Молчание матерей

Ей было слишком страшно, чтобы смотреть по сторонам. Она вышла из самолета по рукаву. Паспортный контроль, зал выдачи багажа – его она пересекла не останавливаясь, потому что багажа у нее не было. Она не ела уже шестнадцать часов; на пересадке в Мехико сидела на скамейке около кафе, но так и не зашла внутрь: от страха у нее будто узел в животе завязался. В голове роились вопросы: что за друг Нестора встретит ее в Мадриде? Как ее жизнь сделала такой крутой поворот в неизвестность?

– Виолета? Я Ригоберто, друг Нестора.

Мексиканский акцент Ригоберто пролился ей на душу целительным бальзамом, и она почувствовала себя как дома. Ригоберто – высокий красивый мужчина с блестящими от геля волосами, в бежевых брюках со стрелками, голубой рубашке и эффектных красных подтяжках. Пиджак небрежно свисал у него с плеча. Он задал ей несколько вежливых вопросов о полете – Виолета отвечала односложно – и заметил, что первый терминал выглядит старым, не то что четвертый, – она почти не слушала. Она шла за ним будто во сне, не в силах ни на чем сосредоточиться. Все вокруг казалось размытым и нереальным. На парковке он открыл перед ней дверь черного двухместного «порше».

– Хорошо, что ты без багажа. Машина у меня отличная, но в багажник почти ничего не влезает.

– Мне нужно купить одежду; это все, что у меня есть. – Она развела руками, демонстрируя платье, в котором ездила на ранчо Санта-Касильда; еще она взяла с собой кофту. – Только денег у меня почти нет.

– Об этом не волнуйся. За тебя просил Нестор, а он мне как брат. Все будет хорошо. Ты когда-нибудь была в Испании?

– Я впервые за границей.

Он называл места, которые они проезжали: Авенида-де-Америка, Ла-Кастельяна… Пообещал устроить небольшую экскурсию по городу, чтобы стереть с ее лица выражение ужаса, чтобы она поняла, что приземлилась не в аду, а в красивейшем городе, где у нее будет масса возможностей стать счастливой. Они выехали на Гран-Виа. За окном мелькали величественные здания со статуями на крышах. Виолета вдруг почувствовала, что ужасно проголодалась и с удовольствием съела бы такос или что-нибудь еще. На площади Кальяо она впервые улыбнулась.

– Это в честь битвы при Кальяо, – рассказывал Ригоберто, пока они стояли на светофоре; вокруг были кинозалы, театры, рестораны. – Перуанцы считают, что победили они, а испанцы думают иначе.

– А кто победил на самом деле?

– Кто знает? На войне проигрывают все, разве нет? Ты голодная? Я бы остановился перекусить, но уже темнеет, давай лучше сразу в отель, ты не против? Ты, наверное, устала и хочешь спать? Через пару дней джетлаг пройдет. У тебя будет куча времени, чтобы погулять по Мадриду и выяснить, что случилось в Кальяо.

Виолета откинулась на сиденье. Вслед за голодом ее накрыла усталость; долгие часы полета девушка не могла сомкнуть глаз, но сейчас веки слипались. Вокруг куда-то спешили мадридцы, зажигались вывески, мелькали рекламные щиты. Она представила, как смешается с этой толпой, как будет по утрам идти на работу, неважно на какую, как станет звонить матери в Мексику и рассказывать ей о прелестях жизни в Испании. Да, до Америки она не добралась, зато ей удалось пересечь океан. Быть может, судьба не так жестока, как она воображала, сидя в самолете. Быть может, скоро она порадуется, что оказалась так далеко от Сьюдад-Хуареса с его бесконечной бессмысленной жестокостью.

Ригоберто вел машину уверенно. Они удалялись от центра по какой-то аллее, потом, уже в темноте, свернули на многополосное шоссе. Огни фар и шорох шин убаюкали Виолету. Когда Ригоберто осторожно разбудил ее, она плохо понимала, сколько времени прошло.

– Мы на месте.

Виолета смущенно выпрямилась, собрала волосы в хвост и впервые подумала, что после суток пути, должно быть, выглядит ужасно. Ей хотелось принять душ, поесть и лечь спать. В капоте машины отражалась неоновая вывеска «Отель „Торребуэна“»; правда, одна буква не горела. Они стояли перед скромным кирпичным зданием; первый этаж занимал бар, где царило веселье. Рядом было припарковано множество автомобилей и даже грузовиков.

– Мне надо ехать, но ты не волнуйся, о тебе позаботится Уго. Он испанец, но парень неплохой. Поможет тебе найти работу. Хочешь стать моделью? У такой красотки точно не будет недостатка в предложениях. Дашь мне паспорт? Я тебя зарегистрирую, а ты иди к себе, ты же, наверное, устала? У тебя 207-й номер. Я заеду через несколько дней, расскажешь, как идут дела. Я помогу с документами, чтобы не было проблем с иммиграционной полицией. Уго принесет тебе паспорт. Все, что понадобится, можешь попросить у него.

Виолета собрала последние силы и дошла до ресепшен, который оказался просто деревянным столиком у лестницы, отдала Ригоберто паспорт, поблагодарила его за помощь и попрощалась. Она еле держалась на ногах.

Девушка поднялась на второй этаж и направилась по коридору, застеленному узорчатым ковром, к своей комнате. Нашла номер 207, вошла и без сил упала на кровать. Комната оказалась небольшой: раковина, встроенный шкаф и кровать. На окне массивные, пожелтевшие от старости портьеры, которые неоновая вывеска подсвечивала красным.

Ее одолела усталость. В голове беспорядочно кружились мысли. Она представила, как станет моделью в Испании, и вновь ощутила на губах последний поцелуй Нестора в аэропорту. Он правда любит ее, говорила себе Виолета. Он хотел уберечь ее от этого ада на ранчо Санта-Касильда, от жутких ритуалов и дона Альбертито.

– Раздевайся.

Виолете казалось, что этот голос – часть ее сна. Кто-то схватил ее за запястья и рывком вытащил из кровати. Перед ней стоял, сально улыбаясь, мужчина лет пятидесяти, от которого несло потом.

– Уго?

Ничего не ответив, он попытался сорвать с нее платье. Виолета отпихнула мужчину.

– Ты что делаешь, козел?

В ответ он дал ей пощечину. Она упала обратно на кровать и ощутила во рту привкус крови.

– Заруби себе на носу. Еще раз тронешь меня – тебе не жить. Сейчас я должен опробовать товар.

Она пыталась отбиваться, но он стащил с нее одежду, замахнувшись для нового удара, поднял на ноги и внимательно оглядел. Затем, расстегнув ремень на джинсах, обошел ее кругом, сунул руку себе в трусы и стал мастурбировать.

– Ты должна нам кучу денег за перелет и фальшивый паспорт, который нам придется тебе сделать, потому что с твоим тебя завтра же отправят обратно в Мексику. Это помимо комнаты и еды. Будешь работать тут, пока не отдашь долг, потому что не знаю, как там у вас в Мексике, а у нас тут бесплатно ничего не бывает.

– Ригоберто сказал, ты поможешь мне найти работу…

– Вот твоя работа.

Стоя у Виолеты за спиной, Уго толкнул ее. Она упала на колени перед кроватью и сразу почувствовала на талии его мозолистые руки. Потом он вошел в нее. Было больно, она кричала и яростно отпихивала его, но он быстро кончил и ушел, а она осталась, сжавшись, лежать на полу. Она чувствовала на бедрах липкую жижу, на глазах выступили слезы. Собственная слабость бесила ее. Веки горели, но она не позволяла себе разрыдаться. Они не сделают из нее шлюху.

Наивная.

Ее насиловали снова и снова. Уго сменили другие. Весь следующий день ее не пускали в душ и не давали ни крошки еды. Поначалу она кричала, царапалась, сопротивлялась, но ей повторяли, что не дадут еды и не выпустят из комнаты, пока она не отработает долг. Наконец силы покинули ее.

Она лежала в полуобмороке, не чувствуя, что делают с ее телом. Думала о подругах, погибших на холме Кристо-Негро, о Несторе и его прощальном поцелуе в аэропорту. О том, как был с ней любезен Ригоберто. О странной тени, скользившей по стене на ранчо Санта-Касильда. Крылатая женщина, которую Виолета видела там, стала ее судьбой. Теперь она хохотала над девушкой. «Ийями Ошоронга, куда ты несешь меня?» Виолета погрузилась во тьму, думая, что умирает.

Она очнулась в трясущемся фургоне и попыталась встать. Через окошко была видна дорога, вся в ухабах, из-за которых ей никак не удавалось подняться. Она не знала, сколько прошло дней, а может, недель. От голода и боли она совсем утратила чувство времени, но помнила крики: «Жри, шлюха! А то еще сдохнешь тут!» Помнила воду на губах и отчаянное желание пропасть во тьме, из которой ее пытались вырвать. Ей хотелось погрузиться на самое дно, где сердце перестанет биться.

– С ней трахаться – все равно что с трупом.

– Вы мне ее угробите. За что я тогда столько денег отвалил?

Во втором голосе, доносившемся через стенку фургона, она уловила мексиканский акцент. Похоже, это Ригоберто. А первый, должно быть, Уго… Больше ей ничего не удалось разобрать. Фургон остановился. Она высунулась из окна и увидела пустое поле, тянувшееся до горизонта.

Дверь кузова открылась, и ее ослепил яркий свет. Уго вытащил ее из машины и поволок к дому, стоящему посреди поля. Около дома бегали куры. Он швырнул ее на диван и ушел, не сказав ни слова. Она видела, как на улице он разговаривает с каким-то мужчиной.

К ней подошла девушка, на вид лет двадцати, как и сама Виолета. Она откинула Виолете волосы со лба и улыбнулась:

– Мы позаботимся о тебе. Меня зовут Серена, а это Мария. Хочешь есть? Росаура испекла хлеб.

Виолета узнала мексиканский акцент. К ним подошли другие женщины, четыре или пять. Они выглядели хорошо и пахли чистотой. Женщины рассматривали ее с опасливым любопытством, как школьницы новую одноклассницу. Одна из них была беременна и, судя по огромному животу, не сегодня завтра должна была родить.

Глава 19

Установить личность жертвы оказалось нетрудно, хотя при погибшем не было личных вещей. В полицию позвонила его жена, обеспокоенная тем, что муж вечером не вернулся домой.

– Рамиро Бейро Мартинес, шестидесяти четырех лет, уроженец Беиги – это в нескольких километрах отсюда, – доложил Мигель Кастинейра, комиссар Ла-Коруньи. – Он был налоговым консультантом.

– Работал с крупными предприятиями?

– Напротив, с мелкими: барами, магазинчиками, мастерскими. Обычный человек. Приводов в полицию не было. Женат. Сыну двадцать три года. Жил рядом с пляжем Орсан.

– Как-то связан с верфью?

– Вроде бы нет. Мы поговорили с соседями Бейро, кое с кем из его клиентов… Все сходятся во мнении: он не из тех, кто станет впутываться в сомнительные делишки.

Они стояли у пляжа Риасор, возле Института судебной медицины. Буэндиа уже начал вскрытие.

– Наркотики, долги, любовница? – Сарате задавал вопросы комиссару, но не сводил глаз с Элены, которая стояла чуть поодаль и смотрела на океан.

– Насколько нам известно, он чист. Разве что у него была интрижка на стороне, о которой мы не знаем… Но, честно говоря, я в этом сомневаюсь.

Сарате поблагодарил комиссара и простился с ним, попросив создать Ордуньо все условия для осмотра места, где был обнаружен труп. Элена все так же стояла, не двигаясь, на берегу; ветер трепал ее каштановые волосы. Они решили дождаться первых результатов вскрытия, а потом отправиться к семье погибшего. По крайней мере, им не придется сообщать страшную новость вдове и сыну: это уже сделали полицейские психологи. Волны шумно разбивались о берег. Мальчишки играли на песке в футбол. Когда кто-то забивал гол, радостные вопли заглушал рев волн.

– Они должны быть как-то связаны, Бейро и Эскартин.

Элена машинально кивнула, соглашаясь с Сарате. По берегу, борясь с порывами ветра, медленно шел старик с тростью. Несколько девчонок счастливо хохотали, устроившись на лавке; одна из них пыталась зажечь сигарету. Элене вдруг захотелось плакать, но она тут же устыдилась своей слабости. Она понимала: сейчас дать волю слезам – все равно что расплакаться на дешевом фильме, который давит на эмоции. И все же от картин обычной жизни, которая продолжалась, несмотря на произошедшую трагедию, у нее теснило в груди. Как быстротечно время. Мы не замечаем, как оно утекает сквозь пальцы, пока не станет слишком поздно. Пока на смену улыбкам не придет горе.

– Ты как?

Элена уткнулась в плечо Сарате, он обнял ее.

– Ты любишь море? Кажется, я никогда не спрашивала тебя об этом.

– Я живу в Мадриде, – улыбнулся он. – Какой мадридец не любит море?

– Когда все закончится, давай съездим на море? Ты был когда-нибудь на Амальфитанском побережье?

– Я даже не знаю, где это.

– На юге Италии.

– Мог бы и догадаться: итальянские песни, лазанья, граппа…

Сарате было неуютно, он чувствовал себя предателем. Упоминание об Италии вызвало в памяти ночь, проведенную с Мануэлой. Он понимал: нелепо вести себя как подросток, изменивший своей девушке; нужно выбрать подходящий момент и рассказать обо всем Элене. Не та ночь, а обман может погубить их отношения.

– Хоть раз в жизни попробуешь настоящую, а не замороженную лазанью.

Нет, сейчас он не станет начинать этот разговор. Зачем портить такой прекрасный момент? Обнявшись, они стояли на берегу; перед ними яростно вздымались волны. Все остальное казалось неважным; ни прошлого, ни будущего, грозящего разлучить их, словно не существовало.

– У него вырезали те же органы, что и у Гильермо Эскартина: печень, мочевой пузырь, почти весь толстый кишечник и часть тонкого… Очевидно, у убийцы свой метод. И зашили его так же, как Эскартина: грубо и неумело, но при помощи хирургической нити и иглы.

Они с Буэндиа встретились у входа в Институт судебной медицины. Буэндиа опустился на лавку. Он выглядел усталым. Под глазами, в которых обычно светилось любопытство, появились иссиня-фиолетовые круги. Сарате задавал вопросы, но Элена догадывалась, что ответит судмедэксперт, и уже думала о другом.

– Такой же нитью?

– Результаты исследований будут чуть позже, но пока складывается впечатление, что такой же, даже из той же партии.

– Жертва защищалась?

– Под ногтями нет фрагментов чужой кожи. На костяшках пальцев никаких повреждений. Убийце не пришлось его связывать. – Буэндиа сжал пальцами переносицу и прикрыл глаза. – Могу предположить, что его усыпили. Жду результаты токсикологических анализов. Полагаю, найдут следы скополамина, как и у Эскартина.

– Считаешь, их убил один и тот же человек?

– Ни секунды в этом не сомневаюсь.

– А плод?

– Мальчик, срок двадцать недель. Для окончательного заключения нужно чуть больше времени, но, думаю, ты уже сам понял: его заморозили, пуповина вырвана. Мать, вероятно, тоже мертва.

Неподалеку раздраженно сигналили машины. На светофоре зажегся зеленый, но водитель не тронулся с места.

– Бейро было шестьдесят четыре. Это может быть его ребенок?

– Покажет анализ ДНК, но почему бы нет? Седина в бороду, бес в ребро…

Ордуньо остался на верфи – опросить сотрудников, отсмотреть видео с камер наблюдения, поискать следы, – но они сомневались, что это принесет пользу.

– У нас ничего нет. – Когда Элена прервала молчание, в ее голосе слышалась беспомощность. – Эскартин, полицейский, работал под прикрытием, вроде как расследовал коррупцию в бригаде Вильяверде. Все указывало на то, что в деле замешаны наркоторговцы, возможно, Бирам. Способ убийства мог быть связан с их традициями; а может, кто-то из Отдела сознательно эти традиции имитировал. И вдруг – Бейро, который жил в шестистах километрах от Эскартина. Судя по рассказам близких, у него не было проблем с законом; никакого отношения к полиции он не имел. Почему его убили? Какая связь между ним и Эскартином? Где матери младенцев? Мы ходим кругами, а убийца тем временем продолжает действовать. Мы же понимаем, что Бейро не последний, что будут еще жертвы. А мы ничего не делаем, только перевозим трупы, как какое-то агентство ритуальных услуг.

Сарате и Буэндиа опустили глаза, признавая правоту Элены. Они ни на шаг не приблизились к разгадке, только забросили наживку: внедрили в бригаду Вильяверде Рейес, – и ждали, что кто-нибудь клюнет и натолкнет их на правильный путь. Разве так привыкли действовать в ОКА?

Из гостиной Рамиро Бейро открывался вид на пляж Орсан. Дом был скромный, площадью около ста квадратных метров, но красота вокруг – просто невероятная. Элена, как завороженная, любовалась чудесами, которые выделывали на волнах серферы.

Она стояла около дивана с коричневой обивкой. На стене висела пара недорогих картин (одна из них – морской пейзаж). В углу – огромный телевизор. Обычная гостиная обычного испанского дома, каких в стране тысячи. Элена отметила, что в доме нет межкомнатных дверей: их, похоже, специально сняли, оставив проходы шире стандартных в гостиную и на кухню. Наталия Фигейра вошла в гостиную, опираясь на руку Сарате. От успокоительных, которые ей дали, чтобы остановить истерику, у нее слегка кружилась голова.

– Я не очень хорошо себя чувствую, – извинилась она, с трудом усаживаясь на диван. Наталии, как и ее мужу, было немного за шестьдесят, но сейчас она выглядела старухой.

– Мы все понимаем, и нам очень жаль, что приходится тревожить вас в такой момент, но мы должны задать вам несколько вопросов.

Наталия сделала глубокий вдох и поднесла руку к груди – в других обстоятельствах этот жест мог бы показаться театральным. Шея у нее была в морщинах, которых в ближайшие месяцы, очевидно, станет больше, а вот миловидное, хоть и искаженное гримасой боли лицо поражало гладкостью. Элена села рядом с ней. Она знала: психологи не рассказали вдове, как именно погиб Бейро. Элена хотела сообщить ей об этом сама, чтобы проследить за реакцией и понять, не причастна ли она к преступлению.

– Нам необходимо знать… Ваш муж мог иметь отношение к наркобизнесу? У него могли быть сложности с клиентами? Может быть, долги?

Вдова заговорила, перескакивая с темы на тему: Рамиро любил рыбачить, он проработал налоговым консультантом почти сорок лет, его любили и ценили клиенты, и местные, и из Ла-Коруньи – они наверняка еще расскажут полиции много хорошего про ее мужа. Они с Рамиро никогда не роскошествовали, но на достойную жизнь, а главное, на заботу о сыне им хватало.

– У нас никогда не было особых амбиций. Достаточно того, что мы себя обеспечиваем. И, главное, сына, Аншо…

– А что с вашим сыном?

– Аплазия костного мозга. Его лечат, но требуется пересадка. Он очень слаб. А теперь вот беда с отцом… Не знаю, как он справится…

Голос у нее задрожал, и Наталия умолкла, задумавшись о будущем, которое еще недавно виделось ей совсем другим. Элена дала ей время прийти в себя.

– Мы начали встречаться, когда нам было по шестнадцать. Мы всю жизнь вместе… Не представляю, как буду без него.

– Думайте о сыне. Вы должны быть сильной ради него. Ему понадобится ваша поддержка, особенно во время пересадки костного мозга.

– Нет совместимых доноров. Рамиро страдал болезнью крови, а я не могу быть донором потому, что перенесла рак. Будь у Аншо брат или сестра… Но я больше не могла иметь детей.

Элена и Анхель переглянулись, и каждый прочитал мысли другого. Элена вела разговор осторожно, будто шла по минному полю. Она расспросила вдову о болезни мужа, о раке, который та победила, и только потом задала вопрос, который вертелся у нее на языке с того момента, как Наталия упомянула о доноре для сына.

– А если бы ваш муж завел ребенка с другой женщиной?

– Мы думали об этом. О суррогатной матери… Это делают в Калифорнии. К сожалению, нам не повезло.

– В каком смысле?

Наталия рассказала, что несколько лет назад они потратили часть накоплений на услуги суррогатной матери, но попытка не увенчалась успехом. Агентство, с которым они сотрудничали, предложило попробовать еще раз, но они решили не рисковать: боялись лишиться всего и остаться без дома в надежде подарить Аншо брата или сестру, что само по себе еще не было гарантией его выздоровления. А если костный мозг ребенка не подойдет? Разве они сумеют окружить Аншо необходимой заботой без денег? Что оставят ему в наследство?

– Когда у меня обнаружили рак, мы с мужем осознали, что жизнь может оборваться внезапно. Было трудно смириться с мыслью, что мы не способны дать Аншо «спасителя», как называют таких детей. В Испании это нелегально, страховка такое не покрывает, и мы сдались.

– Папа не сдался.

В гостиную въехал Аншо на инвалидной коляске. Он смотрел на них, слегка склонив голову; на ресницах дрожали слезы. Очень худой, бледный, в слишком большом для него клетчатом халате. В его теле не осталось юношеской энергии, какую ждешь от парня двадцати трех лет.

– Папа не сдался. Он обещал, что у меня будет спаситель.

Глава 20

Дверца шкафа была распахнута, на вешалках висела одежда. Платья, брюки, рубашки, костюмы, топы, жилеты, кожаные куртки, блейзеры, кардиганы. Рейес улыбнулась, представив, что сказал бы какой-нибудь полицейский, если бы попытался по содержимому шкафа составить портрет владельца дома. Наверняка решил бы, что в доме живет пара, мужчина и женщина. Или так: женщина из высшего общества, сдержанная и консервативная, и девушка помоложе, может, студентка, любящая эпатаж. Брендовые вещи соседствовали с недорогими, мужские джинсы и футболки с логотипами – с длинными вечерними платьями и элегантными классическими синими костюмами.

Она весь день ходила по дому голая – была не в состоянии выбрать, что надеть. Хотя ранение было легкое, ее хотели освободить от работы на несколько дней, но она отказалась: отдохнет сегодня – и хватит, завтра вернется в Вильяверде. Она бережно коснулась шва – он еще немного саднил. Каждые двадцать-тридцать минут, как по таймеру, приходило сообщение от Ордуньо. Он рассказывал о ходе расследования; сообщал, что в Ла-Корунье они обнаружили еще один труп. Спрашивал, как она себя чувствует. Она знала, что Ордуньо, как и Рентеро, волнуется и мечтает вытащить ее из бригады Вильяверде. Ни один из них не поверил в историю про облаву и наркоторговца, который, выстрелив, бесследно исчез.

Рейес не собиралась говорить правду: даже Элена не поняла бы ее. Она наконец завоевала доверие Отдела: прежде всего тем, что после выстрела покрывала Кристо, поддерживала его версию событий. Если она в чем-то и раскаивалась, то только в том, что глупо прокололась, назвав Эскартина наркоманом. Больше такое не повторится. Реакция Фабиана и Кристо и испытание, которому они решили подвергнуть ее, доказывали, что история Эскартина была для бригады болезненной темой.

В дверь позвонили. Рейес натянула старую футболку с логотипом автосервиса и пошла открывать. Футболка едва закрывала ягодицы. Когда она спускалась по лестнице, раздался еще один звонок. Наверное, пришли снять показания счетчиков воды или электричества. Или это почтальон. Но она ошиблась: на пороге стоял Фабиан с небольшим бумажным свертком в руках.

– Мильфей из «Орно-де-Кончи». Божественный.

– Всегда приносишь мильфей подстреленным товарищам?

– Не драматизируй, тебя совсем чуть-чуть задело.

– Да мне чуть печень не прострелили!

– Кристо очень меткий стрелок. Хотел бы прострелить тебе печень – прострелил бы. Так и будешь держать меня на пороге или впустишь во дворец? Холодно, у меня руки закоченели. Скажи мажордому, пусть подаст нам пирожные на фарфоровых тарелках и заварит чай. Вроде у богатых так принято? Чай, пирожные и розовый кокаин.

Рейес улыбнулась, взяла сверток и, бросив: «Ладно, придурок, заходи», – впустила Фабиана в дом. Разглядывая огромную гостиную, тот присвистнул: дизайнерская мебель, старинный фарфор, который коллекционировала мать Рейес.

– Кажется, я знаю, кого ограбить, чтобы скопить денег перед выходом на пенсию.

Он взял японскую фарфоровую фигурку тигра и сунул зверю в пасть палец, как ребенок, исследующий новую игрушку.

– Девятнадцатый век. Лучше поставь на место, еще разобьешь. Он тысяч тридцать стоит.

Фабиан снова присвистнул:

– Да ну! На фига тебе тогда каждый день вставать в шесть утра и тащиться на работу?

– Ну нравится мне работать в полиции, сколько раз повторять? Что тут непонятного? Пойду приготовлю кофе.

Направляясь на кухню, Рейес заметила в зеркале, как Фабиан уставился на ее голые ноги. Она могла бы подняться в спальню и надеть джинсы, но, доставая кофеварку, поняла, что ей этого совершенно не хочется.

– Кристо просит тебя вечером заехать к Курро.

Они съели по пирожному, и Рейес попросила у Фабиана адрес пекарни, соврав, что это лучший мильфей в ее жизни. Фабиан скинул ей адрес, не скрывая гордости – в точности как жители Колонии-Маркони, которые каждый гол Рауля воспринимали как личную победу.

– Что ему надо? Хочет еще пострелять? Надеется, что в этот раз прицелится лучше и точно меня угробит?

– Приглашает тебя выпить в честь выздоровления.

Рейес скептически хмыкнула.

– Мы должны быть осторожными, Рейес. Только и всего.

– Вы просто параноики. Я предположила, что ваш осведомитель был наркоманом, и что? Разве я ошиблась?

– У тебя хороший нюх. Удивительно, учитывая, в каком шикарном месте ты выросла. Станешь отличным полицейским.

– Это ты так думаешь или Кристо тебе сказал?

– Шеф сказал. Если бы меня спросили, я признался бы, что у меня после каждого нашего обхода яйца сводит.

Рейес расхохоталась:

– Да ты поэт.

– А что такого, я правду говорю. И жена довольна.

– Так ты зачем пришел: проведать меня или трахнуть?

– Проведать. Но ты вышла в этой майке, и теперь я ни о чем, кроме секса, думать не могу. Мы же работаем вместе, Рейес: от тебя зависит, подстрелят меня на улице или нет. Значит, мы должны доверять друг другу, то есть ничего не скрывать. Если я хочу тебя, так прямо и говорю.

– Я тебя тоже. Что будем делать?

– А в чем проблема?

Рейес села к Фабиану на колени и почувствовала его эрекцию. Она приблизила губы к его покалеченному уху и прошептала:

– Будь осторожен, меня только заштопали.

Она не ожидала, что Фабиан окажется таким нежным любовником – он касался и целовал ее очень бережно, без спешки и неловкости. Время как будто остановилось.

Глава 21

Аншо говорил с трудом, прерываясь после каждой фразы, чтобы сделать глубокий вдох. Ему не хватало кислорода – то ли по причине болезни, то ли из-за шока от гибели отца. Элена включила диктофон. Они с Сарате молча слушали, не желая подгонять Аншо. Он подъехал на коляске к дивану, и мать взяла его за руку. Запинаясь и кашляя, он рассказал, как девять месяцев назад они с отцом ездили в Мадрид.

– Мне надо было сдать анализы, проверить…

– Анализ крови на насыщение кислородом. – Наталия сильнее сжала ладонь сына. – Они поехали вдвоем с Рамиро. Я всегда очень нервничаю, когда он сдает анализы… Результаты пришли плохие. Нам сказали, что времени мало, надо срочно искать донора. Меня эта новость просто придавила…

– А папу нет, по-моему. Он тоже нервничал, это да. Сказал, что мы не будем ночевать в Мадриде, а поедем в какую-то деревню в Сории.

– Но Сория не по пути из Мадрида в Ла-Корунью. – Сарате озвучил то, о чем подумали все, включая Наталию.

– Отец должен был там с кем-то встретиться. Он просил ничего тебе не рассказывать, мам.

Аншо постепенно восстанавливал в памяти события той поездки. Они остановились в небольшом пансионе в деревне, и Рамиро встретился на парковке с каким-то мужчиной.

– Он пошел один, но я видел его из окна. Не знаю, о чем они говорили… Папа передал мужчине деньги, причем не пятьдесят и не сто евро, а гораздо больше, толстую пачку.

Рамиро не объяснил сыну, что это за человек и за что он ему заплатил. Бросил лишь, что у них общие дела, но выражение лица у Рамиро изменилось, он успокоился и казался почти счастливым.

– После ужина он заказал десерт. Торт с виски… Знаешь, мам, как он его любил, всегда просил тебя приготовить этот торт на день рождения.

– Что это была за деревня? – прервала его Элена.

– Не помню. Там был зáмок, но далековато, на другом берегу реки, так что мы не пошли его смотреть. Еще помню того мужчину – рыжий и довольно толстый. И женщину, которая подавала нам ужин в пансионе. Ее зовут Дорита. Я запомнил, потому что имя меня рассмешило: Дорита, как чипсы «Доритос»…

Наталия отпустила руку сына. Она рассматривала геометрические узоры на плитке, как будто пытаясь решить головоломку, какие часто печатают в журналах: найдите верный путь, чтобы выбраться из лабиринта.

Зачем Рамиро поехал в Сорию? Кому он заплатил, кем был этот мужчина? С каких пор у мужа появились от нее секреты?

– Отец говорил тебе что-нибудь еще? Что-нибудь необычное? – продолжила разговор Элена.

– После ужина мы поднялись к себе, он уложил меня в постель, сел рядом и сказал: «Ты поправишься, обещаю». Так и сказал. И предупредил, что это должно остаться между нами, матери рассказывать нельзя…

– Он не говорил, почему был так уверен в том, что ты выздоровеешь?

– Есть только одно объяснение, – с отсутствующим видом прошептала Наталия.

Элена попросила Сарате проводить Аншо в его комнату: она не хотела сообщать Наталии подробности гибели Бейро в присутствии сына. Она знала, что Сарате не упустит возможность еще раз расспросить юношу о той деревне и, возможно, выяснит какую-нибудь подробность, которая поможет найти это место. Когда мужчины вышли, Элена пересела на диван поближе к Наталии. Та жалобно повторяла, что не понимает, почему муж так себя повел, почему скрыл от нее поездку в Сорию. Элена рассказала Наталии, как именно убили Рамиро. Описала верфь, вертикальный шов у него на животе, вырезанные органы и мертвый плод, который, судя по всему, несколько недель перед этим пролежал в морозильнике.

В один миг жизнь Наталии разлетелась на осколки, как разбитое стекло; в каждом осколке отражалось их с мужем общее прошлое. Перед внутренним взором стояло изуродованное тело любимого мужчины и лицо нерожденного ребенка – мертвого ребенка в мертвом Рамиро.

Она согнулась, не в силах сдержаться, и ее вырвало на пол; на губах повисла нить слюны, лицо было мокрым от слез. Элена обняла Наталию за плечи и достала платок.

– Ваш муж пытался дать Аншо спасителя.

Теперь от этого слова веяло горькой иронией: ребенок, который должен был подарить жизнь Аншо, принес смерть его отцу.

Сарате ждал Элену на пляже. Стемнело; в воде отражались огни набережной; ветер не утихал, и волны продолжали рокотать – их шум уже стал для Элены и Сарате привычным.

– Я поговорил с Буэндиа. – Анхель слегка нахмурился. – Он надеется, что костный мозг плода получится использовать. Правда, он не специалист по трансплантации… Плод был заморожен, но неизвестно, при какой температуре его хранили и сколько времени прошло с разморозки. Буэндиа хочет посоветоваться с профессионалами.

– От Ордуньо есть новости?

– Он обошел всю верфь, но тщетно. Камеры не зафиксировали ничего необычного, личных вещей жертвы не обнаружено. Он запросил информацию о телефонных звонках, чтобы восстановить перемещения Бейро, но сама знаешь, это будет небыстро.

Рев волн заглушал голоса. Еще недавно у них не было ни одной зацепки, но теперь, установив связь между Бейро и Гильермо Эскартином, Сарате и Элена предчувствовали, что впереди ждет море жестокости и ненависти, в которое им предстоит окунуться, как в волны Атлантического океана.

– Ты заберешь Рейес из Вильяверде? – Сарате прервал заклинание прибоя.

– Не знаю. Прежде чем менять стратегию, надо убедиться, что наши догадки верны.

Элена достала из кармана пальто телефон и набрала номер Марьяхо.

– Я только что получила запись разговора. Уже ищу деревню с зáмком в Сории, – сообщила хакерша.

– И это не единственное, что тебе надо найти. Посмотри документы. Если надо, покопайся в даркнете…

– Опять в этой помойке? Зачем?

– Проверь черный рынок суррогатных матерей.

Никто, кроме Буэндиа, не остался на ночь в Ла-Корунье. Ордуньо улетел обратно в Мадрид, а Элена и Сарате отправились на машине в Сорию, чтобы не терять времени, пока Марьяхо искала деревню, куда ездили Аншо с отцом. Элена знала: в пути они будут молчать. И думать об одном: об исчезнувших матерях нерожденных детей.

Глава 22

Кристо открыл бутылку кавы и наполнил бокалы. Кава была плохая, слишком сладкая. На столе для игры в мус стояли тарелки с сырными палочками и картошкой фри. Ричи, молчаливый полицейский, с которым Рейес до сих пор не обменялась ни словом, торопливо ел, а остальные перешучивались, и гул их голосов заполнял кладовку Курро.

– Видели бы вы Рентеро! – Вспоминая встречу в больнице, Фабиан подражал голосу комиссара: – «Насколько я знаю, Вальдеморо не входит в зону ответственности полиции Вильяверде?»

Все громко расхохотались, Грегор и Номбела – чуть ли не до слез. Кристо вновь наполнил бокалы и поднял свой:

– За Уилсона Кабельо, который нам очень помогает, хоть это ему и невдомек.

– За Уилсона Кабельо! – откликнулись остальные, и Рейес в том числе.

Кто же они такие? Коррумпированные полицейские или просто бесшабашные парни, ввязавшиеся во взрослые игры?

Рейес не удивилась бы, окажись кава на самом деле «Чампином» – безалкогольной газировкой, которую наливают детям, и начни кто-то из ее новых коллег надувать воздушные шары, как на праздновании дня рождения. Они не могли убить Гильермо Эскартина, она убеждалась в этом все больше. Они не способны на такую чудовищную жестокость. Да, своего они не упустят; запугивают предпринимателей и за процент крышуют наркоторговцев, но при этом по-своему заботятся об этом районе и его жителях. Она вспомнила, как тепло Фабиан разговаривал с проститутками из Вильяверде. Название группировки и ритуал посвящения – просто позерство, мишура. Они только изображают плохих парней.

– Как твоя мать? – Рейес села рядом с Кристо, который наблюдал за остальными, а те словно изо всех сил старались развлечь его.

– Хреново. После операции на бедре подхватила инфекцию… Ей восемьдесят два, не знаю, выкарабкается она или нет. Я сам виноват, положил ее в паршивую государственную больницу, а не повез в Барселону к хорошему врачу. Я уже с ним договорился, а она ни в какую: сказала, что останется в Мадриде.

– Ты на ночь поедешь к ней в больницу?

К ее удивлению, вместо ответа Кристо встал и, когда все посмотрели на него, объявил, что праздник окончен.

– Оставьте нас с новенькой ненадолго.

Он снова сел и подождал, пока подчиненные выйдут из кладовки.

– Нет, не поеду. У нас дела. Ты уже восстановилась?

– Конечно. А что надо делать?

– Сможешь переодеться проституткой?

Рейес заколебалась. Она не слышала, чтобы Кристо шутил, так что, видимо, он говорил серьезно.

– Из Колонии-Маркони или из «Дамочек»?

– Лучше из «Дамочек». Сиськами трясти не обязательно. Фабиан отвезет тебя в бордель «Гетеры». Зайдешь, выпьешь бокальчик, пофлиртуешь с кем-нибудь из клиентов. Спать с ним тебя никто не заставляет; только если сама захочешь.

– Видимо, это не все?

– Мы дадим тебе пакет с килограммом героина. Поставишь его за динамиком около прохода к туалетам.

– А потом позвонить вам, чтоб вы пришли туда с обыском? – догадалась Рейес. – У вас уже есть ордер?

Кристо улыбнулся. Ему нравилось, что девчонка соображает быстро и не требует объяснений.

– Хозяин заведения – мудак; никак не хочет понять, как делаются дела в Вильяверде. Его надо прижать. Тебе все ясно?

– Абсолютно.

Фабиан подобрал Рейес у выхода из метро «Принсипе-де-Вергара». Он приехал на том же старом белом «форде», что и в прошлый раз.

– Что мне делать, когда вы появитесь?

– Ничего. Тебя задержат, как и всех остальных. Посадим тебя в машину к Ричи, и он отвезет тебя домой. – Фабиан заглянул в глубокий вырез ее топа. – Непросто тебе будет отбиваться от клиентов.

– Думаешь? Ты не поверишь, но эта кофточка стоит шестьсот евро. Надеюсь, никто не догадается…

По пути Фабиан шутил про тряпочку, которая еле прикрывала ей грудь. У Рейес болела голова, и перед выходом она выпила ибупрофен. Рана ее не беспокоила, но она чувствовала себя разбитой.

– На прошлой неделе мы опечатали этот бар, и хозяин совсем не обрадовался.

– Он не платил что положено?

– Платил, но нам все время приходилось на него давить. Потом в одном из номеров убили журналиста, ну и, понятно, пришлось заведение закрыть. Теперь этот козел говорит, что платить больше не будет.

– А кто убил журналиста?

– Шлюха, с которой он развлекался. Всадила в него пулю.

– Шлюхи в борделе ходят с оружием? Странно это, Фабиан.

– А вот судье так не показалось. Он отправил ее в Сото-дель-Реаль, ждать суда. Если бы ты знала Дели, тоже не удивилась бы. Она как дикий зверь.

– Дели? Кто это?

– Венесуэлка. Начинала в Колонии-Маркони, красотка. Мы с ней поладили, так что ей удалось подняться. В «Гетерах», по крайней мере, не холодно.

– А что с журналистом? За что она его прикончила?

– Он был сволочью, и скучать по нему никто не станет.

Рейес хотелось задать еще много вопросов, но она понимала: в Отделе не жалуют любопытных. Как далеко готовы зайти эти полицейские? Она не могла избавиться от мысли, что смерть журналиста для Кристо и его команды так же выгодна, как и подстава, в которой ей предстояло участвовать этой ночью. Конечно, подкинуть наркотики в бар – одно, а убить человека – совсем другое. И все же, возможно, она поторопилась, решив, что ее новые товарищи не так уж опасны.

Они въехали в Вильяверде. На заправке их ждала Марлен, молодая доминиканка в шубке из искусственного меха, которая пообещала провести Рейес в «Гетеры». Рейес спрятала сверток с кокаином в сумку, попрощалась с Фабианом и направилась по обочине за Марлен – та жевала жвачку и без умолку болтала с Рейес, как со старой знакомой. Марлен шла босиком, но Рейес не последовала ее примеру и не разулась, хотя идти на каблуках было очень неудобно.

– Я сказала менеджеру, что ты моя подруга. Он обычно не возражает, но, если будешь слишком строгой с клиентами, точно прикопается. По крайней мере, раскрути их на выпивку, а то некоторые только языком трепать горазды; думают, что они неотразимы. Как тебя будут звать? Выбери себе какое-нибудь имя, настоящие тут не используют.

Рейес осенило:

– Не знаю, может, Дели? Хорошо звучит. Типа я «деликатес»…

– Нет уж, придумай другое, – сухо ответила Марлен. – С этим связаны плохие воспоминания.

– А в чем дело?

– Фабиан что, тебе не рассказал? Ладно, неважно. Будешь Лупе, о’кей?

Рейес не стала настаивать – побоялась, что Марлен проболтается Фабиану.

«Гетеры» находился в старом двухэтажном здании, выкрашенном в фиолетовый цвет; фасад украшала красная вывеска. У двери стоял здоровяк охранник: с такой комплекцией он мог бы участвовать в Кубке шести наций по регби. Он назвался Димитрием – имя свидетельствовало о восточноевропейском происхождении. Несмотря на угрожающий вид, разговаривал он любезно, на отличном испанском, почти без акцента.

– Клиенты уже повалили. Похоже, сегодня будет удачная ночь.

– Хорошо бы, – ответила Марлен.

Помещение оказалось больше, чем Рейес ожидала. Ковролин, позолота, обитые бархатом диваны и хорошо укомплектованный бар. За стойкой выпивали с клиентами около пятнадцати девушек. Рейес посмотрела на табличку, указывающую путь к туалетам. Перед выходом в коридор стоял динамик, за которым она должна была оставить сверток, полученный от Фабиана.

– Пошли, познакомлю тебя с менеджером.

Марлен кивнула на невысокого сухопарого мужчину с залысинами, в белой рубашке без галстука и синем костюме как будто с чужого плеча. Мужчина сидел за стойкой и макал кекс в кофе с молоком.

– Ты не смотри, что он на вид простак, на самом деле та еще сволочь, – шепнула Марлен и направилась к бару. – Ольмо, это Лупе, подруга, про которую я говорила.

– Привет, Лупе. – Ольмо оглядел ее с головы до ног и явно остался доволен. – У тебя есть опыт?

– В смысле, умею ли я трахаться? А то!

Ольмо расхохотался:

– В этом я не сомневаюсь. Нет, разводить клиентов. Мы в основном зарабатываем на напитках, которые они заказывают.

– Пока нет, но я быстро учусь.

– Тогда за дело. Полапать тебя они могут, но дальше – только за деньги. Сиськи им просто так не показывай.

– Поняла, только сбегаю быстро в туалет.

– Там, с другой стороны, есть нормальный, для девочек, – сказала Марлен. – А этот, для клиентов, – мрак, туда только мужики ходят.

– Ничего, я не брезгливая.

Рейес направилась к туалету и, проходя мимо колонок, осторожно спрятала за ними сверток; никто ничего не заметил. Она открыла дверь. Марлен не обманула, здесь был просто свинарник: на раковине – следы кокаина, в унитазе – куча бумаги; многим посетителям явно не хватало меткости. С бешено колотящимся сердцем Рейес выпила немного воды, набрала номер Кристо и тут же, как они договорились, сбросила звонок. Потом выждала пару минут и вышла. Марлен уже болтала за стойкой с парой мужчин, по виду – офисных клерков. Она поманила Рейес к себе.

– Видите, я врать не стану. Красотка.

– Это точно! Она моя, – сразу заявил один из посетителей.

– Тогда пошли, оставим их вдвоем, – сказала Марлен другому.

Мужчине, который остался с Рейес, было около сорока; одет в серый костюм и светло-голубую рубашку, на шее зеленый галстук в белый горошек.

– Мне нравится твой галстук.

– А мне нравишься ты. Каву?

– На шампанское я, по-твоему, не тяну?

– Тянешь, но я предпочитаю тратить на другое. На пару часов у меня в отеле, например.

– Ты из Мадрида?

Болтая с ним, Рейес то и дело косилась на дверь. Она надеялась, что Кристо и его бригада сильно не задержатся: сдерживать напор Хавьера – так назвался ее собеседник – явно будет непросто.

– Из Бильбао, значит. А что делаешь в Мадриде?

– Приехал подписывать контракт. Продаю контейнер китайских футболок парню, который ушел с твоей подругой.

– Целый контейнер? Это же очень много…

– Когда придем в отель, подарю тебе одну.

– Надеюсь, они брендовые, я же не на помойке себя нашла.

– Брендовые, а как же! Только родом из Тайваня.

Рейес сделала всего пару глотков, зато Хавьер себя не ограничивал, и бутылка быстро пустела. Клиент все больше распускал руки, и Рейес уже не знала, что еще придумать, чтобы оттянуть отъезд в отель. Она даже заподозрила, что это очередная проверка: неужели она так и не завоевала доверие команды?

– Мы вроде уже неплохо знакомы: жениться, наверное, пока рано, а вот потрахаться можно. Поедем в отель?

– Это близко?

– Пять минут на машине. Там закажем еще кавы, ты же почти не пила. Я поговорю с менеджером?

– Давай.

Рейес, не сводя глаз с двери, лихорадочно искала выход из положения. Не могла же она поехать с этим мужчиной в отель! Тот уже вел переговоры с Ольмо, и оба широко улыбались. Хавьер расплатился картой и послал ей воздушный поцелуй.

В этот момент дверь с грохотом распахнулась, и на пороге появились Кристо, Фабиан и еще несколько человек.

– Полиция! Прошу не волноваться и оставаться на своих местах, тогда ни у кого не возникнет проблем. Приготовьте документы.

Глава 23

В шесть утра они въехали в Сорию на «мерседесе», взятом напрокат в Ла-Корунье. Элена и Сарате вели машину по очереди, давая друг другу поспать или просто отдохнуть. У Элены зазвонил телефон.

– Усеро, около каньона на реке Лобос, – заявила Марьяхо, даже не поздоровавшись. – Так называется деревня, и там великолепный зáмок.

– Замечательно. Но зáмки есть во многих деревнях. Ты уверена, что это то самое место, которое нам нужно?

– Абсолютно. Я только что говорила с хозяйкой отеля. Она запомнила Рамиро и Аншо Бейро, потому что у них редко бывают клиенты-колясочники и им пришлось поднимать парня в комнату на руках. Отель называется «Эль-Балькон-дель-Каньон», хозяйку зовут Дорита. Когда приедете, извинитесь за меня: пришлось разбудить ее ни свет ни заря.

– Мы скоро будем там. Ты ведь ее уже все равно разбудила…

По навигатору ехать им оставалось чуть больше часа; доберутся до Усеро еще до рассвета.

Усеро оказалось маленькой деревней с населением чуть больше сотни человек. Оно было расположено примерно в семидесяти километрах от Сории, столицы одноименной провинции, и принадлежало к судебному округу Эль-Бурго-де-Осма. Несмотря на небольшие размеры, в деревне кипела жизнь: по соседству раскинулся национальный парк «Каньон-дель-Рио-Лобос». Зáмок, упомянутый Аншо Бейро, стоял на возвышении, откуда открывался прекрасный вид на реку. Когда-то он принадлежал тамплиерам, как и монастырь Святого Варфоломея, от которого теперь осталась одна часовня.

– Рамиро Бейро встретился с рыжим толстяком здесь. Заплатил ему – видимо, за оплодотворение суррогатной матери. – Сарате рассуждал вслух, пока машина петляла по серпантину. – Но при чем здесь Гильермо Эскартин? Он сказал жене, что влюбился и что у него будет ребенок. О суррогатной матери речи не было.

– Невозможно ответить на все вопросы сразу, Анхель.

Они наконец вышли на след, и Элене не терпелось выяснить, куда он их приведет.

Название отеля, как и большинства заведений Усеро, отсылало к главной местной достопримечательности – каньону реки Лобос. Отель стоял у дороги, по которой они въехали в деревню; первый этаж занимал обычный бар – когда-то в таких можно было найти стенды с кассетами комиков Аревало и Эухенио. Лестница вела на второй этаж, где, по-видимому, находились номера для постояльцев.

Внутри не было никого, кроме мальчика, – он сидел на столе перед телевизором, по которому показывали мультфильмы.

– Привет. Мама сейчас выйдет. Она готовит завтрак, – сказал ребенок, не оборачиваясь, как будто почувствовал их присутствие.

– Хорошо, мы не спешим. Как тебе мультики?

– Мне нравится их слушать.

Только тогда они поняли: мальчик слепой.

– Доброе утро.

В дверях кухни показалась невысокая полная женщина лет шестидесяти с коротко подстриженными кудрявыми волосами. На ней был фартук с названием отеля. Женщина вытирала руки тряпкой.

На часах было всего семь утра, но она явно встала давно, раз успела приготовить завтрак и навести порядок в баре. Похоже, Марьяхо напрасно переживала, что разбудила ее. Пахло тостами и чистящим средством.

– Что вам приготовить?

– Мы не на завтрак. Мы из полиции. Вы Дорита, верно? Чуть больше часа назад вы разговаривали с нашей коллегой об этом мужчине и его сыне. – Элена положила на барную стойку телефон с фотографией Рамиро Бейро. – Они останавливались у вас девять месяцев назад, в феврале.

– Вроде бы да, хотя помню я только паренька, он был на коляске.

Элена свернула фотографию Бейро и открыла другую, Гильермо Эскартина.

– Посмотрите, пожалуйста, на этого мужчину. Вы когда-нибудь видели его в деревне?

Дорита внимательно рассматривала скриншот видео, которое Эскартин записал для жены незадолго до гибели. Наконец она решительно покачала головой:

– Лицо незнакомое. Тут много туристов, может, он и приезжал, но я не помню.

– А грузный рыжеволосый мужчина? Не встречали такого? – вмешался Сарате.

– Толстый и рыжий? Так это Лусио, но мы зовем его Паночо, – ответил мужчина лет семидесяти с обветренным лицом и не по годам задорной улыбкой. Он как раз принес в бар упаковку лимонада. Дорита представила вошедшего: Бениньо, ее муж. Мужчина попросил ее приготовить гостям кофе и, пока Дорита молола зерна, присел за стойку рядом с Эленой и Сарате.

Пара местных жителей, зашедших в бар позавтракать, удивленно уставились на Элену и Сарате.

– Паночо давно не видно, – сказал Бениньо.

– Как давно?

– Пару месяцев точно. Бог его знает, куда он запропастился.

– Зачем вы его ищете? – спросил один из посетителей, но у Элены зазвонил телефон, и его вопрос остался без ответа.

Звонил Буэндиа: анализ ДНК подтвердил их предположения. Плод, обнаруженный в теле Рамиро Бейро, оказался его ребенком. Элена тихо передала новость Сарате.

Мужчина, задавший вопрос, подошел ближе. Он не собирался подслушивать – напротив, хотел им что-то сообщить.

– Если ищете Паночо, езжайте на Лас-Суэртес-Вьехас, это ферма недалеко от Кубильоса.

Деревня Кубильос была заброшена еще в семидесятых. Даже в лучшие времена здесь насчитывалось всего два десятка домов, а число жителей не превышало восьмидесяти человек – они выращивали пшеницу, разводили скот и собирали грибы. Теперь от зданий остались лишь голые каменные стены без крыш; школа и площадь, где в День святого Луки танцевали хоту, исчезли без следа, а церковь Вознесения Богоматери заросла сорняками. Сохранилась только колокольня, но без колокола.

В нескольких километрах от Кубильоса они увидели выцветший деревянный указатель с надписью от руки: «Лас-Суэртес-Вьехас». Свернули на грунтовую дорогу и вскоре уперлись в забор, обвитый колючей проволокой.

Элена посигналила, и они подождали пару минут. Судя по всему, на ферме никого не было. Сарате открыл незапертые ворота и вернулся в машину. Они проехали еще метров шестьсот до двухэтажного дома, который скрывался за небольшим холмом. Дом выглядел непритязательно: он не производил впечатления заброшенного, но явно нуждался в ремонте. Как только они открыли дверцы машины, как в нос ударил тошнотворный запах гниения.

Они направились к дому и через несколько метров увидели справа от дорожки дохлую курицу. Чуть дальше над углублением, вырытым в земле, вился густой рой мух. Элена и Сарате остановились в нерешительности: пойти в дом или сначала заглянуть в колодец. Сарате выбрал второе. Неподалеку валялась металлическая крышка. Увидев ее, Элена предположила, что перед ними не колодец, а сточная яма. Возможно, жильцы бросили дом, не убрав отходы, что и привлекало насекомых.

Они приблизились к кирпичному бортику и сразу увидели кишащих внизу червей. Сарате достал фонарик и посветил вглубь узкой, не больше полутора метров в диаметре, ямы. Луч фонарика выхватил из темноты облако мух, а ниже – бесформенную груду тел: ноги, руки, женские головы. Над этой чудовищной братской могилой поднимался смрад разложения. Сарате отшатнулся, будто вдохнул саму смерть.

– Матери, – прошептала Элена, не в силах оторвать взгляд от колодца. – Вот мы их и нашли.

Глава 24

– Их убили.

На расстеленном на земле полиэтилене лежали в ряд пять женщин. Приоткрытые веки обнажали пустые глазницы, искаженные лица напоминали гротескные театральные маски. Волосы прилипли к остаткам кожи, покрытой чем-то похожим на жир – темно-желтый, почти оранжевый. Пахло аммиаком.

Неподалеку разбила штаб бригада криминалистов. Буэндиа пока не приехал из Ла-Коруньи, но Ордуньо и Мануэла уже были на месте. Мануэла сидела на корточках рядом с трупами; исходящий от них ужасный запах, судя по всему, ничуть ее не беспокоил. Она поправила очки и склонила голову, глядя на женщину, лежавшую ближе всего, – темноволосую, с плоским носом и ртом, искривленным жуткой гримасой. Под восковой кожей застыли черные гематомы. На лбу зияла дыра, так что причина смерти не вызывала сомнений.

Мануэла поднялась и прошла вдоль ряда трупов. Второй был сильно тронут тлением; желтую кожу покрывали черно-красные кровоподтеки. Они напоминали молнии, бьющие изнутри истерзанного тела. В приоткрытом рте и в том, что осталось от носа, копошились личинки; волосы невероятного синего цвета прилипли ко лбу. Ей тоже выстрелили в лицо, и пуля прошла рядом с правым глазом. У женщины был вспорот живот, внутри просматривались сплющенные органы. Разрез был неаккуратным, неровным.

– Наверняка так поступили со всеми: вспороли живот и вытащили плод.

Элена отошла от погибших. До нее доносились щелчки вспышек – криминалисты проводили осмотр дома. Этих женщин убили, потом надругались над их телами, вырезав из них детей, а трупы свалили в колодец. Сарате и Ордуньо ходили туда-сюда, но, казалось, никого не замечали, словно лунатики, застрявшие в собственных кошмарах.

Элене позвонила Марьяхо; она должна была собрать максимум информации о ферме.

– Мне понадобится время, много времени… И я в любом случае не обещаю, что смогу найти владельца. Недвижимость зарегистрирована на компанию под названием Blue Investments, которой, в свою очередь, владеют четыре других, и у каждой юридический адрес в каком-то налоговом раю – Фиджи, Панама, Тринидад-и-Тобаго… Лабиринт из ширм, ни одного настоящего имени.

– Это организованная преступная сеть, – сказал Сарате, когда Элена пересказала ему разговор с Марьяхо. – Этот жалкий Лусио такого устроить не мог. Это дело рук не одиночки-психопата, а международной преступной организации.

– И все же без психопата тут не обошлось, – отозвалась Элена.

– Я предпочел бы, чтобы вина за это лежала на каком-нибудь психе. Но, боюсь, за этим стоит бизнес. Убийцы хладнокровно списали пять женщин со счетов, как больных животных.

– Ты правда думаешь, что дело в деньгах?

Предположения Сарате казались Элене убедительными; в ее вопросе звучала ужасная боль за этих женщин.

Ею вдруг овладела страшная усталость, но не потому, что она не спала уже тридцать часов, а потому, что увиденные ужасы лишили инспектора последних сил. Как вычеркнуть из памяти эти картины? Как забыть желтоватые тела пяти женщин с дырами во лбу и распоротыми животами?

Она вернулась к Мануэле, и та подтвердила: всех женщин убили выстрелами в упор. Троим из них выстрелили в лоб, еще двоим – в затылок.

– Сколько времени прошло с момента убийства?

– Пока не могу сказать. – По взгляду Элены Мануэла поняла, что таким ответом она не удовлетворится, и добавила: – Тут есть кое-что странное. Наблюдается омыление трупов, на некоторых участках кожи виден жировоск, но по идее этот процесс начинается только месяца через три. С другой стороны, они лежали в яме, там высокая влажность и почти нет кислорода, поэтому омыление могло начаться раньше.

– Мне нужен конкретный срок, Мануэла.

– Два месяца? – неуверенно предположила та.

– Почему судьи до сих пор нет? – возмутился Сарате. – Нам нужно как можно скорее сделать анализ ДНК. Мы должны выяснить, являются ли эти женщины матерями тех нерожденных младенцев, и установить их национальность.

От входной двери им махал Ордуньо. Он вместе с криминалистами осматривал дом и спешил что-то сообщить коллегам.

– Никаких следов мы не найдем, – заявил он. – Эксперты говорят, дом обработали каким-то химическим составом, чтобы стереть отпечатки. И это отлично сработало.

Элена и Сарате вслед за Ордуньо спустились в подвал. Криминалисты установили там мощные лампы и подключили их к генератору. При ярком свете ослепительная белизна пола, стен и потолка в запущенном сельском доме казалась особенно чужеродной. Вся обстановка настолько отличалась от увиденного наверху, что на секунду сотрудникам ОКА показалось, что они перенеслись в другую реальность. Ордуньо обратил внимание Сарате и Элены на необычные детали: вентили в стенах и крепления на потолке в первом помещении и вентили во втором. Это трубопроводы, объяснил он. Один использовался для отопления, другой – в медицинских целях.

– Понимаете, что тут происходило? Созданы все условия для подачи кислорода и анестетиков… Крепления на потолке в первой комнате, очевидно, остались от ламп. Кстати, видели, как размечен пол? Криминалисты подтверждают: следы совпадают с конфигурацией некоторых моделей акушерских кроватей.

Сарате и Элена огляделись. Им стало ясно предназначение этих двух ослепительно-белых комнат. Ордуньо высказал вслух то, о чем подумали все трое:

– Судя по всему, первое помещение служило родзалом, а в том, где мы сейчас стоим, держали новорожденных. К каждой кроватке шла отдельная труба.

– Похоже, на ферме держали нелегальных суррогатных матерей. Тут и свой роддом был.

Элена еще раз осмотрелась, и ей вдруг почудилось, что она видит рожающих женщин и их младенцев; дети громко плакали.

На улице пять мертвых матерей пустыми глазницами глядели в темнеющее небо. Наконец прибыл судья, чтобы до темноты произвести осмотр трупов. Мануэла сказала, что Буэндиа будет ждать их в Мадриде, в Институте судебной медицины, куда доставят тела.

– Ты не ошиблась, когда сказала, что Бейро – не последний. – Сарате с Эленой возвращались в отель «Эль-Балькон-дель-Каньон», в котором когда-то ночевали Аншо и Рамиро. – Остались еще трое отцов, и убийца, кем бы он ни был, попытается до них добраться.

У Элены не было сил разговаривать. Ей хотелось только одного – перевернуть страницу и начать с чистого листа, изменить свою жизнь. Она уже предприняла одну попытку после дела «Пурпурной Сети», но тогда пропала Ческа. И Элена осталась во главе ОКА – из-за Сарате, чтобы позаботиться о нем. Она пожертвовала собой и не раскаивалась в этом, но теперь ей было нужно будущее, ей была нужна надежда. Эту надежду воплощала в себе Михаэла. Малютка, как упорно звал ее Сарате. Элена больше не станет скрывать от него, что хочет удочерить Михаэлу. Защищать ее и любить. Инспектор решила: когда они поймают убийцу этих пяти женщин, Бейро и Эскартина, ее работа в ОКА закончится. Но она понимала: если не поторопиться, будут новые жертвы.

Глава 25

– Нет, мы что-то упускаем. Что-то не сходится, и Элена это знает, – сказал Буэндиа.

Они с Ордуньо завтракали в кафетерии «пончика» – так прозвали новое здание Института судебной медицины в Вальдебебас. Взяли кофе с молоком, тосты с хамоном, помидорами и оливковым маслом, апельсиновый сок.

– С Рамиро Бейро все ясно, – продолжал Буэндиа. – Ему был нужен спаситель для сына, и он заплатил некоему Лусио, чтобы этого ребенка выносила и родила суррогатная мать. Но Гильермо Эскартин! Полицейский, который три года завоевывал доверие бригады Вильяверде. При чем тут он?

– Влюбился в одну из матерей? Познакомился с мексиканкой по имени Серена… Это же твоя версия.

– Может, и так, но, боюсь, Серена – одна из девушек, которые сейчас ждут вскрытия. Если кто-то и расскажет нам, что произошло, то точно не она. Мы не узнаем, как и зачем Эскартин ввязался в историю с суррогатными матерями, пока Рейес что-нибудь не раскопает.

– Ей незачем там оставаться, – запротестовал Ордуньо.

– Есть зачем. Только она может дать ответ на многие вопросы, хоть это тебе и не по душе. Мы пока понятия не имеем, замешана ли в этом бригада Вильяверде.

Ордуньо волновался за Рейес. Элена считала, что расследование приняло новый оборот и внедрение Рейес в Отдел потеряло смысл. «Надо ее оттуда забирать», – сказала инспектор, уезжая из Лас-Суэртес-Вьехас. Она обещала поговорить с Рентеро. Ордуньо не скрывал облегчения: после того как в Рейес стреляли, он опасался еще одного звонка с плохими новостями. Даже если Отдел не имеет отношения к делу матерей, эта мафия от полиции пойдет на что угодно, чтобы защитить себя. Скоро они с Рейес увидятся: она прислала ему сообщение и назначила встречу в десять на парковке Фонда Хименеса Диаса. «Срочно», – написала она.

– Как там Мануэла? – спросил на прощанье Буэндиа. Ближайшие шесть часов он потратит на поиски ответов в телах убитых женщин.

– Осваивается. Но, конечно, ей еще предстоит завоевать расположение Марьяхо…

– Дайте ей время. И не смотрите на ее детское личико: Мануэла из тех, кто не остановится, пока не добьется своего. Она знает: чтобы попасть в ОКА, ей придется подружиться с этой брюзгой.

Кофе успел остыть. Ордуньо уставился в свою чашку. Он обрадовался, когда Буэндиа пошел к барной стойке платить: ему все труднее было скрывать свое волнение.

– Ордуньо, я за тобой в красной «корсе». Сейчас я тебя обгоню, а ты езжай за мной.

– В чем дело?

– Сделай, что я прошу, и смотри, нет ли хвоста. Если есть, уезжай.

Мимо пронесся красный «опель корса». Ордуньо не видел, кто за рулем, но без колебаний последовал за машиной. Он посмотрел в зеркало заднего вида, но не заметил, чтобы за ним с парковки Фонда Хименеса Диаса кто-то выехал.

Они проскочили развязку Кристо-Рей и направились в сторону дороги на Ла-Корунью. Рейес свернула к университетскому городку. Ордуньо держался за ней; их разделяла пара автомобилей. Наконец за медицинским факультетом Рейес остановилась.

– Что случилось? – спросил Ордуньо, выходя из машины.

– Ты что, не рад меня видеть?

– Ты меня пугаешь! К чему столько предосторожностей?

Он никогда раньше не видел, чтобы Рейес была так скромно одета: в джинсы, кроссовки и черную толстовку. Она попыталась улыбнуться, но у нее плохо получилось. Она нервно оглядывалась, следя за немногочисленными проезжавшими мимо автомобилями.

– Поговорим в машине.

Когда они закрыли двери машины Ордуньо, салон заполнил запах духов Рейес. Ордуньо постарался отогнать воспоминания об ужине в честь Асенсио.

– Пора это прекращать, Рейес. Элена вытащит тебя оттуда.

– Я только начала понимать, что там происходит. Так что нет. – Рейес натянуто улыбнулась: – И потом, у них там неплохо. Они по-своему хорошие ребята.

– И поэтому мы с тобой встречаемся с такими предосторожностями? Как будто тебя внедрили в джихадистскую группировку.

Рейес сдалась и прекратила спектакль. Теперь у нее на лице читались тревога и озабоченность.

– Я боюсь, что они прослушивают мой телефон.

– Может, расскажешь, что именно у вас там происходит?

– Я наконец завоевала их доверие. Вроде бы. Они, по крайней мере, перестали скрывать от меня свои дела. Позавчера ночью мне поручили подкинуть килограмм героина в бар с проститутками под названием «Гетеры». Чтобы прижать к ногтю хозяина.

– Он платит им за крышу?

– Как и большинство других заведений в Вильяверде, но это мы и так знали. Кристо, начальник, разгуливает по району, как по своей квартире.

– Вот мерзавцы! Давай сообщим обо всем, что ты узнала, в Управление внутренних дел.

Ордуньо рассказал Рейес о том, что они обнаружили в Сории: нелегальный бизнес по предоставлению услуг суррогатных матерей и пять трупов женщин, убитых выстрелами в голову.

– Элена и Сарате остались там, ищут Лусио. Пока он главный подозреваемый, но он никак не связан с полицейскими из Вильяверде. Как и погибший из Ла-Коруньи.

Рейес не скрывала разочарования. Расследование уходило все дальше от Отдела, и, если верить Ордуньо, ее работа в Вильяверде больше не имела смысла.

– Но кто же тогда доведет до конца дело Эскартина? – спросила Рейес почти умоляюще. – Он потратил несколько лет жизни, чтобы раскрыть Отдел. Может, его гибель с ними и не связана, но… Нельзя же допустить, чтобы его работа пропала зря. Он был полицейским, как и мы с тобой.

– Пока все, что ты рассказываешь, говорит о том, что они обычные коррупционеры.

– Нет. Не только.

Мимо прошла группа студентов – они весело смеялись. Рейес выждала, чтобы студенты удалились на достаточное расстояние от машины.

– Фабиан рассказал мне об одном происшествии в «Гетерах». С него и начались проблемы с хозяином.

– Кто такой Фабиан?

– Коллега, которого приставили меня опекать, двухметровый шкаф. Забавный добродушный парень… Ему один нарик откусил часть уха. И съел… – Рейес улыбнулась, вспомнив эту историю. – Он неплохо ко мне относится и иногда рассказывает кое-что интересное.

Ордуньо почувствовал резкую боль в груди. Он глубоко вдохнул, и боль прошла, но осталась тревога: что это было? Он что, ревнует? Рейес продолжала свой рассказ:

– Несколько месяцев назад там произошло убийство. Проститутка, некая Дели, убила клиента. Не просто клиента, а журналиста. Я погуглила, его звали Амансио Руис. Проститутку задержали, она сейчас в Сото-дель-Реаль, ждет суда.

– А при чем тут полицейские из Вильяверде?

– Когда Фабиан об этом рассказывал, мне показалось, он очень рад, что этого журналиста прикончили. Понимаешь, о чем я?

– Ты думаешь, за этим убийством стоят они?

– Я не могу сейчас поехать в тюрьму, а вот ты можешь. Съезди в Сото-дель-Реаль, поговори с Дели. Вдруг вытянешь из нее что-нибудь интересное.

Ордуньо, задумавшись, барабанил пальцами по рулю. Рейес прервала его размышления:

– Марина ведь тоже там. Поговори с ней. Не исключено, что она знает Дели и поможет тебе завоевать ее доверие.

– Я не хочу впутывать в это Марину.

Ордуньо понимал, что его ответ прозвучал резко. Он вспомнил последний разговор с Мариной: она как раз упоминала венесуэлку по имени Дели.

– Тогда попроси Элену, чтобы дала мне еще несколько недель. Жалко бросать все сейчас.

– Ты за все это время хоть что-нибудь слышала об Эскартине?

Рейес покачала головой:

– Они не любят о нем говорить. Похоже, они не знали, что он полицейский, считали нариком на побегушках, давали ему разные поручения.

– Типа наехать на парикмахерскую Бирама?

– Типа того. Они считают, что Эскартин бесследно исчез.

– Какие еще поручения они ему давали?

Ордуньо поделился с Рейес гипотезой Буэндиа о том, что погибший полицейский был в отношениях с одной из суррогатных матерей с фермы Лас-Суэртес-Вьехас.

– Как он на них вышел? Выполнял очередное поручение Отдела?

– Не знаю, попробую выяснить у Фабиана. А ты поможешь мне с Дели?

– Позвоню, если удастся что-то выяснить.

Рейес улыбнулась, чмокнула его в щеку, вышла из машины и решительно направилась к красному «опелю». В ней мало что осталось от девчонки, которая пришла в ОКА, когда пропала Ческа. Она менялась на глазах, и Ордуньо не представлял, какой она будет завтра. Недели, проведенные в бригаде Вильяверде, наложили на нее свой отпечаток: искренность сменилась скрытностью, и Ордуньо уже сомневался в откровенности бывшей напарницы. В ней появилась какая-то тайна, но она лишь сильнее влекла его к Рейес.

Ордуньо набрал номер Сото-дель-Реаль. Он попросит Марину поговорить с Дели и подготовить почву для их встречи.

Глава 26

На самом деле Паночо звали Лусио Моралес Бальяно. ОКА получил ордер на его арест. Судимостей у Лусио не было, только однажды житель Усеро заявил на него в полицию после драки. Истец, Альберто Солано, которого в деревне звали Простаком, сказал, что они поспорили из-за границы участков и Лусио разбил ему лицо. Свидетели показали, что, если бы полиция не приехала вовремя, дело могло кончиться убийством. С тех пор Лусио и Альберто не разговаривали, и, если в бар заходил Простак, Лусио сразу уходил.

– Как вы думаете, куда он мог отправиться? – спросила Элена одного из местных. – У него есть родственники неподалеку? Друзья? Куда он любил ездить в отпуск?

– Его родители давно умерли, а сестра лет десять назад перебралась в Барселону, они даже по телефону не разговаривали.

– Чем он занимался на ферме?

– Кажется, ухаживал за животными – овцами, козами… Обычное дело. Ну и всяким мелким ремонтом. За старыми домами нужно присматривать.

– Вы уверены, что дом пустовал?

Мужчина пожал плечами.

– Вы когда-нибудь видели здесь беременных женщин? – спросил Сарате.

– Было дело, уж не знаю, откуда они брались. Ходили тут время от времени… Однажды утром видел, как две беременные пьют кофе на террасе. Спросите лучше хозяев, Бениньо и Дориту, они-то точно с ними перекинулись парой слов.

В отеле «Эль-Балькон-дель-Каньон» несколько местных жителей пили кофе и играли в домино. За столом чуть поодаль слепой мальчик собирал головоломку. Элена наблюдала за ним; это позволяло хоть ненадолго отвлечься от кошмара, связанного с расследованием. Из кухни вышла Дорита и поставила перед мальчиком тарелку с сэндвичем.

– Обед, Чимита. Ты должен все съесть.

Увидев за стойкой Элену и Сарате, она насторожилась:

– А вам чего? Вы уже всех тут расспросили, что еще вам нужно?

– Ждем вашего мужа, – сухо ответил Сарате.

– Не знаю, когда он придет. Я уже сказала одному полицейскому, что видела здесь двоих беременных, и что с того? Разве беременной женщине нельзя прогуляться?

– Вы разговаривали с ними? У них был какой-то акцент?

– Не помню.

– Конечно, трудно запомнить незнакомых беременных женщин, которые ходят по деревне, – заметила Элена. Она не скрывала раздражения: местные отказывались сотрудничать, расследование стопорилось. – И, разумеется, никто не знал, что эти женщины жили на ферме Лас-Суэртес-Вьехас, в двадцати минутах отсюда. У вас столько дел, что некогда и по сторонам посмотреть…

– Я слышала, что на ферму приезжала полиция. Дом уже сто лет стоит заброшенный, я даже не знаю, цела ли там крыша. А в чем дело? Что вы там нашли, наркотики?

– Я думала, в небольших деревнях все обо всём знают.

– Как видите, не все и не обо всём. Чимита, ешь.

Мальчик ощупал тарелку, взял сэндвич, откусил кусок и снова занялся головоломкой. Сарате заметил, что он пристраивает фрагмент головоломки в неправильное место, и подавил в себе желание помочь.

У Элены зазвонил телефон. В баре стояла тишина, даже телевизор не работал, и от звонка все вздрогнули, словно вдребезги разбилась тарелка. Звонила Мануэла. Вместе с бригадой криминалистов она провела на ферме всю ночь, организовала перевозку тел в Мадрид и осмотрела колодец, где их обнаружили.

– Поехали, Сарате. Мануэла кое-что нашла.

Сарате и Элена прошли за ограждение. Один из полицейских показал им дорогу. Мануэла ждала позади дома, под тополями. Рядом была разрыта земля.

– Собаки взяли след. Без них мы бы не додумались здесь копать.

Мануэла подошла к краю – яма была около трех метров в глубину. На дне лежали два мужских тела. Одним из убитых был Лусио, его рыжая шевелюра блестела под холодным солнцем Сории.

Глава 27

– Тебе удалось найти то, что я просил?

Кабинет Марьяхо опутывает паутина проводов и кабелей, подключенных к компьютеру. Ордуньо узнает только принтер и внешний диск; предназначение остальных приспособлений – лишенных корпусов и выставляющих напоказ электронные внутренности, – оставалось для него загадкой. Соединенные между собой, они казались чудовищем, этаким Франкенштейном, над созданием которого Марьяхо трудилась годами. Хакерша кивнула на принтер и, не дожидаясь, пока Ордуньо возьмет распечатку, заговорила:

– Журналиста, убитого в феврале в «Гетерах», звали Амансио Руис, сорок шесть лет, фрилансер. Он никому не говорил, что расследует, так что мы не знаем, связана его смерть с работой или у него действительно был конфликт с проституткой из Венесуэлы, Марией Деликадой Чавес, известной как Дели. Последняя версия приведена в рапорте бригады, которая занималась делом Руиса. Судья решил, что во всем виновата Дели. Он отправил ее в Сото-дель-Реаль.

Ордуньо убрал со стула клубок проводов и погрузился в чтение документов. Сарате и Элена еще не приехали. Буэндиа закрылся у себя в кабинете и дистанционно руководил Мануэлой, которая занималась эксгумацией двух мужских трупов, обнаруженных на ферме. Одна из жертв – Лусио, которого они считали палачом матерей и главным подозреваемым в убийстве Эскартина и Бейро. Другой труп, мужчины лет тридцати, пока не опознали. Элена сказала, что никто из жителей Усеро не знал этого человека.

В материалах, которые распечатала Марьяхо, было краткое изложение дела и фотографии убитого. Амансио Руис не отличался особой привлекательностью; видимо, чтобы придать себе импозантности, он отрастил короткую бородку, как у мушкетера. Марьяхо нашла и фотографию Дели – мулатки с миндалевидными глазами и волосами, выкрашенными в красный. Дели была красива и молода, всего двадцать четыре года.

– Какая бригада расследовала это убийство?

– Бригада Вильяверде, наши друзья из Отдела. В протоколе допроса говорится, что Дели признала свою вину: журналист якобы стал на нее нападать, а она защищалась.

– Хорошенькая защита – всадила ему в голову пулю из пистолета, который совершенно случайно оказался у нее под подушкой, – пробормотал Ордуньо, читая протокол.

– Нетипичная реакция для проститутки, на которую напали, но так уж тут написано. – Марьяхо пожала плечами. – Если понадобится что-то еще, обращайся. Я пока вернусь к делу матерей. Тот, кто придумал эту систему ширм, чтобы скрыть истинного владельца фермы Лас-Суэртес-Вьехас, настоящий гений. А может, это просто у меня мозг износился.

– Твой мозг – не рубашка, чтобы износиться.

– Мозги тоже изнашиваются, Ордуньо. Люди стареют.

– И что ты будешь делать? Последуешь примеру Буэндиа? Только не говори, что тоже собралась на пенсию.

– Не представляю, как вы тут справитесь без меня, – рассмеялась Марьяхо. – И потом, на кого я вас оставлю? На какого-нибудь юного гения вроде Мануэлы?

– Девчонка молодец: хорошо поработала на ферме в Кубильосе. Придется тебе зарыть топор войны.

– Я знаю Буэндиа уже тридцать лет, и не сомневалась, что он не бросит нас на какую-нибудь недоучку. Дело не в этом. – Марьяхо сделала глоток чая и печально улыбнулась: – А в том, что он уедет в Бенидорм. Мы проводили вместе больше времени, чем с семьей или друзьями, пока они у нас были, а тут раз – и он исчезнет. Не может он так поступить. Одна надежда: что сразу после выхода на пенсию его хватит инфаркт.

Марьяхо яростно застучала по клавиатуре, не позволяя себе проявлять чрезмерную чувствительность. Ордуньо не мог не согласиться с ней: ОКА всегда был больше чем просто работой. Они вместе пережили гибель Чески и, только разделив друг с другом эту боль, смогли двигаться дальше. Ордуньо тоже не хотел расставаться с Буэндиа и Марьяхо. Это означало бы, что их семья перестанет существовать. А если, как нашептывала интуиция, вскоре ему придется пережить еще одну потерю – смерть Рейес?

Ордуньо сосредоточился на деле убитого журналиста, и сразу понял, что расследование велось спустя рукава. В рапорте были скупо описаны происшествие и место убийства – комната Дели. Причина смерти – выстрел в голову. Все, никаких подробностей. Вопиющая, прямо-таки неприличная халатность. Протокол допроса поражал краткостью и явно не отражал содержание разговора. Проститутку задержали, передали суду, потом поместили в камеру, и дело закрыли.

Все это показалось Ордуньо странным: обычно убийства расследуются очень тщательно. Захваченный чтением, он не сразу заметил, что Марьяхо протягивала ему еще пачку распечаток.

– Вот, собрала публикации Амансио Руиса за последние два года. Ты, наверное, захочешь их посмотреть?

Вот чем хороша Марьяхо, подумал Ордуньо: всегда делает больше, чем просишь. Он поблагодарил хакершу и начал просматривать статьи. Амансио Руис не был звездой журналистики, печатался в онлайн-журналах и блогах, был помешан на теориях заговора. Банкиры, занятые отмыванием денег; продажные юристы; члены правительства, покрывающие финансовые махинации, лишь бы не дестабилизировать рынок; полицейские-рэкетиры… Тайные общества, шпионские страсти, подпольный бизнес, вездесущая коррупция – Руис любил сенсации и жареные темы, на которые так падка публика. Безумные фантазии, погоня за призраками. Но вот что странно: статьи Амансио Руиса не принесли ему признания, никто не верил в его измышления, редакторы уважаемых газет не предлагали ему сотрудничество – и все же его убили. Именно поэтому Ордуньо решил, что должен проверить теории Руиса.

В дверь постучали, и в проеме показалась Элена.

– Через час встречаемся в переговорной. Буэндиа получил первые данные. Ордуньо, пойдем со мной.

Захватив распечатки Марьяхо, Ордуньо направился за Эленой в ее кабинет.

– Меня беспокоит Рейес. Она не берет трубку, – объявила Элена, опускаясь в кресло. – Поезжай к ней и скажи, чтобы не возвращалась в участок Вильяверде. Пусть притворится больной. Ей и правда нужно прийти в себя после ранения. Пусть придумает что угодно… Скоро мы обсудим с Рентеро, что делать дальше.

– Я с ней сегодня виделся. Мы встретились за медицинским факультетом. Она мне кое-что рассказала. – Ордуньо помахал в воздухе распечатками.

– Что именно?

– Странная история. В камере предварительного заключения сидит проститутка, которую обвиняют в убийстве журналиста. Убийство произошло в феврале, в борделе. Жертва – некий Амансио Руис. Рейес считает, что за этим может стоять Отдел.

Элена потерла виски и закрыла глаза. Помолчала несколько секунд, а потом сказала:

– Ты знаешь, что мы обнаружили на ферме: пять убитых женщин и двоих мужчин. При чем тут бригада Вильяверде? Рейес надо уходить оттуда.

– Я тоже так думал до разговора с ней. Но Рейес не может уйти просто так. Ей страшно. Мы встречались тайком. Она подозревает, что за ней следят.

– Тем более. Если ей действительно угрожает опасность… Ее работа в Вильяверде не имеет смысла. Она нужна нам здесь.

– Дай ей еще немного времени.

Элена покачала головой:

– Ты меня совсем запутал. Ты же сам не хотел, чтобы она туда внедрялась?

– Ей уже удалось кое-что выяснить, хотя пока непонятно, что нам это дает. С одной стороны, эта история с убитым журналистом. С другой – мы знаем, что они использовали нариков типа Эскартина, давали им поручения. Что, если одно из таких поручений было связано с фермой суррогатных матерей в Кубильосе?

Элена взяла распечатки Марьяхо и быстро проглядела статьи Амансио Руиса, полицейские рапорты и решение суда.

– Поговори с ней, Ордуньо. Передай, что мне нужны ежедневные отчеты о ее работе. Если через неделю ничего нового не появится, ее миссия окончена.

Глава 28

– Мне хотелось бы дать вам больше информации, но пока это все, что мне удалось установить. На мой взгляд, тут есть интересные детали, которые помогут продвинуться дальше или, по крайней мере, прольют немного света на это запутанное дело.

Буэндиа подготовил для коллег презентацию, которую каждый открыл у себя на планшете. Кроме того, он прикрепил к стеклянной стене переговорной фотографии. На этот раз судмедэксперт докладывал сам: Мануэла еще оставалась в Кубильосе.

– Начнем с главного: с пяти женщин. Мы не знаем, кто они, программы распознавания лиц не помогли, их отпечатков в базе нет. Но мы выяснили, что они погибли девять недель назад и что две из них были матерями нерожденных младенцев, обнаруженных в телах Гильермо Эскартина и Рамиро Бейро.

– Они мексиканки?

– Мать ребенка Эскартина либо из Мексики, либо из соседних регионов, возможно из Гватемалы или из южной части Штатов. Мать ребенка Бейро – из Восточной Европы. Из оставшихся трех жертв две мексиканки, а третья – из Юго-Восточной Европы, вероятно румынка.

– Если мать ребенка Эскартина была мексиканкой, может, ты и с именем угадал, – заметил Сарате. – Серена.

– Имя довольно редкое, – отозвалась Марьяхо. – Я поищу женщин с таким именем, которые недавно въехали в Испанию. Хотя это, конечно, могло быть и прозвище.

Буэндиа продолжил доклад:

– Еще три плода мы так и не нашли. Ни на ферме, ни в колодце, куда бросили тела матерей. Их вырезали и забрали, как и предыдущие два. Хранят, видимо, в морозильнике.

– Помимо вырезанных из материнской утробы младенцев, у убийцы есть список их отцов, – вмешалась Элена. – Пока он добрался до двоих, но остаются еще трое. Мы должны найти их раньше преступника. Но где искать? На ферме нет никаких документов, установить ее владельцев тоже не удалось, верно, Марьяхо?

Та лишь кивнула, сожалея, что не может помочь расследованию.

– Ты проверила матерей по базе пропавших без вести?

– Ничего нет. Этих женщин как будто официально не существовало.

– Их застрелили. Троим выстрелили в лицо, возможно, застав их врасплох, – продолжал Буэндиа. – Еще две пытались убежать, их убили со спины. По два выстрела в затылок. Потом из тела каждой вырезали плод. Вырезали не так, как вспороли животы Эскартину и Бейро, но с той же дикой жестокостью. На земле перед домом остались следы крови, не исключено, что там все и случилось. Потом трупы скинули в заброшенный колодец, и из-за влажности, как сказала Мануэла, произошло частичное омыление.

– Но зачем было их убивать? – Ордуньо задал вопрос, который мучил всех; он пытался найти хоть какую-то логику в этом кошмаре.

– Да еще так зверски. И почему сначала матерей, а потом отцов? – добавил Сарате. – Может, мы имеем дело с религиозным фанатиком?

– Этих женщин вырвали из нормальной жизни, их единственное предназначение заключалось в том, чтобы рожать. – Элена размышляла вслух, стараясь упорядочить все известные им факты.

– Но зачем хозяевам фермы от них избавляться? Фертильная женщина может выносить нескольких детей, она – главный актив этого чудовищного предприятия, – заметила Марьяхо. Пока хакерша говорила, Элена не сводила с нее глаз.

– Убийц двое, – взволнованно, но уверенно заявила инспектор. – Женщин расстреляли, а теперь кто-то пытается за них отомстить, убивая тех, кто в конечном итоге несет ответственность за произошедшее на ферме. Отцов этих детей.

На несколько секунд в переговорной повисло молчание.

– Может, и так. – Буэндиа выложил на стол присланные Мануэлой фотографии убитых мужчин. – Давайте присмотримся к ним.

Он указал на Лусио, то есть Паночо. Его, как и матерей, убили выстрелом в голову, причем из того же оружия – девятимиллиметрового парабеллума «Стар». Очень популярная модель пистолета.

– Что, если он пытался их защитить? – предположил Сарате. – По-видимому, он служил на ферме охранником.

– И за это его убили.

– До того, как убили женщин, или после?

– Допустим, убийца приехал на ферму. Лусио попытался помешать ему и погиб первым; затем пришла очередь женщин. Мы обнаружили кровь Лусио на подъездной дорожке, в нескольких сотнях метров от колодца.

– А почему трупы мужчин оказались вместе? – спросила Марьяхо.

– Очевидно, кто-то вырыл яму и похоронил их.

– Как погиб второй?

– Его зарезали. Рана на шее и еще семь колотых по всему телу. Орудие убийства мы не нашли. Мануэла предполагает, что, судя по характеру ран, их нанесли плохо заточенным ножом.

– Таким же вспороли животы матерям, – добавила Элена.

– Именно. Возможно, это один и тот же нож. Второй мужчина убил Лусио и женщин. Криминалисты нашли у него на правой ладони следы пороха. Это он стрелял.

– Но кто убил его? – Элена оглядела свою команду в надежде, что у кого-то возникнет идея. – Есть гипотезы?

– Гипотезы – это не ко мне. Я только излагаю факты, Элена. Но у меня хорошие новости: мы знаем, кто этот человек. Второй убитый.

Марьяхо открыла вкладку у себя на компьютере и продемонстрировала фотографии, сделанные в полиции: смуглый кудрявый мужчина с крошечными мышиными глазками, острым носом и подбородком.

– Блас Герини, тридцать восемь лет, мадридец, профессиональный киллер. Дважды сидел. В первый раз – за двойное заказное убийство. Во второй – за торговлю наркотиками. Мы знаем его последнее место проживания.

Сарате, оторвавшись от фотографий, посмотрел на Элену. В его глазах пылало ледяное пламя.

– Чего мы ждем?

Глава 29

Еще недавно такие места, как Альто-дель-Ареналь, Эль-Посо-дель-Уэво, Ла-Сэльса, Эль-Ранчо-дель-Кордобес, Санта-Петронила или Лас-Мимбрерас, наводили страх на каждого мадридца. Это были настоящие трущобы, самые запущенные кварталы столицы, названия которых не сходили со страниц криминальной хроники. Но постепенно ситуация менялась. Дольше всех продержался район Венторро-де-ла-Пуньяла, расположенный между Мадридом и Хетафе. Наибольшей известности добились два его уроженца – Вошь и его брат Черный. Они угоняли машины и грабили ювелирные лавки, дорогие бутики, магазины техники и заправки. Оба брата и девушка Воши Изабель Ла Тата, участвовавшая в ограблениях, регулярно попадали за решетку, а однажды умудрились сбежать из тюрьмы Вальдеморо. Как бы то ни было, Венторро-де-ла-Пуньяла и другие неблагополучные районы потихоньку исчезали с карты города. Их жители перебирались в другие места.

К 2015 году в Венторро-де-ла-Пуньяла осталось всего пятнадцать семей, хотя десятью годами раньше их насчитывалось четыре сотни. В числе последних жителей района была и семья Герини: Антония Ла Кастанера и двое ее детей, Иоланда и Блас. Блас успел поучаствовать в ограблениях, организуемых Вошью и Черным, но вскоре решил отправиться в свободное плавание и заняться делом, которое считал более прибыльным: запугивать должников и выбивать из них деньги.

Когда семью Герини переселили в Алуче, Блас отбывал заключение в тюрьме Эстремера. Для его матери это было спокойное время, но продлилось оно недолго: Бласа освободили досрочно, хотя он сидел за предумышленное убийство. Как и следовало ожидать, вскоре его снова арестовали, на этот раз за торговлю наркотиками.

– Мы не имеем никакого отношения к моему сыну. Достаточно из-за него настрадались! Я даже знать не хочу, что еще он натворил. Я каждый вечер прошу у Господа прощения за то, что родила его… Вам не понять, каково это – когда твой сын преступник.

Элена не ответила, но подумала, что прекрасно это понимает.

Антонии Ла Кастанера, матери наемного убийцы, было около шестидесяти, но выглядела она гораздо старше: увяла от тяжелой жизни в трущобах, нищеты и от того, какими выросли ее дети. Бласа Герини, убившего пять женщин и одного мужчину, зарезали на ферме Лас-Суэртес-Вьехас. Иоланда, его сестра, наркоманка в завязке, постоянно находилась на грани срыва. Элена и Сарате видели ее лишь мельком: стоило им предъявить полицейские жетоны, как Иоланде тут же понадобился кофе из бара на углу.

– Кофе? Сейчас опять подсядет на наркоту. Якобы она переживает из-за смерти брата. Кто хочет, тот всегда повод найдет, – жаловалась ее мать.

В детстве Антония вместе с матерью продавала каштаны – от этого и пошло ее прозвище. Многие ее соседки жарили орехи и продавали их в кульках из газетной бумаги или из желтых страниц справочников.

– Моя мать стояла на улице Аточа, около рынка Антон-Мартин, пока ее не прогнала полиция. Ох и наголодались мы тогда! Поэтому я, когда выросла, и бросила торговать – решила, что найду себе любое другое дело, да хоть прислугой пойду.

Теперь они с Иоландой держали в Алуче, на улице Валье-Инклана, на первом этаже красного кирпичного здания маникюрный салон. Маленький, недавно отремонтированный, хоть и со странным дизайном. В гигантском зеркале на стене отражался истошно фиолетовый цвет стен и постеры с причудливыми разновидностями маникюра. Антония, сидя за столиком, мрачно оглядела свои владения:

– Торчишь тут весь день, красишь, а денег не хватает: все загребают китаянки, эти что хочешь тебе изобразят, хоть цветок, хоть фигурку, хоть что… Или буквы свои китайские. Они все придумывают, я уверена: нарисуют какую-нибудь завитушку и говорят, что это значит «счастье», а на самом деле – «говна поешь». Дочка половчее меня, когда не трясется от ломки. Только попробуй удержи ее от героина. Однажды я обратилась за помощью, так соцработник сказал, что я сама виновата: не сумела правильно воспитать детей. Представляете? Я чуть очки этому козлу не разбила.

Элена и Сарате поняли, что направить беседу в нужное русло не удастся и придется выслушивать жалобы Антонии в надежде, что потом она сообщит им хоть что-то полезное.

– Я знала, что Блас плохо кончит. Ему было лет шесть или семь, когда он сжег живьем кота. Бедное животное; мы звали его Дон Хулиан. Я спросила Бласа, зачем он это сделал, а он сказал: для развлечения. Если бы только я могла выгнать их из дома, и Бласа, и его сестру. Но матери такое не под силу. Сколько я к ним в тюрьму ездила – вы даже не представляете.

Она обращалась исключительно к Элене, словно не замечая Сарате.

– А их отец?

– Да кто ж его знает, где он шляется. Нам от него осталась только фамилия эта дурацкая, Герини. Говорят, итальянская, но кто знает… Отец моих детей был никакой не итальянец, подлец он был. Я с ним познакомилась в Карабанчеле. Откуда в Карабанчеле взяться итальянцу? Он в модной группе играл, называлась «Черные глаза», и я, конечно, клюнула на него, как дурочка.

– Чем в последнее время занимался ваш сын?

– Когда в последний раз вышел из тюрьмы, устроился охранником на какую-то дискотеку. Говорил, что исправился, но вы сами видите: ничего он не исправился, отсидел – и опять за свое… Кто его убил?

– Мы не знаем.

– Ну и не ищите особо: он заслужил.

– Вы знаете, что это за дискотека?

– Тут неподалеку, на улице Македа. Как называется, не помню, по мне, они все одинаковые.

– А ваша дочь вернется?

– Вряд ли. Бросит всех клиентов на меня, а прибыль от них такая, что проще сразу закрыться.

– В таком случае нам придется приехать еще раз. Нам очень нужно с ней поговорить. Пожалуйста, передайте ей это.

Дискотека Black Cat явно знала лучшие дни – худшие было трудно себе представить. Косоглазого управляющего визит полицейских явно не обрадовал, и он яростно отрицал, что Блас Герини работал на него. Впрочем, Элена и Сарате не сомневались в том, что он лжет: предварительно они зашли в ирландскую таверну неподалеку, и официант опознал Герини как охранника Black Cat.

– Подозреваю, что он не был у вас официально оформлен, но нам это неважно, мы не из службы занятости. Герини мертв, он на вас в полицию не заявит, а мы должны выяснить, кто его убил.

– Этого-то? Да кто угодно, – не задумываясь, отозвался управляющий. – И сестру его тоже могут. Если у вас есть хоть капля здравого смысла, держитесь подальше от семейки Герини. Они те еще подонки, уж я-то знаю.

Он рассказал, что Герини каждую ночь ввязывался в драку. Свою сестру он устроил в гардероб, и клиенты несколько раз жаловались, что у них что-то пропало из сумки или кармана пальто. А еще Блас приторговывал таблетками.

– Почему вы его не выгнали?

Управляющий печально улыбнулся:

– Я хотел, но Герини заявил, что ко мне зайдут его друзья.

– Что за друзья? – Сарате надеялся узнать имена, нащупать хоть какую-то ниточку, за которую можно потянуть.

– Понятия не имею. У охранников своя мафия. Там есть разные группировки: румыны, испанцы, болгары, латиносы… Они тебе угрожают, а ты терпишь, потому что, если избавишься от одних, сразу придут другие. Слава богу, он ушел.

– Давно?

– Пару месяцев назад; в один прекрасный день просто не вышел на работу. И сестра его тоже.

– С тех пор вы его больше не видели?

– Видел мельком два-три дня спустя. Я притормозил на светофоре, а он сидел в соседней машине, белой «фиесте».

– Вы не запомнили номер?

– С какой стати? – Управляющий нахмурился, как будто вопрос инспектора его обидел. – Кто вообще запоминает номера? Такое только в кино бывает. Белая «фиеста», он сидел сзади, а впереди – пара качков, небось тоже охранники.

Сарате оставил управляющему визитку – на случай, если тот вспомнит что-нибудь еще.

– Как он тебе? – спросила Элена уже на улице.

– Интересный персонаж. Странно, что он сразу не раскусил Герини, хотя тот был типичным бандитом. И есть еще одна вещь, которая не дает мне покоя.

– Какая? Любопытно, об одном мы с тобой думаем или нет?

– Смотри, Герини вытаскивают из тюрьмы, и он тут же находит работу на дискотеке. Управляющий, видимо от страха, соглашается принять и его сестру. И вдруг Блас исчезает. Почему?

– Очевидно, нашел работу получше.

– Ты имеешь в виду убийство этих женщин?

– Почему нет? Не забывай, что он был киллером. Кто-то мог его нанять.

– Возможно. Тебя это тоже насторожило?

Элена улыбнулась и покачала головой:

– Не это. У Герини было много судимостей, он сидел за убийство. Как ему с таким послужным списком удалось освободиться досрочно? Надо поговорить с судьей Национальной коллегии, который его выпустил. Его решение стоило как минимум шести жизней.

Глава 30

К заброшенному зданию на улице Ресина в Колонии-Маркони тянулась вереница мужчин и женщин. Большинство – худые, в толстовках с капюшоном, чтобы спрятать лица. Они исчезали за дверью, словно тени. Ордуньо припарковался в сотне метров от входа. Раньше в этом здании располагался склад, но после набега «термитов», которые вынесли все, что можно продать, оно превратилось в наркопритон. Жалобы соседей, требовавших его сноса, не давали результатов, и наркоторговля продолжала процветать.

Вдруг в окно машины постучали. Африканка с обнаженной грудью предложила Ордуньо минет за двадцать евро.

– Я дам тебе пятьдесят, если скажешь, где искать эту девушку.

Ордуньо прижал к окну фотографию Дели, скопированную из ее дела, немного опустил стекло и просунул наружу купюру. Африканка жадно взглянула на нее и нервно покосилась на заброшенное здание.

– Не бойся, я просто хочу с ней поговорить.

– Там кого только нет, – ответила девушка, выхватила купюру, спрятала ее в трусы и, стуча каблуками, удалилась.

Этого ему было достаточно. Ордуньо оказал Рейес услугу, о которой та просила: позвонил Марине и попросил уговорить Дели встретиться с ним. Но Марине не удалось увидеться с Дели: хоть та и ждала суда за убийство, ей разрешили покинуть Сото-дель-Реаль.

«Я знаю, где ее искать, – сказала Марина. – Дели наркоманка. Как только она выйдет за ворота тюрьмы, отправится в наркопритон на улице Маркони. Она мне как-то говорила, что там один африканец продает ей в кредит».

Прежде чем положить трубку, Ордуньо пообещал проведать ее, как только выдастся свободный день. Если понадобится, он использует свои связи, чтобы добиться свидания наедине. Он не лицемерил: ему и правда хотелось заняться с Мариной любовью на простынях в цветочек. Правда, он предпочитал не задумываться о причинах своего нетерпения: возможно, дело было вовсе не в Марине, а в воспоминаниях о Рейес и туалете отеля «Веллингтон».

Один из входов в здание преграждала гора мусора. Второй располагался неподалеку и был наполовину скрыт буйной растительностью, захватившей часть тротуара. Туда и проскальзывали тени, которые Ордуньо видел из машины. Он засунул руки в карманы куртки и нащупал рукоятку пистолета. Это придало ему уверенности, и он последовал за тенями.

В зале, некогда служившем вестибюлем, воняло экскрементами и гнилью. Высокий потолок, полупровалившаяся крыша, оконные проемы с выбитыми стеклами. Закат окрашивал помещение в медные оттенки. На второй этаж вела лестница без перил. Внизу не было никого, кроме женщины, спавшей на полу в позе эмбриона.

«Термиты» вынесли даже балки, поддерживавшие своды здания, чтобы продать на металлолом. Ордуньо поднимался по ступенькам и думал, что этот карточный домик может в любой момент рухнуть. Стена у лестницы почернела от пожара; темное пятно тянулось на второй этаж, где, очевидно, и вспыхнул огонь. Наверху Ордуньо попал в огромное пространство без стен; повсюду валялся мусор. Напоминавшие трупы люди лежали на полу; кто-то курил крэк, кто-то спал на собственных экскрементах. До Ордуньо донесся сдавленный шепот какого-то старика: у того уже не осталось сил громко жаловаться на боль. Около металлического бака, из которого вырывалось пламя, стояли несколько африканцев; они пили и смотрели в телефоны. Один из них заметил Ордуньо и направился к нему со стальной балкой наперевес.

– Чего приперся? – прошипел он с сильным акцентом.

– Мне проблемы не нужны, я просто ищу одного человека. Я знаю, что она где-то здесь, и хочу увести ее… на пару ночей в отель. Мы с ней друзья.

Ордуньо достал фотографию Дели. Африканец улыбнулся, обнажив мраморные зубы:

– Повезло твоей шлюхе. Да, она где-то тут, ты и сам знаешь. Но смотри, не спускай с нее глаз. А то опять сюда прибежит.

Африканец указал на испещренную дырами стену в глубине здания. Ордуньо направился туда и вдруг уловил какое-то движение. Обернувшись, он увидел, что у металлического бака никого не было. На лестнице послышались торопливые шаги, и Ордуньо понял: времени мало. Хоть он и был без формы и сказал, что ищет знакомую проститутку, они, скорее всего, догадались, что он полицейский. А полицейским здесь не были рады.

Он сразу увидел Дели: она, съежившись, сидела в закутке, который, судя по трубам на стене, раньше служил туалетом. Дели поднесла зажигалку к куску фольги, и пламя выхватило из темноты ее потерянное лицо. Наркотический транс саваном окутывал девушку, стирая ее красоту. На ней была старая футболка; возможно, в ней она и ушла из тюрьмы. Ниже пояса Дели была голой. Ордуньо огляделся: на полу дремало несколько человек, какой-то беззубый мужчина рылся в бумажнике, наверняка краденом. Кому-то из них, а может, охранникам-африканцам Дели предложила свое тело в обмен на героин.

– Дели, я Ордуньо. Парень Марины, вы с ней познакомились в Сото.

Наркотики уже начали действовать, и Дели не могла сфокусироваться на лице Ордуньо.

– Отвали, – пробормотала она.

– Я тебя не трону. Разве тебе не хочется уйти отсюда в место получше? У меня снаружи машина, я могу отвезти тебя в отель, оплачу номер.

– Думаешь, я тупая? Ничего не бывает за просто так…

– Я хочу с тобой поговорить. Я знаю, что ты не убивала того журналиста. Сейчас ты на свободе, но скоро тебя упекут в тюрьму на двадцать лет, это несправедливо.

Ордуньо наклонился к ней, взял за предплечья и попытался поднять. Она завизжала и стала отбиваться. Шум напугал посетителей притона, и вскоре в помещении остался только беззубый; он не сводил глаз с Ордуньо.

– Доверься мне.

– Я знаю, кто ты. Марина мне про тебя рассказывала. Говорила, ты красивый. Это правда. Эта дура думает, что ты ее дождешься…

Ордуньо подхватил Дели под мышки и с трудом поставил на ноги; она не прилагала ни малейших усилий, чтобы ему помочь. Думать о Марине и об обещаниях, которые он ей дал и которые было все труднее выполнять, Ордуньо не хотелось.

– Я шлюха, но подсаживаться на наркоту не хотела, мне это не нравится. – Дели вдруг разрыдалась. – Меня заставляли продавать клиентам героин и кокаин, а они меня угощали, и вот… Под наркотой не холодно, ты знал? Ни холода, ни голода не чувствуешь… Все тебе улыбаются, называют красоткой, говорят, что ты сможешь заработать, на улице-то жить тяжело… У меня не было документов… Если бы только у меня были документы…

Перетаскивая Дели к лестнице, Ордуньо вслушивался в ее беспорядочный монолог. Без документов ей не оставалось ничего, кроме как стать проституткой; сутенер не только забирал процент, но и заставлял ее торговать наркотиками. Ордуньо чувствовал, что за ними следят. Ему казалось, что все здание скрипит, будто готовясь зашевелиться. Он продолжал разговаривать с Дели, скорее чтобы не дать ей уснуть, чем в надежде добиться внятного ответа.

– Кто втянул тебя в историю с журналистом?

– Полицейские. Они хорошо со мной обращались, но кто же дает наркоманке полкило? Они сами виноваты. Я его потеряла, или у меня его украли, или… или я сама его скурила.

Ее смех походил на скорбный вопль.

– Отойди, – сказал Ордуньо тучному африканцу, который загородил им проход. Раньше его тут не было; видимо, вызвали специально.

– Эту шлюху ты не заберешь. Она моя.

– Заберу.

– Я же сказал: она остается.

Вокруг появилось еще несколько силуэтов. В кармане куртки Ордуньо сжимал пистолет; с его помощью он надеялся расчистить себе путь.

– И я должна была вернуть им долг, надо было просто пойти в «Гетеры» и…

– Заткнись! – Африканец дал Дели пощечину.

Возможно, это было неправильное решение, но Ордуньо инстинктивно выхватил пистолет и приставил его ко лбу африканца.

– Не трогай ее.

– Давай, всади в меня пулю. Думаешь, после этого тебе удастся выйти отсюда? Ты тут не единственный с пушкой.

– Оставь меня, я не хочу уходить, – пробормотала Дели, пытаясь высвободиться из рук Ордуньо. – Они обо мне позаботятся.

– Это правда, мы позаботимся о Дели. Мы всегда о тебе заботились, правда, красотка?

Ордуньо огляделся, оценивая обстановку. Рядом стояли несколько мужчин; еще один сидел на лестнице; в руках у него что-то поблескивало. Пистолет. Ордуньо понимал: сейчас ему Дели не увести. Он осторожно опустил ее на пол. Теплое дыхание девушки коснулось его уха, она прошептала:

– Я должна была отдать долг, и на меня повесили этого журналиста… Но меня вытащат…

– Кто убил журналиста?

– Полицейский без уха…

Африканец схватил его за локоть и оттолкнул. Ордуньо поднял пистолет:

– А ну отвалите, если не хотите, чтобы сюда приехал спецназ. Дели пойдет со мной.

– Нет, – пробормотала девушка. – Они обо мне позаботятся.

Ордуньо понимал, что затевать перестрелку глупо. Он посмотрел на Дели: та прижималась к африканцу, словно уличная кошка, жаждущая ласки. Ордуньо стало не по себе: он чувствовал, что подверг девушку опасности, хотя большую часть их разговора никто не слышал. Он убедил себя, что вернется за Дели завтра – с ордером и опергруппой.

Здание он покинул без проблем. На улице уже стемнело. Ордуньо сел в машину и резко рванул с места. Всю дорогу он вспоминал сбивчатый рассказ Дели. Значит, автор конспирологической чуши Амансио Руис в одном из своих расследований все-таки приблизился к правде, и за это одноухий полицейский его убил. Тот самый полицейский, который каждый день патрулирует Вильяверде вместе с Рейес.

Глава 31

Рядом с площадью Оперы находился ресторан итальянца Бруно, бывшего актера, который готовил лучшую в Мадриде пасту. По вечерам он иногда брал гитару и исполнял песни пятидесятых, а гости хором подпевали. Элена вспомнила, как любила караоке, и присоединилась к поющим песню Ренато Карозоне:

– Ты хочешь быть американцем! / Американцем! Американцем! / Но ты родился в Италии! / Послушай меня, / Ничего такого не надо делать, / Окей, неаполитанец…

Сарате пил вино, но Элена подавила желание заказать рюмку граппы. Вернувшись из Алуче, они решили поужинать в ресторане, а не разогревать очередную замороженную лазанью.

– У тебя прекрасный голос. Что, если нам уйти из полиции? Ты станешь певицей, а я твоим менеджером.

– Или будешь петь на бэк-вокале.

– Менеджер из меня выйдет лучше, поверь. Или телохранитель – стану защищать тебя от фанатов.

Оба расхохотались. Давно они так не смеялись. По негласному соглашению, они не обсуждали работу. Вспоминали Сальвадора Сантоса и песни Нино Браво, которые тому когда-то ставила жена; говорили о причудах матери Элены и чудовищном вине, которое делал бывший муж Элены Абель. Их словно окутало облаком теплоты, в котором даже молчание не тяготило.

Когда Сарате вышел в туалет, Элена получила сообщение. Она колебалась, прочитать его сразу или отложить на потом, чтобы не разрушить хрупкое счастье.

Сарате вернулся, они вышли на улицу и, обнявшись, направились в сторону Пласа-Майор; там они поцеловались; взглянув на отражение в витрине, Сарате гордо обнял ее за талию.

– Мы хорошая пара. Красавцы.

Элена с трудом выдавила улыбку: ее мысли крутились вокруг полученной новости. К тому же она считала неправильным и дальше утаивать от Сарате свои планы.

Они поднялись к ней в квартиру. Анхель разулся и пошел на кухню выпить воды. Она села на диван. Вновь навалилась усталость, ноги и веки отяжелели. Элена позвала Сарате в гостиную, хотя он тоже устал и мечтал поскорее лечь в постель.

– Я получила сообщение, – сказала Элена, не поднимая глаз. – Михаэла поправляется, и… в общем, сотрудники детского дома считают, что ей будет полезно ненадолго выйти оттуда.

Комок в горле мешал ей говорить. Она понимала, к чему приведет этот разговор.

– Ты же знаешь, я не хочу говорить про Малютку. Особенно сейчас.

По тону Сарате она поняла: он сдерживает злость, чтобы не испортить остаток вечера.

– Про Михаэлу. Но нам нужно поговорить о ней, Анхель.

– Зачем? Ты же знаешь, она напоминает мне о Ческе. Об этих чертовых психах, которые ее убили.

– Я хочу в ближайшие дни позвать ее в гости.

Сарате больше не мог сдерживаться: он вскочил и нервно зашагал по комнате.

– Да что с тобой, Элена? Почему нельзя хорошо провести хотя бы один вечер? Тебе нужно обязательно все испортить, как будто быть счастливыми запрещено. Мы пережили настоящий ад, а тебя почему-то тянет в него вернуться, да еще и меня с собой захватить. Я ничего не хочу знать об этой несчастной девочке!

– Я должна быть честной. Я люблю тебя, Анхель, и хочу быть с тобой. Поэтому я не стану ничего от тебя скрывать.

– Ты о чем?

– О Михаэле.

– А что с ней? Она что, жить с тобой будет?

– Я начала оформлять опеку.

Время остановилось. Элена чувствовала, что не смогла бы сейчас встать с дивана – силы оставили ее. Сарате бродил по гостиной, опустив руки, потом сел на стул подальше от Элены.

– Ты сама знаешь: это значит, что мне больше нет места в твоей жизни.

– Это не так.

– Что ты творишь, Элена? Ты что, влюбилась в нее? Или тебе не терпится снова побыть матерью? Что, обязательно нужно кого-то спасать, чтобы исправить ошибки прошлого?

– Ты жесток.

– Я?! А ты? Ты эгоистка, думаешь только о себе! – В каждом его слове сквозила ярость. – Хочешь взвалить на себя заботу об этой ненормальной вместо того, чтобы быть со мной. И еще говоришь, что любишь меня!

– Это правда. Я тебя люблю. И я доказала это, Анхель. Я много чем пожертвовала ради тебя.

– Чем это, интересно? Я у тебя ничего не просил!

Элена промолчала. Она могла бы ответить, что осталась во главе ОКА только ради него: чтобы не выплыл отчет судебной экспертизы, из которого следовало, что Сарате мог хладнокровно расправиться с убийцами Чески. Что она хотела начать новую жизнь, но вернулась к ежедневному кошмару работы в полиции, который ей все труднее выносить. Она сделала это, потому что не хотела бросать Анхеля в этом аду одного.

Элена промолчала, понимая, что каждое ее слово вызовет новую бурю.

– Мне нужно, чтобы в моей жизни был смысл… Я хочу уйти из ОКА, от этого кошмара, который постоянно нас окружает. Но мне нужно за что-то бороться.

– Ты уже выбрала, за что бороться. Не за меня.

– Я хотела бы, чтобы ты был рядом.

– Не лги себе, Элена. Ты просто сбрасываешь балласт, чтобы двигаться дальше налегке, с чистой совестью.

– Почему ты не хочешь хотя бы попробовать? Хоть на один день. Я привезу Михаэлу, мы пообедаем, вместе проведем вечер… Может, ты передумаешь?

Сарате схватил ботинки, выбежал из квартиры, даже не надев их, и оглушительно хлопнул дверью – этот звук еще долго отдавался в голове Элены. Стоило ей остаться одной, как она разрыдалась. Ужин у Бруно, когда они были так счастливы, казался воспоминанием из другой жизни.

Глава 32

– Операция Гильермо Эскартина засекречена. Освобождение Герини тоже, – сказала Марьяхо. – Откуда столько секретности в этом деле?

Пенитенциарный судья не дал им никакой информации о Бласе Герини. Марьяхо с трудом скрывала досаду.

Ордуньо задумчиво крутил в пальцах ручку. Он разделял чувства хакерши: стоило им выйти на след, как на пути тут же вырастала глухая стена. Как ни старался Буэндиа, им до сих пор не удалось установить личности пяти матерей с фермы Лас-Суэртес-Вьехас. Тем временем готовились новые убийства: вслед за Эскартином и Бейро могли погибнуть другие отцы.

– Кто-нибудь знает, что с Эленой? – спросил Буэндиа, войдя в переговорную.

Марьяхо покосилась на дверь кабинета: Элена закрылась в нем, как только пришла в отдел.

– Я только что был у нее. – Ордуньо проверил телефон; он все утро ждал звонка. – Рассказал, что произошло вчера в наркопритоне в Вильяверде. Она пообещала поговорить с судьей, получить ордер и вытащить оттуда Дели.

– Есть новости от Рейес? Ей пора возвращаться в ОКА. У Мануэлы в Кубильосе много дел, ей не помешала бы помощь.

– Ты правда думаешь, что там можно еще что-то найти? Дом обработали химическим раствором, никаких следов не осталось, а деревенские понятия не имели, что на ферме жили суррогатные матери.

– Блас Герини был киллером. – Марьяхо и Ордуньо не заметили, как вошел Сарате. Он двигался медленно, словно был в кандалах. – Кто-то нанял его убить матерей с фермы. За эту ниточку и нужно тянуть. Не понимаю, чего мы ждем.

Дверь кабинета Элены распахнулась, и инспектор вышла, натягивая на ходу пальто. Заглянув в переговорную, она бросила Сарате, не глядя на него:

– Нам нужно в Алуче, поговорить с сестрой Бласа Герини. Ты готов?

Сарате встал. Напряжение, возникшее между ними, было столь осязаемым, что Ордуньо с Марьяхо предпочли притвориться слепыми и глухими и сосредоточенно помешивали кофе в чашках.

В маникюрном салоне Антонии Ла Кастанеры под названием «Красивые ноготки» сидела всего одна клиентка, полная дама лет семидесяти. Мать Бласа Герини делала ей педикюр и, казалось, была полностью поглощена работой. Она попыталась выпроводить Сарате и Элену, заявив, что у нее нет времени на разговоры.

– Мы пришли побеседовать не с вами, а с вашей дочерью.

– Иоли в кладовке, не знаю, чем она там занята. Должна уже быть здесь, в одиннадцать придет донья Эрминия. Подождите, сейчас я вам ее за волосы притащу.

– Не утруждайтесь. Я сам за ней схожу.

Сарате прошел в темную комнату, заваленную коробками с расходниками и бумагами. У стены стояла вывеска «Колготки „Шелк“», очевидно оставшаяся от прежнего заведения. В углу, у окошка, сквозь которое в кладовку проникал слабый свет, на кресле, похоже принесенном с помойки, сидела Иоланда: рукав блузки закатан, предплечье стянуто резинкой, в руке шприц.

– А вот это подождет.

– Нет, не надо, оставь меня в покое!

Заглянув в комнату, Элена увидела поистине дантовскую сцену: Иоланду трясло, на ее изможденном лице отражалась крайняя усталость, она уворачивалась от Сарате, который пытался отнять у нее шприц.

– Бросить так трудно… Я отложила немного денег, ну пожалуйста… – умоляла она. Сарате наконец удалось обездвижить девушку.

– Мы не станем ничего у тебя забирать, но ширяться будешь, когда мы уйдем.

Он отложил шприц и аккуратно снял с ее предплечья резинку. В надежде завоевать расположение Иоланды Элена сказала, что они ищут убийцу ее брата.

– Блас не был плохим человеком, – всхлипнула Иоланда.

– Твой брат был подонком и убийцей. – Сарате не собирался слушать милую беседу; ему не нравилось, как Элена повела разговор.

– Мой брат, как и я, вырос в Венторро-де-ла-Пуньяла. Если бы ты был оттуда родом, то знал бы: чтобы выйти в люди, там надо быть таким, как Блас. По молодости он много чего натворил, потому его и посадили. Но потом исправился, нашел приличную работу.

– Охранника в Black Cat. Начальник был им недоволен. И тобой тоже.

– Начальник этот – та еще мразь. Бласу все время приходилось за ним следить, потому что у него было одно на уме: как бы меня трахнуть. А брат о нас заботился, понял? Хотел, чтобы я слезла с героина, матери обеспечил спокойную жизнь. Откуда, думаешь, у нее деньги на этот салон? От моего брата. Причем деньги немалые: мы это помещение не снимаем, оно наше.

Элена предоставила ведение допроса Сарате. Она не хотела вступать в спор и давать Анхелю повод для конфликта, хотя он только этого и ждал.

– Откуда он взял деньги?

– У него были свои дела…

– Иоланда… Он не говорил, что эти дела связаны с деревней в Сории?

– На фига моему брату Сория? – Иоланда задрала подбородок и нахмурилась, но, увидев, как Сарате поигрывает шприцем, собираясь опустошить его, мгновенно смягчилась. – Эй, поосторожнее.

– Так откуда у него деньги?

– Во второй раз его посадили ни за что. Он ничего плохого не сделал, просто заключил сделку с судьей.

– Какую еще сделку?

– Ну, как обычно с судьями договариваются… Что ты все расскажешь и заложишь других, а тебя за это отпустят. Его тогда поймали с наркотиками.

– Ясно. Значит, его задержали во время облавы и предложили отпустить, если он раскроет сеть наркоторговцев. Верно?

– Ага. Но стукачу жить недолго, поэтому его тоже посадили. Чтобы никто не догадался, что это он всех заложил.

– Как звали судью, который предложил ему эту сделку? – вмешалась в разговор Элена.

– Его по телику часто показывают, Берналь или что-то в этом роде…

– Игнасио Бельтран из Национальной судебной коллегии? – догадалась Элена.

– Мне откуда знать? Лысый очкарик. Верните мою дозу.

Сарате отдал ей шприц, и уже через несколько секунд Иоланда приготовилась вколоть себе героин.

– Я согласился встретиться с вами без предварительной договоренности только потому, что меня попросил об этом комиссар Рентеро.

Они ожидали, что кабинет судьи Национальной коллегии будет обставлен роскошной антикварной мебелью, но в случае Игнасио Бельтрана все оказалось иначе. В его кабинете стояли только заваленный бумагами письменный стол, старый компьютер, кресло самого судьи и пара стульев для посетителей; в углу был стол для встреч, тоже загроможденный папками с делами и отчетами. В этом хаосе выделялся парадный портрет короля Филиппа VI в тоге с гербом Верховного суда, с большой орденской цепью и орденом Золотого руна на шее. Рядом висел на флагштоке флаг Испании.

– Блас Герини? Не уверен, что могу говорить о нем, не подвергая его опасности.

– Блас Герини мертв, ваша честь. Мы нашли его тело на ферме в Сории.

– Его убили?

– Да, и мы думаем, что до этого он стал причиной смерти шестерых человек.

Бельтран глубоко вздохнул, погладил себя по затылку, покачал головой и снял очки. По его лицу проскользнула тень вины.

– Блас Герини убил шесть человек? Мне трудно в это поверить.

– Почему же? Он провел двенадцать лет в тюрьме за двойное убийство.

– Но потом он исправился.

– Не до конца. Он торговал наркотиками, – ответила Элена.

– К сожалению, в некоторых районах это единственный способ выжить. Думаю, вы со мной согласитесь: торговля наркотиками – преступление иной степени тяжести, нежели убийство.

– Вы настолько доверяли Герини, что предоставили ему статус свидетеля и поместили под охрану?

Судья сделал еще один глубокий вдох и ненадолго замолчал, словно раздумывая, стоит ли сообщать им подробности. В конце концов он решился:

– Вы слышали об операции «Скунс»? Ее задача – раскрыть одну из главных сетей наркоторговли в стране. Месяцы изнурительного труда… Но после задержания преступников усилия полиции часто идут прахом. Не хватает доказательств для обвинения. Эти типы платят хорошим адвокатам, и им часто удается избежать серьезного наказания. Понимаете, к чему я веду?

– Вам был нужен кто-то, кто даст показания, – ответила Элена.

– Именно. Герини знал всех и согласился свидетельствовать против них. Естественно, скрыв лицо, с измененным голосом. Чтобы не подвергать свидетеля опасности, пришлось для вида осудить и его. Мы договорились, что он выйдет из тюрьмы через полтора года.

– А денежное вознаграждение он получил?

– Это был бы подкуп, инспектор Бланко. Преступление. Мы не можем предлагать свидетелю денежное вознаграждение.

– По закону это так. Но все мы знаем, как бывает на практике. Зачем-то ведь выделяется бюджет на непредвиденные расходы. Блас Герини купил матери маникюрный салон. Интересно, откуда он взял такие деньги.

– Да, мне тоже интересно, – кивнул судья. – Но вы говорите, что он убил шесть человек. Вероятно, за этот заказ ему хорошо заплатили.

– То есть вы признаете, что выпустили из тюрьмы киллера? – не сдержался Сарате. Его раздражала теплота, с которой судья говорил о Герини.

– Клянусь, он стал другим человеком. Как вы сами упомянули, он отсидел двенадцать лет за двойное убийство. Перед тем как начать сотрудничество с Герини, мы изучили отчеты психологов. Они были очень хорошими. А для чего еще нужна тюрьма? Я верю, что исправительные заведения правда исправляют, иначе я был бы циником.

– Притворяться, что эта система работает, – вот настоящий цинизм.

– Я же не утверждаю, что она работает идеально, инспектор Сарате, но это лучшее, что у нас есть. Думаю, если, как вы говорите, Герини совершил убийство, значит, у него что-то случилось. Что-то вынудило его принять такое решение.

Выйдя на улицу, они посмотрели на серое небо. Собирался дождь.

– Судья – тот еще говнюк, – заявил Сарате.

– Он мог сослаться на то, что это закрытое дело, но не стал. Это уже говорит в его пользу.

– Ты правда думаешь, что этот разговор нам как-то поможет?

– Я попрошу Марьяхо достать материалы операции «Скунс». Почему у них всегда такие идиотские названия?

Элена пыталась рассмешить Сарате, уменьшить пропасть, разделявшую их, но он никак не отреагировал. Лицо Анхеля помрачнело; он словно смотрел вглубь колодца – так же он выглядел, когда пришел к ней в больницу после того, как убил Антона и Хулио. Может, это и правда эгоистично с ее стороны – планировать новую жизнь с Михаэлой? Неужели она толкнула Анхеля обратно в ад, из которого ему наконец удалось выбраться? Элена отказывалась признавать, что не может жить без страданий: думая о том, как станет матерью Михаэле и будет заботиться о больном ребенке, она не испытывала горечи. Напротив, эти мечты наполняли ее счастьем.

Они молча дошли до «Лады», припаркованной в нескольких кварталах от здания суда.

– Я лучше пешком дойду, – бросил Сарате.

Глава 33

Рейес лежала рядом с Фабианом; оба были голыми, они только что занимались любовью. Рейес почему-то привлекало его покалеченное ухо: она то прихватывала его губами, то нежно проводила по нему языком. В окна барабанил дождь.

– А жена терпеть его не может.

– Ты серьезно? Будешь мне в постели рассказывать про жену?

– А ты ревнуешь? Не беспокойся: нас связывает только сын.

– Только не надо мне сейчас врать, что бросишь ее ради меня.

– Я и не собирался. Пока жив сын, я ее не брошу.

Рейес уставилась в потолок, по которому скользили последние лучи дневного света.

– Ты не голодная? – спросил Фабиан. – Я после секса всегда хочу есть.

– Посмотри в холодильнике, но, если честно, я не уверена, что там можно что-нибудь найти.

Фабиан встал и вышел из спальни. Рейес слышала, как его босые ступни шлепают по лестнице. Накануне ночью, около часа, к ней приехал Ордуньо. Они выпили по бокалу вина. Ордуньо рассказал о наркопритоне в Вильяверде и о том, что удалось узнать у Дели.

– Она сказала, что у полицейского, который убил того журналиста, не было одного уха. Ты говорила, что у твоего напарника…

– Его зовут Фабиан. Ухо у него на месте, просто часть откусили…

– Это он, Рейес. Может, стоит послушать Элену? Уходи из Отдела. Того, что нам известно, хватит, чтобы инициировать внутреннее расследование.

– И что оно выявит? У тебя есть только свидетельство наркоманки, которая, между прочим, признала свою вину в суде. Сам знаешь: никто ей не поверит. А реальных улик нет.

– Ты понимаешь, что ввязалась в опасную игру?

– Они мне доверяют, Ордуньо. Что для меня действительно опасно, так это твои визиты.

Он разом допил вино и несколько мгновений молчал. Рейес умела читать мысли мужчин и догадывалась, какую битву ведет сам с собой Ордуньо. Ему хотелось признаться, что он боится за нее, потому что испытывает к ней чувства, которые пока не может назвать, что с того самого вечера в «Веллингтоне» он постоянно думает о ней.

– Лучше уходи, – сказала Рейес, не дожидаясь, пока он решится на признание. Она опасалась, что этот разговор закончится постелью.

Ордуньо не стал спорить. Попросил позвонить на следующий день, чтобы он знал, что у нее все в порядке, и простился.

Рейес не спалось. Она никогда не смешивала любовь и секс, но теперь, мучаясь бессонницей, думала, что они связаны сильнее, чем ей хотелось бы. Она не могла выбросить из головы Ордуньо, такого сдержанного и благоразумного; его боязнь выказать слишком сильные чувства вызывала у нее нежность. Тут же она вспомнила о Фабиане. Ей вдруг стало больно от мысли, что ее напарник мог убить журналиста. Он казался хорошим парнем, простым и веселым.

На рассвете Рейес позвонила в участок и сказала, что у нее температура. Перед Ордуньо она бодрилась, но сомневалась, что сможет скрывать свое состояние в Отделе. Она приняла снотворное, чтобы хоть немного поспать. Ордуньо звонить не стала. Вскоре после обеда пришел Фабиан; конечно, этого можно было ожидать, но Рейес удивилась.

– Мне уже лучше, температура упала, – соврала она.

Они сели пить кофе в гостиной. Фабиан сказал, что ее не хватало на обходе. Сутенер устроил взбучку румынской проститутке Ралуке за то, что накануне та мало заработала.

– Бедняга уже немолода, и клиентов у нее меньше, чем раньше.

Фабиан дал Ралуке пятьдесят евро, чтобы сутенер снова не избил ее: собирался дождь, а это, как правило, отпугивает клиентов.

– Говно какое-то, а не жизнь, – бессильно заметила Рейес.

– Ничего, Ралука справится, – ответил Фабиан. – Хуже приходится африканкам. Если они приносят мало денег, их не только избивают, но и запугивают всякими ритуалами, куклами вуду или как это там называется. Некоторые верят, что, если воткнуть в куклу булавку, их родные в Африке умрут. Так оно и будет! Только дело не в заклятье; их убьют специально подосланные люди.

– И ничего нельзя сделать?

– Знаешь, кто на самом деле во всем виноват? Клиенты. Если бы они не ходили к шлюхам и не платили такую кучу денег, ничего этого не было бы. Поэтому я сам ни разу к шлюхам не ходил. Не понимаю, как можно трахать несчастную девчонку, зная, через что ей пришлось пройти.

Беседа текла лениво, как сиеста, и продолжалась до самого вечера. Рейес отмела подозрения Ордуньо. Он явно ошибся: Фабиан мог быть кем угодно, но только не убийцей. Во время секса ей удалось совсем забыть об убийстве журналиста.

– Плакать хочется, как откроешь твой холодильник! – крикнул Фабиан снизу. – Одевайся, пойдем съедим по бургеру. Есть тут рядом «Бургер-Кинг»?

Они поели в «Бургер-Кинге» напротив стадиона «Сантьяго Бернабеу». Она взяла обычный бургер, он – два двойных. Фабиан пошутил, что в любой дыре «Бургер-Кинг» приличнее, чем в Вильяверде. Они уже доедали, когда у него зазвонил телефон.

– Да? В Сото-де-лас-Хунтас? Уже едем.

Фабиан вскочил.

– Рейес, сядешь за руль? Я пока воппер доем. В лагуне Сото-де-лас-Хунтас нашли труп. Это между Ривасом и Аргандой, я покажу.

До лагуны они ехали минут сорок: из-за дождя движение, как обычно, замедлилось. У съезда с Валенсийского шоссе их ждал Грегор – он отодвинул заграждение, закрывавшее проезд автомобилям.

– Кристо на берегу, где домики.

На краю лагуны и правда стояло несколько деревянных домиков, из которых посетители могли наблюдать за гнездованием разных видов птиц. Уже стемнело. Кристо подошел к машине, освещая себе путь фонарем.

– Говно полное. Это Дели. Надо избавиться от трупа.

Рейес промолчала: она знала, что вопросам в Отделе не рады. Ей стоило большого труда скрыть свои чувства при виде тела. У кромки воды лежал бесформенный тюк, напоминавший гигантский кокон, весь в грязи: берег размыло дождем.

– Наверняка передоз, – предположил Кристо. – Говорят, она с тех пор, как вышла из тюрьмы, не вылезала из притона в Маркони.

Казалось, он огорчен гибелью Дели, но не сильно. У Рейес в душе бушевала буря. Дели погибла, а ведь именно она обвинила Фабиана в убийстве журналиста, именно она была свидетелем, на чьи показания так рассчитывал Ордуньо. И вот теперь она лежит в мешке, по поверхности которого растеклось кроваво-красное пятно. Рейес не могла осмотреть тело и проверить, были ли на нем раны; она увидела лишь безжизненное лицо девушки и ее широко раскрытые глаза, глядевшие в небо. Крупные капли дождя с шумом падали в лагуну. Фабиан закрыл мешок и жестом попросил Рейес помочь дотащить его до машины.

– Закопайте рядом с колумбийцем, – приказал Кристо.

Пока они тащили тело и укладывали его в багажник, Рейес спрашивала себя, кто этот колумбиец. Уж не Уилсон ли Кабельо, который вроде как пустился в бега? Черный силуэт Кристо удалялся под дождем; блеснули фары приехавшего за ним автомобиля. Рейес боялась заговорить с Фабианом, пока они, насквозь мокрые, не сели в машину и не двинулись вдоль лагуны.

– Как она тут оказалась? Кристо сказал, она все это время была в Вильяверде… Сюда нарики не суются.

– Ты задаешь слишком много вопросов.

– Слишком много? У нас в багажнике труп. Ты разве не понимаешь, что мы переходим все границы?

– Будет лучше, если ее тело исчезнет. Родственников в Испании у нее нет, никто ее не хватится.

– Почему так будет лучше?

– Так будет лучше для всего района, – быстро ответил он. – Кристо не хочет проблем… Ты на это согласилась, когда поступила в Отдел. Мы друг за друга горой.

– Ты что, не знаешь, чем это грозит? Нас же посадят!

Рейес часто дышала. От дурных предчувствий ее мутило. Она сцепила перед собой руки, пытаясь унять дрожь. Фабиан заметил это, притормозил и съехал на обочину. Взяв Рейес за подбородок, посмотрел ей в глаза:

– Эй, ты чего? Успокойся! Никто нас не посадит.

– Если нас остановит гражданская гвардия, мы окажемся в тюрьме этой же ночью.

– Мы – нет. Нас они не тронут.

– Такое никому с рук не сойдет.

Фабиан самодовольно улыбнулся. Наивность Рейес его умиляла.

– Слышала про Аурелио Гальвеса? Ему, по-твоему, тоже с рук не сойдет? Да ты хоть понимаешь, кто он такой? Твой дядя по сравнению с ним – мальчик на побегушках.

Рейес перестала дрожать, возможно от удивления. Кто же не знает шефа национальной полиции? Рентеро представил ее Гальвесу на празднике в честь выхода на пенсию комиссара Асенсио. Она помнила, как Гальвес предложил помощь – на случай, если у нее возникнут проблемы. Неужели он на самом деле стоит во главе Отдела?

Глава 34

– Анхель!

Мануэла махала Сарате из-за столика под телевизором. Она как раз доедала белые грибы с фуа-гра.

– Да ты, смотрю, на них подсела.

Он заказал пиво. Вскоре Сарате почувствовал, что разговор с Мануэлой был сейчас для него как бальзам на душу.

Она рассказала, что закончила работу на ферме и успела просмотреть материалы по операции «Скунс». Галисийские наркобароны, обвиненные благодаря показаниям Бласа Герини, были в тюрьме. Ничто не указывало на то, что между ними и Герини сохранилась какая-то связь. Мануэла не верила, что это они заплатили Бласу за убийство суррогатных матерей и надругательство над их трупами.

– Я понимаю, что сейчас мы должны думать об отцах этих детей. Им грозит опасность. – Жизнерадостность Мануэлы улетучилась, сменившись печальной усталостью. – Но ты только представь, как жили эти несчастные женщины! Это же настоящее рабство – сидели безвылазно на ферме, рожали, как домашний скот… А потом явилось это чудовище и устроило бойню. Буэндиа провел вскрытие, оно показало, что две матери еще были живы, когда им вспарывали животы…

– Это ОКА, Мануэла. Подумай, хватит ли у тебя сил на такую работу… И стоит ли оно того. Для тебя.

– А для тебя?

Сарате сделал глоток пива. Было уже поздно, и в заведении не осталось никого, кроме них. Официант без энтузиазма протирал барную стойку, явно гадая, когда же они уйдут.

– Я хотела тебе кое-что сказать…

Серьезный тон Мануэлы удивил Сарате, и он посмотрел на нее с любопытством. Она не захотела продолжать разговор в баре, так что они расплатились, вышли на улицу и спрятались от дождя под козырьком соседнего дома. Мануэла бормотала извинения: возможно, ей не следует этого говорить, возможно, она ошибается и, пытаясь принести пользу, только навредит… Лязгнула раздвижная решетка «Синего лебедя»; официант не стал тянуть с закрытием.

– О господи, Мануэла, объясни уже, в чем дело.

Она набрала полную грудь воздуха и выпалила:

– Помнишь, я говорила, что Буэндиа поручил мне разобрать его архив? Он огромный, но я начала с недавних дел. Со случая на ферме Санта-Леонор. Я знаю, что там погибла ваша коллега…

– Ческа. – Каждый раз, произнося ее имя, Анхель чувствовал, как у него внутри все сжимается.

– Я растерялась, потому что в деле было два отчета о гибели Хулио и Антона. Они почти одинаковые, но… Мне неприятно об этом говорить… В общем, Хулио умер от ран, нанесенных осколками разбитого окна машины… Однако в одном из отчетов указано, что подобные раны не могли быть получены в результате несчастного случая. Кто-то вонзил в тело Хулио куски стекла. А с ним в машине был только ты.

– На что ты намекаешь?

Сарате напрягся. Этого он от Мануэлы не ожидал. Она что, обвиняет его?

Мануэла примирительно подняла руки:

– Я уже говорила, Анхель: ты мне симпатичен. Я просто хотела тебя предупредить. Кто-то не дал хода этому отчету; составил другой, с незначительными изменениями… Он и был официально представлен. О первом как будто забыли, но… однажды он может всплыть.

– Это был несчастный случай.

– Я ни в чем тебя не обвиняю. Просто… Черт, я просто подумала, что должна тебя предупредить. Что, если тот отчет скрыли, потому что ты работаешь в ОКА? Но ведь его могут найти…

– Кто, Мануэла? Это какая-то чушь.

– Ладно, прости. Не надо было ничего говорить.

– Это точно! Развела панику на пустом месте…

На мгновение Мануэла замерла. Она не ожидала, что Сарате отреагирует так остро. Не попрощавшись, девушка побрела под дождем в сторону метро «Чуэка». Сарате остался стоять на улице Гравина, уставившись на лужи, в которых отражались неоновые вывески закрытых заведений.

«Я многим пожертвовала ради тебя», – сказала Элена, когда они ссорились в ее квартире на Пласа-Майор. Так вот почему она вернулась в ОКА… Заключила с кем-то – с Рентеро? – сделку. Согласилась и дальше возглавлять отдел, чтобы никто не узнал, что один из ее сотрудников совершил убийство? Теперь Сарате не сомневался: Элена все знает. Знала все это время. Может, поэтому и хочет удочерить Малютку: чтобы искупить его вину.

Глава 35

Комиссар Рентеро жил у парка Ретиро, на углу улиц Ибица и Менендеса-Пелайо, в роскошной квартире с пятью балконами и видом на парк. За домом наверняка велось видеонаблюдение – по крайней мере, когда начальник оперативного управления полиции был у себя, – но у входа Рейес никого не заметила. Она не особо волновалась, что какой-нибудь охранник узнает о ее визите к дяде. В этом не было ничего странного. Кроме времени – было около часа ночи.

– Привет, тетя.

– Рейес, ты! Что-то случилось?

– Прости, что так поздно… Дядя дома?

– Десять минут назад вернулся и пошел в душ. Подождешь?

Тетя Луиса, жена Рентеро, провела Рейес в гостиную. Она набросила халат поверх пижамы; похоже, Рейес вытащила ее из постели. Девушка решила не объяснять тете причину столь позднего посещения. За раздвижными дверями виднелся кабинет комиссара, обставленный очень элегантно: высокие книжные шкафы у стен, письменный стол темного дерева и кожаные кресла.

– Тебе по-прежнему нравится фанта?

– Я давно ее не пила, но вообще да.

Луиса ушла за фантой. Она очень старалась, чтобы Рейес не чувствовала себя неловко. В каждой семье есть истории, которые не принято обсуждать, которые не выходят на поверхность, а скрываются где-то в глубине, как подземные реки. Рейес подозревала, что история тети как раз из этой категории. Родственники мужа приняли Луису прохладно. Воспитание не позволяло семейству Рентеро проявить неприязнь открыто, но тот, кто прожил среди них десятки лет, замечал ее без труда. Однажды Рейес заговорила об этом с матерью, и та ответила, что Рейес ошибается и Луиса им как сестра, но Рейес знала: это неправда. Тайна Луисы уходила корнями во времена, когда дядя только ухаживал за ней, а Рейес еще не было на свете. Когда-нибудь она все узнает.

– Вот, я положила лед и кружок апельсина, но, если хочешь, могу убрать.

– Идеально. Спасибо, тетя.

– Я скажу дяде, что ты его ждешь, иначе он просидит в ванной целую вечность.

Рейес выглянула в окно, выходящее на Ретиро, примерно на уровне ресторана «Флорида-Парк». Слева виднелась Каса-де-Фьерас. Теперь там была библиотека, а раньше находился зоопарк. Рейес его не застала, но в детстве дядя водил ее туда гулять и рассказывал про слониху Хулию, которая хоботом воровала у детей сладости…

– Привет.

Когда в гостиную вошел Рентеро, Рейес все еще завороженно разглядывала парк.

– Привет, дядя. Я как раз вспоминала про слониху Хулию.

– Теперь ты работаешь в полиции, и могла бы задержать ее за воровство. – Его веселость быстро сменилась серьезностью. – Что привело тебя в такое время?

– Мне нужно с тобой поговорить. Возможно, за мной следят, поэтому я приехала так поздно. Пока я не заметила хвоста. Но они осторожны.

– Похоже, предстоит серьезный разговор. Подожди, я налью себе коньяка. А ты что пьешь? – Он указал на ее стакан.

– Тетя Луиса налила мне фанты.

– Видимо, думает, что тебе все еще восемь лет…

Рентеро подошел к бару, выбрал бутылку в форме слезы с этикеткой «Курвуазье XO» – Рейес она напомнила старинный наконечник штороводителя, – налил на три пальца в огромный пузатый бокал и сел рядом с племянницей.

– Ну, рассказывай, что стряслось.

– Ты сказал докладывать тебе, а не инспектору Бланко, если я выясню что-то про Отдел. Вообще-то я не собиралась тебя слушаться, но сейчас думаю, что тебе и правда лучше узнать первому.

– Говори.

– В участке Вильяверде полицейские ведут себя как местные царьки, вымогают деньги у бизнесменов, за взятки смотрят на нелегальную деятельность сквозь пальцы. Даже защищают заведения и конкретных преступников, связанных с проституцией и наркоторговлей.

– Так-так, – протянул Рентеро.

– Но это еще не все. Думаю, они убили журналиста, который стал совать нос в их дела. А потом избавились от трупа проститутки, которую обвинили в этом убийстве.

– Ты уверена?

– Абсолютно. Я сама помогала им закапывать труп. Не могу сказать где, по крайней мере пока. Они сразу догадаются, что это я их заложила.

Рентеро медленно покачал головой, поцокал языком. К бокалу он даже не притронулся.

– Мне все это с самого начала не понравилось, я Элене так и сказал. Мы заберем тебя оттуда.

– Кто еще в курсе моего задания? Кроме тебя и моих коллег по ОКА?

– Больше никто.

– Точно? Ты не докладывал никому из вышестоящих?

– Почему ты спрашиваешь?

Рейес наконец решилась:

– Мне показалось странным, что в Отделе не соблюдают осторожность. Они не особо скрывают свои мутные дела, как будто уверены, что им ничего не грозит, и… возможно, они правы, дядя. Они под самой надежной защитой в мире: под защитой шефа полиции.

На лице Рентеро отразилось недоверие.

– Их покрывает Гальвес? С чего ты взяла?

– Они мне сами сказали.

– Нет, не могу поверить. Я его знаю сорок лет. Господи, Рейес, что за чушь! Он был свидетелем у меня на свадьбе, а я у него, я крестил его младшего сына. Гальвес… Мы в академии спали на одной двухъярусной кровати: он на верхней полке, я на нижней.

– Но это так, дядя! Поэтому ты не можешь забрать меня оттуда. Я должна оставаться в Отделе, притворяться одной из них, чтобы никто не догадался, чем я на самом деле занимаюсь. Пока я не знаю, насколько сильно в этом замешан Гальвес, но я уверена, что он один из коррумпированных полицейских. И я добуду доказательства.

Рентеро задумался, сделал большой глоток коньяка, посмаковал его во рту, затем проглотил и почувствовал, как напиток обжигает горло.

– Слушай внимательно, – сказал он, не повышая голоса. – Это очень серьезное обвинение. Ходят слухи, что после смены правительства Аурелио может занять пост в министерстве.

– Что ты хочешь сказать? – возмутилась Рейес. – Что нужно его покрывать?

– Вовсе нет.

– Ты сам мне столько раз говорил: нужно вести расследование и выяснять правду, кто бы от этого ни пострадал.

Комиссар встал и угрюмо зашагал по гостиной. Затем остановился и пристально посмотрел на племянницу:

– Ты не рассказывала об этом Элене?

– Нет.

– Точно? Ни Элене, ни кому-то еще?

– Никому. Но, по-моему, инспектор должна знать.

– Даже не думай, Рейес. Нельзя обвинять главу полиции, если у тебя нет неопровержимых доказательств. А Элена ждать не станет, она тут же поднимет шум.

– Но она моя начальница.

– А я твоя семья, – парировал комиссар.

– Что это ты вдруг заговорил о семье? Всегда повторял, что на работе ты для меня комиссар Рентеро.

– Мы семья. Одна кровь. И я прошу тебя: то, что ты слышала о Гальвесе, унеси с собой в могилу. Гальвес – моя проблема, не твоя. Поняла?

Рейес резко встала. Она ждала от дяди совсем другой реакции, но знала: спорить с ним бесполезно.

Оставшись в гостиной один, Рентеро налил себе еще коньяка, на этот раз побольше.

Глава 36

По всей гостиной, на столе и на полу, были разбросаны фотографии, сделанные Мануэлой на ферме Лас-Суэртес-Вьехас, и отчеты о вскрытии. Удалось установить личность только мужчин – Лусио Моралеса и Бласа Герини. Женщины фигурировали в документах как «б/и (без имени) номер такой-то».

Элена пролистала баллистические отчеты; с убийцей все было ясно, но оставалось непонятным, кто вырезал и увез младенцев. У кого был список мужчин, прибегших к услугам суррогатных матерей, мужчин, двое из которых уже погибли? Кто станет следующим? Элена знала: скоро они получат ответ на этот вопрос. Она то и дело косилась на телефон, ожидая сообщения о новой жертве.

Когда открылась входная дверь и в прихожей послышались шаги, Элена вздрогнула. Она потянулась к пистолету, который не успела спрятать в сейф.

– Я увидел с улицы свет, но не знал, спишь ли ты.

Сарате огляделся, словно навсегда прощаясь с этой квартирой.

– Я возвращаюсь в Карабанчель. Ухожу из ОКА, – выпалил он.

После разговора с Мануэлой он долго бродил по городу, пытаясь разобраться, что произошло после смерти Хулио. Похоже, Рентеро и Элена решили засекретить отчет. Рентеро – чтобы избежать скандала, Элена – из собственных соображений, возможно, из любви к нему, но не все ли равно. Сарате искал и не находил в душе раскаяния за убийство Хулио. Он не чувствовал себя виноватым.

– Ты нужен нам, Анхель. Ты не можешь уйти.

– Я не хочу видеться с тобой каждый день.

Элену больно ранили его слова. Теперь, когда Анхель собирался уйти, она вдруг поняла, как сильно в нем нуждается. Ей хотелось, чтобы два главных в ее жизни человека, Сарате и Михаэла, были рядом, но она понимала, что это невозможно. В их отношениях с Анхелем что-то сломалось, и исправить это нельзя.

В тишине зазвонил домофон. Кто-то ошибся квартирой, решила Элена, но пошла проверить: это давало ей время взять себя в руки.

– Рентеро? Да, конечно, заходи.

Удивленная, она повернулась к Сарате: что понадобилось начальнику оперативного управления в столь поздний час?

– Не хочу, чтобы он меня видел, – пробормотал Анхель, скрываясь в спальне.

Элена открыла дверь. Шаги комиссара, поднимавшегося по старой лестнице, гулко отдавались в ночной тишине.

– Поздновато для визитов, тебе не кажется?

Он прошел в гостиную и, не извинившись и даже не поздоровавшись, сказал:

– Я требую, чтобы ты забрала мою племянницу из бригады Вильяверде. Немедленно. Это приказ.

– Есть какие-то конкретные причины?

– Я считаю, что она в опасности. Мне не нравится, какой оборот принимает это дело.

Он вздохнул, опустился в кресло, обвел взглядом горы папок и бумаг, но ничего не добавил. Элена стояла перед ним с мрачным видом.

– Что тебе известно, Рентеро? Я ничего тебе не рассказывала. Рейес докладывает тебе напрямую? Или полицейские из Отдела?

– На что ты намекаешь?

– Ни на что. Просто не понимаю, откуда тебе известно, какой оборот принимает дело. Ты знаешь, что мы ищем проститутку по имени Дели. Возможно, у нее есть доказательства того, что полицейский из бригады Вильяверде убил человека.

– А как ты думаешь, что они сделают с моей племянницей, если узнают, что она передавала вам информацию?

– Рейес – отличный полицейский, думаю, это у нее в крови. – Лесть Элены не произвела никакого эффекта. – У нас есть убитый журналист и обвиняемая в его убийстве проститутка, которую выпустили из тюрьмы. Я уже не говорю об Эскартине и ферме, где держали суррогатных матерей. В этом уравнении слишком много неизвестных. Я не могу допустить, чтобы Рейес просто ушла из Отдела, бросив расследование на полпути. Если бы задание Эскартина не было таким секретным, возможно, мне не пришлось бы идти на такие меры. Очевидно, он составлял отчеты и кому-то их отправлял…

– Мы тысячу раз натыкались на подобные препятствия, – начал оправдываться комиссар.

– Кто может так засекретить все отчеты о работе полицейского под прикрытием? Кто отпустил на свободу проститутку, обвиненную в убийстве? Кто бы это ни был, ясно, что пост он занимает высокий. Ты не идиот, Рентеро, ты тоже это понимаешь.

Лицо Рентеро посерело, он вдруг разом постарел.

– Я не хочу, чтобы Рейес убили. – Теперь в его голосе звучала мольба. – Мы уже многих потеряли. Да, я знаю, полицейский должен быть смелым, должен идти на риск, но еще он должен чувствовать грань между смелостью и безрассудством. Я видел, как люди погибали, потому что вовремя не вышли из игры: Гильермо Эскартин или… да хоть отец Сарате… Он погиб, потому что стоял у кого-то на пути…

– О чем ты?

– Я был там, Элена, я все это пережил и знаю, о чем говорю.

Рентеро умолк, увидев на пороге гостиной бледного как смерть Сарате.

– Что ты сказал о моем отце?

– Что он тут делает?

Сарате, как слепой, медленно приближался к Рентеро.

– Я не знал, что ты здесь, Сарате. Если бы знал, не стал бы упоминать твоего отца.

– Но теперь тебе придется рассказать, почему его убили. Кто и куда его внедрил? Как он погиб?

– Я не стану продолжать этот разговор.

Сарате ударил кулаком по столу:

– Еще как станешь, сукин сын! Рассказывай!

– Прекрати, Анхель! – крикнула Элена.

– Что случилось с моим отцом?!

Рентеро встал и смерил Сарате ледяным взглядом:

– Что ты о себе возомнил? Как ты разговариваешь с начальством?

– Хватит, Рентеро! – снова вмешалась Элена. – Он просто нервничает. По-твоему, у него нет причин волноваться? Тебе лучше уйти.

Рентеро разгладил манжету рубашки, пару секунд пристально смотрел на Элену, а потом вышел, даже не взглянув на Сарате.

Услышав, как за ним захлопнулась дверь, Элена вздохнула с облегчением. Не понимая, как вести себя с Сарате, она в изнеможении опустилась на диван. Анхель открыл балконную дверь и проводил взглядом комиссара, пересекавшего Пласа-Майор. В Сарате волнами поднималось бешенство; ему хотелось крушить все вокруг: разбить фигурку, символизирующую плодородие, которую подарила Элене мать, дорогую африканскую алебастровую статуэтку, кувшин, канделябр. Скинуть с полок книги.

– Ты слышала, что он сказал о моем отце? Ты тоже знала? Вы все знали и молчали? – Он стоял спиной к Элене, сжав кулаки. – Почему вы всё от меня скрывали? Элена! Хотя бы на твою честность я мог рассчитывать?!

Элена молчала. Сарате обернулся, но она смотрела не на него. В руке инспектор держала фотографию, на которую обратила внимание только после ухода Рентеро.

– Видел?

Элена протянула фотографию Сарате. На ней был изображен старый перепачканный синий мяч – он валялся среди кустов на ферме Лас-Суэртес-Вьехас.

– Что это? Не пытайся заморочить мне голову…

– Прочти описание.

Не дожидаясь, пока Сарате дочитает, Элена вскочила и пошла в спальню одеваться.

– Синий тканевый мяч с бубенцами внутри. Зачем он там понадобился?

– Скажи мне сам, Анхель. Кто мог играть таким мячом? Ты же тоже видел его, ты был там со мной…

– Слепой мальчик из отеля в Усеро.

– Да. Он явно бывал на ферме Лас-Суэртес-Вьехас.

Глава 37

Шел ливень. «Лада» Элены мчалась по дороге на Бургос за автомобилем, в котором ехали Сарате и Ордуньо. Шоссе вплоть до самого Усеро накрывал серый купол облаков.

– До съезда 103 меньше километра, – передал Ордуньо по рации.

Элена промолчала. Когда она вызвала Ордуньо, Сарате предпочел сесть в его машину: ему не хотелось провести рядом с ней даже два с половиной часа пути. Пропасть, которая пролегла между ними, казалась очень глубокой, может, даже непреодолимой, но сейчас у Элены не было времени на страдания. Ее ждали срочные дела. Наконец-то они напали на след! Нашли человека, который мог рассказать, как жили женщины на ферме Лас-Суэртес-Вьехас.

Ночное небо вдруг разрезала молния; на секунду она зависла над пустынной дорогой, как новогодняя гирлянда. Потом грянул гром.

Элена сбросила скорость. Ордуньо тоже вел осторожно: дорогу размыло, стало очень скользко. Дворники работали вовсю, но лило с такой силой, что почти ничего не было видно. К восьми утра рассвело, но солнечные лучи не могли пробиться сквозь завесу туч.

В Усеро к дождю с градом добавилась еще одна проблема: во всей деревне пропало электричество.

Когда Сарате, Ордуньо и Элена доехали до экскурсионного бюро на территории заповедника, вокруг сгустилась тьма. В центре деревни едва угадывались очертания старой фабрики, напротив виднелся «Эль-Балькон-дель-Каньон», напоминавший сказочный домик в плену у непогоды. В баре горел свет: кто-то зажег свечу. Полицейские припарковались и, съежившись от ливня, быстро пересекли двор.

В колеблющемся пламени свечи они разглядели фигуру слепого мальчика. С мертвым воробьем в руках, он казался сошедшим с полотна Сурбарана.

– Привет, – сказал Сарате.

Мальчик поднял голову. Ордуньо подошел ближе.

– Как тебя зовут? – Он пытался говорить ласково.

– Чимита.

– Привет, Чимита. Меня зовут Ордуньо. Почему ты сидишь тут один?

Мальчик пожал плечами: он даже не заметил, что пропало электричество, хотя его родителям и односельчанам это доставило немало неудобств.

– Где Дорита? Или твоя мать? – вмешалась Элена. – Как же они оставили тебя одного?

– Дорита – моя мама. Она пошла чинить свет.

– А мы думали, что Дорита – твоя бабушка…

– Она моя мама.

В помещении чем-то неприятно пахло. Сарате первым обратил на это внимание.

– Похоже, здесь что-то испортилось. Наверное, из-за того, что свет отключили, – сказал он. – Если они всю ночь сидят без электричества, в холодильнике могло что-то протухнуть.

– Это дети.

Полицейские с удивлением посмотрели на Чимиту, который гладил мертвую птицу.

– Что за дети?

Мальчик положил воробья на стол, встал и направился к лестнице в погреб. Он передвигался очень ловко, ощупывая стены и мебель: очевидно, проделывал этот путь не впервые. Ордуньо зажег фонарь, чтобы осветить Элене и Сарате крутой спуск.

В погребе стояла морозильная камера, и Чимита указал на нее. Сарате откинул крышку. Ордуньо протянул фонарь Элене, и инспектор посветила внутрь. Там были два крошечных трупа нерожденных младенцев. Вдруг в помещении вспыхнул свет; с жужжанием включилась морозилка. Обернувшись, Элена вздрогнула: у нее за спиной возникла Дорита. Однако она не выглядела угрожающе, напротив, протягивала руки, чтобы Элена надела на нее наручники.