Морин и Клифф

По словам Папочки, я ем всё, что лежит и даже то, что движется (но не слишком быстро). А Мама говорит: ерунда, просто у девочки ускоренный метаболизм.

На что Папочка возразил:

— Откуда ты знаешь? Ты его никогда не проверяла. Падди, встань боком и позволь мне тебя осмотреть.

А Младший заявил:

— У нее нет никаких «боков»! — и испустил совершенно мерзкий гогот на манер Дятла Вуди[9], только ещё противнее. На что вообще пригодны особи мужского пола в возрасте от двух до шестнадцати? Которые постарше, тех еще можно терпеть, иногда они даже незаменимы — во всяком случае, мне было бы трудно обойтись без Клиффа, а вот Младший, возможно, так и останется бесполезной обузой.

Вот как я села на диету.

Всё из-за Клиффа — как и многие другие вещи. Я собираюсь выйти за Клиффа, только пока еще не сказала ему об этом. У меня никогда не было причин сомневаться в искренности его чувств, но иногда я задавалась вопросом, что же его во мне привлекает: мой характер, манеры и прочие внутренние достоинства, или мои, скажем так, физические параметры.

Весы в ванной подтверждали первый вариант. Казалось бы, живи да радуйся, но покажите мне девушку, которая согласилась бы обменять талию в двадцать один дюйм и изящную фигуру на высокие добродетели. Не то, чтобы я мечтала быть сногсшибательной красоткой, но немного одобрительного свиста мне бы не повредило и вообще подняло бы мой боевой дух.

Мне только что выпал шанс проверить точку зрения Клиффа. В школе появилась девочка, которая точно (мы сравнивали) соответствовала моим размером. Соль в том, что выглядела эта Клэрис неплохо — излишне фигуристо, местами чуть-чуть изобильно, но — неплохо. Морин, сказала я себе, вот шанс услышать правду от Клиффа.

Я позаботилась, чтобы он хорошенько ее разглядел во время тренировок на теннисном корте. Когда мы уходили, я небрежно заметила:

— А что, у новенькой, Клэрис, прекрасная фигура!

Клифф оглянулся через плечо и ответил:

— О, точно — от лодыжек и ниже.

Я получила свой ответ, и он мне не понравился. Клиффу была безразлична моя фигура, отделенная от моей персоны, она его не привлекала. Я должна была чувствовать душевное тепло, понимая, что это истинная любовь. Вместо этого я чувствовала себя ужасно.

И вот, когда я за ужином отказалась от добавки картошки, тема моего метаболизма поднялась в полный рост.

На следующий день я пошла в библиотеку чтобы исследовать вопрос диеты. Мне и в голову не приходило, что об этом понаписано столько книг. Наконец я нашла что-то осмысленное: «Ешьте и Будьте Стройными». Это показалось мне превосходной идеей.

Я принесла книжку домой, чтобы подробно ее изучить. Прихватила с собой несколько крекеров и немного сыра и рассеянно поедала их, просматривая книгу. В ней нашелся план снижения веса на десять фунтов за десять дней, меню выглядело весьма скудно. Другой план обещал снижение на десять фунтов за месяц. Вот это — для меня, сказала я. И вовсе незачем самоистязаться.

А еще там была глава о калориях. Это очень просто: один рожок мороженного — сто пятьдесят калорий; три финика — восемьдесят четыре калории.

Мой глаз неожиданно натолкнулись на содовые крекеры. Я знала, что они мне дешево обошлись, так и оказалось — всего лишь двадцать калорий за штуку. Тогда я поискала «сыр»…

Арифметика навела шороху в моей голове, и мне стало очень неуютно. Я кинулась в папин кабинет и использовала его почтовые весы, чтобы взвесить тот остаток сыра, который еще не превратился в Морин.

Я повторила вычисления три раза. Учитывая два небольших укуса сливочной помадки, я съела шестьсот семьдесят калорий, больше половины своего суточного пайка, установленного редуцированной диетой! А я ведь всего лишь хотела заморить червячка до обеда.

Морин, сказала я себе, тебе все-таки придется самоистязаться. Десятидневная убойная диета — вот твой удел.

Я планировала держать свои проблемы при себе, подбирая крошки с общего стола, но подобная линия поведения невозможна в семье, соединившей в себе худшие черты сенатской комиссии по расследованию и чуть менее зверские методы допросов третьей степени[10].

Я безнаказанно уклонилась от томатного супа, припозднившись к обеду, но когда я попыталась отказаться от соуса, мне пришлось предъявить им книгу.

Мама сказала, что растущий организм нуждается в пище. Я возразила, что уже прекратила расти по вертикали, а сейчас прекращаю расти по горизонтали. Младший открыл свой рот, и я заткнула егобулочкой. Это дало Папочке шанс высказаться:

— Давайте загрузим этим доктора Эндрюса. Если он дает ей зеленый свет, она может морить себя голодом до измождения. Она — свободный человек.

И вот назавтра мы с Папочкой пошли в офис доктора Эндрюса. У Папочки и так было назначение — у него ужасные простуды каждую весну. Доктор Эндрюс сначала отправил Папочку на другой конец вестибюля к доктору Грибу, который специализируется на аллергиях и тому подобном, а потом осмотрел меня.

Мы знакомы с доктором Эндрюсом давно, начиная с моего первого писка, поэтому я рассказала ему все, даже про Клиффа, и показала ему книгу. Он просмотрел ее, потом взвесил меня, послушал сердце и измерил давление.

— Разрешаю, — сказал он мне, — но только тридцатидневную диету. Я не хочу, чтобы ты падала в обморки в классе.

Наверное, я всё же рассчитывала, что он спасет меня от моей решимости.

— А что насчет физических упражнений? — спросила я с надеждой. — Я ведь очень подвижна. Разве мне не нужно кушать побольше, чтобы скомпенсировать это?

Он заржал как конь.

— Деточка, — сказал он, — ты, знаешь, сколько тебе нужно прошагать, чтобы сжечь одну солодовую шоколадку? Восемь миль! Физические упражнения помогут, но не слишком на это рассчитывай.

— И как долго мне продолжать? — спросила я слабым голосом.

— Пока не достигнешь веса, которого ты хочешь — или насколько хватит характера.

Я вышла от него, решительно стиснув зубы. Если у девушки нет ни фигуры, ни характера, то что же у нее вообще есть?

Когда мы вернулись, Мама была дома. Папочка подхватил ее и поцеловал, а потом сказал:

— Теперь у тебя двое на диете!

— Двое? — повторила Мама.

— Смотри. — Папочка снял свою рубашку. Его руки были покрыты маленькими красными булавочными уколами, расположенными ровными рядами: от бледных, до ярко-красных. — Я являюсь аллергиком, — объявил он гордо. — У меня была не настоящая простуда. На самомделе у меня аллергия, практически на всё. Вот это, — он указал на красную полоску, — бананы. Это — зерно. Это — протеины в коровьем молоке. А это цветочная пыльца из меда. Подожди, я сейчас…

Он вытащил из кармана список:

— А также ревень, тапиока, спаржа, лимская фасоль, кокосовый орех, горчица, коровье молоко, абрикос, свекла, морковь, мясо ягнёнка, хлопковое масло, салат, устрицы, шоколад — вот, читай. Теперь это твоя проблема.

— Хорошо, что я сегодня сходила в университет и записалась на вечерние курсы по домашней диетологии, — сказала Мама. — С этого момента данная семья будет питаться строго по-научному.

Казалось бы, хуже некуда, но не тут-то было. Младший объявил, что у него хоккейные тренировки, и поэтому у него должна быть тренировочная диета, в которую входят бифштексы с кровью, тосты из непросеянной муки — и больше ничего. В прошлом сезоне он обнаружил, что, даже со свинцовыми грузиками в карманах, он не набирает нужного веса для проведения силовых приемов. В следующий сезон он планировал стать чем-то между Полом Баньяном и Великолепным Джорджем[11]. И потому — диета.

А потом и Мама села на диету, тоже научно-обоснованную, основанную на том, что она узнала за две недели на своих курсах. Мама детально изучала диаграммы, и у каждого из нас был отдельный поднос, как в больнице, где я лежала, когда сломала лодыжку во время перебежки в бейсболе, играя за юниоров Вест-Сайдских Доджеров. Мама считает, что девочка с моей фигурой не должна быть девчонкой-сорванцом, а я считаю, что девчонка-сорванец не должна иметь моей фигуры. Вообще-то, я больше не девчонка-сорванец, с тех пор как Клифф вошёл в мою жизнь.

Так или иначе, Мама нашла вещи, которых не было в папином запретном списке — тушенка из яка, маринованные пальмовые веточки, осьминог под соусом карри и тому подобное. Я поинтересовалась у Папочки, проверялся ли Папочка и на эти блюда? На что он ответил:

— Займись лучше своим делом, Падди, — и положил в свою тарелку гигантский кусок мясного пирога из оленины. Я попыталась не обращать на него внимания.

Собственная диета Мамы была столь же экзотична, но менее привлекательна. Она пробовала соблазнить меня и Младшего своим супом из морских водорослей, дробленой пшеницей или сырым ревенем, но мы предпочли придерживаться своих собственных диет. Вообще-то есть прикольно, но только когда ешь настоящую пищу.

С завтраком было проще всего: Папочка завтракал позже, чем я — в этом семестре до десяти у него не было лекций.

Я дремала в постели, в то время как наш подающий надежды атлет с жадностью пожирал свой Завтрак Чемпионов, затем выскакивала в последнюю минуту, проглатывала свой стакан томатного сока (двадцать восемь калорий), и окончательно просыпалась уже на полпути к школе. А к тому времени было уже слишком поздно облизываться.

Я приносила мой жалкий маленький завтрак в школу. Клифф тоже стал упаковывать свои завтраки, и мы с ним устраивали совместные пикнички. Он никогда не обращал внимания на то, что или сколько я ем.

И я не хотела, чтобы Клифф что-то заметил. Пока не хотела. Я планировала сразить его тем, как я буду выглядеть в моем новом вечернем платье на выпускном балу.

Ничего из этого не вышло. Клифф досрочно сдал два заключительных экзамена и уехал в Калифорнию на всё лето, а я провела ночь школьного бала в своей комнате, грызя сельдерей (четыре калории стебель) и думая о жизни.

А вслед за тем мы начали собираться в отпуск. Папа голосовал за Новый Орлеан. В ответ Мама покачала головой.

— Там невероятно жарко. Кроме того, я не хочу вас дразнить креольскими ресторанами.

— Их-то я и имел в виду, — ответил Папочка. — Лучшие рестораны для гурманов в стране. Ты не можешь держать нас на диете во время поездки, это не практично. Жди нас, «Антуан»!

— Нет, — сказала Мама.

— Да, — сказал Папочка.

В результате мы отправились в Калифорнию. Я уже была готова бросить мой вес (который всё ещё был слишком велик) на сторону Папочки, когда прозвучало слово «Калифорния». Я-то и не надеялась увидеться с Клиффом до осени! И тогда я выкинула мысли о рыбе в белом вине и королевских креветках из головы, Клифф победил, но с таким незначительным перевесом, что мне не хотелось об этом думать.

Поездка вышла не слишком веселой.

Младший дулся, потому что ему не разрешали взять с собой его дурацкие гирьки, а Мама была перегружена диаграммами, справочниками и меню. Каждый раз, когда мы останавливались перекусить, она вступала в длинные переговоры, включавшие личный брифинг с поваром, в то время как мы становились всё голоднее и голоднее.

Мы приехали в Кингман, штат Аризона, когда Мама объявила:

— Не думаю, что здесь найдется ресторан, который нам подходит.

— Почему нет? — спросил Папочка. — Аборигены должны где-то питаться.

Мама перетасовала свои списки и предложила, ехать прямо до Лас Вегаса. Папа сказал, что, если бы он знал, что эта поездка превратит нас в еще одну партию Доннера[12], то он загодя подучил бы, как нужно готовить человеческую плоть.

В то время как они обсуждали это, мы проехали через Кингман и повернули на север к Боулдер Дам.

Мама встревоженно оглядела неприютные холмы по сторонам дороги и сказала:

— Мне кажется, ты должен повернуть назад, Чарльз. До Вегаса еще несколько часов, а по карте здесь сплошная пустыня.

Папочка нахмурился и только крепче стиснул рулевое колесо. Его мог заставить повернуть назад разве что горный обвал, и Маме следовало бы это знать.

Меня всё это уже не волновало. Я уже видела свои беленькие косточки, лежащими на обочине, а над ними табличку с эпитафией: «Она попыталась, она умерла».

Мы выбрались из холмов в самую суровую пустыню, какую только можно себе представить, и тут Мама сказала:

— Тебе всё же придется вернуться, Чарльз. Посмотри на счетчик бензина.

Папочка стиснул зубы и нажал на газ.

— Чарльз! — сказала Мама.

— Ни звука! — ответил Папочка. — Я вижу впереди бензоколонку.

Дорожный указатель гласил: «Санта Клаус, штат Аризона». Меня она не удивила, я сочла ее предсмертной галлюцинацией.

Ну ладно, там и в самом деле была бензоколонка, но не только она.

Вы знаете, на что похоже большинство бензоколонок в пустыне — на конструктор из всякой всячины. А здесь был чудесный сказочный домик с разноцветной черепичной крышей. У него была широкая кирпичная дымовая труба — и Санта Клаус собирался влезть в дымоход!

Морин, сказала я себе, ты переборщила с голоданием. Теперь ты окончательно спятила.

Между стоянкой и настоящим домиком стояли два игрушечных. Один назывался «Домик Золушки», там Мэри-Наоборот разбивала сад. Другому не нужна была никакая вывеска, потому что там были Три Поросенка, а в дымоходе застрял Злой и Страшный Серый Волк.

— Детские игрушки! — фыркнул Младший, и добавил, — Эй, Папаша, мы здесь поедим, а?

— Нет, только зальем бензин, — ответил Папочка. — Побеги, найди себе камешек повкуснее и погрызи. Ваша мать объявила нам голодовку.

Мама не снизошла до ответа и молча проследовала к домику. Мы вошли внутрь, звякнул колокольчик, и чей-то голос сладким контральто возгласил: «Входите! Обед готов!»

Внутри домик выглядел в два раза больше чем снаружи, и оказался самой симпатичной столовой, какую только можно себе представить: свежей, новой и чистой. Небесные ароматы дрейфовали из кухни.

Оттуда вышла обладательница контральто и улыбнулась нам.

Мы знали, с кем имеем дело, потому что на ее фартуке было вышито «Миссис Санта Клаус». Рядом с ней я почувствовала себя стройняшечкой, но она и сама выглядела превосходно. Нельзя же представить себе тощую миссис Санта Клаус, верно?

— Сколько вас? — спросила она.

— Четверо, — ответила Мама, — но…

Миссис Санта Клаус исчезла на кухне.

Мама села за столик и стала знакомиться с меню. Я сделала то же самое и у меня потекли слюнки. И вот по каким причинам:

У меня закружилась голова, поэтому я посмотрела в окно. Мы всё ещё находились в центре самой мрачной пустыни в мире.

Я начала подсчитывать калории в этой подрывной листовке. Я дошла до трёх тысяч и сбилась со счета, потому что перед нами поставили фруктовые салатики. Я едва попробовала свой, как мой желудок подпрыгнул и начал вгрызаться в мое дыхательное горло.

Вошел Папочка, сказал «Отлично!» и тоже сел. За ним последовал Младший.

Мама сказала:

— Чарльз, едва ли здесь есть что-то, чего ты можешь коснуться. Полагаю, что лучше мне… — она направилась в сторону кухни.

Папочка начал читать меню. Он сказал:

— Подожди, Марта! Присядь.

Мама присела.

Некоторое время спустя он сказал:

— У меня еще много чистых носовых платков?

Мама сказала:

— Да, конечно. А зачем…

— Прекрасно! Я чувствую, что скоро у меня начнутся приступы… Я начну с тушеной говядины по…

Мама сказала:

— Чарльз!

— Спокойно, женщина! Человеческий род прожил пяти миллионов лет, поедая всё, что можно было бы разжевать и проглотить.

Миссис Санта Клаус возвратилась, и Папочка сделал щедрый заказ, и каждое его слово разило меня прямо в сердце.

— А теперь, — сказал он в завершение, — если у вас есть восемь нубийских рабынь, чтобы принести всё это…

— Если что, мы используем джип, — пообещала миссис Санта Клаус и повернулась к Маме.

Мама начала что-то говорить о протертой травке и витаминном супчике, но Папочка ее прервал:

— Это было для нас двоих. Дети закажут себе сами.

Мама проглотила это молча.

Младший никогда не заморачивался с меню.

— Мне двойной каннибальский бутерброд, — объявил он.

Миссис Санта Клаус вздрогнула.

— Что такое, — грозно спросила она, — «каннибальский бутерброд»?

Младший объяснил. Миссис Санта Клаус смотрела на него так, как будто надеялась, что он сейчас уползет туда, откуда приполз. Наконец она сказала:

— Миссис Санта Клаус всегда дает людям то, что они хотят. Но тебе придется съесть это на кухне, сюда приходят другие люди обедать.

— Лады, — согласился Младший.

— Ну а ты, сладкая моя, что бы хотела ты? — спросила она у меня.

— Я бы хотела всё, — ответила я несчастным голосом, — но я нахожусь на редуцированной диете.

Она сочувственно закудахтала.

— Тебе нельзя есть что-то особенное?

— Ничего специфического — только пищу. Мне нельзя есть еду.

— Тебе будет нелегко найти здесь низкокалорийную пищу. Подобная кулинария никогда не вызывала моего интереса. Я подам тебе то же самое, что и твоим родителям, а ты можешь съесть что пожелаешь, и так мало, как пожелаешь.

— Хорошо, — сказала я слабым голосом.

Честно, я пыталась. Я считала до десяти между кусочками, но вскоре заметила, что считаю всё быстрее и быстрее, стремясь покончить с блюдом прежде, чем подадут следующее.

Потом я поняла, что стала опустившейся женщиной, но меня это не заботило. Я была окружена теплым туманом калорий. Едва моя совесть выглянула из-за края моей тарелки, как я пообещала всё восполнить завтра. И она опять уснула.

Младший вышел из кухни со следами розового кондитерского крема на лице.

— Это твой каннибальский бутерброд? — спросила я.

— Ха? — ответил он. — Ты бы видела, что у нее там творится. Ей стоит заняться тренировочной диетой.

Много времени спустя Папочка сказал:

— Как ни прискорбно, но нам пора в путь.

Миссис Санта Клаус сказала:

— Оставайтесь здесь, если хотите. Мы можем вас разместить.

Таким образом, мы остались, и это было прекрасно.

Я проснулась, решительно настроенная пропустить свои двадцать восемь калорий томатного сока, но я не учла миссис Санта Клаус. Не было никаких меню; крошечные чашечки кофе появлялись, едва вы садились за стол, а за ними незаметно, одно за другим и прочие блюда. А именно: грейпфрут, молоко, овсянка со сливками, яичница с сосиской и тостики с маслом и джемом, бананы в сливках — а когда вы были уверены, что всё закончилось, прибывала самая воздушная вафля в мире, и ещё масло, и еще земляничный джем и сироп, а потом снова кофе.

Я ела всё это, и моя личность безнадежно разрывалась между отчаянием и экстазом. Мы уезжали оттуда, чувствуя себя великолепно.

— Завтрак, — провозгласил Папочка, — должен быть обязательным, как образование. Я выдвигаю гипотезу, что между современной тенденцией манкировать завтраком и ростом преступности у несовершеннолетних существует прямая зависимость.

Я не сказала ничего. Мужчины — моя слабость, еда — моя погибель, но мне было всё равно.

Завтракали мы в Барстоу[15], только я осталась в автомобиле и пыталась подремать.

Клифф встретил нас в отеле, и мы с ним тут же извинились и ушли, потому что Клифф хотел свозить меня и показать университет. Когда мы пришли на автостоянку, он сказал:

— Что случилось? Ты выглядишь так, будто потеряла своего последнего друга — и ты определенно истощена.

— О, Клифф! — сказала я, и разрыдалась у него на плече. Некоторое время спустя он вытер мне нос и включил зажигание.

Пока мы ехали, я рассказал ему обо всем. Он ничего не сказал, но вскоре сделал левый поворот.

— Разве это дорога к университетскому городку? — удивилась я.

— Не бери в голову.

— Клифф, тебе противно со мной?

Не говоря ни слова, он припарковался около большого общественного здания и провел меня внутрь. Здание оказалось художественным музеем. Всё так же молча он отвел меня в зал старых мастеров. Там Клифф указал на одно из полотен.

— Вот, — сказал он, — вот мой идеал женской красоты.

Я посмотрела. Это был Рубенс, «Суд Париса».

— И вот… и вот… — продолжал Клифф. Все картины, на которые он показывал, были Рубенса, и, готова поклясться, его модели никогда не слышали о диетах.

— Что нужно этой стране, — провозгласил Клифф, — так это побольше пухленьких девочек — и побольше парней вроде меня, которые способны оценить их достоинства.

Я не сказала ни слова, пока мы не выбрались наружу: я была очень занята, перестраивая свои планы. Кое-что не складывалось, поэтому я напомнила ему о своем вопросе по поводу Клэрис, девочки моего роста и моих объемов. Он ухитрился её вспомнить.

— О, да! Очень красивая девочка, отпад!

— Но, Клифф, ты же сказал…

Он обнял меня за плечи.

— Послушай, глупышка, думаешь, я рехнулся? И сказал бы что-то, что дало тебе повод для ревности?

— Но я же не ревнива!

— Как же, рассказывай! Ладно, где поедим? «Романофф»? «Бичкомбер»? Я сегодня при деньгах.

Я тонула в теплых волнах счастья.

— Клифф?

— Да, малышка?

— Я слышала о сливочном мороженом с фруктами, которое называется «Восхищение Идиота». Берется огромная ваза, сначала туда кладут два банана и шесть сортов мороженого, а потом…

— Отстой. Ты когда-нибудь пробовала «Эверест»?

— Что?

— Берут большое блюдо и возводят гору из двадцати сортов мороженого, используя четыре банана, карамельный сироп и орехи, чтобы укрепить её. Потом покрывают шоколадным сиропом, посыпают порошком из солодового молока и еще орехами, чтобы походило на скалы, вершину заливают зефирным сиропом и взбитыми сливками, чтобы изображали снег, у подножия втыкают пучки петрушки вместо деревьев, а на снежном склоне устанавливают маленького пластмассового лыжника. Его потом забираешь на память об этом приключении.

— Вот это да! — выдохнула я.

— Каждому клиенту — по одной порции, причем я могу не платить, если ты прикончишь всё.

Я расправила плечи и потребовала:

— Веди меня!

— Я ставлю на тебя, Падди.

Клифф — он просто замечательный.

Санта Клаус, штат Аризона, всё ещё там. Немного проедьте от Кингмана к Боулдер Дам по 93-й, и вы найдете его. Но миссис Санта Клаус (госпожи Дуглас) там больше нет, а её ресторан для гурманов теперь один из пунктов в сети быстрого питания. Если она жива, ей сейчас за восемьдесят. Мне не хочется это выяснять. В своем деле она была художником, равным Рембрандту, Микеланджело или Шекспиру. Я предпочитаю представлять ее в том дивном краю, куда уходит всё лучшее, что есть на свете, сидящей в своей кухне, окруженной своими гномами, готовящей свою чудную амброзию для Марка Твена, Гомера, Праксителя и прочим гениям, равным её таланту.