Мой адрес — Советский Союз! Книга вторая

Глава 6

В последних числах апреля позвонил представитель оргкомитета праздничного концерта к 9 мая, сказал, что на меня забронирован пригласительный. На меня одного, уточнил он, когда я намекнул насчёт Полины.

— Она вроде бы вам не жена? Но даже если бы была жена, не факт, что пригласительный выписали бы на неё.

Мне было сказано, когда и где я смогу забрать пригласительный, напомнив, чтобы не забыл паспорт.

— А комсомольский билет пойдёт? — зачем-то спросил я.

— Только паспорт! Иначе ваше место останется незанятым, а чтобы в кадре пустота не зияла — нам придётся подсаживать кого-то из своих. И в следующий раз вас уже вряд ли пригласят.

Концерт по традиции пройдёт накануне праздника, вечером 8 мая в Кремлёвском дворце съездов. Мне даже обещали номер в гостинице «Россия», где поселятся многие из гостей концерта. Той самой, сразу же пришло на память, где в 1977-м случится пожар с многочисленными жертвами. И который не только можно, но и нужно было предотвратить, о чём я и писал в своих «мемуарах о будущем». Но и помимо этой трагедии случится множество других важных событий, и что-то, кстати, из мной описанного уже произошло. Не так уж сильно пока я влияю на ход истории, не раздавил, видно, ту «бабочку Брэдбери», либо раздавил, но изменения наступят намного позже. А я ещё здесь, и продолжаю влиять на происходящее вокруг. Но хотя бы одну папочку уже пора кому-то всучить. Жаль только, возможности пока не представляется.

Об этом разговоре я, естественно, рассказал Полине, когда она вернулась с очередной репетиции.

— Жаль, что в этот раз я не выступаю, — огорчённо вздохнула она. — Видно, где-то там решили, что я и так уже примелькалась. Ну ничего, вот выйдет пластинка… Кстати, я же бобину с нашим альбомом принесла! Мне её Царёв подарил, просил тебе показать, спросить твоё мнение о качестве записи.

Она кинулась к своей сумке и достала из неё упакованную в коробку магнитную плёнку «Славич». Оригинальную запись делали на «Sony» из запасов Осипова, а вот копии раскидали на отечественную магнитоплёнку. На коробке фломастером была сделана надпись: «Влюблённая женщина», ВИА «Свердловчанка».

— Жаль, что слушать не на чем, — огорчённо вздохнула она.

— Не переживай, завтра же пойду в комиссионный, я там уже свой человек, надеюсь, и в этот раз мне помогут.

Однако в комиссионном ничего стоящего обнаружить не удалось. Продавщица развела руками — хороший магнитофон «Яуза-10» взяли только позавчера.

— А так — вот, больше, к сожалению, ничего предложить не могу.

Я посмотрел на огроменный «Днiпро-12Н», на переносную «Сонату»… Вздохнул, поблагодарил и отправился восвояси. А на выходе меня тормознул дядечка непрезентабельной внешности.

— Извините, — сказал он негромко, — я случайно услышал, что вам нужен хороший магнитофон.

— Верно, нужен… А у вас есть что предложить?

— Есть, но сразу предупреждаю — вещь дорогая. Магнитофону два года, но им почти не пользовались…

— Что за модель-то хоть?

— Японская, фирмы «Crown».

— И почём?

— Тысяча! — выдохнул мужичок. — Поверьте, это я ещё дёшево отдаю, мог бы продать за полторы, а то и две, но срочно деньги нужны. Потому и через комиссионку продавать не стал. Ещё неизвестно, сколько бы он там простоял за две тысячи.

Собираясь в комиссионный, я на всякий случай захватил как раз тысячу, так что вариант с немедленной покупкой хорошей аудиотехники приобретал явственные очертания.

— Не краденый? — сдвинув брови, спросил я.

— Боже упаси! Это нам с женой зять подарил, он моряком на сухогрузе, по всему миру плавает.

— Какой у вас щедрый зять!

— Так он дочку мою так сильно любит… Она у меня знаете какая красавица?!

— А что ж деньгами не поможет, если так сильно понадобились?

— Да неудобно как-то просить, — вздохнул дядечка.

— И как ваш зять относится к тому, что вы продаёте его подарок?

Мужик тяжело вздохнул:

— Так я не говорил пока… Сосед мотоцикл с коляской продаёт, мне ж на дачу ездить в самый раз.

— А жена одобряет?

Тот снова тяжело вздохнул, шмыгнул носом.

— Не стало моей Екатерины в том году, онкология…

— Хм, извините, — откашлялся я.

— Ну что, пойдёте смотреть? Тут недалеко. А то вдруг передумаю.

Владимир Васильевич, как он представился, жил и впрямь недалеко. Двухкомнатная квартира, вернее, полуторка. Обставлена скромно, и накрытый кружевной салфеткой магнитофон в этой скромности казался настоящим бриллиантом. И это был «Crown CX 822». Слышал я про эту модель, считавшуюся очень удачной у фирмы, которая была не так плодовита, как её восточные коллеги типа «AKAI» или «Sharp». Но при этом брала качеством, с которым порой не могли сравниться легендарные деки «Pioneer».

— Меня зять научил, как им пользоваться, но записывать на нём я ничего не пробовал, оно мне без надобности. При жене несколько раз включал, а я как её не стало — так и стоит. Я вон даже салфеточкой его накрыл.

— Ну что ж, давайте проверим, как техника работает.

Работа японского магнитофона меня не разочаровала. Мы прослушали пару импортных бобин с записями «Bee Gees» и «Creedence Clearwater Revival», которые, по словам Владимира Васильевича, ему подарил тоже зятёк, и ударили по рукам. К тому же головки оказались практически нулёвыми. До кучи за 20 рублей я купил у него десяток бобин с записями зарубежных групп, включая прослушанные. И на всякий случай записал паспортные данные. Может, он ворованный? В смысле, магнитофон. А эта хата вообще съёмная, место сделки.

Полина, конечно, не сильно понимала в такой технике, но я как мог объяснил, что оно того стоит. А затем предложил послушать альбом «Влюблённая женщина». Та песня как раз шла заглавной. Мы прослушали весь альбом, и меня приятно удивило качество записи. Впрочем, если учесть, что писалось всё на профессиональную технику, на японскую плёнку и переписывалось на не самую худшую, а, возможно и лучшую отечественную магнитоплёнку, то можно было и не сильно удивляться. Да и слушали на крутом маге. Прослушали два раза, и я понял, что такую плёнку не стыдно и в «Мелодию» отвезти. Материала хватит для диска-гиганта, но если получится записать только миньон песни на четыре, то в него должны войти все мои вещи.

С Силантьевым я уже на днях созвонился, тот обещал посодействовать, будучи лично знаком с генеральным директором фирмы «Мелодия» Василием Ивановичем Пахомовым. Но просил сначала показать материал ему, чтобы лично убедиться в том, что альбом достоин печати на виниле. Я ещё спросил, потребуется ли в случае одобрения новая запись уже на студии «Мелодии», на что получил ответ:

— Если качество руководство «Мелодии» устроит, то могут и вашей плёнкой обойтись. В конце концов, они не приглашают «Битлз» записываться к себе на студию, когда без разрешения ливерпульцев печатают миньоны с их песнями.

Поэтому для меня первоочередной задачей было вручить бобину Силантьеву. Теперь, когда она была у меня на руках, я мог хоть завтра отправляться в Москву. Правда, летать (не тащиться же поездом) только из-за того, чтобы вручить плёнку, я считал большим расточительством. Поэтому позвонил Силантьеву и сказал, что отдам ему коробку с бобиной 8 мая, перед концертом в Кремле.

До которого, кстати, оставалось 10 дней. А за 9 дней до концерта на тренировке Казаков объявил:

— Ну что, Женёк, вчера мне звонили из федерации бокса. Попросили до тебя донести, что ты включён в расширенный список сборной на поездку в Испанию, на чемпионат Европы. Двухнедельные сборы в Крыму начнутся 25 мая, по их итогам будет сформирован окончательный состав сборной. 24 мая тебе нужно быть в федерации, где назначен общий сбор, а оттуда в тот же день вылетаете в Крым. Там какая-то база Министерства обороны на побережье, где и разместитесь.

Да, за Испанию мне ещё придётся побороться. Что ж, я и не рассчитывал, что место в команде мне преподнесут на блюдечке с голубой каёмочкой.

Опять же, с учёбой сплошные непонятки. Меня так из института на фиг выгонят, невзирая на заслуги. Но проректор вошёл в положение, договорились, что преподы составят мне индивидуальный план, по которому я буду заниматься на сборах и на соревнованиях. Ну и отлично! Так-то я мог и без занятий сдать все зачёты включая пятый курс, но приходилось изображать из себя обычного студента.

1 мая началось с традиционной демонстрации трудящихся, учащихся и интеллигенции. Я, как обычно, шёл в колонне нашего политеха, а Полина впервые двигалась через площадь в колонне работников культуры. А ближе к вечеру мы с ней отправились в ресторан Дома офицеров. Здесь меня уже знали, а ещё лучше знали мои чаевые, поэтому столик нашёлся без проблем. К тому же я вчера заходил, переговорил кое с кем, о чём Полине пока знать было не нужно.

А на небольшой сцене уже настраивали свои инструменты музыканты ресторанного ансамбля, и Серёга Зинченко приветливо махнул мне рукой. А я махнул ему в ответ, подмигнув. Тот подмигнул мне и кивнул, мол, всё будет пучком.

Полина в своём лучшем платье и с лицом, слегка подправленным импортной косметикой, была прелесть как хороша. И я рядом с ней чувствовал себя настоящим мачо, мои широкие плечи расправились до такой степени, что, казалось, пиджак вот-вот начнёт трещать по швам.

В какой-то момент я понял, что пора, не следует дальше тянуть, и бросил вопросительный взгляд в сторону Серёги. Тот поймал его, чуть заметно в ответ кивнул, и я, сказав Полине, что приготовил для неё небольшой сюрприз, направился к сцене. Музыканты ансамбля также были в курсе моего флешмоба, а потому не удивились моим действиям.

Взяв в руку микрофон, я сказал:

— Друзья, минуточку внимания!

Лица гостей ресторана дружно повернулись в мою сторону. Поля тоже смотрела, и в её глазах также застыло удивлённое выражение. Но в них помимо прочего читалось предвкушение чего-то хорошего. Что ж, постараюсь свою любимую не разочаровать.

— Эту песню я посвящаю всем женщинам, но в первую очередь своей невесте, которая присутствует в этом зале.

Музыканты заиграли вступление, а я запел:

Очарована, околдована,

С ветром в поле когда-то повенчана.Вся ты словно в оковы закована,Драгоценная ты моя женщина…

Для исполнения этого романса моих вокальных способностей хватало, к тому же мы на днях немного порепетировали. В оригинале она была на катрен[1] длиннее, я его выкинул, сделав похожим на тот вариант, что стал популярен в конце 80-х. Вернее, будет популярен. Николай Заболоцкий написал стихотворение в 1957 году, практически перед смертью, а в 1968 году бард Александр Лобановский написал и музыку. Так что песня уже ушла в массы, и претендовать на её авторство я не собирался.

Приятно, когда тебе аплодирует весь зал. А вдвойне приятно видеть счастливую улыбку и сияющие глаза любимой девушки.

Вернувшись за столик, я достал из кармана маленькую коробочку, открыл её и протянул Полине.

— Ты выйдешь за меня?

Она часто-часто заморгала, глядя на золотое с небольшим бриллиантом колечко, и в её глазах почему-то появились слёзы. Надеюсь, это были слёзы счастья.

— А ты сомневался?

— Тогда предлагаю это дело отметить.

Пока она примеряла колечко (с размером всё-таки угадал), я наполнил наши бокалы шампанским. Домой мы попали слегка пьяными и счастливыми ближе к полуночи. В ресторане и затем в такси мне пришлось выслушать и ответить на массу вопросов, связанных с подачей заявления и последующей свадьбой, а на некоторые Полина отвечала сама. Например, сама обозначила тему свадебного платья и тут же пришла к выводу, что наилучший вариант — пошить самим. Вернее, купить ткань и озадачить мастера какого-нибудь ателье.

— Только, наверное, дорого выйдет? — спросила она, жалостливо заглядывая мне в глаза.

— Такое событие случается раз в жизни… У большинства, — добавил я. — И мне хочется, чтобы моя невеста выглядела на миллион. Пусть тебе пошьют такое платье, какого ни у кого в Свердловске — а может и во всём СССР — ещё не было.

— Класс! — воодушевилась Полина. — У солистки нашей филармонии Нинки Раушбах родственники живут в ГДР, присылают ей западногерманские журнал мод «Бурда» и каталог «Отто». Правда, на немецком, но там главное — фотографии. Я у неё попрошу, может, там что интересное будет. Представляешь, в ЗАГС войду как какая-нибудь фрау!.. А когда мы пойдём подавать заявление в ЗАГС?

— Да хоть завтра! Ради такого случая я даже готов прогулять первую пару.

Её мой ответ устроил, и ровно в 9.00, едва распахнулись двери отдела ЗАГС Ленинского района Свердловска, мы переступили порог учреждения. Бланк заявления выдавали в специальном окошке. Учитывая, что я вполне мог поехать в Испанию, а турнир там закончится 19 июня, мы сошлись на 26 июня. Даже если не попаду на Европу — будет время как следует подготовиться.

— За почти два месяца заявления не подают, — резюмировала тётка в окошке.

— Но в виде исключения можно?

— В виде исключения — это к заведующей, на второй этаж.

Вскоре мы сидели в кабинете заведующей Ленинским ЗАГСом Татьяны Андреевны Коряк — костистой тётки неопределённого возраста, не выпускавшей изо рта сигарету. На столе лежала початая пачка «Родопи», а в пепельнице — смятый окурок. Похоже, до нашего появления, хоть мы были и первыми, она успела выкурить сигаретку. Но и она ни в какую не шла нам навстречу.

— И никак нельзя войти в наше положение? — просительным тоном поинтересовался я.

— Нельзя, это закон! Приходите в конце мая, — напутствовала нас Коряк.

Мы с Полиной тяжело вздохнули и покинули помещение.

— Ничего страшного, — сказал я своей расстроенной невесте. — Месяцем больше, месяцем меньше… У нас впереди вся жизнь.

А чтобы сильно не расстраивалась, я предложил ей пока заняться подготовкой свадебного наряда. Я-то костюм себе всегда успею купить. В крайнем случае у меня есть один вполне приличный, можно и в нём в ЗАГС идти. А вот у невест с нарядом всё куда серьёзнее. Ну вот и пусть занимается пошивом платья, будет чем заняться до свадьбы.

Билет на утренний рейс 8 мая до Москвы я приобрёл заранее, без суеты, и погода свинью не подложила — небо было ясным, с редкими обрывками зависших в бездонной лазури облаков. Полёт так же прошёл без происшествий, и из аэропорта я сразу поехал в гостиницу «Россия». Поселился в двухместном номере не с кем-нибудь, а самим Расулом Гамзатовым. Он появился попозже, когда я уже переоделся в тренировочный костюм и подумывал, не включить ли кондиционер. Да-да, наш номер (подозреваю, что и большинство дрогших, если не все) был оборудован кондиционером «Toshiba». Похоже, в Баку выпуск бытовых кондиционеров ещё не освоили. А может, кондишены японской фирмы хоть и дороже, но престижнее, тут же и иностранцы останавливаются. Да и шума от них наверняка меньше. У нас многое делается на совесть, но кондово. Взять пылесосы… Всасывают с охеренной мощностью, но движок работает с таким шумом, словно где-то рядом взлетает ракета. То ли дело какой-нибудь «Electrolux» — мечта советской домохозяйки, по большей части несбыточная.

— Покровский? Да-да, слышал я про тебя, — тонкие губы под огромным, почти как у Фрунзика Мкртчяна носом, разошлись в улыбке. — «И вновь продолжается бой!», «Аист на крыше», «Я не могу иначе»… Твои же вещи?

Я скромно улыбнулся:

— Да, есть такое, Рамсул Гамзатович.

— Ты вообще уникум, и стихи пишешь, и музыку. Как так у тебя получается?

— Кабы я сам знал, — снова с улыбкой пожал плечами. — Оно как-то само собой получается.

— Талант, самородок… Уральский самородок, — со значением добавил он, поднимая вверх указательный палец. — А в этот раз что за песню сочинил?

— «Малая земля», посвящена советскому десанту в 1943 году у Новороссийска. Вы, наверное, тоже приехали не с пустыми руками?

— Да-а, сегодня Иосиф Кобзон поёт песню на мои стихи «Журавли». Её когда-то прекрасно Марк[2] исполнил, хотя записывал в студии, уже будучи тяжело больным, — печально вздохнул Гамзатов. — Теперь Кобзон поёт, и поёт, на мой взгляд, неплохо… Ладно, давай-ка за встречу!

Он порылся в своём огромном бауле, и на столе появилась бутылка с тёмно-золотистой жидкостью.

— Коньяк 5-летней выдержки, наш, дагестанский! — с гордостью заявил Рамсул Гамзатович.

— А я кое-что захватил из закуски.

И стал выкладывать на стол свои съестные припасы.

— Я тоже захватил, сейчас устроим, как говорит один мой друг из Ташкента, настоящий дастархан.

В номере к казённому графину прилагались два стакана тонкого стекла с цветными ободками, так что было куда налить спиртное. Коньяк действительно хорош. Да и колбаса с и лепёшками чуду с творожно-картофельной начинкой на вкус вполне ничего.

— Это что, горячего всё равно не привезёшь, то, что нужно прямо из печи есть, — сокрушался Гамзатов. — Приезжай к нам в Дагестан, я тебя таким угощу — пальчики оближешь! Курзе пробовал когда-нибудь? Это такие пельмени, только вкуснее ваших. А хинкал! Сказка! Тысяча и одна ночь!

Как-то незаметно уговорили всю бутылку. С сожалением взглянув на пустую тару, Гамзатов осведомился у меня:

— Какие планы на день? Лично я собираюсь как следует отдохнуть перед концертом.

— Да и я, пожалуй, Ваньку поваляю, только нужно будет заранее прогладить костюм.

Оказалось, что костюм может погладить и горничная. Официально эта услуга стоила один рубль. Я с готовностью переложил на её хрупкие плечи эту почётную обязанность. Собственно, я за всю жизнь так и не научился толком гладить одежду, даже став на склоне жизни холостяком. Хотя, казалось бы, обучиться этому должен был ещё в общаге. Но у меня никогда не получались эти чёртовы стрелочки!

Итак, из гостиницы я выйду, скажем, в 16 часов. С запасом, так как пешком до Александровского сада идти всего ничего. Почему именно туда? Потому что в 17 часов я должен находиться у могилы Неизвестного солдата. Вчера созванивался с Силантьевым, договорились, что на этом месте с ним и встретимся, где я передам Юрию Васильевичу бобину с записью альбома «Влюблённая женщина». Во Дворце съездов, по словам руководителя оркестра, это будет сделать затруднительно из-за слишком большого количества понатыканной всюду охраны — участники концерта и зрители не должны нигде пересекаться. Конечно, я мог бы и домой к Силантьеву нагрянуть прямо из аэропорта, но он сам предложил такой вариант, и я не стал возражать, чтобы не показаться слишком назойливым.

Гамзатов захрапел практически моментально. Тоже, что ли, поспать… Несмотря на выпитое, в сон не клонило, наверное, потому что ещё и в самолёте выспался, да и не привык я днём дрыхнуть. Телевизор не включишь, соседа могу разбудить, разве что свежую прессу, которой закупился в фойе, почитать… Собственно, советские СМИ при всей моей любви к Родине навевают смертную тоску. Интервью с дояркой, очерк о сталеварах, целые полосы отводятся под решения партии и правительства… Единственная отдушина из этой пачки газет — свежий номер «Советского спорта». В разгаре чемпионат СССР по футболу во всех лигах, в освещении, конечно, предпочтение отдаётся Высшей лиге. Московское «Динамо», за которое я болею с детства, пока выступает относительно неплохо, но я помнил, что в этом сезоне динамовцы до медалей не доберутся, а чемпионами станут их киевские одноклубники.

Нет, при таком храпе ни о каком отдыхе не может идти и речи! Я даже на газетных строках не мог сконцентрироваться. Я к старости, знаю, тоже начал подхрапывать, но, как мне говорили, терпимо, а знаменитый дагестанский поэт просто какие-то рулады выводит.

Прогуляться, что ли… Оставив ключи от номера на столе в пепельнице (мы оказались в «вагоне для некурящих»), спустился на первый этаж. Побродил по холлу, исподволь всматриваясь в мелькающие мимо лица, но знакомых по фото в газетах/журналах и прочим СМИ не увидел. Зато немало было явно крестьянских и пролетарских лиц, так же, как и я, во всей видимости, удостоившихся приглашения на праздничный концерт. И не только славянских. Какой-то высокий, говорящий с акцентом прибалт, доходчиво объяснял невысокому представителю узбеку или таджику в тюбетейке, что во Дворец Съездов пешком идти не надо, туда от гостиницы будут ходить специальные автобусы. И об этом его должны были предупредить заранее. На что узбек/таджик отмахивался, мол, ему директор колхоза ничего про это не говорил. Ну да, и мне придётся поспешать от Александровского сада, чтобы в 18.00 вместе со всеми уехать на одном из «Икарусов» на торжественное мероприятие. Предупредили, что посадка будет проходить по спискам начиная с 17.30 до 18.00, и при себе необходимо иметь паспорт. Может, на первый «Икарус» я и не успею, но на последний обязательно нужно попасть.

Нагулявшись по фойе и убедившись, что меня, звезду бокса и музыки, так никто и не узнал, я вышел на улицу. Оглядев себя со стороны, понял, что в «адидасовском», купленным у фарцовщика белом костюме и кроссовках похожу на спортсмена. И меня тут же потянуло пробежаться, растрясти немного осевшие в желудке дагестанские яства. Ну и алкоголь разогнать. Однако я себя оборвал. Какая на фиг пробежка после еды и спиртного?! Никакой пользы для организма, один вред, в преддверии сборов так рисковать… Оно мне надо?

Но чем сидеть в номере возле живописно храпящего народного поэта Дагестана, уж лучше просто прогуляться по центру Москвы. Миновал улицу Разина (будущая Варварка), свернул на Куйбышева (будущая Ильинка) до Ильинских ворот, то есть до метро «Площадь Ногина». Впереди чуть левее Политехнический музей, правее — памятник Героям Плевны. Братушки, мать их… Предатели первостатейные, а мы им всё попу лижем.

Здесь я свернул в старые дворики. На память пришла сцена из ещё не снятого фильма «По семейным обстоятельствам», где Изольда Тихоновна рассказывала гостям домашней выставки, как уговаривает сына-художника (его прекрасно сыграл Евгений Евстигнеев) срочно писать виды старой Москвы, потому что она якобы знает о планах сноса исторического центра, и годы спустя эти картины исчезнувшей Москвы будут иметь большую ценность.

Ну а я, недаром захватив камеру, решил эти самые виды запечатлеть на фотоплёнку. Причём специально на чёрно-белую, в отношении старинных построек мне это казалось более предпочтительным. В отличие от «точно знавшей» Изольды Тихоновны я мог только догадываться, какие дома попадут под снос. В эти годы, изредка попадая в столицу, я старой застройкой не интересовался. А вот сейчас, с памятью и превалирующим сознанием пенсионера, которому по приходи судьбы досталось его молодое тело, я как-то проникся идеей запечатлеть для истории старую Москвы. Возможно, и правда годы спустя эти снимки станут раритетом, каждый негатив будет стоить больших денег. Правда, сейчас меня больше волновала творческая сторона вопроса, а не какие-то виртуальные деньги в будущем. Дожить бы ещё до этого будущего, кто знает, как в этой реальности всё сложится.

За фотоаппаратом пришлось вернуться в номер. Гамзатов успел за это время повернуться на бок, отчего рулады казались не такими мощными. Взяв камеру, снова тихо прикрыл за собой дверь (надеюсь, воры в наш номер, воспользовавшись сладким сном поэта, не полезут) и спустился вниз.

Не успел отойти от гостиницы на полсотни метров, как услышал:

— Серёжа, смотри, это же Покровский!

— Где?

— Да вон, в белом спортивном костюме.

М-да, всё-таки узнали… Внимание на меня обратила парочка, вернее, слабая половинка этой парочки, — женщина бальзаковского возраста. Интересно, она меня узнала как спортсмена, чьё фото однажды попало на страницы центрально прессы, или как автора песен, чья физиономия пару раз мелькнула по ТВ? Скорее второе, вряд ли она большая поклонница спорта, тем более бокса.

Они смотрели на меня, мужчина с каким-то сомнением вол взгляде, а женщина глуповато улыбалась, и я ободряюще улыбнулся ей в ответ. Это придало ей уверенности, она отделилась от спутника и приблизилась ко мне.

— Ой, вы ведь правда Евгений Покровский, — сложила она руки на груди, не переставая улыбаться. — Вот никогда бы не подумала, что мы с Серёжей вот так, средь бела дня, встретим на улице самого Евгения Покровского. Скажите, а вы ведь наверняка что-нибудь сочинили для завтрашнего концерта?

— Сегодняшнего, — поправил я. — Завтра его будут в записи показывать с 19.30 до 22.00. И да, сочинил, но что именно — это пока секрет. Завтра всё и узнаете.

И пошёл, провожаемый восторженным взглядом женщины и немного ревнивым — её спутника, скорее всего, супруга. Впрочем, через пять минут я уже забыл об этой встрече, так как, избрав маршрут дворами, вскоре наткнулся на вполне симпатичный, похожий на тот, что снял Михалков в своём фильме «Родня». А может, это даже и был тот самый дворик, где героиня Мордюковой нашла своего бывшего, придурковатого мужа, которого классно сыграл Иван Бортник. Бортнику вообще шли такие роли, достаточно вспомнить приблатнённого Промокашку. В общем, я из этого дворика сделал целый фоторепортаж, включая молодку, развешивающую бельё на верёвке. Когда она спросила, кто я такой, ответил с акцентом, что я иностранный фотокорреспондент. Молодка с улыбкой махнула рукой:

— Ну ладно, снимайте, мне чё, жалко что ли… Только вы там ничего лишнего не печатайте.

Я заверил, что «лишнего» точно не напечатаем.

Хорошо, что запасся плёнкой. Но всё равно в дальнейшем решил расходовать её более экономно. По пути может и не встретиться магазин фотопринадлежностей, а тащиться в ЦУМ или ГУМ не хотелось.

Вскоре попался ещё один симпатичный дворик, где пенсионеры за столиком стучали костяшками домино. Представляться иностранным корреспондентом мне понравилось, и когда один из стариков спросил, кто я такой и зачем их фотографирую, повторил озвученную в предыдущем дворе версию.

— Американец, что ли? — уточнил один из игроков.

— О, есс, журнал «Тайм».

— А может, ты в шпионских целях нас фотографируешь?! — заявил недоверчивый дед.

— Да ладно тебе, Кузьмич, — хмыкнул игрок, на вид чуть помоложе. — Сейчас не 37-й, и ты уже не в НКВД служишь.

— Вот и плохо, что не 37-й, — нахмурился дедок. — При Иосифе Виссарионовиче и Лаврентии Палыче порядок был, а Хрущ всё под откос пустил. Распустился народ при нём, свободу почуяли. Да и Лёнька…

Он шмыгнул носом.

— Ладно, чего там… Чья очередь ходить?

Я сделал ещё несколько снимков и попрощался с мужиками, один из которых велел передавать привет Никсону. Этот дом я решил сфотографировать и с другого ракурса, очень уж аутентично выглядели крошившаяся кладка красного кирпича и росшая на крыше тонкая берёзка. Куда она только корни-то пустила…

— Гражданин!

Я обернулся. Ко мне быстрым шагом следовал молодой сержант милиции, может, старше меня ненамного.

— Гражданин, предъявите ваши документы.

Я протянул ему паспорт. Тот внимательно изучил документ и с подозрением уставился на меня.

— Вы случайно не тот самый Покровский, который Мохаммеда Али в нокаут отправил?

— Случайно тот, — улыбнулся я как можно более обезоруживающе.

— Хм… А зачем же гражданам представляетесь иностранным корреспондентом?

— Да это так, шутки ради.

— Хороши шуточки! Меня вон Василий Кузьмич с соседнего дома настропалил, беги, говорит, за шпионом, пока далеко не ушёл. В белом трико разгуливает, причём с советским фотоаппаратом.

Я снова улыбнулся:

— Теперь-то убедились, что я не шпион?

— Убедился… А зачем вы всё это фотографируете?

— Люблю, знаете ли, старину. Лет через 10-20 всё это снесут, старики вымрут, а на моих плёнках дома и люди останутся.

Сержант сдвинул фуражку на затылок, поскрёб ногтями место надо лбом, где начиналась коротко стриженая растительность.

— Ладно, фотографируйте, гражданин Покровский. Но только больше не прикидывайтесь иностранным журналистом, а то некоторые особо бдительные граждане возьмут и позвонят куда следует. Зачем и вам, и нам лишние проблемы?

— Понял, больше не буду, — заверил я.

Сержант козырнул и оставил меня наедине со старым, явно дореволюционной постройки домом. А я побродил по окрестностям ещё минут сорок, снимая застывшую во времени Москву, пока не понял, что неплохо так проголодался. Дагестанские закуски давно переварились, желудок снова чувствовал себя пустым и с вопрошал, когда я в него что-нибудь закину.

Я двигался по улице 25-летия Октября, и тут мой взгляд упал на вывеску «Пельменная». Я не гордый, могу и в пельменную зайти. Правда, в своём белом костюме в недрах этого заведения я смотрелся довольно вызывающе. Но это не помешало мне заказать двойную порцию пельменей, компот и добротный кусок творожной запеканки. Когда я вернулся в гостиницу, открыв дверь дубликатом ключа, Гамзатова в номере не оказалось. Он явился минут через двадцать, оказалось — обедал в ресторане.

— А я просыпаюсь — тебя нет. Куда ходил?

Рассказал про свои приключения, Расул Гамзатович над сценой с милиционером посмеялся.

— Да-а, хорошо, что догадался паспорт захватить, а то загребли бы тебя в участок — и сидел бы там до выяснения личности. Чего доброго, и на концерт бы не успел. Хорошо, что так обошлось. Сходи, пообедай, в ресторане, скажу тебе неплохо кормят.

— Да я уже по пути в пельменную заскочил.

— Э-э, слушай, есть в пельменной — себя не уважать.

Далее мне минут десять пришлось выслушивать лекцию о правильном питании, которая сводилась к тому, что кавказская кухня — самая вкусная и здоровая в мире. Я не возражал, согласно кивал, потакая раздухарившемуся поэту.

— Ты всё-таки приезжай ко мне в гости в Махачкалу, — закончил свой спич Гамзатов. —

Но сначала позвони, я могу куда-нибудь уехать. Мало ли, то съезд Союза писателей, то творческая командировка… Записывай номер.

Я в ответ продиктовал свой, пригласил, если судьба занесёт поэта в Свердловск, снова встретиться. Позже¸ когда я стал собираться на встречу с Силантьевым, Расул Гамзатович снова пристал с расспросами, куда это я намылился? Ох и любопытный… Пришлось вкратце пересказывать суть дела, после чего Гамзатов попросил передать Силантьеву пламенный привет.

Пока добрался до Александровского сада — с неба начал накрапывать мелкий дождик. Был я уже не в белом костюме, а в джинсах, рубашке и лёгкой куртке, более-менее защищавшей от этой мороси. Бобина была завёрнута в полиэтиленовый пакет с принтом в виде цветочков, и никак не должна была промокнуть.

Юрий Васильевич появился в пять минут шестого.

— Здравствуйте, Женя! Принесли?

Он забрал у меня пакет, свернув его и сунув в карман плаща.

— Ничего пока обещать не могу. Может, даже мне альбом покажется не слишком достойным пластинки. Хотя ваш уровень мне известен, в крайнем случае можно было бы выпустить миньон с вашими песнями… Ах да, едва не забыл! Сегодня как раз звонили с «Мелодии», они составляют к очередной годовщине Великого Октября диск-гигант, который я со своим оркестром как раз и буду записывать. Песни уже отобраны худсоветом, и среди них ваша «И вновь продолжается бой!». Будем записывать с Лещенко. Так что примите мои поздравления. А с Пахомовым завтра же созвонюсь, спрошу, когда ему или кому-то из его заместителей можно будет принести вашу плёнку.

Засим мы и расстались. К моему возвращению дождь усилился, и я всё-таки малость промок. Быстро переоделся в выглаженный горничной парадный и единственный костюм, впрочем, вполне сносный даже для правительственных концертов. На лацкан нацепил значок «Мастер спорта СССР». В это время такое было модно. Под дождём пришлось садиться и в «Икарус». Ни у меня, ни у Гамзатова зонтика при себе не оказалось. К счастью, семь автобусов подогнали к самому входу, и мы с ним трусцой (хотя зрелище бегущего трусцой похожего на колобка Гамзатова было то ещё) добежали до «Икаруса». Сели рядом во втором ряду слева. Поэт по-хозяйски расположился у окна, оставив мне место возле прохода.

Вскоре автобус въезжал в ворота Спасской башни, ещё пару мину спустя, развернувшись, «Икарус» припарковался рядом со своими венгерскими собратьями. У каждой группы был свой руководитель, и нас организованно, с предъявлением паспорта дежурному милиционеру, провели в просторный холл Дворца съездов. Дальше — сами по себе, няньки закончились.

Гамзатов успел встретить старых знакомых из числа поэтов-песенников, потащил меня им представлять. Длинный Дербенёв рядом с маленькой Пахмутовой, Харитонов, Евтушенко, Вознесенский, Ошанин, Матусовский…

— Знакомьтесь, молодое дарование с Урала!

Пождал каждому руку, ощущая, что прикасаюсь к истории. Мастодонты! А чего это у Жени Покровского уши огнём горят: Наверное, оттого, что знает кошка, чьё мясо съела. Но не признаваться же в воровстве того, что эти люди ещё не сочинили. По большому счёту это и воровством не считается. И ведь сколько раз я себя таким образом успокаивал… Но нет, совесть покоя не даёт. И, подозреваю, не будет давать. Особенно когда придётся встречаться вот так, лицом к лицу с теми, кому по праву принадлежат «заимствованные» мною вещи.

— Эк покраснел-то как, — хмыкнул Евтушенко. — Не иначе от счастья, что довелось рядом с нами постоять.

— Ага, Евгений Александрович! Вот прям щас описаюсь от такого щастья! Вы не скажете, кстати, где тут туалет?

Его коллеги по перу громко засмеялись, даже маленькая Пахмутова хихикнула в кулачок.

— Это была шутка, Евгений Александрович. А если серьезно, то да, не каждый раз вот так доведётся поручкаться с такими знаменитостями, а с одним и вообще жить в одном гостиничном номере.

Гамзатов довольно хмыкнул, потрепав меня за плечо.

В зал вошли за двадцать минут до начала. Гамзатов занял место на втором ряду посередине, мне нужно было идти на другой конец зала на третий ряд. Моими соседями оказались поэт Владимир Харитонов и какая-то представительная, несмотря на относительно молодой возраст, женщина со значком депутат Верховного Совета СССР и звездой Героя Советского Союза на груди. В сером жакете, под которой белела сорочка, изящная брошь. Покосился ниже — серая юбка, чёрные колготки и чёрные же, лакированные туфли на невысоком каблуке. И запах какой-то явно не советский от неё исходит, не иначе французский парфюм.

Кого-то она мне явно напоминает… Ба, да это ж вроде как Валентина Терешкова! Та самая, что восемь лет назад облетела «шарик» на «Востоке-6». Сколько ей сейчас? Кажется, 37 года рождения, значит, космонавтке 34 года. А выглядит на все сорок. Ещё и эта причёска, которая подошла бы и молодому парню — нынче в моде пышные причёски у обоих полов.

— Здравствуйте. Валентина Владимировна!

Она повернулась ко мне, окинув оценивающим взглядом.

— Здравствуйте, молодой человек! А мы знакомы?

— С вами-то весь мир знаком, — продемонстрировал я гагаринскую улыбку. — Кто не знает первую женщину-космонавта! А я — Евгений Покровский.

— Покровский, — нахмурилась она. — Где-то слышала…

— Чемпион СССР по боксу, автор песен «И вновь продолжается бой!», «Аист на крыше», «Этот город», «Я не могу иначе»… Ну это те, что на правительственных концертах исполнялись. Сегодня прозвучит новая моя песня «Малая земля».

— Да-да-да, теперь вспомнила, — улыбнувшись, она стала выглядеть на порядок симпатичнее и моложе. — Хорошие песни, правильные. Как вам удаётся совмещать спорт и творчество?

Я пожал плечами:

— Да пока как-то удаётся. А вот как вам удалось покорить космос… Честно сказать, далеко не каждый мужчина отважился бы на такое, даже имея соответствующие знания и навыки.

Подольстился, чего уж там… Но Терешковой моя лесть явно пришлась по вкусу.

— Я бы не делала такой разницы между мужчиной и женщиной. Да, от природы мужчины сильнее физически, но и только. Тем более многие женщины, занимающиеся спортом, не уступят в физическом развитии мужчинам. Просто исстари существуют предрассудки, что призвание женщины — дом и семья. Но времена меняются, революция дала женщинам возможность реализовать себя в искусстве, науке, спорте…

Ну всё, понесло Валю по ухабам. Я из последних сил улыбался и изображал заинтересованность, прикидывая, на сколько хватит мою собеседницу. К счастью, словесный поток первой женщины-космонавта прервали дружные аплодисменты. Люди вставали и аплодировали показавшимся в правительственной ложе Леониду Ильичу Брежневу и членам Политбюро. Ну и мы встали, хуже других, что ли…

А затем начался концерт. Вели мероприятие Анна Шатилова и Игорь Кириллов. Они же вели и первый в истории музыкальный фестиваль «Песня года», который показывали в первых числах января. Немного обидно было, что там не прозвучало ни одной моей песни, но не всё, как говорится, коту Масленица. Какие наши годы!

— Здравствуйте, дорогие друзья! — начал Кириллов. — Всех сидящих в этом зале мы поздравляем с праздником! Низкий поклон участникам Великой Отечественной войны и труженикам тыла за мирное небо над головой. Для нас вы всегда будете примером мужества и отваги.

— И всех, кто смотрит нашу праздничную передачу на экранах телевизоров, — продолжила Шатилова. — С праздником! С нашим замечательным праздником — Днём Великой Победы!

И снова Кириллов:

— Такой замечательный вечер, праздничный вечер пришёл на нашу землю. Уже с утра кумачи плакатов, пение труб, яркие весенние букеты цветов. Особой торжественной мелодией наполнилась и засверкала вся наша великая страна…

И ещё минуты на три поочередно Кириллов и Шатилова, прежде чем на сцене появился хор Александрова, открывший вечер песней «Вставай, страна огромная!» М-да, живое исполнение — это живое исполнение. Аж до мурашек.

На сцене снова появилась ведущая, объявив:

— Солист театр и балеты имени Шевченко, народный артист Украинской ССР Анатолий Соловьяненко. Анатолий Новиков, «Россия».

Дальше настал черёд представителей балетной школы. А балет, как известно — наша национальная гордость. Что и доказали солисты балета государственного академического музыкального театра имени народных артистов Станиславского и Немировича-Данченко Эдуард Перхун и народная артистка Советского Союза Виолетта Бовт.

Теперь Эдуард Хиль с песней «Не плачь, девчонка!». Естественно, объявили автора песни — Шаинского и Харитонова. Вставать и кланяться не стали, да и меня предупреждали, чтобы я ничего такого не отчебучил, но видно было, что сидевшему по правую руку от меня Харитонову приятно, хоть и сдерживал всеми силами довольную улыбку.

— Отличная песня, — наклонившись к нему, сказал я, аплодируя вместе со всеми на поклонах Хиля. — Слова прямо в душу западают, невольно себя вспоминаешь в увольнительной.

Вновь на сцене Шатилова:

— Народный артист Советского Союза, композитор Дмитрий Кабалевский. Концерт для фортепьяно с оркестром. Исполняет симфонический оркестр под управлением Юрия Арановича. Солистка — Наталья Лаптева.

Солисткой оказалась застенчивая на вид девчушка лет двенадцати в школьной форме и пионерским галстуком на шее. Как пояснила ведущая Наташа учится в 6-м классе Центральной музыкальной школы при Московской государственной консерватории. Девчушка уселась за фортепиано… если точнее, за рояль — и сыграла, как было объявлено, финал третьего концерта для фортепьяно с оркестром.

Да куда ж Кириллов-то делся? Опять Шатилова на сцене:

— Лауреат премии Ленинского комсомола, Государственный Красноярский ансамбль танца Сибири стал традиционным участником наших праздничных передач. И поэтому я с удовольствием приглашаю сейчас на сцену наших дорогих и всегда желанных нам людей. Шуточный танец «Валенки».

Чего в этом танце шуточного, я лично особо не понял. Как и не понял радостных улыбок зрителей, причём кто-то даже смеялся. Мне разве что ядрёные сибирячки понравились, и то не все. Но для виду улыбнулся и похлопал, не нужно выделяться из толпы.

Ещё больше я расстроился, когда на сцену вышли лауреаты всесоюзного конкурса артистов эстрады Владимир, Александр и Людмила Золотовы. Акробатическое трио. Кто из них муж, кто брат, кто дядя, может быть — оставалось только гадать. Наверное, два брата и сестра. Смотрел на их унылую программу и мрачнел. М-да, это не цирк «du Soleil»… Как ни странно, и им все дружно аплодировали.

Мало развлечений у советского народа, если даже такое воспринимается «на ура». Я уж не говорю про телевидение. Два-три канала, в зависимости от мощности приёмной вышки в конкретном городе, да и по ним смотреть нечего. Хорошо если футбол покажут, хотя я до сих пор не мог привыкнуть к качеству трансляции и нечёткому изображению. Отдушиной на этом фоне смотрятся «Клуб кинопутешественников» и «Очевидное-невероятное». Причём передача Капицы ещё не появилась[3]. Да и «Клуб кинопутешественников» пока не такой яркий, как станет при Сенкевиче. Ну ещё КВН, который в следующем году прикроют до начала Перестройки. Если она ещё будет, эта Perestroyka.

— Малая земля — так назывался небольшой плацдарм в районе Новороссийска, куда 4 февраля 1943 года высадились воины 18-й десантной армии Черноморской группы войск и Черноморского флота. 225 дней они героически удерживали этот клочок земли, вплоть до полного освобождения Новороссийска. За мужество и отвагу 21 воин был удостоен высшей степени отличия СССР — звания Герой Советского Союза.

Кириллов, наконец-то сменивший Шатилову, сделал небольшую, театральную паузу.

— Именно этой героической обороне и посвящена песня молодого автора Евгения Покровского, которая так и называется — «Малая земля». В сопровождении оркестра Всесоюзного радио и Центрального телевидения песню исполняет Народный артист Азербайджанской ССР Муслим Магомаев.

Свет на сцене почти полностью погас, на большом экране пошли кадры военной хроники, хорошо освещался только небольшой пятачок у микрофона, где уже занял своё место Магомаев во всём чёрном, включая бабочку на белоснежной сорочке. Заиграло вступление, свет рампы освещал мужественное лицо исполнителя. Я покосился на правительственную ложу. В полусумраке видны были только тени, в одной из которых угадывался кряжистый Генеральный секретарь ЦК КПСС.

Малая земля. Кровавая заря,Яростный десант. Сердец литая твердь…

Хорошо поёт! Не хуже, чем в оригинальной версии. А вживую я эту песню вообще слышу первый раз. Раньше она мне казалось слишком уж пафосной, официозной. Но сейчас пронимало, у меня даже мурашки по коже побежали.

Малая земля. Товарищи, друзья…Вновь стучит в сердца тот яростный прибой.Малая земля — великая земля.Вечный путь — из боя в бой!Малая земля — великая земля.Вечный путь — из боя в бой!

Песня закончилась, на несколько долгих мгновений наступила гробовая тишина, затем взорвавшаяся аплодисментами. Кто-то в первом ряду встал, следом пошла цепная реакция, начал вставать весь зал, продолжая аплодировать. Я тоже встал и хлопал в ладоши, ощущая себя в идиотской ситуации. Получается, аплодирую сам себе. Снова перевёл взгляд на правительственную ложу. Сейчас при практически нормальном освещении видел, что и там члены Политбюро во главе с Брежневым аплодируют стоя. И что это? У генсека глаза блестят? Он плачет? Да нет, наверное, показалось. Хотя… Для него песня, как говорят урки, в масть. Пусть даже на самом деле факты о том, участвовал ли полковник Брежнев в обороне это клочка земли или нет, серьёзно разнятся. Хотя в сети мне когда-то попадалось фото, на котором якобы Брежнев был изображён на Малой земле в окружении бойцов десанта.

Аплодисменты затихли, народ начал садиться, Терешкова, прежде чем на сцене снова появилась ведущая, тронула меня за рукав.

— Евгений, вы большой молодец! Такую песню сочинили… Даже ком к горлу подкатил. Ну и Муслим, конечно, исполнил бесподобно. Вот если бы вы ещё что-нибудь про космос сочинили, про наших космонавтов…

Ха, да легко! «…и снится нам не рокот космодро-ома-а-а…». Что, это я вслух напел? Кажется, да, судя по заинтересованному выражению лица Терешковой. Но тут начались очередные пляски на сцене, и нам стало не до разговоров. Зато в следующей паузе она ко мне наклонилась и негромко спросила:

— А что это вы напевали? Про рокот космодрома?

— Так это, — немного смешался я. — У меня заготовка одной песни есть, как раз про космонавтов. Припев придумал, а куплеты пока ещё нет. Хотя музыку вроде бы сочинил и на куплеты, и на припевы, даже какая-то аранжировка есть.

Терешкова никак не успокаивалась, и в следующей паузе снова придвинулась ко мне. Её интересовало, когда можно будет ознакомиться с готовой вещью, на что я ответил, что уж к следующему Дню космонавтики песня точно будет готова.

— Это было бы здорово, — согласилась Валентина Владимировна. — Но до него почти целый год. Вот если бы вы пораньше её допридумывали, да выступили в Звёздном городке перед отрядом космонавтов…

— С гитарой? Всего с одной песней? — скептически поморщился я. — Тогда уж лучше подготовить нормальную программу, привезти нормальный коллектив, устроить для космонавтов и сотрудников городка нормальный концерт… В общем, чтобы приезд запомнился надолго. И съёмочную группу программы «Время» привезти, пусть об этом концерте узнает вся страна.

Понесло, короче говоря, как Остапа в Новых Васюках перед членами шахматного клуба… Но Терешкова, такое ощущение, к моим словам отнеслась более чем серьёзно. И в следующей паузе после песни «Тёмная ночь» предложила обменяться телефонами, чтобы в случае чего быть друг с другом на связи. А я внезапно вспомнил, что в моих залежавшихся хрониках есть упоминание о трагедии, которая должна случиться 30 июня с экипажем космического корабля «Союз-11» под командованием Георгия Добровольского. При отделении спускаемого аппарата произошло самопроизвольное открытие вентиляционного клапана, отчего давление внутри резко упало. Все трое членов экипажа — Добровольский, Волков и Пацаев — погибли. После этого последовал 2-летний перерыв в программе запуска пилотируемых кораблей, в течение которого была изменена концепция работы спускаемого аппарата, а космонавты стали пользоваться скафандрами, так что в случае разгерметизации у них был неплохой шанс выжить. Недаром говорится, что Устав пишется кровью. Так и космос ошибок не прощает.

Концерт завершился маршем «Прощание славянки», под который все участники концерта высыпали на сцену. Поклоны, аплодисменты, наконец двинулись к выходу. Не успел выйти из зала, как ко мне подошёл обычный с виду гражданин лет тридцати пяти, но с уже пробивающейся сединой на висках.

— Евгений Платонович? Вы не очень спешите?

— Да вроде не очень…

— Пройдёмте со мной.

Та-а-ак… Кажется, вежливый товарищ представляет весьма важное ведомство, и с ним лучше не спорить. Да я и не собирался. Интересно только, что ему или, вернее, тем, кто его послал, от меня понадобилось? Может, где-то крупно накосячил, что мною заинтересовались московские особисты? Может, обыск у меня дома устроили и нашли папки с «хрониками»? Да чего гадать, сейчас всё узнаем. Главное — не ссать, сохранять лицо, Евгений Платонович.

Мы прошли по боковому коридору, миновали одну дверь, попав в другой коридор, затем ещё одну дверь, попав в ещё один коридор, и наконец остановились у двери, возле которой стоял плечистый шатен с ледяным взглядом потомственного викинга. Ничего не говоря, приоткрыл одну из дверных створок, пропуская нас в помещение.

Если судить по накрытым столикам и стоя уплетающих всякие бутерброды под водочку и шампанское людям, я попал на обычный фуршет. Вернее, не совсем обычный, учитывая состав пирующих. Потому что это были очень солидные на вид дядьки, и первым из них я узнал Суслова. Главный идеолог страны (как ни удивительно, не в вечных калошах, а в приличных ботинках[4]) скромно стоял в сторонке, вроде бы с укором наблюдая за всеобщим возлиянием. Сам он держал в руке бутерброд с красной икрой, и такое чувство, не знал, что с ним делать.

— Подождите здесь, — попросил провожатый, а сам двинулся к небольшой группке из пяти-шести человек.

И в ней помимо Председателя Совета министров СССР Косыгина и Председателя Верховного Совета СССР Подгорного я увидел самого Леонида Ильича. Именно к нему обратился «седой», показывая движением головы в мою сторону. Брежнев поставил на стол пустую рюмку и, улыбаясь, двинулся ко мне.

— Ну здравствуй, Евгений!

Я пожал широкую ладонь, одновременно генсек левой чувствительно хлопнул меня по плечу.

— Так это ты сам сочинил и слова, и музыку к «Малой земле»?

В горле у меня почему-то моментально пересохло, и я, сглотнув слюну, выдавил:

— Да, Леонид Ильич.

Он перестал улыбаться, в его глазах появилась грустинка. Я заметил, как вокруг нас стали собираться участники фуршета, как внимательно глядит на меня сквозь линзы очков Андропов, и от этого взгляда мне ещё больше стало не по себе.

— А ведь мне тоже довелось принимать участие в тех событиях, — между тем негромко, с ноткой задумчивости и глядя куда-то за моё плечо, произнёс Брежнев. — Почти тридцать лет прошло, а словно вчера…

Он снова посмотрел мне в глаза, слабо улыбнулся.

— Сумел ты, парень, всколыхнуть мою душу, прямо в точку попал с этой песней. Откуда ты вообще узнал про эту операцию?

— Книгу Георгия Соколова прочитал, так и называется — «Малая земля». А вам, Леонид Ильич, раз уж вы принимали участие в тех событиях, может, тоже что-то вроде мемуаров написать?

— Гляди-ка, советчик нашёлся, — пробасил с усмешкой Подгорный.

— Ну а почему бы и нет? — услышал я негромкий, но чёткий голос Андропова. — Мне кажется, почитать воспоминания Леонида Ильича будет не только интересно, но и полезно, в плане хотя бы воспитания подрастающего поколения.

— Верно, — подал голос вроде как Кириленко, или очень похожий на него деятель. — Я бы и сам с удовольствием почитал ваши воспоминания, Леонид Ильич.

Видно было, что Брежневу приятно слышать такое. Он повернулся к тоже подошедшему на шум Суслову.

— А вы что скажете, Михаил Андреевич? Может, мне и впрямь взяться за мемуары?

— Я со всех сторон на это смотрю положительно, — проскрипел «серый кардинал».

— Что ж, придётся подумать над вашим предложением, Евгений, — улыбнулся Брежнев. — А я смотрю, у тебя значок «Мастера спорта». За что получил?

— Так двукратный чемпион СССР по боксу.

— Ого, такой молодой — и уже двукратный!

— Так он ещё самого Мохаммеда Али в нокаут отправил, — вклинился в диалог Кириленко.

— Это как? — густые брови генсека взметнулись вверх.

— Так пусть сам и расскажет, — хмыкнул Кириленко.

Пришлось рассказывать. Когда закончил — все вокруг улыбались. Брежнев потрепал меня за плечо:

— Молодец, не уронил честь советского спорта! Профи… Всё равно наши любители лучше ихних профи. Вот вам живой пример!

— Леонид Ильич… А может и правда устроить товарищеский матч между американскими профессионалами и советскими любителями? Одна встреча у них — одна у нас. Посмотрим, кто чего стоит.

Я уж задним числом подумал, что в такой встрече нам ничего не светит, профи есть профи, но теперь поздно было давать задний ход.

— А ещё можно было бы устроить такие же встречи с канадскими хоккеистами. А то они постоянно бахвалятся, что наши хоккеисты их профессионалам в подмётки не годятся. Брежнев поиграл бровями.

— Хм, мысль интересная. Надо будет с товарищами как-нибудь это обсудить… А ты учишься, мне докладывали, на радиотехника?

— Да, на радиотехническом факультете Уральского политеха.

— Хорошая профессия, радиотехники всегда востребованы, своего рода техническая интеллигенция.

Тут я, не удержавшись, выдаю:

— Леонид Ильич, если у вас есть немного времени, хотел бы донести до вас одну проблему…

— Проблему? Хм, ну, доноси.

— Дело в том, что я состою в вузовском научном кружке, мы изучаем развитие математической теории процессов управления, методов нелинейной механики и занимаемся разработкой и решением задач на ЭВМ. Мой доклад для кружка, посвящённый развитию компьютеров, был впоследствии опубликован в журнале «Известия Академии наук СССР. Техническая кибернетика». Вы его вряд ли читали, но если в двух словах, то страна находится на грани катастрофы.

Брежнев непонимающе хмурится, а стоящие рядом начинают шушукаться. Леонид Ильич интересуется:

— Это ты о чём? Про ЭВМ я слышал, а что за компьютеры?

— Так в Штатах уже часто так называют ЭВМ, — поясняю я. — Происходит от латинского computāre — «вычислять». Так вот, в этой сфере у нас наметилось огромное отставание от наших главных конкурентов из США. И с каждым годом пропасть становится всё больше. В стране нет единой концепции развития вычислительной техники. Каждое ведомство выпускает те машины, которые ему нравятся. Нет единой архитектуры ЭВМ, то есть невозможно переносить программы с одной машины на другую. Проблема усугубляется ещё и тем, что большая часть программ написана в кодах. Академик Келдыш пролоббировал американский компьютер IBM-360, по подобию которого начали выпускать ЭВМ в нашей стране, но копирование — это путь в никуда. Будущее за компьютерами, в том числе персональными, через 15-20 лет обычная западная семья сможет его себе позволить, а у нас при таком положении дел персональные компьютеры по большому счёту появятся намного позже. Да что персональные, компьютеры сейчас внедряются везде. Космическая отрасль, военная, промышленность… В нашей стране уже появились станки с числовым программным управлением, но их крайне мало, а ведь работая за таким станком, рабочий выпускает на порядок больше продукции, чем на обычном.

— А мне докладывали, что с развитием ЭВМ у нас в стране всё замечательно, — Брежнев бросил многозначительный взгляд в сторону одного из стоявших рядом и чутко прислушивавшихся к моему монологу партийцев, который тут же на глазах съёжился. — Валентин Кузьмич, так кто из вас двоих меня обманывает?

— Леонид Ильич, мы предоставляем вам самые что ни на есть объективные данные. Не знаю, откуда у этого молодого человека, — последовал испепеляющий взгляд в мою сторону, — такая информация. Наверное, его кто-то дезинформировал, а он и принял всё за чистую монету. Или просто ошибается, но считает себя правым.

— Я уже говорил, что вы можете ознакомиться с моей статьёй в журнале «Известия Академии наук СССР. Техническая кибернетика», — твёрдо сказал я, не отводя взгляда. — А если хотите, то могу сделать доклад специально для товарища Брежнева, где будут изложены все факты. Почерпнутые мною как из отечественных, так и зарубежных специализированных источников.

— И где же вы найдёте эти зарубежные источники? — не без язвительности поинтересовался Валентин Кузьмич.

— Кое-что встречается в научных отделах наших библиотек, например, подшивки журнала «Компьютер и автоматизация», а кое-что можно найти за границей. Вот, например, в США, где я принимал участие в товарищеской встреч с американскими боксёрами, мне удалось найти несколько экземпляров научного издания, где напечатаны статьи, посвящённые разработкам ЭВМ. Стоили они недорого, я их привёз с собой.

Оппоненту крыть было нечем, но он так просто сдаваться не собирался.

— Мало ли что они там у себя понапишут! Естественно, американцы будут превозносить свои разработки, а наши ни в грош не ставить

— Ну всё, хватит, — Брежневу, похоже, надоела эта перепалка. — Евгений, раз уж ты грозился написать для меня доклад, то обещанное надо выполнять. Когда я его увижу?

Я на несколько секунд задумался.

— Дайте мне месяц, Леонид Ильич.

— Хорошо, через месяц надеюсь увидеть доклад на своём столе. Петя, — повернулся Леонид Ильич к моему провожатому. — Проконтролируешь?

— Конечно, Леонид Ильич, — кивает тот.

— Вот и ладно… Ты, кстати, комсомолец? — неожиданно меняет тему Брежнев, снова поворачиваясь ко мне.

— Конечно, Леонид Ильич!

— А в партию не собираешься?

— Собираюсь, сейчас «первичка» рассматривает моё заявление.

— И достойных коммунистов с рекомендациями нашёл?

— Да нашёл…

— Третий не нужен? — хитро прищурился Брежнев.

— Третий? — я пожал плечами. — Ну если только кто-то очень уж заслуживающий внимания, так сказать, для солидности…

— Завтра напомни мне позвонить в Свердловск, в обком партии. Часиков в 10 утра.

И снова повернулся ко мне всё с той же хитрой ухмылкой.

— Похлопочу за тебя, уверен, коммунист из тебя выйдет стоящий… Так, дайте человеку рюмку, пусть выпьет с нами за Великую Победу!

Так и пришлось чокаться с Леонидом Ильичом и другими членами ЦК. Дали закусить бутербродом. А потом у генсека завязался разговор с Косыгиным, и тут же нарисовался мой провожатый.

— Пойдёмте, Евгений Платонович, не будем мешать товарищам решать вопросы государственной важности.

Я и сам уже подумывал, как отсюда свинтить, так как чувствовал себя здесь не совсем уютно, как овца в стае волков, а потому с готовностью последовал за «седым». Он довёл меня до фойе, где вежливо попрощался и посоветовал не распространяться о визите на фуршет.

— Ни к чему рассказывать кому-то, что вы пили с членами Политбюро.

— А насчёт того, о чём вас Леонид Ильич попросил, не забудете?

— Не беспокойтесь, — впервые растянул губы в улыбке Петя, — такие вещи не забывают.

— Доклад у меня будет готов, как я и обещал, в течение месяца. Как я вам его передам?

— Отдадите Хомякову, вашему куратору. А дальше уже наша забота.

Угу, понятно… Гамзатову, который заявился за полночь с посиделок с коллегами в каком-то кабаке, я про встречу с Брежневым ничего н сказал. Как и по возвращении в Свердловск не сказал никому, даже Полине. Исключение сделал для Хомякова, раз уж он из их ведомства, от него не утечёт. Тем более мне ему передавать свой доклад по ЭВМ.

Но первым делом сразу по возвращении в Свердловск я уселся писать письмо начальнику УКГБ Хлесткову. Больше не знал, кому ещё писать, адресов преемников безвременно почившего 5 лет назад Сергея Палыча Королёва у меня не было. Обошёлся без подробностей, просто написал, что вентиляционный клапан спускаемого аппарата несовершенен, и что экипажу космического корабля «Союз-11» может угрожать опасность из-за разгерметизации спускаемого аппарата. А знаю — потому что знаком с технологией, имею кое-какое отношение к космической отрасли. Корябал печатные буквы левой, затянутой в резиновую перчатку рукой — снова устраивать пляски с бубном — то бишь с пишущей машинкой, из-за одного письма было лень. Подписался — Геомониторинг. Сам не понял, откуда это в голову пришло, но оставил пусть будет, загадочно. Перед тем, как сунуть сложенный пополам тетрадный лист в конверт, подул на него. Мало ли, вдруг перхоть попала на лист, или волосок… Сейчас исследования ДНК вряд ли милиция проводит, но уж лучше подстраховаться. Клейкую полоску смачивал не слюной, а мокрым, в перчатке пальцем — намочил под краном. Обратный адрес написал от балды, а адрес Конторы я прекрасно знал. Почтовый ящик присмотрел у Главпочтамта, туда после тренировки вечерком, по тёмному, и опустил письмо рукой, так же затянутой в резиновую перчатку, перед этим нахлобучив кепку на самые глаза. Надеюсь, не спалился. И не спалюсь. Тем более сделал всё правильно, вроде бы нигде не накосячил, а технические средства, используемые милицией и комитетчиками, весьма далеки от тех, что использовались в моём прошлом-будущем. Тех же камер наблюдения нет и в помине.

Домой я пришёл с чувством выполненного долга. Если экипаж Добровольского погибнет — то их смерть будет на совести тех, кто не дал ход письму. Или самого Королёва, если до него доведут эту информацию, а он посчитает её провокационной и не заслуживающей внимания.

Брежнев и в самом деле позвонил в обком партии, похлопотал за меня. Это мне сказал председатель нашей первичной организации, а ему лично первый секретарь обкома партии товарищ Рябов. Так что с рекомендациями теперь полный порядок, осталось в течение года нигде не накосячить. Да и как косячить, когда за тебя сам генеральный секретарь ЦК КПСС поручился?!

Не прошло и недели с момента приезда из Москвы, как позвонил Силантьев. Не очень оптимистичным голосом сказал, что отдал бобину лично Пахомову, тот перезвонил ему на следующий день и сказал, что альбом неплохой, несколько песен он уже слышал — это про мои — но у него очередь на год вперёд. И он с этим ничего поделать не может. Есть ещё студии звукозаписи и заводы по выпуску грампластинок в Ленинграде и столицах союзных республик, но там очередь не меньше. Так что если руководство филармонии, которую представляет ВИА «Свердловчанка», согласится подождать год, а то и два — то ансамбль поставят в очередь. При этом нужно будет ещё приехать и сделать профессиональную запись, эта почему-то звукорежиссёра фирмы, который тоже прослушал магнитоленту, не слишком устроила.

Я передал наш разговор Полине, та, понятно, расстроилась, пришлось отвлекать её от грустных мыслей напоминанием о грядущей свадьбе. Оказалось, она успела выклянчить обещанную подругой подборку модных журналов, и в одном из них был раздел свадебной моды осени 1970 года. Одна платье Полине очень уж понравилось, я одобрил, и завтра же она отправится в ателье, договариваться о пошиве.

А потом и традиционным способом, который заключается в тесном контакте двух тел противоположного пола. Правда, в моём будущем уже и однополые контакты станут считаться традиционными, но это на загнивающем Западе, у нас, в России, с этим не спешили. И правильно делали, нечего всякую гадость разводить. А эти у себя в гейропах пусть вырождаются, туда им и дорога. Правда, на их место придут миллионы беженцев с Ближнего Востока, что тоже не сахар… Главное, что не к нам. В России холодно и нет таких пособий, чтобы хреном груши околачивать, а со скуки насиловать местных девок и избивать толпой стариков, зная, что тебе за это ничего не будет, так как общественное мнение сочувствует несчастным мигрантам и обижать их — себе дороже.

На воскресенье запланировали поездку в Асбест — знакомить Полину с моими родителями. А в понедельник я позвонил в приёмную первого секретаря горкома партии, которым в это время являлся Геннадий Андреевич Студенок. Помнится, в этом году он перейдёт на работу директором завода транспортного машиностроения, и я подумал, есть ли смысл с ним вообще заводить этот разговор… Может, дождаться, пока нового назначат?

Ладно, попытка не пытка. Секретарше я сказал, что прошу встречи по вопросу, касающемуся рацпредложения, а какого именно — скажу Студенку при личной встрече. Может быть, рядовому гражданину и отказали бы, но мне перезвонили через полтора часа, сказав, что день приёма по личным вопросам у Геннадия Андреевича в четверг, он сможет меня принять в 16.30. На всё про всё мне выделили 10 минут, просили не опаздывать.

Я пришёл в 16.15, но в кабинет зашёл в 16.40. Предыдущий посетитель, коим оказалась солидная женщина, тоже зашла с опозданием. Что, впрочем, неудивительно, в плане точности нам есть чему поучиться у «загнивающего» Запада.

Первой, впрочем, в кабинет заглянула секретарша, оповестившая о приходе товарища Покровского, после чего уступила мне дорогу.

— Здравствуйте!

— Добрый день! — кивнул Студенок. — Проходите, присаживайтесь. Что у вас? Что за рационализаторское предложение?

— Геннадий Андреевич, вы, наверное, слышали какие-то мои песни? «И вновь продолжается бой!», — напомнил я, — «Аист на крыше», «Этот город», «Я не могу иначе»… Сейчас на правительственном концерте прозвучал моя новая вещь «Малая земля»,

Так и подмывало сказать, что за неё меня лично поблагодарил Брежнев, и даже выпил со мной, но… Дал обещание никому об этом не трепаться.

— Да-да, — покивал Студенок, — кое-что слышал. А моей жене очень нравится песня «Я не могу иначе». При этом, как мне доложили, вы ещё и неплохой спортсмен, достойно защищаете честь свердловского бокса. Ну, так в чём у нас суть дела?

— У ансамбля «Свердловчанка», который работает при местной филармонии, накопился неплохой материал, они даже записали магнитоальбом. Вот, — я положил ан стол бобину в упаковке. — Материал прослушал сам директор фирмы «Мелодия», похвалил. Но сказал, что у них очередь на год вперёд. И в других городах, где имеются их филиалы, очередь не меньше. А вы представляете, сколько на Урале талантливых музыкантов, коллективов, исполняющих как классическую, так и популярную музыку! И они могли бы заявить о себе с помощью грампластинок, которые разошлись бы по всей стране. Но эта пресловутая очередь… Вот я и предлагаю создать в Свердловске филиал фирмы «Мелодия». А можно даже нечто самостоятельное. Как студию звукозаписи, так и небольшой завод по печатанию пластинок. Назвать, к примеру, «Ural Records». Чтобы сразу — международный уровень. Чтобы не только СССР охватить, но и страны социалистического лагеря, а может — чем чёрт не шутит — и капстраны. Ведь можем же выставить достойный музыкальный продукт! Я даже могу предложить место под них — недостроенное здание на углу Щорса и Серова. Оно принадлежит свердловскому Союзу художников, хотели построить там выставочный зал, да финансирования не хватило. Семь лет стоит, и сносить не сносят. Там стены крепкие, крыши только нет. Уверен, всё окупилось бы уже через год после выпуска первой пластинки. Я уж не говорю, если завод начнёт печатать пластинки каких-нибудь «Битлз» или «Пинк Флойд». На западных рок-группах можно реально озолотиться.

И при этом не выплачивая им авторские гонорары, чуть было не добавил я, памятуя, что фирма «Мелодия» долгие годы попросту воровала песни западных исполнителей.

Студенок откинулся на спинку кресла и шумно выдохнул. Ослабил узел галстука, смерив меня внимательным взглядом.

— Во-первых, такие вещи согласовываются с Москвой, и согласование — процесс очень нескорый. Во-вторых, грампластинки сейчас не являются предметом первой необходимости. У нас поликлиник не хватает, детских садов… Да меня просто не поймут, если я вылезу с такой инициативой. Опять же, на постройку или, как вы говорите, достройку здания нужны средства. Свободных у меня нет, просить у Москвы? Не уверен, что там одобрят такую инициативу. Ещё и по шапке надают. Мой вам совет, молодой человек, а вернее, ансамблю, за который вы хлопочете — пусть наберутся терпения. Год пролетит — и не заметят. А если песни хорошие, то они не старятся, они и через десять, и через пятьдесят лет останутся актуальными. Ещё есть вопросы? Что ж, приятно было с вами пообщаться. А плёнку заберите. Она вам ещё, наверное, пригодится.

Он мне даже руку протянул на прощание. Бюрократ хренов, думал я, спускаясь по лестнице… Хотя я помнил, что в прежней моей реальности Студенок был не самым плохим руководителем города, но и эпохального ничего не совершил.

— Женя! Покровский!

Я поднял голову. Ба, Ельцин! Он-то что здесь делает?

— Здравствуйте, Борис Николаевич!

Рукопожатие у потенциального Президента России не в пример крепче, нежели у главы города.

— Ты чего здесь? И почему такой смурной?

Я немного помялся, но затем всё же рассказал в общих чертах суть беседы с первым секретарём горкома. Ельцин нахмурился.

— Да, поликлиники с детскими садами нужны, но и о культурной стороне вопроса забывать нельзя. Это не дело, когда в стране дефицит грампластинок. А что, песни у «Свердловчанки» действительно хорошие?

— А вы сами послушайте, как время будет. Держите.

Я протянул ему бобину, тот взял, сунул в портфель.

— Сегодня же и послушаю, заценю, что местные могут. А идея с филиалом «Мелодии» или тем более самостоятельным заводом и студией неплохая. Да и название… Как, говоришь? «Ural Records»? А что, звучит… Ладно, — он бросил взгляд на часы, — у меня важная встреча через пять минут, надо бежать. Если что — созвонимся, твой номер в общежитии у меня есть.

— Так я уже давно в своём доме живу. Кстати, с телефоном… И невестой.

— Вот как?! Свадьба, значит, скоро?

— Ага, через месяц. Буду рад видеть вас в числе гостей.

— Хм, а что, может, и приду. Ты номер свой чиркани мне, если что — созвонимся.

И на хрена я его на свадьбу пригласил? Как-то само собой вырвалось. Ведь ненавидел Ельцина за то, что страну развалил, а сейчас как-то и нет той злости. Наверное, потому, что он ещё ничего в этой реальности развалить не успел. Даже помог разочек, с этим фактом не поспоришь.

Я ждал от него звонка сегодня вечером, завтра, послезавтра… Не позвонил. М-да, видно, песни «Свердловчанки» ему не зашли. А если зашли, то чем он может помочь, если вон даже первый секретарь горкома сразу лапки вверх поднял?

Между тем смотрины прошли замечательно, Полина моим предкам понравилась.

— Хорошая девочка, — шепнула мне мама

Я её маме тоже приглянулся — к ней в гости мы съездили неделю спустя, в следующее воскресенье, 23 мая. Хотя могли бы одним днём управиться, имейся у меня личный автомобиль. А в понедельник снова пришли в ЗАГС. Коряк нас помнила.

— Не передумали ещё? — проскрипела она прокуренным голосом, принимая заявление. — Ну тогда ладно… На какое число планируете? 26 июня?

Ну да, для меня это был оптимальный вариант. К этому времени, если я приму участие в чемпионате Европы, уже успею вернуться, и за оставшуюся неделю подготовиться к свадьбе. А если и не получится в Испанию попасть… Что ж, спокойно будем готовиться к главному в нашей с Полиной событию жизни.

— Вы как, хотите просто расписаться у нас здесь, или провести торжественную церемонию во Дворце бракосочетания? — спросила Коряк.

— Конечно же, у нас будет настоящая свадьба! — воскликнула Полина, которой даже в голову не приходило, что может быть как-то иначе.

— Тогда Дворец бракосочетания, — невозмутимо отметила Коряк и полезла в свой гроссбух. — Так, так… На эту дату есть окна на 10.30, 11.30 и 13.30.

Мы с Полиной переглянулись.

— Да, собственно, без разницы, — пожал я плечами. — Хотя, пожалуй, 11.30, наверное, наиболее оптимальный вариант.

Я посмотрел на Полину, она часто закивала, соглашаясь.

— Хорошо, записываю на 11.30. Сейчас я вам выпишу пригласительный билет в «Салон для новобрачных», это на Луначарского-53.

В пригласительный были вложены отдельные купоны на костюм (платье), обувь и кольца, которые гасились в магазине. За кольца можно будет получить в сберкассе компенсацию от государства в размере 100 рублей за каждое. А с одеждой мы уже сами как-нибудь, а то все женихи после этого салона, наверное, выглядят как близнецы. Ну и невесты соответственно.

Впрочем, мы на следующий день заглянули в салон, не пропадать же купонам. Взяли кольца, а Полине ещё приглянулись комплекты постельного белья и чехословацкий сервиз на 6 персон, который в обычном магазине было так просто не достать. Ещё в этом пригласительном имелся купон на покупку всякого дефицита в ЦУМе в Банковском переулке. Спиртное, колбаса, шпроты, консервы всякие, конфеты, и даже баночка красной икры... Его мы отоварим по-любому, такую возможность упускать преступлению подобно.

О дате свадьбы в письменном виде сообщили родственникам, чтобы, так сказать, готовились и ничего на этот день не планировали. Потом настала очередь договариваться с руководством Дома офицеров, дабы арендовать банкетный зал ресторана на 26 июня. Оказалось, его можно арендовать на вполне легальных условиях, за двадцать пять целковых в час. Я арендовал на 12 часов, а до кучи выставил директору ОДО пару пузырей хорошего коньяка. Так сказать, чтобы задружиться на будущее, мало ли…

Перед отъездом на сборы я вручил Хомякову доклад для дорогого Леонида Ильича. Вроде бы всё в него вложил, все свои знания и пожелания. Естественно, соответствуя знаниям на уровне современника, а не будущего, будущее компьютеризации в докладе было описано как наиболее вероятный вариант развития этой отрасли в мире.

В общем, на сборы я отправился с лёгким сердцем. Теперь предстояло сосредоточиться исключительно на боксе, очень уж хотелось не столько съездить в экзотическую для советского человека Испанию, сколько доказать, что ты — лучший в своём весе на континенте. Хотя я и знал, что в Мадрид приедут очень серьёзные ребята.

[1]Катрен — четверостишие, рифмованная строфа в четыре стиха, имеющая завершенный смысл.

[2] Первым исполнителем песни «Журавли» был Марк Бернес в 1969 году.

[3] Передача «Очевидное-невероятное» выходила с 1973 по 2012 годы.

[4] В калошах Суслов ходил по улице, а в помещении их снимал.