Море соблазна

Глава двадцатая

К тому времени как Фелисити добралась до порта, она уже едва дышала и притом лишилась своих золотых сережек, которые, впрочем, сослужили ей хорошую службу. Схватив по дороге первый попавшийся кэб, она вдруг вспомнила, что денег у нее с собой нет ни цента, и потому, не торгуясь, вытащила из ушей материнское наследство и вручила его опешившему вознице.

Прошмыгнув мимо портовых докеров, при свете газовых рожков заканчивающих погрузку «Бесстрашного», Фелисити взлетела на сходни, где столкнулась лицом к лицу с мистером Мак-Фарландом, который раскуривал свою трубочку, как всегда не торопясь и со вкусом.

– Ну, барышня, что же привело вас сюда на этот раз? Да неужто это и в самом деле вы? Глазам своим не верю!

– Где Дивон?

– Надо полагать, на палубе, но… – И шотландец лишь задумчиво почесал бороду, увидев, как нарядная девушка побежала дальше, едва ли не расталкивая всех, кто попадался ей на пути.

Палуба кишела народом, и на мгновение Фелисити вынуждена была остановиться и оглядеться. Дивон стоял неподалеку в толпе матросов у приоткрытого люка, раздетый до пояса и потный от тяжелой работы.

– Дивон! – крикнула Фелисити и стала пробираться к полностью поглощенному погрузкой капитану.

Кивнув ближайшему матросу, Дивон отошел от люка и обнял подбежавшую девушку, не обращая никакого внимания на любопытствующие взгляды людей на палубе. Фелисити тяжело дышала, и он с дрожью ощутил, как поднимается под тонким шелком ее тугая грудь.

Глядя прямо в ее синие глаза и забыв обо всем на свете, он тревожно и ласково прошептал:

– Что-то случилось? С тобой?!

– Не со мной – с тобой! – Фелисити с трудом успокоилась, чтобы объяснить ему ужасную ситуацию. – Это ловушка! Ловушка! О, я так виновата! – Она прикусила дрожащую нижнюю губу; она тряслась, как в лихорадке, с того момента, как услышала о злодейском плане отца, и сейчас была одержима лишь одним – спасти Дивона пока еще не поздно. Но теперь на нее навалились и весь позор отцовского предательства, вся гнусность и низость северян.

– О Дивон, он вовсе не намерен выпустить тебя отсюда! Все его обещания – ложь, ложь, грязная ложь!

– Успокойся, – мягко попросил Дивон, прижимая ее к своему плечу.

– Я не могу! Не могу! – Она вырвалась из его рук и почти закричала: – Ты должен уехать! Отец посылает людей, чтобы захватить вас! Они отправят тебя и всю команду в лагерь для пленных!

Лицо Дивона мгновенно окаменело, и зеленые глаза вонзились в ее лицо.

– Откуда тебе это известно?

– Я слышала, как они говорили – Иебедия и отец. Иебедия высказывал неудовольствием тем, что отец пошел тебе навстречу, а папа тогда сказал, что беспокоиться тут не о чем и что ты никуда не отплываешь утром, потому что еще на рассвете вас всех схватят! О Дивон, я так виновата, так виновата! Это все моя доверчивость!

– Неправда. – Дивон снова заключил девушку в кольцо своих горячих рук. Пальцы его нежно поглаживали Фелисити по спине, а взгляд беспокойно метался по причалу и палубе, где вовсю кипела работа. «Бесстрашный» был разгружен уже полностью, но провиант и медикаменты поступили еще только наполовину; словом, как бы люди ни старались, пройдут еще долгие часы, прежде чем судно сможет отчалить.

– Когда? – сурово потребовал Дивон. – В какое время они придут за нами?

– Я не знаю. Он только сказал «на рассвете». Ох, Дивон, лучше бы тебе поторопиться!

– Оставайся здесь, я сейчас вернусь! – С этими словами Дивон отпустил ее и пошел по кораблю, спокойно предупреждая людей о немедленном выходе в море.

– Но, кэпт'н, не можем же мы оставить половину груза гнить здесь, на причале, а?

– Будет хуже, если мы сами сгнием в тюрьме у янки! – Дивон похлопал матроса по плечу. – Заберем груз в следующий раз.

Когда Дивон вернулся к Фелисити, вся команда «Бесстрашного» уже поднимала пары и убирала все, что можно, на нижнюю палубу.

– Возьми меня с собой, Дивон! – Фелисити рванулась к капитану, протягивая руки, словно в мольбе.

– Я не могу, Рыженькая. – Дивон отвернулся. – Я не могу гарантировать даже того, что мы живыми выйдем из гавани, а ты для меня слишком дорога, чтобы рисковать твоей жизнью.

– Тогда похить меня! Ведь все пираты так делали! Так сделал и твой предок во время революции… И к тому же, может быть они не станут топить корабль, если на борту буду я? – Глаза девушки умоляли и требовали, но, как ни хотелось Дивону изменить существующее положение вещей, он лишь угрюмо покачал головой.

– Если даже они и узнают о твоем пребывании на борту, мы все равно не застрахованы от того, что огонь не откроет Форт-Лафайетт. Кроме того, вспомни, родная, что творится в Чарлстоне. – Его крупная ладонь нежно коснулась ее щеки. – А будет еще хуже. И я не хочу сознательно подвергать тебя таким испытаниям.

Все вокруг них шумело и суетилось, судно готовилось к отплытию и, быть может, даже к бою, а они стояли полумертвые от горя и страдания.

– Я не могу без тебя жить.

– Не говори так! – Сердце у Дивона ныло, как ни прижимал он к нему ее беззащитную головку. – Ты сильная, смелая, ты все можешь, если захочешь. – Дивон торопливо поцеловал ее. – Война не будет продолжаться вечно, и, когда она кончится, я вернусь за тобою. Ничто, веришь ли, ничто тогда не сможет меня остановить.

Покачиваясь, Фелисити сидела в карете, которую нанял для нее Дивон, чтобы отправить домой. Но она попросила кэбмена задержаться на некоторое время у выхода из порта, ибо, не желая подвергать возлюбленного риску из-за дальнейшей задержки, все же не могла уехать, не убедившись, что «Бесстрашный» благополучно покинул нью-йоркскую гавань.

Итак, она сидела и ждала.

– Так вы поедете или нет, мисс? – поинтересовался слезший с козел и деликатно постучавшийся кучер. Девушка промолчала, и старик, проворчав что-то о причудах богатеев, взобрался обратно и больше ее уже не тревожил.

Наконец на рассвете, когда жемчужное небо начало наливаться розоватым золотом, где-то возле восточных доков глухо послышалась пушечная пальба, но, кто и откуда стреляет, Фелисити, конечно, понять не могла и, совершенно подавленная, велела кучеру везти себя домой на Пятую авеню.

Эвелин Блэкстоун одиноко сидела в саду. В воздухе уже пахло осенью, и потому плечи старухи обнимала теплая вязаная шаль. Тихий полдень заставил ее веки незаметно закрыться, а подбородок – упасть на высокий воротничок из старинного кружева. Неожиданно что-то заставило ее вздрогнуть и потянуться привычно за тростью, прислоненной на время к железной ограде сада.

В воротах стояла одетая в черное женщина. Эвелин подняла свою скрюченную подагрой руку и приветливо помахала даме, приглашая ее войти в сад.

– Я весьма рада вашему приезду.

Фелисити откинула тяжелую темную вуаль дорожного костюма.

– Разве вы знали о моем приезде?

Старуха неопределенно пожала плечами и подвинулась, чтобы дать место Фелисити.

– Я на него надеялась, – сухо ответила она.

– Но откуда вы…

– Я видела Дивона после его возвращения… и говорила с ним. Он мало что сказал, но я поняла, что ему плохо.

– А сейчас он дома? – Девушка вся подалась вперед, но старуха медленно покачала седой головой.

– Он вынужден постоянно подвозить провиант, так что он бывает дома редко, только для того, чтобы загрузиться хлопком.

Фелисити вздохнула и облизала пересохшие губы.

– А что он говорил о…

– О вас? – Эвелин сложила руки на трости. – Очень мало. Но не расстраивайтесь так, я поднимала этого мальчика на ноги с трех лет, с той поры, как умерли его родители, и я его знаю, знаю, чтобы понять: он влюблен без памяти.

В глазах у девушки заблестели слезы.

– Я люблю его безумно.

– Естественно. – Эвелин, не торопясь, отогнала докучливую пчелу. – Я в этом никогда и не сомневалась. Даже тогда, когда проходили месяцы, а вас все не было.

– Мне нужно было привести в порядок дела… – И, решив, что бабка Дивона заслуживает полной откровенности, добавила: – Я из Нью-Йорка.

Легкое движение старухиных плеч показало Фелисити, что этот вопрос для нее уже ничего не значит. – И детей я забирала туда, к их матери.

– Как Сисси?

Слезы брызнули из глаз Фелисити.

– Она умерла. – Девушка встала и, подойдя к старой магнолии, сорвала широкий побуревший лист. – Но она дожила до встречи с матерью. Я поселила их в маленьком домике с небольшим палисадничком для мистера Петьки, и он… – Фелисити, моргая, смотрела на старуху. – Эсфирь, так зовут их мать, замечательная портниха и шьет теперь на самых модных нью-йоркских дам.

– Благодаря вам, разумеется.

– Просто я предложила ее некоторым из моих знакомых, но свое мастерство она доказала им самостоятельно. – Улыбка Фелисити была печальной и чуть насмешливой. – А мои подруги относятся к туалетам очень серьезно.

– Что Эзра? – Эвелин размеренно выстукивала своей тростью какой-то марш.

– Он молодец! – с гордостью ответила девушка. – Эзра нашел себе работу в доках и уже почти научился читать. А Люси… Люси вертится и балуется, как всегда. Мне так жалко было оставлять их.

Трость продолжала стучать.

Затем старуха выпрямилась и, тяжело опираясь на палку, встала.

– Ну-с, – сказала она, – а теперь пора заняться делом. Медленно вышагивая по мощенной кирпичом дорожке, миссис Блэкстоун направилась к дому, не оглядываясь назад.

Фелисити глядела ей вслед и поражалась перемене, происшедшей со старухой. Эта ли энергичная женщина еще полчаса назад сидела в саду, едва борясь со старческим сном? Эта ли легкая молодая походка говорила о навеки изувеченном бедре?

И только тут до сознания Фелисити дошли слова Эвелин о каком-то деле. Она вскочила со скамьи и побежала следом.

– Чем же мы будем заниматься?

В последующий месяц Фелисити не раз уже раскаивалась в том, что задала старухе этот вопрос; нынешнее утро снова напомнило ей об этом. Она лежала под теплым одеялом, наблюдая, как за окном ее спальни медленно светлеет темное небо над старым дубом. Ей не хотелось ни думать, ни двигаться, ибо тело ее ныло, а под ложечкой появилось привычное тягостное ощущение тошноты.

Протерев глаза, Фелисити вздохнула, с ужасом подумав о том, что, как только она встанет, ей станет дурно. Осторожно передвинувшись на край постели, она медленно встала. Все было хорошо. Может быть, сегодня и обойдется. Ей так этого хотелось, ибо объяснять свои утренние задержки миссис Блэкстоун ей с каждым днем становилось все труднее.

Старуху же переполняла энергия, и Фелисити порой даже поражалась ее неутомимости. Они работали в госпитале и в приюте для сирот, и все это было чрезвычайно важно. Фелисити уставала неимоверно, порой у нее не было времени даже посидеть в течение дня, но эта работа приносила ей колоссальное удовлетворение, и она спешила заняться ею, забывая об участившихся обстрелах города.

Одно было плохо – не было Дивона.

Она ждала его ежеминутно, ежечасно, она переживала за его жизнь и гордилась им. Она молилась и плакала. Слава Богу, что ее еще как-то спасала работа в приюте – не то она давно бы сошла с ума от беспокойства.

Справившись с очередным приступом тошноты, Фелисити поспешила накинуть халат и в то же мгновение услышала требовательный стук во входную дверь. Ее обнаженные руки застыли в рукавах зеленого халата.

Стук повторился еще сильней. Девушка испугалась, что это может быть один из тех янки, что периодически пробирались ночами в осажденный город, и бросилась в холл. Но там ее ожидало нечто иное.

– Неужто это вы, маста Дивон? Мы уж и не чаяли увидеть вас живым!

– Тысячу покорнейших извинений, милая Руфь! А вот и бабушка! Бодра, как всегда, слава тебе, Господи!

Что ответила на эту тираду внука Эвелин, Фелисити так и не услышала, хотя и не сомневалась, что ответ, как всегда, был весьма саркастичен. Затаив дыхание и ничего вокруг не слыша, кроме родного голоса, глубокого и мужественного, Фелисити босиком тихо спускалась вниз по лестнице.

Пройдя несколько ступенек, она остановилась и увидела, как Дивон нежно целует бабку в сморщенный висок, затем он слегка отстранился, и взгляд его упал на широкие ступени лестницы.

Дивон медленно выпрямился, запрокидывая свое прекрасное, бронзово-загорелое лицо и, как слепой, двинулся ей навстречу. Она стояла, едва не теряя сознания.

– Ну, Дивон, видишь, как все замечательно обернулось! Эту девушку мне послал сам Бог! Эй, малыш, да ты меня слышишь?

– Я все слышу, ба, – как-то отрешенно ответил Дивон, продолжая подниматься по лестнице, как во сне, и протягивая к Фелисити руки. Коснувшись ее, он сдавленно крикнул и, подхватив на руки, понес обратно наверх.

Войдя в комнату, капитан ногой прикрыл дверь и бережно усадил девушку на ковер. Она тут же откинулась назад, всем своим телом призывая его к поцелуям. Однако их не последовало. С удивлением Фелисити открыла глаза – тяжелые желваки ходили по скулам Дивона, а руки, скрещенные на груди, заметно дрожали.

– Какого черта ты здесь? – грубо спросил он, но в глазах его сверкнул такой огонь страсти, что капитан тут же вынужден был надменно сузить зеленые глаза.

Фелисити напряженно ждала продолжения.

– Черт возьми, Рыжая, я оставил тебя в Нью-Йорке живую и невредимую не потому, что мне так хотелось, но потому, что так было лучше для тебя. А ты здесь. Как ты сюда добралась? На лодке? Только не говори мне, что все было очень просто, я знаю, каково пробираться сейчас в город. Неужели тебе было мало минувших волнений? А этот твой жених? Неужели он опять понятия не имеет, где тебя носит?

Поток вопросов, наконец, кончился, и Дивон устало отошел к окну, на минуту высунув голову, чтобы глотнуть свежего воздуха и остудить разгоряченную голову. Фелисити откашлялась.

– С какого из этих вопросов ты хочешь, чтобы я начала? – Дивон молчал, и девушка решила отвечать в том порядке, в каком ей заблагорассудится. – Хорошо. Приехала я сюда поездом… как и в прошлый раз. Никаких приключений со мной не было, и о помощи я никого не просила, ибо просить о чем-нибудь я могу только тебя.

Дивон стиснул зубы.

– Твои комплименты мне не нужны.

– Я их и не говорю, просто объясняю, что приехала в Чарлстон не морем. Что еще? Ах да, мой жених. – Девушка широко и беззаботно улыбнулась. – Мои дела Иебедии не касаются. Да и раньше не касались. Видишь ли, на самом деле мы никогда и не были помолвлены. Просто у меня была такая идея – и, надо сказать, одна из худших – выйти за него замуж. Слава Богу, что у Иебедии хватило ума не согласиться на это.

– Подожди-ка минутку, – Дивон как-то странно и чересчур внимательно изучал свои широкие ладони. – Так ты говоришь, что ты хотела за него выйти, а он… Он не захотел тебя? – Выражение лица у Дивона, когда он задавал этот вопрос, было неописуемо.

– Ну… и я-то не очень хотела. Просто решила доказать отцу свою серьезность и независимость. А он… Да, он отказал мне. – Фелисити опустила голову.

– М-да, этот господин оказался значительно глупей, чем я думал.

– Я так надеялась, что ты поймешь это раньше. – Девушка тяжело поднялась с ковра и сделала шаг по направлению к возлюбленному. – Я приехала на юг, чтобы выйти за тебя замуж.

Руки Дивона опустились, беспомощно и печально.

– Разве я не говорил тебе, почему это невозможно сейчас?

– Потому что война, – прошептала Фелисити и сделала еще один шаг.

– Да, война.

– И ты стремишься обезопасить меня.

– Я стремлюсь. – Капитан продолжал стоять, как каменный. Все труднее было ему сдерживать свою страсть, а время сейчас было не для постели, а для важных решений. – Что плохого в таком стремлении, Рыжая?

– Ничего. Но я не оранжерейный цветок – я женщина, у которой есть на плечах собственная голова, которая, как и тело, знает только одно: хочет быть с тобой. С тобой. А когда тебя нет, то в твоем доме… в нашем доме. – Фелисити подошла к Дивону вплотную и положила тонкие пальцы на обветренные губы, пытавшиеся возражать. – Я знаю, что война, что Чарлстон в опасности, но я знаю также и то, что люблю тебя больше жизни и что вдвоем мы сможем преодолеть все опасности и все трудности. – Пальцы ее горячо ласкали небритые жесткие щеки. – Ты не можешь меня оставить, Дивон! Если ты не хочешь жениться на мне, я согласна быть просто твоей любовницей. Может быть, когда война кончится…

Договорить ей Дивон не дал.

– Боже, как я терзался из-за тебя… – Руки его погрузились в густое золото ее кудрей. – Если бы с тобой что-нибудь случилось… – Губы капитана легкими касаниями ласкали бледные веснушки на розовом носике. – Ты сама, сама не оставляй меня… Никогда! – Ладони его закрыли ее лицо, а глаза засветились фантастическим блеском. – Я люблю тебя. Я всегда буду любить тебя… – И рот открылся, чтобы поглотить пунцовые жаркие губы.

Фелисити таяла в руках этого человека, который отныне и навеки принадлежал ей. Руки ее сомкнулись на мощной загорелой шее, и угар поцелуев затуманил сознание обоих.

Через некоторое время рука Дивона скользнула по ее бедру, дошла до колен и под градом голодных поцелуев он поднял девушку и направился к широкой старинной кровати, где уложил на прохладные белоснежные простыни.

Губы и тела слились, уносясь по бурному морю, откуда так трудно возвращаться.

Дивон лихорадочно стаскивал с нее ночную рубашку, путаясь от спешки и желания.

– Боже мой, Боже, как я хочу тебя! – Губы Дивона отрывались от желанной раковины лишь для того, чтобы произносить зажигающие безумные слова, а затем вновь припадали к ее неиссякаемым сокровищам.

Фелисити же не могла насытиться его телом, руки ее жадно трогали его спину, грудь, живот, затем опустились ниже, бешено разрывая неподдающиеся пуговицы на брюках. Под его руками она стала горячей и влажной, как и то, самое сокровенное, куда проник его палец и в такт с пляшущим языком заставил Фелисити изгибаться все сильнее, поощряя Дивона к еще более глубокому проникновению.

В руках у нее содрогался и пульсировал кипящей молодой кровью под багровеющей тонкой кожей его вздувшийся властный член, который она лелеяла и нежила ненасытными губами.

Не в силах больше терпеть, Дивон упал меж ее тугих бедер, жадно распахнутых ему навстречу, и вонзился в податливую плоть, как меч карающий и дарующий. Плоть его заполнила ее лоно, и она закричала, забилась, стонами заставляя его погружаться все ритмичнее и резче.

Дивон забыл даже о дыхании, всем своим существом приближая возлюбленную к звездному моменту экстаза, который и наступил, сопровождаемый почти животным воем и сладкими содроганиями набухших губ. Затем наступил и черед Дивона, наполнивший Фелисити до краев огненной влагой…

Потом они лежали, не размыкая объятий и упиваясь сладким дыханием друг друга. Дивон тихонько потерся носом об ее щеку. Фелисити открыла глаза, в которых еще светились огоньки страсти, и улыбнулась в ответ, потом робко подняла руку, чтобы провести по влажной побледневшей щеке.

– Так ты женишься на мне? – почти беззвучно спросила она и отвернулась.

– Я хочу только одного – провести всю свою жизнь рядом с тобой. – Черты его мужественного лица омрачила неожиданная горечь. – Но я не могу ручаться за наше будущее.

– Этого не может никто. Нам не дано знать того, что впереди – ни знать, ни распоряжаться этим… Но любовь наша будет жива всегда.

– Всегда, – как эхо повторил Дивон и уткнулся лбом в ее мягкое плечо.

Так они лежали, и понемногу Дивон стал раздевать ее. Медленно, заботливо и нежно он обнажал дюйм за дюймом ее шелковистую розовую кожу.

– Ты так прекрасна, – бормотал он, склоняясь над ее отвердевшими грудями. Ладонь его накрыла томную плоть. – Ты добра и сильна.

Рубашка опускалась все ниже, пока не открыла Дивону чуть округлившийся теплый живот. Он на секунду замер, а затем боязливо провел по нему указательным пальцем и припал губами, все поняв и обо всем догадавшись. В глазах его теплился ровный огонек любви и благодарности.

Фелисити намотала на палец прядь его черных волос.

– Твоя бабушка рассказывала мне недавно легенду о растении, что обвивает стволы больших деревьев. Когда долго нет дождя, его листья высыхают и кажутся совсем мертвыми…

– Воскресающая лиана.

– Да. И вот теперь стоит засуха, и все мертво, но пойдут дожди, которые наполнят сухие листья жизнью… – Ее рука тихо легла на его руку, ласкавшую тугой живот. – И этот ребенок станет возрождением Чарлстона… нашим возрождением. – Пальцы ее чуть сжались. – И не важно, что будет дальше с нами, ибо теперь у нас есть надежда.