Мориарти. Последняя глава

Глава 12 БЕНЕФИС В «АЛЬГАМБРЕ»

Лондон:

19 января 1900 года

В одной из дальних комнат нашли старый стол и несколько вполне еще крепких стульев, возможно, стоявших когда-то в холле. И стол, и стулья перенесли в кухню. Мориарти расстелил на столе лист плотной оберточной бумаги, прижал его по углам и, вооружившись чернильной ручкой, нарисовал план Лестер-сквер — с театром «Альгамбра» с восточной стороны[44] и всеми входами и выходами из него на площадь; с Ковентри и Крэнборн-стрит, идущими с востока и запада; с травянистой лужайкой в центре, известной как Лестер-сквер-гарден, со статуей Шекспира, декоративными дельфинами по углам и дощечкой с надписью «Нет тьмы, кроме невежества». Он также обозначил четыре статуи по углам лужайки, изображающие Рейнольдса, Хантера, Хогарта и Ньютона — четырех знаменитостей, живших в то или иное время в этом районе.

Зная, что его «гвардейцы» — люди здравомыслящие, но не отличающиеся богатым воображением, будут гадать, строить предположения и спрашивать, что происходит, и не желая посвящать их в детали плана, Мориарти выставил всех из дому. Заняться есть чем, дел хватает, надо восстанавливать силы, укреплять семью, возвращать одних отбившихся от стада овечек и отводить на бойню других. Спир еще не нашел подходящий склад, который можно было бы превратить в новую штаб-квартиру.

— Иди и возвращайся с хорошими вестями. Найди мне этот склад, — напутствовал его Мориарти, а когда Спир, ответив хозяину кивком и зубастой, акульей улыбкой, повернулся к выходу, добавил уже другим, глухим, с оттенком угрозы тоном: — И не забудь про Пипа Пейджета. Пейджета и его милашку, Фанни Джонс. — Наказ этот он сопроводил соответствующим жестом — провел ногтем большого пальца от уголка глаза до скулы, едва не оцарапав щеку.

Спир замер, потом повернулся и коротко кивнул.

— Я не забыл, — сказал он и лишь затем вышел в сгущающиеся морозные сумерки, где его ждали остальные «гвардейцы». Вообще-то, Берт Спир уже знал, где можно найти Пипа и Фанни Пейджет. Точнее, он представлял, где их следует искать: под носом у Мориарти, который и сам бы нашел беглецов, если бы пораскинул мозгами. Пейджет жил неподалеку от Оксфорда и Стивентона, где у Мориарти был загородный дом, в одной из многочисленных деревушек, носивших такие причудливые названия, как Кингстон Бэгпьюз и Хэнни. Счастливый и довольный, он работал егерем у сэра Джона Гранта и его жены — леди Пэм, как звали ее соседи, — владевших огромным поместьем, земли которого граничили с принадлежащим Мориарти участком Стивентон-Холл.

Часы показывали шесть. Профессор сидел за столом с Беном Харкнессом. Ждали мальчишек, Уолли Таллина и Билли Уокера, которым предстояло сыграть звездные роли в намеченном на вечер деле. Не хватало только Дэниела Карбонардо, который, как выразился Уолли Таллин, «отправился в Хокстон забрать из дома свое». Сделать это было не просто: Дэниел подозревал, что за домом могут наблюдать люди Беспечного Джека, поэтому в «Боярышник» собирался прокрасться тайком, с маленьким фонариком. Он до сих пор не понимал, почему ему дали уйти живым — разве что Джек, как предположил Мориарти, рассчитывал в будущем воспользоваться его многочисленными талантами.

Пробравшись в гостиную, Дэниел выдвинул ящик стола и отодвинул панель, за которой находилось потайное отделение, где лежало его любимое оружие — пистолет итальянского производства. Конечно, Профессор мог предложить что-то другое, например, автоматический «борхардт», но своя железка привычнее и проверена в самых разных ситуациях: в стрельбе по неподвижным и движущимся целям, в разную погоду и в разных условиях. Длинный ствол и высокий прицел обеспечивали точность, к тому же Дэнни брал уроки у одного знакомого сержанта, бывшего снайпера и знатока всех видов огнестрельного оружия. Карбонардо был высокого мнения о способностях наставника и считал, что он может перестрелять любого как из винтовки, так и из пистолета. Сам он отправлял в цель восемь из девяти пуль.

Карбонардо проверил патроны и опустил пистолет в специальный карман брюк на правом бедре, а коробку с боеприпасами в карман куртки. Покинув дом тем же путем, каким и пришел, он пешком прошел к церкви Святого Иоанна Крестителя, где сел в дожидавшийся его кэб и распорядился ехать в Вестминстер. Миновав дом Мориарти, Дэниел вышел на углу, расплатился с возницей, повернул назад и остаток пути проделал пешком, оглядываясь и прислушиваясь.

Мориарти ждал спокойно, размышляя как о намеченном на вечер предприятии, так и о других делах. Он уже обратился к Джорджу Хаккету, строителю и декоратору из Хакни, с просьбой как можно скорее приступить к обновлению и отделке интерьера дома. Профессор знал, что Хаккет не заставит долго ждать — его заказы он всегда исполнял в первую очередь, качественно и быстро.

Мориарти обвел взглядом большую старую кухню с ее красными глазурованными плитками на стенах и большими, кирпично-красными и белыми плитами на полу. В его воображении здесь уже хозяйничала Фанни Джонс — с парой помощниц, буфетчицей и второй кухаркой. Старую раковину нужно заменить, а вот что понадобится еще? Он склонялся к тому, чтобы установить многофункциональную плиту «китченер». Прошло пятьдесят лет с тех пор, как Лимингтон получил первый приз и медаль на «Великой выставке» 1851 года, но репутация плиты и поныне оставалась непревзойденной. Дорого, да, около двадцати четырех фунтов стерлингов — от господ Ричарда и Джона Слэка, 336, Стрэнд — но экономить Мориарти не собирался. У него уже были планы на большую кладовую и буфетную, кое-какие мысли по поводу переустройства подвала с тем, чтобы там могли одновременно спать десять-двенадцать человек. Потом нужно будет поставить несколько новых каминов, заменить обои, постелить ковры, повесить шторы. Здесь можно проконсультироваться с Сэл Ходжес, у нее глаз наметан на такие вещи, и вкус хороший.

Вернувшийся наконец Карбонардо занял свое место за столом, и Профессор еще раз прошелся по всему плану, водя пальцем по карте, указывая на возможные проблемы, в том числе на вероятность дорожного затора, поскольку движение в этом районе не прекращалось до позднего вечера.

Повернувшись к Бену Харкнессу, он спросил, доволен ли тот назначенной ему ролью.

— Я отвожу вас к театру. Ставлю кэб и Архи на ночь. Мое дело — обеспечить, чтобы пара наших парней, Нед и Саймон Дэй, отправились в Брайт-ярд и взяли там кэб и хорошую лошадку. С ночным сторожем договорились — он ничего не заметит, а лошадку я подобрал. Кличка — Яблочко. Золото. Смирная, послушная.

Большинство возниц брали экипажи и лошадей внаем у владельцев больших конюшен за определенную плату, обычно от девяти до двенадцати шиллингов в день.

Бен Харкнесс был настоящим брильянтом в общей массе извозчиков, людей с ужасной репутацией, что объяснялось, прежде всего, сопутствовавшими данной профессии соблазнами. В Лондоне насчитывалось более четырех тысяч кэбменов, и многие из них обслуживали так называемые «водопои» — трактиры, гостиницы, пивные. Среди них было немало пьющих, причем, некоторые пили сутки напролет, поскольку не имели крыши над головой. Частенько они засыпали в барах и тавернах, а то и в своих же кэбах. Естественно, что при таком образе жизни у людей развивались не самые лучшие стороны характера: несдержанность, грубость, задиристость, лживость. Не таков был Бен Харкнесс — мошенник со стажем, знаток уличных фокусов и афер. Бойкий на язык и не страдающий избытком совести, он мог бы добиться успеха на любом криминальном поприще, но рано задумался о будущем, обучился ремеслу извозчика и поступил в услужение к Мориарти, с которым прошел едва ли не весь путь наверх.

— Дэниела забираю около одиннадцати, — добавил Харкнесс.

— На Чаринг-Кросс, — уточнил Карбонардо. — Держись в сторонке и говори, что ждешь клиента.

Харкнесс кивнул.

— Значит, около одиннадцати. Сделаем пару кругов по Скверу и остановимся возле Крэнборн-стрит, оттуда, когда подойдет время, поедем прямиком к «Альгамбре».

Профессор спросил у Карбонардо, какого он мнения о плане.

— Что вы имеете в виду, сэр?

— Ты справишься?

— Если окажусь в пятидесяти шагах от цели, я в нее попаду. С пятидесяти шагов я в почтовую марку попадаю. И в неподвижную, и в движущуюся.

— С пятидесяти шагов? — Мориарти с сомнением покачал головой.

— Природный талант, Профессор.

— Природный талант? Хорошо. — Мориарти снова кивнул и повернулся к Уильяму Уокеру.

— А ты, Билли, договорился обо всем?

— Всё сэр Гарнет, Профессор. Парень, что продает газеты возле «Альгамбры», уступит мне свое место с половины одиннадцатого.

— Сможешь узнать Беспечного Джека?

— Видел его два раза. Один раз мне на него показали возле «Кафе Ройяль», а потом я видел его возле того дома, где они взяли мистера Карбонардо. Так что узнаю.

— Молодец. А ты, Уолли?

— Я буду напротив «Альгамбры». Там, где стоянка кэбов. Как только Билли подаст знак, я поднимаю руку и даю сигнал мистеру Харкнессу.

— А дальше будет ад, — мрачно усмехнулся Дэнни.

— И мы попрощаемся с этим честолюбцем, Беспечным Джеком. — Мориарти достал из кармашка сияющие золотые часы, откинул крышку и объявил время. Четыре минуты восьмого. До начала представления в «Альгамбре» оставалось чуть меньше двух часов. Опуская крышку, он скользнул взглядом по выгравированной на ней надписи — «Моему дорогому и любимому сыну, профессору Джеймсу Мориарти, с гордостью — от матери, Люси Мориарти»— и, как обычно, ничего не почувствовал. Часы он снял с тела брата в ту давнюю кровавую ночь, когда убил его на берегу Темзы. Глянув на чинно восседающих за столом мальчишек и взрослых, он пожелал всем удачи, вышел из кухни и возвратился к себе, чтобы перевоплотиться в еще одного из своих персонажей.

Сегодняшний бенефис, устроенный «Дейли мейл» для сбора средств на военные нужды, Мориарти намеревался посетить в образе пожилого сельского джентльмена по имени Руперт Дигби-Смит, приехавшего в столицу из Котсуолда, дабы развеяться и набраться впечатлений.

В свои шестьдесят с лишним Руперт был человеком солидным, но еще не потерявшим интереса к жизни и предлагаемым ею удовольствиям. Худощавый, с копной седеющих волос, нос картошкой и с легкой синевой, глаза усталые, едва заметная сутулость. Одевается хорошо, но слегка старомодно: темные брюки, черный фрак со следами плесени, однотонный шелковый платок, чуть помятая рубашка, на ногах — старые ботинки со сбитыми каблуками. Плащ с серебряными застежками в форме львиной головы прекрасно выглядит издалека, но вблизи выказывает потертости и грязные пятна.

Харкнесс — когда Мориарти спустился к экипажу — не в первый уже раз подивился искусству хозяина. Никто и никогда не признал бы в этом старом баране знаменитого Профессора, «Наполеона преступного мира». Провинциал в стертых ботинках выглядел так, словно для него мог стать проблемой переход улицы, а знакомство с женщиной — непосильной задачей, и это при том, что женщин, молодых и на все согласных, возле «Альгамбры» хватало всегда.

Мальчишки, Уильям и Уолтер, ждали у кэба, чтобы посмотреть и узнать Мориарти потом, когда он выйдет из театра. Как и Бен Харкнесс, они не сразу поверили своим глазам.

— Я постараюсь забрать вас, Профессор, — сказал Харкнесс, — но, боюсь, на Лестер-сквер, когда вы выйдете, будет немного жарко.

— Обо мне, Бен, не беспокойся. Я дорогу найду. И два этих молодца знают, что делать. Учатся они быстро. Толк будет.

В этот вечер у входа в театр «Альгамбра» наблюдалось заметное оживление — желающих попасть на бенефис оказалось слишком много. Мориарти подумал, что поступил предусмотрительно, заранее отправив юного Таллина за билетами. Он сидел в глубине ложи, как всегда, не желая привлекать к себе внимания — всегда мог найтись кто-то, кто узнал бы его даже в гриме. «Осторожность лишней не бывает», — не уставал напоминать своим людям Мориарти. Даже уверенный в надежности маскировки, он старался не оставлять ничего на волю случая — недавний эпизод с фотографом Джои Коксом, был тем самым исключением, которое лишь подтверждает правило.

Обычно Профессор знал больше, чем говорил своим приближенным. Вот и сейчас он знал — информация поступила от человека, работающего в «Альгамбре», — что Беспечный Джек оплатил пять мест в партере, поблизости от променада, где прогуливались обычно «ночные леди»; демонстрации эти прекратились после того, как против них выступили многочисленные защитники общественной нравственности, для которых даже мюзик-холлы были мерзостью пред лицом Господа, обителями пьянства, разврата и непристойности. «Альгамбра» была театром, а не мюзик-холлом, люди не сидели здесь за столиками и не пили во время представления, как в старых, настоящих мюзик-холлах, заведениях, нередко опасных и шумных, а не тех блистательных, роскошных театрах веселья, какими они сохранились в нашей заблуждающейся коллективной памяти. В старых, настоящих мюзик-холлах зрители пили на протяжении всего представления, и нередко причиной веселья был именно алкоголь, а не что-то другое.

Сегодня «Альгамбра» заполнялась разной публикой: места в партере и бельэтаже занимали солидные леди и джентльмены и те молодые щеголи, которые обожают всевозможные варьете: мужчины и женщины в вечерних нарядах, белых галстуках-бабочках и фраках, некоторые в парадной форме — люди иного положения, чем шумные и грубоватые завсегдатаи мюзик-холлов. Но приглушенный гул ожидания, торжественно-волнующий и немного нервный, присутствовал и здесь. Мориарти улыбнулся про себя, вспомнив, что в последний раз был здесь во время выступления иллюзиониста Доктора Ночь, уроки и образ которого он использовал затем при злополучном, неудавшемся покушении на жизнь принца Уэльского в 1894 году.[45]

От воспоминаний отвлекло прибытие Беспечного Джека и его компании. Сегодня с ним было два телохранителя: громила и большой спорщик по имени Бобби Боукс и плотный коротышка Рустер Бейтс. При виде их из памяти сами собой выплыли строчки детского стишка:

Коротышка Рустер вполне соответствовал этому описанию — узенькие глазки почти потерялись на пухлой физиономии.

К немалому удивлению Мориарти, Беспечный Джек приехал с женщиной, а точнее, с почтенной Нелли Флетчер, младшей дочерью виконта Питлокри, наследницей миллионов, не слишком разборчивой в выборе кавалера, большой любительницей азартных игр и рискованных приключений. Достойная была бы пара, — подумал Мориарти. — Как хорошо, что Дэнни позаботится о Беспечном Джеке именно сегодня — девушка выглядела невинной, а сексуальные наклонности Джека, о которых Профессор был наслышан, плохо совмещались с неопытностью. Одной из множества отвратительных его черт называли страсть к насилию. Джек Айделл определенно не был тем человеком, с кем вы могли бы оставить свою дочь. «Впрочем, и сына тоже», — заметил в разговоре с Мориарти один знакомый. «Любитель фиалок», — отозвалась о нем как-то Сэл Ходжес.

И действительно, Джек Айделл не привык сдерживать свои желания и позывы; чувства других людей им во внимание не принимались. «Лжец, обманщик, вор, бабник да еще и грязный содомит», — эту характеристику дал ему один обманутый банкир. «В сравнении с этим красномордым трассено[46] я просто Златовласка», — заметил как-то Мориарти в разговоре с Альбертом Спиром.

Но больше других из компании Джека Профессора заинтересовал ее пятый член. Ранее Мориарти не доводилось видеть Дэррила Вуда, этого здоровенного верзилу и весьма неглупого бандита, считавшегося правой рукой Джека.

«Беспринципный, жестокий и коварный тип», как отзывались о нем знающие люди. Говорили, что карманов у него вдвое больше, чем надо, а нужны они ему — чтобы складывать добычу, которую находит везде, куда бы ни пошел. Эмбер добавлял, что карманы у Дэррила Вуда резиновые, потому что он не гнушается воровать даже в бесплатных столовых для бедняков. Общее мнение сводилось к тому, что Вуд не погнушался бы украсть у святого Петра ключи от рая, тогда как Беспечный Джек обошелся бы и без ключей, просто сломав замки Жемчужных Врат.

Пока Мориарти наблюдал за прибытием Беспечного Джека, музыканты понемногу настраивали инструменты. В этот вечер состав оркестра значительно увеличился за счет, прежде всего, духовой секции. Заметил Мориарти также двух дополнительных барабанщиков, один из которых устроился за внушительным комплектом литавр. Похоже, зрителей ожидало большее, чем обычно, веселье.

Переводя дыхание, Мориарти уловил тяжелый запах табака, смешанного с разнообразными ароматами женских духов, объединявшихся общим названием «благоухание Аравии». Нюх у Профессора был хороший, и за сладкими цветочными букетами он уловил нотки человеческого пота, соединявшиеся с другими, витающими в воздухе и соперничающими друг с другом запахами.

Он прошел взглядом по заполненному публикой залу, задерживаясь на узнаваемых лицах, наблюдая за зрителями, над головами которых висела, подрагивая и кружась, сизая табачная дымка.

Взволнованный гул аудитории достиг, казалось, пика, когда дирижер постучал по пюпитру и поднял дирижерскую палочку. Зал погрузился в полутьму, голоса постепенно стихли, публика замерла в ожидании. И духовые протрубили: Тан-та-ра-ра-та-та-тум-та-ра-ра…

Занавес ушел вверх, открыв зрителям сотню мужчин и женщин в красных мундирах, синих штанах и гусарских киверах-базби, которые, маршируя на месте, разразились простенькой патриотической песенкой, написанной специально для этого случая и призванной направить мысли собравшихся на идущую в Южной Африке войну. К духовым, задавая четкий военный ритм, присоединились струнные и барабаны. «Я даже испугался, что крыша рухнет», — рассказывал позднее Мориарти. Певцы и танцоры, не переставая маршировать на месте, перестроились по четверо, вызвав восторженные аплодисменты и одобрительные возгласы. Компания Беспечного Джека присоединилась к большинству. Сам Джек наклонился к Боуксу и что-то сказал. Оба рассмеялись.

«Пусть повеселится напоследок», — подумал Профессор.

Хор закончил, сцена опустела, и оркестр приветствовал Юджина Страттона, комика с черным лицом и белыми губами, изображавшего из себя негра.

Танцевал он определенно лучше, чем пел, к тому же ритм мягкой чечетки умело подчеркивал контрапункт барабанов.

Далее последовали уже ставшие популярными номера: «велосипедистки-эквилибристки Кауфмана» — одетые в облегающие, весьма откровенные по тем временам костюмы девушки не только вытворяли нечто невероятное, но и вызывали вполне понятное восхищение мужской половины аудитории; чудо-жонглер Чинквалли со своим коронным номером «Человеческий бильярд»; и в завершении первой части программы — любимец публики Фреда Карно и его уморительные скетчи.[47]

В перерыве в ложу принесли стакан бренди, и Профессор с удовольствием его потягивал, наблюдая из-за сдвинутых декоративных шторок за Беспечным Джеком, который расхаживал по залу, приветствуя знакомых. За ним, приотстав на шаг, следовал Боукс. Джек заметно оживился, и обычное для него простоватое выражение Фермера Джайлса,[48] сошло с лица, сменившись обходительно-вежливым, с которым он и представлял друзьям почтенную Нелли Флетчер. Знающие люди поговаривали, что маска наивного простака — вытаращенные глаза, приоткрытый рот и походка враскачку — рассчитана на внешний эффект и имеет целью замаскировать проницательность и коварство. Какого-то определенного мнения на этот счет у Мориарти не сложилось.

Самая трудная позиция в программе любого вечера — начало второй половины. В этот раз устроители сделали ставку на приятного худощавого молодого человека, появившегося на сцене в шляпе-шапокляк и с тростью.

— Добрый вечер. Я — Мартин Чапендер.[49]

Сложив цилиндр, он бросил его на столик, после чего поразил зрителей фокусами, казавшимися настоящей магией. Сначала проглотил и достал из кармана трость, потом вытащил прямо из воздуха бильярдный кий и продемонстрировал удивительную способность игральных карт, которые по одной и без посторонней помощи, стали подниматься из лежащей в стеклянном стакане колоды.

Взяв со столика шапокляк, Чапендер посмотрел с хитрецой на аудиторию.

— Ожидали увидеть кролика? — спросил он и тут же вынул из шляпы белого, отчаянно сучащего лапками кролика. В следующий момент фокусник завернул зверька в газету, порвал ее на клочки и рассыпал по сцене. Кролик исчез.

Спустившись в зал, Чапендер позаимствовал не у кого-нибудь, а у самого Беспечного Джека красивые золотые часы на тяжелой цепочке, которые незамедлительно обратились в прах в его руках, немало смутив озадаченного Джека. Затем, обратив внимание публики на подвешенный над сценой ящичек, попросил опустить его, а когда тот опустился, открыл и достал кролика с висевшими на шее часами.

После фокусника настала очередь знаменитых артистов мюзик-холлов, которые, отработав в других местах, съезжались в «Альгамбру». Первым публика бурно приветствовала мистера Дэна Лено, «Шефа комедиантов», несомненно, величайшего комика своего времени. Это был невзрачный человечек с забавным лицом и печальными глазами, рассказал историю мистера Пипкинса, любимейшего из своих персонажей, который познакомился со своей будущей женой в лабиринте, да так в нем и остался.

Изрядно повеселив зрителей, Лено уступил сцену несравненной мисс Мэри Ллойд, «Королеве комедии».

Выйдя к рампе, она первым делом извинилась за опоздание и озорно подмигнула:

— Застряла на Пикадилли.

После всеми любимых куплетов и шуточного номера с зонтиком-парасолькой, неохотно отпустившая ее публика поприветствовала мисс Весту Тилли — пародистку во фраке и белом галстуке-бабочке. Прохаживаясь нетвердой походкой и придерживая рукой покосившийся цилиндр, она исполнила грустную песенку о том, как опасно нарушать классовые барьеры.

Весту Тилли сменил мистер Джордж Роби, чье имя возглавляло список участников представления.

Похожий на лишенного сана священника — в сбитой набекрень черной шляпке, длинном, почти до колен, и напоминающем сутану балахоне, с тросточкой в руке — он вышел под шумные аплодисменты и замер, словно и не ожидал такого приема. Не меньшим сюрпризом для него стали зрители, заметив которых, мистер Роби придвинулся к рампе — глаза его выпучились, черные брови выгнулись, словно две испуганные кошки, а сизый нос внезапно распух и начал раскачивать из стороны в сторону.

К концу выступления публика уже ничего не могла с собой поделать — мистер Роби полностью подчинил ее своей воле и делал с ней, что хотел. Даже Мориарти, человек далеко не смешливый, поймал себя на том, что вытирает выступившие на глаза слезы.

По Лестер-сквер гулял пронизывающий ветер. У выхода из «Альгамбры» собиралась толпа. Кто-то кого-то встречал, делился впечатлениями, спорил, пытался вспомнить и повторить остроты. Билли Уокер, с пачкой «Ивнинг стандарт» под мышкой, всматривался в лица выходящих из фойе театра, не забывая исполнять свою временную роль разносчика газет. Его напарник, стоявший через дорогу, у перил, ограждающих Лестер-сквер, в свою очередь наблюдал за Уильямом, время от времени поглядывая влево, на Харкнесса, пристроившегося со своим краденым кэбом у въезда на Крэнборн-стрит. Лошадка Яблочко, терпеливо ждала, тихонько посапывая и изредка перебирая копытами на месте. Сидевший в кэбе Дэниел Карбонардо тоже ждал, держа на коленях итальянский пистолет.

Сначала Билли увидел верзилу Боукса, вышедшего из зала вместе с Вудом. Женщина, с которой был Джек Айделл, громко рассмеялась. «Скоро тебе будет не до смеха», — подумал Билли и, подождав, пока вся компания достигнет дверей, поднял руку с зажатой в кулаке газетой.

Заметив сигнал, Уолли повторил жест, и Бен Харкнесс постучал по крыше кэба. Дэниел Карбонардо зашевелился, подался вперед и поднял пистолет. Лошадка Яблочко тихонько затрусила по дороге.

«Легко не получится», — подумал Дэниел. Слева от него стояли другие экипажи, а на обледенелом тротуаре уже собралась изрядная толпа, но Джек Айделл был виден хорошо — его выдавала белая рубашка. Положив левую руку на бортик, Дэниел навел пистолет на цель. Правая рука надежно покоилась на предплечье левой. Он прищурился, поймал Джека в прицел и положил палец на спусковой крючок.

Мэтью Шоттон натянул поводок и в очередной раз послал проклятие в адрес своего песика Джорджа, шустрого йоркширского терьера, выгуливать которого приходилось ради того, чтобы не чистить потом загаженные ковры. Вообще-то, вечерняя прогулка с собачонкой не значилась в списке обязанностей Мэтью. К тому времени, когда он возвращался домой, на Поланд-стрит, Джорджа, как правило, уже выгуливала Айви, супруга Мэтью. Сам Мэтью работал билетером в театре принца Уэльского и иногда подрабатывал там же администратором зала, что приносило пару дополнительных фунтов в неделю. Но сегодня Айви слегла с жестокой простудой, и тяжкое бремя долга навалилось всем весом на расшатанные нервы супруга. Мэтью не стал бы сильно переживать, если бы Джордж сделал свое дело, не выходя на улицу, но приходилось брать в расчет Айви, которая бывала порой сущей ведьмой, особенно когда простужалась.

Джордж сбросил балласт возле одного из шекспировских дельфинов, поглядев при этом на хозяина с таким видом, словно ему удался какой-то хитроумный трюк, потом дважды тявкнул, и Мэтт сердито дернул за поводок. Из «Альгамбры» уже выходили зрители, и по улице проносились экипажи. В какой-то момент хозяин утратил бдительность, и песик моментально воспользовался этим. Он снова громко тявкнул, дернулся и, вырвав поводок из пальцев мистера Шоттона, перепрыгнул через перила, выскочил на дорогу и помчался прочь с такой скоростью, словно бежал наперегонки с трехголовым Цербером.

Главная проблема Джорджа заключалась в том, что он считал себя человеком — отважным, крепким, бесстрашным пареньком. В конце концов, разве не пытался он пробить стену гостиной, когда у живущей по соседству сучки, Диппин, начиналась течка? Джордж полагал, что может идти куда угодно и делать все, что заблагорассудится. Особенно ему нравилось пугать лошадей.

Сейчас малыш Джордж видел только одну цель: кэб с неспешно трусившей по дороге лошадкой. Не питая нежных чувств к этим созданиям, он залаял еще громче и смело устремился на противника, тявкая, порыкивая и мотая хвостом.

Бен Харкнесс не ожидал атаки и, застигнутый врасплох, не сразу принял нужные меры. Лошадка Яблочко, в обычной ситуации смиреннейшее из созданий, рванула влево, но, увидев перед собой столпившихся на тротуаре людей, попятилась и подалась вправо как раз в тот момент, когда Дэниел Карбонардо спустил курок.

При рывке Дэнни отбросило вглубь кэба, но убрать палец он уже не смог. Пистолет выстрелил три раза, и Бен Харкнесс увидел, как пошатнулась и развернулась влево молодая женщина, которой пуля угодила в плечо, и как тут же, замерев на мгновение в беззвучном крике, рухнул на выроненные газеты Уильям Уокер, на рубашке которого расцвело кровавое пятно. Толпа взволнованно заколыхалась, послышались крики. Харкнесс огрел Яблочко кнутом и резко потянул поводья, поворачивая лошадь вправо и направляя ее вперед, к единственному выходу. Лестер-сквер осталась позади. Справа возник Старый Сити-холл. Харкнесс повернул налево, на Чаринг-Кросс-роуд, пронесся до Крэнборн-стрит, взял вправо и выскочил на Лонг-акр, где планировалось бросить кэб и продолжить путь пешком.

Дэниел Карбонардо сыпал проклятиями.

— Я подвел его! — кричал он. — Я подвел Профессора!

— Бывает, — негромко сказал Харкнесс. — Рано или поздно такое случается с каждым. Это все та чертова собачонка.

Собачонка, о которой шла речь, преследовала кэб почти до Чаринг-Кросс-роуд.

— Надо было пристрелить эту тварь, — прошипел Карбонардо и скрипнул зубами.

— Перестань, Дэнни, ты же не ребенок и не живодер. Ну пристрелил бы ты его, а что толку?

Протолкавшись наконец к дверям, Мориарти вышел на продуваемую колючим ветром Лестер-сквер. В лицо ударили крохотные снежинки. Справа от двери остановилась карета скорой помощи; пара крепких коней тяжело выдыхала облачка пара. Рядом суетились полицейские и медсестры.

Профессор замер, увидев, как поднимают с тротуара и кладут в карету лежащее на носилках безжизненное окровавленное тело Уильяма Уокера.

— Что случилось? — спросил он у ближайшего констебля.

— Проходите, сэр, проходите. Здесь стреляли. Леди ранили, а мальчишку, продавца газет, застрелили насмерть. Он, наверное, так ничего и не понял. Прямо в сердце.

— Такой отважный паренек… Боже… — пробормотал Мориарти и, повернувшись, увидел плачущую молодую женщину и медсестру, перевязывающую ей плечо.

— Ну, ну, Джесси, перестань, — приговаривал он сидевший на ступеньках мужчина. — Все будет хорошо.

— Откуда ты знаешь? — сердито бросила она.

Мориарти отвернулся и вдруг заметил среди зевак Альберта Спира и Сэмми, мальчишку, работавшего в отеле «Гленмораг». Профессор и моргнуть не успел, как эта парочка буквально растворилась в толпе.

Кипя от злости и гнева, Профессор зашагал в сторону Пикадилли, где можно было взять кэб. Снег ложился на плечи и кружился у него за спиной, словно огромный белый парус. По другой стороне улицы, стараясь не отставать, шел Билли Таллин.

Покушение сорвалось. Им не удалось убить Беспечного Джека, чтоб ему провалиться. Профессор наклонил голову, пряча от ветра и снега лицо.

Взяв себя в руки, Мориарти сосредоточился и, обратив свой внутренний взор в далекое ирландское прошлое, начал вспоминать старинное, многовековой давности проклятие, которым пользовались его неугомонные предки. Проклятие, называвшееся диддикой. Проклятие, которое должно было пасть на голову Беспечному Джеку.

А ветер все крепчал, швыряя ему в лицо колючие, как иглы, снежинки, словно сама природа откликалась на зловещее древнее заклятие.