Молитва о России

Шелъ Иванъ домой, какъ вышло замиренье,

Злой такой «хоть бабу похлестать бы вѣникомъ,

Бабы все костистыя, старыя,

Разложить бы на дорожкѣ барышню.

Сжечь бы ихъ — свиньи собачьи!

И куръ бы прирѣзать — чего кудахчутъ?

Всѣхъ перебью — никого не останется.

Юбки задерете, запоете „Ванечка!“

И зачѣмъ оставляютъ дѣтенышей ихнихъ?

Я, Иванъ, бы живо — только пикнулъ.

И хлебнуть бы винца, холодно,

До того дѣла наши веселыя…»

Зашелъ въ чайную. Оретъ граммофонъ,

Хоть шибко, да все не о томъ.

И говоритъ въ углу одинъ чубастый,

Съ шипомъ говоритъ, а слова ласковыя

И кому по головкѣ, а кому по зубамъ,

И будто онъ ужъ Иванъ, да не Иванъ,

Идетъ отъ него паръ густой, а самъ рыжiй,

И точно рога подъ шапкой бараньей

Шумитъ Иванъ «что ты пыжишься?

Никого кромѣ меня не останется!

Я намедни генералу въ морду далъ!

Не Иванъ я вовсе — генералъ!

И какая у меня въ стаканѣ пакость?.

И чего ты рыжiй, да рогатый?..

Эй заведи еще пѣсенку!

Очень мнѣ у васъ невесело!..»

Вышелъ Иванъ. Морозъ, а снѣга не выпало,

И стоитъ земля ничѣмъ неприкрытая,

Крутитъ Ивана, вертитъ, тянетъ.

«Чортъ, неужто отъ трехъ стаканчиковъ?..»

И видитъ онъ на землѣ язвы черныя,

И дѣлятъ землю и другъ друга за бороды.

И давятъ въ сторонкѣ, и пухнутъ съ голоду,

А петли не простыя — шелковыя,

И баба съ младенцемъ, и шляпка на ней занятная,

И какь Ивану въ ноги кинется:

«Хлѣбушка, милосердный батюшка!»

А младенецъ ужъ вовсе синенькiй

И хлѣбъ горитъ, Иванъ за нимъ,

Да не взять — глаза ѣстъ дымъ,

И сидятъ во дворцѣ юркiе — упаси, Боже!

И стѣнки ножемъ ковыряютъ, да кажутъ рожи,

И отъ всѣхъ заботъ обезъязычили,

Только ребятъ по соловьиному кличутъ,

ѣдятъ младенцевъ — хорошо молъ отъ порчи,

Да не впрокъ, все кряхтятъ и корчатся,

И въ церквяхъ завели блудъ по очереди

И гдѣ кровь, а гдѣ блевотина,

И бѣгутъ по пятамъ супостаты:

«До чего вы, православные, лакомые!»

И нѣтъ ужъ нашей Россеи и тошно ему,

И стоитъ онъ Иванъ одинъ-одинешенекъ…

Смутился Иванъ — «ишь гады!

Все отъ вина — какой тутъ порядокъ!

Хоть бы чорть подсобилъ что-ли малость,

А то намъ самимъ трудно стало…»

А ужъ рядомъ идетъ, и безстыжiй — хвоста не прячетъ,

То пѣтухомъ кричитъ, то брешетъ по собачьи,

Говоритъ «такъ-то, мой милый Ванечка!

Я и книжки читалъ, что книжки — Писанiе,

Мы не какъ-нибудь — справедливо, поровну.

Вотъ тебѣ баба, вотъ ему, чтобъ не ссорились,

Сколько тебѣ десятинъ?

Ужъ мы высчитаемъ, да скрѣпимъ.

Будешь съ бабой спать, да соусъ кушать…

Что же, давай твою душу!

Не вспомнить тебѣ даже Имени Божьяго,

Поклоняться будешь нашимъ рожамъ,

Вотъ, Иванъ, занесемъ въ резолюцiю!..»

Стонетъ Иванъ, хоть бы очнуться!..

И какiя можно слова припомнить?

Какъ мамка говорила «Ванюша, ты потихоньку!..»

Какъ пичуга къ дождю кричитъ «пиить! пить!»

Ишь маленькая, а хочешь жить…

Какъ Машка просила «не губи! вѣдь узнаютъ…»

И какъ на сѣнѣ всю ночь маялась…

И какъ лежитъ онъ въ окопѣ подбитый,

И будто волкъ идетъ, а онъ ему «брысь!»

И все проситъ «жжетъ… испить бы…

Богородица!.. заступись!..»

Глядитъ Иванъ одинъ онъ снова.

Снѣгъ только выпалъ — чистый, ровный.

Говоритъ «хорошо мнѣ, и ничего не надо,

И такая во мнѣ играетъ радость.

Пресвятая Богородица!

Нищъ и слѣпъ прозрѣть Тебя сподобился.

Я пойду по селамъ, по полямъ.

Золотое сердце, я землѣ отдамъ.

Покровенная! Благодатная!

Погляди Ты, на людскую маету

Заступись Ты за Россею, свѣтлымъ платомъ

Ты покрой ея хмельную срамоту.

Видишь вся она въ жару и правды проситъ,

Опознай ее и тихо призови

Срокъ придетъ и мы сберемъ колосья

Расточенной по мiру любви.

Вотъ передъ Тобой лѣса, поля —

Вся великая россiйская земля.

Помочь только Ты умѣешь —

Помоги Ты бѣдной Россеи!..»