Московские загадки

Позабытое имя

Может быть, и не позабытое, но известное сегодня едва ли не одним только литературоведам имя – Борис Алмазов.

Сначала он не думал о литературе, не занимался поэзией. Его мечтой был театр. Борис Алмазов воображал себя актером. Только актером. Детство в глухом отцовском имении под Вязьмой давало достаточно времени для фантазий. И только переезд в Москву изменил направление его устремлений. Вернее, рядом с театром появилась поэзия. Да и не могло быть иначе – отданный во второй класс 1-й Московской гимназии, Алмазов поселился в соседнем с ней доме, выходившем на Пречистенский бульвар, в семье М.А. Окулова. Участник Отечественной войны 1812 года, М.А. Окулов с 1830 года занимал должность директора училищ Московской губернии. Три года, проведенных подростком в окуловской семье, ввели будущего поэта и критика в круг литературных интересов.

Для Окуловых добрый знакомый Пушкин – частый гость их дома во время своих приездов в Москву. Поэт пишет Наталье Николаевне о всех подробностях их жизни. Здесь и рождение многочисленных детей, и перипетии с сестрами хозяина, и свадьба одной из них – «долгоносой певицы» Елизаветы с «вдовцом Дьяковым», на которой Пушкин, по-видимому, присутствовал, и помешательство другой – Варвары, и подробности обеда, который Окуловы дают в 1836 году в честь Карла Брюллова. Связь с окуловской семьей оказывается тем более тесной, что женат Окулов на сестре любимого Пушкиным П.В. Нащокина.

Мальчик Алмазов невольно втягивается в достаточно сложные здесь семейные отношения. Это Пушкин помог в свое время П.В. Нащокину принять решение о женитьбе на побочной дочери одного из его родственников, В.А. Нарской, вопреки воле Анастасии Воиновны Окуловой, прочившей брату иную невесту. Весной 1834 года мать молодой Нащокиной будет спрашивать в письме: «Не пишет ли вам Анастасия Воиновна с мужем? К барину (отцу В.А. Нарской. – Н.М.) не ездят и к себе не принимают. Возможна ли этакая злость…» Добрые отношения с Пушкиным невольно приводят Алмазова к увлечению поэзией, которое не ослабят ни последующее пребывание в частном пансионе, ни занятия в Московском университете.

Борис Алмазов.

В университете, где он начинает изучать право, Алмазов дает волю и былым детским увлечениям. Он много занимается литературой, входит в кружок А.Н. Островского, где встречается с поэтом и переводчиком Н.В. Бергом, писателем и блестящим рассказчиком И.Ф. Горбуновым, поэтами Аполлоном Григорьевым и Львом Меем, композитором А.И. Дюбюком, актерами Н.А. Рамазановым и недавно обосновавшимся в столице Провом Михайловичем Ермиловым, по сцене Садовским. П.М. Садовский впервые появляется перед московскими зрителями в 1839 году, приглашенный из Казани заметившим его там во время гастролей М.С. Щепкиным. Ему Алмазов посвятит восторженные строки:

Театр привлекает Алмазова даже в таком необычном аспекте, когда в качестве актеров выступают литераторы. О редком драматическом даровании А.Ф. Писемского он рассказывает в своих воспоминаниях о студенческих годах: «В 1844 году наше, тогда еще младшее, поколение прослышало, что в Долгоруковском переулке, в меблированных комнатах – в тех самых, которые потом описаны с таким юмором в одном из романов нашего автора („Люди сороковых годов“ – Н.М.) – живет какой-то студент Московского университета… который читает своим приятелям Гоголя, и читает так, как никто еще до того времени не читывал… и потому мы сильно волновались, услышав эту новость, и рвались послушать, как Писемский читает Гоголя… Вдруг доходит до нас слух, что на одном, так называемом благородном, театре будет даваться „Женитьба“ Гоголя и что в ней роль Подколесина будет играть Писемский. С трудом мы пробрались на этот спектакль. Конечно, не мы были судьями над Писемским, но мы были свидетелями того изумления, с каким избранное московское общество смотрело на игру Писемского. В то время Подколесина играл на императорском театре великий наш комик Щепкин; но кто ни взглянул на Писемского, всякий сказал, что он лучше истолковал этот характер, чем сам Щепкин».

Если в словах Алмазова и была доля преувеличения, то оно, во всяком случае, способствовало той дружбе, которая с тех пор завязывается между ним и А.Ф. Писемским и продолжается всю их жизнь. Тесно сдружившийся кружок А.Н. Островского, а теперь уже вместе с ними и Писемский часто навещает уютные Вешки, благо дорога до них не требовала слишком значительных трат. Состоятельностью никто из них не отличался. Увлечение театром у Алмазова, теперь уже под прямым влиянием Писемского и П.М. Садовского, вспыхивает с новой силой. Будущий юрист колеблется с выбором профессии, который за него делает жизнь. Изменившиеся материальные обстоятельства в семье приводят к тому, что продолжать университетские занятия он не может – его отчисляют за невзнос платы за обучение. Попытки поступить на сцену проваливаются. Остается единственный источник существования – литература. Сближение с молодой редакцией журнала «Москвитянин» облегчает начало новой профессиональной деятельности.

Его бедой было то, что ему все давалось одинаково легко: литературные обозрения, фельетоны, переводы, оригинальные стихи. Эраст Благонравов, как он подписывает свои журнальные материалы, завоевывает популярность, хотя и у вполне определенного, «среднего», круга читателей. Алмазову чужды увлечения шестидесятых годов. Их «умственные брожения» – предмет его откровенной иронии, юмористических выпадов. Но если живые меткие литературные пародии Алмазова вроде «Похорон русской речи» или «Учено-литературного маскарада» вызывали общий интерес, взгляды Эраста Благонравова не могли завоевать ему единомышленников среди читающей молодежи.

Другое дело – поэзия. Здесь и очень удачный перевод белыми стихами «Песни о Роланде», многих литературных произведений западноевропейского Средневековья, и собственные алмазовские строки, легкие, непринужденные, особенно часто использовавшиеся для вошедшей впоследствии в моду мелодекламации. Поэт словно не утруждал себя поисками точных сравнений, сложных рифм. Его стихи незатейливы и привычны и все же подчас могут передать определенное настроение, картину природы, душевную радость или смятение, особенно ранние стихи, связанные с бездумными и радостными днями в Вешках: