезапной слабости хозяйки крылось нечто до того ужасное и драматичное, что я поспешила заполнить пустоту словами.

— Да я уже и сама справилась, — безразлично откликнулась Элва.

Но на окнах по-прежнему не было штор, а с потолочного вентилятора, как подсказал мне беглый взгляд, так никто и не стер пыль.

Хозяин меж тем уселся в свое любимое кресло, кожаное и пухлое, со свисающим с подлокотника кармашком, где обычно лежал пульт, «ТВ-гайд»[19] и «Спортс иллюстрейтед».[20] Он раскрыл спортивный журнал, но мне показалось, что Т. Л. только для виду погрузился в чтение.

— Харли Дон Мюррелл покончил с собой, — сказала Элва, подавая мне деньги.

— О-ох, — протянула я. — Что ж, это…

Я смешалась, поскольку не знала, как расценить подобное событие. То, что преступник умер, — хорошо? Но он не успел как следует испытать весь ужас нахождения за решеткой — это ведь плохо? Их внучке теперь незачем бояться дня, когда его амнистируют и отпустят на поруки. Разве это не облегчение?

— Как он умер? — отрывисто спросила я, словно это имело какое-то значение.

— Его разместили на третьем ярусе. Он перепрыгнул через перила и расшиб голову.

Элва внимательно глядела мне прямо в лицо, но я чувствовала, что она не замечает меня, так же как и Т. Л. не видит раскрытой перед ним журнальной страницы.

— Быстрая смерть, — отозвалась я невпопад. — Ладно, до встречи.

Едва я вышла за дверь, как услышала за собой скрежет запираемых засовов. Этот недолгий разговор выбил меня из колеи. Я не представляла, как Йорки собираются жить дальше.

Я отправилась в кабинет адвоката и занялась уборкой, но все это время меня одолевали размышления. Поэтому я совершенно не запомнила подробностей своего там присутствия, а вернулась к реальности только тогда, когда уже на выходе кивнула секретарше. Теперь мне предстояло проехать две мили, чтобы добраться за город к миссис Росситер. Беруши я забыла дома — черт!

Сегодня у Дервуда был банный день, случавшийся с регулярностью раз в две недели. Дервуд — пожилой кокер-спаниель миссис Росситер. Она обожает, когда от него вкусно пахнет, хотя для Дервуда это вовсе не естественное состояние. Однажды, рассорившись с местным собачьим парикмахером, моя нанимательница оказалась в весьма затруднительном положении. Дервуд плохо переносит поездки в автомобиле, поэтому возить в Монтроуз его было бы затруднительно. Свою проблему миссис Росситер изложила на собрании церковной общины, и добрейшая миссис Хофстеттлер — дай ей Бог здоровья! — выразила уверенность в том, что для Лили Бард не составит никакого труда выкупать собачку.

Дервуд, по сути, неплохой пес, но мыть его довольно трудно, вытирать еще труднее, а про уборку ванной после купания я уже не говорю. Подходя к парадной двери с резиновым фартуком под мышкой, я уже в двадцатый раз признавалась себе в том, что все-таки самый тягостный элемент во всей процедуре — это сама миссис Росситер. Помывку Дервуда она неизменно сопровождает монологом, отводя мне место безропотной слушательницы. Я употребила все доступные мне немалые возможности к усмирению этой женщины, но все понапрасну, а сегодня к тому же забыла беруши.

Миссис Росситер буквально сорвалась с цепи сразу же, как открыла дверь. Она сообщила мне, что меня избил пьяница Норвел Уитбред, что причиной тому, как ей сказали в ОЦШ, послужила обида, нанесенная мной Норвелу в церкви, но сама она не может представить себе, с какой стати тот решил, что имеет право прятаться в моем дворе и набрасываться на меня.

Я наполняла гостевую ванну, доставала шампунь, чтобы он был под рукой, и натягивала резиновые перчатки. За это время хозяйка уведомила меня, что я проживаю совсем рядом с Пардоном Элби. Его убили неделю назад. Вдобавок она слышала, будто я встречаюсь с тем молодым спортсменом — администратором в оздоровительном клубе. Известно ли мне, что он пока еще женат на той прелестной молодой особе, которая работает в садике при ОЦШ? Знаю ли я, что кто-то подкинул ей на стол крысу и красящим спреем написал на двери неприличное слово?

Я слушала и удивлялась, почему миссис Росситер обошла стороной тот факт, что несколько лет назад меня изнасиловали в Мемфисе. Намыливая трясущегося Дервуда и осторожно втирая пену в его шерстку, я воспринимала словесные излияния хозяйки как низвергающийся на меня поток воды. Странно, что в ее осведомленности все же имелись огрехи…

Итак, никто, ни одна живая душа, за исключением полицейских из городского участка, не заговаривал со мной о Мемфисе и даже не подавал виду, будто что-то такое слышал. Но я отказывалась верить, что тот же Том Дэвид Миклджон лишил себя удовольствия поделиться сенсацией со своими собутыльниками, более того, не приобщил к сальным подробностям той кровавой оргии подружку Тею.

Я раздумывала над этим, пока миссис Росситер, восседавшая на закрытом стульчаке, чтобы не упустить ни минуты моего молчаливого участия, перетряхивала последние сплетни. Наконец она дошла до темы своего повышенного давления, главной во всех разговорах. Я прервала ее только затем, чтобы попросить включить потолочный рефлектор — тогда Дервуд сох быстрее, — и еще один раз, попросив подать мне полотенце, упавшее с крючка.

К тому времени, когда Дервуд совершенно обсох и резво поскакал на кухню вслед за хозяйкой, чтобы получить причитавшееся ему лакомство, я поняла единственную причину того, почему полицейские Шекспира хранили молчание. Клод пригрозил им увольнением за болтовню! Вот что значили его слова о том, что он принял меры для сведения причиненного им ущерба к минимуму.

Я насыпала мелкого абразивного порошка в ванну из стекловолокна, предварительно вынув из нее резиновый коврик — уходя, надо бросить его на кучу белья для стирки. Я неторопливо чистила ванну, а сама все прокручивала в голове эту догадку. Однако, как я ни напрягала мозг, все прочие предположения не вязались с непреложными фактами.

Когда я закончила, миссис Росситер протянула мне двадцатидолларовую банкноту. Я кивнула ей, уже держась за ручку двери.

— Теперь увидимся через две недели, правда, Дервуд? — обратилась она к своему благоухающему любимцу.

Тот, очевидно, готов был отдать что угодно, лишь бы отменить встречу, но покорно повилял хвостом, чтобы потрафить хозяйке.

Остаток дня я боролась с вялостью. Вечером на занятии мне предстояло увидеть Маршалла, но впервые за время своего пребывания в Шекспире я без радости предвкушала эту встречу. Я испытывала благодарность к Клоду Фридриху за попытки поправить причиненный мне вред, но тоже без энтузиазма, потому что не знала истинных мотивов его действий. Разговор с Йорками задел меня за живое — мне дела не было до гибели мерзавца Харли Дона Мюррелла, но нынешнее настроение супругов сильно удручало.

Со всем этим я ничего не могла поделать. В бесконечных раздумьях я одолела последнюю на день работу и, еле живая от усталости, вернулась домой за спортивной одеждой. Вначале мне даже пришло в голову, не стоит ли пропустить тренировку, но я не могла решиться на такое, не хотела никому показаться трусихой. Однако я намеренно выжидала, чтобы прийти в последнюю минуту и избежать разговоров с Маршаллом до начала занятия.

Поклонившись классу и выпрямившись, я почувствовала, что у меня гора упала с плеч. Маршалла в зале не оказалось. Ему тоже было нелегко видеться со мной. Странно, но мне от этого стало приятно.

Я прониклась гордостью за себя и спросила Рафаэля:

— Ты сегодня ведешь занятие?

Только он в нашем классе ходил к Маршаллу на занятия дольше, чем я.

— Так распорядился сэнсэй, — ответил Рафаэль, явно польщенный оказанной ему честью. — Ты в норме? Как бок? Я слышал, ты укатала наглеца до того, что его увезли в реанимацию! Молодчина, Лили!

К моему изумлению, остальные тоже подошли, чтобы поздравить меня с победой. Я поняла, что в их глазах моя короткая стычка с Норвелом послужила оправданием нашим тренировкам, затраченному времени, болям и напряжению, неизбежным при обучении самозащите. Джанет Шук даже похлопала меня по плечу.

Я, не теряя хладнокровия, заняла свое место в шеренге — первое, принадлежащее Рафаэлю, который сегодня стоял к нам лицом. Однако реакция соучеников меня ошарашила. Я ожидала чего угодно, но только не этого.

Карлтон тоже пришел на тренировку. Многие после второго раза прекращают, поэтому его присутствие я расценила как обнадеживающий знак. Я видела, что движения по-прежнему даются ему не без боли, но растяжка у него улучшилась. Весьма скоро Карлтон сможет вытворять такое, что удивится сам себе.

Рафаэль призвал нас к вниманию, мы поклонились и в очередной раз приступили к своей малоприятной рутине. От приседаний возобновились боли в боку, и после тридцати раз я вынуждена была сдаться.

— Лентяйка, — бросил мне Рафаэль, а Джанет захихикала.

Я уговорила себя, что они просто дразнятся, и натянуто улыбнулась. Карлтон подошел и подал мне руку, чтобы помочь встать. Как ни странно, я не отказалась.

— Я серьезно, Лили. Как бы тебе не сделалось хуже. Маршалл велел мне присматривать, чтобы ты не перенапрягалась, — заметил Рафаэль, когда мы потянулись обратно в зал после передышки.

Я молча кивнула, пряча лицо, и поспешила на свое место. Рафаэль встал перед шеренгой, и я увидела, как задумчиво он на меня поглядел. Мы отработали несколько сдерживающих приемов — ничего нового для меня. Все с притворным ужасом избегали вступать со мной в спарринг.

— Ну, стальная женщина, когда же следующее состязание? — спросил Карлтон, пока мы обувались.

В зале оставались только мы и Рафаэль с Джанет. Я невольно рассмеялась и, не зная, что ответить, сказала:

— Норвела ведь уже выпустили на поруки.

— Сто процентов, он больше к тебе даже не приблизится, — сухо обронила Джанет.

Я и раньше замечала, что она не торопится и каждый раз подгадывает, чтобы уйти вместе с Карлтоном, вероятно рассчитывая на что-нибудь существенное, например на совместную вылазку в бар.

— Да уж, лучше не надо, — чистосердечно призналась я.

Все переглянулись и смолкли.

— Тебе понравилось, Лили? — вдруг спросил Рафаэль. — Я хотел сказать, вот мы здесь тренируемся, и поодиночке, и в парах, терпим боль и ломоту. Моя жена все время удивляется, зачем мне все это надо! Я, здоровый мужик, с тех пор как окончил школу, ни разу всерьез не дрался, а тебе, женщине, посчастливилось. В общем, оно стоит того?

— В общем, да, если тебе интересно, — ответила я, поразмыслив. — Мне было страшновато и очень увлекательно. Если бы полиция не подоспела так скоро, то я, наверное, сильно отделала бы его.

— Они что, разнимали вас с Норвелом? — удивилась Джанет.

— Нет, он уже валялся на земле и утирал кровь. Я его сшибла с ног, но готова была избивать и дальше.

Рафаэль с Карлтоном неловко переглянулись.

— Это все адреналин, — принялась оправдываться я. — Я вступила в настоящую схватку, с реальным противником. Он ведь застал меня врасплох, напал без предупреждения! Я испугалась, разозлилась, жутко взбесилась из-за того, что этот тип нагнал на меня страху. Вот мне и захотелось избить его до полусмерти.

Признаваться в испуге было нелегко. Пока Рафаэль и Карлтон раздумывали над моими словами, Джанет поделилась выводами, сделанными лично для себя.

— Значит, занятия и вправду помогают, — сказала она, склонившись ко мне и глядя прямо в лицо. — Ты вела себя так же, как на тренировке, — никакого оцепенения, навык сработал сам собой?

Я понимала, чего она опасается — это несложно было представить, — и коротко подтвердила:

— Да, сработал навык.

Она отрывисто кивнула стриженой головкой, что означало обоснованность ее некой затаенной надежды, и улыбнулась. Именно улыбка превращала эту пигалицу с заурядной внешностью в женщину явно необычайную. Тогда я, в свою очередь, склонилась к Джанет, чтобы хоть однажды заглянуть ей в глаза. Я отошла от своих правил намеренно, желая проверить кое-какое предположение, и удостоверилась в его истинности. Я тоже едва заметно кивнула ей. Мы были сестры по несчастью.

Но я не собиралась обсуждать с Джанет наш опыт, любой ценой хотела избежать девчачьих нюней, доверительных слез в жилетку. Я не терпела всего этого, поспешно схватила сумку и пробормотала, что мне надо еще прибраться дома, к тому же есть очень хочется.

По дороге домой моими мыслями завладела рубашка Пардона. Я постоянно имею дело со стиркой и знаю, как выглядят вещи, когда их прокрутили в машине раз сто. Рубашка Пардона, начнем с этого, была из самых дешевых, и он годами носил ее, периодически простирывая. Ткань на ней истончилась до того, что просвечивала насквозь. Я вспомнила, как луч моего фонарика осветил вырванный с мясом нагрудный карман с торчащими во все стороны нитками. Я не сомневалась, что волокна должны были остаться и на месте убийства, которое, возможно, произошло в квартире. Часть их выпала там, где прятали труп. Кстати, куда подевались его ключи?

Приехав домой, я приготовила запеченный картофель с овощами, но едва притронулась к ужину. Тело прятали на улице, которую я привыкла считать своей территорией. Для того чтобы избавиться от трупа, злоумышленник позаимствовал мою тележку. Моя голова была теперь свободна от треволнений из-за Маршалла — ладно, почти свободна, — и мне ничего не оставалось, как вернуться к умозрительным поискам убийцы Пардона.

Неожиданно в памяти всплыл гараж. Что-то в нем нынче смутило меня… неуловимо изменилось. Что же такое я могла там увидеть?

Этот вопрос не давал мне покоя, пока я мыла посуду и полоскалась под душем. Нет, спать я не могла, натянула черные эластичные шорты, спортивный топик того же цвета, сверху надела красную толстовку, завершив комплект черными носками и кроссовками. Затем я набрала номер Клода в надежде, что, услышав голос в трубке, смогу объяснить, зачем звоню. Но у Фридриха сработал автоответчик. Не в моих привычках оставлять сообщения. Некоторое время я расхаживала туда-сюда по прихожей, пытаясь дозвониться до Клода.

В конце концов я решила, что надо идти. На улице было темным-темно, ветерок холодил голые икры. Я пошла вперед. Как хорошо дышать воздухом, перемещаться, не издавая ни звука. Я миновала дом Теи, едва взглянув на него, затем жилище Маршалла. Машины Седаки поблизости я не заметила и шла, не останавливаясь. Услышав, как кто-то направляется в мою сторону по Индиан-уэй, я спряталась за одну из азалий. Рядом пробежал Джоэл Маккоркиндейл, облаченный в спортивки, «Найки» и сосредоточенность. Я подождала, пока стихнут в темноте его мерные шаги, и вышла из-за прикрытия на тротуар.

Ветер не стихал, ерошил молодую листву, шелест которой напоминал глухой ропот моря. Я двигалась все быстрее и наконец тоже перешла на бег. Я спешила по безмолвной, безлюдной городской улице, невидимая, наверное, никому в округе.

Я проникла в дендрарий с дальнего края, погрузилась в заросли, остановилась под древесной сенью, чтобы перевести дух, и поняла, что надо делать. Мне необходимо было вернуться в гараж. Наглядное представление всегда лучше умозрительного. Если я постою в нем какое-то время, то вспомню ту незначительную мелочь, которая так изводит меня.

Без четверти двенадцать я подошла к Садовым квартирам с северной стороны по подъездной аллее, прижалась к кирпичной стене, чтобы кто-нибудь, выглянув ненароком из окна, не заметил меня, и посмотрела, у кого еще горит свет. У миссис Хофстеттлер окна были темны — ничего удивительного. Слабый отсвет виднелся в окне спальни Йорков. Может быть, кто-то из супругов читал в постели. Впрочем, в это мне верилось с трудом. Наверное, они просто оставили гореть ночник. У Норвела на втором этаже не было света, у Маркуса тоже.

Я двинулась вокруг здания, чтобы проверить и других жильцов. У Пардона, разумеется, было темно, не горели окна и у О'Хагенов. Том, вероятно, был на работе, а Дженни в этот час уже спала. У Дидры наверху свет тоже был погашен — она уже легла в постель, соло или дуэтом. В ванной Клода горела лампочка, и я свернула за угол, чтобы посмотреть, что в спальне. Да, ее окно светилось.

Мне не хотелось заходить в здание. Я присела на корточки, пошарила по земле, отыскала камешек размером примерно с ноготь большого пальца и запустила его Клоду в окно — удар получился оглушительный. Я снова распласталась вдоль стены на случай, если кто-нибудь, кроме Фридриха, слышал стук. Однако никто, даже он сам, не подошел к окну посмотреть, что происходит.

Что ж, придется вспоминать самостоятельно. Вдруг меня осенило — да, мне все-таки придется войти в здание!

Я прокралась к черному ходу, надеясь на неведомо какую удачу, вынула из топика ключ, который у меня никто не догадался забрать, отперла дверь настолько тихо, насколько это было возможно, и вошла в вестибюль. Лестницы обычно меньше скрипят у стены, и я поднялась наверх почти бесшумно, выстраивая шаги в ровную цепочку.

На втором этаже я прошла мимо квартиры Клода и оказалась у двери Дидры. Вверху висело украшение — виноградная лоза, перевитая алой ленточкой, и засушенный букетик. Я тихо постучалась.

Дидра открыла так быстро, словно делила ложе со своим гостем прямо на коврике под входной дверью. Свет, проникавший из коридора, падал на оголенную мужскую ногу. Поскольку она была черной, я пришла к выводу, что Маркус Джефферсон в очередной раз не устоял перед искушением.

На лице у Дидры было написано крайнее раздражение. Я не решилась бы ее за это осуждать, но терпеть до завтра не могла.

— Повторите мне еще раз то, что уже рассказывали — как вы рано приехали домой с работы, чтобы отдать Пардону оплаченный чек.

— Богом клянусь, ты самая чудаковатая домработница во всем Арканзасе, — выдохнула Дидра.

— Расскажите мне об этом. Теперь я и вправду хочу послушать.

— Но тогда ты точно уйдешь? Отстанешь со своими вопросами?

— Наверное.

— Ладно. Я приехала домой с работы. Побежала к себе наверх, чтобы взять чек, который оставила мама. Я понесла его вниз, к Пардону. Дверь была приоткрыта. Сам он лежал на диванчике, спиной к двери. Коврик был весь скомкан, а диван сдвинут с места. Я несколько раз позвала его по имени, но он даже не пошевелился. Я решила, что Элби выпил лишнего и отрубился или его здорово сморило, поэтому просто положила чек на столик слева от двери. Это тебе нужно? — Я жестом подбодрила ее и услышала: — Так, потом я… да, вышла из дома и снова села в машину. До конца рабочего дня оставалось всего несколько минут, но мне все равно надо было успеть туда. Ты не представляешь, какая подлюка эта Селия Шиллер…

— Говорите тише и не отвлекайтесь, — спокойно урезонила я Дидру.

— Уборщица указывает мне, что делать, — закатила она глаза. — Потрясающе! — Впрочем, взглянув на мое лицо, Дидра послушно продолжила: — Так вот, я села в машину, дала задний ход и стала выруливать на аллею. Еле выехала, а все из-за этого дурацкого автоприцепа Йорков!

Она опять невольно повысила голос, и я, прижав палец к губам, шепнула:

— Вот это мне и было нужно.

— Неужели? Разве тебе не интересно послушать, как я в тот день носилась в одних чулках? — с убийственной едкостью осведомилась Дидра и плотно захлопнула дверь перед моим носом.

Не сходя с места, я запустила обе пятерни в волосы, сжала их, размышляя с закрытыми глазами, чтобы не смотреть на дверь Дидры. От квартиры Клода меня отделяло всего несколько шагов. Я легонько поскреблась к нему согнутым пальцем — на большее не решилась.

Ответа не последовало. Я крутанула дверную ручку. Заперто, конечно.

Я так тихо сошла по ступенькам, что даже если бы сама стояла внизу и прислушивалась, то все равно ничего не разобрала бы. Я не знала, чем объяснить свою взвинченность, почему мне так настоятельно следовало действовать немедля. Как бы там ни было, я всегда доверяю холодку на затылке, а сейчас по нему так и бегали мурашки. Воздух сгустился от напряжения, в притихшем здании стоял неслышный звон.

Я приоткрыла заднюю дверь, с громадным облегчением бесшумно выбралась наружу, а затем очень тихо заперла за собой дверь. Попав из ярко освещенного вестибюля в относительный полумрак парковки, я потеряла остроту зрения и некоторое время вынуждена была стоять, привыкая к темноте. Посреди гаража Пардон предусмотрел круглосуточную дежурную лампочку. Тусклый световой круг под ней напоминал пятно от театрального прожектора.

Крайние парковочные участки были погружены во тьму. Обогнув свет по краю, я подошла к гаражной стене и, наверное, минут пять стояла, прислушиваясь. Я переступила в нетерпении — под ногой что-то звякнуло. Я медленно наклонилась и принялась шарить в траве, проросшей вдоль стены сквозь булыжную кладку. Осторожно ощупывая камни, я вскоре наткнулась на знакомую связку и постаралась собрать ее, взять разом, чтобы она не зазвенела. Я внимательно рассмотрела ключи — те самые, что принадлежали Пардону. Мне некуда было положить находку — на связке висело не меньше пятнадцати ключей. Наилучшим тайником было прежнее место, поэтому я осторожно опустила связку обратно в траву, где она пролежала с самого дня убийства.

Вокруг стояла мертвая тишина — я не слышала ничего, кроме приглушенного гула машины на близлежащей улице. Вскоре и он стих, но, несмотря на кажущееся безмолвие, я знала, что где-то рядом есть люди. Волоски у меня на затылке стояли дыбом. Я не спеша выпрямилась, раздумывая, не уйти ли домой от греха подальше, потом, пересилив сомнения, нащупала в темноте ручку автоприцепа. Вот тут и прятали тело Пардона. Если где-то и остались улики, то именно внутри этого вагончика. В день убийства Йорки должны были приехать домой только к ночи, но прибыли почему-то раньше — теперь я это знала.

Я повернула ручку, и после щелчка дверь распахнулась. Не успела я торжествующе перевести дух, как из темных недр вагончика на меня обрушилась какая-то свирепая громадина.

Мне некогда было вспоминать о боевых приемах. В зловещем молчании неизвестный тип зверски мутузил меня, а я изо всех сил отражала удары и уклонялась от убийственных кулаков. Я сразу поняла, что в вагончике прятался всего один человек, зато такой, в которого вселился многорукий демон.

Мне надо было атаковать самой или приготовиться к смерти, но частота сыпавшихся на меня тумаков и боль во всем теле притупили сообразительность. Я сжала кулак, ударила напропалую и попала, кажется, в ребра — не очень действенный удар, но для затравки сойдет. Я чувствовала, что слабею и очень скоро упаду, а как только окажусь на земле, все будет для меня кончено. Чудо, что я так долго удерживалась на ногах.

Вдруг передо мной мелькнул мощный загривок. Собрав все силы, я ребром ладони хрястнула по нему. Мой обидчик всхрапнул и пошатнулся, а я в продолжение лягнула его со всей мочи, мало заботясь о том, какая часть тела попадет под удар. Он еще больше зашатался, и я успела набрать воздуха для продолжения поединка.

Неожиданно чей-то голос за мной повелительно произнес:

— Остановитесь сейчас же!

Но кто это? Кому велено остановиться? Приказ, конечно же, относился к нападавшему, но он вдруг мгновенно поменял объект атаки и бросился на человека, стоявшего за моей спиной, так стремительно и дерзко, что ни я, ни он не успели даже опомниться.

Драка переместилась на свет, к середине парковки. Я увидела, что по земле катались Т. Л. Йорк и Фридрих. Они пытались дотянуться до револьвера, которым, как я предположила, изначально владел Клод. Их руки и ноги до того переплелись между собой, а сама я была настолько ослеплена неожиданностью всего происшествия, что на какое-то мгновение застыла и молча пялилась на них, как будто исход поединка меня совершенно не касался. От слабости я не могла даже дрожать, но мне нужно было что-то срочно предпринять, помочь кому-то из них — но кому?

— Лили! — прохрипел Клод.

Наверное, он хотел закричать, но не смог, и тогда я решилась. Ведь только невиновный стал бы апеллировать к моей помощи.

Я обошла их, выгадывая момент. Наконец Т. Л. оказался сверху, придавив Клода к земле и стискивая запястья. Я оседлала его, схватила одной рукой за волосы, а другой взялась за подбородок и резко потянула на себя. Мне даже показалось, будто в ушах зазвучал отголосок наставлений Маршалла, просившего быть особенно осторожной с этим приемом, поскольку одно неверное движение могло серьезно травмировать соперника.

Что ж, теперь как раз пришло время для этого. Я тянула все сильнее, вынудив Т. Л. повернуть голову набок. Он волей-неволей приподнимался всем телом, иначе у него треснула бы шея. Испустив злобный вой, Т. Л. отпустил Клода и принялся отчаянно шарить у себя за спиной, пытаясь сбросить меня, но я цепко держалась за густую шевелюру. В ярости он попятился, но я крепко стискивала коленями его бока с обеих сторон. Т. Л. мог отделаться от меня единственным способом — упасть на спину, придавить противницу всем телом. Так он и поступил — с размаху бросился навзничь. Я, не выпуская подбородка, взяла его ногами в кольцо и принялась сдавливать, скрестив лодыжки на животе. Сил у меня еще хватало — Т. Л. ошалело катался по земле в надежде избавиться от обузы.

— Лежи смирно, черт тебя побери! — приказал Клод не вполне своим голосом, и я опять не поняла, к кому он обращается — ко мне или к Т. Л. У меня, собственно, выбора и не было, потому что стало практически нечем дышать. Видимо, только гнев мешал мне отпустить противника.

Вдруг прогремел выстрел — у меня даже уши заложило. Т. Л. взвизгнул и, поскольку я от неожиданности ослабила хватку, откатился в сторону. Он орал не переставая. Наконец я могла вздохнуть свободно, но вставать почему-то совсем не хотела. Гораздо приятнее было лежать на грязной бетонной площадке и смотреть, как вверху под лампой вьются мотыльки.