Моему судье

* * *

Дата: Среда 5 мая 19.31

От кого: angelo@nirvana.it

Кому: rniogiudice@nirvaria.it

Тема: Я и мой мотоцикл

Мы с мотоциклом выехали из города и, сделав большой крюк, чтоб не показываться опять у Навильо-Гранде, выбрались на Виджеванезе. Я прикидывал, где меня возьмут. В Турине? В Казале? Наверняка раньше. Я бежал, но особой надежды уехать далеко у меня не было. Бежал, потому что так положено. Потому что какая-то часть меня возмущалась при мысли, что я кончу в тюрьме из-за типа вроде Джулиано Лаянки. Но инстинктивное бегство нечаянного убийцы длится недолго. По правде сказать, я даже не знал, куда податься, единственное, что пришло мне в голову, — бежать за границу. Ближе всего была Швейцария. Но там пограничники. Будь то Кьяссо или Аскона, Комо или Лаго-Маджоре — везде у меня потребуют документы. Им тут же сообщат, и меня задержат, это все равно что явка с повинной. Я твердил себе: сколько раз мне случалось ездить в Лугано без удостоверения личности и все обошлось, ни разу меня не проверяли. Я частенько забывал это самое удостоверение. Оставлял его дома, чтобы не потерять, а потом, когда оно могло понадобиться, его не было. И все же в тот вечер я решил не рисковать. Нет, только не Швейцария, — сказал я себе. И нацелился на Францию. Никакого тебе пограничного контроля, да здравствует Шенгенский договор, да здравствует объединенная Европа! А может, просто захотелось в последний раз увидеть Турин и долину Сузы. Интересно, на что похоже прощание? Уже давно я пробовал представить, что бы я сделал, узнай я, что неизлечимо болен и жить мне осталось всего два месяца. Наверное, сначала простился бы с друзьями — пригласил их на ужин и в конце, за десертом, взял бы слово, сказал бы им все и распрощался с ними. Потом я представлял себя в машине — наверху закреплены лыжи, это мой последний отпуск и я еду в горы, потому что, конечно, будет зима. Я говорил себе, что стал бы без конца спускаться по любимым трассам, самым трудным, самым живописным; катался бы с самого открытия до последнего мгновенья, когда сторож протягивает веревку и закрывает воротца, и у этой веревки стал бы упрашивать его, чтобы он позволил мне подняться на фуникулере последний раз, один-единственный, ну правда последний. Лыжи я, наверное, люблю больше всего на свете. А может, и нет, может, я так говорю для простоты. В своих бесконечных фантазиях я еще иногда представлял, что возьму двух проституток и попробую, как это заниматься любовью сразу с двумя женщинами. Но главное, думал, что растянул бы надолго вкус этого прощания, вкус, который, наверное, тот же, что и у жизни, только постепенно выдыхается и сходит на нет, как вкус жевательной резинки, когда жуешь ее слишком долго: слабее, еще слабее, а потом и вовсе исчезает, и тогда, значит, настает время уйти.

Вот видите, господин судья, какой у меня на редкость жизнерадостный нрав?

Об этом я думал, пока мы с мотоциклом путешествовали в сумраке Виджеванезе. Думал о прощании. Думал о Турине и о том, что больше, чем центра в стиле барокко, мне будет не хватать серых проспектов на небогатых окраинах, где я вырос. И потом мне недоставало бы гор, хотя горы есть повсюду. Я думал о прощании, словно Лючия[3] в лодке, чувствуя себя последним дураком.

На самом деле в тот вечер я думал и о многом другом. Знаете, господин судья, что езда на мотоцикле помогает думать? Ты как бы отделен от мира, особенно ночью. Вокруг тебя — ничего, только выхваченный фарами кусочек пространства, но если свет фар слабый, как у моего R-45, появляется чувство, что и под тобой тоже ничего нет, будто покачиваешься на черных волнах нефтяного моря. Внутри у тебя отдается вибрация мотора, вокруг шлема свистит воздух, и вот уже всякое лезет в голову.

Треццано, Виджевано, Мортара.

Я думал о том, как это я вдруг оказался здесь, на пути в Виджевано, убегаю в темноте, оставив позади себя труп, всего в нескольких десятках километров отсюда. Как случилось, что два года назад я был на самой вершине, а теперь качусь в пропасть?

Два года, господин судья. Два года назад, в апреле, как-то в пятницу, я впервые увидел Эннио Лаянку, отца Джулиано, в его офисе на улице Мандзони. И пока я ехал в темноте, перед глазами у меня стоял его кабинет, весь в коврах и картинах, а в ушах звучал наш разговор: я помнил каждое слово так ясно, будто только услышал, так же ясно, как помню сегодня.

О встрече мы договорились на предыдущей неделе. Он сам меня нашел.

«Мы не знакомы», — сказал он мне по телефону, после того как кто-то голосом порнозвезды объявил: «С вами хочет поговорить доктор Лаянка».

«Мы не знакомы, — начал он, — но вы наверняка слышали о моей фирме, «Мида Консалтинг», мы оказываем посреднические услуги. У меня есть к вам одно предложение».

Тон у него был ровный, без всяких модуляций, решительный, но мягкий, будто шлепок мокрым полотенцем.

В пятницу, как договорились, я в одиннадцать явился на улицу Мандзони. За это время я собрал информацию о «Мида Консалтинг», и все, кого я только ни спрашивал — консультант по финансовым вопросам, адвокат, поставщики, — сказали в один голос: в деловом мире это крупная величина.

«Доктор Лаянка примет вас немедленно».

Я тут же узнал голос порнозвезды, хотя серый костюм и низкие каблуки делали ее похожей на немку-гувернантку.

Мгновение спустя я был в кабинете Лаянки-старшего.

Не знаю почему, при виде его мне сразу вспомнился Микеле Синдона,[4] но потом я решил, что такие сравнения не к добру, и сосредоточился на беседе.

Он сразу перешел к сути, не то что я, вечно отклоняюсь от темы.

— Крупная иностранная финансовая компания поручила мне подготовить все условия для успешного начала ее деятельности на итальянском рынке через Интернет.

— Онлайн-трейдинг?

— Да, но в новой форме, нечто большее, чем существующие ныне в Италии предложения.

Я согласно кивнул, хотя ничего не понял, и он продолжил:

— Естественно, первая проблема, которую приходится решать в таких случаях, — это секретность и безопасность передачи данных. Фирма, которую я представляю, располагает собственной сетью…

Он походил скорей на старого заслуженного офицера, но о технических подробностях говорил как настоящий компьютерщик.

— …но у этой сети в Италии есть еще не защищенные ответвления, потому-то мы и подумали о вас.

— Да, я занимаюсь именно защитой, — ответил я, просто чтобы не молчать.

— Вот именно. И насколько мне известно, у нас вы лучший, ваша фирма — самая надежная. Разумеется, у компании, о которой мы говорим, имеются собственные специалисты, но для итальянского филиала они ищут кого-нибудь, кому хорошо знакома специфика страны.

Я подумал, отчего бы иностранной финансовой компании, у которой, несомненно, уже существует надежная система защиты, не использовать те же самые протоколы, вместо того чтобы гоняться за какими-то «местными особенностями». Но он продолжал:

— Вопрос не только в том, чтобы предотвратить несанкционированный доступ к счету клиента и обеспечить конфиденциальность. Речь не идет об обычном онлайновом банке. Здесь требуется обезопасить множество взаимосвязанных операций, автоматизированных трансакций и по крайней мере три года следить за эффективностью системы. Вы понимаете?

Нет, я не понимал, мне вообще так и не удалось многого понять. Я, например, не понимал, куда уходят мои деньги, что уж говорить о чужих трансакциях. Но, разумеется, ответил, что да, все, дескать, ясно.

Он вытащил папку из картона, похожего на ткань, черную папку с белой наклейкой в голубой рамочке. На ней было написано «Гоген». Я подумал, что для финансовой компании это неожиданно поэтическое название и что красками таитянских пейзажей им хочется расцветить сухие банковские операции. Потом бросил взгляд на другие черные папки, сложенные аккуратной стопкой на необъятном письменном столе, и прочел имена Сислея, Тернера, Делакруа: каждое досье носило имя какого-нибудь художника, и имена художников окутывали покровом тайны названия фирм, делами которых занималась «Мида Консалтинг».

Из папки «Гоген» он вынул бумагу и сказал:

— Вот бюджет на три года, выделенный на обеспечение информационной безопасности, фактически — на оплату вашей работы, отчетность не требуется.

Я подсчитал нули после семерки, которая шла сразу за знаком евро. Прикинул в уме, сколько выходит в лирах, потом пересчитал нули… знаете, как когда видишь на витрине какую-то вещь и не можешь сообразить, сколько она стоит. Я уже не чувствовал себя растерянным оттого, что не мог взять в толк, чего же от нас хотят: внезапно я понял, какая стратегия поможет нам защитить бизнес столь щедрых клиентов, а главное, знал — о чем бы нас ни попросили, за такие деньги мы это сделаем.

Я был на вершине, господин судья. Немногим более двух лет назад я был на вершине.

— Прочтите не торопясь это предварительное соглашение, — сказал мне Эннио Лаянка. — Мы увидимся снова здесь, у меня, на будущей неделе в четверг, в то же время. Вас устраивает?

— Я переговорю с моим компаньоном и сообщу вам, что мы решили.

Можно подумать, Марио стал бы возражать, можно подумать, он отказался бы от такого заказа. Я просто думал, что лучше не показывать нашу заинтересованность, нашу готовность принять предложение.

Казале, Трино-Верчеллезе, Кивассо.

До сих пор моему бегству практически ничто не препятствовало. Мне это казалось странным. Как ни странно, никто не подумал, что я заверну в Турин, как ни странно, никто не навел справок в автоинспекции, в отделе регистрации транспортных средств или где-нибудь еще и не обнаружил, что единственным транспортным средством, которое оставалось в моем распоряжении, был мой R-45. Странно, что нас с мотоциклом никто не искал.

Время от времени приходилось останавливаться, потому что болели колени, мышцы ног, копчик. Все у меня затекало, я мерз. Тогда я приставал где-нибудь у обочины, в укромном месте, разминался и ехал дальше.

Однажды мне пришлось заправиться. Я уже ехал по дороге, которая связывает городки у подножия туринского холма, — Сан-Раффаэле Чимена, Гассино, Сан-Мауро. Прямое шоссе, где полно автозаправок и почти всюду — самообслуживание. Я мог бы завернуть на первую попавшуюся, но каждый раз, сбавив скорость, проезжал мимо: слишком светло, слишком все на виду, слишком легкой добычей рискует стать спешившийся мотоциклист, который заправляется в полчетвертого утра. Наконец мне попалась заправка поплоше, освещенная не так ярко, как парадная гостиная. Автозаправка с одной-единственной неоновой лампой, которая к тому же мигала, и одной-единственной работавшей колонкой.

Бензобак у мотоцикла небольшой, господин судья. Минута — и готово. И вот как раз за эту минуту успела подъехать машина, темно-синяя «альфа».

И в ней четверо мужчин. Тот, что сидел рядом с водителем, и еще один из тех двоих, что сидели сзади, вышли и встали рядом с машиной, расставив ноги, массивные и крепкие, как колосс Родосский. Они смотрели на меня, и мои движения стали неловкими. Руки, в которых я сжимал насос, дрожали. Я думал, что этот насос, этот пистолет, как называют его в правилах пользования бензоколонкой, может заменить оружие. Можно облить их бензином и бросить горящую спичку. А потом сообразил, что спичек у меня нет, ведь я не курю. Ну и что с того: я чувствовал в себе готовность убивать. Вот это оказалось новостью: я убил и был способен убить еще.

Хватит минуты, чтоб залить полный бак, но сколько длится минута? Минута — это бесконечность, если поблизости стоят двое в сером и заглядывают под козырек твоего шлема, чтобы обнаружить испуганные глаза беглеца.

Бензин с шумом вырвался из бака, полился мне на штаны, на ботинки. Минута кончилась. Пока я прицеплял обратно пистолет, у меня из рук выскользнула крышка от бака и покатилась к стоящей машине. Я неуклюже бросился за ней, забавно дергая головой в шлеме. Крышка ударилась о колесо синей «альфы» и остановилась. Приблизившись, я заметил, что на приборной доске лежит жезл, какими пользуются полицейские, или карабинеры, или еще бог его знает кто.

Так и знал, подумал я. Так и знал, что меня схватят.

Больше я не успел ничего подумать, не хватило времени.

Один из мужчин в сером нагнулся.

Под распахнувшимся пиджаком я поискал глазами кобуру, там, где, судя по фильмам, ей положено находиться, — там она и оказалась.

Человек выпрямился и с непроницаемым видом протянул мне крышку.

Мгновение, господин судья, еще одно бесконечное мгновение — и меня и след простыл. В зеркале я видел, как синюю машину подогнали к колонке для заправки.

Кто он был, этот человек, оставшийся на заднем сиденье? Ваш коллега, господин судья? Что делать судье среди ночи в сопровождении охраны в Сан-Мауро?

После, когда впереди показались первые городские светофоры, мне стало страшно. Очень страшно.

Нет, испугался я не того, что меня найдут и арестуют.

Господин судья, я уже говорил вам, в тот момент арест оказался бы для меня в порядке вещей, стал бы самым естественным исходом.

Я боялся потому, что впервые размышлял как убийца.

С Джулиано Лаянкой все было по-другому. Там были ярость, ненависть, жестокость, озверение, месть, но никакого расчета. Но на этот раз — нет. На этот раз я готов был убить сознательно.

Господин судья, я убийца, готовый убить, и не знаю, верна ли ваша теория воскресного утра, не знаю, хочу ли я, чтобы меня остановили и чтобы это сделали именно вы. Знаю только, что, несмотря на все сведения, которые я вам сообщаю, вам не удастся меня арестовать, по крайней мере не раньше, чем я убью снова.