Мой адрес — Советский Союз! Книга вторая

Глава 3

— Вот!

Я положил перед Силантьевым на стол папку.

— Что это? — спросил тот, с подозрением глядя на меня поверх очков.

— Песня.

— Я понимаю, что песня, вряд ли вы мне принесли бы рассказ или повесть, учитывая моё место работы. Что за песня, о чём?

После приземления нашего рейса в «Шереметьево» дальше все отправились кто куда. У кого каким-то чудом осталась валюта — поехали в отделение Сбербанка на Смоленку, менять её на чеки «Внешпосылторга». Ну а я направился на репетиционную базу эстрадного симфонического оркестра Центрального телевидения и Всесоюзного радио.

Нагрянул без предупреждения. Позвонил, представившись сотрудником Министерства культуры, узнал, во сколько репетиция (если она сегодня вообще будет), а получив положительный ответ, расписание репетиций и приехал.

Юрий Васильевич принял меня в своём кабинете со всеми полагающимися почестями, даже чай организовал со свежими маковыми баранками — признался, что купил утром по пути на работу. Поинтересовался, какими судьбами я в Москве, поздравил с победой, получил в подарок магнитик. А следом я шлёпнул перед ним на стол папку.

— Песня называется «Малая земля», — сказал я, нагло откусывая от баранки добрый кусок. — Песня о смертниках, воевавших за Новороссийск, о героях, о Великой Победе. Ну и, думаю, Леониду Ильичу понравится, он как-никак воевал в тех местах.

— Ага, Леониду Ильичу точно понравится, — понимающе протянул Силантьев, не сумев скрыть улыбки. — Ну что ж, давайте глянем, что вы тут сочинили.

Ноты я набросал сам, а вот с аранжировкой попросил помочь Дорнбуша. Он на песню особо не претендовал, в смысле исполнения её «ЭВИА-66», слишком уж парадная она была, и даже на то, чтобы его имя, как говорится, было указано в титрах. Тем более я ему за услугу проставился ящиком коньяка, как говорится, с барского плеча.

Силантьев знакомился с песней, довольно мелодично напевая её себе под нос:

Малая земля. Кровавая заря…Яростный десант. Сердец литая твердь.Малая земля — геройская земля,Братство презиравших смерть…

Допел до конца, испытующе посмотрел на меня. Я даже немного заволновался, вдруг он где-то уже это слышал? Хотя вроде бы песня дебютирует в 75-м, но кто знает, вдруг Пахмутова с Добронравовым держали её в столе. Наконец Силантьев, покряхтев, высказался:

— В этом что-то есть. А откуда у вас такие познания о той операции советского десанта?

— Книжку читал, так и называется — «Малая земля». Автор — Георгий Соколов, участник того самого десанта. А про то, что Брежнев был так же его участником, услышал от экскурсовода, когда был в Севастополе, — приврал я.

— Ясно… Кто-то ещё её исполнял?

— Что вы, Юрий Васильевич!..

— Понял. А кого предлагаете в качестве солиста? Снова Лещенко?

— На этот раз, пожалуй, Магомаева.

— Хороший выбор, — дёрнул бровью дирижёр. — Думаю придержать её до концерта к Дню Победы, за три месяца отшлифуем. Не против?

— По-моему, для дебюта самое то. Только было бы здорово, если бы Магомаев её пел с хором имени Александрова, а на заднем фоне на большом экране будут идти кадры хроники высадки того самого десанта. Их недавно по телевизору показывали в какой-то передаче. Кстати, — решил я сменить скользкую тему, — у меня теперь свой дом в Свердловске…

— Вот как? Поздравляю!

— Спасибо! Так вот, вместе с домом мне достался и телефон. Я для вас заранее записал его.

Я протянул ему вырванный из блокнота листочек.

— Что ж, будем на связи, — сказал Силантьев, пряча листочек в карман.

В Свердловске меня ждала Полина. В нашем доме, где к моему появлению всё сверкало чистотой, а на столе после вопроса-утверждения, как я, должно быть, проголодался с дороги, появились тарелка горячего борща с плавающей на маслянистой поверхности пятном сметаны, несколько зубчиков чеснока (обожаю его, хоть убей), и краюха купленного утром в ближайшей булочной «Бородинского». Опустошив тарелку, я рассыпался в похвалах борщу и потребовал добавки. А потом…. Ну да, сначала вручил подарок, а потом уже мы рухнули в постель и на ближайший час забыли обо всём на свете.

Утром Полина вспомнила, что пару дней назад ближе к вечеру около наших ворот крутились двое парней подозрительного вида, прятавшие глаза за козырьками кепок. Видела их в окно второго этажа, прячась за шторкой. Крутились они там минут пять, даже пытались подпрыгнуть и посмотреть, что там, за забором, внутри.

Я задумался. История пахла не очень хорошо. Урки решили обнести нашу хату? А если просто любопытные прохожие? Но что-то слабо верилось в подобного рода совпадения. И правда, собаку, что ли, завести? Хоть потявкает, если чужие через забор полезут.

Нет, с этим нужно что-то делать. Хм, а не устроить ли засаду? Уйдём утром типа учиться, а я огородами через соседский двор заберусь через дверь с задней стороны дома, и запрячусь в одной из комнат с топором в руках. Буду сидеть, поджидать воров.

И сколько так сидеть? Ну день, два… На третий надоест, тут-то ворюги и нагрянут. Вот же блин, задачка.

Можно, конечно, пожилую соседку попросить приглядывать за домом в наше отсутствие. Но она и подслеповата, и глуховата, пользы от неё… А другие соседи сами днём на работе, дети в школе.

Тут я вспомнил про Прокурора. Может, он сможет чем-то помочь? Как-никак должен знать всю местную шушеру. Бумажка с телефоном всё это время лежала свёрнутой вдвое в моём кошельке, в отдельном кармашке. Стоит только достать и позвонить.

А вдруг это всё же не воры? А я, получится, только из-за своих ни на чём не основанных подозрений потревожу уважаемого вора… Хм, уважаемого, тоже начал думать, как жиган какой-нибудь.

Или подождать, пока обнесут дом? Твою ж мать, везде засада. Ладно, утро вечера мудренее, может, на свежую голову какая умная мысль придёт.

Не пришла. Зато пришёл один из той парочки, о которой говорила Полина. Он заявился под видом газовщика. На нём даже была спецовка и в руке чемоданчик с инструментом. Полина в тот момент дома была одна, я ещё торчал в институте, а узнала типчика, уже впустив домой. Предупреждал ведь, чтобы без меня никого посторонних, кроме участкового, не впускала… Просто повезло, что урка не убил её и не изнасиловал. Наверное, заявился чисто с разведывательной целью, даже попросил поставить роспись на бланке, что Полина и сделала трясущейся рукой. Сказала, что она тут не прописана, но «газовщик» махнул рукой, мол, не имеет никакого значения.

Я решил, что тянуть уже не имеет смысла, и на следующий день с телефона-автомата набрал записанный на бумажке номер. На том конце провода трубку подняла, как ни странно, женщина. Чуть хрипловатый голос осведомился, кто я и что хочу. Сказали, что перезвонят. Перезвонили через час и сообщили, что Прокурор готов принять меня сегодня в 9 вечера. Без четверти девять я должен стоять возле кинотеатра «Октябрь». Ко мне подойдут и проведут куда следует.

Вот же, блин, «Место встречи изменить нельзя» ещё не сняли, а чем-то похожим уже дохнуло. Причём «Эра милосердия» тоже ещё нее написана, выйдет из печати, если не ошибаюсь, в 1975 году.

Полине я сказал, что у меня сегодня внеочередная тренировка, даже сумку с формой взял для правдоподобия. На улице мела метель и, стоя у ступеней кинотеатра, по которым двигались люди кто на сеанс, а кто с сеанса, я закрывал лицо воротником пальто. Тем не менее меня узнали.

— Покровский?

Провожатый оказался ненамного старше меня, на нём была короткая куртка и шапка, похоже, заячья. А брюки были заправлены в унты, причём довольно добротные. Спёр, что ли, у какого-то рыбака или полярника? Лицо в общем-то обычное, внимание разве что привлекал небольшой белесый шрам над левой губой, тянувшийся до носогубной складки.

Идти оказалось недалеко. Минут через пятнадцать мы оказались в квартале, застроенном двухэтажными бараками, один из них и был конечной точкой нашего маршрута. Над единственным подъездом тускло светил забранный в сетчатый намордник плафон.

Провожатый потянул на себя дверь и сделал движение головой, предлагая войти. Я не стал вставать в позу, зашёл в подъезд первым, уверенный, что мне не засадят нож в спину. Мы поднялись на второй этаж, здесь в конце коридора на подоконнике сидел здоровяк самого уголовного вида, спустив одну ногу на дощатый пол, а вторую подогнув, и курил, выпуская сизый дым в приоткрытую форточку.

— К Прокурору, — сказал провожатый, кивая в мою сторону.

Крепыш забычил окурок в консервной банке, сполз с подоконника, вразвалочку подошёл

к оббитой дерматином дверей, и трижды, с расстановкой, ударил в неё кулаком. Потом, с ещё большей паузой, ударил в четвёртый раз. Дверь отворилась.

— К Прокурору, — повторил крепыш, пропуская меня с проводником, а сам возвращаясь на «боевой пост».

Открывший дверь худой и какой-то весь дёрганый тип, осмотревший меня с вызывающей подозрительностью. Мол, что это за фраер залётный припёрся.

— Заходите.

Квартира была однокомнатной — зала и кухонька, куда вела приоткрытая дверь. Обстановка скромная, можно даже сказать, спартанская. Разве что висевшая стене 6-струнная гитара вносила в интерьер некий романистический антураж. Да и то по виду она была чуть ли не старше меня.

Был ещё телефонный аппарат, явно довоенного образца. Интересно, на этот номер я звонил, когда просил о встрече? Или где-то на другой квартире сидит тётка-связная?

За круглым, накрытым клеёнчатой скатертью столом, над которым клубилось сизое облако табачного дыма, сидели четверо. Двое из них перекидывались в засаленные, видавшие виды карты, двое наблюдали. Помимо карт на столе лежали несколько помятых 5 и 10-рублёвых купюр, пачки «Беломора» и «Примы», а также стояла початая бутылка «Столичной», четыре гранёных стакана и нехитрая закусь, в которой предпочтение отдавалось соленьям. Интерьер дополняла вполне цивильная пепельница. Сидевший лицом ко входу картёжник, кинувший в мою сторону быстрый, цепкий взгляд, кивнул в сторону продавленного дивана:

— Присядь пока.

Похоже, это и был Прокурор. Обивка выглядела столь непрезентабельно, что у меня не было никакого желания на неё опускать свой зад. Но свободных стульев или табуретов я не видел, дёрганый, что впустил нас, уселся на валик дивана, а мой провожатый ушёл, видимо, сделав своё дело — доставив меня по назначению.

Пружины жалобно скрипнули под моим весом, хотя я и присел на самый краешек. По ходу дела разглядывал остальных сидевших за столом. Оппонент Прокурора был бугай с широченной спиной и мятыми ушами — лица я его сзади не видел. Не иначе занимался когда-то вольной или классической борьбой.

Слева за столом сидел хмурый мужик лет пятидесяти, задумчиво смоливший «беломорину». Худой, лицо изрезано морщинами, брови густые. Пальцы в перстнях-татуировках. Впрочем, как и у остальных, включая Прокурора. На безымянном пальце его правой руки был вытатуирован чёрный крест с точкой посередине и диагональными лучами, а на среднем — белая корона с расходящимися лучами. Наверное, что-то авторитетное. Сидевший справа картёжник обладал неброской внешностью, мог сойти и за водителя самосвала, и за какого-нибудь токаря-карусельщика. Взгляд, правда, выдавал в нём натуру хищную, такой пырнёт ножом — и на его лице не дрогнет ни один мускул. В данный момент он как раз и поигрывал ножичком с наборной рукояткой.

Играли вроде бы в «буру», насколько я разбираюсь в карточных играх. И везло всё больше Прокурору, а «борец» то и дело сопел и что-то гундел себе под нос, что-то типа: «Бог создал вора, а чёрт прокурора». Наконец партия закончилась закономерной победой Прокурора, тот с непроницаемым лицом подгрёб к себе купюры и констатировал:

— Играйте без меня пока, ко мне человек пришёл… Пойдём на кухню, не будем людям мешать.

Закрыв за собой дверь, кивнул на табурет, что стоял у маленькой плиты, сам уселся на такой же, напротив меня, у небольшого столика.

— Ну что, давай знакомиться, Артист. Меня можешь звать Сан Санычем, можно просто Саныч, и без выканья.

— А я Евгений, и тоже согласен на «ты», — улыбнулся я, пожимая сухопарую ладонь.

— А не боитесь незнакомого человека на свою «малину» пускать? — начал я первым с добродушной улыбкой, чтобы придать разговору некую раскованность.

— Так тут всё законно, я здесь прописан, — безмятежно махнул рукой Прокурор. — И могу друзей приглашать хоть каждый день. Мы не шумим, не хулиганим. Участковый в курсе, раз в неделю приходит с проверкой… Так что у тебя за дело?

Не спеша я выложил историю с подозрительными личностями, один из которых позже прикинулся газовщиком.

— А может, он и есть газовщик? — прищурился Прокурор.

— Я своей девушке верю, у неё чуйка, — приврал я. — Вот и хотел узнать, может, ваши кто задумал мою хату обнести?

Прокурор задумчиво побарабанил пальцами по столешнице, так же, как и в зале, застеленной клеёнкой, только с порезами от кухонного ножа. И та была в разноцветную клеточку, а на этой размноженные принты корзины с цветами.

— Адресок у тебя какой? Угу… Посиди пока, я перетру кое с кем.

Он встал, вышел из кухни, вернулся минуты через три.

— Из наших никто не курсах насчёт домушников, что хотят обнести твою хату. Поспрошаю у других авторитетных людей, может, они что скажут полезного. А пока разберёмся — за твоей хатой приглядят, так что можешь не волноваться.

— От души благодарю! — сказал я, вспомнив, что в блатном мире слово «спасибо» считается оскорбительным.

Прокурор поднялся, я тоже, и уже в зале он меня легко прихватил за локоть.

— Абрам писал, что ты песни хорошие знаешь. Нам не споёшь? Если, конечно, не сильно торопишься.

Вот же блин, Абраша, подставу мне устроил...Кто его просил писать в своей маляве про мои музыкальные экзерсисы? Отказаться, сославшись на простуженные связки или негнущиеся пальцы? Не думаю, что это хороший вариант, могут и оскорбиться.

— Для уважаемых людей отчего ж не спеть, — улыбнулся я. — Можно инструмент?

Тот, что запускал нас с провожатым в квартиру, снял со стены гитару и протянул мне. Немного расстроена, но поправить это — дело пары минут. А дальше одну за другой исполнил «У каких ворот» и «Золотые купола» Круга. У общества песни нашли понимание. Проняло так, особенно на строчках о дочке и матери в песне «У каких ворот», что у «борца» даже глаза подозрительно заблестели. Вот уж не думал, что он такой сентиментальный, по виду и не скажешь. Видно, что-то личное затронули слова в его душе. Остальные тоже выражали крайнюю степень грусти.

После «Золотых куполов», набравшись наглости, спел «Честный вор». Извиняй, Миша Круг, что я тут твои хиты исполняю, но больно уж публика подходящая. К тому же ни на каких пластинках и плёнках я их издавать не собираюсь. Если кто-то перепоёт — бога ради, пусть считается народной. Одним словом, довёл бывалых мужиков своими песнями до соплей.

Напоследок я оставил на «общак» полтинник, принятый братвой с уважением. Иметь динамовскую крышу хорошо, а ещё и знакомства среди блатных — хорошо вдвойне.

В общем, покинул я блатную хату со щитом, в крепкой уверенности, что моей личной собственности ничего не грозит. А ещё два дня спустя на улице ко мне подошёл тот самый типчик, что передавал записку с номером телефона Прокурора. На этот раз он принёс от босса устое сообщение.

— Короче, фраеров, что хотели тебя обнести, мы нашли, и предупредили, чтобы от твоей хаты держались подальше. Они всё поняли и пообещали обходить твой дом третьей дорогой.

Так вот разрешилась проблема. Полину я успокоил, сказав, что вопрос решён, помогли знакомые в «Динамо» со своими милицейскими связями. Ходившая в последнее время с весьма удручённым видом, Полина тут же преобразилась, у неё с плеч словно гора упала.

Тем временем в институте пришлось навёрстывать упущенное. К счастью, полученные за годы учёбы знания из моей прошлой жизни довольно плотно укоренились в памяти, и сильно напрягать в этом плане не пришлось.

Вадик флакончик духов для Насти принял с благодарностью и, хотя я сначала вообще отказывался от возмещения убытков, всё-таки вручил мне десятку. На мои возражения, что я потратился всего парой долларов, а доллар по нынешнему курсу стоит меньше рубля, последовало ответное возражение, что французские духи в СССР достать дешевле 25 рублей за маленький флакончик не представляется возможным. Я скромно умолчал, что Вадим держит в руках контрафактную продукцию, выпущенную отнюдь не во Франции. Но десятку взял, чтобы не обижать товарища. Ему-то радости сколько будет от вида счастливой возлюбленной! И в том числе от того, что за этим последует. Ну вроде как у нас с Полинкой.

Мама тоже была без ума от парфюмерного контрафакта, естественно, тут же похвалившись перед соседками, что сын привёз из Америки ей настоящие французские духи. И батя крепко меня обнял за подарок — пистолет-зажигалку. В ответ на вопросы соседей я скромно улыбался, шаркая ножкой, обтянутой такой же контрафактной джинсой.

Магнитик прилепили на дверку «Саратова». Надеюсь, не отвалится при первом же «припадке» этого агрегата. По идее родителям надо бы новый холодильник приобрести, этот, если память не изменяет, через год или два начнёт постоянно ломаться. Ничего, живы будем….

В институте мои штаны моментально стали объектом пристального внимания. Все были уверены, что джинсы на мне самые настоящие, фирменные. Некоторые даже просили разрешения пощупать ткань, словно бы разбирались в тонкостях пошива.

Пришлось выступить и перед студентами с докладом о поездке в Штаты. Доклад по инициативе секретаря комитета комсомола института был озаглавлен почти по Гайдаю: «США — страна контрастов». Пришлось упомянуть и нищих, и жриц любви, и крыс в метрополитене… Ну и про роскошные отели Лас-Вегаса вкупе с супермаркетами не мог не сказать, отчего глаза некоторых моих слушателей мечтательно загорелись.

В целом я старался быть объективным, разве что немного где-то приукрасил, а где-то сгустил краски. Описание первой встречи с Мохаммедом Али вызвало такой интерес, что об этом каким-то образом прознал собкор «Комсомолки» по Уральскому региону, и заявился в институт брать интервью. Я описал это как дружескую стычку, не забыв упомянуть о предложении знаменитого боксёра провести выставочную встречу, товарищеский матч по боксу между Мохаммедом Али и мною. О деньгах я скромно умолчал.

На пару дней одолжил лучшую из трёх фотографий, где я был на ринге с Али, и где у меня был не такой грустноватый вид, как это было на фото в луисвилльской газете. Через два дня в центральной «Комсомолке» вышла небольшая статейка с этой самой фотографией, где всё было подано предельно корректно, а Мохаммед Али выглядел даже этаким душкой. Понятно. Пацифист, темнокожий, противопоставляет себя буржуазному обществу… Всё это как нельзя лучше играет на руку советской пропаганде. И в конце статейки вопрос, мол, может, наши чиновники от спорта рискнут и согласятся на проведение боя с бывшим чемпионом мира? Хм, не испугались подкинуть такую лёгонькую провокацию.

А что, вдруг и в самом деле сработает? Вдруг наши спортивные чинуши дадут «добро» на такой бой? Даже заведомо зная, что соперник сильнее меня, только недавно по-настоящему заявившего о себе на чемпионате СССР. Да вот ещё турне по Штатам, где я подтвердил задатки перспективного боксёра. Но быть перспективным — не значит стать звездой. Сколько таких перспективных кануло в Лету, так и не реализовав свой потенциал! Не хотелось бы надолго задерживаться в подающих надежды. Впрочем, это зависит исключительно от меня самого. Труд и упорство, упорство и труд — вот слагаемые будущих успехов!

После возвращения из Америки я сразу включился в тренировочный процесс. Следующий чемпионат страны пройдёт уже в марте, будет его принимать Казань. То есть осталось практически полтора месяца. Так что в зале у Казакова я пахал как папа Карло, готовясь защитить своё звание, завоёванное всего чуть больше двух месяцев назад. Двукратных чемпионов в истории советского бокса на порядок меньше, чем просто чемпионов, не говоря уже о трёхкратных. А в следующем году Олимпийские Игр, которые будет принимать Мюнхен. Да-да, тот самый Мюнхен, где должна произойти трагедия с участием исламских террористов, жертвами которой станут 11 представителей израильской делегации, а также полицейский и 5 террористов. И это тоже описано в моих «хрониках будущего».

Хомяков, кстати, тоже со мной пообщался в своём кабинете, пригласил попить чайку с домашней выпечкой. Чай мы пили, выпечку ели (в основном я), но и не забывали говорить о деле. В частности, о моей поездке.

— Как же там на самом деле обстояло? — спросил Хомяков, делая маленький глоток из своего стакана. — Неужто отправили в нокаут самого Кассиуса Клея?

— Сейчас он Мохаммед Али, после того, как перешёл в ислам, — поправил я. — Да и не нокаут это был, скорее нокдаун, хоть и тяжёлый. Ну а что мне оставалось делать, когда он попёр на меня, размахивая кулаками… Да и печень так удачно подставил, что кулак сам собой в неё пошёл. Инстинкт, наверное, сработал.

— Ну а как вам вообще Америка?

Понятно, вопрос задаёт с подковыркой. Так я ещё накануне продумал, что говорить.

— Америка как Америка, — пожал я плечами. — На человека, впервые оказавшегося в Штатах, всё может даже закончиться моральной травмой. Особенно после похода по супермаркетам, где только одних сортов колбасы больше сотни, или где фирменные джинсы в свободной продаже.

— Те самые, что на вас сейчас? — чуть заметно улыбнулся Хомяков.

— Они, — подтвердил я, скосив глаза вниз. — Всего десять долларов за них отдал.

— Десять? Это где же так дёшево продают?

— Есть один магазинчик в Нью-Йорке под мостом Куинсборо. Хозяина звать Моисей Соломонович. Торгует контрафактной продукцией, но хорошего качества.

— Вон оно что… То есть сшито в каком-нибудь подвале. У нас в Свердловске и по области тоже умельцы есть, строчат в подвалах и гаражах, лепят фирменные лейблы... Причём качество зачастую такое, что лучше оригинала. И кто же вам его посоветовал, этот магазин?

— Да сопровождающий наш, из консульства, Беглов, — как ни в чём ни бывало сказал я, в глубине души надеясь, что тому за такие «экскурсии» не настучат по шапке. Всё-таки мужик не такой уж и плохой оказался.

— Андрей Андреевич? — проявил осведомлённость собеседник.

— Он самый… Да, кстати, — встрепенулся я, желая побыстрее сменить тему, — в Лас-Вегасе, проходя мимо входа казино нашего отеля, я столкнулся с выходящим оттуда Моррисом Чайлдсом. Слышали о таком?

— Если не ошибаюсь, заместитель по связям с зарубежными компартиями генерального секретаря компартии США? — тут же насторожился Виктор Степанович.

— Точно!

— Вы уверены, что это был Моррис Чайлдс?

— Видел его фото в газете, то ли «Правде», то ли «Известиях», — соврал я. — У меня память на лица хорошая. А его ещё мужчина сопровождал.

— Что за мужчина?

— Неприятный тип, мне от одного его взгляда стало не по себе. Не удивлюсь, если он из какого-нибудь ФБР.

— Почему именно ФБР? — буквально сделал стойку Хомяков.

— Шут его знает, как-то подсознательно всплыла эта мысль. И вообще странно, на какие шиши этот Чайлдс болтается в казино? Уж не на те ли, что выпрашивает у советских товарищей на нужды компартии США?

— Ну… Вы это, Евгений, думайте, что говорите.

Ха, а что мне думать, я-то прекрасно помню, чем всё закончилось. Вот только как об этом скажешь тому же Хомякову? Вряд ли он верит в ясновидящих и уж тем более в путешественников во времени. Пусть даже на ментальном уровне.

— Может быть, запомнили какие-то характерные примеры этого… фэбээровца?

— Внешность у него неброская, шрамов вроде на лице нет, пальцы на месте, татуировок не замечено… Разве что неприятная такая бородавка на левой ноздре. Ну и взгляд, как я говорил, смотрит — словно змея в душу заползает.

— Хм, ну, бородавка — это уже кое-что, — кивнул Хомяков с непроницаемым лицом. — А взгляд… Взгляд у человека может меняться в зависимости от обстоятельств. Вон актёры на сцене как лицедействуют, то смеёшься над ними, то в следующую секунду плачешь. Так же и взгляд можно сделать и строгим, и добрым.

— Тот тип вряд ли актёрствовал, думаю, это была его естественная реакция на то, что я разглядывал Чайлдса. Он словно меня считывал, как ЭВМ.

— Так уж и ЭВМ, — чуть усмехнулся куратор. — Ладно, за информацию спасибо. А как идёт подготовка к чемпионату страны?

— Всё по плану, Виктор Степанович. Кстати, я тут недавно с уголовными авторитетами встречался,…

Глаза Хомякова сузились, но вслух он ничего не сказал, как бы предлагая продолжать.

— Обнести мой дом хотели какие-то урки, Полина заметила, как подозрительные личности у забора крутились, а потом один из них постучался под видом газовщика. Она и поделилась со мной своими опасениями. А я на югах с одним авторитетом познакомился, спел ему несколько… хм… своих песен, очень уж он впечатлился, и пообещал написать своему корешу в Свердловск, некоему Прокурору. Не слышали о таком?

— Что-то где-то проходило, — задумчиво пробормотал Хомяков.

— Так вот, у меня оказался его телефон, вернее, я так понял, это телефон связной. В общем, мы встретились, и он решил мою проблему. Действительно, какие-то домушники обхаживали мою хату, но теперь опасаться нечего. Это я к тому говорю, что, возможно, по вашим каналам уже прошла информация о моей встрече с авторитетом, и у кого-то из вашего или милицейского начальства уже зародилась мысль, как бы из всего этого извлечь выгоду. Но предупреждаю — стучать не согласен, пусть даже не рассчитывают.

Собеседник задумчиво побарабанил пальцами по столу, глядя на лежавшую перед ним шариковую ручку, потом взял её, покрутил в пальцах и поднял на меня взгляд.

— Хорошо, Евгений, я понял вас. С подобными просьбами с нашей стороны точно к вам никто не обратится. А я бы на будущее посоветовал вам воспользоваться услугами вневедомственной охраны. Услуга стала действовать в Свердловске с прошлого года. Могу позвонить кому надо.

— А что, мне идея нравится. Звоните, подпишем договор… Кстати, у вас холодильник есть? — спросил я, уже поднявшись.

— Есть, а что? — с подозрением в голосе переспросил Хомяков.

— Вот, прилепите на дверку, сувенир из логова идеологического противника.

И я вручил ему магнитик с изображением статуи Свободы.

Полина окончательно перебралась в мой дом, где развила бурную деятельность по его обустройству. Вернее, озадачила меня, что нам необходимы стиральная машинка и холодильник. Я в принципе с ней был согласен. Сходил, проверил текущий счёт… Что ж, за прошедшие полтора месяца набежало почти три тысячи. И на машинку хватит, и на холодильник. Правда, вся эта техника, как я выяснил заранее, в магазинах продавалась исключительно по записи, не хватало на всех желающих. Интересно, помогут ли старые связи Резника?

На следующий же день — а это был вторник — после учёбы позвонил на промтоварную базу и попросил к телефону директора Геворка Самвеловича Багдасарова. Когда тот взял трубку, я представился, напомнив, что ему обо мне говорил скоропостижно покинувший СССР товарищ Резник. У которого я, к слову, приобрёл недвижимость.

— Ах, да-да, что-то припоминаю… Напомните только, как вас звать… Очень приятно, Евгений! А вы, собственно, Евгений, по какому вопросу?

— Геворк Самвелович, не думаю, что это телефонный разговор…

— Понимаю, — я словно увидел, как он кивнул. — Я через полтора часа уезжаю, завтра сможете приехать на базу?

— Во сколько?

— Я буду здесь до шести вечера.

— Где-нибудь ближе к четырём устроит? А то у нас с невестой занятия: у меня в институте, у неё в музучилище.

— Хорошо, давайте к четырём, буду ждать. Адрес знаете? Не опаздывайте. Я предупрежу человека на воротах.

Полине стоило только предложить прогуляться на базу, как она согласилась без промедления. Ещё бы, разве женщина доверит мужчине такое ответственное дело, как покупку бытовой техники! Вот в качестве грузчика он сгодиться, хотя лично я ничего таскать не собирался. Думаю, там будет кому загрузить в случае чего. А если хорошо заплатить — то и доставить, и выгрузить, и установить.

Промтоварная база располагалась в микрорайоне «Эльмаш», на углу улиц Шефская и Предзаводская. На её немаленькую территорию вели огромные металлические ворота, за которыми сборку находилась будка охранника. В данный момент он проверял накладные у водителя выезжающего со склада бортового «ЗиЛа» и собирался залезать в кузов, когда мы с Полиной отвлекли от этого занимательного процесса.

— Здравствуйте! Мы к Геворку Самвеловичу. Он должен был предупредить.

Десять минут спустя мы сидели в приёмной Багдасарова, ожидая, когда он освободится. Просидели ещё с четверть часа, наконец из кабинета вышла бальзаковского возраста полная женщина в халате поверх телогрейки и валенках. Молоденькая секретарша, не дав закрыться двери, заглянула в дверной проём:

— Геворк Самвелович, к вам молодые люди, вы им на четыре назначали.

— Да, пусть заходят, — услышал я голос директора базы.

Кабинет был обставлен скромно, а сам Багдасаров оказался невысоким толстячком с большой залысиной и курчавыми волосами, чем-то напомнив актёра Калягина. Он вышел из-за стола, протягивая пухлую ладошку:

— Здравствуйте, Евгений! А как звать вашу очаровательную спутницу? Полина? О, прекрасное имя!

Он расплылся в улыбке, сверкая золотыми фиксами, и от меня не ускользнуло, как плотоядно и в то же время оценивающе Багдасаров разглядывает Полину.

— Мне кажется, я вас где-то видел. — пробормотал он задумчиво.

— Вполне может быть, — ответил за Полину я. — Её показывали по телевизору в новогоднем «Голубом огоньке». Она пела песню «Аист на крыше».

Багдасаров хлопнул себя по ляжкам:

— Точно!

— Друзья Романа Исаковича — мои друзья! — провозгласил он. — Садитесь… Итак, чем могу быть полезен?

— Геворк Самвелович, вы ведь не будете спорить, что стиральная машинка избавляет женщину от необходимости вручную стирать вещи, тем самым экономя её время и сохраняя кожу рук нежной и гладкой… Согласны?

— Кто же спорит! — его густые брови подскочили верх.

— Вот и я хочу, чтобы у моей девушки руки всегда были нежными, а кожа бархатистой.

Не глядя на Полину, я уже догадывался что она сейчас сидит рядом красная от смущения, как варёный рак.

— Не вопрос! — потёр ладошки одна о другую Багдасаров. — Для такой девушки выберем самую лучшую машинку!

— Спасибо, Геворк Самвелович! Будем вам очень, очень благодарны! — с намёком произнёс я, понизив голос. — А холодильниками не богаты?

Вскоре мы шли по здоровенному ангару, стеллажи которого были завалены самой разнообразной продукцией. Свернули направо, и оказались в секции стиральных машин.

— Анна Дмитриевна, — обратился Багдасаров к сопровождавшей нас кладовщице. — Машинки «Ока-7» ещё остались?

— Две штуки, — доложила та.

— Не отложены? Нет? Ну и прекрасно!.. Хорошая модель, активаторного типа, — повернулся к нам Геворк Самвелович. — Шумит, но надёжная… Анна Дмитриевна, сколько стоит такая машинка? Семьдесят?

Он отвёл меня в сторонку, попросил пригнуться и негромко произнёс чуть ли не в ухо:

— Отдам за девяносто. Сами понимаете, дефицит. Другому бы за сто отдал, но вам, как другу Романа Исаковича…

— Что же делать, — вздохнул я, хотя и 90 рублей для меня отнюдь не были критичны. — Давайте за девяносто… Погодите! А там что такое? Импорт?

Я кивнул в сторону стеллажа, где стояли три вертикальные коробки с надписью «Husqvarna».

— Это шведские стиральные машинки, для, так сказать, важных клиентов. И стоят… Стоят дорого.

— А я могу попасть в число этих важных клиентов?

— В принципе, нет ничего невозможного, если вы располагаете определённой суммой.

— Сколько?

— Триста… Триста пятьдесят, — тут же поправился он.

— Не вопрос, — невольно спародировал я его. — Я бы даже не попросил распаковывать, но невеста, — я показал взглядом на поглядывавшую в нашу сторону издали Полину, — очень дотошная, не дай бог какой-нибудь дефект увидит — съест меня с потрохами.

— Понимаю, — заговорщицки подмигнул Багдасаров. — Скажу по секрету — у самого такая же жена.

Когда упаковка была вскрыта и Полина увидела стиральную машинку, казалось, сейчас расплачется от счастья. Ну да, я её понимаю, конец ручной стирке, да и вещь сама по себе выглядит как инопланетный корабль на фоне фанерных аэропланов.

— Как у вас с грузчиками и доставкой? — спросил я.

— За отдельную плату всё организуем, — заверил Геворк Самвелович.

— А с установкой они справятся?

Выяснилось, что после доставки техники к нам домой специалист, врежет один шланг в водопровод, а второй в канализационную трубу. А если понадобится, то этот мастер на все руки ещё и розетку установит где нужно. Естественно, его услуги за отдельную плату.

— Ну что, всё устраивает? — подытожил директор базы. — Тогда идёмте смотреть холодильники.

Выбор был приличный. «Смоленск», «Кристалл», «Ока», «ЗиЛ», «Минск», «Бирюса», «Север», «Днепр», «Наст»… На базе всё есть, а в магазинах шаром покати, вот почему так? Хе, вот и «Саратов», правда, чуть более продвинутая модель, нежели стоит дома у моих родителей. Эх, жаль, с импортом беда, нет никаких «Розенлёвов». После долгого и мучительного выбора сошлись на холодильнике «Минск-5». Самая новая модель минского завода, как прояснила кладовщица, заведовавшая ещё и холодильниками. Выпускается по французской лицензии, имеет полки со сменной высотой установки, а дверка открывается с помощью специальной педали. А вместо применявшегося ранее на советских моделях резинового уплотнителя, что позволяло закрывать дверку только с помощью ручки-замка, на этой модели стоял уплотнитель магнитный. И вообще эта модель отпускается только по спецзаказам, в свободной продаже пока её не найти реальным не представляется.

Мне понравилось, Полине тоже, не отпугнула даже стоимость — с наценкой Багдасарову выходило четыреста пятьдесят. Но тут она, кстати, вошла во вкус. Присмотрела для дома пылесос «Ракета-7» и утюг производства ГДР. На этом, наконец, наш шопинг завершился.

Двум грузчикам и водителю, которые наши покупки доставили по месту назначения, мы заплатили пятьдесят рублей. Холодильник установили в зале, в углу, на небольшой кухне ему так и не нашлось места. Тут же включили в сеть и загрузили продуктами, перебазировавшимися из ящика на чердаке. А чуть позже и впрямь заявился специалист, в течение часа управился со стиральной машинкой и рассказала. Как ею пользоваться.

Вскоре после моей командировки в магазин за пачкой «Лотоса», которого у нас дома оказалось на донышке, к вящей радости Полины «Husqvarna» весело крутила бельё.

В общем, семейная жизнь без регистрации в ЗАГСе понемногу входила в колею. Я решил, что учёба учёбой, а оформлять наши отношения придётся. Если к лету между нами кошка не пробежит, будут мир да любовь — то сделаю предложение. А потом поедем знакомиться сначала к её, а потом к моим родителям. Во всяком случае, так у нас с Ириной было. Причём её родителям я не очень приглянулся, как потом выяснилось, из-за лёгкой хромоты. Надеюсь, если с Полиной у нас всё сложится, её родня примет меня более благосклонно.

В один из февральских вечеров Полина прибежала домой раскрасневшаяся, с сияющими глазами и улыбкой во весь рот.

— Ты чего такая счастливая, как будто в лотерею «Волгу» выиграла? — с подозрением поинтересовался я.

— Женька, какая «Волга»?! Меня пригласили на работу в Свердловскую областную филармонию!

— О как! А это круто?

Полина слегка смешалась.

— Ну-у, наверное… Но ведь помнишь, я как-то говорила, что хотела бы петь в филармонии? Это ведь и официальная зарплата.

— И большая?

— Поначалу 70 рублей. Но это только ставка, а ещё за каждый концерт рубль-два, а в месяц можно хоть тридцать концертов дать, а то и больше.

— М-да, негусто… А как это воспримет Дорнбуш?

— Я у них не в штате состояла, и выступала с ними не так часто, так что, думаю, как-нибудь переживёт.

— А учёба?

— Переведусь на заочный, у нас это можно… Жень, ты не рад?

— Я рад — когда ты рада. А раз твоя мечта сбылась и ты этому рада — то я тебя полностью в этом поддерживаю.

Она чмокнула меня в щёку.

— Ой, какая я голодная… Вроде и пообедала — у нас там через дорогу от училища отличная пельменная — а всё равно есть охота.

— На солёненькое не тянет? — настороженно спросил я после паузы.

Хрен его знает, вдруг гэдээровские презервативы, которые я покупаю у одного из свердловских барыг, не все качественные.

— Да вроде нет… А ты с чего это спросил? Та-а-ак, — она примостилась рядом со мной на диване, пытливо заглядывая мне в глаза. — Женя, ты что, думаешь, я беременная?

— Кто ж вас, молодых, знает, — попытался обратить я всё в шутку и пропел. — Ты беременна, но это временно…

— Тьфу, дурак, — надула губки Полина. — Женщины всегда чувствуют, когда внутри них зарождается новая жизнь. И уж поверь, я от тебя это не скрою. Если, конечно, это будет наш ребёнок.

— А ты сомневаешься? Надеюсь. Ты не завела себе любовника на стороне?

— Вообще-то мне и тебя одного хватает. Вот когда ты перестанешь меня удовлетворять…

— Что-о! Это я-то перестану?! Не дождёшься! Ну-ка иди сюда!

В общем, до еды моя возлюбленная добралась минут через тридцать. А после того, что я с ней сделал, внутри меня также пробудился зверский аппетит, тем более я ещё не ужинал.

На следующей неделе Полина перевелась на заочный и официально была принята на работу в областную филармонию, став солисткой ВИА «Свердловчанка» взамен прежней, ушедшей в декрет.

— А кто в декрет ушёл, не Лена Преснякова, часом? — поинтересовался я у Полины.

— Не, Иринка Максимова. А кто такая Преснякова, с чего ты спросил?

— Да где-то на афише что ли её имя видел… Забудь.

Я-то помнил, что Владимир Пресняков-старший и его супруга сами были свердловскими и работали в местной филармонии. Насчёт декретного я, конечно, промахнулся — Пресняков-младший появился на свет в 1968 году. Братьев и сестёр у него вроде бы не имелось.

Полина не забыла, и уже на следующий день доложила, что да, работали когда-то в филармонии Владимир и Елена Пресняковы, чья девичья фамилия была Кобзева, но в прошлом году они перебрались в ансамбль Гюлли Чохели, покинув родной Свердловск. Ну и ладно, подумал я, может, когда и пересечёмся на музыкальных просторах.

Ещё неделю спустя ВИА принял участие в сборном концерте коллективов филармонии, где я, сидя во втором ряду рядом с Вадиком и Настей, любовался своей Полинкой. Финальной стала песня «Этот город», после новогоднего «Голубого огонька» полюбившаяся советским телезрителям. И сейчас публика потребовала исполнения песни на бис, что и было музыкантами с готовностью исполнено. Полина, желая сделать мне приятное, напоследок объявила меня как автора песни и заставила подняться, раскланиваясь аплодировавшим зрителям. Нет чтобы предупредить, я бы хоть галстук нацепил.

Потом их коллектив отправился на гастроли по области, за неделю дав полтора десятка концертов в сельских ДК. А пока она гастролировала, позвонил Силантьев, попросил Полину по возвращении перезвонить ему домой, как обычно, вечером.

— А что за срочность, Юрий Васильевич, если не секрет, — поинтересовался я.

— Да какой там секрет… Концерт к 8 марта в Кремлёвском Дворце съездов будем играть, Промыслов[1] захотел услышать Круглову с песней «Этот город». Уверен, что поётся о Москве, ну да его никто в этом и не разубеждал.

— Здо́рово! Правда, как я уже сказал, Полина теперь работает в филармонии, как бы не получилось накладки.

— Ну уж, думаю, ради такого случая её отпустят. Если понадобится, я сам позвоню директору филармонии, или позвонят люди, которым он точно не сможет отказать.

Естественно, Полина по возвращении с гастролей такому сообщению обрадовалась, а я подумал, не пора ли обрадовать свою девушку новым хитом? Полночи ворочался, несмотря на то, что прилично вымотался, ублажая подругу жизни, потом всё-таки вырубился. А утром проснулся с мыслью: «Вот оно!»

Полине сегодня торопиться было некуда — у её коллектива после гастролей был выходной, и пока она наслаждалась утренним сном, я спустился в гостиную, взял в руки гитару и негромко стал подбирать аккорды к песне «Я не могу иначе». В моём прошлом творение всё того же дуэта Пахмутовой и Добронравова исполнила впервые Валентина Толкунова, песня стала её визитной карточкой. А в этой реальности, возможно, станет «визиткой» Полины Кругловой. Вот, честно говоря, прямо-таки неудобно как-то перед Александрой Николаевной и Николаем Николаевичем. Пусть мне не грозит быть уличённым в воровстве, но совесть нашёптывала, что я подлец и гореть мне в аду вместе с другими ворами. Ладно, я атеист, надеюсь, за последние чертой меня ждёт только тьма и вечный покой.

Аккорды вроде бы правильно подобрал, оказались она довольно простыми, лишь на припеве некоторое разнообразие. Слова написал на тетрадном листе, там же аккорды. Полина спустилась, когда я уже завтракал.

— У меня для тебя сюрприз, — сказал я, подставляя губы для лёгкого поцелуя. — Но получишь ты его вечером. Мне над ним нужно ещё немного поработать.

Поработать — это записать ноты, чтобы произведение выглядело более-менее серьёзно. Да и в нотах, если честно, Полина разбирается куда лучше, чем в аккордах. Ноты я дописал в институте, делая это и на лекциях, и на переменах. Мысленно представлял струны, лады, и уже эти видения переводил в нотную запись. После занятий я сразу отправился на тренировку, решив сегодня попотеть на пару часов пораньше обычного графика. Казакову объяснил, что у меня сегодня вечером срочные дела по дому, и тот в очередной раз мне попенял, что я не пригласил его на новоселье. Хотя чего пенять, я ему задним числом пузырь качественного коньяка преподнёс, и в тот момент Лукич выглядел более чем довольным.

В общем, в присутствии Полины, которая приготовила к моему возвращению замечательный ужин — запечённые в духовке курица под майонезом и картофель — я под гитару напел новый шлягер типа собственного сочинения. А потом, переждав первый восторг, предложил Полине самой исполнить эту вещь. После примерно получаса вокально-инструментальных упражнений мы достигли, на наш общий взгляд, вполне приличного уровня исполнения, хоть сейчас на сцену дуэтом выпускай. В смысле, меня в качестве аккомпаниатора. Впрочем, я считал себя довольно посредственным гитаристом, пусть уж лучше профессионалы этим занимаются.

При этом Полина отнюдь не копировала Толкунову с её голосом, соответствующим тембру флейты, тем более о такой исполнительнице пока что слышали единицы, так что сравнивать мог только я. И мне её более ро́ковая, что ли, подача импонировала больше, нежели льющийся ручейком вокал Толкуновой. Может быть, немного предвзято… Не знаю, на вкус и цвет, как говорится, товарищей нет.

И вот уже пролетел февраль с его вьюгами, и Полина улетела в Москву, на правительственный концерт, приуроченный к Международному Женскому дню. Причём улетела на неделю раньше, чтобы успеть отрепетировать с оркестром Силантьева «Я не могу иначе». Тот от неожиданного подарка не отказался, подключил свои связи, чтобы Полине Кругловой разрешили исполнить две песни, и 7 марта на концерте в Кремлёвском дворец съездов она спела «Этот город», который очень уж хотел услышать Промыслов, и «Я не могу иначе».

В записи концерт показывали на следующий вечер, смотрели мы его вместе с Полиной, которая прилетела из Москвы в 10 утра, а компанию нам составили Настя с Вадимом. Они и ночевать у нас потом остались, во второй, маленькой спальне. А после исполнения Полиной песни «Я не могу иначе» телекамера выхватила сидевших в ложе Брежнева и его достаточно скромно одетую жену Викторию Петровну, которые с улыбками аплодировали исполнительнице и музыкантам. Хотя, как мне показалось, выступавшей следом солистке Москонцерта Александре Стрельченко, исполнившей «Когда б имел златые горы», Брежнев аплодировал с чуть бо́льшим удовольствием.

В этот вечер не обошлось, само собой, без застолья, цветов и подарков милым дамам. Своего рода алаверды за 23 февраля, когда они нас поздравляли. Мне был вручён мохеровый шарф, а Вадиму х/б рубашка в крупную клетку. Впрочем, главные подарки случились позже, под покровом ночи. Тоже, кстати, в нашем с Полиной доме, благо прежние хозяева над звукоизоляцией неплохо поработали.

На этот раз мы с Вадимом решили отойти от традиции дарить духи. Девчонки ещё новогодние до половины не использовали. Хотелось чего-то оригинального. Но не очень дорогого. Если я подарю Полине шубку или дублёнку, или даже норковую шапку (хотя на женщинах такие старящие их шапки мне совершенно не нравились), то что остаётся Вадиму? Нет, Настя, конечно, ничего не выскажет ему, мол, Полинке дублёнку подарил её любимый, а ты мне какую-то недорогую фигню, но, как в том анекдоте, осадочек останется. В общем, подарил Полинке «Книгу о вкусной и здоровой пище». И между прочим, достать её оказалось не так уж просто. Спасибо старым связям Резника, через всё того же Геворка Самвеловича удалось найти выход на директрису книжного магазина. Та буквально из-под прилавка продала экземпляр издания 1964 года по себестоимости — 10 рублей. Правда, я отдарился коробкой шоколадных конфет за 5 рублей. Хоть их удалось купить без проблем, всего лишь после стояния в небольшой очереди.

Вадим подарил Насте серебряное колечко с аметистом, отвалив за него 18 рублей. Он продолжал разгружать вагоны по выходным, так что мысль занять у меня денег его вряд ли посещала. Да и вообще, чтобы у кого-то попросить взаймы… Это для нашего комсорга мука адская, он будет умирать с голоду — а не попросит на хлеб. Я так, во всяком случае, думал.

Наших мам, естественно, мы с Вадиком тоже поздравили. Отправили открытки, а подарки привезли попозже, в ближайший выходной. А между делом 10 марта я отпраздновал свой 22-й день рождения. Ну вот угораздило меня так родиться, получается — праздник за праздником. На подаренную к 8 марта редкую поваренную книгу Полина отдарилась подпиской на II полугодие на журнал «Вокруг света». Достойный подарок! Я как-то упоминал при ней, что это один из моих любимых журналов, вот и, судя по всему, запомнила. Достойное дополнение к «Роман-газете» и «Комсомолке», которые я выписал в прошлом декабре, сразу после переезда в этот дом. Хотел тогда заодно выписать как раз «Вокруг света» и «Уральский следопыт»… Да где там, лимит был исчерпан почти сразу после открытия подписной кампании на эти два издания.

Этот вечер обошёлся без постельных сцен — у Полины вчера наступили, как бы сказать, критические дни. С одной стороны, обидно, а с другой — хорошо. Наступление таких дней свидетельствовало, что мы пока всё делаем правильно, и гэдээровские презервативы сделаны на совесть. А родители поздравили меня лично через несколько дней, когда навестил их на выходные.

Вернулся, и обнаружил Полину почему-то грустной.

— Что случилось, пока я отсутствовал? Нас обокрали? Хотя телевизор, холодильник и стиральная машинка вроде бы на своих местах. Тебя ограбили на улице?

— Если бы, — вздохнула она и кивнула на стол, где лежало распечатанное письмо. —Мама пишет, что сил у неё больше нет сражаться с этим проклятым ревматоидным артритом. От нашего «Преднизолона» у неё отёки, мышцы болят и сильная слабость. А где я ей импортный препарат достану? Да и врачи в Каменск-Уральском… А в Свердловск на консультацию записываться чуть ли не за год надо. На всю область один хороший специалист.

— Что же ты раньше молчала?!

Я принялся листать записную книжечку с телефонными номерами. Ага, вот он, Савин Аркадий Петрович. Тот самый чиновник из горздравотдела. Я ведь даже его должности не знаю, но Резник заверил, что через этого Савина можно достать почти всё. К фамилии были приписаны два номера — рабочий и домашний. На часах начало десятого вечера, логично предположить, что абонент уже дома.

Трубку сняла его жена. Ну это я так подумал, для дочери слишком взрослый голос. Попросил пригласить Аркадия Петровича. Представился, напомнил, что я тот самый молодой человек, кто купил дом у отъехавшего на историческую родину Романа Исаковича.

— Я так понимаю, позвонили вы мне не просто так, — негромко произнёс в трубку собеседник. — У вас серьёзный вопрос?

— М-м-м, достаточно серьёзный, — подтвердил я.

— Предлагаю встретиться завтра часиков где-нибудь в половине седьмого вечера возле почтамта на проспекте Ленина. Устроит вас такой вариант?

Меня такой вариант устроил, и в назначенное время я топтался возле почтамта. С неба падал мелкий снежок, таявший тут же на кепке и пальто. Я описал свою внешность, надеюсь, чиновник не ошибётся.

— Добрый вечер!

Негромкий голос, раздавшийся откуда-то сзади и сбоку, заставил меня нервно дёрнуться. Рядом стоял мужчина средних лет, в почти таком же, как у меня, пальто, только вместо кепки на голову была водружена шляпа.

— Вы Евгений?

— Он самый. А вы, должно быть, Аркадий Петрович.

Тот не стал соглашаться или опровергать мои домыслы, предложил отойти в сторонку.

— Так что у вас за проблема? — поинтересовался он, когда оказались за углом здания.

Я обрисовал ситуацию. Савин выслушал, не перебивая, затем задумчиво пожевал губами, глядя куда-то в вечернее небо поверх моего плеча.

— Есть неплохой аналог, венгерский, фирма «Gedeon Richter», — наконец сказал он. — В аптеке так просто не достанешь, за ним в очередь записываются.

— Сколько?

— Препарат очень дефицитный, достать его будет непросто, поэтому упаковка из 10 таблеток обойдётся вам в 5 рублей.

— Хорошо, — кивнул я. — Сможете достать пять упаковок?

— Пять? Хм… В принципе, можно попробовать. Встречаемся завтра тут же, в это же время.

Понятно, что госцена такой упаковки раза в два, а то и три меньше. Но чинуша должен же положить себе в карман за услуги. Да и ещё может другому дать, кто задействован в этой цепочке. Мерзко, конечно, но... Скифы мы, которые с раскосыми и жадными очами. И с этим ничего не поделаешь. Никакие ОБХСС и прочие контролирующие органы не изживут в нашем человеке этой порочной склонности просить и пытаться достать проклятый дефицит с «чёрного хода». «Железный занавес» рухнет, дефицит исчезнет, когда в страну хлынут потоки заграничных товаров, но привычка останется.

— Завтра у меня в это время тренировка, не хотелось бы пропускать, чемпионат Союза на носу.

— Ладно, в пять вечера устроит?

— Договорились.

— Только деньги чтобы были при вас.

Савин не подвёл, на следующий день из его портфеля в мою спортивную сумку, в которой лежала тренировочная форма, десять упаковок импортного препарата. В свою очередь, двадцать пять рублей перекочевали в его карман.

— Аркадий Петрович, ещё один вопрос… У них там в Каменск-Уральском нет хорошего специалиста, а в Свердловске всего один — Ждано́вич. И очередь к нему на год вперёд.

— Понимаю, — кивнул Савин. — Сделаем, но... Сами понимаете, не просто так.

— Какие вопросы! — криво ухмыльнулся я.

Жданович обошёлся мне ещё в полтинник. Но, следует признать, В плане обязательности Аркадий Петрович оказался человеком слова, и уже через неделю 48-летняя Валентина Владимировна Круглова прибыла на консультацию, а заодно и импортные таблетки забрать. Тут я с ней и познакомился. Выглядела она постарше своих лет, видно, болезнь и работа на сборке радиол даром не проходят.

На консультации у Ждановича, куда Круглова-старшая вошла с ворохом анализов и заключений, она пробыла двадцать минут. Все рекомендации уместились на одном листочке, который Валентина Владимировна должна была передать своему лечащему врачу в Каменск-Уральском. Отдельно похвалил за венгерские таблетки, посоветовав и дальше их покупать, если будет возможность. Что ж, придётся периодически раскошеливаться, но за ради будущей тёщи, ежели она таковой мне станет, мне ничего не жалко.

А я ей, кажется, понравился. И не только за то, что достал дефицитный препарат и устроил консультацию. Кстати, она всё порывалась узнать, во сколько это обошлось и вернуть деньги, но я сразу же пресёк подобные разговоры. Когда прощались на автовокзале, Валентина Владимировна шепнула что-то на ухо дочери, с улыбкой косясь на меня. Полина потом призналась, что мама просила её держаться меня, мол, с таким не пропадёшь. Да ещё и симпатичным.

— Правильно говорит, — подтвердил я, — держись. За мной, симпатичным, будешь как за каменной стеной.

И самодовольно выпятил грудь колесом, надувая щёки.

— Ой, ну всё, — прыснула Полина, тыкая меня кулачком в плечо.

А я принялся собирать спортивную сумку. Завтра утренним поездом с Лукичом отправляемся в Казань, на чемпионат страны. Послезавтра регистрация участников, а стартует чемпионат через два дня, 17 марта. Два комплекта формы, трикотажный, он же разминочный костюм, кроссовки, опять же, разминочные, боксёрки «ADIDAS», два мотка бинтов,

Бутерброды в дорогу сделал утром, перед выходом из дома. Заодно и в термос крепкого, горячего чаю налил. Полине в филармонию на репетицию надо было попозже, она меня проводила поцелуем. И с грустью посмотрела на посылочный ящик со снятой крышкой, и стол, заваленный письмами поклонников. Бандероль из «Останкино» была получена вчера, и весь вечер Полина знакомилась с содержимым писем. После праздничного телеэфира к 8 марта она стала настоящей звездой всесоюзного масштаба, и редакцию музыкальных программ ЦТ стали заваливать письмами с просьбой дать телефон или домашний адрес талантливой певицы, а также вопросами о её личной жизни. Ну и заодно повторить концерт с номером Полины Кругловой. В итоге набили письмами ящик и отправили на адрес общежития, откуда Настя приволокла его к нам домой, и весь вчерашний вечер они на пару с Полиной читали письма. Полина даже думала поначалу отвечать, но я отговорил её от этой идеи.

— Если отвечать каждому — у тебя ни на что физически не останется времени. И помяни моё слово, этот ящик — всего лишь начало, в дальнейшем, если тебя так и будут показывать во всяких «огоньках», письма на ТВ станут приходить мешками. Даже если на вычитку одного письма ты будешь тратить три минуты, а потом ещё пять писать ответ — умножь эти цифры, скажем, на десять тысяч. Восемьдесят тысяч минут — это… Это ж почти два месяца! И это не считая перерывов на приём пищи и сон, ну и… ну и ещё кое-что. Выдержишь? То-то! Так что выбрось эти мысли из головы и займись чем-то более полезным. Например, приготовлением ужина. Хоть ты и восходящая звезда, но заботиться о любимом человеке обязана.

И чмокнул её на глазах смущённо улыбавшейся Насти в щёчку.

[1] Владимир Федорович Промыслов — председатель исполнительного комитета Моссовета в 1963—1986 гг.