Морской волчонок

Глава VIII Катастрофа

Довольный исполнением моего страстного желания, я решил вернуться домой и направился к лодке. И тут – о, ужас! Что я увидел! И еж, и все другие найденные мной раковины посыпались у меня из рук, а я сам чуть не упал навзничь – так велико было мое изумление. Моя лодка! Где моя лодка?

Увы!.. Бухточка была пуста, а мой челнок плыл себе, подпрыгивая с одной волны на другую и все быстрее удаляясь от берега. Впрочем, в этом ничего не было удивительного: я не позаботился привязать лодку, а посвежевший ветер выгнал гичку сначала из бухты, а потом и в открытое море.

Скоро мое изумление перешло в сильное беспокойство. Как поймать гичку? А если мне не удастся ее поймать, как я вернусь на берег? От островка до берега по меньшей мере три мили; нечего и думать проплыть их, нечего рассчитывать также, что кто-нибудь явится мне на помощь, потому что скорее всего меня даже и не видно с берега, а если и видно, кому придет в голову, что я здесь в таком ужасном положении! Чем больше я раздумывал об этом, тем все сильнее становился мой страх; с каждой минутой я все более ясно осознавал опасность, в которую я попал исключительно благодаря своей собственной небрежности.

Что делать? Сначала мне казалось, что нет другого выхода, как остаться на рифе; но если бы, однако, мне удалось догнать гичку вплавь… Она, собственно, еще не так далеко, чтобы я не мог до нее добраться, – всего каких-нибудь сто метров. Я быстро решился догнать убегавший челнок; раздумывать было некогда – гичка все больше и больше удалялась от моего островка. В одно мгновение я сбросил с себя всю одежду, кинулся в воду и поплыл к гичке, изо всех сил работая руками: я понимал, что в этом мое единственное спасение. К несчастью, расстояние, отделявшее меня от лодки, никак не сокращалось, и мысль, что мне не удастся догнать гичку, наполняла меня страхом и отчаянием. Если я не в силах догнать лодку, то не лучше ли мне вернуться на островок, иначе я могу просто пойти ко дну от истощения сил. Но когда я уже собрался вернуться на риф, ветер вдруг переменился, и я увидел, что челнок слегка повернулся и направился почти что в мою сторону. Тогда я решил сделать последнее усилие и поймать беглянку; наконец это мне удалось, и несколько минут спустя я уже смог схватиться за борт лодки и перевести дух.

Отдохнув немного, я попытался забраться в гичку, но легкое суденышко перевернулось под моей тяжестью, и я оказался под водой. Вынырнув на поверхность, я снова ухватился за челнок и стал карабкаться вверх, пытаясь сесть верхом на киль. Это мне тоже не удалось, но при этом гичка опять перевернулась и приняла естественное положение. Лучшего нельзя было и желать; но тут я с ужасом увидел, что лодка полна воды, которую она зачерпнула при перевороте. Благодаря тому, что тяжесть воды увеличивала устойчивость гички, на этот раз мне удалось перемахнуть через борт и целым и невредимым свалиться в лодку.

Но тут же я стал замечать, что челнок, еще более отяжелев от моего веса, начал погружаться подо мной. Если бы я сохранил достаточное присутствие духа и выбрался из лодки, то, наверное, продолжал бы держаться на воде. Но, увы, отчасти от страха, а отчасти вследствие усталости я совсем потерял голову и, не сознавая, что гичка того и гляди потонет, продолжал стоять в ней по колено в воде. Не подумайте, пожалуйста, что я забыл о необходимости как можно скорее отлить воду из гички, – все дело-то в том, что у меня не было черпака; заменявшая его кастрюлька, по всей видимости, пошла ко дну, когда челнок опрокинулся. Я забыл вам еще сказать, что у меня не было и весел: они выпали из уключин и плавали уже довольно далеко от меня. В отчаянии я принялся вычерпывать воду руками, но это, конечно, не помогло – лодка все больше и больше погружалась в воду и через минуту пошла ко дну. Я едва успел выпрыгнуть вовремя, чтобы не попасть в водоворот, который мог бы утопить и меня.

Бросив последний взгляд на то место, где только что навсегда скрылась под водой моя гичка, я поплыл назад по направлению к рифу. После больших усилий мне удалось наконец до него добраться; пришлось бороться и с ветром, и с течением, которое относило утомленного пловца далеко в сторону. Но, как бы то ни было, я преодолел эти препятствия, хотя, достигнув утеса, я чувствовал себя до такой степени слабым, что, казалось, не мог даже шевельнуться. Несколько минут я пролежал пластом на том самом месте, где повалился, когда выбрался из воды. А вместе с тем я был в таком положении, что нельзя было терять ни минуты, и как только я немного передохнул, то снова поднялся на ноги.

Странная вещь! Почему-то я прежде всего взглянул на то место, где затонула гичка, но ее и следа не было; одни только весла продолжали носиться по волнам, как бы в укор моему легкомыслию и неосторожности.

Затем я перевел глаза на берег, но и там ничего не было видно, кроме деревни, в которой с трудом можно было различить отдельные дома. Как бы для того, чтобы усугубить ужас и опасность моего положения, небо покрылось тучами; ветер все свежел. Вскоре волны стали подниматься на такую высоту, что совершенно заслонили от меня берег. Само собой разумеется, звать на помощь было бесполезно, потому что даже в самую тихую погоду мой голос не могли бы услышать с берега.

На море я не заметил ни одного судна. У нас строго соблюдались праздники, и теперь, по случаю воскресенья, все рыбачьи шлюпки отдыхали в гавани. Сколько я ни всматривался – на горизонте не было видно ни одного паруса! На этом островке я был так же одинок, так же мало мог рассчитывать на помощь, как если бы лежал в заколоченном гробу. Это одиночество наполняло меня ужасом, и я, помню, упал на утес и горько заплакал.

Вдруг снова появились чайки. По-видимому, раздраженные моим присутствием на их любимом островке, они парили надо мной и оглушали своими пронзительными криками, как будто стараясь еще больше усилить мое отчаяние. То одна, то другая из них временами как стрела проносилась прямо около моей головы, потом возвращалась, испуская такие дикие крики, что я начал бояться, как бы птицы не напали на меня. Но, скорее всего, чайки ничего подобного и не замышляли: по-моему, их влекло простое любопытство.

Обдумав свое положение, я пришел к заключению, что мне остается только одно: сидеть и ждать, пока кто-нибудь не придет мне на помощь.

Но кто же это может быть? Не мог же я рассчитывать, что кто-нибудь из деревни наблюдает за тем, что делается на рифе! А если даже кто и смотрит оттуда в мою сторону, то едва ли найдутся такие хорошие глаза, чтобы меня разглядеть.

Правда, у Гарри Блю да еще у двух-трех человек были подзорные трубы, но не всякий же день они пускают их в дело. Кроме того, можно побиться об заклад – десять к одному! – что они не станут смотреть туда, где я находился. В эту сторону никогда не направлялось ни одной лодки, а корабли, как выходившие из бухты, так и прибывавшие, всегда проходили подальше от рифа. Поэтому было очень мало шансов, что меня заметят с берега, и еще меньше – самому увидеть какое бы то ни было судно, которое проходило бы настолько близко, чтобы можно было его окликнуть и чтобы меня с него заметили.