Мой адрес - Советский Союз!

Глава 5

Утро выдалось хмурым. Дождик начал накрапывать ещё ночью, и с моим пробуждением продолжал своё мокрое дело, настукивая по жестяному откосу окна свою нервную дробь. Настроение если и не подстать погоде, то безоблачным его точно нельзя было назвать. Разве что при воспоминании о Полине на душе стало немного светлее. Может, как выражалась молодёжь в моём будущем, замутить с ней? Ну а что, девчонка симпатичная, характер вроде неплохой, певунья, опять же… Кто знает, вдруг она станет знаменитой певицей? Хотя в своём прошлом-будущем знаменитостей с именем Полина я что-то не особо припоминаю… Если только Полина Гагарина, так та ещё и на свет не появилась. Надо было хоть фамилию у вчерашней знакомой спросить.

А вдруг в этой реальности именно эта Полина возьмёт, да и станет суперзвездой отечественной эстрады? Конечно, маловероятно, один шанс из тысячи. Тут ведь многое должно сложиться. Хорошая песня, возможность исполнить её перед соответствующей публикой, ротация на радио, а в идеале на ТВ, в каком-нибудь «Голубом огоньке»… Ну и там уже пластинка, само собой, пусть даже сначала на сборнике, пусть даже миньон, а в будущем уже полноценный альбом.

После первой пары, как и было велено, я заглянул в деканат. И в приёмной буквально нос к носу столкнулся с Борисовым.

— А, Покровский!

Замдекана выглядел каким-то смущённым, зачем-то достал из кармана платок и принялся протирать стёкла очков.

— Пойдём-ка, Евгений, выйдем в коридор, — подтолкнул он меня к двери, видимо, не желая общаться при стучавшей на машинке моложавой секретарше.

Здесь мы дошли до закутка, где стояли кадки с финиковыми пальмами, юккой и прочими комнатными растениями, создававшими иллюзию маленького зимнего сада. Вот только от пыли листья никто не протирал, похоже, уже давненько. Но подвядшей зелени нет, выходит, хотя бы поливать не забывают.

— Тут такое дело, — доверительно понизив голос, начал Юрий Борисович. — Язовский сегодня на занятия не пришёл. Позвонил его отец и сказал, что сын вчера после того, как ты его… хм, ударил, мочился с кровью, а с утра поехали к какому-то местному медицинскому светилу ставить диагноз. Язовский-старший обещает устроить нам всем головомойку, а тебе грозит чуть ли не тюрьмой. Такие вот дела, Евгений.

Нормально… Вот же гадство! И ведь я предполагал, что дело может закончиться если и не чем-то подобным, то Язовский как минимум избежит наказания. Наивный, верил в то, что на свете существует справедливость.

— Я лично на твоей стороне, но, учитывая возможности Язовского-старшего…

Борисов снова протёр стёкла очков, словно бы стараясь не встречаться со мной взглядом. А я подумал, что настало время использовать козырь, подсказанный травматологом.

— В общем, посмотрим, что решит декан, но, скорее всего, дело будет решаться на уровне ректора.

— Юрий Борисович, можно я оставшиеся лекции пропущу?

— Понимаю, после того, что я сказал, тебе не до занятий. Конечно, иди, отдохни, приведи мысли в порядок… Слушай, Покровский, может, тебе попробовать договориться с Язовским?

— В каком смысле? — опешил я.

— Ну-у, — Борисов упорно отводил взгляд, — подойди, скажи, что действовал на эмоциях, позволил себе лишнего…

Поймав мой взгляд, он осёкся и, как-то сразу сник.

— Да, это я какую-то ерунду несу, забудь.

Из УПИ я первым делом направился в культпросветучилище. Это юго-запад Свердловска, район новостроек. Через час с небольшим я стоял в пустынном по случаю занятий фойе училища. Мимо не спеша протрусила рыжая кошка с лоснящейся шерстью и наглой мордой. Или кот, что, в общем-то, для меня не имело разницы. Из представителей homo sapiens присутствовала лишь гардеробщица, по виду бабушка-одуванчик, занимавшаяся в данный момент вязанием.

Откуда-то доносился напоминавший чем-то строевую подготовку на плацу грохот десятков ног, видимо, это занимались учащиеся хореографического отделения. Также мой слух услаждали приглушённые дверьми и расстоянием звуки музыкальных инструментов от русских народных до саксофона. Совсем глухо слышалось, как поёт хор. Ага, вероятно, там и надо искать Полину.

— Вам чего надобно, молодой человек? — с подозрением в голосе спросила гардеробщица, оторвавшись от недовязанного то ли шарфика, то ли свитера.

— Я знакомую ищу, она на хоровом учится.

— На хоровом? А курс какой? Фамилия?

— Третий курс, фамилию, к сожалению, не знаю. А звать Полина. Не думаю, что в вашем училище много девушек с таким редким именем.

— Это точно, Полина у нас одна, знаю, про кого ты говоришь. Пришла сегодня с синяком во всю щёку, даже через пудру просвечивает. Уж не твоих ли рук дело, мил человек?

И с таким прищуром посмотрела на меня, что мне стало не по себе. Так же, наверное, чувствовали себя обвиняемые по 58-й статье на допросах у следователя в годы "Большого террора".

— Да вы что?!

Я едва не задохнулся от возмущения.

— Ну, по тебе видно, что парень вроде порядочный, — снизошла бабуля. — А ты сам-то кто, откуда будешь?

— А я учусь в Уральском политехническом институте. Вот мой студенческий билет.

После демонстрации удостоверения личности бабуля слегка подобрела.

— У них сейчас занятия на третьем этаже, 46-я аудитория. Дождись перемены, так-то не лезь.

Ну прямо как когда-то в музыкальном училище инструктируют. Я пообещал не нарушать гармонию урока своим появлением, и направился вверх по лестнице, зачем-то перепрыгивая через ступеньку. Нашёл нужную аудиторию и принялся ждать окончания занятий, в нетерпении взад-вперёд прохаживаясь по коридору. Из-за двери донеслось:

Уж ты верба, вербушка,

Золотая вербушка!

Не рости, верба, во ржи,

Рости к полю на межи.

Хорошо поют, душевно. Я аж остановился, прекратив свои хождения. И в следующее мгновение вздрогнул от задребезжавшего на всё училище звонка. Ничего себе, вот это громкость! Не иначе сделано так специально, чтобы учащиеся сквозь звуки своих инструментов и голосовых связок услышали, что пора сделать передышку.

Дверь распахнулась, и из аудитории потянулись студентки. А вот и Полина, идёт, о чём-то болтает с коренастой, плотной девушкой, у которой всё лицо было в веснушках. А у самой щека и впрямь припудрена, н синяк действительно просвечивает. Увидев меня, резко остановилась, отчего ей в спину тут же врезалась шедшая сзади крупная девица с двумя тугими, уложенными на здоровенных грудях косами, и Полина от толчка подалась вперёд.

— Привет! — растерянно произнесла она. — А ты чего тут?

— Привет! Да вот, понадобилась ты мне срочно, — виновато развёл я руками. — От тебя зависит моё будущее. Можем отойти в сторонку?

Она повернулась к веснушчатой подруге.

— Насть, ступай без меня, я тебя догоню.

Оставшись вдвоём, мы отошли к стене.

— Тут такое дело, — начал я, почему-то краснея. — Короче говоря, Язовский по вчерашнему происшествию вместе со мной должен был с утра явиться в деканат, но вместо этого позвонил его отец и заявил, что я якобы вчера его сына чуть ли не инвалидом сделал, и вообще меня ждёт тюрьма. Ну, насчёт тюрьмы он, думаю, замучается пыль глотать, а вот сделать всё, чтобы меня выкинули из института, он вполне способен.

— Какой негодяй! — воскликнула Полина так громко, что проходившая мимо девушка с домрой в руках обернулась в нашу сторону. — Неужели так можно?!

— Увы, можно, — грустно улыбнулся я.

— Но тогда нужно куда-то идти, доказывать, что это он первый начал распускать руки, а ты всего лишь заступился за меня!

— Так вот к тебе за помощью я и пришёл. Можешь сходить в отделение милиции и написать заявление?

— Заявление?

Полина вдруг как-то сразу сникла, опустив взгляд и закусив нижнюю губу.

— Боишься, что он тебе захочет отомстить? — спросил я, истолковав её замешательство по-своему.

— Вот ещё! — вскинула она подбородок, и глаза её сверкнули. — Идём!

— Куда?

— Как куда? В милицию!

Она схватила меня за руку и потащила по коридору. Правда, тут же она вспомнила, что ей сначала нужно отпроситься, и только после этого мы наконец двинулись в сторону РОВД № 1.

— А что ты завучу сказала? — спросил я, когда мы вышли на улицу.

— Да правду в двух словах и сказала, — вскинула подбородка Полина. — Наталья Витальевна — женщина с понятием, всегда войдёт в положение.

М-да, всем бы таких завучей. А то помню своего завуча в школе, вот мымра, прости господи, была…

Заявление отдавать положено по месту жительства, а так как Полина и Настя были прописаны, хоть и временно, у Клавдии Михайловны, то мы и направились на улицу Толмачёва, в райотдел милиции, который в будущем будет носить название «Кировский».

— Что у вас?

Из окошка дежурного на нас смотрело конопатое лицо молоденького старлея.

— Заявление хочу подать, — твёрдым голосом произнесла Полина.

— Держите. Образец подачи заявления на стене.

Он протянул ей лист бумаги и ручку. Под образцами разного рода бланков находились небольшой столик и стул, на который Полина и села, а дальше не без моих подсказок написала заявление на имя начальника РОВД, не забыв приписать свой адрес и номер телефона учебной части культпросветучилища. Дежурный прочитал заявление, со вздохом качнул головой, затем быстро пробежался взглядом по доступным для обзора с его места частям тела заявительницы. Да уж, из текста заявления можно подумать, будто Полина — девушка лёгкого поведения, знакомится с кем ни попадя, падка на внешний лоск ухажёра и так далее и тому подобное. Что говорить, и я то же самое в первый момент нашего с ней знакомства подумал.

— И справочка от врача имеется? — поинтересовался старлей.

— Да, вот.

Полина вынула из сумки справку и протянула её в окошко.

— Ну так допишите, что были у травматолога в таком-то травмпункте, по такому-то адресу, и врач зафиксировал такие-то и такие-то повреждения, — буркнул старлей, возвращая справку и заявление. — Там как раз места ещё хватит на пару строчек.

Наконец заявление было принято, а дежурный пообещал, что в течение семи дней Полина Владимировна Круглова (наконец-то узнал её фамилию) будет извещена о результатах рассмотрения заявления.

Меня всё ещё слегка потряхивало после утренних откровений Борисова, больше от злости, чем от страха быть изгнанным из института. Уж я-то со своими познаниями в области ремонта радиоаппаратуры точно не пропаду. На часах было уже три часа, тучи разошлись, и теперь солнце пекло так, что испарения от луж создавали невыносимую духоту.

— Может, кваску? — предложил я, кивая в сторону жёлтой бочки с красной надписью «КВАС» на пузатом боку.

К бочке выстроилась небольшая очередь, кто-то с бидоном, а один даже с полиэтиленовым пакетом. Да, была такая практика — наливать пиво и квас в пакеты за неимением другой тары. Мы встали в конец очереди, и минут через пять я получил наполненную квасом с лёгкой шапочкой пены полулитровую кружку за 6 копеек, а Полина предпочла гранёный стакан. Три копейки, понятно, я за неё заплатил. М-м, кайф! Может и правда в советское время квас был вкуснее или я просто себя так заранее запрограммировал? Полкружки я выдул одним глотком, остальное допивал не спеша. Моя спутница тоже не спешила. Тем более у продавщицы ещё был небольшой запас кружек и стаканов.

Вот ведь, ополоснёт под фонтанчиком — и снова в дело. И никто не брезговал, не заморачивался насчёт того, что можно подхватить какую-нибудь заразу. Так и со стаканами в аппаратах с газированной водой.

Пока допивал, взгляд уткнулся в вывеску кафе «Русская кухня». И что-то сразу захотелось есть, даже в животе заурчало. Или это квас в желудке уже бродит? Хорошо, что негромко.

— Ты сегодня по моей вине без обеда осталась, да и я не обедал. Как ты смотришь на идею посетить вон то заведение?

— Со всех сторон положительно, — улыбнулась Полина.

А в следующее мгновение нахмурилась.

— Ты чего?

Теперь её щёки, включая пострадавшую в «рукопашной» с Язовским, покрылись румянцем.

— Да боюсь, у меня не хватит денег за себя заплатить, — чуть слышно произнесла она.

— Полин, ну ты даёшь! Рядом с тобой джентльмен, который никогда не допустит, чтобы приглашённая им девушка платила за себя сама. Идём!

На наше счастье в кафе нашёлся свободный столик. Ассортимент хоть и не особо впечатлял, но позволял поесть сытно и относительно дёшево. Пообедали мы в общей сложности на 3.80, при этом я вставал из-за стола не так легко, как садился.

— Ну что, обратно в училище или домой?

— Да занятия уже закончились, тем более меня сегодня совсем отпустили, — призналась Полина. — Проводишь?

— Конечно, — легко согласился я, радуясь про себя, что предложение прозвучало их уст девушки.

Потому что, если бы предложил я — она могла бы подумать, что я набиваюсь в ухажёры. А так вроде как сама проявила инициативу.

Мы снова пошли пешком, а возле её дома даже посидели на скамеечке у забора. Болтали о всякой ерунде. А когда она случайно либо намеренно коснулась своим бедром моего, по моему телу словно промчался разряд электрического тока, и я вынужден был свести ноги вместе, дабы зажать между них свой моментально окрепший детородный орган, грозивший выдать меня с головой. До поцелуев, правда, дело не дошло, хотя я был бы совсем не против.

По возращению в общежитие увидел на своей застеленной кровати конверт.

— Письмо тебе из «Уральского рабочего», — проинформировал меня Вадим. — Что хоть пишут?

— Сейчас узнаем.

Я разорвал конверт, начал читать вслух. Суть письма сводилась к тому, что моё стихотворение у них не прокатит. Ну и не очень-то хотелось, у меня уже есть пятничный номер «Асбестовского рабочего», в котором опубликован текст песни «Ах, какая женщина». Вернее, вырезка из газеты, присланная опять же мамой. Она и гонорар мой забрала, как ближайшая родственница, так я ей посоветовал тогда в ответном письме. Копеечный, конечно, но всё-таки…

Я снова уселся писать. На этот раз не только домой, но и Серёге Зинченко. Мол, если ты не в курсе, то песня вышла, можете исполнять её на законных основаниях, не забывая отчислять авторские. И на всякий случай приложил номер сберегательной книжки, которую сам же Серёга советовал мне завести. Ну а что, должны же куда-то падать отчисления от ВУОАП! Вот пусть в книжку и падают. А я буду раз в месяц ходить и проверять, сколько накапало.

В СССР каждая исполняемая песня должна быть задекларирована, и мимо ВУОАП, как объяснял друг детства, пройти она просто физически не может. То есть когда коллектив или исполнитель вносят в свой репертуар песню, то должны указать, кому принадлежит авторство. А уже представитель ВУОАП выясняет, кто этот автор, где живёт и на какой счёт должны перечисляться авторские отчисления.

Правда, зарубежные хиты у нас почему-то исполняются пиратским способом, несмотря на, как я узнал уже в более зрелом возрасте, протесты авторов. Да и «Ах, какая женщина» тоже зачастую будет звучать без всяких отчислений, как говорится, на свой страх и риск. Но подавляющее большинство ресторанных и кафешных ансамблей, как уверял меня Серёга, эту вещь внесут в свой репертуар официально, а значит, как минимум одно исполнение за вечер с такого ресторана будет приносить мне определённую мзду. Сначала это будет ручеёк, но со временем он превратится в бурный поток. Во всяком случае, мне хотелось в это верить.

Не то что я мне так были нужны деньги и слава… Хотя, конечно, не помешали бы. Доучившись, я бы перебрался в Москву, купил кооперативную квартиру, домик в Подмосковье, «ГАЗ-24» в виде средства передвижения… Хотя, если честно, и без всего этого можно прожить. Пока прежде всего я мечтал реализовать себя на ринге, что мне в прошлой жизни помешала сделать травма. К тому же это не заимствование чужих произведений, заставлявшее в какой-то мере чувствовать себя вором, а полноценная реализация собственных физических ресурсов. К победам через пот и кровь! Пусть даже у меня и появилась какая-то чудесная выносливость, но, как оказалось, она тоже имеет свои пределы.

Чего я хочу достичь на ринге? Например, стать олимпийским чемпионом! Почему бы и нет?! Понятно, что путь предстоит долгий, турнир за турниром, звание за званием, прежде чем я попаду в олимпийскую сборную. Правда, вон Владимир Сафронов в олимпийскую команду умудрился попасть с I разрядом, а затем полетел на Олимпиаду в Мельбурн, а вернулся с золотой медалью и званием Заслуженный мастер спорта. Но это скорее исключение, подтверждающее правило.

А вообще было бы здорово выиграть и Олимпиаду, и стать чемпионом мира по профессионалам, как сделает тот же Слава Поветкин. Но ему было проще, тогда СССР развалился со всей его запрещающей идеологией, а меня кто пустит на профессиональный ринг? Вы что, советский спортсмен — это любитель, спорт для него не более чем увлечение, играет и выступает в свободное от работы время, а так он слесарь, инженер, учёный… Ага, как же! Числились слесарями на заводах, а сами не знали, грубо говоря, с какой стороны гаечный ключ держать, со сборов не вылезали. Появлялись на предприятиях, только чтобы расписаться в зарплатной ведомости. Ну и получали, соответственно, от своих спортивных ведомств всякие денежные надбавки, не считая машин и квартир. Но это если ты хороший спортсмен, средненький атлет, наверное, и впрямь вынужден где-то трудиться, выступав на чемпионатах области и только мечтая о попадании в сборную страны. Вот как я сейчас. Только я не работаю, а учусь за стипендию. И за такую, что приходится подрабатывать на разгрузке вагонов.

Но я не жаловался. Мне и в прежней жизни хватало на более-менее приличное существование, и в этой, надеюсь, я не буду чувствовать себя сильно ущемлённым в плане финансов.

— Ты расскажи, чего тебя Борисов вызывал?

Я вкратце пересказал суть беседы, и Вадим буквально подскочил с постели:

— Вот сука!

Ого, таких выражений я от него ещё не слышал ни в этой, ни в прошлой жизни. Подонок, негодяй — это ещё куда ни шло, но сука…

— Я завтра же пойду к ректору!

— Не спеши, посмотрим, как всё повернётся. Кстати, ты видел, как Язовский бил Полину?

— М-м-м… Честно говоря, нет, но у меня нет никаких оснований не доверять твоим словам. Так что, если понадобятся мои показания — я всегда готов подтвердить, что ты защищал девушку от побоев.

— Спасибо, Вадик, ты настоящий френд!

На всякий случай я в деталях рассказал, как Язовский бил Полину. Водим с сосредоточенным видом кивал, запоминая подробности инцидента.

На следующий день меня с первой же пары вызвали к Заостровскому. В груди неприятно похолодело. Я догадывался, зачем понадобился ректору, и по пути мысленно прокручивал варианты беседы.

— Проходите, вас ждут, — кивнула в сторону двери ректора секретарша.

Я коротко стукнул в дверь и, не дожидаясь приглашения, шагнул в кабинет.

Фёдор Петрович сидел не за своим столом, а в кресле возле маленького столика, на котором стояли небольшой фарфоровый чайничек и две чашки на блюдцах. Ещё на одной тарелке высилась горка разносортных конфет и печенья. А напротив него сидел мужчина лет пятидесяти, подтянутый, в идеально подогнанном костюме цвета «мокрый асфальт» с отливом. Глазки маленькие, скуластый, и я сразу догадался, кого он мне напоминает.

— А, Покровский! Заходи, — махнул рукой Заостровский, когда я после короткого стука приоткрыл дверь и замер на пороге. — Садись.

Третьего кресла не было, и я уселся на стул, правда, с мягкой обивкой. Получилось, что я невольно как бы над ними возвышался, отчего чувствовал себя немного неуютно.

— Знакомься, — сделал он жест в сторону сидевшего напротив партнёра по чаепитию. — Заведующий отделом пропаганды и агитации горкома партии Виктор Николаевич Язовский, отец Алексея Язовского. Виктор Николаевич настаивает, чтобы мы тебя исключили из института за недостойное комсомольца и советского учащегося поведение.

Мне показалось или в голосе ректора прозвучал лёгкий сарказм? Насколько я знал Заостровского, в прошлом фронтовика, дошедшего до Берлина. Человек он был порядочный, и хотелось верить, что не отдаст меня на растерзание этому чинуше.

— За что же меня исключать? — с самым невинным видом поинтересовался я. — Пусть мне объяснят, что я такого сделал.

— Ах, вы не понимаете, — негромко, но чётко произнёс Виктор Николаевич, глядя на меня сквозь линзы очков в золотой оправе. — То есть это не вы избили моего сына? Да ещё ударили подло, исподтишка, со спины! И теперь ещё неизвестно, какой тяжести повреждение вы нанесли Алексею, окончательный диагноз будет поставлен после полного обследования.

В кабинете повисло гнетущее молчание. Язовский-старший смотрел на меня, Заостровский куда-то в сторону окна за моей спиной, а я подумал: надо же — в этом помещений собрались трое с фамилиями, у которых одинаковое окончание.

— Скажите, а как вы воспитываете своего сына? — спросил я, глядя прямо в глаза собеседнику.

— Что значит, как я воспитываю сына? — с недоумением в голосе произнёс тот. — Не знаю, кто и как вас воспитывал, но своего Алексея я воспитываю в духе патриотизма, любви к Родине…

— А заодно, как бить слабых и беззащитных женщин, — подытожил я.

— Алексей никого не бил, это поклёп, — дёрнулся он.

— Да? Однако имеются свидетели. А травматолог зафиксировал у потерпевшей гематому во всю щёку и сотрясение мозга.

Я посмотрел, как меняется лицо Язовского, и вытащил из рукава последний козырь:

— Вчера пострадавшая подала заявление в милицию. Учитывая, что наши правоохранительные органы всегда на стороне правых, ещё неизвестно, чем всё закончится.

Заостровский, вскинув брови и, поджав нижнюю губу, покосился на гостя. Мол, не ожидал? Тот же при всей своей внешней невозмутимости, чувствовалось, всерьёз озадачен только что услышанным и сейчас соображает, что сказать в ответ.

— Что ж, я смотрю, вы из молодых, да ранних, — процедил он. — Ведь это вы надоумили эту девушку взять справку и пойти написать заявление?

— Какая разница, кто кого надоумил, — довольно бесцеремонно ответил я. — Следствие разберётся.

— Покровский, — одёрнул меня ректор, — ты бы вёл себя поскромнее. Перед тобой всё-таки секретарь отдела городского комитета партии.

— Вы извините меня, Фёдор Петрович, но эта должность не только не даёт право товарищу Язовскому творить всё, что заблагорассудится, но, напротив, накладывает на него дополнительную ответственность. Человек должен служить ярким примером того, как должен себя вести ответственный партийный работник, на деле мы видим совершенно противоположную картину. Пользуясь служебным положением, Виктор Николаевич попросту покрывает своего сына, посмевшего поднять руку на женщину.

Вот тут Язовского прорвало. Ноздри затрепетали, щёки налились румянцем, он выскочил из кресла, словно подброшенный пружиной, и оказалось, что росточку в нём всего ничего. Так что нависнуть надо мной у Виктора Николаевича не особенно получилось.

— Да как ты смеешь?! Как ты смеешь так со мной разговаривать, сопляк?! Да я тебя…

Вот тут и я встал, и, глядя на чиновника сверху вниз, медленно и негромко начал говорить:

— Не стоит горячиться, Виктор Николаевич, а то мало ли — вдруг апоплексический удар хватит… Давайте без эмоций. Суду будут предоставлены все факты, и он, я уверен, разберётся, кто прав, а кто виноват. И экспертиза насчёт побоев вашего сына будет проведена независимая, а то ведь вы могли подговорить врача написать нужное вам предварительное заключение. Я бы на вашем месте, Виктор Николаевич, постарался бы дело до суда не доводить, решить дело миром. Правда, я не знаю, что вы такого можете предложить пострадавшей, чтобы она забрала своё заявление. Но это уже вам решать… Фёдор Петрович, может, я пойду? А то учиться охота — сил никаких нет.

Заостровский, тоже успевший принять вертикальное положение, крякнул от неожиданности, ослабил узел галстука и выдавил из себя:

— Конечно, Покровский, ступай, учись. Стране нужны квалифицированные кадры.

Стараясь сохранять на лице невозмутимое выражение, я неторопясь покинул кабинет, и только в приёмной позволил себе расплыться в улыбке. Надо же, сам от себя не ожидал такой эскапады. Хотя не рано ли радуюсь? То, что я осадил Язовского-старшего, ещё ничего не значит. На самом деле я не далеко не был уверен, что если и случится суд, то кто будет истцом, а кто ответчиком? Виктор Николаевич ведь вполне может и на меня в суд подать. Вернее, его сын (он-то уже половозрелый, как и Полина, чтобы подавать заявления в милицию), но понятно, что за всем этим будет стоять Язовский-старший. Я представил картину, как в один день в одном и том же суде сначала судят меня, а на следующем заседании — Язовского-младшего. Сюрреализм какой-то!

Вадим между делом поинтересовался, чего это меня ректор вызывал? Я вкратце, не вдаваясь в подробности, пересказал суть произошедшего, на что товарищ отреагировал вполне предсказуемо:

— Вот же гнида! Женька, помни, я с тобой! И вообще я инициирую рассмотрение персонального дела Язовского на бюро комсомола института.

Похвальная самоотверженность, невзирая на его должность комсорга и мечты стать для начала кандидатом в члены партии, а затем и, собственно, членом КПСС. Ведь в случае чего тот же Язовский-старший палок ему в колёса навставляет — будь здоров! Если, конечно, его сынка не исключат из института, что может сказаться самым негативным образом на перспективах самого Виктора Николаевича.

Понятно, что на лекциях я думал вовсе не о полупроводниках и оптико-электронных системах, а о том, что может ждать меня в ближайшей перспективе. Без сомнений, мой сегодняшний оппонент так просто это не оставит. Эта брошенная в лицо перчатка не может остаться без ответа, уж я-то такой тип людей за свои семьдесят с лишним лет изучил как следует. Причём они нередко действуют согласно поговорке, гласящей, что месть — это блюдо, которое подаётся холодным. Как Самохвалов из ещё неснятого фильма «Служебный роман», который не сразу ответил на оплеуху Новосельцева. Там-то справедливость в итоге восторжествовала, но то кино, а жизнь порой намного более сложна и непредсказуема.

Немного расслабился на вечерней тренировке. То есть морально расслабился, а физически я себя довёл до полного изнеможения. Даже при своей супервыносливости я пахал, как папа Карло. Казаков даже испугался, что я порву либо перчатки, либо мешок, либо и то, и другое. А я лупил и лупил, представляя, что это не набитый ветошью или опилками (или ещё бог знает чем) боксёрский мешок, а Виктор Николаевич Язовский. Хорошо ещё обошлось без спарринга, иначе моему сопернику могло бы крупно не поздоровиться.

В среду ректор снова вызвал меня к себе. На этот раз состоялся разговор без посторонних.

— Покровский, тебя какая муха вчера укусила?

— А что, Фёдор Петрович, разве я был неправ? Кто дал право этому Виктору Николаевичу так со мной разговаривать? То, что он заведует каким-то там отделом пропаганды и агитации?

— Что значит каким-то? — нахмурился ректор. — Ты, Покровский, говори да не заговаривайся. Каким-то… Привыкли, что мы тут с вами либеральничаем.

Он сделал глоток из стакана в подстаканнике. Чай по виду был крепкий, тёмно-коричневый с чуть золотистым оттенком. Мне чаю предложено не было, но я и не особо из-за этого расстроился.

— По идее я мог бы поднять вопрос о твоём исключении из института, но мне тут Борисов в красках живописал сцену, случившуюся на танцах между Язовским и какой-то девушкой… Кстати, кто она, откуда?

— Звать её Полина, учится в культпросветучилище.

— А как она познакомилась с Язовским?

Пришлось пересказывать историю, рассказанную мне когда-то самой Полиной.

— М-да, как оно всё у них просто и быстро, — пробормотал словно себе под нос Заостровский. — В наше время девушки были скромнее.

Хм, так-то, на мой взгляд, Полина ничего предосудительного и не сделала. Ну сели они с подругой в машину, ну согласилась сходить на танцы, а там на предложение провести ночь вместе уже ответила однозначным отказом, из-за чего и возник весь сыр-бор. О чём я Фёдору Петровичу и напомнил. Тот, дёрнув бровями и поджав губу, вынужден был со мной согласиться. Но на всякий случай спросил:

— А ты уверен, что кто-то видел, как Язовский избивает девушку?

— Вадим Верховских в тот вечер вместе со мной наблюдал за порядком, он видел. Кто-то из танцующих в зале тоже наверняка видел, можно опросить и выяснить.

— Ну, это задача следователя, если до этого дойдёт, — поморщился Заостровский. — Вообще история неприятная, накладывающая тень на наш институт. Я вчера после твоего демарша поговорил с Виктором Николаевичем, попытался его успокоить и донести, что огласка этого неприятного случая не лучшим образом аукнется не только учебному заведению, но и его сыну. Да и у него на работе если узнают — могут появиться неприятные вопросы. Ну и намекнул, что в идеале для него будет решить этот вопрос полюбовно, без лишнего шума. Не знаю, что он решит, но покинул Виктор Николаевич меня вчера в задумчивом состоянии. Ты вот что, Покровский… Поговори-ка ты с этой девочкой, с Полиной?

— На предмет? — внутренне напрягся я.

— На предмет, может, она согласится пойти на мировую?

— Не факт, — возразил я, мотнув головой. — Девушка, как мне показалось, настроена решительно.

— Даже так? Хм, девица, похоже, с характером…

— Есть такое, — с улыбкой согласился я. — Хотя, конечно, я намекну на такой вариант решения дела, но давить на неё не стану.

В этот момент мне и самому захотелось, чтобы этот подонок Язовский-младший получил по заслугам. С каким бы удовольствием я встретился с ним пусть даже не в подворотне, а на ринге, и чтобы без рефери, чтобы избивать до тех пор, пока его лицо не превратится в кровавое месиво.

— Всё хотел спросить, Фёдор Петрович…

— Спрашивай, пока есть возможность.

— А вот вы, на чьей стороне? Нет, не так… Как бы повели себя в такой ситуации, когда на ваших глазах бьют девушку?

— Ну ты и провокатор, Покровский, — мотнул головой ректор. — Как бы я повёл… Может, и врезал бы, не сдержался. Тем более в молодости не раз случалось кулаки почесать.

И он улыбнулся, видимо, вспоминая как раз те самые моменты из своей молодости. Но тут же натянул на лицо былую серьёзность.

— Ты вот что, Покровский, всё же поговори, от тебя не убудет. Пойми, что институту такого рода скандалы совершенно ни к чему. Да и этот Язовский-старший… Человек, скажем так, который никогда не забывает тех, кто его когда-то обидел. Я бы на твоём месте с ним не связывался.

Вот зря он сейчас это сказал. Вот не стоило ему меня пугать, честное слово. Понятно, что хотел сделать как лучше, а получилось, как всегда. То есть всколыхнул в моей юной душе чувство протеста. Так-то, конечно, не такой уж и юной. Но мне казалось, что чем дальше — тем больше моё сознание приходит в гармонию с телесной оболочкой.

В общем, я сделал над собой определённое усилие, чтобы скрыть охватившие меня чувства, кривовато улыбнувшись Заостровскому:

— Вы знаете, Фёдор Петрович, сила в правде. Я Язовского-старшего не боюсь, и тем более его отпрыска, но ради института попробую что-нибудь сделать. Но если Полина будет против — тут уж…

Я развёл руки в стороны, мол, не обессудьте.

— Ладно, ступай, Покровский, — отмахнулся ректор. — Но над моими словами хорошо подумай. Тебе как-никак ещё четыре года учиться. К сессии, кстати, готовишься?

— Готовлюсь, Фёдор Петрович.

На самом деле я лишь для вида пролистывал учебники, чтобы освежить знания, так как при своей врождённой и до кучи натренированной памяти мог не беспокоиться об итогах сессии. Стартует она уже скоро, 1 июня, а закончится 25 июня. Всего пять экзаменов, и если уж я той жизни их сдал, то в этой должен справиться и подавно. Недаром ведь всю свою биографию занимался радиоэлектроникой.

Мы с Полиной договаривались держать друг друга в курсе, если что-то случится. Я дал ей номер телефона приёмной декана и вахты в общежитии, а она мне номер телефона приёмной своего училища. Вечером, лёжа в нашей комнате на кровати с книгой в руках, думал о ней. Вроде бы только вчера виделись, а я уже успел соскучиться по её серо-голубым глазам, по её улыбке и ямочкам на щеках… Да и вообще я себя чувствовал с ней легко, словно мы были знакомы сто лет.

— Ты чего там вздыхаешь? — спросил Вадим, гоняющий за столом чаи с баранками. — Не боись, прорвёмся. Я ж говорю, если что — я свидетель, как этот козёл бил девушку.

Друг и сосед в одном лице воспринял мои вздохи по-своему. Ну и ладно, не буду же я ему признаваться, что… А интересно, влюбился или это так, животный инстинкт? Или то и другое в одном флаконе? В конце концов, я половозрелый самец в самом, так сказать, расцвете, и моё влечение к красивой девушке вполне естественно. А может, это моя судьба? Ведь вряд ли я второй раз допущу одну и ту же ошибку, снова женившись на Ирине. Прожитых вместе лет хватило, чтобы понять, что это за человек. Конечно, не факт, что и в этой жизни я не ошибусь, но в одну и ту же воронку снаряд упасть не должен.

В пятницу вечером Полина позвонила. Позвонила на вахту, куда меня пригласил посланный с поручением от вахтёрши Марии Петровны второкурсник.

— Женя, — после дежурного обмена приветствиями начала взволнованным голосом Полина, — мне только что предлагали деньги!

— Кто? Какие деньги? — не понял я в первый момент.

— Алексей предлагал. Подловил нас с Настей на выходе из училища, попросил меня сесть в его машину, заверив, что и пальцем меня не тронет. Ну я села… А он спросил, правда ли я подала заявление, а когда я подтвердила, стал мне предлагать деньги. Сто рублей двадцатипятирублёвками. И говорит, вот, возьми, а за это забери своё заявление из милиции, после этого получу ещё столько же. Добавил, что этих денег мне хватит на кучу платьев и нормальной обуви, а то мне и одеть-то нечего.

— А ты что? — выдавил я из себя каким-то глухим, чужим голосом.

— А я сказала, чтобы он катился колбаской по Малой Спасской. И хотела выйти из машины.

— А он?

— А он схватил меня за руку, крепко так, на коже даже следы от пальцев остались, и шипит: «Бери деньги, дура, тебе никто столько в жизни не предложит. Соглашайся, иначе пеняй на себя». Я сказала, чтобы он отпустил меня, или я закричу, и что свои деньги пусть себе в одно место засунет. Ну он и отпустил.

Ну хоть не ударил, а то я уж по ходу рассказа начал переживать. Гляди ты, в целых двести рублей Полину оценил. Богатенький Буратино. Интересно, сам догадался или папаша надоумил?

— Молодец, — похвалил я девушку, — не поддалась на уговоры этой скотины. А платьев у тебя будет столько, что каждый день будешь новое одевать.

Или надевать? Наверное, всё-таки одевать. И вообще, не поторопился ли я с обещаниями? Могло послышаться так, словно это я собираюсь Полине покупать платья. Как будто мы с ней муж и жена или как минимум любовники в серьёзных отношениях. Надеюсь, Полина не поняла меня превратно. Чтобы побыстрее уйти от этой скользкой темы, я тут же спросил:

— А ты в воскресенье что делаешь?

Боялся услышать, что поедет домой, навестить родных, но Полина сказала, что почти весь день она свободна, а в семь вечера у их курса отчётный концерт в ДК завода «Уралэлектротяжмаш». Вход бесплатный, так что я тоже могу прийти и посмотреть на их выступление.

— А что, и приду? А до этого предлагаю куда-нибудь прогуляться.

— Ой, здорово! Конечно, согласна!.. Слушай, Жень, а Настю возьмём? А то ведь она расстроится.

— Настю?

Вот ведь, блин, засада. Как в том фильме: «А зачем нам кузнец?» Но, видно, без «кузнеца» в этот раз не обойтись.

— Да конечно, пусть присоединяется. Втроём — оно даже веселее. Кстати, она знает про деньги?

— Конечно, я ей сразу рассказала… Ой, а что, не надо было?

— Ну, рассказала и рассказала. А ещё кому-то говорила? Нет? Ну пока и не говори. И Настю попроси никому ничего не рассказывать. В случае чего всё равно не докажешь, что он тебе деньги предлагал. Но мы-то этого не забудем, — пообещал я, добавив в голос суровости.

Договорились, что я подойду к их дому в 10 утра в воскресенье, после чего направимся в парк Маяковского — центральный парк города. Лишь бы погода не подвела.

Небесная канцелярия решила не подбрасывать неприятные сюрпризы, уже с утра вовсю сияло солнце, а день обещал быть жарким. Я переминался с ноги на ногу возле калитки, то и дело поглядывая на часы и прислушиваясь, не донесётся ли знакомый голос или девичий смех.

Они появились без одной минут полдень. На Полине было цветастое платье, а на ногах белые балетки. Густая грива волос собрана на затылке, только два локона немного закрывают уши, в которых поблёскивают явно искусственного происхождения камешки — откуда брюлики у скромной студентки? Синяк на лице Полины почти полностью сошёл, теперь на щёчках играет лёгкий румянец.

На Насте тоже платье, только синее, однотонное, на ногах туфельки на невысоком каблучке. Обе чуть-чуть подкрасили ресницы, и, собственно, на этом всё вмешательство декоративной косметики и закончилось.

До парка можно было дойти минут за тридцать, но мы предпочли общественный транспорт в виде троллейбуса. И вскоре об этом пожалели. Нам и так достались только стоячие места, а вскоре народу столько набилось, да ещё и с орущими детьми, что стало буквально яблоку негде упасть. Хорошо хоть форточки были открыты на полную, порой и до наших разгорячённых лиц добирались порывы свежего ветра. А ещё эта дикая, наполнившая собой воздух в салоне смесь запахов пота и парфюма, причем преобладали ядрёные нотки. Сам я надушился одеколоном «Карпаты» Львовской парфюмерной фабрики, который мне на 23 февраля подарила мама. Купила где-то по случаю. Редкий парфюм, обладавший сильным, благородно-совдеповским, если можно так выразиться, запахом. А вот Полина и Настя, такое ощущение, надушились одним одеколоном или духами, отдававшим цветущей сиренью. Не удивлюсь, если парфюм так и называется.

Хотя, конечно, в этой толкучке был и свою «изюм», так как нам троим пришлось стоять, буквально прижавшись друг к другу, и я сквозь нейлоновую, совсем не пропускавшую воздух рубашку прекрасно чувствовал все неровности как Полины, так и её подруги. И это, надо сказать, меня, хм, бодрило.

У парка вышел почти весь троллейбус, и мы дружно сошлись во мнении, что уж лучше бы пошли пешком. Про такси я не заикался, и так предстояло выгуливать девчонок на свои кровные. Которых, между прочим, оставалось не так уж и много.

Надо было уже прикидывать, как заработать на поездку к морю, в которую мы с Вадимом собирались «дикарями». К примеру, я во время сессии могу хоть каждый день ходить на разгрузку, это вон Вадиму надо корпеть над учебниками, он-то реальный первокурсник в отличие от меня. Хотя бы по сотке на брата — и в принципе можно ехать. Или лететь. Но ехать дешевле, хотя и дольше.

Мелькнула мысль, что, может, за ресторанную песню что-то капнет, но в это я, честно говоря, верил слабо. Может, и капнет когда-нибудь в отдалённом будущем. Если вообще капнет. Хрен его знает, что в нынешнем СССР на самом деле с авторским правом. Может, нужно быть членом Союза писателей или Союза композиторов, чтобы получать деньги за свои произведения. Надо было зайти в офис этой самой ВУОАП, да заранее выяснить там, что к чему. Эх, не догадался!

— Жень, на какие аттракционы пойдём? — вырвал меня из финансовых раздумий голос Полины.

— Вроде с «Колеса обозрения» хотели начать? — напомнил я наш разговор в троллейбусе.

Помню, помню это колесо. Несколько раз на нём студентами катались. Меня ещё в детстве родители возили в Свердловск на выходной, как раз в парке и катались все втроём на колесе обозрения — в народе называемым «чёртовым». В качестве городской легенды ходила история, будто однажды на нём отключилось электричество, и из одной из застрявших наверху кабин молодой человек решил спуститься самостоятельно, демонстрируя ловкость перед своей девушкой. В общем, на полпути сорвался и разбился насмерть. Правда это или нет — можно было только гадать, документального подтверждения я не видел, даже в интернете годы спустя эта история встретилась мне в категории «по слухам». Но если правда — то этому бедолаге впору вручать посмертно премию Дарвина[1].

По пути к кассам прошли мимо фонтана на центральной площади парка и памятника Маяковскому. Поэт хмуро взирал из-под нахмуренных бровей на праздную публику, и казалось, вот-вот начнёт декламировать:

Вот вы, мужчина, у вас в усах капуста

Где-то недокушанных, недоеденных щей;

вот вы, женщина, на вас белила густо,

вы смотрите устрицей из раковин вещей.[2]

Наконец с билетами подошли к «Колесу обозрения» и, отстояв небольшую очередь из желающих увидеть город с высоты птичьего полёта, сели в кабинку. Я тут же принялся рассказывать историю про неудачливого «альпиниста», божась, что так оно и было на самом деле. Девчонки слушали меня, округлив от ужаса глаза и синхронно прикрыв рты ладошками.

— А теперь попрошу обратить внимание на расстилающиеся перед нами виды Свердловска, — перевёл я тему, когда наша кабинка почти достигла апогея.

— Ой, это же наше училище! — радостно взвизгнула Настя, показывая пальцем куда-то направо.

— И точно, — подхватила Полина. — А вон твой институт.

— Ага, он, — подтвердил я.

В очередной раз посетила мысль, как не хватает смартфона. И сами бы нафотографировались, и город с верхотуры — какие планы открываются. Насколько же с этим проще в будущем, когда каждый смартфон — не только средство связи и миникомпьютер, но и вполне приличный фотоаппарат.

Снова вернулись к кассам, теперь уже решили взять билеты сразу на несколько аттракционов, чтобы каждый не вставать в очередь.

— Предлагаю «Лодочки», «Ромашку», «Цепочную карусель» и «Автодром», а там дальше видно будет, — сказал я, доставая из кошелька пару рублёвых бумажек.

— Нет, нет, я на каруселях не буду, и на «Лодочках» тоже, — замотала головой Настя. — Я на «чёртовом колесе» вон чуть со страху не умерла.

— Ну уж на машинках с нами покатаешься?

— На машинках покатаюсь, — кивнула Настя с улыбкой.

К трём часам дня накатались, навеселились, вот только от мороженого девчонки наотрез отказались, хотя я и видел, как им хочется пломбира в вафельных стаканчиках. Сегодня им выступать, боялись простудить горло. Ну хотя бы газированной воды с сиропом выпили и съели по пирожному.

А ещё частично сбылась моя мечта насчёт фотоаппарата: возле фонтана нам встретился фотограф, видно, работавший при парке, который на установленный на треногу фотоаппарат типа того, что можно встретить в фотоателье, фотографировал на цветную либо чёрно-белую фотопластину всех желающих. Я выбрал цветную, и нас троих, счастливо улыбавшихся, фотохудожник — именно так он просил всех к нему обращаться — запечатлел на фоне переливавшегося струями воды фонтана. Я заказал снимок в трёх экземплярах, забрать уже оплаченные мною готовые фотографии надлежало в фотоателье по указанному адресу не раньше вторника.

За всё время мы ни словом не обмолвились о недавнем происшествии с несостоявшейся взяткой. Я спросил девчонок, куда они собираются после получения диплома, на что обе признались, что планируют продолжить учёбу в музыкальном училище. А потом хотелось бы найти работу по профилю в Свердловске, с песней, так сказать, по жизни.

К четырём часам я вернул довольных девушек домой, на улицу Шейнкмана. Заодно познакомился с Клавдией Михайловной. Скромно одетая женщина как раз выходила из калитки с авоськой в руке, увидев нас, смерила строгим взглядом, а только что задорно хохотавшие Полина с Настей сразу присмирели.

— Нагулялись? — поинтересовалась хозяйка дома и с прищуром посмотрела на меня. — А это никак жених ваш?

— Хм, здравствуйте! — поздоровался я, сделав движение подбородком вниз, обозначая как бы кивок.

— Что вы, Клавдия Михайловна, почему сразу жених? — вмешалась Полина. — Женя, он… Он просто товарищ. Хороший товарищ.

— Товарищ, — передразнила она. — Ну-ну… Ты моих девочек не обижай… товарищ. А вы голодные небось? Я там вам поесть приготовила. Щи на плите стоят, картошка на столе под полотенцем. На концерт не опоздайте.

Дав последние наставления, она направилась вдоль улицы по своим делам, а мы ещё пару минут поболтали, и мы распрощались до вечера. Меньше чем через два часа девчонкам уже предстояло быть в ДК завода «Уралэлектротяжмаш», а я планировал подойти туда аккурат к началу концерта в уже цивильном костюме. То есть в единственном, который у меня имелся.

Зал примерно на пятьсот мест в этот вечер оказался заполнен чуть больше, чем наполовину. В основном почему-то женщинами бальзаковского и более преклонного возраста. Мужчины, впрочем, тоже имелись. Понятно, что добрую часть зрителей составляли родители артистов.

Почти весь концерт состоял из выступлений русских народных инструментов, исполнительниц и исполнителей опять же народных песен, ну и, конечно, хора. Полина пела и как солистка в одной из песен, и неплохо в целом пела, но я нутром чувствовал, что ей стоит попробовать себя на эстраде.

А почему бы не подкинуть ей какую-нибудь эстрадную вещицу? Например, что-то из ещё не придуманного отечественными композиторами и поэтами-песенниками. Ну или автором в одном лице, есть же такие уникумы, что и музыку, и текст сочиняют. Вон «битлов» хоть взять! У нас тоже такие появятся, навалом их уже будет лет через пятнадцать-двадцать. А сейчас всё больше приветствуется разделение труда.

С простенькой, весёлой песенкой попасть в ротацию даже на радио молодой провинциальной исполнительнице будет нелегко, не говоря уже о телевидении. А вот если песня с каким-нибудь политическим подтекстом… Только, конечно, без перехлёстов, чтобы народ не отпугивать. Что бы такого сделать плохого… Хм, а если Ротару? В смысле, её песню «Аист на крыше»: композитор Тухманов, автор слов… Блин, не помню. Зато помню текст и, само собой, мелодию. И дебютировать песня должна только в 80-х, так что точно никто не обвинит в том, что я её у кого-то стащил. Нет, ну а что, нормальный вариант!

Опять же, у Ротару есть (вернее будет) песня похожего плана «Я, ты, он, она…» Или Рымбаеву взять с её «Цвети, земля моя». Ну и лирических можно до кучи, типа апиновской «Электрички» или «Карусели» Успенской, благо что вроде бы их тексты, не говоря уже о мелодии, я помнил.

В общем, остаток концерта, который завершился около девяти вечера, я больше думал о том, как заставить Полину исполнить «Аист на крыше» и где сделать магнитофонную запись. Наверняка в Свердловске должны быть более-менее приличные студии, хотя бы одна. Только туда ведь ещё и оркестр придётся тащить, его-то ведь тоже нужно записывать. Насколько я помню, музыкальное сопровождение у песни серьёзное, не какой-нибудь ВИА с тремя гитарами и барабанами.

Справится ли? Это уже надо будет смотреть. Песня требует напора, а каковы вокальные возможности Полины

И снова я провожал девчонок домой. Большую часть пути проделали на трамвае, на милом, дребезжащем всеми своими железными костями старичке МТВ-82. Вышли на остановке за пару кварталов от дома, где снимали комнату девушки, неторопясь троицей двинулись в сторону улицы Шейнкмана. Болтали о всякой ерунде, всё больше о только что прошедшем концерте, и я, естественно, выдал небольшую оду в адрес моих спутниц, заставив их благодарно улыбнуться.

Мы уже двигались по частному сектору, не так часто, как хотелось бы, освещаемому уличными фонарями, и. Погода шептала, воздух был наполнен благоуханием сирени (живой в том числе, а не только парфюмом моих спутниц) и ещё какой-то смесью весенних ароматов. В моей душе царила неимоверная благость, я чувствовал себя если не самым счастливым человеком на свете, то где-то рядом. Я молод, здоров, ив роде как никто там наверху не собирается забирать меня к себе. И вниз никто не тащит, хотя я надеялся, что своими поступками в прошлой жизни ад не заслужил. Почему только рай и ад? Почему третьего не дано? Чистилище — это понятно, своего рода КПЗ, потом-то п религиозным толкованиям всё равно либо в Эдемский сад, либо в котёл с кипящим маслом. На земле тоже кто-то живёт как в раю, а для кого-то жизнь натуральный ад. Не исключено, что после смерти они меняются местами. Но большинство живут себе ровно, иногда радуясь, иногда огорчаясь, не замахиваясь ни на виллы на берегу озера Комо, ни на жизнь в картонной коробке. По идее и на том свете должно быть место, где такие ровно жившие могут продолжить своё загробное существование в том же ключе. Если не в технократическом мире с автомобилями и микроволновками, то хотя бы с пасторальным деревенским домиком и небольшим огородиком возле него. Понятно, что душе питаться ни к чему, но пускай она чем-то занимается, а не сидит сутки напролёт на лавочке у плетня, с тоской вглядываясь в вечный полдень. Ну или с радостью.

Мои размышления были прерваны появлением на нашем пути крепкой, высокой фигуры, где-то на полголовы выше меня, которой почти не касался рассеянный свет уличного фонаря, в то же время освещавшего нашу троицу. Тут-то у меня и засосало неприятно под ложечкой. Ещё и прохожих, как назло, нет.

Мы остановились, стоял и он. И тут я буквально затылком почувствовал, что и сзади народу прибавилось. Обернулся — так и есть, ещё двое. Не такие высокие и не такие крепкие, однако вполне нормальной мужской комплекции. Этих я успел рассмотреть более детально. Один примерно мой ровесник, ничем не примечательная физиономия, второй лет за тридцать, сухощав, в лице что-то волчье, и именно от него, как мне подсказало моё шестое чувство, исходила наибольшая опасность.

Вряд ли эти трое окружили нас, чтобы попросить закурить. Я с показным спокойствием стянул с запястья часы и протянул интуитивно почему-то не Полине, а Насте. Та поняла всё без слов, тут же спрятала часы в сумочку. Придётся ещё и пиджак снимать, запоздало подумал я.

— Слышь, мужик, ты бы отошёл в сторонку, — выходя на свет, сказал стоявший перед нами. — Нам надо вон с той переговорить, провести политинформацию.

И со смешком кивнул в сторону стоявшей от меня по правую руку Полины. Та непроизвольно подалась назад, испуганно схватившись всеми десятью пальцами за моё плечо чуть выше локтя. Я же, напротив, сделал полшага вперёд, как бы закрывая собой девушку.

— А больше вам ничего не надо? — поинтересовался я как можно более равнодушным тоном. — Шли бы вы, ребята, своей дорогой.

— Я ведь пока по-хорошему прошу, — сменив тон на чуть более угрожающий, сказал незнакомец.

В тот же момент мой чуткий слух уловил сзади движение, и я чуть повернул голову, старясь, чтобы в поле моего периферийного зрения находились одновременно и стоявший спереди, и парочка сзади. А там, как раз сзади, тот самый «волчара» стоял уже в паре шагов от нас, и лишь поворот моей головы заставил его замереть на месте.

Далее мне пришлось встать вполоборота, чтобы случае чего успеть среагировать как на атаку спереди, так и сзади. Но атаки не последовало. Вместо этого высокий сквозь зубы процедил:

— Ладно, пересекутся ещё нашит дорожки… боксёр. И с тобой, Полина Круглова, мы ещё встретимся, поговорим… за жизнь. Пошли.

Это уже была команда его подельникам. «Волчара», как мне показалось, воспринял её с неудовольствием, но ничего не сказал. Они обошли нас стороной, по дуге, и растворились в каком-то проулке, где фонарей не было от слова совсем. Только сейчас я почувствовал, как бешено бьётся моё сердце и что противный пот струйками стекает по спине. А Полину, намертво вцепившуюся в моё плечо, колотит мелкая дрожь.

— Вроде обошлось, — старясь, чтобы мой голос звучал как можно более уверенно, сказал я, мягко расцепляя её пальцы.

— Жень, кто это? Что они хотели? — чуть слышно спросила она.

— Не знаю, но догадываюсь. Возможно… Даже скорее всего — это дружки Язовского.

Полина ахнула:

— Так они что…

— Ну да, думаю, это связано с заявлением. После того, как ты отказалась взять деньги, он решил прибегнуть к другому способу. Скорее всего, они просто хотели тебя запугать. А если бы запугать не получилось, то… Хм, в общем, надеюсь, до этого бы не дошло, — смущённо добавил я.

— Надо в милицию идти, — встряла Настя, не забыв вернуть мне часы.

— Можно, конечно, только чем мы докажем, что эта троица подослана Язовским? — сказал я, затягивая ремешок. — А самое хре… плохое, знаете что?

— Что? — в один голос спросили девушки.

— Что они не успокоятся, Полина, и продолжат попытки тебя подловить. Выберут момент, когда ты будешь одна…

— Мы всегда с Настей ходим, — не очень уверенно возразила она.

— Ну, это совсем другое дело, — с иронией заметил я. — А если серьёзно, то с этим нужно что-то делать. Я не смогу каждый раз сопровождать тебя… вас из училища домой, да и мало ли куда тебе… или вам понадобится сбегать, в тот же магазин.

— Так у нас практика и летние каникулы, — возразила Настя.

— Тогда чуть легче, — улыбнулся я. — Но тем не менее… Даже если я набью этим парням морды, это ещё ничего не будет значить — Язовский пришлёт других. Рыба гниёт с головы, вот и надо с этой головой что-то решать.

— Ты хочешь разобраться с Алексеем? — спросила Полина.

— Можно и так сказать. Не в том смысле, — быстро поправился я, — бить не буду, не хватало мне ещё под статью угодить. Буду искать другие способы образумить этого мажора.

— Мажора? — переспросила Полина.

— Это… Как тебе объяснить… В общем, человек, родившийся с серебряной ложкой во рту.

Увидев в глазах девушек ещё большее непонимание, я добавил:

— «Золотая молодёжь», которая живёт в своё удовольствие за счёт родителей.

— Понятно, — кивнула Полина. — так бы сразу и сказал, а то какие-то мажоры… Ой, а мы пришли.

Действительно, мы стояли возле калитки дома Клавдии Михайловны. Настала пора прощаться. Не будь рядом Насти, я бы, быть может, и отважился чмокнуть Полину в щёку, но при подружке делать этого ни за что бы не стал. Мы стояли, молчали, и мне ужасно не хотелось произносить слова типа: «Ну давай, как-нибудь ещё свидимся».

Настя оказалась понятливой.

— Ладно, вы тут поболтайте, а я пошла. Ещё раз спасибо, Женя, за приятно проведённый день!

Мы с Полиной остались вдвоём. Странно, тут я что-то совсем растерялся и, чтобы не выглядеть полным идиотом, сказал:

— А меня тут между делом идея посетила. Почему бы тебе не записать на студии мою песню?

— Твою песню? А ты что, песни сочиняешь?

— Ну как сочиняю…

Хорошо, что было темно, и Полина не видела, как покраснели мои щёки и уши.

— Ты понимаешь, иногда в голове возникает мелодия и сами собой рождаются стихи. Нот я не знаю, поэтому прошу своих знакомых, кто в этом разбирается, их записывать.

— Ого, вот это да! А кто поёт твои песни?

— Да я недавно их сочинять начал. Одна песня называется «Ах, какая женщина», написана пару недель назад, её пока исполняет ансамбль в ресторане Асбеста, но думаю, вскоре будут петь во всех ресторанах СССР. А вторая называется «И вновь продолжается бой». Отвёз её на прошлой неделе в Москву, отдал Силантьеву — это который руководитель оркестра Всесоюзного радио и Центрального телевидения. Обещал после заграничных гастролей ею заняться вплотную, но вроде как она ему пришлась по душе.

— Обалдеть! — всплеснула руками Полина. — Вот бы их послушать!

— Кстати, да, надо попросить друга детства, который в том самом ресторанном ансамбле играет, попросить сделать магнитофонную запись. Пусть даже не идеального качества, просто чтобы было. Ну а уж оркестр Силантьева, думаю, студийную запись сделает без проблем. Если до этого всё же дело дойдёт, а я надеюсь, что дойдёт.

— Вот здорово! — не уставала восхищаться девушка. — А почему раньше молчал?

— Так пока нечем особо хвалиться. Вот когда мои песни начнёт петь вся страна… Хм, в общем, со временем услышишь. А для тебя у меня тоже есть песня, буквально сегодня родилась, пока в парке гуляли. Назову её, пожалуй, «Аист на крыше».

— А напеть сможешь? Ну пожалуйста! — взмолилась Полина, сложив молитвенно ладошки.

— Из меня тот ещё певец… Ну ладно, как получится, только не смейся.

В общем, спел вполголоса и, надо сказать, Полина была в полнейшем восторге.

— Стой здесь, я быстро.

Она метнулась в дом, а через минуту выскочила обратно с блокнотом и карандашом.

— Вот, записывай слова. Мелодию вроде запомнила, так что потом ноты допишу — нас нотной грамоте с первого курса учили. Хотя, конечно, без аранжировки не обойтись. Но у нас в училище есть ребята толковые помогут.

Мы отошли к фонарю, и под его рассеянным светом я набросал слова песни.

— Она такая, малость пафосная, — сказал я, возвращая блокнот и карандаш. — Экспрессивная манера исполнения, с ударением на сильные доли.

— Это я уже заметила, — улыбнулась Полина. — Боишься, что не потяну?

— Да почему сразу боюсь…

— Вижу, что сомневаешься. А я в себе не сомневаюсь.

— Ну и молодец, — тоже улыбнулся я. — Кстати, на припеве желательно, чтобы какой-нибудь детский хор подпевал. Ну или минимум трио бэк-вокалисток.

— Каких вокалисток?

— Э-э-э… Это на Западе так говорят, «бэк» в переводе означает «зад», то есть стоящие сзади на подпевке.

— Теперь понятно. Ладно, поздно уже, пойду. А ты на всякий случай иди прямо, до улицы Большакова, и потом свернёшь на 8 марта. Вдруг эти придурки всё ещё там, тебя караулят.

И, привстав на цыпочки, поцеловала меня в щёку, а мгновение спустя хлопнула калитка, и я остался один. Вот ведь, думал я, проведя пальцами по щеке, которой только что касались нежные девичьи губы, думал, как её поцеловать, а она сама меня поцеловала. Надеюсь, это не благодарность за песню. Вернее, не только за песню, а и за мои человеческие качества. Эка как я себя — человеческие качества!

Идти я и правда решил по пути, указанному Полиной. Сделаю небольшой крюк, десять минут ничего не решают. Бросил взгляд на часы… Надо же, уже одиннадцатый час. То-то всё вокруг вымерло.

Я не успел дойти до поворота на Большакова, как сначала спиной почуял опасность, а затем уже услышал торопливые шаги. Обернувшись, увидел три фигуры — одну высокую, и две поменьше. Твою ж мать, выходит, они из темноты «пасли» меня всё это время. М-да, события разворачиваются, как в дешёвом боевике категории «Б», как если бы его снимали в Голливуде.

Я мог бы убежать, и более чем уверен, что моей выносливости хватило бы от них удрать, но не стал этого делать. Вместо этого снова стянул с запястья часы, сунул их в карман пиджака, а сам пиджак снял и повесил на штакетину.

— А вы неугомонные ребята, — сказал я, когда они приблизились и замерли на расстоянии нескольких шагов. — Всей шоблой налетите, или один на один для начала?

— Мы не боксёры, — сказал высокий, — так что шанса тебе не дадим. А проучить тебя придётся. Так, чисто для профилактики, надаём лещей.

Лещей… Как-то это по-детски прозвучало, не «пиз…лей», а именно «лещей», и я невольно ухмыльнулся.

— Чего лыбишься? — даже с какой-то обидой спросил высокий.

— Представляю, как вы мне лещей даёте. Ну, кто первый на рыбалку?

Я стоял, демонстративно засунув руки в карманы брюк, и ждал, что они предпримут. А они синхронно начали меня обступать с трёх сторон. Первым сделал выпад высокий, а с опозданием в секунду на меня накинулись и его подельники. Но я уже успел с нырком уйти в сторону, по пути въехав длинному в солнечное сплетение, и тот сейчас стоял, согнувшись и беззвучно разевая рот, словно выброшенная на берег рыба. Тем временем «волчара» с третьим нападавшим попробовали обрушить на меня град ударов, причём руками и ногами одновременно. Но это ведь нужно было ко мне ещё приблизиться на расстояние этого самого удара, а я им такой возможности не дал. Зато сам, улучив момент, засадил носком ботинка чуть выше щиколотки нападавшему, и тот запрыгал на одной ноге, от боли матерясь сквозь стон.

Остались я и «волчара». И когда тот вытащил из кармана нож с недлинным, но широким лезвием, я этому факту даже не удивился. Мне казалось, что именно от этого мужичка, немного смахивающего повадками на уголовника, можно ожидать чего-то подобного.

— Ну всё, падла, тебе хана, — констатировал он и с шагом вперёд махнул перед собой лезвием.

Понятно, я не собирался стоять и ждать, когда меня прирежут. Я пятился назад, а он наступал, делая резкие взмахи рукой с зажатым в нём ножом. Попробовать выбить нож ногой? В прежней и в этой жизни мне ничего подобного делать не доводилось, и я не был уверен, что сейчас, с первого раза, у меня всё получится. Но и отступать до бесконечности тоже нельзя. Тем более пиджачок-то вон, висит на штакетине, не бросать же его. Ладно, применим военную хитрость.

— Менты! — завопил я, глядя за спину «волчаре».

Мгновения, что он потратил на то, чтобы быстро обернуться и вернуть голову в исходное положение, мне хватило для реализации моей задумки. За несколько секунд до этого моя нога наступила на лежавший у обочины асфальтовой дороги булыжник, и теперь он, оказавшись в моей руке, был запущен… Нет, не в голову, не хочу, чтобы мне припаяли превышение самообороны, кто его знает, что за судьи могу попасться. Булыжник прилетел точно в середину груди нападавшего. Тот не упал, но заметно качнулся назад, хватаясь рукой за ушибленное место и страдальчески и зло одновременно кривя физиономию, а мне этого хватило, чтобы повторить удар, который я чуть раннее нанёс его подельнику — носком ботинка по берцовой кости. Дальше отправить в нокаут не помнившего себя от боли «волчару» было делом техники.

Не удержался, пнул его по рёбрам, с удовлетворением отметив, что в грудной клетке поверженного что-то хрустнуло. Очень уж зол я был. Ладно физию начистить, это одно, но нож… Тут, ребята, уголовкой попахивает, и ещё скажите спасибо, что легко отделались. Нож я пинком ноги отправил в темноту, пусть теперь ищут.

Высокий уже пришёл в себя, но, судя по всему, у него отпало всякое желание устраивать мне «профилактику», и он опасливо поглядывал на меня со стороны. Второй сидел на асфальте, всё ещё постанывая и массируя ушибленную ногу. Я молча прошёл мимо, снял со штакетины пиджак и, надев его, негромко, но чётко произнёс:

— Ребята, по-хорошему прошу, не подходите к Полине. Увижу рядом — и то, что я с вами сделал сейчас, покажется вам цветочками. И тому, кто вас послал, передайте, что я и до него доберусь.

Сказав это, не спеша двинулся дальше, зная, что они уже не рискнут напасть на меня ни сейчас, ни, возможно, в обозримом будущем.

[1] Премия Дарвина — виртуальная антипремия, ежегодно присуждаемая лицам, которые наиболее глупым способом умерли или потеряли способность иметь детей и в результате лишили себя возможности внести вклад в генофонд человечества, тем самым потенциально улучшив его.

[2] Маяковский — «Нате!»