Мои друзья и знакомые

Мой друг Малик и Закон Гор

Без каких-либо возражений верится рассказу о том, что нынче в Чечне основные сражения происходят вокруг врезок в нефтепроводы. Одно, что дело доходное, а моральных ограничений там нету ни у боевиков, ни у федералов, ни у обывателей А и то, что надежная охрана линейных объектов дело очень сложное, тем более, в горах, где видимость затрудена. Один мой знакомый попал под повторный призыв и капитаном отслужил еще полтора года в Сороковой армии. Роту в бой на зеленку он не водил, служил по специальности, как трубопроводчик. Там прямо от Аму-Дарьи были проложены полевые магистральные трубопроводы ПМТ-100. Я с такой штукой дело имел по Дальнему Востоку, где, слава Богу, душманов не было. Собирается это дело из отрезков алюминиевой или стальной стамиллиметровой трубы длиной метров по пять на соединении вроде байонетного, что в пожарных гидрантах. Вот было проложено три, кажется, нитки, с насосными по трассе, там качались бензин и танковая дизелька для ограниченного контингента, что помогал братскому афганскому народу в его тяжелой жизни.

Так он говорил, что по пустыне — никаких проблем, а где жилуха, там кошмар, каждый день загорания. Декханин, если нужны бензик, либо солярка для лампы, он что делает? Берет ручную дрель, сверлит в укромном от шурави месте отверстие и подставляет ведро. Набрал и к дальнейшей деятельности, забить дырку хоть деревянным чопиком, как я бы сделал — а зачем? Оно и течет, к вечеру натекает хорошая лужа, муджахеды в ту сторону гранату бросят — пылает до неба, коптит местность. Назавтра все по новой, типа вечного двигателя. На каждых же ста метрах солдатика не поставишь, это придется только на охране еще одну армию держать. Но бензовозами возить еще хуже, там и горючее потеряешь, и машину, да и бойцов благодарные афганцы пришибут.

У меня однако, эти чеченские сообщения о кражах из трубы вызвали, скорей, идиллические воспоминания о раннебрежневских годах. Сидим мы со старым институтским приятелем в чешской пивнушке, что в Парке Горького, пьем завезенный в тот день на нашу удачу "Старый Прамен" под шпикачки с рогликами и травим друг другу байки о боевых эпизодах за время разлуки. Дружок мой Малик в последние годы работает в газпромовской пусконаладке, так его рассказы имеют очень разбросанную привязку по географии, от Коми до Туркмении. А тут он добрался до славного города Гудермеса, где его бригада отлаживала контрольно-измерительные приборы на трассовой компрессорной магистрального газопровода. Черт его знает, может и привирает, я за полную достоверность собственных рассказов не поручусь — тем более за него. Но звучит славно, тем более, под пльзеньское.

Я в Гудермесе не бывал, да и вообще в Чечено-Ингушетии один Грозный и видел, а по маликову рассказу там рядом с компрессорной и вдоль трубы все сады, сады. В садах, естественно, домики, а в них население, по тем временам пока еще мирное. Вот, будто бы, один из аборигенов, смышленый старичок, пригляделся к монтажникам и пусконаладчикам, кто чем занят, приходит вечерком к бригадиру киповцев в вагончик и говорит:

— Нашальник, у вас в большой трубе газа мно-ого…

— Ну, есть, конечно, — отвечает мой дружок, но пока в ситуацию не въезжает — Вот как бы по твоей маленький желтый трубка немного газа ко мне в сад привести — Да ты что, бабай, не заболел часом? Как я тебе газ приведу?

— Вон, маленький желтый трубка, который твои малшики делают.

Аксакал-то оказался вполне не дурак, подтвердив устойчивую репутацию чеченцев, как самого сообразительного, наравне с лакцами, из горских народов. Во-первых, засек, что маликовы киповцы все время возятся с присоединенной к большой метровой трубе импульсной красномедной трубкой для передачи измерительного сигнала. Такая трубочка как Аллахом создана для того, чтоб сосать газ из магистрали. А во-вторых, ущучил, что бригадир — сам не Иван, а из нацменов-мусульман, что и воодушевило его насчет возможности найти общий язык.

Его, конечно, можно понять. Не напиться у воды — это даже и урусы считают за танталовы страдания. А тут живешь рядом с большой трубой, а когда газификацию садов сделают — один шайтан знает. А платить за сжиженный пропан рядом с потоком природного газа — и дорого, и обидно. Лучше заплатить конкретным людям за дырочку. Уфимский татарин, однако — не гордый сын Кавказа. Как и все советские люди любой национальности, он очень уж большого уважения к закону и госсобственности не имеет. Но и того, чтобы непрерывно пребывать в напряженных поисках, где что украсть, хоть по мелочи — этого тоже нету.

Это уже местный обычай, заветы предков, Закон Гор.

На мой поверхностный северный взгляд, именно эта, не только местная, но и общеближневосточная, даже, пожалуй, общесредиземноморская черта, и определяет образ жизни к юго-востоку от ж. д станции Ростов-Главный. Вместе, конечно, со специально балкано-кавказскими напряженным поддержанием щек в надутом состоянии (как это теперь научно называют, культура стыда в отличие от европейской культуры совести) и маниакальным перманентным интересом к национальной теме. Честно говоря, болезненный интерес, почти поголовный у кавказцев, к тому, кто — "какой нации", в наших уральских краях в ту пору проявлялся за пределами психиатрических стационаров и особо бдительных отделов кадров довольно слабо. Сейчас-то, конечно, кое-кто из обитателей коренных российских регионов вполне мог бы обучать темпераментных лиц неместной национальности на курсах повышения квалификации, как по части грабануть, что плохо лежит, так и по национально-озабоченному идиотизму. Но вообще, как кажется, эти вещи тогда, да и посейчас, распространялись как раз с южного направления… История тоже, как будто, учит, что очень многие болезни приходили на Русь именно с Юга, по тем же маршрутам, что и чума с холерой, а не с Запада, как нам в тысячу перьев объясняют сейчас специально обученные люди.

Вернемся на Гудермесскую КС. Пожурил мой приятель дедка за его рацуху, объяснил, что за незаконную врезку в пятидесятиатмосферную магистральную трубу можно свободно получить до семи лет, и предупредил, чтобы больше разговоров на эту тему не заводил, а то будут неприятности. И, с чувством выполненного долга по спасению старика от беды, уехал в Нефтекумск, готовить дело к переезду своей бригады после окончания работ на Гудермесской КС. Вернулся, закончили работу, подписали акты, обмыли с ребятами — и на новое место. Географические названия эти — Гудермес, Нефтекумск, Буденновск — в последующие десятилетия стали очень широкоизвестны благодаря предприимчивым внучатам смышленого аксакала. Но, на всякий случай, напомню, что новая площадка от старой километрах в двухстах, часа три по сравнительно приличной дороге. Вот по этой дороге пришлось через месяц ехать Малику на попутке после матерного звонка с предыдущей компрессорной. Оказалось так, что в кабинете начальника возник тот самый аксакал со словами:

— Нашальник, в твоей большой трубе совсем газа мало стало.

— А ты откуда знаешь?

— Ко мне в сад совсем плохо доходит. Раньше хорошо было — теперь плохо. Совсем слабо горит.

Что доходит, как доходит? Дед колется, что у него в саду проведен маленький желтый трубка, прямо до газовой плиты. Начальник на глазах начинает седеть. Сверление и отвод в магистрали — это, в любом случае, куча неприятностей — а если авария?

— Кто трубку проводил, где эта трубка?

— А вот те малшики, что три недели назад уехали. Хорошо горело, пока в большой трубе газа хватало, а вот теперь, когда в большой… Совсем плохо стало.

Звонят в Нефтекумск, находят там на заводе Малика, простым русским языком объясняют, что дела яман и чтобы приезжал быстрей паровоза. А пока мой приятель едет в недоумении и догадках о происшествии, дело начинает рассеиваться естественным способом.

Пришли в дедов сад — действительно, стоит плита, к плите подведена восьмерка-красномедка, но горит, честно сказать, слабенько, правильно аксакал недоволен. Начали копать вдоль подводящей трубки и, уже за забором, через дорогу выкопали зарытый в яме большой пропановый баллон. Ну вот, по нему-то, типа, как Кювье по костям, восстановили событие преступления. Получалось так, что после первого отъезда Малика в Нефтекумск, его орлы на четыре дня остались без бдительного бригадирского присмотра. Вот тут-то их и соблазнил коварный чечен, пообещав деньги и трехлитровую банку коньячного спирта. Насчет недопустимости врезки в магистраль они, конечно, тоже знали — но если мой приятель на этом тему закрыл, то у несколько одуревших от недопития и нехватки сговорчивых баб пролетариев заработала техническая мысль и в итоге дедку было сказано:

— Ладно. Волоки банку и двести рублей. Можешь покупать плитку, завтра вечером все сделаем. Подведем газ, пользуйся.

Оно и работало бы месяца полтора, пока они все улетели бы в практически недосягаемый Узбекистан на Мубарекский ГПЗ, если б обрадованный доступностью газа хозяин не стал эксплуатировать свою новинку в хвост и в гриву. Ну, от сердца отлегло. Приятель мой вернулся к своим бригадникам, собрал их и объявил:

— Значит, так! Кто главный — не спрашиваю. Если сейчас не вернете бабаю две сотни — менты спросят. Если надо, по личному делу проверят, у кого какие раньше ходки были. Если завтра не вернем.

Зная оратора, могу предположить, что главной проблемой для него было удержать в рамках лицевые мускулы, типа знаменитой подростковой задачи — наполнить приятелю карман, не засмеявшись. Но с пролетариатом расслабляться нельзя, это мы оба знаем, сами из таких.

Еще в студенческие годы оба впервые попали в этот мир на газопроводе "Бухара-Урал" и подсели на бесшабашную перелетную жизнь. " Мы с тобою, друг, монтажники, Вся наша жизнь — езда. Нас встречают и разлучают Стуком колес поезда".

На следующий день почтенный старец получил назад свои деньги и заново заправленный баллон с пропан-бутаном. Плюс разъяснение, что за взятку сажают по Кодексу обе стороны, и ту, которая — и ту, которой.

Дедок несколько удивился, но принял к сведению. Впрочем, чего-нибудь разумного от гяурских законов он все равно не ожидал. Соответственно, и про спирт не напоминал, тем более, что происхождение его вряд ли было совсем законным. На этом дело затихло, а принципиальных борцов за гласность и справедливость в ту пору в Гудермесе не водилось. Они и в Москве-то тогда, по большей части, встречались в Институте Сербского. Через год Малик Нурмухаметович из пусконаладки перешел работать в министерство, помощником министра. Я на такую работу без приговора народного суда не пошел бы, но он справлялся совсем неплохо. Во всяком случае, мужики-производственники не жаловались, говорили, что может когда и помочь в пробивании какого-нибудь нужного дела.

Бурные вихри Постперестройки понесли его так, что, пожалуй и покруче моего. Но нынче он, слава Богу, уже на отдыхе, живет в Турции на берегу Эгейского моря, почти каждый день отправляется на своем катере на рыбаку, хотя он-то лично больше любит мясо. Очень бы хотел к нему слетать, но я теперь сильно ограничен в передвижениях. А вот мой сын с женой и младшим моим внуком уже второе лето летает к нему из Цюриха. В общем, Малик теперь на заслуженном отдыхе. Он это действительно заслужил.