Москва

Глава 13

Главная контора «Гудка» располагалась на Новой Басманной, дом 13. После расспросов в бухгалтерии, меня почему-то погнали в редакцию какой-то «Четвёртой полосы».

Если честно, до этого момента я считал, что «Гудок» – обычная ведомственная газета, какой она по сути и была практически всю мою прошлую жизнь, однако реалии двадцатых прошлого века оказались совершенно иными. Да, это был профессиональный рупор здешнего «РЖД», но, как это порой случается, ему удалось значительно расширить границы своих читателей.

Оказывается, эта самая «Четвёртая полоса» в «Гудке» времён начала НЭПа была тем, чем гораздо позднее станет «Клуб 12 стульев» на страницах «Литературной газеты»: тут печатались юморески, анекдоты, весёлые фельетоны и просто шуточные вещи.

Ещё в коридоре я услышал заливистый смех, который раздавался за дверями нужного кабинета. Такое ощущение, что кто-то травит байки или рассказывает анекдоты. Да уж, непринуждённая тут рабочая атмосфера, ничего не скажешь.

Впрочем, для людей творческой профессии это нормально.

Явление «мента» народу осталось незамеченным: публика была слишком увлечена рассказом молодого брюнета с взлохмаченной шевелюрой. Он сидел прямо на столешнице длинного редакционного стола, покачивая ногой и с увлечением говорил. Публика внимала каждому его слову, давясь от смеха.

Судя по всему, шутливые реплики касались единственного, если не считать меня, стоявшего на ногах мужчины, слегка сутулого, с приподнятыми плечами. Его волосы были взбиты в характерный хохолок. Он хорошо знал об этом и потому регулярно разглаживал причёску ладонью, но толку от этой процедуры было мало.

Его лицо показалось мне знакомым. Я точно видел его, но пока не мог вспомнить где и при каких обстоятельствах. Правда, одно мог сказать наверняка: к миру криминала отношения он не имел и в сводках, что мне довелось видеть, не проходил. И всё-таки я его знал, причём очень хорошо.

Мужчины выглядел крайне смущённым, он явно чувствовал себя не в своей тарелке. Наверное, этим и была вызвана его защитная поза с поднятыми плечами.

Я не мог сказать, какого цвета были его глаза, они казались слегка выцветшими, но в них было столько ума и жизни, что становилось ясно: они принадлежат весьма неординарной личности.

За спиной рассказчика висел большой лист картона. Приглядевшись, я понял, что это стенгазета, даже смог прочитать название «Сопли и вопли».

Весёлый народ эти газетчики…

– Вы знаете, под каким псевдонимом наш уважаемый коллега решил подписать свой фельетон? – спросил и сам же ответил брюнет:

– Герасим Петрович Ухов… Г.П. Ухов. Я, значите, Мише и говорю: любой нормальный человек прочитает это как «гэпэухов»…

Собравшиеся снова засмеялись, а я улыбнулся вместе с ними. Ну да «гэпэухов», сотрудник ГПУ.

А потом до меня дошло: Михаил – это и есть тот самый мужчина, который хотел подписать материал столь забавным псевдонимом.

Как это часто бывает со мной, в мозгах снова щёлкнуло. Господи, как же я сразу не догадался! Это же никто иной, как Булгаков! Поэтому он сразу показался мне знакомым.

Интересно, что же он делает в редакции «Гудка»? Хотя, стоп… Мне доводилось бывать в Москве в сразу двух музеях, посвящённых его творчеству: одном частном, а втором – государственном, расположенном в его московской квартире.

И там, и там рассказывали, что в начале двадцатых Михаил Афанасьевич плотно сотрудничал с «Гудком», правда, не сказать, что на первых порах удачно. Это для меня он – легендарный классик, а в 1922-м страна Булгакова толком не знает, он один из многих, и до настоящей популярности надо ждать ещё несколько лет.

Ну, а то, что действительно пока никто и зовут его никак, чувствуется по поведению журналисткой братии. Пока собравшиеся считают себя рангом если не выше, то равным будущему классику.

А тот мнётся, ощущает себя явно не в своей тарелке, однако не пытается остановить балаболящего брюнета. Так бывает, если ты по каким-то причинам зависишь от этих людей.

Я всё-таки постарался сдержать себя в руках и, поднеся кулак ко рту, слегка кашлянул, привлекая внимание журналисткой братии.

Все разом смолкли и посмотрели на меня с любопытством.

– Добрый день, товарищи, – сказал я, показывая удостоверение.

– Уголовный розыск? – удивился чернявый. – Неожиданно… И кто же из нас натворил что-то беззаконное?

– Надеюсь, никто.

– Отрадно слышать. – Брюнет протянул руку. – Юрий Олеша. Если читаете нашу газету, можете знать меня, как Зубило или Касьяна Агапова.

Я же знал Юрия Олешу как автора прекрасной детской сказки «Три толстяка» и больше не читал других его вещей. В музыке есть такое понятие, как исполнитель одного хита. Юрий Олеша по сути остался в нашей памяти как автор одной книги, правда, вне всяких сомнений – гениальной.

В детстве я обожал её экранизацию с Баталовым в качестве режиссёра и исполнителя главной роли.

– Георгий Быстров, – с удовольствием ответил на рукопожатие я.

Мне было до жути приятно находиться в обществе такого человека. И плевать, что потом печатали в газетах об его алкоголизме и странным отношениям с сёстрами – одна из которой стала прототипом девочки Суок.

Написав «Трёх толстяков», он навсегда остался в пантеоне мировой литературы.

– Позвольте познакомить вас с нашим маленьким творческим коллективом «Четвёртой полосы», – Олеша представил своих коллег, и тут меня ожидало новое потрясение: в тесной комнатке собрались сразу несколько будущих литературных звёзд: не считая Михаила Афанасьевича, в редакции «Гудка» трудился ещё и Илья Ильф[1].

– Так что привело вас, товарищ Быстров, в нашу обитель? – близоруко прищурился будущий создатель «Двенадцати стульев» и «Золотого телёнка».

Меня так и подмывало сказать, что я знаком с его будущим соавтором, когда тот приезжал в командировку из Одессы в Петроград, но я благоразумно промолчал. Хоть тресни, не скажу, работают ли уже вместе обе половины творческого дуэта Ильф и Петров, в котором первую скрипку, похоже, как раз и играл мой собеседник.

Внезапно его накрыл приступ кашля, он деликатно отвернулся от меня, прикрыв рот носовым платком. Несколько секунд, его спина и плечи сотрясались.

Я дождался, когда он закончит кашлять и снова повернётся в мою сторону.

– Меня к вам привели суровые и скучные будни уголовного розыска. Ищу поэта, который печатается в «Гудке» под псевдонимом Вик Суровый.

– Вот уж не знал, что наш Вик так высоко ценится в угро, – фыркнул Ильф.

– Это какой Вик? – вскинул голову Олеша.

– Да тот самый, – усмехнулся Ильф. – Ты должен его помнить…

Видя непонимание во взгляде собеседника, Ильф пояснил:

– Да брось! Ты не мог его забыть! Ну, тот, который наваял: «пахал Гаврила спозаранку, Гаврила плуг свой обожал…» Рыжий такой! – пустил в ход последний аргумент Ильф.

– Ах рыжий! – вспомнил Олеша. – Ну, да, знаком нам этот товарищ. Как вы понимаете, никакой он не Суровый и даже не Виктор. Его настоящие имя и фамилия… дай бог памяти…

– Никифор Ляпис, – с готовностью подсказал Ильф.

– Точно! Мы поначалу думали, что и это псевдоним, но он паспорт показал, в котором чёрным по белому: Ляпис Никифор. Отчество, извините, не припомню – в бухгалтерии надо смотреть, – виновато развёл руками Олеша.

– В бухгалтерии я уже был и отчество Никифора мне известно, – вздохнул я. – Но нужен адрес. Знаю, что с указанного в бухгалтерии он недавно съехал. Может, кто-то из вас в курсе его нового местоположения?

– Коллеги? – Олеша обвёл сотрудников редакции взглядом, но все лишь недоумённо пожимали плечами. – Простите, товарищ Быстров, но мы его адреса, увы не знаем…

– Жаль, очень жаль, – покачал головой я. – Будем искать.

Я простился с газетчиками и вышел из кабинета. Уже в коридоре кто-то тихо окликнул меня со спины.

– Товарищ Быстров!

Я остановился. Меня догонял слегка запыхавшийся Булгаков.

– Слушаю вас, Михаил Афанасьевич.

– А вы моё отчество знаете? – удивился писатель.

– Уголовный розыск знает всё… Ну, почти всё, – вышел из трудного положения я.

– Вы очень заняты? – не дожидаясь моего ответа, Булгаков продолжил:

– Хочу вас пригласить отобедать со мной. Тут неподалёку есть приличное кафе. Если что – я угощаю.

– Замётано, – кивнул я, хотя сам бы с огромным удовольствием заплатил за возможность пообедать вместе с самим Булгаковым любые деньги.

Правда, в данный момент кошелёк мой был почти пуст. Все сбережения остались у Степановны и Насти, с собой я захватил довольно скромную сумму.

Мы вышли из здания и свернули за угол.

Булгаков привёл меня в маленькое и симпатичное кафе.

– А ничего тут, – оглянулся я.

Обстановка и впрямь располагала. Мило, светло и уютно.

Мы заняли столик в углу.

Официантка принесла меню, взглянув в которое, я присвистнул.

– Я угощаю, – повторил Михаил Афанасьевич.

– Ладно, но с меня как-нибудь ответный стол! – пообещал я.

– Замётано, – спародировал меня Булгаков.

Мы улыбнулись, довольные друг другом.

– Скажите, пожалуйста, вы ведь работаете в том самом новом суперотделе, о котором судачит вся Москва? – заговорил Михаил Афанасьевич.

– Если мы друг друга правильно понимаем, то да.

– И это вы – тот самый Быстров, начальник милиции Рудановска, о котором была большая статья в «Правде»?

– Бывший начальник милиции, – уточнил я.

Сама газета на глаза мне так и не попалась, и я понятия не имел, что в итоге написал о моей скромной персоне Михаил Кольцов.

– И это вы недавно взяли Упаковщика? – продолжил своеобразный допрос Булгаков.

– Как понимаете, отнюдь не в гордом одиночестве. Мы брали его совместно с московским уголовным розыском.

– Но вы в этом играли далеко не последнюю роль.

– Без комментариев, – усмехнулся я.

– Георгий… как вас по батюшке?

– Олегович.

– Георгий Олегович, я спрашиваю отнюдь не из праздного любопытства. Дело в том, что я хочу написать большой очерк об этом негодяе. Мной движет отнюдь не желание заработать на сенсации… Это было бы пошло и мерзко, учитывая все обстоятельства. Я задумал психологический этюд, глубокий анализ личности. Хочу понять, что могло побудить его на столь страшные вещи, какие глубинные мотивы им двигали, осталось ли в нём хоть капля человеческого… Да и вообще: человек ли это или зверь под личиной человека?!

– Я понял ваш замысел, но пока не осознаю, чем могу быть полезен, Михаил Афанасьевич…

– Давайте поговорим о Петрове. Мне интересен ваш материалистический взгляд на вещи, как сыщика, который его поймал. И да, кажется, я тоже могу быть вам полезен, – он улыбнулся.

– Не говорите загадками, Михаил Афанасьевич, – попросил я.

– Кажется, мы оба можем помочь друг другу. Вы беседуете со мной об Упаковщике, а я… я поведаю вам, где сейчас проживает интересующий вас поэт Никифор Ляпис. По странному стечению обстоятельств, он квартирует в квартире моих хороших знакомых. Те наняли его посторожить дом, пока они находятся в отъезде.

– С этого и надо было начинать! – довольно потёр руки я.

Тут как раз принесли заказ, и мы на какое-то время замолчали.

А когда покончили с едой, я заговорил, вкратце описав историю того, как мы ловили Упаковшика.

– Простите, я не совсем уловил, а как именно вы, среди тысяч подозреваемых, смогли установить его личность? – проницательно спросил в конце разговора Булгаков.

Меня охватило лёгкое озорство. Видимо, не зря говорят, что с Булгаковым связано много мистических вещей, и этот флёр на меня подействовал.

– Дело в том, что я с самого начала знал, кто убийца, – твёрдо произнёс я и поймал на себя удивлённый взгляд Булгакова.

– Но как?

– Послезнание, – признался я. – Не удивляйтесь, но перед вами сидит человек из далёкого будущего, которое отстоит от вашего на добрых сто лет.

– Не понял, – заморгал писатель. – Звучит, уж простите, как какая-то фантастика. Я не верю, вы меня разыгрываете.

– Я попаданец. Попал сюда из будущего, поэтому мне известно то, чего не знаете вы.

– Как это случилось: машина времени? – напрягся Булгаков.

Он явно начинал принимать меня за сумасшедшего.

Но «Остапа», как водится, несло.

– Не знаю. Я умер и возродился в новом теле, но уже в прошлом. Том прошлом, что является для вас настоящим. А поскольку я и прежде занимался тем, что ловил преступников, мне было легко освоиться в этом мире.

Я замолчал, ожидая реакции писателя.

– Шутите, – вздохнул Булгаков.

– Шучу, – с грустью подтвердил я. – Вы должны понимать, что я, как сотрудник угрозыска, не имею права разглашать секреты нашей работы. Простите, Михаил Афанасьевич.

– А ведь вы натолкнули меня на одну мысль, – пристально всмотрелся в меня собеседник. – Я ведь, пожалуй, напишу… ещё не знаю что: повесть или пьесу о путешествиях во времени. И я даже выведу вас в качестве одного из персонажей, но в отместку сделаю вас не милиционером, а наоборот – преступным элементом. Обаятельным, умным, ловким, но всё-таки вором. Георгий, Жора… – он задумался. – Жорж! Будете Жоржем?

– Милославским? – с готовностью откликнулся я.

– Почему нет?! – воскликнул он. – Будете у меня Жоржем Милославским!

[1] Автор позволил себе небольшой исторический анахронизм. В Москву Илья Ильф переехал в 1923-м, но уж очень хочется познакомить его с героем «Мента».