Двое монахов ковырялись в моторке неподалеку от берега.
Дело монахов было нехитрое. Они должны были вынуть и вновь поставить две ивовые плетеные верши. Но одна из вершей за что-то зацепилась, надо было поддеть ее багром —багор тоже куда-то запропал. Дело как-то само по себе стопорилось, рассыпалось, заменялось созерцаньем реки, плывущей по ней жизни.
Одного из монахов звали отец Симфориан. Другой, мальчик-монах, был послушником. Имя ему было Виталий, и одеяние свое он носил покамест несмело, неловко. Одеты монахи были тепло: поверх ряс — ватные кацавейки, на ногах — высокие кирзовые сапоги, в сапогах ноги грели байковые обмотки. Волжские острые дуновенья наполняли и послушника, и монаха каким-то сладко взрывающимся, бело-пламенным восторгом. Они никуда не торопились и готовы были тянуть плетеные верши, искать багор. Чинить, если надо, мотор — хоть до полуденной молитвы. Обретались монахи близ новозаложенного Чудова монастыря. Было их пока только пятеро. Всю хозработу они делали сами, сильно уставали, но свежая волжская рыба и принимаемое в чуть больших, чем это полагается, количествах церковное вино веселили тела их, ярили дух.