Моё желтоглазое чудо (СИ)

Глава 13

— Полнолуние? — Нейтан рассмеялся, чисто и мелодично. — Нет, это не про нас. Луна более связана с волками и имеет на них куда большее влияние.

Я задумчиво покатала в ладонях кружку с чаем, потом поправила накинутый на подтянутые к груди колени плед и бросила на него взгляд. Парень сидел на другом конце дивана и жевал печенье. Немного растрепанный, словно расчесывался только пятерней, спокойный и умилительно задумчивый. Проникающее в окно закатное солнце играло в черных волосах, окрашивая кончики кошачьих ушек в красноватый цвет, а из-за теней казалось, что его глаза мерцают золотым светом.

— Тогда что имеет влияние на вас? — спросила, склонив голову вперед и вдыхая мягкий аромат чая.

Мне было тепло и уютно, как небыло уже очень, очень давно. Тихая улыбка сама просилась на губы, а настроение было удивительно хорошим.

— Эмоции, чувства. Очень сильные, вроде ярости, ужаса… любви, — он бросил на меня взгляд из-под ресниц, мягко улыбнулся. — Это, знаешь ли, хуже, чем луна.

Я прикрыла веки, смущенная его улыбкой. Но интерес к разговору победил смущение и я, отставив кружку на журнальный столик, подперла щеку основанием ладони, повернулась к нему:

— Почему?

— Потому что полнолуние бывает раз в месяц. В четко отведенную ночь. И ты всегда знаешь, когда оно произойдет, вплоть до минуты восхода и захода луны. Эмоции же… — Нейтан снова прикрыл глаза, откинулся затылком на спинку дивана, забыв про печенье. — Эмоции могут ударить неожиданно, когда совсем не ждешь, и напрочь смести разум в одно мгновение. Они могут преследовать тебя изо дня в день, каждую секунду заставляя держать контроль. Куда бы ты ни пошел, они всегда будут с тобой. И стоит немного расслабиться, как они снова вырываются на волю, творя хаос и разрушение.

Он замолчал, так и не открыв глаза. А я смотрела на него удивленным взглядом, даже не зная, как отреагировать на его слова. Слишком странными были интонации в его голосе, а я слишком мало его знала, чтобы понять, почему он говорил именно так.

— Ты говоришь так, будто эмоции — это плохо, — наконец, проговорила я, намного тише, чем сама от себя ожидала.

На лице парня снова заиграла улыбка. Он повернулся ко мне, посмотрел в упор, чаруя мерцанием глаз, и покачал головой:

— Нет, вовсе нет. Иногда это чудесно.

Вздрогнув, я резко распахнула глаза. Сердце в груди колотилось, как бешеное, а мысли заметались перепуганными птицами. Я видела сон. Его отголоски все еще истаивали в сознании темными тенями, и я истерически пыталась поймать их, понять, что именно видела. Потому что это было что-то очень, очень важное. Что-то, от чего на душе было тепло и спокойно. Что-то, что теперь приносит боль.

Я прикрыла веки вновь, понимая, что проснулась окончательно. Тени чудесного сна исчезли, оставив только очнувшееся сознание и память, тут же стершую хоть какие-то теплые мысли. Сердце заныло в груди, очень захотелось разрыдаться, свернувшись маленьким клубочком. Но попытавшись выполнить сиюминутное желание, я поняла, что лежу на своем диване, заботливо укрытая пледом, но совершенно не помню, как тут очутилась.

Взгляд привлекло какое-то движение, побудив повернуть голову и машинально вжаться в диван. Но это был всего лишь Эд, сидящий в кресле по ту сторону журнального столика. Как он тут оказался, я тоже была без понятия, но вскакивать и устраивать разбор полетов небыло ни сил, ни желания. Ну, сидит и хорошо, не маньяк же какой. Только смотрит как-то уж слишком настороженно.

— Привет, — парень говорил тихо, словно боялся разрушить окружающую нас тишину. — Как ты?

Я? Разбита на мириады осколков и сожжена дотла. Ощущение тупой боли в груди не давало нормально дышать, желание плакать никуда не делось, но слезы почему-то не появлялись. И взгляд ни на чем не мог сосредоточиться.

— В порядке.

И сама испугалась безжизненной сухости своего голоса.

Друг покачал головой, явно не веря ни единому моему слову. Немного помолчал, словно ожидая продолжения, но я молчала и смотрела в пространство, понимая, что в голове нет ни одной четкой мысли.

— Я нашел тебя вчера в парке и принес домой. Ты была совсем замерзшая… и знаешь, тебе стоит показаться врачу. А пока вот, — он протянул мне градусник. — Я должен знать, что у тебя нет температуры. И, по правде говоря, я буду сильно удивлен, если ты не сляжешь с простудой или чем посложнее. Воспалением легких, например.

Он говорил со странной смесью беспокойства и недовольства, но по глазам было видно, что волнуется он больше, чем злится. И я, конечно, могла ошибаться, но судя по тому, что к концу своей тирады он пилил взглядом не меня, а окно, зашторенное шторами, а от того не имеющее возможности впустить задорный солнечный свет — злился он не на меня.

До меня же не сразу дошло, что он пытается всучить мне градусник и не собирается отказываться от этой затеи. Заниматься такой глупостью, как измерение температуры, не хотелось. Вообще ничего не хотелось уже, даже плакать. Но чем дольше я не реагировала, тем более маниакальным становился вид Эда, отчего в мою плохо соображающую голову закралась мысль, что если я не возьму градусник, он поставит мне его сам, неважно какими средствами и способами. Пришлось подчиниться и забрать прибор. Он у меня был ртутный, еще родительский, а то и более старшего поколения, проверенный временем, так сказать. Вот только пользовалась я им, наверное, еще в детстве. Даже не знаю, как Эд его откопал.

Пока моя, по ощущениям нормальная, температура измерялась, парень с упоением перечислял мне все возможные симптомы всех вероятных моих заболеваний. И делал это в своей привычной манере, тоном матерого доктора из поликлиники, только кряхтящего «батенька» в его речи не хватало. Наверное потому, что его «пациент» был не того полу. Я слушала вполуха, иногда вообще теряя нить его умозаключений, благо, в этом монологе мне не нужно было даже кивать в положенных местах. Думаю, предполагалось, что я буду внимать и раскаиваться, раскаиваться и внимать, охваченная страхом ужасных последствий вроде сильного кашля или насморка. Но я не внимала и не раскаивалась. То ли потому, что за прошедшую ночь, если мои ощущения меня не обманывают, у меня не появилось ни одного из предполагаемых симптомов, то ли потому, что разбитое сердце не позволяло осознать всей ужасности ситуации с моим здоровьем. Будь я немного поадекватней, честно говоря, меня бы больше беспокоило мое психическое состояние, нежели физическое. Впрочем, возможно, он и беспокоился, только виду не подавал, отвлекал меня от боли душевной, переводя внимание на вероятность боли физической («Горло! У тебя может разболеться горло и тогда все, ни покушать нормально, ни поговорить!»). Это не помогало, но он хотя бы не лез в душу с вопросами и требованиями объяснений. Не знаю откуда, но я почему-то была уверена, что он и сам все понял. А поняв, не поливал никого грязью, не проклинал и не обещал отправить моего обидчика в больницу в полумертвом состоянии. Наоборот, он категорически обходил стороной какие-либо намеки на причины моего сидения на холоде, лишь беспокоился о последствиях.

Его монолог закончился, когда я отдала ему градусник. Эд изучил результат едва ли не под лупой и, бросив на меня подозрительный взгляд, поднялся на ноги:

— Ладно. Сейчас я пойду в аптеку, куплю чего-нибудь профилактического. Еще в магазин зайду, у тебя хлеб закончился. А ты будь паинькой и веди себя здесь хорошо, ладно? Прими душ, приведи себя в порядок, найди цель в жизни.

Я сфокусировала на нем взгляд. Собралась с силами и открыла рот:

— Я…

— Ты не в порядке, — тоном констатации фактов, оборвал парень. — Но мы это исправим.

После чего улыбнулся и уверенным шагом направился к двери.

Интересно, как именно он собрался исправлять мою сломанную душу?

После его ухода я еще некоторое время лежала пластом, терзаемая разочарованием и болью. И сама не понимая, почему меня все никак не отпустит. Почему из-за какого-то, пусть и красивого, парня, которому я и верила-то лишь пару часов, меня выбросило обратно в состояние, схожее с тем, что было, когда не стало родителей. И мне не хотелось ни есть, ни пить, ни двигаться. Тогда у меня был брат, который вытащил меня из этой пропасти, хоть и не смог излечить до конца. Сейчас… Я машинально оглянулась на дверь. Сейчас у меня есть Эд. Парень, который при необходимости будет тащить меня силой, даже если я буду упираться, кусаться и брыкаться.

Расшатанная психика тут же предположила, что и Эд может мне врать. Предположила, но не нашла аргументов. Зачем? Этот парень пришел ко мне сам, прицепился, как репей, и отцепить его не случилось никакой возможности. Да, Нейтан тоже пришел сам, пристал намертво, но там всегда была Тэсс. Я просто была достаточно глупа, чтобы видя ее, позволить себе влюбиться.

Хотя кого я обманываю? Ничего я себе не позволяла, оно все само, совершенно без спроса, не обращая внимания на факты и логику. И сдавалось мне, что я полюбила бы его даже без всех этих приставаний-поцелуев-признаний, даже если бы он ни разу не глянул в мою сторону. Просто на это ушло бы больше времени. И не было бы так больно, потому что я изначально не предполагала бы даже вероятности взаимности. Но все случилось именно так. Возможно, так и должно было быть, возможно, так написано в книге моей жизни и я бы все равно никуда не делась от этой боли. Но легче мне от этого не становилось.

— Ты очень непослушная девочка, — констатировал стоящий рядом Эд.

Я вздрогнула. Погрузившись в собственные переживания и душевные метания, я не заметила, как пролетело время и когда он вернулся. И от неожиданности никакие слова на ум не приходили, поэтому мне оставалось только таращиться на него из-под своего пледа и пытаться предугадать, что он будет делать дальше.

Парень тем временем окинул меня задумчивым взглядом, изрек «Нет, так дело не пойдет», с шелестом поставил пакеты с покупками на пол и, с серьезным видом обойдя диван, принялся вручную отправлять мня в ванную. Я попыталась упираться, строя из себя оскорбленную в лучших чувствах, но это не помогло — он банально был сильнее. Поэтому не прошло и минуты, как я была крайне наглым образом доставлена в пункт назначения.

— И учти, — с непоколебимым видом сообщил стоящий на пороге парень. — Если ты не пошевелишься, я самолично тебя вымою, вот этими вот руками.

После чего продемонстрировал мне упомянутые руки и со стуком захлопнул дверь. Не удивлюсь, если он дополнительно подпер ее с той стороны собой.

Оценив угрозу и степень серьезности, с которой она была произнесена, я включила горячую воду и принялась стаскивать с себя одежду. Эд все же не брат, нужно иметь хоть какое-то приличие.

Пока ванна нагревалась, а я снова выпутывала из свитера забытую в волосах заколку, дверь за моей спиной открылась. В уверенности, что ее подпирают с той стороны, я даже не подумала запереться, как приличная девушка, потому даже не успела особо среагировать, только выглянула в свесившийся впереди ворот полуснятого свитера.

В приоткрытую сантиметров на десять створку просунулась рука со свертком, с точностью киборга положила свою ношу на стоящую возле двери тумбочку и скрылась, втянувшись обратно за границу видимости.

— Одежда, — сообщил Эд, снова закрыв створку, и, запнувшись, добавил: — Я брал не глядя.

Я с минуту посверлила взглядом принесенное, с запозданием опознав в свертке свой свитер и брюки. С еще большим трудом до меня дошел смысл «не глядя» — из рулона вещей выглядывал кружевной уголок нижнего белья.

В темноте старательно опутывавшего меня безразличия шевельнулся росток смущения. Задумчиво покопошился и решительно залил мои щеки краской. Вот же ж зараза заботливая, вообще никаких тормозов нет!

Душ я принимала недолго, побоявшись забыться и остаться под теплыми струями в прострации, пока Эд не придет выполнять свои угрозы. Волосы просто хорошо протерла полотенцем, оставив спадать на плечи потемневшими локонами-волнами. Натянула предоставленный мягкий свитер и домашние, немного потертые брюки, немного подумав, через «не хочу» почистила зубы и пришла к выводу, что с друга хватит и такого марафета. Засим и вышла, пока он не начал тарабанить и вопрошать, а не утопилась ли я там часом с горя.

У двери его неожиданно небыло, зато нашелся на кухне. До ряби в глазах активный и извечно довольный жизнью. За время моего отсутствия, парень разогрел суп, пожарил явно купленные в магазине блинчики с неизвестной мне начинкой, заварил чай и расставил это все на столе на двоих, дополнив аж пятью плитками шоколада разных мастей.

— Садись, — он кивнул на пустующий стул напротив себя. — Ешь, пей, чем богаты, угощайся, — и, пока я в раздумьях стояла в пороге, пытаясь решить, стоит ли согласиться или признаться, что ничего мне не хочется, добавил уже безапелляционным тоном: — Это не просьба. Не сядешь сама, буду кормить с ложки. Тебе еще лекарства пить, а там первоочередные как раз после еды принимаются.

Я оценила его тон, взгляд, которым он меня сверлил, общий вид и покорно села.

— Приятного аппетита, — строго припечатал парень, не мигая проследил, как я взяла ложку, набрала супа и отправила в рот, и только тогда принялся есть сам.

Наглый, рыжий маньяк. Настоящий друг.