Морями теплыми омытая

Паттимура

Сохранился один портрет Паттимуры — поясной.

Перед вами человек с короткими гладкими волосами, умным взглядом. В правой руке у него обнаженный меч.

Давно это было.

Нет такой слоновой кости, которая никогда не треснет.

Нет таких колонизаторов, которых нельзя разгромить.

Сейчас это легко говорить, потому что сотрясается и рушится здание колониализма. А Паттимура говорил об этом очень давно.

Наверно, вам не посчастливилось побывать на Молукках? Какое здесь море! Вода так чиста и прозрачна, что сверху отчетливо видно его дно.

А растительность!

Рвется вверх бамбук. Тяжело висят на бананах связки плодов, ожидая, пока человек сорвет их.

Стоят грандиозные пальмы. Лишь изредка, когда теплый ветер принесет запах синего моря, пальмы встряхивают своими вершинами. Так милая и скромная красавица встряхивает головой, поправляя волосы: при этом она даже не подозревает, сколько прелести в этом ее движении.

Но вот вдруг приходит сюда чужестранец.

И своя земля становится не своей.

И перец нельзя растить и собирать. Чужое и новое слово «монополия» словно вытаптывает посевы и прокладывает дорогу в тюрьму для непокорных. И хозяином в доме индонезийца стала бедность, и стол ему стал ненужен, как ненужен он нищему, не знающему, чем он будет сыт завтра.

Нет такой слоновой кости, которая никогда не треснет.

Томас Матаулессия, или капитан Паттимура, поднял против колонизаторов восстание. С боем захватил он крепость в Саларуа с названием Дюрстееде, которое не признавали и ненавидели индонезийцы.

Колонизаторы возмущены. Как это случилось? Как это могло произойти? Разгромить непокорных, поймать и казнить зачинщиков, и прежде всего Паттимуру, — так распорядились они.

И вот уже двинулись новые военные части, пошли новые парусники к берегам далеких Молукк.

В мае 1817 года войска колонизаторов встретились с повстанцами. Паттимура разгромил противника, потерявшего только убитыми до пятисот человек.

А тем временем с одного острова на другой, словно на крыльях, неслась слава о народном герое. Под его знамена стекались новые отряды храбрецов. На Молукках Паттимура был признан лидером революции и командующим народной армией.

Был еще один центр борьбы — остров Нусалаут.

Здесь во главе движения выступил раджа Абубу. Народная легенда донесла рассказ о том, что Абубу в его сражениях постоянно сопровождала дочь Кристина.

Трудно было Абубу вести борьбу против колонизаторов. Несмотря на героизм, повстанцы были разгромлены. Голландцам удалось захватить крепость Бевервейк. Раджа Абубу был схвачен. Его казнили на глазах у Кристины.

Вместе с другими пленниками Кристина была отправлена на корабле на остров Яву для работы на плантациях. Теперь Кристина жила в неволе, вдали от родины. Ранним утром, когда небо еще розовеет, выходила она на работу и возвращалась поздно вечером, в потемках на ощупь отыскивала глиняную кружку. Сколько так можно выдержать? Девушка погибала. Но ни разу с момента казни отца и до последней минуты она не застонала даже во сне.

Когда Кристина умерла, тело ее друзья бросили в море. Люди хотели свободы для ее духа.

Несмотря на тяжелые порой удары, силы повстанцев росли. Огонь восстания готов был перекинуться через моря на другие острова. Что было делать? Напуганные колонизаторы принимают меры. Они предложили вести переговоры. Для чего? Конечно, не для мира. Нужно было обмануть повстанцев, выиграть время и накопить силы.

Против восставших выступил адмирал Бюласкес. Под его командованием были самые сильные по тем временам военные корабли, которые были в распоряжении голландцев. Кровопролитные бои разгорелись в Сапаруа, Порто, Хариа, Оув-Улат.

Но герой Паттимура сложил голову не на поле брани.

Колонизаторы искали змею среди жителей островов. Но змея не любит хижину из циновок и дневной свет: змею нашли во дворце. Для раджи кошелек с золотом был дороже, чем родная земля. Раджа обманом завлек Паттимуру в свой дом и выдал его.

Когда Паттимура был схвачен, его отвезли на остров Амбон. Этот остров весь сверкает в зелени, окружен голубым чистым и спокойным морем. Амбон стал могилой Паттимуры.

В последний час голландцы решили убедить героя и трех его братьев по крови прекратить борьбу.

— Если вы признаете вашу вину и согласитесь с властью Голландии, мы вам даруем жизнь, — предлагали колонизаторы.

Паттимура, Латумахина, Ребое и Саид Принтах предпочли смерть. Родная земля им дороже, чем жизнь.

— Продолжайте борьбу!

— Мускатный орех и гвоздика должны произрастать!

— Народ должен быть свободным!

Так передают в легендах последние слова Паттимуры. Так нам рассказывали об этом на Амбоне, где всегда сияет солнце и синеет безмятежное море.

Прошло много лет. Родина Паттимуры, за счастье которой он сложил свою голову, стала свободной. И если когда-то Паттимура и его храбрецы могли бить колонизаторов, то где сказано, что теперь индонезийцы не могут бить колонизаторов еще сильней?

16 мая в Джакарте в клубе собралось множество индонезийцев, чтобы почтить память сына своего народа.

Благодатные Молукки прислали на этот вечер свои богатства.

Вот бесчисленные в своем многообразии раковины.

Вот кораллы — они словно сказочные яркие кружева.

Вот райская птица с ее дивным оперением.

Вот целый уголок из растений.

Давно нет Паттимуры в живых. Но сегодня в новой Индонезии народ помнит о нем.

И создается такое впечатление, что Паттимура и его боевые друзья находятся здесь же, в этом зале, и вместе со всеми, радуясь и улыбаясь, празднуют великий День свободы.

Дипонегоро

Образ его воссоздал художник Басуки Абдулах. Мы видели это изображение и во дворце президента, и в хижине простого крестьянина на острове Калимантан.

На картине изображен всадник в белой одежде с горящими глазами, устремленный вперед. Черный конь под ним вздыбился. Всадник звал народ за собой.

Это было в 1825–1830 годах на острове Ява. Здесь вспыхнуло восстание против колонизаторов. Руководил восстанием сын султана Джокьякарты принц Дипонегоро. Он был молод и силен; ему не было еще двадцати лет.

Крестьяне искренне верили, что он может бесследно ускользать от врагов.

— Если это не так, — рассуждали в индонезийских деревнях, — то почему же нашего Дипонегоро никто и нигде не может поймать? Ведь он воюет уже пять лет.

Да, крестьянам было над чем задуматься.

День шел за днем, а Дипонегоро со своими неуловимыми отрядами летал по Яве. Голландцы считали свои потери многими сотнями солдат, а конца восстаниям не было видно.

Тогда они стали захватывать землю индонезийцев шаг за шагом. В захваченных районах колонизаторы создавали форты. Эти форты были нужны для новых операций против повстанцев. Здесь отсиживались голландцы в моменты нападений: это были и базы, откуда начинались операции, чтобы отрезать дорогу, окружить восставших.

Словом, на Яве шла настоящая война.

…От Джокьякарты, одного из крупнейших городов Индонезии и прежней ее столицы, до Магеланга — города, с именем которого связана большая страница истории народа, — примерно 50 километров.

Дорога очень красива. Всюду зелень, деревья. В долинах — рисовые поля. В отдалении тянутся горы и холмы. Они то прячутся за деревьями, то вдруг появляются снова, освещаемые мягким, уходящим солнцем.

В этот вечерний час дорога очень оживлена.

В огромных широкополых шляпах идут закончившие работу крестьяне. Вот пожилой крестьянин, вооруженный длинным бамбуком, гонит с поля уток.

Подростки со стадами возвращаются домой.

В речке ребятишки купают буйволов, испытывая от этого огромное удовольствие.

Прежде чем попасть из Джокьякарты в Магеланг, необходимо проехать мимо Боробудура — памятника древней культуры и архитектуры Индонезии. Интересная подробность — все это огромное многоэтажное здание сложено из каменных плит без какого-либо раствора.

Когда мы поднимемся на одну из самых высоких террас храма Боробудура, то перед нами будет отчетливо видна небольшая правильной формы гора. Название горы — Тидар. Вершина ее напоминает шляпку гвоздя.

— Гора Тидар, — говорят крестьяне, — это гвоздь, которым прибили Яву. Иначе остров уплыл бы в океан.

Вернемся, однако, к цели нашего путешествия.

Мы уже в Магеланге. Свернем с основной магистрали, сделаем еще один поворот — и перед нами дом, который связан с именем Дипонегоро. Дом имеет большую и удобную террасу, с которой открывается замечательный вид.

Войдем в дом. Одна часть его сохраняется в неприкосновенности в том виде, как это было, по народным преданиям, при Дипонегоро. В центре комнаты — небольшой стол. Вокруг него — четыре кресла. Одно из них накрыто старым полуистлевшим чехлом. По преданию, на этом кресле сидел Дипонегоро. На стене, напротив террасы, — портрет героя. Здесь же маленький стол, на котором стоит несколько чашек. Одна из них принадлежала Дипонегоро.

Недалеко от входа — шкаф для платья. Здесь висит светло-серого цвета плащ героя.

Друзья индонезийцы рассказали нам историю трагической гибели Дипонегоро.

Голландцы знали, какой любовью и популярностью пользуется бесстрашный Дипонегоро среди крестьян. В открытых боях он был непобедим, в темные ночи оставался неуловим. А когда старосты объявили в деревнях, сколько можно получить за голову принца, крестьяне или уходили молча, или смеялись.

Колонизаторы пошли на предательский шаг. Они пригласили Дипонегоро в тот самый дом, который здесь описан, якобы для переговоров.

В солнечный день, когда в природе все сверкало, Дипонегоро пришел в дом с группой самых верных и самых близких его соратников. И едва переступили они порог, как стало ясно: Дипонегоро попал в ловушку. Его верные друзья обнажили оружие. Они выхватили индонезийские кинжалы и готовы были телом защищать своего любимого вождя.

— Если ты погибнешь, кто поведет нас на борьбу? — говорили соратники.

— Не надо, — сказал Дипонегоро, — вы видите, что силы неравны. Они хотят вас отпустить, уходите и продолжайте борьбу. Это будет полезней, чем ваша гибель.

Вдали от родной Джокьякарты, в тюрьме на острове Сулавеси, погиб Дипонегоро.

Но его портрет вы увидите и во дворце президента, и в доме простого крестьянина.

Выдумка и быль

В одном из районов Джакарты, недалеко от большой магистрали, находится кладбище Героев. Ровные ряды могил под серыми плитами. Спокойные, словно застывшие в вечном молчании, деревья. Кровавой дорогой шел народ ко дню своего освобождения. И каждый год в День свободы Индонезия вспоминает тех, кто умер для того, чтобы жил народ.

Хищник выпустил свою жертву из когтей не потому, что в него, как это бывает в сказках, вдохнули душу ягненка. Дело было в другом. Плантации так полыхали, недовольных было так много, что приходилось придумывать спектакль-сказку. Разыграть ее решили на голландской сцене.

Его Величество Лицемерие вышло на сцену. Была объявлена церемония «передачи» суверенитета Индонезии Кровопийцы надели одежды ангелов, сшитые лучшими портными Европы. Палачи натянули нейлоновые перчатки. Дамы украсили свои костюмы самыми знаменитыми голландскими тюльпанами.

Была дана команда священнослужителям — восславить торжество разума и справедливости и постараться вовсю…

И вот в одни прекрасный день звон колоколов и бой курантов в городе Амстердаме возвестили о том, что восемьдесят миллионов индонезийцев могут чувствовать себя хозяевами в своем доме.

Но в этот момент, как всегда бывает в таких случаях в сказках, неблагодарные индонезийцы взяли оружие в руки и сказали, что надо до конца бороться за свободу родины, и прибавили лишенные всякой лирики слова о том, что надо окончательно разгромить империализм и колониализм. «И высокая гора рухнет, если ее подкапывать каждый день», — вспоминали при этом индонезийцы свою пословицу.

Но колонизаторы не могли «бросить» бедную Индонезию на произвол судьбы. Они еще долго не покидали эту страну — до тех пор, пока неблагодарные индонезийцы сами не вытолкали бывших господ в шею.

Священнослужители обиделись и перестали бить в колокола. Они и теперь еще считают, что никто не погиб за Индонезию, а могилы борцов за свободу выдумали неблагодарные индонезийцы.

В горах

Наступила вечерняя пора, когда горы уже темнеют, птицы отдыхают и крестьяне уходят с полей.

Мы шли по дороге, заросшей сухой колючей травой и засыпанной в колеях серыми острыми камнями. Миновали деревенскую лавчонку, где можно купить и соленую рыбу, и разноцветные конфеты, и развесной чай, и дешевую обувь, и плетеные сумки. Хозяин, старик индонезиец, сидел около своего заведения и молча смотрел на птиц, томящихся в высоких клетках.

Миновали трубопровод, по которому с гор вниз шла вода, и здесь встретили крестьянина. Он был молод. Синие парусиновые штаны на нем были изодраны и перепачканы глиной. На мотыге, которую он держал на плече, засохли комочки краснозема.

— Возвращаюсь домой с поля, — сказал он, отвечая на вопрос, — ходил обрабатывать бананы.

— А этот участок, — показали мы на клочок земли, где зеленели всходы лука, — тоже твой?

Крестьянин ответил утвердительно.

— Да ты, друг, богач! — в шутку сказал кто-то.

— Какой я богач? Разве богачи ходят в таких штанах? — не поняв шутки, возразил крестьянин и показал на свой перепачканный, изодранный костюм.

— У меня шестеро детей, а работаю я один. Много там не заработаешь, — показал он на стоявшую вверху маленькую чайную фабрику, из ворот которой вереницей шли окончившие работу женщины. — На два килограмма риса и то не хватит.

Подошел второй крестьянин — беззубый, в трусах и старой, очевидно, кем-то подаренной пижаме.

Снова поздоровались. Стало уже почти темно. Отчетливо можно было видеть большое зарево костров на соседней горе. В сторону этой горы прошла большая группа крестьян — старых и молодых, вооруженных палками. У некоторых на поясах болтались крисы.

— Куда они идут? — поинтересовался наш спутник индонезиец.

— В горы, помогать солдатам, — ответил крестьянин в пижаме.

Он охотно рассказал, что в горах окружили банду мятежников. Костры зажгли солдаты, чтобы мятежники не могли уйти.

— Бандитам сказали, — пояснил крестьянин, — чтобы они шли вниз, иначе мы их всех перебьем.

— Откуда ты это знаешь? — спросили у словоохотливого крестьянина.

— Я был на почте, — простодушно и в то же время хвастаясь своей осведомленностью ответил он, — и слушал, как командир говорил об этом со своим начальником по телефону.

— Что же теперь будет? — тревожно спросил крестьянин в изодранных штанах, очевидно, беспокоясь за судьбу семьи.

— Они спустятся с гор и сдадутся, — уверенно сказал крестьянин в пижаме, — им нечего есть, а голод страшнее, чем солдаты.

Необходимо сказать, что на территории Индонезии долгое время орудовали, подстрекаемые колонизаторами, банды мятежников. Эти банды нарушали мирный труд индонезийского народа и отнимали много сил для борьбы с ними. В последнее время мятежники разгромлены.

Стало свежо. Наступила полная темнота, и огонь костров вспыхнул еще ярче.

Крестьяне мирно курили и продолжали разговор.

Они знали, что у бандитов нет патронов и другого снаряжения. В деревнях ведь ни патроны, ни порох не изготовляются: «откуда-то» все это надо привозить.

Очевидно, рассуждали они, «откуда-то» лодки перестали ходить по морю. Да и самолетов давно не слышно с тех пор, как подбили американца.

— Какого американца? — полюбопытствовали мы, и опять тот же крестьянин в пижаме ответил:

— Если вы будете на Амбоне, спросите полковника, он все вам расскажет.

На следующее утро мы прилетели на Амбон. А встретиться с Питерсом, командующим войсками округа, уже не составляло труда. Питерс был, как многие индонезийцы, невысок ростом, но широк и коренаст. Все на нем было пригнано, все сидело ловко и складно, начиная с пилотки и кончая гимнастеркой защитного цвета, отутюженной до блеска.

Американец, о котором мы услышали от крестьянина, был летчик по фамилии Поуп. Мятежники нанимали его и платили за каждый вылет.

Поупу это нравилось. Он вылетал расстреливать крестьян, собиравшихся на базаре. Однажды он расправился с крестьянами, выходившими после молитвы из мечети. Люди эти были беззащитные. Поупу они ничего не могли сделать. А он получал за каждый вылет, накапливая деньги либо на покупку дома, либо для того, чтобы открыть бар. Очевидно, это обошлось бы ему в несколько сот убитых индонезийцев.

Крестьяне проклинали Поупа, грозя и негодуя, какая же мать могла родить такого изверга и подлеца!

Конец истории наступил быстро. Поуп отважился напасть на индонезийский корабль, и в этот момент его самолет был подбит огнем зениток. Питерс показал нам островок, на который выбросился в тот момент американец. Островок сверху казался крошечным, он сплошь зарос пальмами. На них-то и опустился Поуп; здесь его поймали и потом судили.

Через два дня мы возвращались обратно. Около чайной фабрики навстречу нашей машине по обочинам дороги шли, вытянувшись длинной лентой, сдавшиеся мятежники — потные, осунувшиеся, с угрюмыми лицами. Их окружали солдаты-автоматчики и окрестные крестьяне.

А за фабрикой совсем неожиданно встретили мы своего знакомца — беззубого индонезийца в старой пижаме. Заметив нас, он прекратил работу и отложил в сторону нож, которым резал траву.

— Сдались! — весело воскликнул он, кивнув головой в сторону шедших по дороге людей.

— Как высоко ни бросить камень, он все-таки упадет на землю. Так и наши помещики. Как они ни брыкаются, но придется им с землей проститься. А если не дать крестьянину землю, какая же это революция?

Мы распрощались с крестьянином в пижаме, и машина тронулась по знойной дороге, на которой местами от жары потемнел и расплавился асфальт.