Могила на взморье

Глава 9

Пляж Кальтенхусена был усеян трупами. Харри бросилось в глаза то, что почти все гуляющие небрежно проходили мимо высушенных солнцем лоскутов морских водорослей, вскрытых раковин, до неузнаваемости разложившихся медуз, лежащих на спине, жуков, покоящихся на скелетах маленьких рыб, морских звезд с пустыми спинными панцирями, разбойничьего батальона муравьев на мертвом грызуне. Харри учился видеть смерть, повсюду находить ее, даже в идиллических декорациях захода солнца на Пёль. Жизнь означала смерть. Каждый день. Это правило применимо для каждого, но не каждый замечал ее. Только Харри. Иногда ему казалось, что он родился с осознанием бренности жизни или таким его сделала очень ранняя смерть отца. Его первые воспоминания были связаны с этим пляжем: правой рукой мать держала Маргрете, а левой его. Он смотрел вверх на ее доброе, застывшее лицо, замечая на нем жизненные заботы и упрямое, энергичное сопротивление ударам судьбы. Ее черные волосы, уложенные в строгий узел, скрепленный шпильками, казались ему благородным вызовом на бой, не позволяющим опускать руки. Еще он видел бывших друзей: Майка, Лею, Юлиана, Жаклин и Пьера. Под присмотром его матери они строили замки, снова разрушали их, хихикая, носились в волнах прилива, брызгали водой друг на друга, сорились и мирились.

Харри часто приходил сюда, чтобы вспомнить прошлое и хотя бы что-то найти. Хотя, находил ли? Нет. Воспоминания преследовали его. Просто не отпускали, заставляя идти на пляж, посещать дворец. Прошлое по-прежнему дарило ему счастливые мгновения и, окончательно выбивало почву из-под ног.

Дружба. Слово, которое постепенно превратилось в ложь. Он ненавидел его за это. Майк оказался королем лжецов, наихудшим предателем из всех. Но не только он. Все из их компании предали дружбу, либо потому что оставили ее в прошлом, потому что не хотели признавать, либо потому что просто покинули остров.

Каждый раз, когда его навещали подобные мысли, им овладевала ненависть, укутывая все в синий, ледяной туман, от которого замерзало его сердце. Он много лет страдал от приступов, когда в нем поднималась ненависть, но всегда мог ею управлять. С некоторых пор это стало получаться у него не так хорошо. Харри до сих пор никому не рассказывал об этом, даже Пьеру, которому доверял даже свои самые жуткие фантазии. Прежде всего он скрывал от врача, что эти его фантазии были о всей их компании. Всех их, даже свою сестру Маргрете, Харри бы с удовольствием повесил, убил бы…

Наступающий рассвет обеспечил ему достаточное прикрытие, чтобы приблизиться к дому Майка незаметно. На редкость уродливый земельный участок, с наполовину домом, наполовину бунгалом, выражающий манию величия хозяина в виде бассейна, зимнего сада, каминного зала и дополнительного сада на крыше. Харри никогда официально не был в новостройке, хотя Маргрете все подробно ему описала, конечно, только для того, чтобы утереть нос тем, чего добился Майк. Когда-то у них были одинаковые начальные условия, а сейчас один стал миллионером, а другой подсобным рабочим.

Сигнализация была, как обычно, выключена, значит, в доме кто-то был. Каждый вечер, по пятницам, Майк и Жаклин уезжали куда-нибудь поужинать, и дома оставался только сын Майка — Джереми.

Харри наблюдал за мальчиком через окно гостиной. Тот сидел перед телевизором, грыз чипсы и хлопья, запивая их колой и резко отвратительно смеялся, если кто-то пошло шутил в сериале. Харри искал сходство между Джереми и его отцом, когда тот был подростком. Как будто это было только вчера. Мужчина помнил о каждом этапе дружбы с Майком, помнил каждую черту его лица, помнил все прически, которые тот носил тогда, все кости, которые он сломал или вывихнул. Вероятно, он помнил детство Майка лучше, чем сам Майк.

Джереми был совсем другим, он был более худощавый и более подвижный. Если бы на спортивной тренировке набирали футбольную команду, наверное, он был бы одним из первых, кого бы взяли в команду. Волосы у него были светлее и длиннее чем у Майка. Как и многие, рожденные в новом тысячелетии мальчики, он носил украшения: несколько браслетов из ткани и кожи, а также ожерелье из разноцветных шнуров.

Харри открыл заднюю дверь дома Майка. Уже некоторое время назад он снял копию с ключа Маргрете. С тех пор мужчина проводил массу времени в доме своего врага. Для чего? На самом деле он не делал ничего особенного. Харри все осматривал, брал в руки некоторые вещи и даже однажды кое-что забрал с собой. Некоторые мелочи, несколько носков, например, элегантную шариковую ручку или очки для чтения Майка. Роясь в вещах Майка и отнимая у него то одно, то другое, Харри испытывал кратковременное чувство триумфа. Он хранил украденные вещи в своей комнате и иногда доставал их, чтобы потрогать и понюхать.

Он охотно задерживался в спальне Майка. Супруги спали отдельно. Иногда Харри садился на край кровати и читал журнал, который Майк оставлял накануне на ночном столике. От этого мужчина чувствовал себя лучше, потому что у него складывалось впечатление, что он получал обратно крохотную часть своего детства.

Тем не менее, этим вечером, Харри держал путь на кухню. Помещение было гораздо светлее, чем раньше и ультрасовременно оборудовано, хотя суть проектировки не изменилась.

Он осторожно открыл дверь холодильника и поискал продукты, которые предназначались исключительно для Майка. Наконец, Харри обнаружил упаковку колбасы к пиву. До чего-то подобного Жаклин дотрагивалась только кончиками пальцев, но Майк с детства любил эту колбасу и постоянно делал себе с ней бутерброды. Харри сунул кусочек себе в рот, а остальное спрятал в карман куртки. Маргрете время от времени тоже утаскивала что-нибудь из подвала Майка, бутылку вина или несколько банок консервов, но в отличие от краж Харри, делала это из чисто практических соображений и позже хвасталась дома этим так, как будто бы убила оленя.

Внезапно Харри услышал, как приближался Джереми. Покидать кухню было поздно, поэтому он спрятался за дверью подвала. Через щель мужчина наблюдал, как мальчик вывалил упаковку хлопьев в миску. Неожиданно сын Майка замер и Харри затаил дыхание. Заметил ли Джереми что-то, что показалось ему странным? Может быть, сквозняк? Или запах?

Мальчик вел себя в высшей степени странно. Он так напряженно рассматривал пакетик с арахисовыми орешками, как будто речь шла об увлекательном объекте для исследования. Джереми повертел его в руках, затем положил несколько орешков на столешницу и размельчил кулаком. Он подобрал крошки и положил их в ступку, где превратил в порошок. Харри не понимал, что тот делает, пока Джереми не достал банку чая из кухонного шкафа. Тайный наблюдатель затаил дыхание, на этот раз от удивления. Невероятно, что планировал сделать мальчик!

Чтобы убить Жаклин потребовался бы всего один орех. Харри почти забыл об этом за долгие годы, но у женщины была сильная аллергия, особенно на арахис. Ребенком у нее даже было несколько тяжелых приступов, анафилактические шоки, которые вполне могли закончиться летальным исходом.

Насколько же Джереми должен был ненавидеть свою мачеху, чтобы сделать нечто подобное.

Однако, тринадцатилетний подросток, кажется, боялся последнего шага. Когда дело дошло до того, чтобы высыпать крошки в чай, он помедлил и, наконец, убрал все на место. Со своей миской Джереми покинул кухню, чтобы продолжить смотреть телевизор дальше. До сих пор Харри едва замечал сына Майка. Теперь он почувствовал себя странным образом связанным с ним своей ненавистью — и своей неспособностью последовательно воплотить эту ненависть в жизнь. Может быть однажды…

Едва Харри вошел в свой родной дом, к нему бросилась Маргрете.

— Где ты был? Ты должен был присматривать за мамой! Ты вообще знаешь, что она мне уже все уши прожужжала? А ты даже не можешь побыть с ней один час. Это потому, что с тебя требуют слишком много? Тебе ведь не нужно ничего делать.

Харри прикрыл уши руками и побежал на верхний этаж в комнату, где в итоге не провел много времени. Он тихо подкрался к кровати матери, которая уже спала. Ее дыхание было странно тихим, как будто было вопросом времени, сколько потребуется минут прежде, чем она развалится на куски и скончается. На самом деле, дела уже давно обстояли так.

Когда-нибудь, никто точно не знал когда, ее дыхание остановится, но до тех пор она останется могущественной скалой на его жизненном пути, монолитом, мимо которого Харри просто не пройдет. Собственно говоря, смешно. Она лежала тут, худая и почти невесомая, с искусственным анусом, от которого немного пованивало, и хотя выглядела старой-престарой и немощной — картина беззащитности и страданий — но, по-прежнему, управляла его жизнью. С первого дня он мечтал завоевать ее уважение, но это никогда ему не удавалось. Она была образцом для подражания и в то же время призраком.

Родившись в тысяча девятьсот двадцать восьмом году, она пережила войну, две диктатуры и капитализм, похоронила мужа и всех последующих претендентов на эту роль, вырастила двоих детей, в исправности содержала дом и безропотно выносила все заботы. Ее цепкий характер вместе с жизненной способностью вызывал у него некоторый страх. Харри же нечего было предъявить, кроме поражений, отступлений, разводов, постоянных потерь, которые, к счастью, заканчивались без последствий.

Не раз он сам себе задавал вопрос, как бы сложилась его жизнь без матери, без стремления завоевать ее признание, но еще никогда Харри не задумывался об этом так глубоко, как сегодня вечером. Несомненно, это было связано с дневными переживаниями, под действием которых мужчина все еще находился. Смерть сопровождала его путь с утра до вечера, сначала на работе, где он хоронил женщину одного возраста с его матерью. В полдень Харри переехал Майка, даже если это и случилось в его фантазиях. Пьера, этого жалкого труса, который ежедневно прогибался перед Майком, он бы еще сегодня придушил, когда тот хотел его госпитализировать. На пляже мужчина видел бессчетное множество трупов животных, и, в конце концов, увидел, как подросток некоторое время размышлял о том, как убить человека.

Харри гневался на всех тех, кто его презирал или жалел, но и к себе он испытывал отвращение, потому что ему ничего не удавалось. Вот и сегодня мужчина снова потерпел неизбежную неудачу, как убийца или как кто-то, пытающийся им не быть.

Именно мать и никто другой изначально сделала его таким, каким он являлся сейчас. В детстве мать никогда ничего не требовала от него, и все делала сама: рубила дрова, полола сорняки, мыла полы, даже убирала в его комнате… Она всегда сама залезала на лестницу и велела Маргрете ее держать. Она никогда не просила его ни о чем, во всяком случае, ничего не требовала.

— Принеси нам из булочной пять булочек, но не позволяй себя обмануть.

Позже, после падения стены, она ему посоветовала:

— Держись Майка, он потащит тебя за собой.

Мать Харри была демоном его жизни. Глупо было только то, что он любил ее. Все было бы гораздо проще, если бы он мог ее ненавидеть или забыть.

Подушка, которая неожиданно оказалась у него в руках, была белой, чистой и пахла свежестью. Будет ли это последним запахом, который его мать почувствует перед смертью? Не будет ли такая душистая смерть слишком милосердной?

Сантиметр за сантиметром он приближал подушку к ее лицу, до тех пор пока не почувствовал на своих ладонях мягкость и теплоту ее кожи. Когда он прижал подушку к лицу Эдит, на его глазах выступили слезы, и чем отчаяннее она сопротивлялась своими тонкими руками, тем сильнее он плакал. Но к его отчаянию, она не уворачивалась.

Он надавил сильнее. И держал, держал, держал…

Мысленно он видел женщину с побережья, любящую печь пироги, труженицу, домохозяйку, которая засучивала рукава перед горой грязной посуды. Мать, которая всегда любила его, но никогда не обращала на него внимание; мать, которая уделяла все свое внимание его сестре Маргрете, но при этом никогда не любила ее. Даже когда сопротивление Эдит было уже давно сломлено, и ее дыхание остановилось, он продолжал прижимать подушку к ее лицу. В лунном свете его поведение не казалось страшным, скорее его можно было назвать милосердным.

Когда он, наконец, снова приподнял подушку, то нашел там этому подтверждение — его мать выглядела абсолютно умиротворенной. Следовательно, смерть хорошее место и огромное утешение. В конце концов, может быть, христианские церкви, утверждающие, что те, кто страдает на земле, попадут на небо, правы?

Он закрыл глаза и с минуту вслушивался в чудесную тишину, которую не нарушало ни слова.

— Харри?

Мужчина вздрогнул и посмотрел вниз, на кровать. Эдит смотрела на него уставшими глазами.

— Харри, что ты здесь стоишь? Где ты так долго бродил? — пробормотала она, как будто он снова был мальчиком. — А, не важно. Иди спать. Дай мне поспать, ладно?

Подушка, которую он намеревался прижать к лицу матери, исчезла. Смерть Эдит снова откладывалась.

Харри вышел из комнаты и выбежал из дома, чтобы бежать сквозь ночь, во дворец, во дворец желаний. Возможно, он найдет там силу, и все его идеи воплотятся в жизнь.