Московская мозаика

ОШИБКА КАНЦЛЕРА

Колонны. Упругие дуги окон. Взлет малиново-брусничных стен в тесноте протолкнувшегося за домишками, заборами переулка. Лепная путаница толстощеких амуров, топорщенных крыльев, провисших гирляндами роз. Полусмытая дождями таблица: «Памятник… охраняется…» Просто церковь.

Просто… когда бы кругом не Замоскворечье. Совсем рядом, во вчерашнем дне, крутые лбы булыжника, жирный блеск засиженных лавочек у ворот, осунувшиеся под землю ступеньки крылец, сизая герань в мутных оконницах, устоявшийся дух плесени и намытых полов. Островский, его герои, жизнь городского посада. Откуда же он мог тогда, в те далекие годы, появиться здесь - улыбчивый праздник рококо, не слишком привившегося в России от своего французского корня стиля, - церковь Климента на Пятницкой улице Москвы?

Простейшее объяснение - «всяко бывает». Но если рядом проходит детство и год от года упрямей мечта: а может, все-таки неспроста, может, за этим необычное - происшествие, приключение, тайна?

Люди возвращаются на улицы своего детства, реже - к его загадкам. Годы помимо нашей воли разгадывают эти тайны. Но если такого не случилось и к тому же ты стал историком, почему не подчиниться испытанному временем любопытству?

Правда, как раз историку это сделать труднее всего. Непрофессионалу достаточно заглянуть в первый подвернувшийся справочник - ответ найден. Профессионал знает, что таких справочников много и они могут опровергать друг друга, что сколько авторов, столько может быть точек зрения и что великое множество мнений утверждено годами их существования, безо всяких иных, фактических обоснований. И тогда «хочу знать» означает только одно - «хочу искать».

О «Клименте» приходилось слышать еще на студенческой скамье - уважительно и неопределенно. Годы постройки: 1758 - 1770. Зодчий неизвестен. Обстоятельства сооружения также. Из многих предположений наиболее вероятное: проект знаменитого Растрелли, осуществленный московским архитектором Алексеем Евлашевым, или проект самого Евлашева под сильным влиянием Растрелли. И другое - не известна ни одна достоверная постройка Евлашева. Чем плохое начало для поиска!

В исторической науке Москва имеет свои особенности. Как ни один русский город, она богата путеводителями. Они начали выходить еще двести лет назад, привлекали к себе пристальное внимание исследователей, особенно в части церквей - прославленных московских «сорока сороков».

Ближайшее по времени к строительству церкви Климента - «Описание императорского столичного города Москвы, собранное В. Г. Рубаном в 1775 году». «Климент» упомянут, факт недавнего его сооружения - нет. Тремя годами позже в «Росписи московских церквей» «Клименту» отведено первое место в Замоскворечье, и опять ни слова о стройке. «Древняя Российская Вивлиофика», изданная в 1789 году известным просветителем Новиковым. Почти о всех памятниках есть исторические детали, обойден ими едва ли не один «Климент».

Первая подробность появилась в «Путеводителе к древностям и достопримечательностям московским» Льва Максимовича (1792 год): «Построена купцом Иваном Комленихиным в 1720 году». Но можно ли доверять этим утверждениям, если стилистически в петровские годы «Климент» не мог быть построен? Не сооружен он в это время еще и потому, что до 1728 года продолжал действовать указ о запрещении в Москве всякого каменного строительства.

Тем не менее «Историческое известие» 1796 года и за ним авторы XIX века настаивают на этой подробности, уточняя только, что когда «Климент» пришел в ветхость, то был «перестроен иждивением коллежского асессора Космы Матвеева».

Понадобилось еще восемьдесят лет, чтобы историк Москвы Иван Снегирев смог к этим скудным данным добавить, что место, где стоит «Климент», вошло в военную летопись России. Здесь находился остро-жец - «крепостца на Ордынцах» и в 1613 году произошло первое сражение народного ополчения князя Пожарского с польским войском. Зато у Снегирева ни слова о купце Комленихине, ни вообще о строительстве 1720 года.

Впрочем, такие расхождения обычны. Легенды в исторической литературе рождались с фантастической быстротой, и как же бывает теперь трудно установить затертую временем грань между фактом и наростом домысла, путаницы, простой недобросовестности! И при всем том эта история ничего не может сказать в ответ на единственный интересующий меня вопрос, кто и почему создал именно этого стоящего сегодня на московской улице «Климента».

Что ж, попробуем иначе. Пусть Растрелли, пусть его ученик Евлашев. Но ведь их имена означали деньги, огромные деньги, которые надо было уплатить и за проект, и за его осуществление. Растрелли в те годы придворный архитектор, он на вершине славы. Построены дворцы в Петергофе и Царском Селе, закончен знаменитый Смольный и начат Зимний. Правда, где-то совсем рядом - и зодчий это знает - спад интереса к его решениям. Меняются вкусы. Великолепие растреллиевских построек начинает приедаться. Архитектор нервничает, предлагает все новые проекты, вступает в конфликты с двором и, наконец, в 1762 году оставляет Россию, чтобы больше не возвращаться. Ему ли, отстаивавшему свое придворное единовластие, пытавшемуся любыми средствами удержать ускользающую моду, размениваться на частный заказ в далекой провинциальной Москве!

Другое дело Евлашев. Он постоянно связан с Москвой, но и Евлашев недосягаем для простых заказчиков. С 1745 года ему одному подчинены все московские и подмосковные дворцовые постройки: в Коломенском, Измайлове, Преображенском, Люберцах,

Перове, Большой Кремлевский дворец, Новоиерусалимский монастырь. Работы было невпроворот. И опять это придворное ведомство, высокий чин - «архитектурии подполковник», всего одной ступенью ниже Растрелли.

Чтобы любого из этих зодчих привлечь к проекту, нужны были и средства, и особые обстоятельства, которые могли побудить их заняться рядовой приходской церковью Замоскворечья. «Иждивение коллежского асессора Космы Матвеева», о котором говорят справочники, - его как раз проверить несложно. Велись в Москве подробнейшие списки домовладельцев, оценивались строения, снимались планы дворов - два века назад бюрократическая машина уже работала безотказно.

Значится за коллежским асессором всего один небольшой дом «на монастыре» - земле, принадлежавшей собственно Климентовской церкви. Был Косма Матвеев владельцем строения, но не участка, что значительно снижало и без того малую стоимость «двора». Тот же дом числился за ним и до предполагаемого строительства «Климента», и много позже. Впрочем, имя мелкого чиновника могло быть связано с «Климентом» лишь потому, что он являлся доверенным лицом сообща строившего прихода - неточность почти невероятная и вре же допустимая. Но мещанин, корректор, стряпчий, снова мещанин, несколько небогатых купцов - без собственных лавок, канцелярист, «нижней расправы секретарь» да сам Матвеев - вот и весь приход. Самый малолюдный в густо заселенном Замоскворечье - 18 дворов, «96 мужеска пола душ, 103 женского», самый бедный, судя по налогу, который платился в московскую епархию. Нет, искать потаенных кладов здесь не приходилось, скорее, связей - с кем-то или с чем-то.

История «Климента»… Если восстановить ее страницы! Это время, силы и никаких определенных надежд. Но как же часто недостаток выдержки исследователя наказывается молчанием документов. Просто корни уходят гораздо глубже в историю, настолько глубоко, что на первый взгляд даже самый слабый их росток не доходит до нужных лет.

Первый план Москвы - «Годунов чертеж». Считается составленным до 1605 года. Был издан в Амстердаме в 1619 году в атласе Герарда Меркатора, автора известной картографической проекции. Расположение одной из церквей на Пятницкой улице точно совпадает с местоположением «Климента».

В налоговых ведомостях - «Ружных книгах» - упоминания о «Клименте» появляются с 1625 года. А в 1662 году отмечено окончание строительства «у Климента» церкви Знамения на средства думного дьяка Александра Дурова.

Вторая церковь? Документы не оставляли в этом отношении никаких сомнений. Правда, ни штата служителей при ней, ни даже налога на нее утверждено не было. Очередной план Москвы - «Петров чертеж», изданный в Амстердаме в 1663 году, указывал на старом месте по-прежнему одну церковь. Зато в документах начиналась неразбериха - раз упоминался «Климент», раз Знамение. По-видимому, стояли они очень тесно, обслуживались одним причтом и платился за них общий налог. Почему так могло произойти, рассказывала надпись на одной из сохранившихся в Климентовской церкви икон.

Состоял на службе при царе Михаиле Федоровиче думной дьяк Александр Дуров. Был он оклеветан и в 1636 году осужден на смертную казнь. Накануне казни «видение» от взятых с собой в тюрьму икон, в том числе Знамения, сообщило ему, что он останется жив. То же «видение» в ту же ночь заставило царя пересмотреть дело и оправдать дьяка. В память о своем спасении Дуров «устрой на том месте, иде же бысть его дом, церковь каменну, украсив ю всяким благолепием, в честь… Знамения».

Подобных легенд, связанных с построением отдельных церквей, история русской архитектуры знает множество. Неважно, что побудило Дурова заняться строительством, главное - предание подтверждало и объясняло возникновение второй церкви рядом с первой, позволяло начать ориентироваться в путанице названий.

Хорошо знакомая многим из москвичей церковь Климента в Замоскворечье - одна из лучших построек архитектора П. Трезини, крестника Петра, как утверждают многие из его современников. Какой же увлекательной загадкой оказалась затянувшаяся с 1742 до 1774 года история ее строительства!

Дела Патриаршего казенного приказа, Московской духовной консистории, Московской синодальной конторы - всех видов администрации, занимавшейся московскими церквями. Упоминания о «Клименте» - Знамении встречаются, о строительстве нынешнего здания материалов, по существу, нет. Еще одна надежда - архив самой церкви. Но от него в Государственный архив Московской области перешли только регистрационные книги рождений, браков, смертей, остальное исчезло. Возможно, было ликвидировано за ненадобностью.

Тупик? Почти. Если не удастся найти… живых свидетелей. В розысках по XVIII веку так бывает редко, если не сказать никогда. Но мне здесь нужен был человек, который бы собственными глазами видел климентовский архив, переглядел его и хоть что-то запомнил. Речь шла не о фактах - о подсказке, в какую сторону направить поиск.

А где найти такого свидетеля? Среди историков? Но неизвестна ни одна научная публикация, связанная с «Климентом». Скорее, среди тех, кто по роду службы имел когда-то доступ к архиву. Но «Климент» давным-давно перестал быть действующей церковью. Прошли годы с тех пор, как в нем стали храниться издания фондового хранения Ленинской библиотеки, так называемые седьмые экземпляры. Люди могли умереть, изменить профессию, уехать из Москвы. Все зависело от простой случайности.

После десятков встреч, разговоров, недоуменных пожиманий плечами, сочувственных вздохов один из собеседников замечает: «Вряд ли Галунов копался в своем архиве». - «Галунов?» - «Последний настоятель «Климента».

Оказывается, свидетель не только существовал, недавно вернулся в Москву, он к тому же и поселился… в колокольне «Климента». Прошло всего несколько лет после Великой Отечественной войны, и два пролета колокольни, забранные тесом с прорезанными в нем окошками - подзоры занавесок, серая вата между рамами, сизая герань - смотрелись каким-то старым замоскворецким особняком.

По счастью, мой случайный собеседник ошибался: последний настоятель интересовался архивом. Больше того, он знал, что там находилась обстоятельная - «Знаете ли, настоящая повесть!» - рукописная история «Климента». Нет, о подробностях спрашивать было бессмысленно. Каждая из них теперь, после исчезновения рукописи, превращалась в легенду. Зато одно указание было действительно ценным. Галунов припоминал, что рукопись публиковалась в московской газете середины прошлого столетия - номер лежал в архиве. Кажется, «Московские ведомости».

Примерное название, примерное время. Но если в свободные минуты страница за страницей перебрасывать порыжевшие листы, можно дойти и до декабрьского номера за 1862 год, где идет разговор о «Клименте». Правда, справка бывшего настоятеля не отличалась точностью. Передо мной лежала не публикация рукописи климентовского архива, а любопытнейшая находка тех лет. В городе Верхнеуральске Оренбургской губернии был обнаружен рукописный сборник XVIII века - одна из обычных для тех лет самодельных книг. Были в нем сведения о лекарствах, травах, минералах, планетах, стихи, анекдоты и в заключение «Сказание о церкви Преображения между Пятницкою и Ордынкою, паки рекомой Климентовской».

Начиналось «Сказание» с того, что в последние годы царствования Анны Иоанновны в приходе «Климента» находились «боярские палаты» Алексея Петровича Бестужева-Рюмина. Бестужев Москвы не жаловал, приход богатством не отличался, и «Климент» быстро ветшал. Его тогдашний настоятель, семидесятилетний старик, состоявший при «Клименте» несколько десятков лет, и управляющий «боярина» решили написать Бестужеву с просьбой о помощи, а чтобы подсластить пилюлю, и о лекарствах, составлением которых тот увлекался. Лекарства пришли, деньги нет.

Вскоре дворцовый переворот привел на престол Елизавету Петровну. Чтобы отметить такую перемену в своей судьбе, Елизавета распорядилась в Петербурге, в слободах Преображенского полка, который первым присягнул ей на верность, соорудить церковь Преображения с приделом - вторым алтарем «Климента». Переворот пришелся на день, когда отмечается память этого святого.

Участвовавший в перевороте Бестужев поспешил последовать примеру императрицы. Существование московского «Климента» оказалось как нельзя более кстати. Бестужев заказал придворному архитектору проект, выделил на строительство 70 тысяч рублей - Преображенский собор обошелся царице в 50 тысяч - и специального чиновника, которому поручалось следить за работами. Церковь должна была быть по примеру елизаветинской во имя Преображения с приделом «Климента». К лету 1742 года старый храм разобрали и состоялась торжественная закладка нового. Пятью годами позже «Климент» в основном был закончен.

В конце рукописного сборника стояла дата: «12 августа 1754 года». Итак, новая версия, тем более важная, что касалась она вопроса об архитекторе и времени строительства.

Все здесь представлялось убедительным. Подробные имена, обстоятельства, суммы, сроки. Никаких «видений», чудотворных икон - простой расчет опытного дипломата и царедворца. И тем не менее… Одинаково примечательны и обстоятельства сооружения «Климента», и связанные с ним лица. Почему же вместо того, чтобы стать достоянием всех справочников, история церкви сохранилась только в рукописи? В изложении «Сказания» она смотрелась, скорее, как запись определенного семейного события, не получившего широкой огласки.

Свидетельство современников - какая же это шаткая, обманчивая почва! Да, человек видел, да, человек знал. Но прошло время. Потускнела память. Собственные воспоминания стали переплетаться с услышанным или прочтенным, чужие впечатления восприниматься как личные, а желание подчеркнуть свою роль - скольким оно не давало покоя! - толкало на корректуру, пусть чуть приметную и все же подчас до неузнаваемости меняющую смысл события. Поэтому, имея на руках воспоминания и свидетельства современников, с удвоенным упорством ищешь фактов, подтвержденных документами.

Двор Бестужева в приходе «Климента» действительно существовал. Домоправитель - его разыскать трудно: личный архив Бестужева не сохранился. Священник - документы подтверждали, что около сорока лет при «Клименте» состоял один и тот же Семен Васильев. Правда, к моменту прихода к власти Елизаветы ему не было семидесяти, а только около шестидесяти лет, но подобная неточность допустима. Гораздо существеннее, что в год составления сборника он все еще был на службе при церкви. Не тот ли это свидетель, с чьих слов изложено «Сказание»?

Письмо Бестужеву - да, оно было необходимо. Находясь на дипломатической службе, Бестужев до 1740 года вообще жил за пределами России. Увлечение лекарствами - подробность очень индивидуальная. Оказывается, Бестужев не просто его разделял. Справочники говорят, что до наших дней в медицинской практике сохранились бестужевские капли (tin-ctura tonico nervina Bestuscheffi) - спиртоэфирный раствор полуторахлористого железа. С этими каплями связана одна нашумевшая история.

Помогавший Бестужеву при опытах химик, пользуясь занятостью дипломата, продал рецепт французу Ламотту, который не замедлил ввести лекарство во Франции под своим именем. Чтобы восстановить права действительного автора, Екатерина II уже после смерти Бестужева, в 1780 году, распорядилась опубликовать рецепт популярных капель вместе с именем их составителя в «Санкт-Петербургском вестнике».

Автор «Сказания» явно заслуживал доверия. Но почему же имя Бестужева в связи с «Климентом» исчезло из документов? Не в хитросплетениях ли судьбы дипломата следовало искать разгадку и этого обстоятельства, и остальных подробностей строительства?

Жизнь великого канцлера… Какой сложной, опутанной бесконечными страстями она представлялась! Честолюбивый, властный, но, правильнее, игрок, для которого процесс игры означал не меньше, чем ее конечные результаты. Не слишком удачливый. Срывы были достаточно частыми, а в игре, где ставкой всегда оставалась свобода, состояние, жизнь, они вели к слишком серьезным исходам. Бестужев больше, чем кто бы то ни было другой, испытал это на себе.

Последние годы XVII столетия. Москва, Астрахань, Вена, Берлин - детство Бестужева рядом с отцом, государственным деятелем и дипломатом. Блестящее образование, раннее знакомство со всеми тонкостями дипломатической службы, поддержка Петра I - все обещало редкую карьеру.

В девятнадцать лет - служба у Анны Иоанновны, тогда еще вдовствующей герцогини Курляндской. Но это только начало. Почти сразу Бестужеву разрешено перейти на службу к курфюрсту Ганноверскому, будущему английскому королю Георгу I. Вступив на английский престол, Георг назначает молодого дипломата своим представителем в Петербурге. Обострение отношений между Россией и Англией - и Бестужев возвращен к герцогине Курляндской, чтобы вырваться от нее и на этот раз - теперь послом-резидентом в Данию, но ведь жить и пользоваться влиянием хотелось в Петербурге, а для этого нужен был бы другой царь. Вместе с отцом, братом и сестрой Бестужев начинает поддерживать детей царевича Алексея как возможных наследников престола. Это значило, что выступал Бестужев против Екатерины I и ее дочерей, в том числе будущей императрицы Елизаветы Петровны. Затея провалилась, но это не особенно обескуражило дипломата.

У власти сын царевича Алексея - Петр II, но это ничего не дает семье Бестужевых. Бразды правления при дворе коронованного подростка перехватывает единолично Меншиков. Его цели ясны: он видел свою дочь русской императрицей, себя герцогом Курляндским. Но мечтам Меншикова не суждено сбыться, и тем не менее его падение ничего не приносит Бестужеву. Среди победителей - Остерман, руководивший Коллегией иностранных дел и никогда не ладивший с Бестужевыми. Отец под следствием, сестра перед судом Верховного тайного совета, брат лишен места посла в Швеции, но самому Бестужеву удается избежать кары. Он по-прежнему резидент в Копенгагене, хотя предъявленные ему обвинения были нешуточными. Здесь и связь с иностранными державами, и то, что Бестужев «сообщал иностранным министрам о внутренних здешнего государства делах».

Избрание на престол Анны Иоанновны сулило, казалось, большие перемены к лучшему. Память о службе в Курляндии - Бестужев предусмотрительно упросил ее стать крестной матерью всех трех своих сыновей, - а главное, хорошие отношения с Бироном служили тому достаточной порукой. Но в чем-то Бестужев просчитался. Может быть, в свое время недостаточно уважительно отнесся к полунищей герцогине, может, не сумел должным образом объяснить свой уход от ее двора на лучшие должности. Анна Иоанновна не выражает желания оставить его в Петербурге.

Возврат в Копенгаген, последующее перемещение резидентом в Гамбург, и Бестужев почти у цели. Он посылается в Киль для осмотра архивов герцога Голштинского, мужа старшей дочери Петра I. Сын этой пары - будущий Петр III оставался наиболее опасным претендентом на русский престол. С редкой ловкостью дипломат изымает нежелательные для Анны Иоанновны документы и среди них знаменитое завещание Екатерины I в пользу прямых потомков Петра. Но даже это не открывает ему дороги в такой желанный и недосягаемый Петербург.

Долгожданная перемена наступает в марте 1740 года. Бестужеву предписано явиться в столицу, чтобы заседать в кабинете министров. Все объяснялось просто: Бирон искал достойного противника Остерману.

Наступивший розыгрыш власти оказался коротким и жестоким. Падение Бирона увлекло за собой и Бестужева. Шлиссельбургская крепость. 17 января 1741 года приговор - смертная казнь через четвертование и как величайшая милость новой «правительницы», Анны Леопольдовны, замена казни лишением всех чинов, должностей и имущества. С момента приказа вернуться в Петербург не прошло и полугода.

И еще девять месяцев. Бестужев вызывается в Петербург. Помилование не объявлено, но для чего-то он нужен. Бестужев снова единственный, кому удалось уйти целым из очередного придворного катаклизма. Какой ценой - даже опытнейшим придворным интриганам не хватило времени в этом разобраться. Шел октябрь 1741 года, месяцем позже переворот привел к власти Елизавету.

Еще осужденный, но уже почти оправданный, втянувшийся в новую интригу, не имевшую отношения к заговору Елизаветы, - в этом автор «Сказания» ошибался - Бестужев не мог рассчитывать на симпатии новой императрицы. Никогда не делал он ставок на дочерей Екатерины I, и в самый решающий момент не учел возможности вступления на престол Елизаветы. Оставалось одно - действовать стремительно, без оглядки, и здесь оказался включенным в игру «Климент».

1741 год. 25 ноября - дворцовый переворот.

7 декабря - Елизавета отдает распоряжение о строительстве Преображенского собора. Почти одновременно Бестужев объявляет о строительстве нового «Климента». То, что «Климент» находился в Москве, было настоящей удачей - коронационные торжества происходили в старой столице.

12 декабря - Елизавета назначает Бестужева вице-канцлером. В качестве подарка он получает московг ский дом Остермана.

1742 год. Зима. Готовится место для строительства Преображенского собора, разбирается Знаменская церковь «у Климента».

Лето. Торжественная закладка обеих церквей.

Теперь было ясно «почему», оставался вопрос «кто». Кому Бестужев мог заказать проект и почему имя зодчего, несомненно высоко одаренного, который сумел уже одной постройкой «Климента» войти в историю русской архитектуры, оказалось забытым?

«Сказание» говорит о «придворном архитекторе». Это могло быть указанием на Растрелли, если бы не особенности характера канцлера. Рассчитывая каждый свой шаг, слово, действие, Бестужев не мог опрометчиво поступить в выборе зодчего для церкви, которая имела для него слишком большое значение. Растрелли был любимым архитектором Анны Иоанновны, сохранил свое положение и при сменившей ее «правительнице» Анне Леопольдовне. Ему только предстояло завоевывать симпатии Елизаветы. Правильнее предположить, что Бестужев позаботился обратиться к тому, чьими услугами уже пользовалась и кому доверяла в этот момент новая императрица.

Для своего Преображенского собора она выбирает работавшего еще при Петре I Михаилу Земцова. Тот вскоре умирает, и проект переходит в руки архитектора, строившего для Елизаветы, когда она еще была цесаревной, - Пьетро Трезини.

Несмотря на итальянское происхождение, Пьетро Трезини нельзя назвать нерусским архитектором. Его родина - Петербург, и легенда называет его крестником самого Петра. Он уезжал учиться в Италию - Россия еще не имела своих архитектурных школ, вернулся и строил в обеих столицах. С Трезини связано распространение в нашей архитектуре стиля рококо.

В таких ансамблях, как представленный на современной гравюре ансамбль Троице-Сергиевой пустыни, Трезини сохраняет связь с принципами архитектуры раннего Петербурга.

Рококо - стиль, порожденный французским искусством времен Людовика XV, приходит на русскую почву с опозданием. Новая, светская архитектура, сменившая творения древнерусских зодчих, придерживалась проголландской ориентации. Условия Голландии особенно напоминали Петербург, на котором было сосредоточено внимание реформаторов, а расчетливая простота голландских построек как нельзя более отвечала стремлениям Петра. Ничего лишнего ни в смысле расходов, ни в смысле мастерства.

Подобно Растрелли, Пьетро Трезини среди тех, кто начинает отходить от суховатой рациональности начала века. Под влиянием рококо еще недавно такие грузные и строгие стены первых петербургских построек прорастают хитросплетением лепной листвы и цветов. Увеличиваются, будто раскрываются навстречу свету окна. Их сложный абрис повторяется в бесчисленных зеркалах, щедро покрывающих стены помещений. Колонны сменяются полуколоннами, пилястрами, создавая причудливую игру света и тени, в которой словно растворяется стена. Как фантастические беседки, смотрятся внутренние помещения, где зеркало легко принять за окно, а окно за живописное панно - все в одинаково замысловатых обрамлениях лепнины и резьбы. Неустойчивый, призрачный мир готовых каждое мгновение смениться зрительных впечатлений - он как настроения человека, к которым так внимательно искусство рококо.

Трезини немного иной. Он как бы серьезней, вдумчивей. Он полон впечатлений от рождающегося Петербурга и архитектуры старой Руси. Конюшенное и Таможенное ведомства, оперный театр в Аничковом дворце, многие церкви - постройки Трезини сохраняют материальность, их декорация более сдержанна. Вместе с тем зодчий ищет, как совместить привычные формы с новым ощущением архитектуры. Именно он предложит ввести в рокайльных церквах-дворцах характерное московское пятиглавие - пять куполов, и его примеру последуют другие зодчие. Это как бы переход рококо на русскую почву со всеми ее особенностями и традициями. И если придирчиво сопоставить проекты архитектора с «Климентом», рука одного автора становится очевидной. Тот же вывод подсказывают и документы: проект «Климента» был заказан Бестужевым Пьетро Трезини.

Но тогда нетрудно понять, почему не сохранилось имя зодчего в связи с «Климентом». Симпатии Елизаветы к Трезини быстро уступили место увлечению блестящим талантом Растрелли. Все постройки Трезини одна за другой перешли к новому любимцу. Крестник Петра I предпочел попросту уехать из России. Не стал о нем вспоминать и внимательно следивший за настроениями императрицы Бестужев.

Ну а история строительства? Она по-прежнему неотделима от жизненных перипетий канцлера.

1742 год, октябрь. Дело против группы придворных, обвиненных в приверженности к свергнутому малолетнему императору Иоанну VI Антоновичу. Пытки. Средневековая жестокость приговоров - четвертование, вырезание языков, кнуты, Сибирь. Дело непосредственно задевало Бестужева. Его противниками на этот раз выступали близкие к Елизавете лица - французский и прусский послы.

Решительности вице-канцлеру занимать не приходилось. Он задерживает курьера французского посла, отбирает у него депеши и представляет их Елизавете. Документы говорили не только о степени вмешательства Франции во внутренние дела России - по-настоящему задели императрицу примененные в ее адрес слишком нелестные выражения.

1744 год, июнь. Французский посол выслан, участники группы попадают в опалу. Бестужев назначается великим канцлером. Его новую победу символически подчеркнула передача ему еще одного дома Остер-мана, на этот раз в Петербурге.

Приходит полнота власти, уверенность в своем положении - пропадает желание тратиться на «Климента». Построенный вчерне, он так и остается незаконченным. Тем более что приход мог обходиться неразобранной старой Климентовской церковью.

Интриги, интриги, интриги… В их густой паутине теряются все концы и начала. Конфликты с наследником престола Петром III, тайные переговоры сего женой, будущей Екатериной II. Небольшой просчет: переговоры становятся известными Елизавете, и судьба великого канцлера решена. В феврале 1758 года ему выносится смертный приговор - еще один! - и на этот раз замененный лишением всех прав и состояния с ссылкой в единственную оставленную за Бестужевым подмосковную деревню.

Бестужеву шестьдесят пять лет. Немалые годы, среди которых не было простых. Но вчерашний канцлер не видит выбора - снова борьба, снова на сцене «Климент». Нетрудно припомнить, что о 1758 годе как о времени начала строительства нынешнего здания говорят все справочники.

Проектировавшиеся П. Трезини и его архитектурной мастерской церкви смотрятся светскими постройками, хотя именно он вводит в них традиционное московское пятиглавие.

И как же откровенно играет старый дипломат все на том же «Клименте»! Великолепное сооружение - игрушка в его умелых и расчетливых руках. Только теперь все изменилось. Сам Бестужев не имеет права ничего делать. Нужно лицо подставное. Им становится Козьма Матвеев, служивший по прежнему ведомству Бестужева - «иностранной части».

«Климент» должен напомнить Елизавете о тех годах, когда Бестужев ловко оправдался от возведенной на него «напраслины». Он должен свидетельствовать о неизменной преданности ей старого царедворца даже в «несправедливом гонении».

Методам борьбы Бестужева нельзя отказать в своеобразии. Бывший канцлер сочиняет и издает в нескольких странах Европы и в Петербурге книгу «Утешение христианина в несчастии» - свидетельство религиозности, которой он никогда не отличался.

Бестужев приходит к мысли показать всем, как выглядит в ссылке. В небрежно наброшенном халате, обросший седой бородой, с полубезумным взглядом запавших глаз, Бестужев позирует на мученика. И если не знать действительной биографии всемогущего канцлера, который столько лет определял внешнюю политику России, легко поверить в предлагаемый им миф об отрешившемся от мира праведнике. Эти портреты, написанные его крепостными художниками, Бестужев позаботился размножить. И каждое из многочисленных повторений несет на обороте подробнейшую надпись о бедствиях канцлера, его страданиях и несправедливой судьбе.

Июнь 1762 года. Власть переходит к Екатерине П. Бестужев торжественно оправдан специальным манифестом. Он первый советник двора, член Императорского совета. Все еще недоконченный «Климент» в который раз теряет свой смысл. Бестужев хорошо понимает, что не стоит афишировать свою связь с елизаветинской постройкой. Когда в 1774 году церковь все же была построена, канцлера уже не было в живых. Осталось и вошло в историю имя Матвеева.

Разгадка подходила к концу. Время, характеры людей, страсти, судьбы и рожденный в их сплетении великолепный памятник - воплощенная талантом художника страница истории.