Могила в подарок

Глава двадцать вторая

Все больничные помещения похожи друг на друга. Все они окрашены в приглушенные, казенные тона, все углы в них по возможности скруглены, что должно по идее создавать уют, но не создает. И пахнет в них тоже одинаково: на четверть антисептиками, на четверть холодным безразличием, на четверть ожиданием и, наконец, на последнюю четверть – неприкрытым страхом.

Черити увезли от нас сразу; Майкл ушел за ней. При всей своей застенчивости я полез в голову очереди. Пришлось, правда, извиниться перед пятилетней девочкой со сломанной рукой. Типа, извини, детка. Черепно-мозговая травма круче простого перелома.

У врача, которая обследовала меня, на груди красовалась табличка: СИММОНС. Это была дама крепкого сложения, решительного вида, с седеющими волосами, резко контрастировавшими с ее смуглой кожей. Она уселась передо мной на табуретку и пригнулась ко мне, положив руки мне на виски. Руки были большие, теплые, сильные. Я закрыл глаза.

– Как вы себя чувствуете? – спросила она, опустив на мгновение руки и выкладывая на стол какие-то инструменты.

– Как будто какой-то сверхсилач швырнул меня об стену.

Она негромко усмехнулась.

– А точнее? Вам больно? Голова кружится? Тошнит?

– Да, нет, и да, немного.

– Вы ударились головой?

– Угу, – я почувствовал, как она протирает мне лоб холодной салфеткой, счищая с него кровь и слизь. Спасибо дождю, их осталось не так и много.

– М-мм... Так... Да, есть немного крови. Вы уверены, что это ваша?

Я открыл глаза и удивленно уставился на нее.

– Моя? А чья же еще?

Тетка заломила бровь, и темные глаза ее подозрительно блеснули из-под очков.

– Скажите-ка, мистер... – она покосилась на карту, – Дрезден, – она нахмурилась и пристально уставилась на меня. – Гарри Дрезден? Чародей?

Я зажмурился. При том, что в «Желтых Страницах» я единственный чародей, меня никак нельзя назвать знаменитым. А если и можно, так только печально знаменитым. Так и так, мое имя мало что говорит обычному человеку.

– Ага. Это я.

Она нахмурилась сильнее.

– Ясно. Я слышала о вас.

– Чего-нибудь хорошее?

– Ну, не совсем, – она перекрестилась. – У вас на голове нет порезов или ссадин. Я не люблю шуток, мистер Дрезден. Там ждут люди, которым нужна моя помощь.

Я против воли разинул рот.

– Нет ссадин? – я же отчетливо помнил, какая здоровенная дырища была у меня в башке, и кровь из нее заливала мне глаза и попадала в рот. Я до сих пор ощущал ее вкус. Она, эта дырка, никуда не могла деться. А если делась, то куда?

Я прикинул возможный ответ и поежился. Крестная...

– Ни одной, – подтвердила она. – Разве что несколько старых, несколько месяцев как заживших.

– Это невозможно, – сказал я скорее себе, чем ей. – Этого просто не может быть.

Она посветила мне сначала в один глаз, потом в другой. Я вздрогнул. Она взглянула мне в глаза (чисто профессионально, отстраненно – о заглядывании в душу здесь речи не шло) и покачала головой.

– У вас такое же сотрясение, как из меня Вайнона Райдер. Вставайте с этой кушетки и убирайтесь из моего кабинета. И не забудьте по дороге к выходу оплатить осмотр, – она сунула мне в руку влажную салфетку. – Смыть весь этот маскарад можете сами, мистер Дрезден. У меня и без вас полно работы.

– Но...

– И не обращайтесь в травмопункт без реальной на то необходимости.

– Но я не...

Д-р Симмонс не стала дослушивать меня до конца. Она повернулась и направилась к следующему пациенту – маленькой девочке со сломанной рукой.

Я встал и, прихрамывая, добрел до туалета. Все мое лицо было покрыто разводами запекшейся крови. В основном она задержалась в складках и морщинах, отчего лицо мое казалось старше, этакой маской из крови. На лбу, примерно на дюйм ниже корней волос, прочертила кожу бледно-розовая черта. Кожа на ней казалась совсем нежной, и когда я случайно коснулся ее салфеткой, боль была такая, что я с трудом удержался от крика. И все-таки рана затянулась. Зажила.

Магия. Штучки моей крестной. Тот ее поцелуй в лоб заживил мою рану.

Если вы считаете, что мне полагалось бы радоваться такому исцелению, значит, вы плохо представляете себе все связанные с этим осложнения. Производить магические манипуляции непосредственно с человеческим телом сложно. Чертовски сложно. Повелевать энергией, как, скажем, делал я с помощью своего талисмана, или элементарными стихиями вроде огня или ветра – сущая ерунда по сравнению с тем, что требуется, чтобы хотя бы поменять кому-то цвет волос – тем более, чтобы заставить клетки по обе стороны травмы срастись.

Исцеление было мне предупреждением. Моя крестная обладала теперь властью надо мной не только в Небывальщине, но и на земле. Я заключил договор с феей и нарушил его. Это и дало ей такую власть, и она как бы ненароком продемонстрировала ее мне, наложив на меня сложное исцеляющее заклятие так, что я этого и не заметил.

Это пугало меня больше всего. Собственно, я и так знал, что Леа куда как круче меня – а что еще ожидать от создания, обладающего тысячелетними знаниями и опытом, рожденного, чтобы заниматься волшебством, как я был рожден, чтобы дышать. И все же, пока я оставался в реальном мире, у нее не имелось передо мной преимуществ. Наш мир был для нее заграницей – точно такой же, какой был ее мир для меня.

Был. Вот именно, что был.

Блин-тарарам.

Я сдался и не пытался удержать дрожь в пальцах, вытирая лицо. Черт, у меня имелись все основания бояться. Ну и еще, я промок под дождем до нитки и промерз до костей. Я смыл кровь и встал под электрофен. Мне пришлось с десяток раз шлепнуть по кнопке, пока тот заработал.

Я как раз повернул сопло вверх, на лицо, когда в туалет вошел Столлингз, а по пятам за ним – Рудольф. Вид у Столлингза был такой, словно он не спал со времени нашей последней встречи. Одежда измялась еще сильнее, седеющая шевелюра сделалась еще седее, а усы окраской почти сравнялись с синяками под глазами. Не глядя на меня, он подошел к раковине и плеснул на лицо холодной воды.

– Дрезден, – сказал он. – До нас дошел слух, что ты в больнице.

– Привет, Джон. Как там Мёрфи?

– Спит. Мы только недавно привезли ее сюда.

Я удивленно уставился на него.

– Бог мой. Что, уже утро?

– Солнце взошло минут двадцать назад, – он подошел к соседнему фену, и тот заработал с первого нажатия кнопки. – Она не просыпалась. Врачи спорят, в коме она или напичкана лекарствами.

– Вы объяснили им, что случилось?

Он хмыкнул.

– Ага. Я сказал им только, что чародей наложил на нее заклятие и погрузил в сон, – он покосился на меня. – Да, кстати, а когда она проснется?

Я покачал головой.

– Мое заклятие не продержится долго. Максимум пару дней. С каждым восходом солнца оно будет терять силу.

– А что случится потом?

– Она начнет визжать. Если только мне не удастся отыскать ту тварь, что напала на нее, и вычислить, как бороться с тем, что та успела сделать.

– Вот, значит, для чего тебе тетрадь Кравоса, – сказал Столлингз.

Я кивнул.

Он сунул руку в карман и достал оттуда тетрадь – небольшой пухлый блокнот, переплетенный в темную кожу. Блокнот был запаян в пластиковый пакет для вещественных доказательств. Я потянулся за ним, но Столлингз отвел руку.

– Слушай, Дрезден. Если ты дотронешься до этого, ты оставишь свои отпечатки. Частицы кожи. Всякие такие штуки. Так будет, если эта тетрадь не исчезнет.

Я недоуменно нахмурился.

– А в чем дело-то? Кравос сидит за решеткой, верно? Черт, мы ведь взяли его тепленьким на месте преступления. В тетради нет ничего круче этого, ведь правда?

Он поморщился.

– Если бы дело было только в следствии, не было бы никаких проблем.

– Что ты хочешь этим сказать?

Он покачал головой.

– Наше внутреннее дерьмо. Не буду выметать сор из избы. Но если ты возьмешь эту тетрадку, Дрезден, она должна исчезнуть.

– Отлично, – сказал я, снова протягивая руку. – Уже испарилась.

Он снова отодвинул руку.

– Я это совершенно серьезно, – буркнул он. – Обещай.

Что-то в его негромкой настойчивости тронуло меня.

– Олл райт, – сказал я. – Обещаю.

Мгновение он смотрел на тетрадь, потом сунул ее мне в руку.

– Да ладно, – сказал он. – Ты только Мёрфи помоги.

– Джон... – замялся я. – Эй, дружище. Если бы я не знал, что эта штука мне нужна... Что, вообще, происходит?

– Наши внутренние дела, – вздохнул Столлингз.

– Что, на Отдел снова покушаются? Им что, больше делать нечего? Сейчас-то им чего не нравится?

– Ничего, – соврал Столлингз и повернулся уходить.

– Джон, – окликнул я его. – Чего ты мне не рассказал?

Он оглянулся в дверях и поморщился.

– В деле Кравоса у них свой интерес. Это все, что я могу сказать. Да ты и сам об этом услышишь не сегодня – завтра. Сам все поймешь.

– Погоди, – сказал я. – Что-нибудь случилось с Кравосом?

– Мне пора идти, Гарри. Желаю удачи.

– Подожди, Столлингз...

Он вышел и закрыл дверь за собой. Я чертыхнулся и поспешил за ним, но он уже ушел. Я так и остался стоять в вестибюле, дрожа как мокрый щенок.

Черт подрал. Копы всегда держатся друг за друга – этакое особое, замкнутое братство. Они могут работать с тобой, но если ты не коп, они найдут миллион возможностей, по мелочам показывающим тебе, что ты чужак. Одна из таких мелочей – то, что тебя не посвящают в служебные тайны. Черт, что могло случиться с Кравосом? Наверняка что-то серьезное. Дьявол, а ведь Кошмар вполне мог слегка расквитаться с ним – пока он на воле. Что ж, если это так, поделом Кравосу.

Я постоял с минуту, пытаясь решить, что мне делать дальше. С собой у меня не было ни денег, ни машины, ни даже возможности найти что-то из этого.

Мне нужен был Майкл.

Я спросил дорогу и направился в родильное отделение. Несколько раз мне приходилось делать крюк, обходя все, что выглядело сложно устроенным или дорогим. Меньше всего мне хотелось вывести из строя искусственные легкие какого-нибудь старичка.

Я застал Майкла стоящим в коридоре. Волосы его просохли и торчали нелепыми прядями. Седины в них, казалось, прибавилось. Борода также имела не самый ухоженный вид. Глаза ввалились. Бутсы и джинсы были заляпаны грязью по колено. Пустые черные ножны от «Амораккиуса» болтались на плече.

Майкл стоял перед большим окном. За стеклом лежали в колыбельках-каталках лицом к зрителю ряды маленьких человечков. Я постоял немного рядом с Майклом, глядя на младенцев. Медсестра в палате подняла на нас взгляд, опустила и снова посмотрела на нас, на этот раз внимательнее. Потом поспешно вышла.

– Ага, – вдруг догадался я. – Эта сестра нас узнала. А я и не сообразил, что мы снова в больнице Кук-Каунти. И не узнал бы ее, когда бы не эта сестра.

– Там сейчас лечащий врач Черити.

– А... – глубокомысленно протянул я. – Ну... И как поживает самый младший Карпентер?

Майкл все молчал. У меня неприятно засосало под ложечкой, и я искоса посмотрел на него.

– Майкл?

– Роды оказались тяжелые, сложные, – устало ответил он. – Она простудилась и, возможно, еще отравилась чем-то. Воды отошли еще там, на кладбище. Боюсь, это все могло сказаться на ребенке.

Я молча слушал его, с каждым мгновением чувствуя себя все поганее.

– Им пришлось сделать кесарево сечение. Но... они опасаются, что будут последствия. Они полагают, она ушиблась животом. Они не знают, сможет ли она еще иметь детей.

– А ребенок?

Молчание.

– Майкл?

Он бросил взгляд на младенцев за стеклом.

– Врач сказал, если он протянет тридцать шесть часов, у него есть шанс выжить. Но он слабеет. Они делают все возможное, – он осекся, и по щекам его покатились слезы. – Слишком много осложнений. Осложнений...

Я поискал слова, чтобы утешить его хоть как-то, и не нашел. Проклятье... Мой и без того расстроенный желудок сжался от досады. Так не должно было случиться. Действуй я быстрее, или умнее, или вообще прими я другое решение, как знать, может, мне удалось бы уберечь Черити. Или хотя бы ребенка. Я положил руку Майклу на плечо и крепко сжал. Пусть хоть знает, что я здесь, с ним. Ничем другим я помочь все равно не мог.

Он перевел дыхание.

– Врач считает, что я бил ее. Что синяки у нее именно от этого. Вслух он, конечно, ничего не сказал, но...

– Но это же бред какой-то, – возмутился я. – Черт возьми, Майкл, ничего глупее я в жизни не слышал!

– Уж лучше это был я, Гарри, – горько произнес он, глядя на свое бледное отражение в стекле. – Будь я замешан во все это, демон не тронул бы ее, – он сжал кулаки с такой силой, что хрустнули суставы. – Он должен был напасть только на меня.

– А ведь вы правы, Майкл, – кивнул я. – Черт подери, вы правы.

Он подозрительно покосился на меня.

– О чем это вы?

Я нервно потер руки, пытаясь разложить по полочкам внезапно вспыхнувшие у меня в мозгу догадки.

– Эта тварь, за которой мы охотимся, ведь демон, верно? Точнее, дух демона, – санитар, толкавший мимо нас каталку, странно покосился на меня. Я улыбнулся ему, ощущая себя псих-психом. Он поспешил дальше.

– Ну? – согласился Майкл.

– Демоны, конечно, крутые ребята. Они опасны, они уродливы, но во многих отношениях тупы как пробка.

– Почему же?

– Нас, людей, им до конца не понять. Они знают еще, что такое похоть, или жадность, или жажда власти, но такие вещи, как самопожертвование или любовь, выше их понимания. Они им просто чужды и поэтому представляются им бессмысленными.

– Не понимаю, куда вы клоните.

– Помните, я говорил вам, что знаю, чего самого страшного он мог сделать с вами? С вашей семьей?

Лицо его потемнело, но он кивнул.

– Я знаю это, потому что я человек. Я знаю, каково это – заботиться о ком-то сильнее, чем о себе. А демоны не знают – особенно такие мордовороты, какие водятся с недоучками вроде Кравоса. И даже если бы демон и понимал, что больнее всего для вас будет, когда боль причинят кому-то из ваших близких, сомневаюсь, чтобы демон понимал, почему.

– То есть... То есть, вы хотите сказать, что у этого демона не было причин вредить моим жене и ребенку?

– Я хочу сказать, что одно не вяжется с другим. Если бы вопрос сводился к демону, мстящему людям, которые его убили, он бы просто переколошматил нас всех, и делу конец. Я сомневаюсь, что ему даже в голову могло бы прийти такое: ударить по тем, кто нам дорог – даже после того, что он украл мои знания о вас. Значит, тут мы имеем место с чем-то другим.

Глаза у Майкла чуть расширились.

– Выходит, Кошмар – просто орудие, – сказал он. – Кто-то другой использует его против нас.

– Кто-то, способный накладывать это заклятие-пытку с колючей проволокой, – напомнил я. – А мы тут гоняемся за орудием вместо того, чтобы искать руку, что его направляет.

– Кровь Господня! – выдохнул Майкл. В его устах эта фраза звучала почти ругательством. – Но кто это может быть?

– Не знаю, – покачал головой я. – Полагаю, это кто-то, имеющий счеты к нам обоим. Много ли у нас таких врагов?

Майкл нервным жестом провел рукавом по глазам.

– Ну, не знаю. Пожалуй, я настроил против себя едва ли не всех в этой стране.

– Чушь, – мрачно буркнул я. – Даже кое-кто из чародеев не возражал бы, если бы я свернул себе шею, упав с лестницы. Нет, не столько меня тревожит то, что я не знаю, кто на нас нападает, сколько кое-что другое.

– Что именно?

– Почему он с нами еще не разделался.

– Ну, возможно, он хотел сначала помучить нас. Это ведь месть, – он снова нахмурился. – А не может за всем этим стоять ваша крестная?

Я покачал головой.

– Не думаю. Она же фея. Они редко действуют так методично и последовательно. И уж чем-чем, а нетерпением они не отличаются. А эта гадина орудует каждую ночь, словно не в силах больше ждать.

Мгновение Майкл смотрел на меня молча.

– Гарри, – произнес он наконец. – Вы знаете, я не считаю себя вправе судить кого бы то либо.

– Я так понимаю, сейчас последует «но...»

Он кивнул.

– Но как вы спутались с кем-то вроде этой феи? Она ведь... нехорошая, Гарри. Многие феи просто чужды нам, но эта... злобная тварь. Ей доставляет удовольствие причинять боль.

– Верно, – согласился я. – Только это не я ее подцепил.

– А кто же?

Я пожал плечами.

– Полагаю, это моя мать. Она обладала магической силой. Отец никогда не был чародеем. Он не общался с тем миром.

– Не понимаю, зачем ей было делать это с ребенком.

Что-то внутри меня словно надломилось, и на глаза навернулись слезы. Я нахмурился. Только детских слез от детских обид мне еще не хватало.

– Не знаю, – сказал я. – Я знаю, что она общалась с разными людьми, в том числе и с не самыми лучшими. И другими существами тоже. Возможно, Леа была одной из ее союзниц.

– Леа... Это ведь сокращение от «Леанансидхе», верно?

– Угу. Вообще-то настоящего ее имени я не знаю. Она берет у смертных кровь и дает им в обмен вдохновение. Художникам, поэтам и всем прочим в этом роде. Отсюда у нее столько силы.

Майкл кивнул.

– Я слышал о ней. Эта ваша с ней сделка... В чем она заключалась?

Я мотнул головой.

– Это несущественно.

Что-то изменилось в Майкле, взгляд его сделался настойчивее, решительнее.

– Для меня это существенно, Гарри. Скажите мне.

Пару секунд я молча смотрел на младенцев, потом решился.

– Я был совсем еще мальчишкой. У меня вышел конфликт с моим старым наставником, Джастином. Он послал демона убить меня, и мне пришлось спасаться бегством. Я заключил сделку с Леа. Она дала мне сил победить Джастина в обмен на мою службу ей. На мое подданство.

– А вы ее обманули.

– Ну, в общем, да, – я тряхнул головой. – До сих пор она не слишком приставала ко мне с этим, да я и сам старался держаться от нее подальше. Обычно она не слишком лезет в людские дела.

Майкл машинально провел рукой по пустым ножнам «Амораккиуса».

– Однако она забрала меч.

Я поморщился.

– Да. Это моя ошибка. Если бы я не пытался использовать его не по делу...

– Откуда вам было знать? – возразил Майкл.

– Мог бы и догадаться, – мрачно буркнул я. – Не так уж это и трудно.

Майкл пожал плечами, хотя выражение его лица осталось подавленным.

– Что сделано, то сделано. Но я не знаю, много ли вам пользы от меня без меча.

– Мы обязательно добудем его обратно, – заверил я его. – Леа такая, она не утерпит – обязательно будет торговаться. Мы придумаем, как отобрать его у нее.

– Но на это уйдет время, – сказал Майкл, угрюмо пожав плечами. – Меч не останется в ее руках навечно. Господь этого не позволит. Но, возможно, это означает, что мой срок носить его завершился.

– Что это вы такое говорите? – не поверил я своим ушам.

– Возможно, это знак. Возможно, я больше не достоин служить Ему таким образом. Или просто это бремя переложено на плечи кому-то другому, – он поморщился, глядя на стекло, на младенцев. – Моя семья, Гарри. Возможно, мне пора стать полноценным отцом.

Ох, вот класс! Все, чего мне сейчас не хватало – это кризиса веры и отказа от карьеры Божьей Десницы. Мне нужно было, чтобы кто-то прикрывал меня с тыла и при этом привык иметь дело со сверхъестественным. С мечом или без, Майкл обладал здравой головой, и вера его сама по себе обладала некоторой силой. Он мог стать решающим аспектом, от которого зависело, лежать ли мне убитым или победить врага, кем бы он там ни был.

И потом, у него была тачка.

– Нам пора. Мы теряем время.

Он нахмурился.

– Я не могу. Я нужен здесь.

– Майкл, послушайте меня. С вашими детьми дома кто-нибудь есть?

– Да. Я успел позвонить сестре Черити. Она сменит отца Фортхилла, чтобы тот поспал хоть немного, а потом он вернется.

– Что вы еще можете сделать для Черити, находясь здесь?

Он покачал головой.

– Только молиться. Она сейчас отдыхает. Ее мать едет сюда.

– Очень хорошо. А нам надо работать.

– Вы хотите, чтобы я снова их бросил?

– Нет, не бросил. Но нам нужно найти того, кто стоит за Кошмаром, и разобраться с ним. Или с ними.

– Но, Гарри, что нам делать? Убить кого-то?

– Если придется. Блин-тарарам, Майкл, они ведь пытались убить вашего сына.

Лицо его потемнело, и я понял, что попал в цель: что он пойдет за мной хоть в Ад, чтобы разобраться с тем, кто покушался на его жену и ребенка. Я попал ему в самое больное место – и ненавидел себя за это. Ну, валяй, Гарри. Дергай людей за душевные струны словно гребаный кукловод...

Я помахал в воздухе тетрадкой.

– Думаю, мне удалось выйти на истинное имя Кошмара. Готов поспорить на что угодно, Кравос записал его в этой своей тетрадке. Если это так, я смогу установить контакт с Кошмаром и проследить поводок вплоть до того, кто его держит.

Майкл все смотрел на стекло, на младенцев за ним.

– Мне нужно, чтобы вы отвезли меня домой. У себя в лаборатории я смогу разобраться в происходящем, пока все не вышло из-под контроля еще сильнее. А тогда мы пойдем и все уладим.

Он промолчал.

– Майкл!

– Ладно, – тихо сказал он. – Идем.