Молочница для дядюшки

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ФЭЙТ

После ужина вчера вечером дядя Эймос уложил меня спать, потому что я едва могла держать глаза открытыми. Возможно, причиной тому стал стресс, нахлынувший из-за незнания того, что произойдет дальше. Но, скорее всего, все из-за того, что его губы оказались у меня между ног.

Жены, с которыми я жила, рассказывали мне о своем муже и о том, что он с ними делал. Не припомню, чтобы они говорили, что это было так приятно, иначе я бы с большим желанием вышла замуж раньше. На самом деле, никогда не было разговоров о том, что женщин целуют там внизу, только жены делали это, когда им велел их муж.

Дядя Эймос также сказал мне после того, как уложил меня, что нам не обязательно быть женатыми, чтобы он мог выполнять свои обязанности мужа по отношению ко мне. Это заставило меня почувствовать себя намного лучше от того, что я наслаждалась тем, как мне было хорошо с ним. Теперь он может продолжать это делать, и нам не стоит беспокоиться о греховности того, что мы с ним делаем.

Сегодня утром я проснулась раньше солнца и начала убираться в доме. Он не особо грязный, но я могу сказать, что моему новому дому не помешает женское внимание. После уборки я приготовила дяде Эймосу плотный завтрак, так как он уже встал раньше меня и пошел в сарай кормить животных.

Как только все было готово, я вышла на улицу и позвонила в треугольник, чтобы он знал, что пора идти есть. Я как раз заканчиваю ставить ему тарелку с едой, когда он заходит в дом в своем комбинезоне и неизменной ковбойской шляпе. На нем следы. От него пахнет свежим сеном, свежим воздухом и чем-то землистым, как грязь и пот. Это напоминает мне, что он много работает, чтобы сохранить крышу над нашими головами, и я так благодарна ему за это.

Я бросаюсь к нему и поднимаюсь на носочки, чтобы поцеловать его в щеку.

— Доброе утро, ягненочек. — Его хрипловатый голос у моего уха вызывает дрожь по позвоночнику, и я наклоняюсь к его окладистой бороде.

— У тебя найдется для меня немного свежего молока?

— Да, сэр, — говорю я, и моя грудь при этом тяжелеет.

Он кивает, подтаскивая меня к стулу, садится и усаживает меня к себе на колени. Дядя Эймос кивает на переднюю часть моего платья, и я расшнуровываю для него шнуровку, уже зная, что делать.

Прошлой ночью, когда он пил мое молоко, у меня запульсировало между ног. Мне не терпится, чтобы он повторил это снова, потому что я хочу доставить ему удовольствие. Кроме того, мне от этого хорошо.

— Только посмотри, — говорит дядя Эймос, отодвигая материал и проводя большим пальцем по моему молочному соску. — Уже капает для меня.

Он смакует его, прежде чем раздвинуть губы и нежно прильнуть к нему. Мои бедра автоматически подаются вперед, потому что боль внезапно вернулась. Как будто его рот — прямой путь к моим интимным местам, и чем больше он пьет, тем сильнее я хочу, чтобы эта боль утихла.

— Давай, подними платье, — ворчит он, переходя к другой моей груди. — Я поиграю с твоей киской, пока буду сосать твою сиську.

— Спасибо, дядя Эймос, — говорю я, дотягиваясь до низа платья и высоко задирая его. Сегодня я не стала надевать нижнее белье, потому что он сказал мне прошлой ночью, что оно мне больше не понадобится.

— Эти свежие сливки — твой подарок мне, ягненочек.

Его пальцы находят мой центр, и я чувствую, как он медленно поглаживает меня вверх и вниз. Давление — именно такое, как мне нужно, и я подаюсь бедрами навстречу ему. Когда я чувствую, как дядя Эймос входит в меня, мои глаза расширяются. Прошлой ночью он ввел только один палец, но когда я смотрю вниз, то вижу, что он вводит и выводит два. Он быстро наращивает темп, и мое тело сжимается вокруг него, словно точно знает, что делать.

— Это ведь нормально, дядя Эймос? У меня не будет неприятностей?

Мне так хорошо, что я удивляюсь, как это не может быть грехом.

— Нет, девочка, у тебя не будет неприятностей. Просто никому не говори.

Он лижет мою шею, и я киваю, прежде чем его рот возвращается к моему соску.

— Да, сэр, — говорю я и закрываю глаза.

Его пальцы скользят внутрь и наружу так легко, что, должно быть, поэтому он делает это сильнее. Мне нравится, как быстро дядя Эймос двигается, а когда он одновременно ласкает меня, у меня перехватывает дыхание.

То же удовольствие, что и прошлой ночью, прошивает мое тело и взрывается на каждом сантиметре моей кожи. Мои груди становятся менее полными, а мои интимные места покалывает, когда он вынимает свои пальцы из меня.

Я смотрю, как дядя Эймос вылизывает их, а затем прижимается своими губами к моим губам. Это удивляет меня, потому что я никогда не видела, чтобы мужья целовали своих жен, но, возможно, у нас все по-другому. Я закрываю глаза и слегка приоткрываю губы, когда его язык проникает мне в рот. Я чувствую вкус чего-то терпкого и сладкого, и мне это не кажется таким противным.

Дядя Эймос издает гортанный стон, а затем отстраняется, чтобы посмотреть на меня.

— Дай мне съесть завтрак, который ты приготовила, пока он не остыл, а потом я отведу тебя в сарай.

— Могу я сегодня помочь с делами на ферме? — спрашиваю я, завязывая шнуровку на платье и идя за кофе.

— Да, я собираюсь заставить тебя хорошо поработать.

Его глаза медленно блуждают по моему телу, пока я наполняю его чашку, и он тянет меня к себе на колени.

— Ты чувствуешь это?

Он кладет мою руку на свою промежность, и в передней части его комбинезона появляется огромная выпуклость.

— Твоя обязанность — заботиться об этом, ягненочек. Следить, чтобы мне не было больно.

— Да, дядя Эймос, — говорю я и киваю, как послушная девочка.

— А сейчас открывай ротик. Я сделаю все возможное, чтобы занять тебя по полной.

Он протягивает вилку, на которой лежит лепешка и сосиска с подливкой. Я делаю, как он говорит, и он кормит меня со своей тарелки, забирая немного себе. Затем я подаю ему еще, потому что не хочу, чтобы он не наелся.

Дядя Эймос держит одну руку на моем бедре, пока кормит меня, и я не могу вспомнить ни одного утра, когда бы я чувствовала такую заботу. Может быть, даже настолько любимой.