Неделя выдалась хуже некуда. Папа был сам не свой: молчаливый, серьёзный, с потерянным взглядом. Палома с Беатрис узнали о моей дружбе с Мартином и растрезвонили всем в школе, что у нас любовь. Мне было хорошо только в компании моих друзей-призраков, но я стала замечать последствия почти бессонных ночей: у меня появились тёмные круги под глазами, а как-то раз я и вовсе заснула на уроке. На следующий день позвонил школьный психолог и назначил беседу.
Мама вернулась домой угрюмая. Дело плохо. Вечером я услышала, как она пересказывает папе то, что ей сказал психолог. Она говорила шёпотом, но кое-какие фрагменты разговора я расслышала:
— У неё нет друзей… Ни одного… Над ней смеются… Рисунок жуткого пса, настоящего монстра… Она уснула на уроке… Что будем делать?
Случилось то, чего я больше всего боялась. Родители узнали правду о том, что в школе я была существом даже более странным, чем мой друг Рамон, зомби-пёс. Меньше всего я хотела проблем, поэтому перехватила инициативу. Надо было дать отпор хорошей историей. Включаю воображение!
— Палома пригласила меня в гости. Её папа встретит нас после школы, а потом подвезёт меня домой.
Глаза у мамы засияли.
— Вы с Паломой дружите? — удивлённо воскликнула она.
— Теперь да. Ещё два дня назад она смеялась надо мной, но сейчас перестала. Она очень милая. И Беатрис тоже. — Главное было себя не выдать. Слишком гладкая выходила история.
— Психолог сказал, тебе трудно заводить друзей. — В разговор вступил папа.
— Да, я же застенчивая. Но с тех пор, как мы с Мартином и Паломой подружились, дела пошли на лад.
— Психолог показал мне рисунок собаки, который ты сделала к уроку рисования. От него мурашки по коже. Психолог думает, этим рисунком ты хочешь сказать, что тебе на самом деле плохо в школе. — Портрет Рамона произвёл на маму неизгладимое впечатление.
— Я нарисовала эту собаку после того, как посмотрела тот фильм, «Синий ужас».
В фильме была точно такая собака. Я бы не стала обращать внимания на слова психолога. У него совсем нет чувства юмора, и он никогда не смеётся.
Мне удалось убедить родителей. Днём после занятий я вышла из школы и села на скамейку. Папа и мама думали, что я в гостях у Паломы, раньше восьми меня дома не ждали. Я озябла, но куда было податься? Мне непривычно ходить по городу одной. Только от дома до остановки и от остановки до школы. Иногда меня отправляли за хлебом или в киоск за журналом о мотоциклах для папы, но я ещё ни разу не бывала совсем одна и не знала, что делать.
Захотелось уйти куда-нибудь, чтобы мама не узнала правду. Она работала до полудня, и вполне возможно, что после работы могла пойти за покупками или заглянуть в салон красоты к своей подруге Нурии. Я могла столкнуться с ней на улице. Нельзя было рисковать. Утром, до занятий, я взяла у папы пять евро и нашла в его кошельке визитку, которую ему дали на новой работе. Там было написано: «Хавьер Гомес Торрес. Торговый представитель», а ниже значились адрес и телефон фирмы. Мне так понравилась находка, что я оставила её себе.
Тут-то я о ней и вспомнила. Вдруг мне сильно-пресильно захотелось посмотреть, где работает папа. Я знала, как добраться до офиса, — папа сам мне объяснил — и спустилась в метро. Раньше я никогда не ездила на метро одна, но это оказалось нетрудно. Проехав пять станций, я вышла, сверилась с картой, убедилась, что идти недалеко. Фирма располагалась в очень высоком и блестящем здании, из тех, у которых стёкла вместо стен. Интересно, сколько литров стеклоочистителя тратят на уборку такого здания? Я вгляделась в окна, как мне показалось, папиного офиса, но никого не увидела. В стёклах отражались вечер и огни других зданий, а что творилось внутри — не разглядеть.
Поняв, что шпионаж — это не моё, я решила прогуляться по ближайшим улицам, но старалась не уходить далеко от метро. И тут я увидела его. В неприглядном крохотном баре посетителям подавал кофе мой папа, одетый в клетчатую рубашку и джинсы.
Сперва я хотела зайти и потребовать объяснений, но передумала. Папа обманул маму, меня и бабушку, тут и прибавить нечего. Несмотря на обещание работать в той фирме и продавать стиральные машины, нарядившись в деловой костюм, ему совсем не хотелось это делать. Мне было всё равно, кем он работает, но я ужасно рассердилась на него за то, что он солгал маме и нарушил своё слово.
Я так разозлилась, что пошла дальше, не задумываясь, куда иду, а когда очнулась, поняла, что заблудилась. Страшно-то как! Можно было спросить дорогу к метро у кого-нибудь из прохожих, но на улице темнело, а я от волнения не могла сказать ни слова.
Вернулась прежняя Сандра-трусиха. Мысленно я позвала Рамона, Египтянку, Герду, Пиру, Лиру и Миру. Если они пришли ко мне той ночью, может, и сейчас выручат. Но никто не появился.
Было очень поздно, когда одна любезная дама спросила, не нужна ли мне помощь. Я ответила, что не нужна, и узнала у неё дорогу к метро. Она не просто объяснила мне, как пройти, она меня ещё и проводила. Её размеренная походка напомнила мне кого-то. Дойдя до станции, дама предложила проводить меня до дома, но я ответила, что это не обязательно, большое спасибо. Мы попрощались. Странно, но она не сказала «до свидания», только подмигнула мне. Я решила, что это одна из городских сумасшедших, и не стала придавать той встрече значения.
Когда я вернулась домой, началось что-то невообразимое. Мама перепугалась из-за того, что я долго не возвращаюсь, и позвонила родителям Паломы. Так она узнала правду, позвонила папе и даже бабушке, а та позвонила в полицию.
Стоило мне переступить порог, как мама бросилась меня обнимать и плакать, а бабушка ещё раз позвонила в полицию и сказала, что я дома и можно меня больше не искать. Папа закричал:
— Ты лгунья! Обманщица! — Он ругал меня таким тоном, что я не сдержалась и ответила:
— Сам ты обманщик! Я видела, что ты работаешь в баре! И вот ещё что: школа просто ужасная, а семья у нас — настоящий кошмар!
Я закрылась в комнате и стала ждать, пока утихнет буря. Папе пришлось признаться, что он уволился из той фирмы и нашёл работу в баре, и, хотя зарплата была меньше, ему там нравилось больше. Он не стал говорить об этом маме и бабушке, чтобы не расстраивать их, потому что они всё равно бы его не поняли. Всё это он говорил на повышенных тонах, очень сердитым голосом, но кричал не только он, а ещё и мама, и даже бабушка. Потом родители сказали ей, что переведут меня в другую школу, а она обиделась, и они ругались ещё несколько минут. В итоге бабушка уехала, не поцеловав меня, и воцарилась тишина.
В тот день я не ужинала.