В глубокой тоске я присел на камень.
Я не боялся так долго проторчать на этом островке, чтобы умереть на нем с голоду: Гарри Блю, не найдя на месте гички, поймет, что взял ее именно я, а не кто-нибудь другой, потому что только я имел право пользоваться лодкой в любое время и по своему усмотрению. Но весьма возможно, что он вернется домой только вечером, может быть, даже и поздно ночью, – все зависит от того, куда он поехал. Гарри, конечно, прежде всего отправится к моему дяде, узнает, что меня нет дома. После этого меня примутся разыскивать и, конечно, найдут.
Как ни странно, я не столько тревожился за свое положение, сколько за последствия моего поступка. Как буду я смотреть в глаза моему другу Гарри? Как вознаградить его за потерю гички? Денег у меня не было, и я точно знал, что дядя откажется заплатить за меня. А между тем Гарри должен получить компенсацию. Но как? Если бы дядя позволил мне работать у Гарри, я мог бы с ним расквитаться; только бы я мог ему чем-нибудь пригодиться.
И вот я стал высчитывать, сколько стоит гичка; в ту минуту это было главной моей заботой; мне еще не приходило в голову, что моя жизнь в опасности.
Правда, я ждал, что буду страдать от голода и холода и промокну до костей; знал я также, что во время прилива островок совсем покрывается водой и что мне придется провести ночь в воде; но на какой глубине? Может быть, даже по колено?
Я стал искать возможность разузнать что-нибудь на этот счет. Часто я замечал с берега, что каменный риф исчезал полностью, но я всегда думал, как и все в деревне, что море покрывает островок всего на какие-нибудь несколько дюймов.
Сначала я не находил никакой подсказки. Наконец мой взгляд упал на веху; я стал внимательно ее рассматривать сверху донизу и совершенно отчетливо увидел нанесенную белой краской линию, указывающую уровень воды во время полного прилива. Теперь представьте себе мой ужас, когда я понял, что эта линия проходила не ниже как в шести футах от основания столба!
В панике я побежал к вехе, встал совсем близко и поднял глаза вверх. Увы! Первое впечатление не обмануло меня: линия была так высоко над моей головой, что я едва мог достать до нее кончиком пальца.
При этом открытии кровь застыла в моих жилах. Опасность была даже слишком велика. Прежде чем придут ко мне на помощь, будет полный прилив, и я буду смыт и поглощен волнами.
Я был в страшной опасности. Что я говорю – в опасности! Я был обречен на верную смерть. Я был убежден, что помощь не сможет прийти ко мне в тот же день, а через несколько часов начнется прилив, а с ним вместе настанет и мой конец! Если даже предположить, что меня и начнут искать еще до ночи, что практически невозможно, то они все равно опоздают и прибудут на островок, когда от меня и следа не останется.
Страх и отчаяние надолго парализовали мои умственные способности. Я ничего не соображал, только машинально все еще продолжал осматривать горизонт в поисках помощи. Но кругом не было видно ни одного паруса, ни одной человеческой души; море и только море, пенящиеся волны которого уже начали заливать мое последнее убежище.
Но вдруг в моей голове смутно промелькнула надежда на спасение. Случайно подняв глаза, я взглянул на веху, и в ту же минуту подумал, что для меня еще не все потеряно, – я могу спастись, и эта самая веха будет орудием моего спасения.
Вы, конечно, догадываетесь, каким способом я надеялся спастись: я решил взобраться на самую верхушку вехи и переждать там, пока не наступит отлив. Верхняя часть вехи, я это знал, постоянно выдавалась над водой, даже во время полного прилива, и если я заберусь туда, то могу рассчитывать на спасение. Я был ловок и отлично умел лазить по деревьям. Так что мне стоит взобраться и на веху! По всей вероятности, мне придется провести на бочонке тяжелую ночь, но там, по крайней мере, я буду в безопасности, а потом буду весело рассказывать друзьям, как я вышел целым и невредимым из этого приключения.
Надежда оживила меня, а с ней вместе ко мне вернулась и моя всегдашняя отвага. Я подошел к шесту, собираясь залезть на него, но пока еще не для того, чтобы окончательно устроиться на нем на все время прилива; это я успею сделать и тогда, когда вода начнет прибывать. Сначала я хотел только попробовать и убедиться, что мне нетрудно будет не только добраться до бочонка, но и взлезть на него, когда настанет минута опасности. Но оказалось, что это гораздо труднее, чем я полагал, глядя на веху снизу. Шест по меньшей мере футов на шесть от земли был покрыт клейкой массой, которая густым слоем покрывала и весь островок, что делало веху такой же скользкой, как мачты с призами на наших деревенских праздниках.
Несколько раз я сползал вниз и снова принимался подниматься, прежде чем достиг белой линии; дальше уже было гораздо легче, и я скоро добрался до вершины. Но когда я, довольный своим успехом, протянул руку, чтобы ухватиться за бочонок и взобраться на него, возникло новое, совершенно неожиданное препятствие, разрушившее все мои надежды: моя детская рука была слишком коротка и не могла достать до верхнего края бочонка. Оказалось, что я не смогу взобраться на бочонок, но не смогу и удержаться под ним на вехе: за какие-нибудь несколько секунд руки и ноги мои ослабели до такой степени, что я скорее свалился, чем соскользнул вниз, на землю.
Несколько раз я повторял попытку – и все с одним и тем же результатом. Как ни вытягивал я свои руки и ноги, я никак не мог растянуться до такой степени, чтобы достать верхний край бочонка. Каждая такая попытка оканчивалась тем, что я все больше обессилевал и вынужден был быстро спускаться вниз.
Будь у меня с собой нож, я мог бы сделать на столбе зарубки, чтобы иметь хоть какую-то точку опоры для ног, но ножа, конечно же, не оказалось. Оставалось одно из двух: или отказаться от попытки спастись, или ухитриться прогрызть дерево зубами, но об этом, разумеется, нечего было и думать. Я уже пришел было в полное отчаяние от своей беспомощности, как вдруг в моей голове возникла новая блестящая мысль. Почему бы, подумалось мне, не воспользоваться разбросанными по островку камнями и не сложить из них нечто вроде пирамиды высотой до самой ватерлинии – я могу взобраться на нее и переждать там время прилива. Проще этого ничего, кажется, и быть не может! Задача моя была тем легче, что основание вехи и так уже было обложено грудой камней, по всей вероятности для того, чтобы лучше укрепить шест. Оставалось только как можно скорее натаскать камней и обкладывать шест все выше и выше. А наверху можно будет устроить площадку, где я и размещусь, даже с некоторым комфортом.
В восторге от того, что мне наконец-то удалось найти выход из этого ужасного положения, я бросился приводить в исполнение свой план. Островок был весь покрыт валунами, и мне казалось, что достаточно будет нескольких минут, чтобы набрать столько камней, сколько нужно для достижения моей цели. Но только я принялся за работу, как понял, что на строительство пирамиды нужны не минуты, а часы.
Но, несмотря на это, я неустанно работал со всей силой, на которую только был способен. Я был твердо уверен, что мне удастся устроить пирамиду нужной высоты; вопрос заключался только в том, хватит ли у меня на это времени.
Прилив начался уже давно; вода поднималась медленно, но непрерывно; я видел, что она уже лижет утес, самые нижние части которого постепенно исчезали с моих глаз.
Во время работы я несколько раз падал, и мои колени были все в крови от ударов о твердые камни; но мне некогда было обращать внимание на такие пустяки, как я называл теперь свои кровавые ссадины. Моя жизнь была в опасности, а в таких условиях не задумываются над ничтожными ранами, сколько бы их ни пришлось получить.
Раньше, чем вода прилива накрыла островок, я успел натаскать груду камней высотой почти с меня самого, но этого было слишком мало, – до ватерлинии оставалось, как я определил на глаз, еще верных два фута. Нужно было заполнить камнями и это пространство, и я с новой энергией принялся за работу, не давая себе ни минуты отдыха. А между тем работа с каждой минутой становилась все труднее и труднее: все ближайшие ко мне камни я уже успел подобрать, и теперь должен был бегать за строительным материалом довольно далеко. И я бежал, падал, поднимался и снова бежал, разбивая себе руки и ноги. Все это отнимало массу времени. Наконец куча поднялась выше моей головы; но теперь, чтобы положить на нее камень, особенно большой, требовалось уже несколько минут. Не раз случалось, что едва я успевал положить камень и вроде бы хорошо его укрепить, как он срывался и падал вниз, угрожая при этом проломить мне голову или перебить ногу.
Так я трудился не менее двух часов, и мне нужно было еще столько же времени, чтобы мои труды увенчались успехом. Но, к сожалению, прилив наступал. Вода поднялась настолько, что не только весь остров исчез под ней, но и сам я стоял уже в воде.
Несмотря на это, я все-таки продолжал работать. Согнувшись всем телом, наполовину погрузившись в воду, я на ощупь отыскивал большие камни и водружал их на кучу. Брызги воды обливали мое разгоряченное лицо; временами волны побольше разбивались о мои ноги, грозя поглотить меня, но я все продолжал работать.
Наконец вода прибыла настолько, что я уже с трудом мог держаться на ногах. Тогда, наполовину идя вброд, наполовину вплавь, я дотащил последний камень и положил его на вершину пирамиды, а затем взобрался на нее сам и, крепко обхватив столб рукой, устроился на моем последнем убежище. В этой позе с дрожью наблюдал я за ростом уровня прилива.
Разумеется, я вовсе не считал свое убежище, к тому же не достававшее до ватерлинии, надежным и, если хотите знать правду, очень боялся за свое будущее. О, если бы я успел вовремя довести мою груду камней до белой линии и потом укрепить ее как следует, чтобы она могла сопротивляться силе морских волн! Тогда мне, конечно, нечего было бы бояться, и я, пожалуй, даже с удовольствием полюбовался бы картиной прилива.
Хоть я и не сомневался, что сама веха устоит, – я слышал в деревне рассказы, что она за много лет не раз выдерживала даже самые страшные бури, – но сложенная мной груда камней внушала мне самые серьезные опасения. Мне удалось довести ее только до пяти футов, и, таким образом, до ватерлинии оставался еще целый фут, – значит, мои ноги в течение нескольких часов на целый фут будут в воде. Ну а если ветер усилится, если налетит шквал, что тогда будет со мной?
С берега мне не раз приходилось видеть, как во время шторма волны перекатывались через сигнальный бочонок. Стоит только подняться буре, и я погибну, – спастись не будет никакой возможности. Устраивая эту пирамиду, я клал камни наспех, как попало, не имея ни времени, ни возможности уложить их правильными рядами; еще становясь на них, я уже чувствовал, что они лежат далеко не так крепко, как следует. Что будет со мной, если эта груда камней разрушится под напором морских волн, особенно во время бури? Развалятся камни, я упаду, а там одно из двух – или утону, или камни раздавят меня.