Молчание матерей

Ей повезло, только и всего. В день, когда пропали три ее подруги, они собирались все вместе походить по распродажам в торговом центре «Лас-Мисьонес», но в последний момент Виолета отказалась: у нее поднялась температура, и сил выйти из дома не было. Свернувшись под пледом на диване, она представляла себе, как подруги бродят по магазинам и хохочут, жутко счастливые. Больше она никогда их не видела. Она оплакивала их, но нельзя сказать, что их исчезновение ее потрясло: женщины в Сьюдад-Хуаресе часто пропадали без следа. Виолета размышляла о капризах удачи, от которых судьба женщины зависит куда больше, чем от ее усилий и воли, когда несколько недель спустя одна из знакомых работниц на фабрике прошептала ей на ухо:

– Их нашли…

О том, живы они или нет, и речи не было.

– На холме Кристо-Негро. Их убили и выпотрошили…

Ломас-де-Полео, Лоте-Браво, Кристо-Негро – все это были пустыри, чьей-то злой волей обращенные в кладбища.

Три года назад Виолета поселилась в квартирке в районе Парахес-дель-Сур. Вместе с чемоданом она привезла в Сьюдад-Хуарес свою давнюю мечту – перебраться в Америку. Она оставила позади свое прошлое и парня-уголовника, который крал кошельки у зевак на рынках и террасах кафе, проникал в покосившиеся домишки в Экатепеке и вскрывал проволочной отмычкой автомобили. Он и Виолету пытался приобщить к своим занятиям. Такая жизнь была не для нее.

В двадцать один год Виолета была стройной блондинкой с медовыми глазами, за которые мужчины неустанно осыпали ее комплиментами. Она верила: ее ждет лучшее будущее.

Но ее внешность идеально соответствовала профилю жертвы. В демонстрации, организованной «Голосами без эха», общественной организацией родственников похищенных женщин, чтобы заставить федеральную полицию принять меры и положить конец убийствам, участвовали десятки девушек – таких же, как она. Но Виолета больше, чем в полицию, верила в судьбу, которая уберегла ее от похода по магазинам с подругами.

– Кем надо быть, чтоб сотворить такое? – произнес кто-то поблизости. – Даже сердца им вырезали.

– Мой парень читал, что одной раскроили череп и вынули мозг.

Виолета отошла, чтобы не услышать еще больше. Ей не хотелось вспоминать, как описывали тела ее подруг в газетах. После демонстрации девушки с фабрики отправились в бар на проспекте Висенте-Герреро, но Виолета, извинившись, отделилась от компании.

Сидя на скамейке в парке напротив собора Девы Гваделупской, она пыталась собраться с мыслями и представить себе, как окончит курсы программирования и – когда-нибудь – заживет в Америке.

Он сел рядом и улыбнулся ей:

– Вид у тебя нерадостный.

Он отпустил шутливый комплимент: как это, такая красотка – и грустит? Виолете польстило его внимание; она и сама не заметила, как рассказала ему все: и о подругах, убитых на холме Кристо-Негро, и о тоске, которая охватывала ее, будто лихорадка, стоило представить, какие страдания выпали им на долю.

– Вернуть твоих подруг я не могу, зато могу сделать так, чтоб ты несколько часов о них не думала.

Его звали Нестором. Ему было около тридцати, он был хорош собой, любезен и тепло улыбался ей. Они прогулялись по проспекту, зашли перекусить в ресторан (заплатил Нестор), он проводил ее до двери и распрощался, но в ближайшие дни они встретились еще не раз, и Виолета поняла: он не беден. Одежда от модных брендов, деньги из кармана льются рекой, пикап «форд-рейнджер». Правда, не самый огромный, но все же, глядя, как Виолета садится в машину рядом с Нестором, любая девушка хотела бы оказаться на ее месте.

Кое-кто из подруг предостерегал Виолету: ее новый поклонник мог оказаться котом. Так называли мужчин, которые влюбляли в себя молодых и красивых женщин, – в некотором смысле ее фигура и медовые глаза были скорее проклятием, чем даром, – а потом продавали их главарям наркокартелей. Но это не про Нестора, говорила она себе, он точно не кот; просто ей улыбнулась удача, невзлюбившая ее подруг; ею заинтересовался красивый и достойный мужчина. Он был добр к ней и предложил помощь, чтобы она могла уйти с макиладоры и посвятить время учебе, готовясь к будущей лучшей жизни. А еще позвал ее на несколько дней в Акапулько. Виолета представила себе отель на берегу моря, роскошные рестораны, прогулки в обнимку с Нестором – и решила не слушать ничьих предостережений, ведь ей сопутствовала удача.

– Я хорошо выгляжу?

– Ты всегда хорошо выглядишь, детка.

Они мчали по Панамериканскому шоссе; Нестор вел, а Виолета сидела рядом и нервно косилась на него. Они собирались поужинать и переночевать на ранчо Санта-Касильда, принадлежащем Альбертито Сеспедесу, которого Нестор называл своим крестным. А еще Нестор на него работал. Там будут важные люди, может, даже выступит какой-нибудь актер или музыкант. Такие вечеринки Виолета раньше видела только на страницах журналов.

– Ты никогда не рассказывал, чем вы занимаетесь.

– Крестный помогает людям получить, что им нужно. Даже самым влиятельным бывает нужна помощь дона Альбертито. Видишь ли, не все можно купить за деньги. Дон Альберто ценит меня, он сам стал звать меня крестником, и, конечно, он хочет с тобой познакомиться. Просто улыбайся и доверься мне.

Ранчо Санта-Касильда оказалось огромным. Некоторые гости прибыли на вертолетах или частных самолетах. В туалете женщины обсуждали, что на вечеринку, возможно, приедет Исмаэль «Эль-Майо» Самбада, после ареста Чапо Гусмана возглавивший картель Синалоа. А еще на ней будут члены семейства Тревиньо, того самого, что рулит картелем «Лос-Сетас».

Виолета мало знала о мире наркоторговли, и ей было не по себе от мысли, что Нестор имеет к нему отношение. Впрочем, она вроде бы видела среди гостей начальника секретариата общественной безопасности, так что, возможно, женщины в туалете все выдумали.

Дон Альбертито, приветливо улыбаясь, развлекал гостей. Ростом он был всего около метра шестидесяти, и все же его фигура внушала присутствующим почтение. Крупные мужчины рядом с ним казались робкими школьниками, столпившимися вокруг учителя, чтобы выразить ему свое восхищение. Нестор рассказал ей, что дон Альбертито кубинец, но живет в Мексике уже почти десять лет. Он был в белом костюме, оттенявшем смуглую кожу, а на шее у него висело множество ниток красных и белых бусин. Виолета видела: эти бусины завораживали гостей, словно бриллианты.

Вернувшись к Нестору, она хотела расспросить его об этих бусах, но тут оркестр заиграл ранчерас, и, когда возлюбленный увлек ее за собой на площадку для родео, напоминающую арену для корриды, вопрос замер у нее на губах. Они сделали круг по площадке; Нестор оказался прекрасным наездником, Виолета сидела позади него на крупе великолепной черной кобылы. Она ощутила на себе восхищенные, даже завистливые взгляды гостей, когда дон Альбертито подошел поздороваться с крестником.

– Какая красотка… Я давно хотел с тобой познакомиться. У меня есть для вас элеке, Нестор, не думайте, что я о вас забыл.

Казалось, дон Альбертито видит ее насквозь, видит даже то, чего не видит никто другой. Он отошел в сторону, чтобы спокойно побеседовать с Нестором. К вечеру гости стали разъезжаться. Лишь немногие избранные удостоились чести переночевать на ранчо Санта-Касильда.

– Что такое элеке? – спросила Виолета, когда Нестор вернулся к ней.

От толпы гостей, еще недавно кипевшей и бурлившей на ранчо, осталось порядка двадцати человек – крестники дона Альбертито, как объяснил Нестор. Среди них – секретарь общественной безопасности и Майо Самбада, окруженный какими-то людьми.

– Скоро узнаешь. Дон Альбертито сказал, что сегодня ночью тебя посвятит.

Нестор протянул правую ладонь и показал ей место между большим и указательным пальцами: там виднелись бледные царапины, по форме напоминавшие пару стрел и крест. Виолета и раньше обращала на них внимание, но не решалась спросить, что они означают.

К ним подошла женщина ростом почти метр восемьдесят и обратилась к Виолете:

– У тебя сейчас время месячных?

Виолета удивилась вопросу, и женщина пояснила:

– В эти дни в хижину заходить нельзя.

Виолета покачала головой и, взяв Нестора под руку, направилась вслед за другими гостями к небольшому домику, стоявшему поодаль от основного здания.

– Что там будет, Нестор?

– Дон Альбертито – бабалаво. Помнишь, я говорил тебе, что он помогает людям получить то, чего не купишь за деньги? Он разговаривает с Орунмила и видит прошлое, настоящее и будущее. Никто не сможет защитить тебя лучше его. Не зря все к нему обращаются – хотят, чтобы их защитили ориша. Они и тебя станут защищать после посвящения.

Виолета переступила порог хижины. Элеке, бабалаво, ориша, посвящение, Орунмила… Она не знала значения этих слов, знала лишь, что все это – атрибуты сантерии. Так называлась религия йоруба, привезенная то ли с Кубы, то ли с Гаити, то ли из Бразилии, которая смешалась с католической верой и с мексиканским культом Санта-Муэрте [1] . Виолета слышала рассказы о могуществе шаманов-сантерос и о ритуалах, с помощью которых они добиваются расположения африканских богов ориша. Теперь она поняла, почему все столь почтительны с доном Альбертито: судьба всех вошедших в эту хижину, освещенную лишь свечами, была в его руках.

Раздался барабанный бой, глухой, исступленный. В центре хижины, будто готовый извергнуться вулкан, бурлил медный котел. Наверное, в нем ароматные травы, сказала себе Виолета, но тут же ощутила запах – сладковато-гнилостный, напомнивший ей о днях, когда отец дома забивал свинью.

Она увидела дона Альбертито, тот возник среди дыма и пара словно по волшебству. Теперь на нем были лишь белые брюки, да бусы поблескивали на голой груди. Он с удовольствием посасывал сигару. Рядом с ним стояла женщина, которая спрашивала Виолету о месячных. Это юбона, объяснил Нестор, вторая крестная избранных, которые сегодня получат защиту ориша.

– Мойюгба Олодумаре Логе Ику..

Хриплый голос дона Альбертито смешивался с барабанным боем. От котла поднимался пар; удушливо чадили свечи. Виолете стало почти физически плохо. Нестор, должно быть, заметил это и с силой сжал ее локоть.

– Закрой глаза и дыши глубже.

В его голосе не было нежности, напротив: Виолета впервые услышала в нем угрозу и страх.

– В котле травы двадцати одного вида и элеке. Это защитные бусы, они уже неделю кипят там.

Юбона принялась палкой вытаскивать из котла и аккуратно раскладывать на циновке бусы. Дон Альбертито продолжал молиться; Виолета не знала этого языка, но его звучание вкупе с бесконечным барабанным боем наводило на мысли о чем-то первобытном, пришедшем из глубокой древности. Дон Альбертито произнес имя Ийями Ошоронги и заговорил о крови и о гармонии между ночью и днем, жизнью и смертью, которую поддерживает божество.

Мужчина лет шестидесяти опустился на колени перед циновкой и протянул правую руку. Дон Альбертито коснулся ее кончиком мачете; кровь закапала на нитку бус. Дон Альбертито надел бусы мужчине на шею. Так вот что такое посвящение. Виолета поняла: то же самое он проделает с ней, и тогда она станет одной из его крестниц, а Ийями Ошоронга поделится с ней своей силой.

Барабаны не умолкали. Виолете почудилось, что она поднялась в воздух и парит под потолком хижины. Может, ей подсыпали наркотики на вечеринке? Тени свечей превратились в чудовищ, и на стене за котлом ей привиделась огромная женщина с птичьими крыльями.

Юбона принесла второй котел и палкой выудила оттуда белесую желеобразную массу. Дон Альбертито взял ее в руки и поднес к лицу коленопреклоненного мужчины.

– Ты следующая, – прошептал Нестор.

Мужчина взял приношение и, ни секунды не колеблясь, вонзил зубы в странную субстанцию. Теперь Виолета смогла рассмотреть ее получше. Извилистые линии, как на огромном грецком орехе… Это был человеческий мозг!

У нее закружилась голова, она отшатнулась, а юбона тем временем доставала из второго котла новые приношения: два сердца и что-то бурое. Печень? Мужчина с трудом дожевал и наконец проглотил кусок.

– Не двигайся.

Голос Нестора с трудом пробивался сквозь барабанный бой и бормотанье дона Альбертито.

– Ана иба, иба ми има эйе, иба ми качечо…

На нее молниеносно обрушились воспоминания о подругах. Виолета словно летела с горки и видела их, радостно гуляющих по торговому центру «Лас-Мисьонес». А потом – их выпотрошенные тела, найденные на холме Кристо-Негро. «Им раскроили череп и вынули мозг». Юбона смотрела на Виолету, и дон Альбертито тоже. Она пройдет обряд посвящения. Органы ее подруг принесут ей благословение Ийями Ошоронги. Силу матери.

Виолета почувствовала рвотный позыв и, пытаясь сдержаться, пошатнулась и растянулась на полу. Ей хотелось выбежать из хижины, исчезнуть. Барабаны все не умолкали.

Ладонь Нестора, будто гарпун, впилась в ее запястье и рывком подняла на ноги. Виолета смотрела на него, дрожа и обливаясь потом.

– Это они?

– Это приношение. Ты что, не хочешь заручиться поддержкой Ийями Ошоронги?

Виолета разрыдалась, и все присутствующие столпились вокруг нее в полумраке, словно оголодавшие хищники. Барабаны стонали не умолкая. Виолета вновь увидела женщину с крыльями, парившую под потолком, а затем потеряла сознание.

– Я приду за тобой, – сказала ей на прощание тень Ийями Ошоронги.

Она приоткрыла глаза и выглянула в окно. Была ночь, «форд» несся на полной скорости по незнакомой трассе.

– Проснулась?

Виолета выпрямилась и обнаружила, что ее платье перепачкано рвотой. Ей хотелось знать, что произошло, как они уехали с ранчо Санта-Касильда, хотелось, чтобы Нестор утешил ее, прижав к груди, но вскоре она поняла: рядом с ней уже не тот человек, которого она знала.

– Ах ты, сука! Я взял тебя к дону Альбертито, дал возможность стать его крестницей, а ты что устроила?

Слезы жгли ей щеки.

– Это они. Их нашли на холме Кристо-Негро…

Нестор не дал ей договорить, наотмашь ударив по губам.

– Выпусти меня. Останови машину, дай я выйду!

Она больше никогда не вернется в свой район, Парахес-дель-Сур, и не уедет в Штаты, и не пройдет курсы программирования… Они ехали по направлению к аэропорту.

– «Девку в живых оставлять нельзя. Она присутствовала на ритуале в честь Ийями Ошоронги и молчать не будет. Пойдет в полицию или к журналистам, а я этого не хочу». Вот что мне сказал дон Альбертито, но я люблю тебя, поняла? Я думал, все пройдет хорошо, ты справишься, а теперь… Я знаю, как помочь тебе исчезнуть. Ты должна меня благодарить, потому что любой другой отвез бы тебя на Кристо-Негро…

Три часа спустя, в грязном платье, без багажа, но с сотней долларов, которую Нестор сунул ей в карман, Виолета села в самолет, отправлявшийся в Мадрид. Там, в аэропорту имени Адольфо Суареса, ее будут ждать партнеры Нестора, которые дадут ей фальшивые документы и устроят на работу в кафе, чтобы она могла остаться в Европе. Беспокоиться не о чем: они сами узнают ее и к ней подойдут.

– Я тебе жизнь спасаю, детка.

Перед тем как уйти, Нестор поцеловал ее – как раньше, с любовью. Он не стал рассказывать ей, что отвергнуть элеке – преступление. Что жаждущая отмщения тень Ийями Ошоронги будет преследовать ее всю оставшуюся жизнь. Что он спасал ее от смерти, но сам на ее месте предпочел бы выстрел промеж глаз.

«Где же моя удача?» – спрашивала себя Виолета, пока ее самолет летел над океаном.

Глава 1

Малютка сидела за столом. Взяв желтый карандаш и лист бумаги, она левой рукой загнула уголок и принялась резкими беспорядочными движениями заштриховывать лист, словно медиум в трансе, чьей рукой водит дух. Элена Бланко знала: прерывать девочку не стоит. Элена начала навещать ее в детском доме больше полугода назад и очень редко видела, чтобы Малютку захватило какое-то занятие. Обычно она спала, или лежала на полу в общей комнате в позе эмбриона, или сидела на стуле, уставившись в одну точку на противоположной стене, никак не реагируя на происходящее вокруг.

То, что Элена наблюдала сейчас, было исключением из правил и знаком, что состояние девочки потихоньку улучшается. Об этом свидетельствовало и многое другое. На ветвях в саду сидели птицы, и Малютка не пыталась, как раньше, приманить их, поймать и съесть, как дикая кошка. Ее организм уже не отторгал обычную пищу; она перестала яростно отбиваться, когда работницы детского дома прикасались к ней, и больше не кусала ни их, ни других детей. Элене хотелось научить ее целовать людей в знак нежности, но пока девочка отвергала любой физический контакт, любую ласку, даже от Элены. Единственным исключением стала Кошка, которая вечно дремала, свернувшись, у нее на коленях. Теплый взгляд, робкая улыбка – вот и все признаки расположения, достававшиеся на долю Элены за эти полгода. Большую часть времени Малютка, то есть Михаэла – Элена предпочитала обращаться к ней по имени, не используя прозвище, которое дали девочке на ферме, – проводила в собственном мире, и это пугало Элену, потому что мир, известный Михаэле, был адом.

Дом ужасов в Санта-Леонор, как окрестили его журналисты. Антон, больные обитатели этого дома, превратившие каждый день жизни ребенка в кошмар…

Лицо Михаэлы заливал октябрьский утренний свет, подчеркивая пушок на подбородке, прыщики, не до конца зажившие раны – когда девочку только привезли в детский дом, она постоянно билась о спинку кровати. И все же ее лицо было красивым, и Элена смотрела на нее с нежностью. Лист был почти заполнен желтыми штрихами, скоро ей понадобится новый, но Элена не даст ей его, пока Михаэла сама не попросит. Элене казалось, что она держит карандаш так же неловко, как когда-то ее сын. Хотя Михаэле скоро исполнялось девять, она выглядела младше, лет на пять – столько было Лукасу, когда он пропал.

Каждый раз, когда в мыслях Элены возникало имя сына, под ней словно разверзалась бездонная пропасть, огромная черная дыра, грозившая ее поглотить. Может, дело было в возрасте – Элене стукнуло пятьдесят один, а может, она просто устала, стараясь удержаться на плаву, но она чувствовала: силы у нее уже не те. Пора бы перестать сопротивляться и погрузиться в эту бездну.

Михаэла подняла взгляд на Элену. Просила еще лист бумаги? Элена медленно, чтобы не напугать, протянула его девочке. Та отреагировала неожиданно: схватила ее руку, прижалась к ней щекой и застыла в этой позе, будто прилегла на подушку. Инспектор подавила желание погладить ее по голове. Девочка-дикарка спала, положив голову ей на ладонь, – это было что-то новое. От каждого крошечного достижения Михаэлы вмиг, будто облака на ветру, рассеивались опустошенность и апатия, часто одолевавшие Элену.

Если бы Михаэла жила с ней, она бы шла на поправку быстрее, так сказала психолог. Но она же постоянно повторяла: «Ты понимаешь, какую ответственность на себя берешь?» – когда Элена подписывала очередную бумагу, чтобы взять Михаэлу к себе, а затем, если все пойдет хорошо, начать процесс удочерения. Как объяснить, что эта девочка даст Элене не меньше, чем она ей? Они, как половинки разбитой чашки, дополняли друг друга. Травмы Михаэлы были настолько глубокими, что врачи считали ее случай безнадежным. Кошмар, который ей пришлось пережить, ставил крест на формировании нормальных привязанностей и отношений с другими людьми. Чудовищное прошлое девочки отпугнуло бы любого потенциального опекуна. Но не Элену. Она лучше всех понимала страдания Михаэлы. Наверное, именно это понимание превратило возможность удочерения в необходимость. Обещание общего будущего, таинственное и хрупкое, как серебряный мостик, связало их с того самого дня, как Элена приняла судьбоносное решение.

Но процесс оформления опеки оказался небыстрым: помимо беспокойства сотрудников детского дома, ему мешали бюрократические препоны. Было бы проще, если Сарате согласился бы разделить с Эленой это испытание, но он и слышать не хотел о Михаэле. Ни разу к ней не зашел. Поначалу он еще выдумывал какие-то нелепые отговорки, но потом и от них отказался. Когда Элена заговаривала на эту тему, Сарате погружался в мрачное молчание. Элена знала: Малютка напоминала ему о том, чего он не смог сделать для Чески, и это причиняло ему боль. Да и ей тоже, но разве имели они право винить в случившемся Михаэлу? Разве девочка не была жертвой тех же безумцев? Нет, Анхеля наверняка грызло что-то еще, Элена в этом не сомневалась. Какая-то более глубокая рана, которую Сарате скрывал ото всех и которая отдаляла его не только от Михаэлы, но и от Элены.

Три-четыре раза в неделю Сарате оставался ночевать в квартире Элены на Пласа-Майор. Они ужинали, слушали музыку, занимались сексом, но с каждым разом все меньше разговаривали: слишком много запретных воспоминаний и скользких тем, в которые лучше не углубляться, разделяло их. Не в их привычках было устраивать скандалы, бить посуду и кидаться оскорблениями; их размолвки проходили без слов – невысказанные мысли, уклончивые взгляды.

Она ничего не рассказала Анхелю о Григоре Николеску, биологическом отце Михаэлы. Его удалось разыскать: он приехал в Мадрид через несколько недель после того, как Малютку поместили в детский дом. Сначала Николеску собирался забрать Михаэлу к себе, но, проведя несколько часов с девочкой, чьи повадки напоминали звериные, утратил решимость. Психологи объяснили ему, что жить с дочерью будет тяжело, и ей лучше провести некоторое время в детском доме, под наблюдением квалифицированных медиков. Григоре с радостью ухватился за этот предлог, прыгнул в автобус и отбыл назад в Румынию, пообещав оставаться на связи. Элена полагала, что отец больше не объявится в жизни Михаэлы и, несмотря на обещания, даже не станет ей звонить, но несколько месяцев спустя Алисия, соцработница, сказала, что Николеску звонил в детский дом и интересовался состоянием дочери.

– Думаешь, он правда за ней приедет?

Алисия разделяла сомнения Элены: кому захочется посвятить жизнь заботе об искалеченном ребенке?

И вот Малютка сидела, прижавшись щекой к тыльной стороне ее ладони. Только Элена могла спасти Михаэлу.

Элена вышла на осенний мороз. Октябрь принес с собой ледяной ветер, и по пути к «Ладе» она плотнее запахнула пальто. Сев в машину, включила обогреватель и радио. В новостях передавали одно и то же, а сама она, как лабораторная мышь, металась по лабиринту, откладывая неизбежное и отказываясь принимать решения. Разбираться с работой в отделе криминалистической аналитики, в отношениях с Сарате, с населенной призраками квартирой на Пласа-Майор.

Настырно зазвонил телефон. На экране высветилось имя Буэндиа и фото судмедэксперта, агента ОКА – румяного, с широкой улыбкой. Элена сделала этот снимок в баре на улице Баркильо, где они отмечали раскрытие очередного дела.

Пока Буэндиа делился с ней первыми полученными данными, Элена ощутила какой-то внутренний толчок. Неужели это дело позволит ей вырваться из заколдованного круга?

Глава 2

До того как рынок наркосбыта переместился в Каньяда-Реаль, главным центром наркоторговли в Мадриде был квартал Лас-Барранкилья в Вилья-де-Вальекасе, возле штрафной стоянки «Медиодия-2». В те времена три сотни метров до штрафной стоянки прозвали «дорогой страха». Водители молились, чтобы не заглохнуть по дороге: ведь вокруг ошивались больше пяти тысяч наркоманов!

Теперь здесь все изменилось: старые хибары снесли, территорию привели в порядок и начали возводить новый район, Вальдекаррос. Больше пятидесяти тысяч многоквартирных домов с гаражами, теннисными кортами и бассейнами – для тех, кому не удалось поселиться в Мадриде. Когда-нибудь исчезнет и «Медиодия-2», куда втиснули больше семи тысяч автомобилей (некоторые из них стоят там больше двух десятков лет; через один, говорят, проросло дерево). На ее месте тоже построят дома, бассейны и корты.

Сарате смотрел, как белый испанский мастиф опускает морду в контейнер с водой, который поставил для него дежурный охранник по имени Ромео. Пес жадно пил и отфыркивался, словно только что пересек пустыню.

– Он первый понял, что что-то не так. Кинулся к кузову, стал лаять как бешеный. А Каспер просто так лаять не будет! Я аж перепугался.

– А что владелец машины? Что он сказал, когда открыл кузов?

Краем глаза Сарате наблюдал за скорой: врачи приводили в чувство белого, как бумага, Сильверио Тенасаса. Полицейские, прибывшие на вызов первыми, сообщили Сарате, что сначала Тенасаса непрерывно рвало, а потом он потерял сознание, поэтому и пришлось вызвать скорую.

– Если он что-то и сказал, то я не слышал.

Охранник то и дело косился на бесконечные просторы автомобильной свалки, по которым курсировали полицейские машины и фургоны отдела криминалистики. Ощущение было такое, будто его дом захватили чужаки.

– Как долго простоял здесь фургон?

– Двенадцать дней. Я передал документы вашему коллеге. Фургон привезли с пустыря около Каньяда-Реаль. Нам и раньше приходилось забирать оттуда брошенные автомобили. Этот хоть не сожгли, как часто поступают с крадеными машинами, которые использовали для каких-то темных дел. Но, клянусь вам, когда его привезли, никакого запаха не было, я бы точно учуял. Ну, или Каспер.

К воротам свалки подъехала красная «Лада» Элены.

– Не вылезай.

Сарате сел рядом с ней и показал, куда ехать дальше. По обе стороны дороги тянулись вереницы ржавых внедорожников, полуразвалившихся трейлеров, грузовиков и автобусов, на боку которых еще виднелись рекламные слоганы. Madrid Bus Vision – гласила надпись на одном из них, двухэтажном, с открытой верхней палубой. Видимо, в лучшие времена он возил по городу туристов.

– Сильверио Тенасас, из Сеговии, уроженец Саукильо-де-Кабесас. Семнадцать дней назад у него украли фургон, белый «Ситроен С15». Сейчас такие уже не выпускают. Мог бы и порадоваться, вообще-то угонщик ему одолжение сделал. Через пять дней машину подобрал эвакуатор на пустыре возле Каньяда-Реаль и доставил сюда. Сегодня утром Сильверио приехал за ней из своей деревни, а там… Буэндиа ввел тебя в курс дела? Короче, Сильверио не был готов к тому, что увидел в кузове.

Навстречу им проехал фургон компании «Тедакс», занимающейся обезвреживанием взрывоопасных предметов. Элена поглядела ему вслед в зеркало заднего вида.

– Сначала они решили, что там может быть бомба, но после первого осмотра отмели эту идею. Начальник группы знаком с Буэндиа и… короче, он ему позвонил.

Элена остановилась возле автомобиля криминалистов. Им не пришлось окружать «ситроен» лентой – ограда с колючей проволокой неплохо защищала его от зевак. Фургон стоял с открытыми задними дверцами, будто разинув широкую пасть. Перед ним, как пчелы в улье, сновали техники и фотографы. К Элене подскочила женщина лет тридцати.

– Здесь нельзя парковаться. Вы откуда, из суда? Сдвигайтесь на обочину, я помогу. Нам тут нужен свободный проезд. Слышите? Давайте-давайте, тут нельзя стоять.

Она тараторила, не давая Элене вставить ни слова, поэтому та просто вытащила удостоверение. Девушка поправила круглые очки, прочла имя и должность Элены; ее скулы порозовели, на лице расцвела широкая улыбка. Из-за растрепанных каштановых кудрей она казалась девочкой-шалуньей.

– Очень приятно, инспектор. Меня зовут Мануэла Конте. Доктор Буэндиа мне… Я с ним работаю, вы, наверное, в курсе. Я вроде как его заместитель. Вы не могли бы вернуться в машину и немного отъехать? Здесь она мешает.

И опять улыбнулась – от уха до уха. Сарате тоже вылез из машины и направился к фургону.

– Ну правда, Буэндиа, неужели нельзя было найти кого-то посообразительнее?

– Мануэла, пускай машину отгонит кто-нибудь другой. Элена нужна мне здесь.

Элена передала ключи девушке, предварительно прошептав ей на ухо с нежностью, переходящей в угрозу: «Я эту машину очень люблю».

– У нее протокол в мозгу выжжен. – Буэндиа взял Элену под руку и повел к фургону, извиняясь за свою помощницу.

– А мне она понравилась, вроде соображает. Это ее ты прочишь на свое место?

– Если я в ближайшее время не перееду к морю, мне придется сидеть с внуками, а это, клянусь тебе, последнее, чем я хочу заниматься. Лучше удрать в Бенидорм и перебиваться на там фиш энд чипс, чем терпеть этих сопляков.

Элена резко остановилась: ей в нос ударил зловонный запах. Буэндиа протянул ей защитную маску. Криминалисты посторонились, пропуская инспектора к кузову.

– Судья вот-вот приедет для осмотра трупа, но я подумал, что тебе тоже будет интересно взглянуть.

Кто ты? Это первое, что пришло ей в голову. На лице покойника застыла гримаса боли – последнего, что он испытал в жизни. Неопрятная борода, запачканная кровью, как грязью; оскал, напомнивший Элене картину экспрессиониста Фрэнсиса Бэкона; казалось, последний выдох убитого стал криком. Глаза подернулись сероватой дымкой смерти, но остались открытыми и глядели – куда? Быть может, на того, кто совершил с ним такое. Мужчине было на вид около тридцати, может, чуть больше. Он был полностью раздет и привязан к металлическому стулу, самому обычному, из тех, что стоят на террасе любого бара; на ножках стула засохла кровь. Член убитого жалко болтался между расставленных ног. Прямо над ним начинался и тянулся до самой грудины длинный шов. Шов был грубый, тело окоченело, и стежки немного разошлись. Так вот почему вызвали «Тедакс». Что зашито у мертвеца внутри?

Судмедэксперт прочел этот вопрос во взгляде Элены.

– Его, очевидно, выпотрошили. Возможно, пока он был еще жив. И…

Буэндиа подтянул перчатки и залез в кузов, чтобы прощупать шов, пересекавший живот убитого. Он аккуратно раздвинул края раны и посветил внутрь фонариком. Элена различила бесформенную массу – груду органов? – но потом фонарик выхватил из темноты узнаваемые очертания. Ей показалось, что на абстрактном полотне проступил реалистический элемент, придав смысл всей композиции.

– Видишь?

Элена не смогла ответить, но да, она видела. Из темноты на нее смотрел крошечный полуприкрытый глаз, она различила припухшие веки, а под ними – белизну глазного яблока.

– Думаю, у него внутри плод.

Глава 3

Надо же было утром так неудачно одеться! Зеленое платье с принтом из черепов, джинсовка и мартинсы. Как в маскарадный костюм нарядилась! Весь день она чувствовала себя не в своей тарелке, ей хотелось съездить домой переодеться, но не получилось. Рейес с Ордуньо приехали на штрафную стоянку, когда осмотр трупа уже произвели. Элена попросила их отвезти домой владельца «ситроена» Сильверио Тенасаса, а заодно убедиться в его непричастности к убийству.

– Да если бы я знал, я бы в жизни не поехал его забирать. Я заявил о краже, все сделал как полагается…

Рейес с Сильверио сидели сзади. Лицо мужчины постепенно приобретало нормальный цвет, но он все еще нервничал. Было ясно, что мертвец из кузова еще долго будет являться ему в кошмарах. Рейес всю дорогу беседовала с Сильверио: хотела расположить его к себе, завоевать его доверие.

– Это неприятно, понимаю, но взгляните на снимок. Вы узнаете этого человека?

Сильверио метнул быстрый взгляд на фотографию трупа: широко распахнутые глаза и рот, лицо, освещенное вспышкой, от которой черты кажутся грубыми. Потом поправил ремень и уставился в точку на горизонте.

– Будет тошнить – скажите. Можем остановиться.

Ордуньо наблюдал за ними в зеркало заднего вида.

– Я в жизни не видел этого человека, – решительно заявил Сильверио.

– Где угнали фургон? Нам нужно знать точное место.

– Вы не скажете моей жене?

Двадцать минут спустя Ордуньо притормозил у клуба. Над дверью заведения, разместившегося в обшарпанном особняке, светилась красная неоновая вывеска: «Парадиз». В ночь, когда угнали его любимый фургон, Сильверио развлекался со шлюхами.

– Записей с камер наблюдения нет. Мы опросили проституток и персонал клуба, но, как и следовало ожидать, они говорят, что посторонних не видели, по машинам никто не шарил. По моей просьбе в клуб приедут криминалисты.

Элена молча читала отчет Ордуньо. На стеклянной стене переговорки висело множество фотографий фургона и погибшего мужчины, точнее, разных частей его тела: шов, пересекающий живот сверху донизу, скрюченные пальцы, вцепившиеся в металлический стул, а в центре – лицо. Рядом с этим снимком Элена приклеила белый стикер с вопросом, ответ на который им предстояло найти: кто этот человек?

– Криминалисты сняли отпечатки с руля и рычага переключения передач. На дверцах ничего обнаружить не удалось. Взяли образцы крови, волос и тканей. Работают со всем, что есть, но пока результатов нет. Личность жертвы не установлена, не говоря уже об убийце.

Сарате вяло просматривал предварительный отчет криминалистической экспертизы. Все взгляды устремились на Мануэлу, помощницу Буэндиа: оказавшись в центре внимания, она слегка встрепенулась и поправила очки жестом, который Рейес за этот день видела уже несколько раз.

– Моя очередь?

Марьяхо тихо фыркнула. С тех пор как Мануэла появилась в офисе на Баркильо, Марьяхо держалась с ней немного презрительно. Рейес полагала, что хорошо знает хакершу, и не помнила, чтобы прежде она с кем-нибудь так себя вела. Возможно, дело было не в том, что Марьяхо что-то имела против новенькой – просто ей очень не хотелось отпускать Буэндиа на пенсию, и таким способом она демонстрировала, как ей будет его не хватать.

– Твоя очередь. Но только если тебе есть что сказать, дорогуша. А если нет, лучше нам разойтись по домам и принять душ. Все это явно затягивается.

– Доктор Буэндиа заканчивает вскрытие, но кое-какие данные у нас уже есть. – Мануэла встала и подошла к стене с фотографиями, как школьница во время презентации. – Мужчина, примерно тридцати пяти лет. Предварительный осмотр показал: когда разрезали брюшную полость и вынимали органы, он был еще жив. Вы уже знаете, что его выпотрошили, точнее, извлекли печень, мочевой пузырь, толстый кишечник и часть тонкого. И вот что интересно: надрез сделан очень чисто, скорее всего, хирургическим инструментом. Кстати, и зашили его хирургической нитью. Но стежки очень неаккуратные. Органы могли просто-напросто вырвать, а шов вы видели. Это ужас какой-то, а не шов, он тут же разошелся. Конечно, шил не хирург.

Мануэла подняла взгляд от бумаг, которые держала в руке, и гордо улыбнулась.

– Буэндиа подтвердил, что внутри у него был мертвый плод?

Мануэла опустила бумаги на стол. Вопрос Элены явно ее взволновал. Она принялась рыться в пачке документов и наконец нашла фотографии, сделанные во время вскрытия, после того как Буэндиа вытащил плод. Мануэла прикрепила их на стекло, рядом с остальными.

– Двадцативосьминедельный плод, женского пола. Перед тем как его вложили в тело жертвы, он некоторое время был заморожен. Мы не сможем определить, как долго, но доктор Буэндиа даст приблизительную оценку. Пуповина оборвана: по-видимому, плод с силой выдернули из тела матери.

Всеобщая усталость сменилась подавленностью. В комнате повисла тяжелая тишина. Не было необходимости пояснять, что означали последние слова Мануэлы.

– Почему Буэндиа не пришел сам?

На этот раз Марьяхо не пыталась задеть новенькую; ее вопрос скорее напоминал крик о помощи. Чем больше страшных подробностей они узнавали, тем отчетливее понимали: без Буэндиа этот клубок не распутать.

– Он попросил меня передать вам эту информацию, пока заканчивает последние анализы.

– Значит, есть еще одна жертва. – Голос Элены, спокойный и уверенный, заполнил переговорную. – Мать этого ребенка. Судя по всему, она тоже мертва. Займешься этим, Марьяхо? Обзвони больницы, получи данные обо всех недавних абортах, хотя я не думаю, что этот был сделан в больнице.

– Кроме того, не факт, что он недавний. – Сарате стоял напротив стеклянной стены и рассматривал фотографию убитого, его лицо и глаза, подернутые мутной дымкой. – Мануэла ведь сказала, что плод был заморожен.

– Хорошо, скажем, все аборты за год. И свяжись с районными отделениями полиции. Еще мне нужен список невостребованных трупов.

– Могу посмотреть, кто прерывал наблюдение за течением беременности на сроке семь месяцев. Столько было плоду, когда его вырезали из тела матери.

Сарате снял со стены фотографию убитого и положил на стол перед собой.

– Что мы о нем знаем? Кроме того, что это мужчина тридцати пяти лет. Мануэла, нам нужны его имя и фамилия. С этого надо начинать: когда установим его личность, сможем разобраться и с матерью.

– Токсикологический анализ показал, что в организме убитого был скополамин. Вам известно, что это такое. Он вызывает спутанность сознания и позволяет преступнику полностью подчинить себе жертву. Помимо скополамина, мы также обнаружили у него в крови большое количество гидрохлорида метадона.

– Метадона? Так он был нариком? – Ордуньо покосился на фотографии: неаккуратная борода с проплешинами, спутанные каштановые волосы – стрижка ему не помешала бы. И все же это не было лицо наркомана.

– Или болел. Метадон часто прописывают людям, страдающим хроническими болями, – уточнила Марьяхо.

Мануэла откашлялась, словно учительница, готовая начать урок.

– Это маловероятно, Марьяхо. При хронических болях онкопациентам и не только им чаще назначают морфин или фентанил. Наличие в крови метадона скорее связано с наркоманией. При этом на теле жертвы не найдено свежих следов инъекций. Ноздри не расширены, что характерно для тех, кто нюхает. Поэтому мы, доктор Буэндиа и я, предполагаем, что он проходил реабилитацию от наркозависимости.

Мануэла понимала, что, возможно, только что на всю оставшуюся жизнь настроила против себя Марьяхо, но сдержаться не могла: искушение оспорить аргументы хакерши при помощи данных, полученных при осмотре трупа, было слишком велико, чтобы отказаться от этого удовольствия – даже ради дружеской атмосферы в коллективе.

– А может, он курил? Об этом ты не подумала? Ты застряла в фильмах из девяностых, вот что. Сейчас большинство торчков не колется, а курит; слишком многие погибли от иголок. – Не дожидаясь ответа Мануэлы, Марьяхо достала телефон и начала пролистывать записную книжку. – Почему бы тебе не отправиться в анатомичку и не притащить сюда за три оставшиеся волосины доктора Буэндиа? Это дело не для новичка.

От Элены не ускользнула растерянность Мануэлы: девушка не знала, должна ли она слушаться Марьяхо. Возможно, в университете она была одной из лучших студенток, но работа – совсем другое дело. Ничего, она научится. Элена вежливо указала Мануэле на стул. Тем временем Марьяхо громко возмущалась, что Буэндиа отключил телефон.

– Пока у нас нет других вариантов, будем считать, что он был наркоманом и проходил реабилитацию. Все мы знаем, что в этой версии есть слабые места: помимо того, о чем сказала Марьяхо, в базе данных нет его отпечатков. Рано или поздно почти каждый наркозависимый совершает преступление и попадает в базу. А у этого парня, получается, не было приводов. Ордуньо, Рейес! Отправляйтесь в пункты выдачи метадона при министерстве здравоохранения и расспросите сотрудников, вдруг кто-то его узнает.

Элена заметила, что Сарате смотрит в офис через стеклянную стену переговорки. Обернувшись, она увидела идущего к ним Буэндиа. Он не ответил на приветствие коллег, и Элена поняла: судмедэксперт принес дурные вести. Вид у него был до того усталый и мрачный, что Марьяхо воздержалась от комментариев в адрес его новой помощницы. Буэндиа окинул товарищей потухшим взглядом, задержал его на Элене и вручил ей свой короткий отчет.

– Я задержался, потому что решил срочно провести анализ ДНК. – Буэндиа сел за стол, придвинул к себе успевший остыть кофе Рейес и сделал глоток.

Элена листала отчет.

– Какова точность теста?

– Девяносто девять процентов. Этот парень… – Буэндиа указал на фото, которое Сарате оставил на столе. – Он был биологическим отцом плода.

Глава 4

– Подведем итоги. Убитый мог быть связан с наркоторговцами, мог быть наркоманом. Труп человека, в котором зашит его ребенок, – конечно же, своего рода послание.

Сарате пытался найти ответ на вопрос: зачем? Что заставило преступника пойти на такое? Они с Эленой шли к «Ладе», и их шаги гулко звучали на бетонной парковке на улице Баркильо. Чтобы понять мотивы преступника, нужно проникнуть в его больное сознание: каждый убийца творит собственную историю, подчиненную его извращенной логике. За время работы в ОКА Сарате пришлось расследовать множество страшных преступлений, и он знал: только расшифровав безумную логику убийцы, можно понять, откуда берется самая страшная жестокость, вплоть до каннибализма. Но пока до этого было далеко: они не установили даже личность погибшего, не говоря уже о матери, из чрева которой вырвали плод. Что толку строить предположения? Смутная тревога, которая преследовала Сарате после дела Санта-Леонор, усилилась, перерастая в настоящее беспокойство.

– Где ключи?

– Вроде положила в маленькое отделение.

Сарате рылся в сумке Элены. Она разговаривала по телефону с Рентеро и предлагала ему встретиться; обстоятельства, связанные с обнаружением трупа на свалке «Медиодия-2», нужно попытаться сохранить в тайне. Внимание журналистов наверняка привлекут жуткие детали; их будут обсуждать в новостях и утренних шоу, что, разумеется, затруднит работу ОКА. Чем меньше станет известно публике, тем больше шансов выйти на след убийцы.

– Да плевать мне, что у тебя встреча с главой полиции… Скажи Гальвесу, что у тебя срочное и важное дело. Нам надо поговорить.

Пока Элена спорила с Рентеро, пытаясь разрушить его светские планы, Сарате поставил сумку на капот машины и начал методично перебирать ее содержимое. Его удивило обилие ненужных вещей, которые Элена каждый день таскала с собой: помимо оружия, наручников и аптечки, где было все, от таблеток для улучшения пищеварения до миорелаксантов, он обнаружил сигареты и косметику, хотя Элена не красилась. Потом достал сложенный вдвое лист бумаги, исчерченный желтым карандашом. Это нельзя было назвать рисунком – просто бессмысленное сочетание линий. Сарате не стал задавать вопросов: и так догадался, кто автор этого произведения и почему оно хранится у Элены в сумке. Когда она подошла к нему, проклиная Рентеро и его отношение к работе, то увидела, что в одной руке Сарате держит ключи от машины, а в другой – заштрихованный листок.

– Еле нашел.

Сарате бросил ей ключи. Элена поймала их на лету.

– Ты ходила к ней, да? Ходила к Малютке? – Сарате помахал листком в воздухе. – Красота!

– Почему ты никогда не называешь ее по имени? Ее зовут Михаэла. И даже если тебе это кажется глупостью, для нее это большой прогресс. Если бы ты сам сходил…

– Нет, Элена. Не обижайся, что я с тобой не хожу. Но эта девочка – не наша головная боль.

Элена опустила взгляд. Как рассказать ему, что она начала оформлять опеку над Михаэлой? Необходимость признания нависала над ней дамокловым мечом.

– Ее отец недавно звонил в больницу. Григоре Николеску, помнишь? Румын-дальнобойщик. Сказал, если Михаэле станет лучше, он приедет и заберет ее.

– И отлично. Он ее отец, и девочка должна жить с ним.

– Ты правда думаешь, что он ее заберет? Да, Михаэле лучше, но она все еще в тяжелом состоянии. Невозможно за несколько месяцев забыть все, что ей пришлось пережить на ферме. Да и вообще… Зов крови, конечно, силен, но не настолько, чтобы взваливать на себя заботу о травмированном ребенке. Если он когда-нибудь и приедет, то ухватится за любой предлог, лишь бы отказаться от нее.

– Ты правда так считаешь? Или тебе хочется в это верить?

– Я хочу, чтобы Михаэле наконец повезло. После всего, что она перенесла, она этого заслуживает.

Сарате хмыкнул. Все хлопоты Элены, связанные с девочкой, он считал безумием, но ссориться не хотел. Отдал Элене сумку и отошел от машины.

– Ты куда? Нам нужно поговорить с Рентеро.

– Не нам, а тебе. Ты же у нас начальница. А я лучше пройдусь по Каньяда-Реаль. Фургон нашли там, вот и поспрашиваю, может, кто видел водителя.

Он даже не оглянулся. Элена сомневалась, что он сказал правду. Он не хуже ее знал, что жителей Каньяды бесполезно просить о содействии. От них не добьешься ничего, кроме пустых отговорок: «Не знаю», «Никого не видел», «Меня там не было»… Сарате просто избегал ее общества. Вот в кого они превращались: в пару, которая не выносит близости и не умеет говорить о том, что важно для обоих.

Проехав улицу Фердинанда IV и оставив позади аляповатое здание Главного общества авторов и издателей, Элена включила радио. Передавали песню Мины Маццини «Небо в комнате», давненько она ее не слышала. Голос Мины и знакомая мелодия перенесли ее в прошлое, на пару минут она снова стала той Эленой, что каждую ночь пропадала в караоке, а потом назначала свидания на парковке. Но сейчас из зеркала заднего вида на нее смотрела другая Элена: морщин вокруг глаз больше, но тьмы во взгляде меньше. Элена знала: частично она обязана этим превращением Михаэле. Она вспомнила, как девочка прижалась теплой щекой к ее ладони и как посмотрела на нее на прощание – пугливым робким взглядом, в котором вот уже несколько недель угадывалась просьба о помощи. Инспектор и сама не заметила, как Михаэла стала центром ее жизни. Но Элене это было по душе: она больше не хотела видеть в зеркале прежнюю версию себя.

В доме в Колонии-де-лос-Картерос Нино Браво пел «Ноэлию», и его голос заполнял всю гостиную. Сарате с банкой пива «Махоу» в руке молча наблюдал за Сальвадором Сантосом. Асенсьон, жена Сантоса, постоянно ставила ему песни. Она рассказала Сарате, что под «Ноэлию» они с мужем станцевали свой первый танец, и теперь она надеялась, что эта мелодия по-прежнему что-то значит для Сальвадора. Надежда была совершенно несбыточной, но Сарате решил не говорить об этом Асенсьон. Сидящий перед ним в коляске мужчина с болезнью Альцгеймера давно утратил способность ходить и разговаривать; скоро он даже не сможет переваривать пищу. И все же Сарате испытывал потребность иногда навещать своего наставника и второго отца. На стенах гостиной висели фотографии, напоминавшие о временах, когда Сальвадор Сантос был для Анхеля спасательным кругом, за который тот хватался в любой трудной ситуации. На выцветших поляроидных снимках Сантос выглядел полным сил и уверенным в себе. На некоторых фотографиях рядом с ним стоял Эухенио Сарате, его старый товарищ. Невыносимо было переводить взгляд со снимков на то, что осталось от Сантоса.

Сарате не поехал в Каньяда-Реаль: он и правда понимал, что в этом нет смысла. Сейчас ему нужно было просто посидеть в тишине рядом с Сантосом и выпить немного, чтобы притушить пламя, которое пылало у него в душе, грозя перекинуться на окружающих. В последнее время Сарате часто испытывал злость, даже ярость, и много думал о насилии. Однако ему не хотелось никого бить – пусть лучше бьют его. Драка в баре, облава, в конце концов, серьезная ссора с Эленой – сгодилось бы что угодно. Он никак не мог выкинуть это странное желание из головы, хоть и понимал, что это опасно, что нужно себя сдерживать. Поэтому и пришел навестить Сантоса.

Анхель рассказал ему, как разобрался с Антоном и Хулио, убийцами Чески. Сначала задавил Антона, владельца фермы ужасов, а потом, после аварии, куском стекла прирезал Хулио. Сальвадор Сантос мог ответить ему лишь молчанием: ни похвалы за то, что убил двух мерзавцев, не заслуживавших жизни, ни упрека за то, что преступил все мыслимые границы.

Сарате перевел взгляд на стену, точнее на фотографию Сальвадора и Эухенио, своего отца. Что сказал бы ему отец? Наверное, стал бы его стыдиться. Может, влепил бы ему пощечину или сдал полиции, чтобы преступник понес законное наказание.

На прощанье Сарате поцеловал Асенсьон. Он не стал возвращаться в ОКА. На автопилоте добрался до района Карабанчель, где работал в начале своей карьеры, зашел в бар «Ла-Реха», расположенный напротив отделения полиции, и взял пиво. Поздоровался с бывшими сослуживцами. Коста здорово располнел и лишился части волос. Смена у него только закончилась; они с Сарате устроились у барной стойки и со смехом стали вспоминать свои первые совместные дела.

Вот бы вернуться в те времена, снова стать тем амбициозным идеалистом! Сарате увидел в захватанном стекле стакана свое искаженное отражение. Неужели теперь это его настоящее лицо? Неужели, покончив с этими чудовищами, он стал одним из них? Может, честнее будет уйти из полиции, уйти от Элены? Перестать причинять другим боль…

Глава 5

– Какой же ты нудный, Ордуньо!

Он звал ее распутницей, она его – занудой. Они заехали к Рейес домой (она жила в одном из самых маленьких старых особнячков в Эль-Висо, но даже о таком никто из ее коллег-полицейских не мог и мечтать), потому что девушка хотела переодеться перед поездкой по центрам по работе с наркозависимыми. Пока Ордуньо с любопытством озирался – если у тебя такая куча денег, на фига тебе работать в полиции? – Рейес сняла зеленое платье с черепами и надела длинную юбку и шелковую рубашку. Спускаясь по лестнице, она на ходу застегивала пуговицы.

– Я думал, ты наденешь джинсы и футболку.

– Жутко нудный, и чем дальше, тем хуже.

Проходя мимо, она провела рукой по его щеке, и на секунду ему показалось, что сейчас она его поцелует. За ней тянулся сладковатый шлейф духов. Ордуньо уже узнавал его.

В Мадриде десять центров по работе с наркозависимыми. Они решили начать с Пуэнте-де-Вальекас, ближайшего к штрафной стоянке, где обнаружили труп. Оба понимали, что географический подход не обязательно принесет успех: ничто не мешало убийце уйти подальше от места, где он похитил свою жертву, – но откуда-то надо было начинать.

Они стояли возле регистратуры. Ордуньо все еще преследовал аромат духов Рейес, а она показывала сотруднице фотографию убитого, сделанную в морге. Узнать его на снимке было непросто: смерть исказила черты, стерла с лица живость и улыбку. Им не повезло ни в Пуэнте-де-Вальекас, ни в Канильехас, ни в Аргансуэле. Соцработники, взглянув на фотографию – на лицо, искаженное гримасой боли, и открытые глаза, в которых застыло невообразимое страдание, – отрицательно качали головой.

Во всех центрах полицейские действовали по одному сценарию: первым делом спрашивали, кто регистрирует новых пациентов и заполняет карты. В Вильяверде, услышав этот вопрос, их провели в кабинет Сильвии, которая работала здесь всего пять месяцев. Глядя на девушку, трудно было поверить, что она совершеннолетняя: выглядела она лет на пятнадцать-шестнадцать. Рейес показала фотографию.

– О господи…

Наконец-то. Сильвия непроизвольно взмахнула рукой. У нее перехватило дыхание. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя.

– Как его звали? – спросил Ордуньо.

– Херардо… Что произошло? Передоз?

– Почему ты решила, что передоз? Если он ходил к вам, значит, лечился?

Сильвия прикусила губу, размышляя, делиться ли с ними информацией.

– Избавиться от зависимости не так просто. Херардо частенько заглядывал к Бираму.

– Кто такой Бирам?

– А вы точно из полиции? В Вильяверде Бирама знают все, даже новички. Сенегалец, огромный, как шкаф. Он тут рулит наркосбытом. Для прикрытия держит барбершоп. Посторонние туда не суются. Так что случилось с Херардо?

Рейес опередила Ордуньо. Она не стала выкладывать Сильвии все обстоятельства гибели Херардо. Не вдаваясь в подробности, сообщила, что его нашли мертвым в фургоне. Он был без одежды и документов. Они полагают, что это убийство.

– У меня есть его карта… – Сильвия открыла ящик. – Но кому вздумалось его убивать? Он только начал возвращаться к нормальной жизни.

– Ты часто с ним разговаривала?

– Он был одним из немногих, с кем можно было поговорить. Отличался от остальных. Любил рассказывать о новоорлеанском джазе, представляете? Хорошо в нем разбирался. Такие тут нечасто появляются. Он производил впечатление… ну, не знаю. Человека с хорошим образованием. Такой вежливый… Вот.

Сильвия протянула Рейес досье Херардо. В нем была даже копия удостоверения личности.

– Что еще ты можешь о нем сказать?

– Очень скрытный. Тут многие любят распространяться о своей семье, о том, как все у них отлично складывалось, пока они не сели на иглу… Но только не Херардо. Он не был молчуном, просто никогда не рассказывал о себе, о своей жизни. В основном мы с ним говорили о джазе и о детективах. Он обожал Патрицию Хайсмит. Один раз даже принес мне книжку, не помню названия. Я не очень люблю читать.

– По тебе и не скажешь, – заметила Рейес.

В ответ Сильвия робко улыбнулась. Ордуньо спросил:

– Он всегда приходил один? Общался еще с кем-нибудь из центра? Есть тут кто-то, кто мог бы сообщить нам что-нибудь кроме того, что он любил книжки?

Сильвия подобралась на стуле, явно уязвленная саркастическим тоном Ордуньо, и ответила, что Херардо никого здесь не знал. Приходил, получал свою дозу метадона, заглядывал поболтать с ней и уходил. Даже занятия с психологом не посещал.

– «У меня все хорошо. Наконец-то у меня все хорошо, Сильвия, лучше не бывает», – вот что он мне сказал. Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, у него кто-то был. Поначалу он приходил жутко грязный, а в последнее время – в приличной чистой одежде, видимо, старался привести себя в порядок – ну, как мог…

– В разговорах с вами он не упоминал какую-нибудь женщину? – Рейес сделала попытку вернуть расположение Сильвии, утраченное после неловкого вмешательства Ордуньо.

– Ни разу. Но, знаете, это обычно заметно… Я такое всегда вижу.

– Он не говорил, что у него есть сын? Или будет?

– Херардо? – Сильвия наморщила лоб. – Нет, но однажды… Я видела, как он листал в библиотеке книгу. «Девять месяцев в раю: история перинатальной жизни» Альфреда Томатиса. Знаете такую? Это о беременности, своего рода классика.

Рейес и Ордуньо переглянулись. Пазл наконец начал складываться. Теперь нужно срочно пробить по базе Херардо Валеро Планаса. Ордуньо взглянул на фотографию из досье. Легкая улыбка, молодое лицо. До этого они видели лишь посмертные снимки Херардо, а на этом он был запечатлен живым. И даже еще не наркоманом.

Глава 6

– Как продвигаются поиски матери? – спросила Элена, закрыв за Марьяхо дверь своего кабинета.

– Обзваниваю больницы и женские консультации, но это дело небыстрое. В списке пропавших нет никого подходящего – в смысле ни одной женщины на восьмом месяце беременности.

Элена опустилась на стул. Ее всегда выводили из себя первые часы расследования, когда еще не наметился четкий план действий. Сарате явился в офис пару часов назад, неохотно доложил, что в Каньяда-Реаль ничего не обнаружил, и больше они не разговаривали. Элена была уверена, что он не ездил туда, и не нуждалась в доказательствах. Но где же он тогда был – и сейчас, и накануне вечером? Куда он исчезает, словно стремясь убежать от нее подальше? Она поручила Анхелю составить полный профиль Херардо Валеро Планаса, начав с данных, полученных Рейес и Ордуньо.

– Ты опять навещала Малютку?

Элена подняла глаза на Марьяхо. Та стояла перед заштрихованным желтыми линиями листом, который Элена повесила на стену. Инспектор убеждала себя, что делает это из уважения к стараниям девочки, которые явно свидетельствовали об улучшении ее состояния. Но Элена лгала самой себе: она просто хотела позлить Сарате.

– Ее зовут Михаэла. Да, это она мне подарила. Я всегда прошу ее нарисовать солнце, и вот результат.

– Ну, что тебе сказать? Вряд ли ее ждет карьера художницы.

– Еще год назад она жила со свиньями и верила, что люди едят друг друга. – Элена пожала плечами. – По-моему, прогресс налицо.

– Это точно. И картина заслуживает места у тебя в кабинете. А то тут декора не хватает…

Элена не поняла, шутит Марьяхо или намекает на рисунки Лукаса, когда-то украшавшие эту стену: несуразные изображения Элены, ее мужа Абеля и самого мальчика. Все трое счастливо улыбались, стоя на траве под ослепительным солнцем. То счастье испарилось. Не его ли пыталась вернуть Элена при помощи чего-то, смутно напоминающего солнце, на рисунке Михаэлы?

Марьяхо села напротив нее. Она знала Элену уже много лет и понимала, что та порой нуждается в сочувствии, хоть и возвела вокруг себя стену, охраняя свою личную жизнь.

– Как она?

– Хорошо, воспитатели молодцы. Только беспокоятся, что отец увезет ее в Румынию, а она даже языка не знает.

– Ну, она и по-испански не то чтобы хорошо говорила.

– Она говорит мало, это правда, но это не значит, что она ничего не понимает.

– В Румынии ей будет лучше, Элена. Там у нее бабушки, тетки, братья-сестры. Не то что в Мадриде.

– Хотелось бы мне так же верить в семью, как ты.

– Просто у меня нет семьи, и нет повода в ней разочароваться. Анхель ходил с тобой?

Элена промолчала. Не слишком ли она разоткровенничалась с Марьяхо? Она не смогла бы описать свои чувства к Анхелю – слишком противоречивыми они были. Она и в ОКА осталась из-за него, чтобы быть рядом и, если потребуется, защитить. Рентеро, в общем, не оставил ей выбора. Но потом в ее жизни появилась Михаэла, и это выбило Элену из колеи.

– Очень хорошо, что ты пытаешься помочь девочке. – Марьяхо угадала ход ее мыслей. – Но и Сарате можно понять. Ее история будит в нем тяжелые воспоминания.

Раздался стук в дверь, и Элена обрадовалась, увидев Сарате.

– Это бред какой-то, – заявил он без предисловий.

На секунду Элена решила, что он имеет в виду ее одержимость Михаэлой, что он стоял под дверью и подслушал их разговор. Но нет. Сарате удалось узнать кое-что о погибшем.

– Ордуньо и Рейес проверили все документы. Сомнений нет. Херардо Валеро Планас умер шесть лет назад.

Глава 7

– Херардо Валеро Планас погиб в автокатастрофе шесть лет назад. Разбил витрину, пытаясь ограбить магазин. За ним гналась полиция. Случилась авария.

С фотографии, которую Сарате прилепил на стекло, на них смотрел гладко выбритый и коротко стриженный мужчина с оливковой кожей. Маленькие, слегка раскосые глаза; на левой стороне шеи вытатуирована змея.

– У него десятки приводов за ограбления, в том числе с применением насилия, – продолжал Сарате. – Отпечатки есть в базе данных, и они не совпадают с отпечатками нашего Херардо. Я все проверил, чтобы исключить вероятность пластической операции.

– Он точно погиб? – на всякий случай уточнил Буэндиа.

– Абсолютно точно. Он сильно обгорел. Его вытащили из машины пожарные, есть куча отчетов из разных отделов. Тело из-за аварии было в ужасном состоянии, но полиция сняла отпечатки пальцев. Это был он.

– Значит, убитый жил по поддельным документам. И звали его не Херардо. Отличная подделка. Полагаю, он отдал за нее немало денег.

Все поняли безмолвный вопрос Элены: кто этот мужчина?

Инспектор встала и подошла к фотографиям на стене. В центре композиции было лицо человека, которого они называли Херардо. Не старше тридцати пяти, пристрастился к героину, пытался побороть зависимость, но лечение метадоном действовало не всегда. И все же он нашел, за что ухватиться; у него появилась цель в жизни, и это помогло ему выбраться из пропасти, в которую он чуть не провалился. Он был культурным человеком – много читал, любил джаз, наверняка с хорошим образованием, но что-то случилось, он оступился, покатился по наклонной и попал в лапы Бирама, героинового короля Вильяверде. А потом, благодаря надежде на новую жизнь, сумел подняться. Женщина. Ребенок. Он знал, что станет отцом, потому и листал в библиотеке книгу о беременности. Но кто-то встал на пути Херардо и убил его; его самого и его мечту, его будущего ребенка.

– Он, очевидно, скрывался, – прервал молчание Ордуньо. – Много лет назад поссорился с теми, с кем, если хочешь жить, нельзя ссориться. Почему и понадобились поддельные документы. Затем потерял бдительность. Его нашли и отомстили. Ему, его женщине и их будущему ребенку.

– Но почему таким способом? Можно было просто всадить пулю в затылок, – вмешалась Рейес.

– Наркоторговцы творят и что похуже. Их жестокости нет предела. Убивая одного, они посылают сигнал всем, кто пытается пойти против них.

– Каков наш следующий шаг?

Вопрос Элены озадачил Сарате: обычно она не позволяла подчиненным принимать решения. Может, это попытка извиниться за холодность последних дней? На самом деле она прекрасно могла обойтись без его подсказок.

Африканский барбершоп находился на улице Сан-Хенаро. Шесть кресел, на стенах – большие фотографии причесок, прежде всего афрострижек, сложных и затейливых: геометрические фигуры, узоры, слова «Африка» и «Любовь».

Когда Элена и Сарате вошли, занято было только два кресла. Один парикмахер поднял на них глаза и сразу помрачнел, как будто почувствовал запах полиции. Второй как ни в чем не бывало продолжал работу: стриг клиента машинкой.

Элена нарочито беззаботным тоном сказала:

– Нам нужно поговорить с Бирамом.

По их сведениям, Бирам стоял во главе сенегальской наркогруппировки. Но против него не было никаких улик, он ни разу не привлекался к суду. Что общего могло быть у убитого с крупным наркоторговцем, до которого не дотягиваются руки полиции?

– А кто его ищет?

Элена показала жетон. Парикмахер, явно недовольный их появлением, продолжал работать. Он был таким толстым, что Элена поражалась, как его пальцы пролезали в кольца ножниц. Сарате уселся в кресло, всем своим видом показывая: они не уйдут, пока не получат то, за чем пришли.

– Он уже и так красавчик, дальше стричь – только портить.

Парикмахер понял, что от Сарате так просто не отделаешься, и решил сменить тактику. Второй мастер, помоложе, водил машинкой по затылку клиента, как будто происходящее его не касалось.

– Бирама сейчас нет.

– Где мы можем его найти?

– Я знаю где.

Элена и Сарате повернулись к мальчику лет десяти, который тихо сидел на стуле и во что-то играл в телефоне.

– Ты знаешь, где сейчас Бирам?

Элена подошла к мальчику и села рядом с ним.

– Мамаду, иди прогуляйся. Ты весь день тут сидишь.

Сарате встал и преградил парикмахеру путь. Клиенты беспокойно заерзали в креслах: обстановка стремительно накалялась. Мужчина, которого стриг толстый мастер, положил на стол купюру, попрощался и вышел.

– Он скажет нам, где искать Бирама, раз вы не знаете.

– Его отец уехал в отпуск, его сейчас нет в Мадриде. Если хотите, оставьте мне свой номер. Я передам Бираму, чтобы позвонил вам, когда вернется.

– Он уехал на ндут.

Мамаду не собирался молчать, хотя парикмахер пригрозил, что отец отрежет ему язык за болтовню. Мальчик объяснил, что ндут – это традиционный обряд, на котором ему не разрешили присутствовать, и пообещал показать дорогу, если Элена и Сарате возьмут его с собой.

– Парень отсюда не выйдет. Я обещал его отцу.

– Значит, кому-то другому придется рассказать нам, что такое ндут и где найти Бирама. Видите ли, мы как полицейские обязаны доставить мальчика к отцу. Вы же не законный представитель ребенка?

Сарате улыбнулся парикмахеру, который все еще держал в руке ножницы. Тот разжал пальцы, и ножницы с металлическим лязгом упали в ящик с инструментами.

– Можете выйти на минутку? – спросил он, обращаясь ко второму мастеру и его клиенту.

Глава 8

В небо поднималась тонкая струйка дыма. Следуя инструкциям парикмахера, Элена и Сарате проехали Кампо-Реаль и свернули направо. Впереди показался дом Бирама – одноэтажное здание в деревенском стиле. Из-за забора, вздымая облака пыли, к ним подкатил внедорожник. Из машины вылезли двое крупных сенегальцев в белой одежде и красных шапочках, по форме напоминающих горшок. От обоих пахло костром. Сенегальцы спросили, что им нужно. Элена решила, что дым поднимается из маленькой постройки примерно в ста метрах от главного дома, хотя с такого расстояния трудно было что-то разглядеть.

– Мы к Бираму. Он нас ждет, – уверенно заявил Сарате.

Дом стоял на пустыре, и Элена понимала: если что-то пойдет не так, помощи ждать неоткуда. Один из охранников отошел на несколько шагов и стал кому-то звонить. Сарате небрежным жестом продемонстрировал рукоятку спрятанного под курткой пистолета, как бы предупреждая, что они готовы на многое. Сенегалец заметил оружие, но оно не произвело на него никакого впечатления. Второй охранник оторвался от телефона и махнул напарнику, чтобы тот открыл ворота. Элена и Сарате вернулись в машину и последовали за внедорожником к дому Бирама.

– Сообщи Ордуньо, где мы. – Элена не могла избавиться от смутной тревоги.

– Они ничего нам не сделают. У Бирама никогда не было проблем с полицией; значит, он избегает конфликтов.

Сарате не удалось ее успокоить. Элене показалось, что он будет только рад, если ситуация выйдет из-под контроля и им придется прибегнуть к оружию. Во дворе пылал небольшой шалаш из дерева и соломы. Круглая конструкция выглядела так, словно ее привезли сюда прямо из Африки. Шалаш горел медленно; огонь превращался в черную нить дыма и растворялся в небе. Перед шалашом, спиной к ним, стоял мужчина.

Внедорожник остановился. Элена тоже притормозила, но мотор не выключила. Она замешкалась, сомневаясь, стоит ли вылезать, но Сарате уже выскочил из машины и крикнул, указывая на что-то впереди:

– Вот же сукин сын!

Около главного дома стоял деревянный стол, на котором лежала с раздвинутыми ногами молодая женщина в красной тунике; рядом возилась старуха с белыми косичками. Девушка пыталась освободиться, но старуха держала ее за руки, не давая вырваться. Не дожидаясь Элены, Сарате кинулся к столу, но один из охранников преградил ему путь.

– Подождите здесь.

– Что вы с ней делаете?

Пока Элена вылезала из «Лады», Сарате чуть не ввязался в драку с сенегальцем. Элена огляделась, оценивая свои шансы: их двое, а кроме охранников-сенегальцев здесь наверняка есть другие люди. Если они попытаются применить силу, ничего хорошего не выйдет.

– Выбирайте, – решительно сказала она. – Либо вы позволяете нам убедиться, что с девочкой все в порядке, либо через пять минут тут будет наряд полиции.

Шалаш справа от них все еще горел, но фигура перед ним исчезла.

– Это моя дочь. Неужели вы думаете, что я причиню ей вред? Дайте мне пять минут: церемонию нджам прерывать нельзя.

На Бираме была яркая туника. Они не заметили, как он подошел. Внимательный взгляд его желтоватых глаз словно ощупывал их. Элена поняла: Сарате был прав, Бираму не нужны проблемы с законом. Он жестом пригласил их последовать за ним к столу; фигура девушки с раздвинутыми ногами наводила на мысль о родильном отделении.

Подойдя ближе, они убедились, что все их догадки ошибочны: старуха всего лишь делала девушке татуировку на деснах. Увидев гостей, старуха улыбнулась, обнажив собственные татуированные десны, воздела руки к небу и произнесла на незнакомом языке нечто вроде молитвы. Девушка села; выглядела она довольной.

– Ндут – традиция серер, моего народа, – медленно произнес Бирам, – обряд символизирует переход женщины от детства к взрослой жизни. Моя дочь жила в этом шалаше последние три месяца и за это время изучила все, что полагается. Она оставила детство позади, поэтому ндут горит. Я жду от вас не понимания – лишь уважения к нашим традициям. Они могут показаться странными, но, когда я приехал сюда, ваши святые тоже казались мне странными.

Просторный главный дом был обставлен со вкусом. Видеопроектор и экран во всю стену, напротив диван. Они сели. Бирам сообщил, что болеет за «Реал Мадрид» и смотрит на этом огромном экране все матчи. К ним подошел слуга, и Бирам приказал ему что-то на языке серер.

– Мы можем перейти к делу? Сейчас будет продолжение церемонии, танец, а мне не хотелось бы заставлять вас ждать.

Элена достала телефон и показала ему фотографию Херардо, сделанную в морге.

– Вы знаете этого человека?

Бирам несколько секунд смотрел на фотографию.

– Он мертв? – с грустью спросил он.

– Так вы знаете его?

– Он был приятным человеком.

– И этому приятному человеку вы продавали наркотики. – Сарате резко встал. Любезность Бирама его взбесила.

Хозяин дома перевел на него взгляд. Вернулся слуга. Он принес поднос с тремя дымящимися чашками, но Бирам сказал ему что-то, тот развернулся и вышел. Похоже, реплика Сарате разозлила Бирама, и тот передумал их угощать.

– Вы хотите доставить мне неприятности или получить от меня помощь?

– Мы хотим знать, кто был этот человек, и все, – примирительно ответила Элена. Их целью было установить личность Херардо.

– Так-то лучше. Я помогу вам, а вы уедете отсюда и оставите меня в покое. Договорились?

Элена кивнула, и Сарате вновь сел рядом с ней.

– Он предложил мне сделку. Не спрашивайте какую, это уже не имеет значения. Скажу лишь, что речь шла об очень крупном деле. Очень выгодном. Торчки, которым негде жить, таких сделок не предлагают.

– Если вы не сообщите подробности, мы не поймем друг друга, – сказал Сарате и тут же почувствовал на себе осуждающий взгляд Элены.

– Но его предложение меня заинтересовало. – Бирам предпочел пропустить слова Сарате мимо ушей. – Я привык к осторожности и для начала решил выяснить, кто такой этот Херардо. Попросил одного друга проследить за ним. Херардо ездил на старой машине, «сеат панде». А теперь еще раз: я скажу вам, что смог узнать, а вы уберетесь отсюда и больше никогда не вернетесь.

Элена и Сарате переглянулись. Она знала: Анхель ненавидит, когда такие, как Бирам, диктуют условия, но все же решила согласиться.

– Мы проследили за ним до Сарагосы. Он припарковался возле особняка на окраине – Абду даст вам точный адрес. Его встретила женщина, очень красивая. Он поцеловал ее и зашел в дом. Понимаете, о чем я? Кто станет жить на улице, если его ждет такая женщина, да еще в особняке? Херардо был не тем, за кого себя выдавал.

Собирая в уме фрагменты этого пазла, Элена спросила стоявшего в дверях Абду:

– Женщина, которая его встретила. Она была беременна?

Глава 9

Торрес-де-сан-Ламберто, богатый пригород Сарагосы, расположенный на пути к Логроньо, раньше был известен как «американское поселение». В пятидесятые он вполне мог сойти за Техас: огромные автомобили; рестораны, где подавали гамбургеры; боулинг-клубы; кинотеатры и супермаркеты с продуктами, немыслимо дорогими по тогдашним испанским меркам. В конце прошлого века американцы разъехались, а военный аэродром перешел под контроль испанских ВВС. Американские заведения закрылись, и Торрес-Сан-Ламберто заселили другие люди. Теперь уже никто не спутал бы его с Техасом, хотя уровень жизни здесь по-прежнему оставался высоким.

Особняк, который они искали, почти не отличался от соседних. Тихое место, безукоризненно подстриженная живая изгородь… Что же произошло с Херардо? Почему он покинул это райское место, променял его на наркотики и скитания по улицам, которые закончились в фургоне, брошенном в Каньяда-Реаль?

Элена, Рейес, Ордуньо и Сарате внимательно осмотрели дом. За садом явно кто-то ухаживал, но окна были закрыты, и на улицу не просачивалось ни лучика света. Особняк принадлежал некоей Сесилии Пресьядо (тридцать три года, стоматолог, замужем, родилась в Уэске, в Сарагосу переехала семь лет назад). Элена так и не выяснила главного: была ли Сесилия беременна? Абду не смог ответить на этот вопрос: он видел ее издалека, в просторном халате, скрывавшем фигуру. Марьяхо сейчас просматривала соцсети Сесилии в надежде найти свежие фотографии, свидетельствующие о беременности, но коллеги хакерши решили не терять времени и с самого утра отправились в Торрес-Сан-Ламберто.

Элена позвонила в калитку, и они замерли в тревожном ожидании. Никто не отзывался. Сад опоясывала низкая стена, вдоль которой росли кусты самшита; преодолеть это препятствие не составляло труда. Собаки во дворе, судя по всему, не было, иначе она облаяла бы их.

– Заходим?

Сарате сгорал от нетерпения, а Элена вспоминала статьи закона и взвешивала риски. Конечно, вламываться в частный дом без ордера нельзя, но в законе есть уточнение, как раз подходящее к их случаю. Если полиция подозревает, что в доме совершается преступление или кому-то грозит опасность, она имеет право нарушить неприкосновенность жилища. Возможно, Херардо был мошенником, но участвовала ли в его махинациях хозяйка особняка? Этого они не знали. Элена вспомнила фото, сделанные во время вскрытия: оборванная пуповина, сморщенный плод с приоткрытым глазом. Возможно, в особняке они найдут мертвую мать ребенка.

– Заходим. Перелезай, откроешь нам.

Два ловких прыжка – и Сарате уже стоял по ту сторону стены. Он открыл калитку и впустил в сад Элену, Ордуньо и Рейес. Тропинка, выложенная булыжником, вела к дому, бассейну и гаражу, где стоял красный «фольксваген гольф». Сарате подошел к машине и положил руку на капот, как отец на лоб больного ребенка.

– Холодный. В последние несколько часов никто на ней не ездил.

Элена поднялась на крыльцо и позвонила в дверь. Рейес и Ордуньо обходили здание по периметру: согласно плану, который прислала им Марьяхо, дверь из кухни вела на задний двор.

На звонок никто не ответил. Элена заметила открытое окно гостиной и сделала знак Сарате. Тот кивнул, и они вдвоем забрались в дом.

В комнатах царил давний, словно застывший во времени беспорядок. На полу валялась подушка. Мебель покрывал толстый слой пыли. Абажур настольной лампы накренился, готовый упасть. Рядом с лампой стояла фотография в рамке: мужчина и красивая молодая женщина, оба счастливо улыбаются. Элена с трудом узнала в мужчине Херардо: снимок явно был сделан до того, как он пристрастился к наркотикам. Херардо был без бороды, с короткой стрижкой, в футболке с надписью «Привет из Нового Орлеана». Фотограф запечатлел пару на улице какого-то американского города, на фоне ярких двухэтажных особнячков и неоновых вывесок. С деревянного балкона одного из домов свисал флаг США, и весь антураж напоминал декорацию вестерна.

Рейес и Ордуньо вошли через заднюю дверь на кухню. На плите стояла кофеварка, в раковине – невымытая чашка; холодильник украшало еще несколько фотографий Херардо и Сесилии, видимо из поездки в Новый Орлеан.

Кроме туалета, кухни и гостиной, помещений на первом этаже не было. Пока Рейес и Ордуньо осматривали шкаф с проигрывателем и внушительной коллекцией пластинок в гостиной, Элена и Сарате бесшумно поднялись по покрытой сбившимся ковром лестнице на второй этаж: из небольшого коридора двери вели в три комнаты.

В первой они увидели письменный стол, кресло с подголовником и книжный шкаф. Во второй – гладильную доску, велотренажер и односпальную кровать. За третьей дверью Элена и Сарате обнаружили двуспальную кровать, с которой свешивалась рука. В полумраке они разглядели лежащую на постели женщину. Светлые волосы разметались по подушке. Элена и Сарате застыли на пороге, как будто им явился призрак. Женщина шевельнулась и повернулась к ним лицом. На ней была маска для сна, на тумбочке стояли пузырек снотворного и коробка от берушей. Женщина что-то пробормотала, стянула маску – и увидела их. Две фигуры, застывшие на пороге ее спальни.

Она вскрикнула, резко вскочила и попыталась спрятаться за кроватью.

– Не пугайтесь. Меня зовут Элена Бланко, я инспектор полиции. – Элена протянула женщине жетон, будто выбрасывая белый флаг. – Мы звонили в дверь, но вы не отвечали. Вы Сесилия Пресьядо? У нас были основания полагать, что вы в опасности.

– В опасности? Почему?

– Из-за вашего мужа.

– А что с Гилье?

Через несколько минут Сесилия сидела на диване, ломая руки. С того момента, как ей сообщили, что два дня назад ее мужа нашли мертвым, она не переставала плакать. С Херардо наконец слетела маска. Теперь сотрудники ОКА знали, что на самом деле его звали Гильермо Эскартин. Это было все, что им удалось вытянуть из Сесилии между стонами и всхлипами. Рейес и Ордуньо ждали снаружи; они уже вызвали криминалистов и готовились обыскивать дом в надежде найти какую-нибудь зацепку.

– Почему вы не заявили в полицию, когда ваш муж пропал? Гилье был замешан в чем-то… незаконном?

Сесилия подняла на Элену заплаканные глаза, печально улыбнулась и покачала головой, словно не могла поверить в происходящее.

– Как он умер?

– Его убили.

Этот ответ, казалось, удивил Сесилию. Она собралась с силами, глубоко вздохнула, вскинула голову и оглядела гостиную, где они с Гилье провели столько вечеров, и пластинки, которые он берег как зеницу ока.

– Сесилия, мы полагаем, что Гильермо был замешан в торговле наркотиками. Если вам что-то известно, вы должны нам рассказать.

– Это вам должно быть что-то известно… Со мной он никогда не говорил о работе. Всегда повторял, что не хочет подвергать меня опасности, запрещал задавать вопросы.

– Чем занимался ваш муж?

– Он полицейский… Был полицейским.

Глава 10

Соседи наблюдали за полицейскими, окружившими дом Сесилии. Они нервно переглядывались, задавая друг другу безмолвный вопрос, на который никто не мог дать ответа. Ордуньо побеседовал с каждым, чтобы выяснить, что им известно о Гильермо – пока ему было трудно называть погибшего этим именем. Соседи мало общались с парой и уже давно не видели мужа. Одна пожилая женщина рассказала, что заметила, как около месяца назад он отъезжал от дома на старой машине. Должно быть, это была «сеат панда», о которой упоминал Бирам. Женщина удивилась, увидев Гильермо: она думала, что пара давно развелась. Рейес почти не слушала Ордуньо, который делился с ней сведениями, полученными от соседей. Она сидела, уставившись в телефон.

– Ты не знаешь, Сесилия говорила Элене, что они с Гильермо развелись? Рейес, ты меня слушаешь?

Та ответила, не отрывая глаз от экрана:

– Бедняжке пришлось принять успокоительные. По-моему, она еще не разговаривала с инспектором.

– Ты не можешь на секунду отвлечься от телефона?

– Ты ведешь себя, как старый зануда, Ордуньо, тебе этого никто не говорил? – Расстроенная Рейес с недовольным видом спрятала телефон в карман. Заметив вопросительный взгляд Ордуньо, она снизошла до объяснений: – Комиссар Асенсио уходит на пенсию. Сегодня ужин в его честь, и я пообещала дяде, что приду. Там будет половина моей семьи. Собрались, как на свадьбу… Точнее, как на похороны.

– Скажи Рентеро, что у нас работа.

– Мы почти закончили и через пару часов будем в Мадриде. Его не проведешь. – Вдруг лицо Рейес озарила улыбка. – Там будут одни ископаемые вроде тебя. Пошли со мной?

– Я не любитель похорон.

– Это званый ужин в отеле «Веллингтон». Компания соберется что надо, обещаю. И канапе будут.

Рейес слегка потянула Ордуньо за рукав куртки и умоляюще посмотрела на него. Почувствовав аромат ее духов, он понял: протестовать бесполезно. В итоге он все равно потащится с ней на этот скучный праздник.

Сесилия держала в руках пластинку Джелли Ролл Мортона. На обложке – немного размытая фотография: на стуле сидит мужчина, другие стоят вокруг него; все они в костюмах. Элене не хотелось давить на Сесилию. Их с Гильермо история постепенно обретала ясность.

– Он купил ее в магазинчике в Байуотере. Розовый деревянный дом с желтыми окнами. Вроде он назывался Euclid. – Ее губы тронула печальная улыбка: истерика сменилась глубокой меланхолией. – Мы ездили в свадебное путешествие в Новый Орлеан. Так давно, что, кажется, это было в другой жизни.

– Как долго вы были женаты?

– Семь лет… Но в последние три года почти не виделись.

Со второго этажа спустился Сарате. Он осмотрел кабинет, но не нашел там вещей Гильермо. Словно тот был призраком, на чье присутствие в доме намекали лишь старые фотографии.

– Сесилия, компьютером в кабинете пользовались вы? Жесткий диск пуст.

– Нет, у меня ноутбук. Это был компьютер Гилье.

– Что произошло за последние три года? Вы собирались разойтись? – Элена хотела вернуть Сесилию к рассказу об отношениях с убитым.

– Не знаю… – Взгляд Сесилии затуманился. – Честно говоря, мне кажется, я не очень хорошо понимала Гилье. Работа изменила его. Иногда он приезжал, и мы чувствовали себя чужими людьми. Разговор не клеился. Он сидел в этой комнате, слушал пластинки, читал, а наутро, когда я просыпалась, его уже не было.

– В чем состояла его работа?

– Он никогда об этом не рассказывал. Вроде бы он действовал под прикрытием. Я знаю только, что он жил в Мадриде и что это было опасно. Если бы его раскрыли, с ним расправились бы. Поначалу я расспрашивала его, надеялась выяснить хоть что-то. А потом… потом перестала.

Элена и Сарате переглянулись. Наконец-то из фрагментов пазла начал складываться истинный портрет Гильермо Эскартина. Их коллега, полицейский, который отрекся от собственной жизни ради одной из самых сложных задач: внедриться в преступную среду и получить доказательства чьей-то виновности.

– Постарайтесь вспомнить. Наверняка он хоть что-то говорил о том, чем занимается.

– Нет, клянусь вам. Он обещал, что это ненадолго. Сказал, на шесть месяцев. Но шесть месяцев превратились в год, потом в два. На третий год он перестал приезжать ко мне каждый месяц. Говорил, что ситуация осложнилась и ездить в Сарагосу опасно. Но я догадывалась, что дело не только в этом. Он изменился, стал другим человеком. Просто больше не хотел меня видеть.

– Как вы думаете, он мог принимать наркотики?

– Он сильно похудел, не следил за собой, но говорил, что это для маскировки.

Не первый раз полицейского, работающего под прикрытием, губило новое окружение. Чтобы не выделяться, он начинает употреблять наркотики. Как все люди с зависимостью, считает, что контролирует ситуацию, и сам не замечает, как превращается в наркомана.

– Я тоже от него отдалилась, – внезапно добавила Сесилия. – Так что виноват не только он. Я не могла бесконечно ждать, когда он вернется и мы заживем как раньше. Я не собиралась хоронить себя. У меня была пара романов, ничего серьезного… Иногда мне кажется, что мы оба хотели развода, но ни один из нас не осмеливался сказать об этом.

– Когда он был здесь в последний раз?

– В конце июля. Переночевал одну ночь.

– Соседка утверждает, что видела его здесь около месяца назад. – Элена сверилась с записями Ордуньо.

– Около месяца? Наверное, я тогда уезжала в Уэску… К родным. У отца был день рождения. Как он умер?

Элене хотелось избежать этой темы, но она понимала, что это невозможно. И все же она пыталась отсрочить рассказ об обстоятельствах гибели Гильермо: узнав подробности, Сесилия точно потеряет способность мыслить ясно.

– Вы были недавно беременны? Понимаю, это странный вопрос.

Сесилия покачала головой. А потом сказала, что они задумывались о ребенке как раз перед тем, как Гильермо внедрили в преступную сеть.

– Но мы решили, что это неразумно, раз Гилье не сможет быть рядом и видеть, как растет ребенок. Лучше подождать. – Взгляд Сесилии блуждал по комнате, останавливаясь на вещах, которыми она раньше пользовалась вместе с мужем. – Чуть больше года назад он в очередной раз приехал. Его было не узнать. Мы словно вернулись во времена нашего знакомства. Он снова заговорил о ребенке. Возможно, верил, что его миссия близится к концу. Я сказала нет. Заявила, что, если он правда хочет ребенка, то должен бросить эту работу. Полиция отнимала у него жизнь. Нельзя же так! После этого у нас окончательно все разладилось. Может, если бы я согласилась…

Такие мысли неизбежны, Элена знала это. Сесилии в ближайшие дни предстояло пройти через ад, без конца мучая себя вопросом: «Что, если бы я поступила не так, а иначе?» Рассказывая о смерти Гильермо, инспектор старалась излагать сухие факты: полиция подозревает, что ему дали какое-то вещество, затем похитили, рассекли брюшную полость, извлекли часть органов, в образовавшуюся дыру поместили плод и кое-как зашили. Биологическим отцом ребенка был Гильермо.

Выслушав эти чудовищные подробности, Сесилия застыла. Она словно перенеслась в другую реальность, где бессильно наблюдала за кровавым убийством. Вся ее досада на Гильермо, который ставил работу выше семьи, испарилась. Даже то обстоятельство, что другая женщина ждала ребенка от ее мужа, не смягчило боль, вызванную его трагической гибелью.

Элена попыталась вывести ее из оцепенения:

– А вы не подозревали, что у Гильермо могли быть другие отношения? Он упоминал какую-нибудь женщину?

Сесилия помотала головой, не в состоянии выдавить из себя ни слова. Кем был Гильермо? Кем был парень, в которого она влюбилась после веселой ночи в барах Сарагосы и с которым была так счастлива в Новом Орлеане? Сейчас воспоминание о той поездке причиняло ей боль. В кого превратила Гильермо работа? За что его убили, да еще таким зверским способом?

Вечером они возвращались в Мадрид. Элена сидела за рулем, Сарате рядом. Он отправил Рентеро полученные данные с просьбой выяснить, что за задание выполнял Гильермо Эскартин. Комиссар точно сделает все возможное, ведь убитый был их коллегой.

Сарате попросил высадить его на Баркильо: он хотел зайти в офис, узнать, что удалось выяснить Марьяхо и Буэндиа. Его не покидала уверенность в том, что миссия Гильермо Эскартина в Мадриде как-то связана с Бирамом, этим сенегальцем, которого Элена столь любезно пообещала оставить в покое. Элена полагала, что Сарате прав, но рассудила, что лучше не блуждать вслепую, а дождаться новостей от Рентеро. Сарате решил с ней не спорить.

На прощание он холодно поцеловал ее. Оставив машину на парковке, Элена вошла в бар «Рефра». Посетители хохотали над шуткой Хуанито. Тот рассказывал о своем сыне, который заявил, что, если Испания будет играть против Румынии, он будет болеть за Испанию.

– Это как удар ножом в сердце! Хоть он и родился в Мадриде!

Клиенты смеялись над его преувеличенным отчаянием. Элена подождала, пока официант завершит свой рассказ. Готовить ей не хотелось, и она решила поужинать в баре. Среди бутылок на полках она с удивлением заметила свою граппу.

– Хотите рюмку? За счет заведения. – Хуанито угадал ход ее мыслей. – А то испортится, и придется пустить ее на карахильо[2]: кроме вас, ее никто не берет.

– Я тоже больше не беру; ты же знаешь, я бросила пить. Но с карахильо не спеши: граппа не портится. Лучше прибереги ее на черный день, когда-нибудь пригодится. Может, даже тебе самому, когда сын попросит майку с испанским флагом.

Элена попыталась изобразить улыбку, но вышла гримаса. Ей не удалось скрыть поселившуюся в сердце печаль.

Глава 11

Ордуньо и Рейес встретились у входа в отель «Веллингтон» на улице Веласкеса. Вернувшись из Сарагосы, они расстались на час, чтобы принять душ и переодеться перед торжественным ужином по случаю ухода на пенсию комиссара Асенсио. Доставая из шкафа костюм, который он в последний раз надевал уже очень давно, на свадьбу однокурсника, и всерьез опасаясь, что больше в него не влезет, Ордуньо недоумевал, как так вышло, что Рейес против воли заставила его пойти на это мероприятие. Сама Рейес явилась в смокинге, надетом, похоже, прямо на голое тело. В глубоком вырезе сверкали и переливались блестки.

Ордуньо еще не успел оглядеть великолепный зал, а Рейес уже схватила с подноса два бокала белого вина – официанты лавировали между пожилыми мужчинами, одетыми с небрежной элегантностью; некоторые, в том числе и сам Асенсио, пришли в парадной форме.

– Пошли, познакомлю тебя с тетей Вероникой.

Тетя оказалась дамой лет семидесяти в черном платье на бретельках, украшенном стразами; в таком наряде вполне могла бы щеголять актриса из мюзикла «Чикаго». Она как раз прощалась с говорливым старичком, который явно намеревался поведать ей всю свою жизнь.

– Это моя тетя Вероника, троюродная сестра комиссара Рентеро. А это Родриго, но мы зовем его по фамилии – Ордуньо. Сейчас он нарастил жирок, но раньше служил в спецназе.

– И даже сейчас он весьма недурен собой. – Вероника игриво потрепала Ордуньо по щеке и забрала у него бокал. – Не возражаешь? Местные официанты не очень-то жалуют старух. Вы мои спасители. Мигель и в тридцать был тот еще брюзга, а сейчас, в семьдесят… Вы знаете Асенсио?

– Только понаслышке.

– Старая школа. В конце восьмидесятых он несколько лет был моим начальником. Ох и натерпелась я от него! Ну как же, отнимаю работу у мужчин. Правда, потом я к нему прониклась. Он свято соблюдал правила, а тогда это была редкость… В общем, вы понимаете.

– Вероника была одной из первых женщин в полиции. Где ты работала с Асенсио?

– Меня направили в отдел, похожий на тот, что сейчас занимается борьбой с киберпреступлениями. Думаю, просто не знали, куда меня деть. Интернета тогда не было, но мошенников хватало, и они проворачивали аферы с кредитками. Там я познакомилась с Марьяхо. Тогда она была совсем девчонка, а теперь вон работает с вами в ОКА…

– Тсс, Вероника, – ласково шепнула Рейес. – Никто не должен знать, кто работает в ОКА.

– Да брось! Тут, во-первых, все полицейские, а во-вторых, старички. И вина столько, что завтра никто из них не вспомнит, где вчера пил.

«Да и ты тоже», – подумала Рейес. Вероника после нескольких бокалов могла разойтись не на шутку. Но сейчас она вдруг умолкла – так же неожиданно, как только что разговорилась, поставила на стол пустой бокал и опустилась на стул. Если бы не открытые глаза, Ордуньо решил бы, что она уснула. Рейес предложила тост:

– За Гильермо Эскартина! Мы найдем сволочь, которая так издевалась над ним!

Ордуньо собирался поднять бокал, когда к ним подошел Рентеро, одетый, как обычно, с иголочки. Его спутник не нуждался в представлении: это был глава национальной полиции. И все же комиссар счел нужным пояснить, как будто Рейес с Ордуньо не видели этого человека миллион раз по телевизору:

– Мой друг Аурелио Гальвес.

Высокий сутулый мужчина с крючковатым носом и маленькими глазками протянул руку Ордуньо и приветливо улыбнулся Рейес.

– Значит, ты и есть та самая племянница, которая поступила на службу в полицию?

– Да. Ничего лучше не придумала, чтобы насолить семье.

– Работать в полиции – честь, девочка. И нам нужны женщины. Сейчас у нас все еще подавляющее большинство мужчин, но это должно измениться.

– По статистике, раскрываемость дел растет, – заметил Ордуньо. – Может, причина как раз в том, что в полиции стало больше женщин?

– Интересная теория. Как, вы сказали, вас зовут? Ордуньо? Хм, любопытно. Правда, Рентеро?

Ордуньо не понял, то ли Гальвес смеется над ним, то ли ему льстит.

– Рад познакомиться, Рейес. – Шеф полиции с улыбкой кивнул ей. – Если что-то понадобится, обращайся, не стесняйся. Я все улажу куда быстрее, чем твой дядюшка. – Гальвес усмехнулся, похлопал Рентеро по плечу, взял с подноса бокал белого вина и вместе с другом растворился в толпе.

– Как считаешь, он надо мной смеялся?

– Ты сразил его своими аналитическими способностями. – Рейес приподняла бровь, и у Ордуньо не осталось сомнений: он сказал глупость. – Запомни: женщины не нуждаются в постоянном подтверждении своих совершенств, потому что мы, возможно, не так уж совершенны. Как и мужчины. И мы имеем право работать так же паршиво, как мужчины-полицейские.

Когда настало время речей и тостов в честь виновника торжества, на сцену поднялись Гальвес и Рентеро. Пока они отпускали шутки насчет того, что Асенсио на старости лет пристрастится к рыбалке («Говорят, у пенсионеров наконец начинает клевать») и что рыбе в ближайших водоемах теперь несдобровать, Ордуньо украдкой поглядывал на Рейес. Он думал, что не успевает за ней и отстает даже не на несколько шагов, а на несколько километров. С первого рабочего дня, когда она подключилась к расследованию исчезновения Чески – одного из самых запутанных дел в истории ОКА, – Рейес демонстрировала не только завидную выдержку, но и умение по-новому смотреть на привычные вещи, что всегда давалось Ордуньо с трудом. Она одновременно привлекала его и пугала: он боялся, что никогда не сможет ей соответствовать.

– Помните, когда мы начали работать в центральном участке?

На сцене стоял Асенсио. С первой же фразы стало ясно, что короткой его речь не будет.

– Я вам скажу когда: в 1981 году. В год государственного переворота, за год до чемпионата мира по футболу… Команда у нас была что надо: Маноло Гаспар, Бенито Лоренте, Эухенио Сарате…

Рейес обернулась к Ордуньо и перехватила его взгляд. Эухенио Сарате? Неужели отец Анхеля?

– Франко уже умер, но в полиции мало что изменилось. Разве что нам больше не приходилось преследовать противников режима. Зато возникли другие проблемы: баскский террор, героин, ограбления банков… Помните, что несколько лет спустя выкинул этот охранник Диони? Я в тот день дежурил. Мы и сами думали предпринять что-нибудь подобное, много это обсуждали. А что – угнал бронированный автомобиль, в котором было триста миллионов песет, потом сбежал в Бразилию и живи себе там на широкую ногу! Но мы так и не решились. До сих пор жалею…

Истории из жизни Асенсио следовали одна за другой, и конца им не предвиделось. Он так и сыпал шутками для узкого круга, способными развеселить разве что его старых сослуживцев.

– Хочешь трахнуться? – прошептала Рейес на ухо Ордуньо.

Ее теплое дыхание и аромат духов застали его врасплох. Он задохнулся и ничего не ответил. Асенсио изрек очередную остроту, но Ордуньо ее не расслышал.

– Пошли.

Рейес схватила его за руку и повела к мужскому туалету. Гости слушали речь Асенсио, и в туалете было пусто. Рейес открыла дверь одной из кабинок. Ордуньо следовал за ней, как зомби. Рейес скинула пиджак от смокинга. Как и предполагал Ордуньо, под ним было голое тело.

– Что на тебя нашло?

– Не могу больше их слушать. Тоска! И не говори, что тебе нормально.

Рейес начала расстегивать ему брюки, но Ордуньо остановил ее, взяв за руки:

– У меня есть Марина.

– Я же не замуж за тебя собираюсь, Ордуньо.

– Я не хочу ей изменять.

– Так она же в тюрьме, как она узнает? – Рейес лукаво посмотрела на него. – И потом, кажется, не все части твоего тела с тобой солидарны.

Эрекцию не скроешь. Желание мешалось со стыдом; Ордуньо не знал, как освободиться от Рейес.

– Ты мне нравишься, я тебе тоже. У нас был длинный день, почему бы не закончить его так?

Она приблизила губы к его губам. Ордуньо больше не мог сдерживаться. Рейес стащила с него брюки, он схватил ее за затылок, притянул к себе и впился в ее губы. Она сбросила трусы и села на него верхом. Задавала темп она – вначале медленно, потом все быстрее, пока не достигла оргазма. Ни один из них не смог сдержать стонов.

Когда Рейес отстранилась от него, по лбу у нее стекала капля пота.

– Как думаешь, Асенсио уже закончил?

Ордуньо расхохотался. Они быстро оделись, и Рейес первой вышла из кабинки. Ордуньо поправил костюм и последовал за ней. У писсуара он увидел мужчину. Тот застегнул ширинку и направился вымыть руки. Гальвес! Ордуньо не знал, куда девать глаза.

– Твою ж мать, – шептал он, направляясь в зал.

Там к нему сразу подошла Рейес, предупредительно вскинув руку.

– Что такое?

– Видишь Элену? Не понимаю, что происходит, но явно ничего хорошего.

В углу инспектор Бланко ругалась с Рентеро. Тот схватил ее за локоть, пытаясь успокоить, но она, огрызнувшись, вырвалась. Рентеро огляделся: не смотрит ли на них кто-нибудь? – и повел Элену к выходу.

– Мне плевать, что это прием Асенсио! Я говорю о нашем коллеге! Ты что, правда думаешь, что твоих оправданий достаточно? – закричала инспектор, когда они оказались на улице Веласкеса.

– Черт бы тебя побрал, Элена, возьми себя в руки! Истеришь, как школьница.

– Пошел ты!

Элена перебежала на другую сторону улицы. Комиссар догнал ее.

– Я постараюсь выяснить о Гильермо Эскартине что-нибудь еще, – сказал он, пытаясь задобрить ее. – Пока я больше ничего не могу тебе обещать.

– Ты не сообщил мне ничего полезного, Рентеро. Выпустился в 2007 году с красным дипломом, изучал криминологию. Я что, ради этого тебе звонила?

– Информация об операции засекречена. Даже у меня нет к ней доступа.

– Напомнить тебе, как его убили? Распороли сверху донизу и засунули между кишок его ребенка! Этого недостаточно, чтобы отказаться от секретности? Мне нужно знать, какое дело он расследовал!

– Мне очень жаль, Элена, поверь.

– Невероятно. – Элена фыркнула от бессилия. – Он был полицейским, таким же, как ты и я. И пожертвовал жизнью ради работы. А мы ничего не сделаем, чтобы найти его убийцу?

– Я же не говорю, что надо прекратить расследование.

– Но ты нам не помогаешь.

Рентеро промолчал, и она поняла, что настаивать нет смысла. Таковы правила, и ей придется им следовать.

Глава 12

– Он выслеживал Эскартина. Ждал удобного момента, чтобы на него напасть.

Дотошность Марьяхо наконец принесла плоды. На записях с камеры наблюдения, установленной у магазина техники, она нашла белый «Ситроен С-15», в котором обнаружили тело Эскартина. Автомобиль был припаркован в конце улицы Сан-Хенаро, возле парикмахерской Бирама.

– Водителя не видно? – спросил Сарате.

– Нет, но теперь мы можем установить дату убийства. Преступник караулил его, но не спешил с нападением. Терпеливый какой…

Буэндиа разложил на столе свои отчеты. Они подтверждали слова Мануэлы. В теле жертвы были обнаружены остатки скополамина, которым Эскартина усыпили. Убийство было совершено при помоши хирургических инструментов, но преступник явно не был профессиональным медиком. Отпечатков, снятых в машине, в базе не нашлось.

– Тебе удалось выяснить, как долго был заморожен плод?

– Это невозможно.

Знал ли Эскартин, что мать его будущего ребенка погибла? У Сарате не было сомнений, что после аборта, проведенного столь чудовищным образом, она не выжила.

– Мы теряем время. Сейчас мы уже должны бы выламывать дверь Бирама, он же один из главных наркодельцов Мадрида. Гильермо расследовал его дела. Бирам его раскрыл, о чем имел наглость рассказать нам! Выследил, поехал за ним в Сарагосу и убил.

– Но зачем такие зверства? – робко возразила Мануэла. – Логичнее было бы прикончить его тихо, не привлекая внимания.

– Ты не была у Бирама. Может, такие убийства – еще одна традиция его народа.

Буэндиа упрекнул Сарате в предвзятости: то, что видели они с Эленой, действительно просто традиция. Девушке никто не причинял вреда. Может, на родине Бирама это что-то вроде бала дебютанток, какие еще недавно устраивали в Мадриде.

– Пойду съем что-нибудь в «Синем лебеде», пока от Элены нет вестей. Вы со мной?

Буэндиа отказался: он устал и предпочел немного вздремнуть. Марьяхо тоже покачала головой.

– Криминалисты передали мне компьютер Гильермо. Я знаю, что жесткий диск пуст, но все же покопаюсь в нем. Вдруг удастся восстановить хоть какие-то документы.

Сарате не стал настаивать. На улице ему в лицо ударил холодный ветер; Анхель дошел до славившейся своими грибными блюдами таверны «Синий лебедь» на улице Гравина и занял столик в углу. Это было одно из немногих старых заведений в районе, где без конца открывались новые рестораны и дизайнерские бутики. Сарате откупорил вторую бутылку пива, когда в таверну вошла Мануэла.

– Доктор Буэндиа сказал, что тут надо брать лисички. Я присоединюсь, ты не против? Умираю с голоду.

Сарате прихватил свою бутылку, и они переместились за столик под телевизором. Кроме них в зале сидела лишь одна молодая пара. На экране надрывались юные таланты, и их голоса нарушали тишину ресторана.

– А ты есть не будешь? – спросила Мануэла, просмотрев меню.

– Я не голоден.

Он в несколько глотков осушил третью бутылку пива. Мануэла заказала лисички, белые грибы с фуа-гра и газировку «Аквариус».

– Сочетание жуткое, я знаю, – улыбнулась она.

Мелкие, идеально ровные зубы, огромные темные глаза, как у персонажа старых мультиков Бетти Буп. Мануэла склонилась над тарелкой, прижав локти к бокам, с видом ребенка, который понимает, что делает что-то нехорошее, и не хочет, чтобы его за этим застали. Она извинилась, что пьет газировку. Короткие каштановые кудри падали ей на лицо, и Мануэле приходилось то и дело откладывать приборы, чтобы откинуть волосы и поправить очки. Сарате никогда не обращал на нее особого внимания, но сейчас рассматривал ее губы, большие глаза и гладкую кожу, и она казалась ему красавицей. Он как будто обнаружил в ящике стола забытую всеми драгоценность.

Она не пыталась вовлечь его в разговор, чему Сарате был только рад: он не испытывал желания поддерживать беседу, да и не знал, о чем с ней говорить. Мануэла болтала без умолку, а он тем временем заказал джин с тоником. Она рассказала, что ее мать итальянка, родилась в деревушке Пату, на каблуке итальянского сапога. Влюбилась в заезжего испанца и поехала его искать – потому, что влюбилась, и потому, что забеременела, но в первую очередь – потому, что влюбилась. Но так и не нашла.

– Грустно, да? – Мануэла перестала жевать, и в ее больших глазах мелькнула печаль. Мать больше ни в кого не влюблялась. Она знала только его имя – Хуан – и что родом он из деревни с разрушенной церковью в Центральной Испании.

– В каждой испанской деревне есть разрушенная церковь, верно?

Каждые свободные выходные мать Мануэлы брала дочь и отправлялась с ней в очередную деревню в надежде, что найдет там Хуана. Ее не волновало, что он наверняка давно женился и завел детей.

– Она до сих пор этим занимается. У нее есть карта Испании, на которой отмечены все деревни с разрушенной церковью, где она побывала, в некоторых по два-три раза. На прошлых выходных она ездила в Тригерос в Вальядолиде. «Нашла Хуана, мам?» – «Нет, я не нашла твоего отца» (она всегда называет его именно так: «твой отец»). – «А если бы даже нашла, ты не узнала бы его: тридцать четыре года прошло. Он превратился в пузатого лысого мужика и совсем не похож на красавчика, которого ты помнишь». – «Если увижу, я его узнаю».

Уже за полночь Сарате проверил телефон: сообщений от Элены не было. Он заказал еще джин с тоником и оплатил весь счет, после чего они переместились в бар в Чуэке. Мануэла опять пила «Аквариус», а он – алкоголь. Была среда, так что, когда в половине третьего они вышли из бара, большинство заведений уже закрылось.

– Я тут рядом живу, и у моей соседки наверняка найдется что-нибудь выпить. Джин у нее точно есть.

Таксист довез их до улицы Дос-Эрманас за площадью Тирсо-де-Молина. В квартиру они вошли на цыпочках, чтобы не разбудить соседку: та работала в больнице и вставала очень рано. Мануэла направилась на кухню, а Сарате сел у нее в комнате на диванчик, обитый тканью с узором из бабочек. Наконец она появилась, неся бутылку и стакан со льдом.

– Тоника не нашла.

Они немного поболтали, хотя Сарате беседа давалась с трудом. Комната у Мануэлы была большая, с собственной ванной; окно выходило во внутренний двор. Над письменным столом – полки с книгами по медицине, расставленными в идеальном порядке. Мануэла устроилась на стуле напротив Сарате. Он взял ее за руку, аккуратно притянул к себе на диван и, особо не раздумывая, поцеловал. Весь вечер он пил, стараясь затуманить сознание. Мануэла вздрогнула, секунду поколебалась, но все же решилась. Сарате словно хотел раствориться в ней: в запахе ее кожи, в ее дыхании, ее теле. Они занялись любовью, а потом в тишине уснули.

Он проснулся до рассвета, тихо оделся и вышел из комнаты, а потом из дома. Если Мануэла и слышала, как он уходит, то предпочла притвориться спящей. На улице Сарате достал телефон: было семь утра. Он увидел сообщение от Элены: «Я говорила с Рентеро. Он не может помочь нам с Гильермо Эскартином. Увидимся в девять в офисе. Люблю тебя».

Чувство вины пронзило его, словно приступ боли. До Пласа-Майор было меньше километра, и его охватило желание пойти к Элене и рассказать ей, что произошло ночью. Его вырвало выпитым накануне; в желудке было пусто, но Сарате почувствовал легкость, как будто сбросил балласт.

На улице Магдалена он поймал такси и четверть часа спустя стоял у барбершопа Бирама. Заведение еще не открылось, жалюзи были опущены. Сарате твердил себе, что должен отомстить за Гильермо Эскартина, но время шло, а он так и не убедил себя, что поступает правильно.

Наконец жалюзи с металлическим скрежетом поднялись. Сарате выждал на улице еще несколько минут. Когда он переступил порог, толстый парикмахер со шваброй в руках покосился на него с подозрением:

– Мы еще не открылись.

– Да я в жизни не доверю тебе свою голову. Мне надо поговорить с Бирамом. И прибереги свои отмазки для других, я видел, как он вошел.

Сарате смотрел на свое отражение в витрине барбершопа: под глазами синяки, кожа изжелта-бледная, как у больного гепатитом, – и сжимал в карманах кулаки.

– Ты меня не понял? Мы закрыты. Откроемся в девять.

В два прыжка Сарате подскочил к толстяку и нанес ему удар в челюсть. Тот попятился, но сдаваться не собирался. Он резко ткнул шваброй в поднятую в защитном жесте руку Сарате, а затем с неожиданной для его комплекции быстротой ударил полицейского кулаком в живот. Сарате ощутил рвотный позыв, но желудок был пуст. Толстяк схватил его за плечи и боднул в лоб. Не удержавшись, Сарате повалился на пол и увидел, как в глубине открылась дверь. До него донесся голос Бирама:

– Хватит, Леопольд…

Бирам принял его в маленькой тесной кладовке, заставленной офисными шкафами и коробками с шампунем. Еще туда удалось втиснуть расшатанный стул и письменный стол с компьютером. Бирам сидел за столом и с плутоватой улыбкой смотрел на Сарате. Его явно позабавило, как Леопольд отделал полицейского, лоб которого теперь украшала глубокая ссадина.

– Хотите, отвезем вас в больницу?

– Мужчину, за которым вы следили, на самом деле звали Гильермо Эскартин. Я хочу знать, в каких отношениях вы с ним состояли и какую сделку он тебе предложил.

– Мне казалось, что мы договорились. С вашей начальницей. Я рассказываю, что мне известно, а вы оставляете меня в покое.

– Твой друг может проломить мне башку, мы оба это знаем. Но ты не знаешь, что я не просто участковый полицейский. Если со мной что-нибудь случится, завтра, будь уверен, вас ждет обыск. Здесь, у тебя в особняке, в домах твоих сотрудников. А потом еще один. Возможно, мы не найдем ничего, кроме шампуня и ножниц, но мы не только не держим слово, мы еще очень настырные. Мы от вас не отстанем. Будем приезжать каждый день. И так целый год, если понадобится.

Бирам щелкнул языком.

– Ты правда думаешь, что я такая важная персона? – Он тоже перешел на «ты».

– Спрашиваю еще раз: в каких отношениях вы были с Гильермо?

– Херардо… В смысле Гильермо… пришел к нам подстричься около года назад. Его стриг Леопольд. Он был торчком и выглядел как торчок, но, прежде чем сесть в кресло, показал нам деньги. И вышел отсюда с волосами короче, чем были.

– Думаешь, сейчас время шутить?

– Во второй раз он пришел с пушкой и ограбил кассу. Явился без маски, и мы его узнали. Он унес все деньги.

– И ты ничего не сделал? Я не верю, Бирам. Этот район твой, и никто не осмелился бы тебя ограбить.

Бирам довольно кивнул. Пошарил в ящике стола, достал упаковку сигар и предложил Сарате, но тот отказался. Бирам раскурил сигару и, когда его лицо окутало облако дыма, продолжил рассказ:

– В одном ты ошибся. Этот район не мой, тут всем заправляет Отдел. За неделю до того, как сюда заявился наш торчок, я отказался платить им за крышу. Послал их к черту, а такое даром не проходит. Раз Гильермо… пришел сюда совершенно спокойно, не пряча лицо, значит, он был под их защитой.

– Что за Отдел?

– Это полицейские, и круче их тут никого нет. – Бирам не скрывал сарказма. – Ты даже представить себе не можешь, что тут творится.

– Расскажешь?

– Это бригада из комиссариата Вильяверде. Они называют себя Отделом и берут деньги с каждого бизнеса. Назначают любую сумму, сколько захотят, а если отказываешься, вначале посылают тебе предупреждение – вот как со мной, когда меня ограбил торчок. Одним бунтовщикам они устроили пожар, другие… просто исчезли.

– Ты пытаешься меня убедить, что полиция ведет себя как мафия? – В голосе Сарате звучало жгучее презрение.

– А чего тут убеждать, ты сам посмотри. Прогуляйся по району, поспрашивай народ, если, конечно, кто-то решится с тобой заговорить. Может, такой смельчак и найдется, но по большому счету все делают, как я: молча отстегивают им, сколько просят.

– Какое отношение имел Гильермо к Отделу?

– Он приходил сюда еще раз полгода назад, как ни в чем не бывало уселся в кресло и попросил его подстричь. Я хотел вышвырнуть его, но он сказал, что на следующий день в Сан-Хенаро планируется облава: будут искать наркотики. И он не солгал. Они все заведения перевернули вверх дном. Кроме нас, потому что мы в тот день не открывались. Я, естественно, заплатил. Ясно, что Гильермо прислал Отдел.

Сарате перебирал в уме фрагменты головоломки. Если Эскартин работал под прикрытием, что связывало его с полицейскими-рэкетирами? И что ему понадобилось от Бирама?

– Ты сказал, он предложил тебе сделку. Что за сделка?

– Очень крупная. Слишком крупная для торчка, как я уже говорил. Они явно хотели поймать меня на чем-то серьезном. Не для того, чтобы посадить, это не их стиль, а чтобы выкачать из меня все деньги. Когда мы увидели его дом в Сарагосе, то поняли: он тоже из Отдела. Полицейский, который прикидывается торчком.

Сарате прижал пальцы к вискам. У него болела голова. Не хотелось верить, что Бирам сказал правду.

– Эскартин не пытался подкопаться под Бирама. Он три года притворялся обычным нариком, чтобы втереться в доверие к полицейской бригаде из Вильяверде. Они называют себя Отделом, и, судя по всему, это настоящая мафия.

С этими словами Сарате ворвался в переговорную на Баркильо, где уже сидели другие сотрудники ОКА. Он не дал ни Элене, ни остальным возможности спросить, откуда у него ссадина на лбу, и с порога выложил все, что ему удалось вытрясти из Бирама. Вероятно, Гильермо расследовал преступления, совершаемые другими полицейскими. Вот почему все его отчеты засекречены, вот почему даже Рентеро не имеет к ним доступа.

Элена молча выслушала Сарате и знаком пригласила его пройти с ней в кабинет. Закрыв дверь, Анхель сказал:

– Мы не можем прочитать отчеты Гильермо Эскартина, и ты знаешь, что есть только один способ проверить, правду говорит Бирам или нет. Надо внедрить в Отдел своего человека.

– Да, это я уже поняла.

– Я хочу туда, Элена, хочу в эту бригаду. Договорись с Рентеро. Пусть меня официально переведут к ним. Я ведь не так давно был обычным полицейским, работал в такой же бригаде.

Элена впервые подняла на него глаза. Он заметил в ее взгляде печаль, которая, впрочем, тут же рассеялась, сменившись решимостью:

– Ты на эту роль не подходишь.

Возражений Элена слушать не стала.

Глава 13

На этот раз Рейес не выбирала, что надеть: пришлось идти в форме. Единственное решение, которое оставалось за ней, касалось прически: сделать хвост повыше или пониже. Все остальное – в соответствии с регламентом. Она собрала волосы в высокий хвост.

Рейес волновалась. Она не так давно работала в полиции – всего год в элитном подразделении ОКА, которое имело мало общего с обычным полицейским участком. К тому же бригада в Вильяверде, куда ее направили, отличалась особой жесткостью. Ей не хотелось поддаваться тревожным мыслям, и, глядя в зеркало, она глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Из дома она вышла пораньше, чтобы не опоздать на работу в первый же день. По дороге вспоминала, как пришла в ОКА и познакомилась с Ордуньо (после ужина в честь Асенсио они так и не поговорили, но, может, это и к лучшему; наверное, надо оставить тот вечер в прошлом), как доброжелательно встретили ее Буэндиа и Марьяхо (хорошо бы Марьяхо хоть немного смягчилась к Мануэле) и в какой ужас привело всех исчезновение Чески. Рейес вышла из такси за пару кварталов до места. Пора привыкать пользоваться общественным транспортом, чтобы не привлекать внимания. Она шагала к участку, надеясь, что первые дни в Вильяверде пройдут без происшествий.

– Эй, Фабиан! Блатная уже тут! – крикнул агент лет шестидесяти, заметив ее.

В Вильяверде – бывшей деревне, а теперь одном из южных районов Мадрида – проживало почти сто пятьдесят тысяч человек. Здесь были самые дешевые в столице квартиры, так что сюда переезжали люди, которые не могли позволить себе что-нибудь получше. Впрочем, как сказала накануне Элена, объясняя Рейес задание, это означало, что Вильяверде населяют бедняки, а не преступники; преступников в Мадриде можно найти где угодно.

Рейес порылась в Интернете, почитала статьи об этом районе, но это не очень ей помогло. Вильяверде был совершенно не похож на мир, в котором она родилась и провела всю жизнь. Доля мигрантов в его населении приближалась к тридцати процентам; на заброшенных промплощадках обосновались проститутки; часть квартир захватили нелегалы; на улицах хозяйничали молодежные банды… Правда, здесь был и приличный новый квартал, но вряд ли ей придется часто туда заглядывать.

– Рейес Рентеро! Какая честь! Племянница самого комиссара, дона Мануэля Рентеро!

Фабиан, не скрывая ехидства, смотрел на нее почти прозрачными, как у хаски, голубыми глазами. Бритый почти под ноль двухметровый качок, комплекцией он выделялся бы даже в тренажерном зале. К тому же у него не было половины правого уха. Рейес хотелось спросить, как он его лишился, но она сдержалась: позже выяснит.

– Через пару недель у дяди с тетей годовщина свадьбы, могу захватить тебя с собой. Раз уж ты так интересуешься моей семьей.

Рейес знала: прогнешься в первый день – дальше будет только хуже.

По лицу Фабиана скользнула тень улыбки.

– Бесит, что к нам спустили блатную.

– Думаешь, чтобы к вам попасть, нужен блат? По-моему, это скорее наказание.

Фабиан открыто, почти по-детски улыбнулся, и Рейес поняла: первое испытание пройдено. Фабиан повел ее вглубь помещения.

– А что ты натворила, что Рентеро сослал тебя сюда?

– Дядя считает, что нельзя надеяться на привилегии. Надо пахать и прокладывать себе путь самостоятельно, с самого низа.

– Это я тебе гарантирую. Вот твое рабочее место. – Он указал на стол возле туалета. – Что, не нравится? Не расстраивайся, все равно много тут сидеть не придется. Ладно, давай сходим к Курро, выпьем кофе.

– Может, мне надо сначала представиться начальнику?

– Его пока нет. У него мать в больнице, он с ней. Хороший сын.

Фабиан привел ее в мрачноватый бар в сотне метров от участка: металлическая стойка, накрытые пищевой пленкой тапас, плакаты «Атлетико Мадрид», пара игровых автоматов, пустые бутылки из-под пива и лимонада.

– Курро, две соль-и-сомбры.

Бармен, лысый, как яйцо, поставил на стол пару поцарапанных бокалов и плеснул в них поровну бренди и анисового ликера. На часах было всего десять минут девятого, и Рейес заколебалась.

– Давай, одним махом. Будем пить это каждое утро. Знаешь почему?

– Почему?

– Если не выпить, тебя пристрелят. Будь здорова!

Фабиан, как и сказал, одним махом осушил свой бокал. Рейес последовала его примеру. Коктейль оказался лучше, чем она ожидала. Фабиан встал, стукнул ладонью по барной стойке и, обращаясь к Курро, сказал:

– Ну, мы пошли внутрь. Передай остальным.

В коридоре бара рядом с дверью в туалет была еще одна, с заляпанной жиром табличкой «Только для персонала». Фабиан толкнул ее, и они оказались в комнатке без окон, пропахшей хлоркой. В середине, под люминесцентной лампой, стоял стол с четырьмя стульями, сбоку – диван, по виду спасенный с помойки, а в углу – дребезжащий холодильник.

– Садись.

На столе лежала колода карт и кучка металлических фишек для игры в мус. Фабиан взял карту.

– Валет. Да уж, не повезло тебе. Если не вытащишь карту крупнее, больше никогда сюда не попадешь.

Рейес показала свою:

– Рыцарь. Я выиграла.

И снова ледяная серьезность на лице Фабиана уступила место озорной улыбке.

– Добро пожаловать в Отдел.

Глава 14

В переговорной повисло тяжелое молчание, но Элена почувствовала, что тут только что стих оживленный спор. Сарате выпрямился в кресле, Ордуньо сделал вид, что пишет что-то в блокноте. Ни Марьяхо, ни Буэндиа не смотрели ей в глаза.

– Удалось хоть что-то вытащить с жесткого диска Эскартина?

Марьяхо кивнула, продолжая стучать по клавиатуре.

Элена не стала дожидаться, пока всеобщее негодование прорвется наружу:

– Рейес – идеальная кандидатура для внедрения в бригаду Вильяверде. Если у вас есть другие идеи, самое время ими поделиться.

Сарате отвел взгляд. Он уже привел свои аргументы: ссылался на опыт работы в Карабанчеле, уверял, что хорошо ладит с участковыми полицейскими, напоминал, что это он получил у Бирама ценные данные об Эскартине. Элена сухо ответила, что решение уже принято.

– Ты отправила ее в самое пекло, – нарушил молчание Ордуньо. – Она совсем зеленая, а ты послала ее к этим… Я что, единственный, кто помнит, как убили Эскартина?

– Ничто не указывает на то, что его убил кто-то из бригады Вильяверде.

– Почему ты хотя бы не сделала ей фальшивые документы? Она племянница Рентеро. Неужели ты правда думаешь, что они такое проглотят?

– Мы рассматривали вариант с поддельными документами, Ордуньо. Но они подозрительны и точно станут ее пробивать – просто потому, что она новенькая. Если сами выяснят, что она племянница комиссара, Рейес там и двух минут не продержится. Так что мы решили, что благоразумнее идти к ним с поднятым забралом. Она скажет, что дядя решил ее наказать. Или просто дать ей понюхать пороху в обычном отделении.

– Они никогда не станут ей доверять, – сказал Сарате.

– Может, и не станут. Но изнутри ей будет проще выяснить хоть что-то. Еще возражения?

В переговорке снова воцарилась тишина. Все поняли: тема закрыта.

– Марьяхо, что ты вытащила из компьютера Эскартина?

– Чудес от меня не ждите. Удалось лишь частично восстановить историю поиска. Он удалил все документы, их восстановить нельзя. По словам одной соседки, в сентябре он приезжал домой. И как раз тогда искал информацию о пурегоне. Это препарат, стимулирующий овуляцию.

– Он используется при ЭКО, – многозначительно добавил Буэндиа.

– Еще он гуглил прогестерон – гормон, который способствует имплантации эмбриона.

– Мы знаем, что от него забеременела какая-то женщина. – Элена рассуждала вслух. – Раз он гуглил пурегон и прогестерон, возможно, забеременела она при помощи ЭКО. Ты искала среди пациентов клиник, которые делают ЭКО?

– Да. Не нашла ни Херардо Валеро, ни Гильермо Эскартина. Но есть еще кое-что.

– Выкладывай, Марьяхо.

– Он гуглил святую Серену.

– Это еще кто? – нетерпеливо спросил Сарате, недовольный, что они тратят время на пустяки.

– Жена римского императора Диоклетиана, третий век нашей эры. Она восстала против мужа из-за гонений на христиан.

Слушая исторический экскурс в исполнении Буэндиа, Марьяхо не скрывала улыбки: судмедэксперт разбирался буквально в любой теме. А вот Ордуньо передалось нетерпение Сарате.

– Великолепно. Помимо романов и джаза, Эскартин тащился от древнеримской истории.

– И от истории Мексики, – добавила Марьяхо. – Я нашла несколько запросов, связанных с Мексикой, причем самых примитивных. Подумала, что он собирался туда в отпуск и хотел подготовиться. Он даже гуглил тексты популярных песен в жанре ранчера.

Всеми овладело уныние. Компьютер Эскартина не пролил света на его работу. От его отчетов не осталось и следа.

– Можете считать меня сентиментальным маразматиком, – начал Буэндиа, – но мне кажется, что Эскартин просто влюбился в мексиканку, решил выучить местные песни и заодно узнать побольше о ее стране и культуре. Спорю на ужин в «Синем лебеде»: римская история ему была по барабану. Он просто гуглил, откуда пошло ее имя.

– Серена? – спросила Элена.

– Именно. Думаю, Эскартин влюбился в мексиканку по имени Серена.

– Ну и куда тебе на пенсию? – возмутилась Марьяхо. – Думаешь, эта твоя помощница додумалась бы до такого?

– Мануэла – великолепный специалист. – Буэндиа повернулся к Элене. – Кстати, если ты не против, я хотел бы, чтобы она присутствовала на наших совещаниях.

Элена кивнула. В этот момент у нее завибрировал телефон. Она вышла из переговорки, но через минуту вернулась.

– Это Сесилия. Ей на почту только что пришло видео от Эскартина.

Все ждали, пока Марьяхо подключит компьютер, войдет в почту Сесилии (та сообщила им пароль) и найдет письмо с видео: его отправка была запланирована заранее. Марьяхо открыла файл.

Откуда Гильермо вел запись, было неясно: судя по шуму машин на заднем плане, он находился на улице. Они впервые увидели его живым. И с удивлением заметили на лице мужчины, чья фотография висела на стене переговорной, застенчивость. Он говорил тихим, усталым голосом; возможно, эта усталость была вызвана приемом препаратов. Его речь была грамотной и казалась продуманной, хотя признание явно давалось ему нелегко. Перед ними словно из густого тумана выступала подлинная личность Гильермо – ценителя джаза и книг, полицейского, который на этом видео никем не притворялся.

«Сесилия… Если ты смотришь это видео, значит… значит… Не пытайся искать меня, так будет лучше для нас обоих, поверь. Мне нелегко рассказать тебе правду, но я должен, хотя ты, наверное, меня возненавидишь. Когда я брался за эту работу, я и представить себе не мог, чем все закончится. Я не лгал тебе, когда говорил, что это задание на шесть-семь месяцев, а потом мы снова съездим в Новый Орлеан. Я надеялся, что мы осуществим все наши планы. Ты знаешь какие: завести детей, двоих или даже троих. Найти в Сарагосе спокойное место. Но все вышло иначе. Месяцы превратились в годы, и я… чувствовал, как мы отдаляемся друг от друга. Нет, я не пытаюсь переложить ответственность на тебя. Ты всегда оставалась той женщиной, в которую я когда-то влюбился… Но я изменился. На этой работе рано или поздно начинаешь терять ориентиры, перестаешь узнавать себя в зеркале, а потом забываешь, кем был раньше… Ты видела: когда я приезжал домой, мне не терпелось снова уехать… потому что, сам не знаю, как так вышло, но мне стало казаться, что моя настоящая жизнь – та, другая. Это случилось, и пути назад нет. На этой работе я… я познакомился с девушкой. И влюбился, Сесилия. Трудно объяснить, с чего все началось, да и вряд ли тебе захочется слушать. Но она беременна, и я… хочу быть с ней. Я хочу, чтобы она родила мне дочь. Осталось совсем немного, несколько недель. Я мог бы просто исчезнуть, но, думаю, я должен хотя бы попытаться объяснить тебе, что произошло. Дать тебе повод возненавидеть меня и начать жизнь с чистого листа. Мне жаль, что так получилось, Сесилия. Я очень любил тебя. Надеюсь, ты еще будешь счастлива».

Эскартин замолчал и приблизился к камере, чтобы выключить запись.

– Недурно: бросаешь жену по видео и между делом сообщаешь ей, что другая ждет от тебя ребенка. Да он заслужил все, что с ним произошло.

– Перестань, Марьяхо, – шикнул на нее Сарате.

– Ребенок должен был родиться через несколько недель. То есть плод был почти доношен, – размышлял Буэндиа. – Марьяхо, сможешь установить, когда сделана запись? Надо понять, когда вырезали плод.

– Но где же мать? – Ордуньо нервно шагал по переговорной – он не любил офис. – Тело Гильермо даже не пытались спрятать. Почему же мы до сих пор не нашли мать?

– Эскартин познакомился с ней на работе. – В голосе Сарате звучал адресованный Элене упрек. – Значит, только Рейес может добыть информацию об этой женщине в бригаде Вильяверде.

– Да, пожалуй. Но и мы не будем сидеть сложа руки. Марьяхо, поищи мексиканок, которые ходили в женскую консультацию, а потом резко прекратили.

– По имени Серена, – добавил Буэндиа.

Дверь открылась, и в переговорную вошел Рентеро. Он молча кивнул в сторону кабинета Элены, приглашая инспектора следовать за собой.

– Как тебе взбрело в голову отправить туда мою племянницу?

Элена даже не успела закрыть дверь кабинета, чтобы остальные не слышали возмущенных криков Рентеро.

– Твоя племянница работает под моим началом. Мне нужна информация о том, чем занимался Гильермо Эскартин. Ты мне ее не даешь, поэтому приходится искать другие пути.

– Думаешь, я от тебя что-то скрываю? Я не спорю, внедрить туда своего человека – разумное решение, но почему ты не выбрала кого-то другого? Ордуньо, Сарате?

– Рейес – лучшая кандидатура. Кстати, она очень довольна новым заданием.

– Сарате не справился бы? Ну конечно. Ты боялась, что он снова потеряет над собой контроль.

– Мы вроде говорили о Рейес.

Рентеро понял, что затронул больную тему. Он вздохнул, поправил галстук и уселся в кресло.

– Что там, в этой бригаде? Ты уверена, что Гильермо занимался ими?

– Это какая-то банда рэкетиров, по-видимому, они держат в страхе весь район. Тех, у кого легальный бизнес, но особенно тех, у кого нелегальный. Выжимают из них все соки. Даже название себе придумали: Отдел.

По лицу Рентеро словно пробежала судорога. Он встал и отвернулся к окну, за которым по улице Баркильо спешили прохожие. Откуда-то доносился шум стройки.

– В чем дело, Рентеро? Ты слышал о них раньше?

– Нет-нет. – Когда комиссар обернулся, его лицо разгладилось, и он улыбался. – Думаю, я просто старею и все сильнее переживаю за Рейес.

Глава 15

Во время первого совместного патрулирования Фабиан не позволил Рейес вести машину.

– Еще одно правило: за рулем я. Всегда. Кстати, ты же пила соль-и-сомбру! Если тебя остановит полиция и попросит дунуть…

– Я смотрю, тут у вас много правил.

– Да, и все обязательны к исполнению. Для краткости можно свести их к одному: я командую, ты слушаешься. Какие-то проблемы?

– Нет, пока никаких.

– Давай и дальше в том же духе. Я покажу тебе Вильяверде. Похоже, ты тут не бывала. Небось никогда не выезжала за пределы богатой Саламанки? А сама где живешь, в Эль-Висо?

По спине Рейес пробежал холодок. Она постаралась скрыть страх и замешательство за улыбкой. Фабиан просто угадал, или они пробили ее по своей базе?

Рейес заранее выучила названия пяти кварталов Вильяверде: Лос-Анхелес, Лос-Росалес, Сан-Андрес, Бутарке и Сан-Кристобаль, но Фабиан не упомянул ни одного из них. Вместо этого он говорил о Нижнем и Верхнем Вильяверде, Орокьете, Эспинильо, Баррио-де-ла-Плата, Колонии-Маркони…

– Со временем побываешь везде, – объяснял Фабиан. – Где-то тишь да гладь, а кое-где лучше держать ухо востро. Особенно в парках. Осторожнее с бандами латиносов: они работают по всему Мадриду. У нас промышляют парни из Тринидада и «Доминиканцы». Когда они встречаются, лучше оставаться в стороне. Еще есть «Латинские короли», но их мало, и «Ньетас» – эти в основном в Пуэнте-де-Вальекас тусуются, сюда не суются. Тебе придется разобраться, кто есть кто. Объясню потом, как их не перепутать.

– Они все в наркобизнесе?

– Что подвернется, тем и занимаются, больше по мелочи. В Лавапьесе, сама знаешь, наркоту крышуют турки и африканцы, они давно там обосновались… А у нас за главного один черный козел из Сенегала, но про него я тебе потом расскажу. Сейчас поедем в Колонию-Маркони, про нее ты наверняка слышала. Станет тебе вторым домом.

Он свернул с Адалузского шоссе на улицу Ресина. Заводы и заброшенные из-за кризиса стройки сменились дешевыми домами. Раньше в них жили работники фабрики Маркони, производившей бытовые и промышленные электроприборы.

– А я живу вон там. – Фабиан махнул рукой в сторону огромного здания из красного и серого кирпича. – Ты не думай, это нормальный квартал, тут живут хорошие люди, работяги. Здесь вырос Рауль из «Реал Мадрида». Раньше, пока его не купил Мадрид, он играл за «Атлетико», а до того – за «Сан-Кристобаль-де-лос-Анхелес». Местные жители создали ассоциацию и делают что могут, чтобы квартал не превратился в помойку…

Это не была метафора: между границей района и трассой М-45 тянулся огромный пустырь, заваленный мусором и сломанной мебелью.

– Здесь и дальше работают проститутки. Иногда с ними возникают проблемы, но в целом мы стараемся не пересекаться. Мирно сосуществуем, так сказать.

Они ехали по территории промзоны, мимо складов, недостроенных зданий и времянок для рабочих, у которых поджидали клиентов полуголые, несмотря на октябрьский холод, женщины. Неподалеку стояли легковые автомобили, фургоны, такси и даже небольшие грузовики: водители присматривались и выбирали себе подружку. При виде полицейской машины некоторые сорвались с места, но большинство никак не отреагировало.

– Разве это легально? – поинтересовалась Рейес.

– Нет, но и не совсем противозаконно. В любом случае мы к ним не лезем, ими занимается муниципальная полиция.

– Почему тогда ты сказал, что мы будем часто болтаться здесь?

– Для нас эта публика – источник информации. Тут знают обо всем, что происходит в Вильяверде. Бывает, сутенеры что-то не поделят, и тогда мы вмешиваемся. Ну и, конечно, болтаем с девочками.

– И они что, разговаривают с полицией?

– Кто-то да, кто-то нет. Вон там стоят румынки, своя территория у болгарок, латиноамериканок и африканок. Пока никто не нарушает границы, все спокойно, проблем не возникает.

– А испанки?

– Их здесь совсем мало, стоят там, куда пустят. Слышала про Клампару, он же Свиная Голова? Раньше он тут всем заправлял. С 2011-го вроде как в тюрьме, но на самом деле уже десять лет как сбежал, я тебе потом про него еще расскажу. Его сменил другой румын, Дорел, но он в 2014-м умер в Мексике, после крестин в Алькала-де-Энаресе, которые закончились покушением на главаря конкурирующей банды, Баку… Теперь тут много игроков. Но рулит всем по-прежнему Свиная Голова, хотя он как бы в тюрьме.

Фабиан притормозил возле худой эффектной блондинки в трусах танга и с голой грудью.

– Простудишься, Илеана.

– Это у меня дома холодно, а у вас тут как на Карибах.

– Как дела?

– Отстой, у меня с восьми всего трое.

– Ладно, не жалуйся, небось уже заработала больше моего.

Они поехали дальше. Фабиан явно чувствовал себя здесь как дома.

– Илеана хорошая. – Он смотрел на дорогу; одна рука лежала на руле, локоть другой – на окне. – Говорят, в Румынии она работала медсестрой, здесь ей эти навыки тоже пригодились. Помогала другим девочкам… Так, приближаемся к зоне травести.

Транссексуалы облюбовали место возле Хетафе, самой старой части промзоны.

– Они собираются около пожарной станции, в основном по ночам. Почти все из Бразилии и Колумбии, сейчас еще появились венесуэлки. Вон, смотри, это Роберта.

Фабиан остановил машину.

– Роберта!

– Ты мне всех клиентов распугаешь, Фабиан.

У Роберты был бразильский акцент и мужской голос, резко контрастировавший с огромной загорелой грудью. Рейес смотрела на нее с любопытством: Роберта была красива, очень красива.

– У вас все нормально?

– Похоже, у болгарок какая-то заваруха. А у нас да, спокойно. Сам знаешь, мы просто занимаемся своим делом.

– А что там у болгарок?

– Двое сутенеров вчера подрались. Твой коллега был там, но не стал с ними связываться, сказал, что такая потасовка – это вин-вин.

– Вот блин… Ладно, пока, Роберта.

Они двинулись в сторону парка Сан-Хенаро.

– Вин-вин… Значит, неважно, кто победит: если один устранит другого, мы в любом случае останемся в выигрыше, – догадалась Рейес.

– Вижу, ты просекла фишку.

Фабиан весело улыбнулся. За эту поездку мнение Рейес о нем поменялось. Заносчивый полицейский, который, как в плохих фильмах про гангстеров, устроил ей нелепую проверку, оказался своим в доску парнем и разговаривал с проститутками без всякого пренебрежения, даже тепло.

На этот раз в кладовке у Курро сидело четверо полицейских: двое в форме и двое в штатском. В помещении висел густой дым, от сигаретных бычков и пустых бутылок из-под пива шел кисловатый запах. Когда они вошли, один полицейский как раз доставал из холодильника очередную бутылку пива. В джинсах и клетчатой рубашке, не намного выше Рейес, худой, с детским лицом, он напоминал подростка, которого зачем-то выдернули с вечеринки.

– Это Грегор. А это Рейес, новенькая, – представил их друг другу Фабиан.

– А, блатная? – сухо спросил парень, открывая бутылку о край стола.

– Ты правда племянница Рентеро?

Вопрос задал мужчина в форме, которого она уже видела в участке. Из-за седых волос и больших круглых глаз он напоминал сову. Офицер сказал, что его зовут Номбела, и спросил, правда ли, что у Рентеро есть собственный виноградник.

– Не у него, а у его двоюродной сестры, она тоже работала в полиции. Ее зовут Вероника.

– А есть у тебя в семье хоть кто-то, кто не работает в полиции?

– Двоюродная тетя. Она грабит банки.

В комнатке повисла тишина.

– Шутка, – уточнила Рейес.

Рядом с Номбелой сидел мужчина лет тридцати; под формой проступали накачанные мышцы. Он смотрел на Рейес молча, и его представил Номбела: Ричи. Глаза у Ричи были абсолютно пустые, как у участника телевизионного шоу.

– Я тут что, единственная женщина?

За столом тасовал карты мужчина в штатском. На вид лет шестидесяти, полноватый, но явно в хорошей форме. Рукава его рубашки были закатаны, и на одной руке Рейес увидела длинный, от локтя до запястья, шрам. Не отрывая взгляда от карт, он спросил:

– Где тут?

Ему не нужно было повышать голос: стоило ему заговорить, как остальные умолкли.

– Как, ты сказал, Фабиан, называется ваша группа? Отдел?

– Слушай, девочка: ты не входишь ни в какую группу. В Отдел просто так не попадают. Это надо заслужить, а мы не узнаем, чего ты стоишь, пока не увидим тебя в деле. Кстати, ты тут не единственная женщина, есть еще две, и они как раз в Отдел входят. А сейчас сбегай к Курро, пусть принесет нам закусить, все проголодались.

– Я вам в горничные не нанималась.

До Рейес донесся тихий свист – такой звучит в классе, когда ученик грубит учителю, – но она не отводила взгляда от мужчины со шрамом. Тот положил карты на стол, встал и подошел к ней. Он вовсе не выглядел устрашающе: не делал резких движений, не напускал на себя грозный вид.

– Что ты сказала?

– Что я тебе не горничная.

– Хорошо, Рейес, я сам схожу к Курро. Любишь улиток? Они у него отменные. Кстати, меня зовут Анхель Кристо, как того дрессировщика. Я твой начальник.

Дома Рейес никак не могла решить, как прошел этот день: хорошо или так себе. Как сотрудник полиции, она сказала бы, что так себе: за весь день на новом месте она не сделала ничего. По правде говоря, она даже не поняла, в чем состояли ее обязанности. Ну, прокатилась по Колонии-Маркони и поболтала с проститутками. С другой стороны, ее направили в Вильяверде не расследовать текущие дела, а выяснить, как Отдел связан с Гильермо Эскартином. Постараться узнать, кто носил его ребенка. Сейчас события минувшего дня казались Рейес нереальными, почти абсурдными. Ее новые коллеги-полицейские словно притворялись плохими парнями, повторяя расхожие клише из кино. В эту схему не укладывался только Кристо. В его манере держаться не было никакой наигранности.

Пока она стояла под душем, раздался звонок в дверь. Рейес торопливо накинула халат и, оставляя за собой мокрые следы, пошла открывать.

– Дядя? Заходи.

С тех пор как умерла мать Рейес, Рентеро не навещал племянницу ни разу. Очевидно, Элена рассказала ему о задании, которое получила девушка, и комиссар разволновался. Пока Рейес одевалась, он налил себе виски.

– Могла бы держать дома приличный виски или коньяк. Такая дрянь! Лучше воды выпить.

– Это шотландский.

– Шотландский, но дешевый, из супермаркета. Как получилось, что ты выросла в нашей семье, но не можешь отличить хороший виски от плохого, пусть и шотландского? Ладно, рассказывай. Я хочу знать все, что происходило сегодня в Вильяверде.

Несмотря на претензии, Рентеро сделал щедрый глоток виски.

– Да ничего особенного… Я посмотрела на проституток и трансвеститов. Видела, как коллеги играют в мус. Выпила соль-и-сомбру.

– Что за люди в этом участке? С кем ты успела познакомиться?

– Ко мне прикрепили полицейского по имени Фабиан, он показывал мне район. Ты его знаешь?

– Нет, никогда о нем не слышал. А Кристо там был?

– Да. Его зовут Анхель Кристо, как этого, из цирка…

– Слушай внимательно: этот Кристо – самый большой подонок на свете. Никогда, ни за что не доверяй ему! Поняла?

– Откуда ты его знаешь?

– Ты поняла или нет?

– Поняла.

Рентеро с гримасой отвращения допил виски.

– Я поговорю с Эленой. Не хочу, чтобы ты надолго там застряла.

– Мне не нужна нянька, дядя. Кто-то должен внедриться в эту бригаду и выяснить, что связывало их с Эскартином. И я очень рада, что Элена поручила это мне.

Рентеро поставил стакан на стол. Его взгляд блуждал по комнате. Он явно чувствовал себя неуютно и хотел поскорее уйти.

– Все, что выяснишь… первым делом будешь докладывать мне.

– Но я должна сдавать отчеты Элене…

– Будешь докладывать мне. А я уже решу, в каком виде передавать информацию инспектору Бланко. – Рентеро заметил, как племянница недовольно скривилась, и продолжил более жестким тоном: – Я сейчас говорю с тобой не как дядя, Рейес. Я говорю с тобой как начальник оперативного управления полиции. Ты обязана мне подчиняться.

Убирая стакан, оставленный дядей, Рейес вдруг почувствовала волнение; она будто стояла на пороге комнаты ужасов в парке аттракционов, зная, что впереди ее ждет что-то страшное.

Глава 16

Время тянулось медленно. Вся команда упорно искала хоть какую-нибудь зацепку в деле Эскартина. Мучительно долгие свободные часы каждый заполнял как мог.

Ордуньо всегда нервничал, когда у него за спиной захлопывалась дверь тюрьмы. Когда он сказал об этом Марине, она рассмеялась:

– Ты бы тут и пары дней не продержался… Здесь двери постоянно хлопают.

Марина попала в тюрьму два года назад за связь с «Пурпурной Сетью». Еще полтора года – и ее станут отпускать домой на выходные. Оба ждали этого, а пока довольствовались встречами наедине раз в месяц. Поначалу Ордуньо спешил на эти встречи, хотя первое время они с Мариной даже не занимались сексом, но после того, как в ОКА пришла Рейес, его нетерпение постепенно сменилось неловкостью. Свидания с Мариной превратились в своего рода повинность, от которой нельзя уклониться: он понимал, что для нее это единственная возможность отвлечься от тюремной рутины.

– Не ожидала тебя сегодня увидеть.

– У нас сейчас трудное дело, так что не знаю, когда смогу приехать снова. А у тебя что, были другие планы?

Марина рассмеялась. Планы? В тюрьме?

– Ты привез постельное белье?

В комнате для встреч были чистые казенные простыни, но Марине они не нравились, поэтому Ордуньо купил свой комплект. После каждого свидания он сдавал его в прачечную, а потом забирал упакованное в пластиковый пакет выстиранное и пахнущее кондиционером белье. В цветочек, как хотела Марина.

Она застелила постель – это была еще одна традиция, возникшая за эти два года. Марина не позволяла помогать себе и туго натягивала простыни на матрас, чтобы не осталось ни одной складочки, ни одной морщинки. Горничная пятизвездочного отеля вряд ли справилась бы лучше. Добившись совершенства, она жестом пригласила Ордуньо раздеться и лечь рядом.

– Сегодня я ничего не хочу, просто обними меня. Мне было очень одиноко.

Она поудобнее устроилась на груди Ордуньо:

– Что-то было не так?

– Тут все не так, но ты не переживай. Я уже ветеран и умею разбираться с проблемами. Жаль, что с происходящим за этими стенами я ничего поделать не могу.

Она робко взглянула ему в глаза, но он сделал вид, что не заметил этого взгляда, испугавшись, что не сумеет и дальше лгать ей. С ужина в честь Асенсио Ордуньо каждую ночь вспоминал, как Рейес, обнаженная, сидела у него на коленях; он снова чувствовал ее запах, ее жаркое дыхание.

– Ты с каждым разом все холоднее… Я не хочу тебя потерять.

– Не волнуйся, Марина. Это все работа… Иногда трудно выбросить ее из головы.

Остаток часовой встречи они провели лежа в постели, но не заходя дальше поцелуев. Она рассказала о своих сокамерницах, о венесуэлке Дели, которая ждала суда по обвинению в убийстве. Марина мечтала о том, что сделает в первый день на свободе: окунется в море, выпьет на пляже пива, закусывая хамоном, поставит в лесу палатку. Она столько всего хотела успеть! Ордуньо сомневался, что на это хватит двадцати четырех часов.

Тем не менее он обещал подготовить все необходимое для осуществления ее планов. Потом коротко рассказал о деле, над которым работал, и о страшной гибели Эскартина. Он знал, что может доверять Марине: она никому не проболтается.

Ордуньо вернулся в Мадрид с горьким чувством: его любовь к Марине прошла. Он был по-прежнему привязан к ней и собирался выполнить все свои обещания, когда она выйдет из тюрьмы в Сото-дель-Реаль. Однако думал он только о Рейес. Он так хотел снова быть с ней, что пошел бы к напарнице домой, если бы не понимал, насколько это опрометчиво и опасно.

Сарате практически не появлялся в офисе ОКА. Марьяхо и Буэндиа так и не обнаружили ни одной ниточки, потянув за которую можно было бы распутать дело Гильермо Эскартина. Они не нашли новых данных ни о его работе под прикрытием, ни о пропавшей матери ребенка. Сотрудники ОКА словно уперлись в глухую стену, и злость Сарате разгоралась все сильнее. Спасение от нее он искал за барной стойкой «Синего лебедя» или в Колонии-де-лос-Картерос, в тишине гостиной Сальвадора Сантоса. Сарате, конечно, знал, что Сантос не в состоянии понять его, но все же рассказывал наставнику об убитом полицейском и его возлюбленной, из чрева которой кто-то вырвал ребенка. Говорил о бессилии, охватившем его, когда Рентеро отказался предоставить сведения о задании Эскартина, и даже жаловался, что для внедрения в Отдел Элена выбрала не его, а неопытную Рейес.

Мануэлу он избегал – или это она его избегала. Он знал, что она очень занята: Мануэла разбирала архив Буэндиа, груду документов, скопившихся за долгие годы работы.

Сарате обедал в «Синем лебеде», бесцельно шатался по Вильяверде, однажды даже забрел в барбершоп Бирама. Поговорил со множеством людей, но никто не видел Гильермо с девушкой.

– Ты не против, если я к тебе присоединюсь?

Рейес находилась на задании уже больше недели.

Мануэла подсела к Сарате за стол под телевизором, тот же, который они занимали в прошлый раз. Она так же широко улыбалась и снова заказала фуа-гра с белыми грибами.

– Не могу удержаться, – призналась она.

– Надо было нам раньше поговорить… – пробормотал Сарате.

– О чем? – безмятежно спросила Мануэла, но тут же широко распахнула глаза, словно поняла, что допустила промах. – Ой, прости… Я думала, это был просто секс, ничего больше. А для тебя разве нет?

– Да, именно так. Я просто хотел убедиться, что мы смотрим на это одинаково. Секс, и ничего больше.

Мануэла сделала глоток «Аквариуса» и, как ни в чем не бывало, заговорила о старом деле, на которое наткнулась в архиве Буэндиа. Двенадцать лет назад на стройке нашли мертвую собаку. Никто не придавал этому особого значения, пока труп не вскрыли и не обнаружили внутри пакет с килограммом кокаина. Вскоре полиция вышла на сеть наркоторговцев. Под видом активистов благотворительной организации они отлавливали бродячих псов якобы для отправки в приют, но в действительности использовали их для передачи товара клиентам. Бедные животные!

Сарате слушал ее молча. Ему нравились ее энтузиазм и принципиальность. В юности он и сам был таким… Способен ли человек, осознав свои ошибки, вернуться на развилку, где когда-то свернул не в ту сторону, и исправиться? Сарате подумал об Элене: как хорошо им было вместе… И как он страдал, когда после дела «Пурпурной Сети» она от него отдалилась. Почему люди, недовольные собой, так часто барахтаются в болоте собственных разочарований, ничего не предпринимая? Сарате знал: Элена рядом, она любит его, он может опереться на нее, чтобы снова стать собой. Не знал он одного: почему не решается принять от нее помощь.

Элена разговаривала с Рейес дважды, и та уверяла, что все идет отлично: ее позиции в Отделе постепенно укрепляются, хотя случая обсудить с коллегами Гильермо Эскартина пока не представилось.

Элена продолжала ездить к Михаэле. Часы, проведенные с девочкой, пролетали незаметно, и на это время инспектора покидало ощущение, что все ее поступки лишены смысла. Алисия, соцработница, сказала, что биологический отец Михаэлы больше не давал о себе знать. По телефону он обещал приехать в Мадрид в середине недели, но так и не появился. С ним пытались связаться, но абонент Григоре Николеску был недоступен. Это означало, что Михаэлу могли передать в патронатную семью, что радовало Элену. Впрочем, она ни с кем не поделилась этой новостью. Элена опасалась неодобрения Марьяхо и небрежной снисходительности матери, судившей обо всем свысока. Она не поставила в известность даже Сарате – из страха, что этот шаг приведет к окончательному разрыву.

От Баркильо до дома Элена пошла пешком – через квартал Уэртас, мимо караоке-бара Cheer’s. Было четыре часа, и заведение еще не открылось. Инспектор нередко бывала здесь, но не испытывала ни малейшего желания заглянуть внутрь и совсем не скучала по временам, когда проводила в баре ночи напролет, распевая песни Мины Маццини. Среди посетителей караоке у нее не было ни одного настоящего друга. У нее вообще было мало друзей.

Ракель, школьная приятельница? На звание подруги она явно не тянула: они не общались уже лет пять, а недавно перестали даже обмениваться поздравлениями на Рождество. Абель, бывший муж? Раньше их связывала крепкая дружба. Элена доверяла Абелю и иногда навещала его и Габриэлу, его жену-бразильянку, в Уруэнье, но после трагической гибели общего сына они отдалились друг от друга: слишком много боли причиняли воспоминания о прошлом.

Выйдя на Пласа-Майор, Элена вернулась мыслями к Михаэле. Они могли бы стать семьей, она могла бы заменить Михаэле мать. Элена не обманывала себя: конечно, будет трудно; материнство – это не только нежности да поцелуи. Михаэле предстояло проделать огромный путь, чтобы если не забыть об ужасах прошлого, то хотя бы научиться жить дальше. Элена чувствовала себя достаточно сильной, чтобы помочь девочке. Не сдаваться, если не все будет гладко. Взять на себя ответственность за беззащитного ребенка, любить его, заботиться и опекать, пока он не встанет на ноги.

– Я тебя ждал.

В полумраке подъезда она различила фигуру Сарате.

– У тебя же есть ключи, мог и зайти.

Элене вдруг стало не по себе. Она почувствовала неизбежность разговора, который так долго откладывала. Они молча зашли в лифт и поднялись в квартиру, где Сарате не был уже две недели.

– Ты пришел поговорить? – спросила Элена.

– А нужно? – На лице Анхеля появилась легкая улыбка. Элена не видела его таким уже давно. – Я бы лучше тебя раздел…

Забытое за последние месяцы желание вдруг вспыхнуло в ней с новой силой. Сарате поцеловал ее, и она ответила на его ласку. Они поспешили в спальню и рухнули на постель; их тела переплелись, и они ощутили, как вновь становятся единым целым.

Глава 17

Постепенно Рейес смогла завоевать доверие Фабиана и остальных членов группы. Правда, она до сих пор не понимала, в чем состоит ее работа; создавалось впечатление, что бригада не ведет никаких расследований. Ее новые коллеги либо играли в карты в кладовке у Курро, либо разъезжали по району на полицейской машине, либо принимали звонки с жалобами на мелкие потасовки, домашнее насилие или магазинные кражи.

Рейес нравилось проводить время с Фабианом; она узнала, что он женат, живет в скромной квартире в Колонии-Маркони, а его сыну четыре года. О маленьком Раулито, названном в честь футболиста, он говорил с неподдельной нежностью и, кажется, сам поражался, сколько счастья приносит ему ребенок. Фабиан рассказывал Рейес забавные истории. Например, о том, как форточник по кличке Гриб, убегая от преследователей, спустился в канализацию, заблудился там и вызвал на помощь пожарных. Рейес хохотала. Каждый их совместный обход заканчивался у Курро – они пили пиво и смотрели футбол (совоокий Номбела притащил в кладовку телевизор). Кристо появлялся на работе редко: у его матери после операции на бедре возникли осложнения, и он не отходил от ее постели.

В тот день у Курро были только Ричи, Фабиан и Рейес. Рейес подумала, что до сих пор не слышала от Ричи ни слова и не видела ни одну из женщин, которые вроде бы входили в Отдел. Она даже не знала, как их зовут.

– Сегодня вечером мы дежурим, – вдруг объявил Фабиан, не глядя на нее, и отхлебнул пива из бутылки.

– Что будем делать?

– Увидишь. Едем в штатском, в обычной машине. Надевай удобную обувь, например, кроссовки. Знаешь, как поется в песне про Педро Наваху? Чтобы если что – лететь пулей.

– Если что? Будут какие-то проблемы? – Рейес напряглась.

– Надеюсь, что нет. Но проблемы заранее не предупреждают, просто появляются. А ты, я смотрю, любопытная.

– Есть что-то еще, что я должна знать?

– Если захватишь термос с кофе и пару бутербродов, ты королева.

Рейес решила, что так и поступит. Она надеялась, что теперь ей наконец-то представится возможность узнать хоть что-то про деятельность Отдела. Пока что она не решалась расспрашивать Фабиана и ни разу не упомянула имени Гильермо Эскартина, не сомневаясь, что рано или поздно оно само всплывет в разговоре, и тогда она сумеет вытянуть из новых коллег подробности. Девушка понимала, что Элена и весь ее отдел ждут этой информации, чтобы продолжить расследование.

– А, вот еще: оружие не бери, оно не понадобится.

Фабиан произнес это как бы между прочим, но Рейес поняла: работа им предстоит «сверхурочная», выходящая за рамки обычных обязанностей, и следов оставлять не стоит. Это была не первая странность, на которую она обратила внимание за недолгое время работы в Вильяверде. К Кристо здесь относились с безмерным уважением, переходившим в обожание. Рейес удивляло, что полицейские явно не перетруждались, хотя дел по охране порядка в районе хватало. Она заметила, что коллеги носили при себе неожиданно много наличных: доставали из кармана пачки купюр и тратили деньги не считая. Обедать ходили не на бизнес-ланч в ближайшую забегаловку, а в заведения поприличнее, хоть и не самые шикарные. Носили новую брендовую одежду и дорогие часы, которые, впрочем, не слишком бросались в глаза, как будто их владельцы старались не выпячивать, что могут позволить себе такое.

Без десяти одиннадцать вечера Рейес ждала Фабиана в условленном месте, у выхода из метро «Принсипе де Вергара». Она надела джинсы, старые кроссовки, черную футболку и джинсовку; захватила рюкзак с термосом и бутербродами. Рейес нервничала, не понимая, что за дежурство им предстоит, и жалела, что не поставила в известность Элену, лишив себя надежды на помощь.

– Ты так замерзнешь, ночью дубак. Сзади есть свитер.

Как только она села в видавший виды белый «форд фиесту» без опознавательных знаков, Фабиан протянул ей пистолет – «Глок Г-43», такие используют в испанской армии. Приклад заклеен пластырем, магазин заполнен: шесть патронов, плюс еще один в патроннике.

– Он понадобится?

– Ты же знаешь, большинство полицейских выходят на пенсию, ни разу не выстрелив. Только аккуратно, не снимай с предохранителя. Это так, просто для подстраховки.

Рейес не нуждалась в предостережениях: она хорошо стреляла, а эта модель была ей знакома по работе в ОКА. «Глок Г-43» – маленький, но мощный полуавтоматический пистолет с девятимиллимитровыми патронами, к которому можно присоединить компактный лазерный модуль.

Они ехали молча; наконец Фабиан остановился на улице Сан-Хенаро, прямо перед барбершопом Бирама. Рейес ничем себя не выдала.

– Что будем делать?

– Следить за парикмахерской. Это прикрытие. Хозяин, сенегалец, торгует героином. Мы к нему присматриваемся.

– Сегодня ночью будет поставка?

– Похоже на то. Однажды мы его чуть не накрыли. У нас был отличный осведомитель, и мы могли взять Бирама с огромной партией.

– А где теперь этот осведомитель? – Рейес задала вопрос как бы между делом, чтобы Фабиан не догадался, как сильно ей не терпится узнать хоть что-то про Эскартина.

– Вот и нам хотелось бы знать. Он испарился. Говорят, его прикончили. Очень жаль, он помог бы нам прижать этого козла.

– А как вы его нашли?

– Кого?

– Осведомителя.

– Да как обычно: устроили облаву, задержали его, а потом отпустили с условием, что он будет рассказывать обо всем, что узнает. Обычная история, что тут объяснять?

– Понимаю, просто странно, что вы поверили нарику.

Фабиан удивленно посмотрел на нее:

– Я разве говорил, что он нарик?

Рейес запнулась. Неужели она прокололась? Надо сделать вид, что предположение вырвалось само собой и она не придавала ему значения.

– Ну, ты же говорил про облаву… Я и подумала, что ловили наркоманов.

Рейес похолодела. Фабиан смотрел на нее с недоверием.

– А что, он не был нариком? Я, может, и не так давно работаю в полиции, но знаю, что это самая распространенная схема.

– А ты не так неопытна, как я думал.

Фабиан рассмеялся, и Рейес решила, что ей удалось выпутаться. Тем временем он взял телефон и стал быстро набирать сообщение.

– Если сразу не отвечу, она мне потом мозг вынесет.

– Можно спросить? – Рейес хотелось сгладить неловкость, и она поспешила сменить тему. – Про твое ухо. Что с ним случилось?

– Откусили. Один бездомный отхватил кусок. И тут же проглотил, прикинь.

– Серьезно?

– Честное слово. Но было не так уж больно. Что скажешь, мне идет?

Он повернулся и посмотрел на нее. Рейес улыбнулась: Фабиан снова стал собой, лед в его глазах растаял.

– Если честно, хочется откусить еще немного.

Он явно не ожидал такого ответа. Рейес видела, что Фабиан с трудом сдерживается: он бы с удовольствием трахнул ее прямо здесь, в машине. Пожалуй, она была не против, но тут у Фабиана зазвонил телефон.

– Да, Кристо, уже едем.

Он положил трубку и завел двигатель.

– Куда мы?

– Сейчас увидишь.

Вильяверде остался позади. Они вырулили на автостраду М-30, потом на Андалусийское шоссе. В машине повисла напряженная тишина. Рейес подозревала, что Фабиан жалеет об упущенной возможности. Звонок шефа его явно не обрадовал. Перед Вальдеморо они свернули, миновали заправку и после круговой развязки съехали на плохую, всю в выбоинах, дорогу.

Фабиан притормозил около полуразвалившегося дома с фасадом, покрытым граффити. У входа валялись палеты и строительный мусор.

– Отдай мне пистолет.

– Зачем?

– Он тебе не понадобится. Мы взяли оружие на случай, если Бирам начнет борзеть.

Поколебавшись, Рейес отдала пистолет: она не могла пойти на конфронтацию с Фабианом. Он вышел из машины и направился к дому. Она последовала за ним.

– Нас ждут, – не оборачиваясь, произнес Фабиан.

– Кто?

Фабиан сделал вид, что не слышал вопроса. Они обогнули дом. Сзади были припаркованы две машины, старые и неприметные, как и их «фиеста». Входная дверь была взломана. Фабиан вошел первым. Внутри воняло мочой и экскрементами; видимо, здесь ночевали бездомные. Луч фонарика выхватил из темноты голые балки и свисавшую с потолка арматуру. К ним приближался Кристо в компании Номбелы, Грегора и Ричи.

– Я хочу поговорить с ней наедине, – без предисловий сказал глава бригады.

Рейес заметила, что Фабиан прячет глаза. Полицейские вышли, последний закрыл за собой дверь.

В одной руке Кристо держал фонарик, в другой – термос.

– Кофе, без сахара. Я всегда говорю: сахар перебивает вкус кофе.

Рейес покачала головой и огляделась, прикидывая, получится ли сбежать. Она раскаивалась, что послушалась Фабиана и не взяла с собой из дома оружие. Ошибка новичка. На грязном столе стояли две чашки. Кристо налил в одну из них кофе и не торопясь, будто наслаждаясь замешательством Рейес, сделал несколько глотков. Он допил всю чашку и только потом заговорил.

– Фабиан сказал, ты расспрашивала про нашего осведомителя.

Вот оно что. Ее прокол не остался незамеченным. Фабиан насторожился и сразу сообщил о своих подозрениях шефу. Это ему он писал, а не жене.

– Ты его знаешь? – поинтересовался Кристо.

– Нет.

– Но ты откуда-то знала, что он нарик.

– Ничего я не знала. Фабиан сказал, что вы подцепили его во время облавы, вот я и предположила, что он из этих. – Рейес пыталась казаться спокойной, но вся словно одеревенела. Она боялась, что в случае необходимости не сможет даже пошевелиться, не то что побежать.

Кристо ходил туда-сюда, аккуратно ступая по песку и щебню.

– Я пока не понял, стоит ли тебе доверять. Что такой девушке, как ты, делать в бригаде Вильяверде?

– Учиться. Я пошла в полицию не для того, чтоб за столом сидеть.

– Хотела движухи?

– Да, и полевой работы.

– Ты знаешь, что это сложный район? Что тут иногда приходится искать обходные пути?

Рейес молча смотрела на Кристо. Тот уселся на гору мешков с цементом и направил фонарик прямо ей в лицо. Она заморгала.

– Не все это понимают. Многие в полиции только и ждут, когда мы проколемся, чтобы покончить с нами раз и навсегда. Так что нам приходится соблюдать осторожность. Каждый новый член бригады находится под подозрением, потому что может оказаться кротом, которого подослали наши враги. Как только я увидел твое почти детское личико, сразу подумал, что ты шпион.

– Неужели они не нашли бы кого-нибудь лучше племянницы начальника оперативного управления? Тебе не кажется, что это не очень умно?

Кристо приподнял бровь:

– Да, это скорее глупо. Ты абсолютно права.

– Дядя отправил меня к вам понюхать пороху, – продолжала Рейес, пытаясь придать голосу уверенности.

– Может, у меня паранойя. А может, комиссар Рентеро очень хитер. Вдруг он подослал к нам племянницу, уверенный, что мы ничего ей не сделаем? Что она неприкосновенна?

– Кто, я? – Во рту у Рейес пересохло, она говорила с трудом. – Я просто хочу, чтобы ты научил меня работать как следует.

Он кивнул, явно польщенный.

– Я не должен ничему тебя учить, но, раз уж ты в моей бригаде, я буду заботиться о тебе как о родной дочери. Я забочусь не только о своих подчиненных, но и об их семьях. У Фабиана есть сын, он тебе говорил?

– Да.

– Фабиан мне как брат. Я за него жизнь отдам, и он за меня тоже.

– Это очень благородно.

– В нашей бригаде все друг другу доверяют, это главное. Но я не знаю, могу ли доверять тебе.

– Испытай меня.

Кристо улыбнулся:

– Хороший ответ.

Он убрал фонарик от ее лица и достал пистолет.

– Мы конфисковали его во время облавы, но в хранилище не сдали. Зато проследили, чтобы на нем остались отпечатки владельца, Уилсона Кабельо. Его безуспешно разыскивает ФБР.

– Зачем вам его пистолет?

– А ты как думаешь, Рейес? Если из этого пистолета кого-то прикончат, убийство повесят на его владельца; его продолжат искать. Если, к примеру, из него убьют тебя, все решат, что это дело рук Уилсона Кабельо. – Кристо поднял пистолет и наставил его на Рейес. – На улице четыре человека, и все покажут под присягой, что это он тебя застрелил. Облава, нарики, перестрелка… И Кабельо прикончил новенькую.

– Но зачем вам меня убивать? – Рейес пыталась скрыть отчаяние. – Чтобы на вас ополчился мой дядя? Чтобы разогнал бригаду? Может, проще отказаться от паранойи и поверить мне? Я с вами, черт, я одна из вас.

– В чем-то ты права, но знаешь… Я стреляный воробей и нутром чую: ты врешь. Так что мы как-нибудь разрулим трудности, связанные с твоей смертью. Нам не впервой. – Кристо с сухим щелчком взвел курок. – Ты явилась шпионить за нами?

Рейес почувствовала, как к глазам подступают слезы.

– Если сомневаешься во мне, стреляй.

– Сомневаюсь, – ответил Кристо.

И выстрелил.

Глава 18

Всю ночь они проспали обнявшись, и Элена почти поверила, что в их жизни наступила новая эпоха – эпоха преданности и искренности, без сомнений, травм и сложностей, которые то и дело разделяли их непреодолимыми барьерами.

Ее разбудил телефон. Она с трудом открыла глаза и, щурясь от голубоватого света экрана, ответила на звонок. Сарате, еще до конца не проснувшись, услышал хриплый голос Элены. Он приподнялся; Элена сидела на краю постели. Она молчала, но выражение ее лица не предвещало ничего хорошего. Элена встала и вышла из комнаты. Сарате посмотрел на ее обнаженный силуэт, четкий, как в театре теней, и последовал за ней. В гостиной Элены не было; он заглянул на кухню. Элена уже закончила разговор и теперь боролась с кофемашиной, пытаясь вставить в нее капсулу.

– Да что с тобой опять такое, чертова машина?!

Сарате бросил взгляд на часы на духовке: десять минут шестого. Он жестом предложил Элене помощь. Она отступила и облокотилась о столешницу, потирая виски.

– Что случилось? – спросил он, осматривая кофеварку, в которой просто скопилось слишком много использованных капсул.

– Рейес. В нее стреляли.

– Что? – Сарате замер и посмотрел на Элену. – Как она?

– Похоже, ничего страшного, но пока до конца не ясно. Ее отвезли в Больницу 12 октября.

– Ты с ней разговаривала?

– Нет, мне позвонил Рентеро. Он сам только что туда приехал.

– Поехали!

– Нет, Анхель, нельзя. Мы не знаем, что произошло. Если мы там появимся, вся работа Рейес пойдет насмарку. Рентеро перезвонит, как только поговорит с ней. Я уверена, с Рейес все будет в порядке.

Элена видела, что ей не удалось успокоить Сарате.

– Позвоню Ордуньо, – сказал он и вышел. Только теперь Элена сообразила, что стоит посреди кухни голая.

Рентеро вошел в палату. Под глазами Рейес, еще мутными от пережитого страха, залегли глубокие тени; справа в районе талии ей наложили повязку. Медсестра взяла у нее кровь на анализ и измерила температуру. Рядом, прислонившись к стене, стоял Фабиан. Рентеро метнул на него быстрый взгляд и присел к племяннице на постель.

– Как же я испугался, Рейес. Ты как?

– Нормально… Ничего страшного. Пуля прошла по касательной. Мне уже сделали миллион анализов. Проверяют, не задеты ли внутренние органы.

Рентеро обеспокоенно покосился на повязку. Еще несколько сантиметров – и Рейес прострелили бы печень. Он обнял племянницу и шепнул ей на ухо:

– Что случилось?

Рейес вздохнула и взглянула на Фабиана. Тот, казалось, думал о своем.

– Перестрелка с нариками.

– Ты что, пошла на облаву без бронежилета?

Фабиан откашлялся, прежде чем вступить в разговор:

– Нам стукнули, мы поехали на место – посмотреть, что происходит. Вальдеморо, заброшенный завод, мы не знали, чего ждать.

– Насколько я знаю, Вальдеморо не входит в зону ответственности полиции Вильяверде.

– Это правда, но дело в том, что мы уже несколько лет гоняемся за местным наркобароном, колумбийцем по имени Уилсон Кабельо. Можете посмотреть его досье. Не хотелось снова его упустить.

– Вам удалось его взять?

– Нет, к сожалению, нет. Все пошло наперекосяк, завязалась перестрелка. Очень жаль, что так получилось. Рейес еще легко отделалась.

– Я сама виновата, – добавила Рейес тонким голосом. – Была невнимательна.

– Я выпишу ордер на арест этого колумбийца. Он у меня так просто не отделается. – Рентеро встал и уставился на Фабиана. Ему хотелось разбить рожу этому голубоглазому громиле, который явно был пешкой в чьей-то игре.

– Это нам очень поможет, комиссар. Прошу прощения, я должен отчитаться перед коллегами о состоянии Рейес; они очень волнуются.

Когда Фабиан вышел, Рентеро схватил племянницу за руки и заглянул ей в глаза.

– Говори правду. Все было так, как рассказал этот тип?

– Да, честное слово. Облава, перестрелка. Я вела себя неосторожно. Хорошо, что Фабиан вовремя меня вытащил, а то было бы еще хуже.

– Ты вернешься в ОКА.

– Нет, – отрезала Рейес. – Я работаю в полиции. Такое могло случиться где угодно, не только в Вильяверде. Хватит разговаривать со мной, как с ребенком.

Марьяхо положила трубку и пересказала Элене все, что узнала о состоянии здоровья Рейес.

– Пуля ее только поцарапала, ничего страшного. Останется довольно уродливый шрам, вот и все. Ее сегодня выпишут.

– Спасибо, Марьяхо. Съезжу к ней, надо узнать, что там случилось.

– Ее раскрыли, вот что случилось. Ты что, сама не понимаешь? Пора ее оттуда вытаскивать. – Ордуньо с утра был на нервах и без конца шагал туда-сюда по переговорной.

Внезапно раздался звонкий голос Мануэлы:

– Если эти типы из Отдела такие опасные, разве не рискованно резко выдергивать ее из бригады? Они сразу поймут, что она за ними шпионила, и тогда… ну, не знаю… найдут ее, даже если она уйдет из Вильяверде.

– Мы ее защитим.

В голосе Ордуньо не было уверенности. Все понимали, что Мануэла права: разве работа в ОКА делает тебя неуязвимым? Разве Ческа не погибла?

– Нужно найти другой способ продвинуться в деле Эскартина, – сказал Сарате. Элену удивило, что, в отличие от Ордуньо, он не обвинял ее в случившемся с Рейес. – Мануэла права. Рейес выдергивать нельзя, но и мы не можем сидеть сложа руки.

– Где Буэндиа? – обратилась к Мануэле Марьяхо. – Или ты теперь за него?

– Доктор Буэндиа сейчас не в Мадриде… Хотите, я ему позвоню?

– Я сама ему позвоню. Интересно, что за неотложные дела заставили его уехать в такой момент. – Элена достала телефон и вышла из переговорной, набирая номер Буэндиа.

Ранним утром в офисе на Баркильо почти никого не было. Только одинокий дежурный заканчивал обход. Буэндиа ответил спустя несколько гудков.

В переговорной Сарате, Марьяхо и Мануэла сидели молча. Ордуньо время от времени недовольно восклицал: «Мы не можем это так оставить!», «Мы бросили ее, как Эскартина бросили его товарищи»… Никто с ним не спорил. Все понимали его чувства и позволяли ему отвести душу.

Элена вернулась в переговорную.

– Сарате, Ордуньо! В Куатро-Вьентос нас ждет самолет. На выход. Прямо сейчас.

– Что случилось?

Вопрос Сарате повис в воздухе. Элена вышла, даже не дослушав его.

Самолет сел в Ла-Корунье, где Буэндиа уже ждал их в машине местной полиции. Они поехали на корабельную верфь. Рядом с судном, стоящим в сухом доке, находилась строительная бытовка, по периметру окруженная полицейской лентой. По пути из аэропорта Буэндиа ввел коллег в курс дела, но, пока они не увидели в бытовке труп, им было трудно поверить в случившееся.

Сначала все подумали, что обнаружена девушка Эскартина. Но труп принадлежал мужчине старше шестидесяти. Его живот пересекал неровный вертикальный шов, а между стежками выглядывала ладонь – крошечная покрытая кровью ручка младенца, который будто пытался вырваться на свободу, раздвинув кожу.