Мой адрес - Советский Союз!

Глава 8

Абрам сдержал своё слово, нас действительно за оставшиеся дни никто не потревожил. Мы в своё удовольствие купались, загорали, по очереди с Вадимом ныряли за крабами и мидиями, которые, казалось, здесь никогда не кончались… Даже до рапанов донырнули, хотя в этих местах они обосновались на глубине где-то от семи метров. Гуляли по окрестностям, выбрались в сам Севастополь, где хватало достопримечательностей, на фоне которых можно было сделать удачные снимки.

Причём выбирались в два захода в течение двух дней, так как одному из нас приходилось оставаться приглядывать за вещами, а хотелось, чтобы все получили на память фото на фоне раскопок Херсонеса Таврического, восстановленного в 1951 году Херсонесского маяка, у Туманного колокола, у памятника затопленным кораблям, возле Малахова кургана, на Графской пристани… Как было не посетить панораму «Оборона Севастополя 1854–1855 годов» или площадь Нахимова, с которой начинался Севастополь?! Я уж не говорю про визит на «Массандру», где мы закупились разными сортами вин. Главное — не разбить бутылки в дороге домой.

А ещё Абрам присылал лопоухого Тимоху, тот видно, был у него мальчиком на побегушках. Просил через него написать для себя слова песен Круга. Я не только слова, но и аккорды накидал. Для хорошего… вернее, правильного человека не жалко.

Так что заняться нам было чем и помимо простого лежания на песочке. Но всё — и хорошее, и плохое — рано или поздно заканчивается. Вот и наш «отпуск» подошёл к концу. Загорелые до бронзового отлива, 3-го августа мы сошли с поезда «Симферополь — Свердловск», и с вокзала поехали на такси: сначала завезли девчонок, потом добрались до общежития.

— Покровский, а тебе тут на прошлой неделе из Москвы звонили, — встретила меня новостью вахтёрша Мария Петровна. — Я сказала, что ты на юг с товарищем отдыхать уехал, вернёшься в начале августа. Вот я и телефон ихний записала, домашний, и как звать человека — тоже записала. Сказал, что будет ждать звонка.

Она протянула мне вырванный из тетради листочек с номером телефона. Хм, а звонил-то не кто иной, как сам Силантьев. Недаром я ему все свои координаты тогда оставил.

И если позвонил, значит, песня для Лещенко его заинтересовала. Жаль, с нашей вахты нельзя позвонить в другой город, а время уже семь вечера. В принципе, переговорный пункт работает круглосуточно, а Юрий Васильевич ночевать-то, думаю, в любом случае домой придёт, даже если на очередной репетиции задержится. Потому на переговорный можно сильно не торопиться.

— Как отдохнули-то? — спросила Мария Петровна. — Вижу, загорелые оба, как индусы какие-нибудь.

— Хорошо отдохнули, Мария Петровна, и даже сувенир вам привезли, — сказал я, доставая из рюкзака раковину рапана размером с ладонь. — Если приложить её к уху, то можно услышать, как морские волны накатывают на берег.

Она тут же приложила ракушку к уху.

— Ой, а и правда, как будто море шумит.

Таких ракушек мы с Вадимом привезли штук по десять каждый, не считая наших девчонок. Всё это раздарится по знакомым-родственникам. Кстати, на днях и Вадик, и я махнём на свою малую родину. Я своим в письме написал перед отъездом, что мы отправляемся на юга, и когда вернёмся — тоже написал. И подарков им в Крыму набрал разных, а не только рапановские ракушки.

А пока, разобрав рюкзаки, первым делом рванули в душ, а то ведь мылись последний раз в Чёрном море перед отъездом. Да и то, не мылись, а просто купались.

В половине девятого вечера я наконец добрался до Главпочтамта, возле которого располагался переговорный пункт. Заказал разговор с Москвой сразу на 5 минут, и уже вскоре был приглашён в кабинку.

— Евгений? Как вы удачно позвонили, я буквально только вернулся с репетиции, — услышал я в трубке голос Силантьева. — Как отдохнули?

— Хорошо отдохнули, Юрий Васильевич. А вы как на гастроли съездили?

— Хорошо съездили, — хохотнул он в трубку. — Я вам, собственно говоря, звонил насчёт вашей песни. Мы решили подготовить её к правительственному концерту к очередной годовщине Октября. И исполнять её будет Лещенко, у него действительно неплохо получается. Хотя, скажу по секрету, Муслим тоже хотел её петь, но… Желание автора — закон.

— Спасибо, Юрий Васильевич…

— Пока не за что. Скорее это я должен вас благодарить. Однако тут есть одна небольшая закавыка…

Он сделал паузу, а я напрягся. Не люблю разного рода закавыки, сиречь проблемы.

— Вы ведь не член Союза композиторов?

— Н-нет…

— Ну так вот, наш коллектив имеет право исполнять песни, написанные только членами Союза композиторов и членами Союза писателей. Да-да, такое вот негласное правило, нигде не прописанное, однако мы вынуждены его придерживаться. Как-никак ведущий эстрадный коллектив страны, — с плохо скрытой гордостью в голосе пояснил он.

— И что же теперь делать?

— До конца октября, когда будет записываться концерт, ещё есть время. Я могу посодействовать в процессе получения вами членского билета Союза композиторов, у меня имеются кое-какие связи, но для этого у вас уже должна иметься вещь, которую уже исполняют. И бога ради, не говорите мне о той вашей ресторанной песне, которую я не слышал и слышать не хочу!.. Что-нибудь более приличное у вас имеется?

— Э-э-э… Да! Наш ведущий свердловский ВИА исполняет две моих песни. В июне на концерте они звучали.

— А, ну это уже кое-что. То есть они приняты худсоветом, верно?

— Так и есть, и одна из них, думаю, вам бы точно понравилась. Возможно, вы даже захотели бы взять её в свой репертуар.

— Даже так… Хм… А вы не могли бы мне выслать в письме партитуру?

— Почему же, могу. И даже аудиозапись, мы её на магнитофон делали.

— Это было бы вообще замечательно! Ручка и клочок бумажки есть под рукой? Записывайте адрес, на который отошлёте бандероль. Присылайте наложенным платежом, я оплачу.

Я сам оплатил бандероль, чай не бедствуем. К тому же Силантьев вон как обо мне печётся, хотя, конечно, и себя не забывает. Партитуру накидал Дорнбуш, которого я срочно запряг, оторвав от всех других дел. Причём и второй песни — «Этот город» — тоже. Пусть будет, может, она приглянется Силантьеву. Жаль только, аудиозапись её сделать не успели.

Разобравшись с бандеролью, я отправился навестить родных. В Асбесте появился на три дня. Родители вообще предлагали пожить дома до начала учёбы, но я отказался. Скучновато здесь, несмотря даже на работающий без нареканий телевизор, а в Свердловске какой-никакой, а движ, как говорила молодёжь в моём будущем. Опять же, через неделю тренировки у Казакова возобновятся. Он себе тоже отпуск брал, собирался на даче с женой и внуком время провести. Рыбалка у него там, опять же, сколько раз хвалился уловом.

Естественно, о проблемах с местными я не обмолвился ни словом, по моей версии мы отдыхали 10 дней в своё удовольствие, о чём свидетельствовали фотографии, которые тут же перекочевали в семейный фотоальбом. В фотоателье я заявился сразу после возвращения из Крыма, а то так будешь каждый раз откладывать на потом — в итоге совсем не захочется этим заниматься.

Вина две бутылки привёз в подарок, массандровского. Ракушек, само собой, несколько штук. Одну бутылку красного презентовал Серёге, на этот раз не в ресторан пошёл его ловить, а в обед завалился к нему домой — в ресторане понедельник был санитарным днём. Тот предложил сразу распить на двоих, но я сказал, пусть для девушки своей прибережёт — они любят красное полусладкое. Да, Серёга наконец-то обзавёлся девушкой. Причём я её знал, она училась в моей школе двумя классами младше. Звали Лида, обычная с виду девица, и родители работяги. В прошлой жизни друг детства, насколько я помнил, так всю жизнь холостяком и проходил, может быть, в этой какой-нибудь девице, да хоть той же Лиде, удастся его окольцевать.

Мои песня в их ресторане шли «на ура». Как и самая первая «Ах, какая женщина», так и последующие — «Украду» и «Так вот какая ты». Да и в свердловских ресторанах, по словам Серёги, её уже включили в репертуар, так что моя «кубышка» должна постоянно пополняться. Кстати, надо бы проверить, сколько там набежало за время моего отсутствия. Почему-то не догадался это сделать сразу после возвращения с югов. Снять деньги или как минимум узнать, сколько на сберкнижке, можно и в асбестовском отделении Сбербанка СССР, но, боюсь, слухи о моих доходах мигом разлетятся по городку. Сотрудники сберегательной кассы вряд ли ставят подпись о неразглашении.

— Между прочим, меня в ресторан ОДО приглашают, — с довольной физиономией заявил Серёга и пояснил. — Окружной Дом офицеров. Как думаешь, соглашаться?

— А чего тут думать-то? — искренне удивился я. — Здесь у тебя какие перспективы для роста? Всё замыкается на единственном в Асбесте ресторане. А там… Ну не знаю, город-миллионник всё-таки. Там и «парнос», наверное, посолиднее будет.

— Это да, — согласился друг. — А с другой стороны, здесь у меня своя, хоть и однокомнатная, квартира, в Свердловске придётся мыкаться по съёмным углам. Да и кто я там буду — один из многих? А тут меня знает весь город. Я тут, можно сказать, своего рода звезда. Но, как ты верно заметил, Свердловск — это перспектива. Если удастся хорошо себя зарекомендовать в ОДО, то, глядишь, и в «Большой Урал» могут пригласить. Вот уже неделю, как руководитель ансамбля ОДО позвонил и предложил у них работать, постоянно об этом думаю.

— Так пока думаешь — они себе другого клавишника найдут. А первое время можно и по съёмным углам помыкаться, ты всё равно холостой…

— Это я пока холостой. Кто знает, чем закончится наш роман с Лидой. Вдруг свадьбу сыграем. Тут хоть у нас будет своя, отдельная квартира.

— Короче, Серый, решать тебе, — сказал я. — Либо синица в руках, либо журавль в небе.

На том и расстались. А я по возвращении в Свердловск я всё же заглянул в ближайшее к общежитию отделение Сбербанка СССР. На моём счету «висели» три тысячи двести восемнадцать рублей, тринадцать копеек… Живём, братцы! И это меньше чем за месяц только на трёх ресторанных песенках, из которых две ещё только начинают раскручиваться. Наверное, что-то накапало и за «Этот город» и «Аист на крыше», но не думаю, что «ЭВИА-66» так уж часто концертирует, в отличие от ресторанных коллективов, выступающих каждый вечер во всех уголках нашей необъятной Родине.

По совету сотрудницы сберкассы бо́льшую часть суммы я перевёл на срочный счёт, а полтысячи оставил на текущем — на разного рода текущие (прошу прощения за тавтологию) расходы. Деньги не должны лежать мёртвым грузом, они должны работать на благо Родины, инвестироваться в социально значимые проекты, будь то строительство ГЭС или детского садика.

Да-а, советские композиторы и поэты-песенники — народ явно не бедный. Особенно если твои песни (оратории, оперы) исполняются по всей стране. Спрашивается, и чего я в своей прошлой жизни не сочинял песенки? То есть я, конечно, сочинял, как и всякий, кто научился нескольким аккордам и умеет более-менее складно сочинять рифмы, а не только «кровь-любовь». Но я был человеком довольно самокритичным, и понимал, что даже в ресторан мои песни вряд ли возьмут. О том, чтобы на этом заработать, я вообще не думал. Да и не догадывался, если честно. Почему-то в молодости мне казалось, что все эти поэты-композиторы-писатели за свою работу получают что-то на уровне в лучшем случае квалифицированного рабочего. Ну и от государства всякие там дачи в Переделкино. Но это лучшие, а таких единицы на сотни и тысячи рядовых авторов. Только когда в уже развалившейся стране стал доступен интернет, народ стал узнавать о доходах любимых исполнителей, композиторов и поэтов. А уж если ты в одном лице и исполнитель, и композитор, и поэт, и твоя песня крутится и по радио, и по ТВ… В общем, снимаешь все сливки, и даже за учётом всякого рода налоговых отчислений остаёшься в хорошем прибытке.

Что ж, судьба дала мне, кажется, шанс прожить ещё одну жизнь, почему бы не сделать её чуточку беззаботнее? Во всяком случае, обеспечить себе надёжное финансовое подспорье, чтобы бедному студенту не думать о том, на что купить хлеба, молока и картошки, а спокойно заниматься учёбой, спортом и техническим прогрессом.

А мне очень хотелось, чтобы советские компьютеры находились на лидирующих позициях в мире. Если бы Виктор Глушков, под чьим руководством в 1966 году была разработана первая в СССР персональная ЭВМ «Мир-1», не прекратил разработку серии «Мир», то весь мир был бы на грани краха. Лучший персональный компьютер был бы создан в СССР.

Сейчас Глушков возглавляет Институт кибернетики АН УССР в Киеве. Сам он, кажется, ростовчанин, работал в Москве, но именно в Киеве ему были созданы все условия для творчества. С соратником Глушкова, директором Главного вычислительного центра Министерства радиопромышленности СССР Анатолием Ивановичем Китовым тоже хорошо бы завязать знакомство. Светлая голова, пионер отечественной кибернетики и информатики. Я, конечно не академик, но с моими познаниями в области компьютерной техники будущего мы могли бы создать неплохое трио в области создания новейших вычислительных машин, для которых сами и писали бы программы.

Другое дело, что в 1969 году советское руководство приняло решение прекратить разработки Глушкова и Китова, и начать создавать компьютеры на основе платформы IBM/360. Это привело к отставанию советской компьютерной индустрии. К тому времени, когда СССР запустил свой первый компьютер ES EVM (в СССР писали кириллицей ЕС ЭВМ) в 1971 году, США уже перешли на следующее поколение IBM/370.

Как убедить советских руководителей, что отечественная кибернетика может дать если не сто очков вперёд западной, но как минимум развиваться с ней на равных — та ещё задачка. Тем более кто меня, рядового студента, будет слушать? А начнёшь стучаться в двери — быстро рога обломают. Я вот и свои «Хроники будущего» до сих пор не могу пристроить адресатам. Ну нет у меня выходов на больших дядек, которые могут что-то решить.

А может вообще не париться, запустить «Хроники» в самиздат? Только оформить как какую-нибудь антиутопию. Роман-антиутопию таинственного писателя N под названием, скажем, «1999». Например, от лица жителя 1999 года описывается как его настоящее, так и прошлое. То прошлое, которое я пережил, с фактами, имевшими место быть в реальности. И пусть комитетчики ищут автора, флаг им в руки.

А что, идея, чёрт возьми, заманчивая. В юности помимо стихов даже рассказы пробовал писать, давал читать учительнице литературы Надежде Степановне, с которой у меня в школе сложились хорошие отношения, она меня даже хвалила, говорила, что, если не заброшу, буду работать над собой, то из меня может получиться толк. Впрочем, к сочинению прозы я быстро охладел, а может, и стоило прислушаться к словам Надежды Степановны.

Придётся снова брать в прокат машинку. Уложусь ли в месяц? Вряд ли. Вон некоторые писатели свои романы годами пишут. А я дилетант в этом деле. С другой стороны, тут важна не столько художественная ценность произведения (хотя тут любой уважающий себя автор со мной бы поспорил), а изложенные в нём факты. И когда описанное в романе начнёт сбываться, одно событие за другим, люди невольно задумаются: а может, стоит что-то предпринять, дабы не случилось то, что описано дальше и может случиться в нашей реальности? В том числе люди, которые находятся и будут находиться во власти.

Причём писать без экивоков, а как есть. Брежнев — значит Брежнев, Горбачёв — значит Горбачёв, Андропов — значит Андропов. События должны быть изложены также точно, хоть и в художественной форме.

Но тут же одна мысль охладила мой пыл… Когда-то читал в своём будущем, что у каждой печатной машинки свой неповторимый шрифт, образцы которых хранятся в КГБ. Вроде как для того, чтобы вычислять как раз тех, кто занимается самиздатом. И в магазине записывались паспортные данные покупателя. Но может и брехня. Машинок выпускалось тысячи, а шрифты если и снимались, то снимались с новых, заводских, перед тем, как они уйдут в народ. А впоследствии могли быть не раз перепроданы или вообще подарены.

Однако по здравому размышлению лучше не рисковать. Несколько лет в запасе есть, крайним сроком себе назначу, предположим, 1979 год, когда началась заварушка в Афганистане. А до того времени, может быть, мне удастся пробиться либо во власть (что маловероятно — ну какой из меня функционер), либо подняться в спорте или музыкальном творчестве так, что я буду иметь доступ к телам высшего партийного руководства. Например, на вручении государственных наград. Блин, ну тут нужно постараться. Либо олимпийское «золото» выиграть, либо ораторию или оперу написать типа «Малая земля». И то не факт, что пригласят к высшему руководству страны. Это в моём будущем Путин лично вручал награды отличившимся «олимпийцам» на торжественном приёме в Кремле, шампанское с ними пил, а в этом времени, возможно, дела обстоят по-другому. Космонавтов Брежнев точно принимал, в памяти даже отложился снимок, где он с целой группой советских космонавтов после полёта двух «Союзов под номерами 4 и 5. Ну, космонавтом стать мне точно не светит, придётся пробиваться там, где могу.

Приняв для себя такое решение, я сразу же успокоился, как-никак тема моего «дневника» исподволь терзала меня с момента его написания. И занялся насущными делами. В частности, тренировками. Первенство СДСО «Буревестник» не за горами, стартует 10 сентября в Кутаиси. А с 14 по 24 ноября в Каунасе будет проходить чемпионат СССР, и мне очень хочется стать его участником. Причём, что характерно, на обоих турнирах среди заявленных весовых категорий самыми тяжелыми являются свыше 81 кг. Представляю, как против бойца весом, скажем, 82 кг выходит 110-килограммовый слон. Примерно то же самое, кстати, имело место быть в Крыму, когда я бился с Клопом. А в нём навскидку было килограмм 130.

В спортзале физвоса я появился 21 августа, к тому моменту мой загар уже слегка побледнел, но Казаков всё же не удержался, заметил:

— Вон как загорел! Ну чисто индус.

Я едва сдержался, чтобы не расхохотаться. Надо же, насколько у них с нашей вахтёршей одинаковое мышление. Но когда включился в работу — сразу стало не до смеха. После Крыма я слегка поправился, и Лукич решил сгонять с меня лишние килограммы в ускоренном темпе. Даже с моей чудесной выносливостью мне пришлось несладко. Думаю, Казаков просто хотел, чтобы я умер, но я не дал ему возможности порадоваться.

— Ну ты и лось, Покровский, — отдуваясь, заявил он, стягивая с рук «лапы». — Но учти, эту неделю буду гонять тебя как сидорову козу. До первенства СДСО меньше трёх недель, нужно быть готовыми на все сто.

А в тот же вечер, в половине десятого, когда я только поужинал после тренировки, дверь в комнату распахнулась и в проёме показалась лохматая физиономия одногруппника Кости Парамонова.

— Женька, дуй на вахту, там на проводе Москва.

Я уже догадывался, кто мог звонить по мою душу, и не ошибся.

— Евгений, я получил вашу бандероль… Думал, наложенным платежом пришлёте, но думаю, не на последние оплатили, — хмыкнул Силантьев. — А теперь к делу. Вы мне прислали партитуры сразу двух композиций. Могу смело сказать, что талантом вы не обделены, и если продолжите в том же духе — вас ждёт большое будущее. Обе песни я готов включить в наш репертуар, если вы, конечно, не против. Но я думаю, что не против, раз прислали мне партитуры… Кто их, кстати, писал? Вы же вроде как не владели нотной грамотой, а там ещё и аранжировки довольно неплохие.

— Это как раз руководитель «ЭВИА-66» постарался, Александр Дорнбуш. Ну помните, я вам говорил, что это ведущий свердловский ВИА…

— Ах, да, да, помню. Передавайте от меня этому, как его… Дронбушу?

— Дорнбуш.

— Да, передавайте Дорнбушу мой поклон. Но и вам, пожалуй, следует уже выучить ноты, это на самом деле не так сложно, если захотеть. Не искать же каждый раз человека, который вам их будет писать… Так вот, Евгений, я у вас беру обе песни, и та, что про аиста, её можно ведь тоже подготовить к праздничному концерту, тема мира в СССР всегда актуальна. Вы согласны?

— Насчёт песни или насчёт мира?

— Хм, и того, и другого. Но первое меня интересует в данный момент больше.

— Да конечно, я буду только рад, если она прозвучит на праздничном концерте. Только я ведь ещё не член Союза композиторов.

— Скоро им станете, это я вам обещаю. До концерта в Колонном Зале Дома Союзов получите членский билет.

— Верю, Юрий Васильевич, — сказал я серьёзно. — Тогда у меня ещё один вопрос… Кто будет исполнять песню «Аист на крыше»?

— Пока я не думал над этим, у меня есть несколько вариантов…

— А как вам то, что вы слышали на плёнке? В смысле, вокал?

— Учитывая качество записи… В целом, девочка неплохо поёт, у неё чувствуются задатки. Она ваша, свердловская?

— Да, закончила культпросветучилище, поступила в этом году в музыкальное училище. Полина Круглова. Что, если она и споёт на концерте?

— Как? — опешил Силантьев. — Но её же никто не знает! У нас есть исполнительницы, чьё имя на слуху, которых знают и любят в Советском Союзе. В том числе и молодые. Слышали, как поёт Ротару? А Толкунова? У Валечки прекрасный голос, правда, она у Саульского сейчас работает, ну так мы попросим, одолжит… А Нина Бродская!

— Юрий Васильевич, я ведь когда писал песню — то писал её именно под Полину. Я обещал ей. Что петь её будет только она.

Тут я, конечно, приврал, никаких таких обещаний я Полине не давал, но сейчас подумал, что, согласись на предложение прославленного дирижёра — это станет своего рода предательством по отношению к Полине.

— Если вам понравилось, как поёт наша вокалистка, почему бы ей спеть и на концерте для первых лиц страны? — продолжал я давить. — В конце концов, где ещё зажигаться новым звёздам, как не на таких ответственных мероприятиях? А вас, Юрий Васильевич, если всё пройдёт удачно — а я уверен, что успех обеспечен — станут называть маэстро, зажигающим звёздочки на небосклоне отечественной эстрады.

Ну, старина, давай же, поддавайся на уговоры!

— Ах вы льстец… Так я ведь совсем вашу девочку не знаю, только заочно, и то по одной, записанной в так себе качестве песне.

— А она готова к вам приехать, пока занятия в училище не начались, послушаете её и уж тогда, если дело совсем плохо, будем решать с другой исполнительницей из вашего списка.

На том конце провода задумались, потом я услышал вздох и произнесённое на выдохе:

— Ладно, пусть приезжает. Дайте ей мой телефон, созвонимся и договоримся более конкретно.

— Спасибо, Юрий Васильевич…

— Пока не за что, мы ещё не знаем, чего ждать от вашей протеже… А что касается песни «Этот город», то я предлагаю отдать её Магомаеву. Мы уже вчера пробовали, она буквально создана для него.

— Ну если так… Тут я возражений не имею.

Засим мы и распрощались. Чуть позже я лежал на своей кровати с закрытыми глазами и думал. Вот ведь, придумали же все эти Союзы… На загнивающем Западе званий не дают, а звёзд Голливуда и музыкантов типа Синатры знает весь мир. А Чайковский и Мусоргский? Они ни в каком Союзе композиторов не состояли, но их музыка вот уже почти сто лет является достоянием мировой общественности. Равно как и Пушкин с Гоголем нигде не состояли и взносы не платили в отличие от какого-нибудь Задрищенского-Мухосранского, с гордостью демонстрирующего направо и налево свою членскую книжку. А что сделаешь? Таковы реалии советского образа жизни. Чтобы куда-то пробиться — нужно где-то состоять. Хоть в партии, хоть в Союзе композиторов.

На следующий же день я вручил Полине телефон Силантьева, и она аж запрыгала от восторга.

— Я буду петь на правительственном концерте! Женька, скажи, что ты не пошутил!

— Да разве такими вещами шутят? Другое дело, что ничего ещё не решено. Всё будет зависеть от того, как ты себя покажешь Силантьеву. Так что пока особо не радуйся, а лучше репетируй с «ЭВИА-66» песню до отъезда. Или дома простой пой, если хозяйка тебя не выгонит, — усмехнулся я. — Но не переборщи, связки перед прослушиванием у Силантьева должны отдохнуть. А так сама знаешь: никакого мороженого, семечек и прочих вещей, противопоказанных In cantu Homo.

— Чего?

— In cantu Homo, в переводе с латыни «Человек поющий».

—А-а-а… Понятно.

После возвращения с юга нам с Полиной удалось нормально уединиться лишь однажды. Случилось это, как и в первый раз когда-то у родника, на природе, только на этот раз на берегу озера Шарташ под Свердловском, куда мы выбрались вчетвером вскоре после моего возвращения из Асбеста, поесть шашлыков, попить пива и… Ну, вы сами догадались. В общем, погода шептала, и мы с Полиной, отойдя где-то на полкилометра, прилегли на травку. Подозреваю, что Вадим с Настей тоже время зря не теряли, так как, когда мы вернулись, то у места стоянки их не обнаружили. Они появились минут через десять, отчего-то покрасневшие и смущённые.

— А мы смотрим — вас нет, хотели уже искать вас идти, — заявила с наигранным простодушием Полина.

— Да мы это, грибы ходили искать, думали, может что найдём, а там одни поганки, — сказал, как мне показалось, первое, что пришло в голову, Вадим.

В Москву она поехала в последнюю неделю августа, а вернулась 31 августа, аккурат накануне первого учебного дня. Ну как учебного… Не только политехники, но и музыканты сентябрь должны были отработать на уборке картофеля. Меня, к счастью, это не коснулось, у меня была железная отмазка — предстоящее первенство «Буревестника». А вот Вадиму и Полине с Настей пришлось отправляться в колхоз, правда. в разные. Наш политех шествовал над колхозом «Путь к коммунизму» Кособродского сельсовета, а музучилище из года в год отправляло своих студентов в колхоз «Победа» Арамильского района. Ничего, физический труд полезен. Да ещё если он на благо Родины.

А мы с Казаковым 7 сентября в 14.20 вылетели из аэропорта Кольцово в Тбилиси. В столице Грузинской ССР приземлились через три с половиной часа.

Отсюда сразу отправились на автовокзал Ортачала — до Кутаиси нам предстояло добираться на рейсовом автобусе. Расстояние между городами по трассе 230 км, не на самолёте же лететь.

Кстати, нам выдали по пять рублей суточных, не считая денег на билеты на воздушный и наземный транспорт. По возвращении Казакову предстояло предъявить их в бухгалтерию института. Ну и я с собой захватил сотенку на всякий случай, деньги лишними никогда не бывают. Опять же, сувениры там всякие…

Как нам объяснили, автовокзал располагается практически в самом центре, в районе Старого города. Лукич настаивал на автобусе, однако, когда я сказал, что готов оплатить поездку на такси, он сильно возражать не стал. Однако не преминул поинтересоваться, с чего это я такой щедрый?

— В асбестовской газете мои стихи публикуют, вот кое-какой гонорар и перепадает, — отбоярился я.

На что Казаков заметил, может, ему тоже стихи начать сочинять…

— Гамарджоба! — приветствовал нас таксист, похожий чем-то на Кикабидзе эпохи «Мимино». Куда едем?

— На автовокзал.

— Уезжаете?

— Да, в Тбилиси, можно сказать, проездом. Только прилетели и сразу рейсовым автобусом в Кутаиси…

Таксист аж подпрыгнул в своём водительском кресле.

— Вах! Я же сам из Кутаиси родом! Жил на улице Табидзе, пока не женился и не переехал в Тбилиси. У меня жена из Тбилиси, — с гордостью в голосе заметил он и представился. — Гоча.

Мы тоже представились, после чего Гоча принялся расписывать, какой красивый город Кутаиси. А потом всё же спросил, по какой надобности нам туда надо. Узнав, что его родной город принимает всесоюзное первенство СДСО «Буревестник» по боксу, и что я участник, а Лукич тренер — так и вовсе заявил, что не возьмёт с нас ни копейки. Несмотря на наши (в основном мои) возражения, так и не согласился взять с нас денег. Чёрт, и подарить нечего, не взял с собой никаких уральских сувениров.

Хотя, справедливости ради, в это время область сувенирной продукции в СССР не сильно развита. Даже до элементарных магнитиков на холодильник не додумались, хотя на Западе, уверен, они давно уже в ходу.

Автовокзал работал до 9 вечера, а открывался в 6 утра. И на Кутаиси рейс был один — завтра в 8 утра. Мы взяли билеты, но где ночевать, учитывая, что здание автовокзала на ночь закрывалось? Не на лавочке же в парке!

Вышли на улицу. Наше такси всё ещё стояло там, где мы его покинули. Видно, Гоча надеялся найти тут клиентов, пуская сигаретный дым в окошко. Увидев нас, оживился:

— А я забыл сказать, что на Кутаиси рейс только утром. Вы где ночевать собираетесь?

— Да вот думаем, — со вздохом развёл руками Лукич. — Может, знаете какую-нибудь недорогую гостиницу?

— Послушай, батоно, зачем гостиница?! Поедем ко мне! У меня свой дом, а моя Манана такие хинкали готовит — пальчики оближешь! Накормим и спать уложим. Садитесь!

Против такого напора трудно было устоять. У меня, например, когда я представил парящие на тарелке хинкали, тут же стала обильно выделяться слюна.

— Мадлоба, генацвале! — выдал я из своего скудного грузинского лексикона. — Только на этот раз я плачу за проезд. И давай по пути куда-нибудь заедем, купим вина там, ещё каких-нибудь продуктов.

— Обижаешь, дорогой! Какой магазин?! Хочешь сказать, что у Гочи Киласония нет вина и еды?!

В общем, нам с Лукичом до конца предстояло испить чашу паразитов и нахлебников. Дом у Гочи находился ближе к окраине Тбилиси, двухэтажный, метрах в ста от несшей вниз свои воды Куры, на улочке, по обочинам которой росла шелковица. Его семье принадлежала половина дома, со своим маленьким садиком, в котором тесно росли плодовые деревья. Яблони, абрикосовые деревья, черешня, айва и, кажется, мушмула. А ещё во дворике стояла небольшая и уютная беседка со столиком, за который нас и посадили.

Манана оказалась довольно миловидной женщиной, но, на мой взгляд, со слишком уж густыми бровями, практически сходящимися на переносице. И хинкали, которые были сварены специально для нас, действительно были обалденными. А ещё мы ели чахохбили, жареные баклажаны с гранатом и зеленью, сациви из индейки и хачапури. Гоча долго извинялся, что они утренние, а не только из духовки. Если бы он знал, что у них будут гости, то сразу же позвонил бы Манане.

Вино тоже было, и не из бутылок. Гоча признался, что покупает разливное, литрами, у одного человека, который работает на Шато Мухрани. На стол были выставлены три стеклянных кувшина на выбор — с красными «Саперави» и «Шавкапито», и с белым «Горули Мцване». Я больше дегустировал, чем пил, ссылаясь на то, что послезавтра мне выходить на ринг. А вот Лукич не удержался, отведал по полному стакану каждого сорта, хоть и заявил, что читал где-то, будто вина при употреблении нельзя смешивать.

— Э, батоно, эти вина можно! — уверенно заявил Гоча. — Утром голова будет светлая, как будто ты не вино пил, а «Боржоми».

Несколько раз во двор выбегали дети — мальчик лет двенадцати и девочка лет восьми. Они смеялись и тут же убегали назад в дом под грозные выражения на грузинском нашего хозяина. Спать нас уложили в комнате на втором этаже, откуда из полукруглого окна открывался изумительный вид на Куру, освещаемую с обеих берегов уличными фонарями.

Вот ведь, думал я, засыпая, какие прекрасные люди грузины! Во всяком случае Гоча и его жена. Чего им не хватало, почему они вдруг так резко захотели независимости и возненавидели русских «угнетателей»? Не один же Шеварднадзе в этом виноват, хотя и он изрядно замутил воду. Причём в составе СССР Грузия неофициально считалась самой богатой республикой, в которую вкладывались огромные деньги. Неофициально в Грузии был де-факто разрешён мелкий бизнес и частное сельскохозяйственное производство.

Вспомнился анекдот, в котором благосостояние грузин описывалось следующим образом: грузин заходит в ресторан, кладёт на столик чемодан, а на вопрос: «Что это», отвечает: «Это кашелёк». А ведь этот, как выразится когда-то Шеварднадзе, «оазис в составе СССР» построила для грузин советская власть. Она же их и развратила.

Поднял нас Гоча, как и договаривались накануне вечером, в 6 утра, хотя я проснулся ещё в половине шестого. Завтрак был не менее вкусным, чем ужин, на этот раз с горячими, из духовки, хачапури. Нет, всё-таки если грузины и считают русских ниже себя, то уж точно не наш гостеприимный хозяин. Он даже на автовокзал нас отвёз бесплатно, дав адрес своих родителей, у которых мы можем остановиться. Но мы с Лукичом в автобусе, посоветовавшись, решили, что не стоит злоупотреблять грузинским гостеприимством, тем более что поселить нас вроде как должны где-то за городом, вместе с остальными участниками турнира.

Кутаиси встретил нас таким же ярким солнцем, которым провожал Тбилиси. Оно словно путешествовало вместе с нами. Сразу же направились в городской спорткомитет, где проходила регистрация участников. Тот находился в здании мэрии, тот бишь исполкома Совета народных депутатов. Десятка полтора студентов-боксёров и их наставники, уже успевшие зарегистрироваться, топтались у входа, под широким и длинным навесом.

Увидел несколько знакомых лиц. Так-то предыдущее первенство СДСО проходило год назад, но для меня, пенсионера, с тех пор прошла целая вечность. Кто-то мне кивнул, я в ответ тоже кивнул. Будько не приметил, хотя, насколько я знал, он в этом году хоть и закончил последний курс сельхозинститута, но собирался по осени в аспирантуру, так что по идее ещё мог выступать как студент.

Ну если и не приехал — ничего страшного, он мне не соперник. Конечно, не пристало разбрасываться такими, пусть и про себя сказанными, заявлениями, но, даже судя по последней нашей встрече в Свердловске, я был сильнее его на голову.

У Лукича тоже тут оказались парочка знакомых тренеров. Постояли, поболтали. До нашего сведения довели, что спортсменов и тренеров селят в санатории «Иверия» в Цхалтубо. Отсюда в санаторий, до которого ехать было буквально двадцать минут, курсировал специально приданный автобус.

На регистрации мы показали свои паспорта, данные были внесены в специальный журнал, и мы тоже душноватому фойе предпочли тенёк на улице под навесом. Через полчаса и автобус, на шасси «ГАЗ-51». Но водитель запускать нас не спешил, объяснил, что постоит ещё минут сорок, не хочется ему полупустым каждый раз мотаться.

Народ тем временем подтягивался к горкому, и снова я видел знакомые лица, но имён вспомнить так и не мог. В отличие от Лукича — тот здоровался-обнимался то с один, то с другим тренером.

А вот и Макс Будько! Тащит на себе аж две сумки, правда, вторая поменьше, наискось через плечо. Рядом тренер, тот же, что и в Свердловск с ним приезжал. Увидев меня, Будько тяжко вздохнул, но затем всё же выдавил из себя улыбку.

— Тоже свыше 81-го боксируешь? — спросил он.

— Ага. Никуда нам с тобой друг от друга не деться.

Как же тут красиво, думал я полчаса спустя, глядя из окна автобуса на горы и поросшие соснами и ещё какими-то хвойными деревьями окрестности. Небольшой курортный городок расположился в окружённой зелёными холмами долине, и санаториев тут было, наверное, с десяток. Как-никак радоновые источники, строилось тут всё с благословления самого Иосифа Виссарионовича, когда-то лечившего в местных источниках свои больные ноги. В том числе и Цхалтубо, где сначала на месте радоновых источников возвели парк, а вокруг него стали возводиться санатории и дома отдыха.

Санаторий «Иверия», как я выяснил в тот же день, когда мы с Казаковым заселились в небольшой номер на двоих, был построен относительно недавно, в 1961 году. Но с присущим сталинским временам размахом, с соответствующей архитектурой. Гости турнира занимали часть правого крыла, всё остальное было занято простыми отдыхающими. Ну как простыми… Несколько позже, кое с кем пообщавшись, я понял, что здесь отдыхают как передовики производства, так и номенклатура — уровнем от инструкторов горкомов и обкомов до первых секретарей. Но попадались и простые граждане, которые, как и вышеперечисленные категории, имели на руках профсоюзные путёвки на лечебные воды в связи с профезаболеваниями.

Каждый номер второго этажа, где и нас поселили, был оборудован небольшим балкончиком, а третьего и четвёртого — настоящими террасками со сводчатыми арками. Перед санаторием — круглый фонтан, выпускающий в небо струи воды, во все стороны расходились мощёные и асфальтированные дорожки, по которым прогуливались отдыхающие, и повсюду радующая глаз зелень.

Мы попали как раз к обеду, талоны на питание нам выдали в спорткомитете Кутаиси. Каждый день — по три талона: на завтрак, обед и ужин. Ужин с 7 до 9 вечера. Для тех, кто с турнира возвращается поздно, до 10 вечера. Полдники предусматривались только для тех, кто прибыл сюда по профсоюзным путёвкам. А почему не на все дни сразу давали талоны — так оно понятно, не все же тут задержатся до конца турнира, каждый день кто-то будет выбывать и отправляться домой. Надеюсь, мы с Лукичом талоны используем по полной, иначе зачем было вообще сюда тащиться.

И вот утро 10 сентября, первый день первенства СДСО «Буревестник». Снова на автобус, теперь уже в Кутаиси. Турнир принимает Дворец спорта «Имеретия» — так называется и край, столицей которого является город. До 11 часов взвешивание, и я на пару с коучем позавтракал хорошо, не обижая свой желудок. Моя категория — свыше 81, могу хоть за центнер набрать.

Мой первый бой в 1/8 финала вечером, 9-я пара. Успеваем вернуться в санаторий, пообедать и ставшим уже родным автобусом снова приехать к Дворцу спорта. Первый соперник — Иван Красиков из Хабаровска. Вот ведь, сколько же ему с тренером добираться пришлось сюда… И всё для того, чтобы вылететь после первого боя. Скорее всего, потому что в спорте случается всякое, и моя чудесная выносливость далеко не гарантирует, что я не напорюсь на роковой удар в первом же раунде. Хочется верить, что обойдётся без сюрпризов.

Красикова я увидел во время торжественной церемонии открытия, на которой речь толкал председатель «Буревестника» Гриневский-Осадчий. Прежде Александр Николаевич был работником аппарата ЦК ВЛКСМ, в прошлом году заменил Юрия Парфёнова, ставшего вице-президентом Международной федерации университетского спорта.

Что касается Красикова, то он был моего роста, плечистый, но при этом какой-то рыхловатый. Подумалось, если бы он держал себя в форме, то весил бы килограммов на 10 меньше, и выступал бы, соответственно, в более лёгкой весовой категории.

Судья-информатор представил каждого из боксёров, после чего мы сошлись в центре ринга. Половину первого раунда я посвятил разведке, затем начал накидывать со средней и дальней, а во втором раунде, решив, что не фиг тянуть кота за яйца (Казаков в этом плане оказался со мной солидарен), провёл мощную, многоударную атаку в корпус и голову, заставившую тренера явно поплывшего соперника огорчённо выбросить полотенце раньше, нежели рефери дал команду: «Стоп!».

Будько свой бой тоже выиграл¸ по очкам одолев представителя Таджикской ССР. По сетке мы с ним можем встретиться в полуфинале, если оба выиграем свои четвертьфиналы. У меня латыш Берзиньш. Он боксировал в заключительной паре вечера с представителем Грузии, который, несмотря на бешеную поддержку трибун, уступил по очкам. Я оценил уровень будущего соперника. Техничен, хорошо сложён, руки не сказать, что длинные, но предпочитает работать на дистанции. Удары резкие, хлёсткие и, самое главное, акцентированные. Я сам люблю работать в такой манере. Чувствую, придётся мне с этим парнем повозиться.

Бой с латышом послезавтра, 12-го сентября, а 11-го (хм, а ведь роковая дата в будущей истории США) у нас выходной день. Мы с Казаковым решили провести его как обычные отдыхающие. То есть сочетая неспешные прогулки по аллеям санатория с радоновыми ваннами. Честно говоря, мне понравилось. Радоновые ванны я принимал впервые в жизни, и покидал их, такое чувство, словно заново родившимся.

А еще при санатории я обнаружил приличную библиотеку, где, пометавшись взглядом по потрёпанным фолиантам фантастики и приключений, неожиданно для себя взял почитать книгу из серии «Жизнь замечательных людей». Автор — какой-то Оганесьян — довольно интересно живописал историю жизни Абд-аль-Кадира — национального героя Алжира, богослова и оратора. Тот вёл непримиримую борьбу с французами, но при этом был справедлив, заботился о пленных, и впоследствии, уже став просто философом и поэтом, защитил от друзов христиан-маронитов Дамаска, а заодно и русского вице-консула. Почитал перед сном, вполне себе умиротворяющее чтение.

На следующий день после обеда отправились в Кутаиси. У меня бой ранний, третья пара, а четвертьфиналы начинаются в 16.00. До поединка съеденное на обед должно перевариться и в идеале покинуть организм, так сказать, естественным путём. На ринг я должен подняться полным сил и с пустым желудком, чтобы никакая неожиданность не отвлекла от хода боя.

Разминка проходила в баскетбольном зале. Скакалка, бой с тенью, немного на лапах, благо организаторы выдали для тренировочного процесса видавшие виды, но всё же нормальные боксёрские перчатки. Мой будущий соперник разминался в другом конце зала, действуя практически по той же методе. Ну а чего выдумывать, разминка боксёра в это время, да и в будущем, одинакова по всему земному шару.

Закончив разминку, отправились в раздевалку, но по пути были перехвачены каким-то невысоким, буквально мне по грудь, усатым грузином, в неизменной кепке и ярко-красной рубашке с большим отложным воротником. И ещё золотая цепь на дубе том… То есть на грузине. Ну чисто цыган!

— Рэбята, экипировка импортная нужна? — негромко спросил он, озираясь.

— Не надо, — хмуро буркнул Лукич, — у вас там небось всё втридорога.

Однако я заинтересовался.

— А что есть?

— Всё есть, дарагой! Идём покажу…

— Я схожу?

Казаков махнул рукой:

— Дело твоё. Только смотри, это «импортное» может оказаться каким-нибудь самопалом.

— Э, брат, зачем обижаешь?! — выпятил грудь грузин. — Я все лейблы покажу, всё натуральное!

Мы вышли на улицу, свернули за угол и подошли к белому «Москвичу-407». Грузин снова осмотрелся, затем открыл багажник.

— Гляди.

Я заглянул. Спортивные костюмы «Adidas», боксёрские перчатки «Everlast» — чёрные и красные, в том числе тренировочные «шингарты», «ракушки» на пах, кроссовки «Adidas» и «Puma», и… боксёрки всё той же немецкой фирмы, основанной ещё до войны Ади Дасслером. Особенно мне приглянулись синие с тремя косыми, салатовыми цвета полосками.

Словно перехватив мой взгляд, торгаш тут же их схватил и сунул мне в руки:

— На щупай, натуральная кожа! Какой у тебя размер? Сорок третий? Это сорок два с половинкой — сорок три. Примерь. Вот, сюда можешь встать.

Он вытащил из того же багажника сложенный вдвое кусок картона, расправил и постелил мне под ноги. Я вздохнул и, стащив сначала с правой ноги кроссовку «Botas», начал натягивать на неё боксёрку. Подошла, села как влитая.

— Нормально сидит, не жмёт?

— Вроде нормально… Давай вторую.

Вторая тоже села хорошо. Я зашнуровал боксёрки, попрыгал. Облегают стопы, будто вторая кожа, не такие тяжёлые, как чехословацкие кроссовки, в которых я боксирую.

— И сколько стоит это удовольствие? — интересуюсь я с напускным равнодушием.

— Для тебя отдам за сто!

Однако… Это почти все мои деньги, что я брал с собой в поездку.

— Генацвале, побойся Бога! Им красная цена рублей семьдесят. Брал рублей по сорок-пятьдесят максимум, хочешь две цены наварить?

Дальше последовал эмоциальный диалог, в котором никто не хотел уступать. Грузин уверял, что за такие деньги я нигде не куплю столь качественные, настоящие западногерманские боксёрки, и он ещё мне по доброте душевной сказал такую цену. Я же не оставался в долгу, напирая на то, что пусть ищет дураков в другом месте. Цена снизилась до девяноста рублей, но я стоял на своём — семьдесят, и ни копейкой больше. Мы спорили минут пять, затем я демонстративно взглянул на часы и заявил, что мне скоро выходить на ринг, и меня вполне устраивают мои чехословацкие кроссовки.

— А, чёрт с тобой! Только потому, что ты мне нравишься, отдам за восемьдесят!

Тоже дороговато, но где я ещё такие боксёрки фирменные уцеплю? В Свердловске даже у фарцы не факт, что найдутся, если она вообще, фарца эта, в городе имеется. Ехать в Москву? Да и там не факт, что найдутся фирменные боксёрки. В конце концов, не последние отдаю, я же помнил, что на мою сберкнижку ежедневно что-то капает.

Лукич, конечно, офонарел слегка, когда услышал, сколько я отдал за обувь. Выдал небольшой монолог на тему, что за такие деньги можно было купить четыре пары хороших кроссовок или десять пар кед. Потом успокоился и махнул рукой:

— Теперь ты в них должен по-любому выиграть все оставшиеся поединки. Иначе покупка себя не оправдает.

Неудивительно, что, когда я шёл к рингу и поднимался на него, то и дело ловил взгляды, направленные на мои ноги. Не, ну так-то они не кривые, достаточно стройные, хоть и небритые, хе-хе, но, думаю, внимание любителей бокса, тренеров и спортсменов привлекали боксёрки «Adidas». Такие же, только другого цвета, я видел лишь у одного из участников, представляющего Грузию. Остальные, как и я до этого, выступали в обычных советских боксёрках, которые можно было назвать и борцовками. Чёрные, невысокие, доходящие только до лодыжки, некоторые с белой полоской посередине и сверху. Кожа натуральная, но подошва жёсткая. В общем, не очень удобные и совсем не радующие взгляд.

То ли дело «адидасовки»… Чёрт, ну вот почему у них умеют делать ту же обувь, а у нас всё какое-то кондовое?! Оттого и очереди за финскими сапогами, французскими духами и итальянскими синтетическими плащами.

Я поднялся на ринг, мой соперник уже переминался в своём синем углу, исподволь косясь на мои боксёрки. Встречают по одёжке… Посмотрим, кто кого проводит по уму.

Рефери сегодня из Узбекистана по фамилии Шомуродов, в общем, полный интернационал.

Нас с Берзиньшем приглашают в центр ринга, рефери проверяет перчатки, на месте ли «ракушки», капы, после чего мы снова отправляемся по углам. Наконец раздаётся гонг, и мы снова сходимся в центре. В зале тишина, пока слышно только шарканье подошв о канвас. Зрители по большей части местные, болеть за русского или латыша им неинтересно, и трибуны полупустые. В вечерней части боксируют сразу два грузина, вот тогда будет аншлаг.

С минуту обмениваемся одиночными джебами, что вызывает у зрителей зевоту и желание посвистеть. К середине раунда соперник выбрасывает «двойку», я блокирую и в ответ кидаю правой прямой. Берзиньш не успевает ни перчатки поднять, ни сделать шаг назад, ни уклониться, и удар достигает цели. Левая щека соперника сразу принимает багровый оттенок, но непохоже, чтобы я его сильно потряс.

В ответ тот с несвойственной прибалту горячностью пытается отыграться при помощи серии прямых и боковых. Я спокойно блокирую, отхожу, уклоняюсь, а потом провожу чёткую «двойку» в голову зарвавшегося соперника. На этот раз для него всё не так радужно, но рефери почему-то решает не отсчитывать нокдаун. Берзиньш пританцовывает, показывая, что в порядке, но взгляд у него мутноватый.

Ладно, нет так нет, попробуем добить. Успеваю выбросить только один удар, и то смазанный, как раздаётся гонг. Эх, жаль, не получилось… Ничего, впереди ещё два раунда. А может, и меньше, это смотря как парню повезёт. В то, что я могу проиграть, мне самому верилось с трудом. Я уже почувствовал запах крови, и соперник для меня перестал быть загадкой. Что в прошлом бою, что в первом раунде этого его действия можно было просчитать.

Едва ударил гонг, возвещавший о начале второго раунда, как я кинулся вперёд, даже не дав Берзиньшу дойти до центра ринга, и стал теснить его к канатам. Удары наносил исключительно по корпусу, пытаясь сбить сопернику дыхание, а если повезёт — пробить печень. Тот плотно прикрылся, согнувшись чуть ли не пополам, пытаясь закрыть и корпус и, в первую очередь, голову. Если с головой у него всё было в порядке — я по ней пока не бил — то ниже пробивал регулярно, короткими боковыми тревожа рёбра и всё, что пряталось под ними в виде селезёнки, печени и даже почек. Благо, что рефери был не против, я же не в спину ему луплю, и не по затылку, просто вот так умудряюсь в ближнем бою заводить перчатки сопернику чуть ли не за спину.

Народ в зале оживился, ещё бы, рубилово всем нравится, пусть пока бой больше и напоминает улицу с односторонним движением.

Берзиньшу всё же удалось меня заклинчевать, зажал подмышками мои руки, хрен выдернешь. С испугу, что ли, сила такая появилась… Рефери пришлось «брейковать», разводя нас в стороны. В этот момент тренер моего оппонента что-то крикнул тому на латышском, что-то резкое, отчего Берзиньш недовольно поморщился. Вряд ли он услышал в свой адрес похвалу.

И он пошёл на меня. Пошёл, выбрасывая удар за ударом. Похоже, нежное латышское самолюбие оказалось сильно задето. Я пятился — он наступал. Я ускорился задним ходом — он не отставал. И один удар оказался чувствительным. Хорошо, что в лоб: попади такой в челюсть — я мог бы оказаться на канвасе.

Я встряхнул головой. Так, ну хватит играть в кошки-мышки, пора и честь знать. Я резко остановился, и он налетел на меня, сразу лишившись простора для хлёсткого удара. Попытался ткнуть снизу, но как-то вяло, а я толкнул левой рукой его в грудь, и вдогонку послал прямой правой.

Достал! И достал хорошо. Латыша ощутимо качнуло, а я решил заканчивать этот цирк. Теперь исключительно в голову, которую соперник прикрывал не лучшим образом. Старался бить часто, но акцентированно, вкладываясь в каждый удар. И результат не заставил себя ждать.

— Стоп!

Рефери отправил меня в угол, а сам начал отсчитывать нокдаун опустившемуся на одно колено латышу. Тот смотрел в канвас, на который с его мокрой шевелюры и лба срывались капли пота. Берзиньш принял вертикальное положение на счёте «восемь».

— Готовы продолжать бой?

Тот кивнул, но Шомуродов на всякий случай кинул взгляд в сторону его тренера. Тот мрачно смотрел на подопечного, ничего не говоря. Пожав плечами, рефери дал команду к продолжению боя.

На этот раз гонг мне не помешал доделать начатое, потому что до конца раунда дело не дошло. Не дав сопернику окончательно прийти в себя, я повторил многоударную комбинацию, и он теперь уже приземлился на задницу, а растянуться во весь рост окончательно ему не позволил послуживший опорой канат ринга.

Рефери снова начал было отсчёт, но, увидев, что поверженный совсем плох, замахал руками — бой окончен. Ха, а я даже вспотеть не успел! Ну разве что самую малость.

— Молодец, — сдержанно похвалил меня Казаков. — Не иначе адидасовские боксёрки помогли… Шучу! Предлагаю посмотреть бой Будько с Пархоменко, с кем-то из них тебе придётся встретиться в полуфинале. Будько мы уже знаем, а Пархоменко не очень. Хотелось бы иметь представление о возможном сопернике.

Тут он был прав, бокс — это не только махаловка, но ещё и мозги. Хороший боксёр просчитывает ходы наперёд, как шахматист. И в это понятие входит и собранная информация о твоём будущем сопернике. Если того же Будько я успел изучить, то представлявший Тернополь Иван Пархоменко для меня оставался загадкой, хоть он и принимал участие в прошлогоднем первенстве. Его поединки я видел краем глаза, и потому не сильно запомнил манеру боя украинца. Тогда он проиграл в полуфинале по очкам как раз Будько, и им же выпало здесь биться в четвертьфинале. Тоже своего рода реванш.

Пархоменко взять реванш у теперь уже экс-чемпиона СДСО «Буревестник» удалось. Победа по очкам в близком, как говорят боксёры, бою. Самое главное, что мы с Казаковым определили для себя, чего можно ждать от украинца (про себя я назвал его «западенцем»), и лично в полуфинале особых проблем я для себя не ждал.

В санаторий вернулись в разгар ужина. Всё-таки санаторная еда, пусть мы и питаемся по специальному, усиленному меню. Хорошо, что в санатории ещё имеется кафетерий, где можно подкрепиться бутербродами и прочей выпечкой, включая национальную. Не слишком здоровая пища, но вкусная, и ощущение голода позволяет притупить. К тому же восполняет потраченные в бою калории.

Когда покидали столовую, навстречу нам вошли Пархоменко со своим наставником — здоровым малым, на голову выше своего вроде бы нехилого подопечного. Обменялись многозначительными взглядами, и пошли дальше каждый по своим делам. Мне хотелось верить, что мой взор был твёрд, как алмаз, и не сулил будущему сопернику ничего хорошего.

Перед сном под светом неплохо светившего ночника (очень удобное приспособление) дочитал книгу о жизни Абд-аль-Кадира. Надо будет завтра с утра снова в библиотеку заглянуть, она, кажется, с 9 часов работает. С этими мыслями я и уснул. А ночью мне приснилась моя бывшая. Ирина шла по какому-то едва освещённому коридору, вернее, не шла, а кралась, и видок у неё был ещё тот — в гроб краше кладут. Ночнушка разодранная, на щеках красные полосы, словно она сама себя драла ногтями, рот раскрыт в немом крике, взгляд безумный, волосы торчком во все стороны… Ноги у неё заплетается, она буквально идёт по стенке и то и дело оглядывается назад. И коридор какой-то бесконечный, вроде гостиничного.

А дальше я увидел её престарелого муженька. Тот так же неверной, но более быстрой походкой двигался следом за Ириной, а в его руках был красный топор, какие обычно находятся на пожарных стендах. И я словно оператор с камерой на киносъёмочных рельсах, двигаюсь перед Ириной, наблюдая всю эту картину во всех подробностях.

Расстояние между моей бывшей и её преследователем неуклонно сокращалась. Я видел её раскрытый рот, она что-то говорила, то и дело оглядываясь назад, но по-прежнему не слышал ни звука, в ушах стоял какой-то монотонный гул, словно я находился в трансформаторной будке. И вот наконец он настиг её! Взмах топора, и лезвие обрушивается на голову несчастной жертве. Кровь, осколки черепа, кусочки мозгов… Ужас обуял меня! И тут я проснулся. Сердце моё бешено колотилось, а подушка была мокрой от пота. Простыня, которой я укрывался в виду весьма тёплой погоды, скомкалась у меня в ногах. За окном уже начинало светать. Я посмотрел на Казакова… Дрыхнет, чуть похрапывая. В этом плане мне ещё повезло, а то как-то ещё в той жизни ехал в поезде, так там сосед по купе такие рулады выделывал…

Интересно, что значил этот сон? Может, привет из параллельной реальности? Может, в той жизни, которую я покинул, с Ириной и впрямь случилось что-то ужасное? Возможно ли, чтобы информация — в данном случае визуальная — могла передаваться из будущего в прошлое? В общем-то, в истории случались всякие Нострадамусы и прочего рода Ванги, может, и я теперь из их числа?

Либо это, скорее всего, плод воспалённого воображения или больной фантазии, трансформировавшийся в такую вот сюрреалистическую картину, напомнившую чем-то сцену из фильма «Сияние», снятого Кубриком по роману Стивена Кинга… Хотя, казалось бы, с чего это воспалиться моему воображению или заболеть фантазии. Психика у меня всегда была в порядке, что стало окончательно ясно в «лихие 90-е».

А вдруг и впрямь всё, что я сейчас увидел, случилось с Ириной? Вдруг её престарелый муженёк рехнулся? Я же ведь совсем его не знал, не исключено, что он-то как раз тот ещё псих… Они там у себя в Америке (ну и Канаде до кучи) те ещё извращенцы.

Но я уже никак не смогу ей помочь. Разве что найти Ирину сейчас и предупредить, чтобы не вздумала в будущем выходить за канадца? Ну теперь-то она уже вряд ли и так выйдет в этой реальности. Для этого ей придётся повторить весь путь, пройденный до отъезда в Канаду, а это главным образом связано со мной. Свадьба, рождение дочери… Теперь же я не собирался иметь с ней дел, хотя в первое время, как попал в прошлое, мелькала мыслишка найти Ирину, хотя бы посмотреть, вспомнить, какой она была в молодости. Но со временем я как-то к этой идее охладел. Ни к чему бередить старые раны.

Я протянул руку к тумбочке, взял часы, бросил взгляд на циферблат. Только четыре утра доходит, самое сладкое время. Я повернулся на другой бок и до восьми часов проспал уже без всяких сновидений.

День, как и позавчерашний, вновь прошёл в безмятежной неге. С утра заглянул в библиотеку, где мне на глаза попалась книга… «Малая земля». Правда, принадлежащая перу не «дорогого Леонида Ильича» (вернее, журналисту Сахнову), и которая должна выйти в «Новом мире» только через 8 лет, а некоему Георгию Соколову. Участник десанта на Малую землю, он реально воевал, а не посещал захваченный плацдарм пару раз, как это делал начальник политотдела 18-й армии Брежнев.

До обеда в тихой беседке, затаившейся позади санатория, читал о Малой земле. И как-то непроизвольно начла напевать:

Малая земля. Кровавая заря…

Яростный десант. Сердец литая твердь…

Опять Пахмутова с Добронравовым. Кстати, песня-то ещё не написана, прозвучит она в том же 1975-м году, когда на всю страну станет известной другая песня — «День Победы» в исполнении Лещенко. Замахиваться на «День Победы», на святое — не буду, совесть всё-таки не позволяет, а вот «Малая земля»… Не такой уж и хит, но Брежневу точно зайдёт. Надо будет обдумать эту мысль по возвращении.

За пару часов до ужина, прежде чем понежиться в радоновых ваннах, мы с Лукичом решили всё-таки немного потренироваться. Нашли местечко поспокойнее, рядом с той же беседкой, где я с утра читал жизнеописание Боткина, и там провели небольшую разминку: скакалка, бой с тенью, работа на «лапах», которые Казаков прихватил с собой, а я, соответственно, прихватил «шингарки»… Нормально так размялись, а потом оба степенно прошествовали в «баню», как мы называли расположенные в виде ромашки купели, питающиеся от одного радонового источника.

Согласно медицинским показаниям нахождение в ванной регламентировалось находившейся здесь же медсестрой. Обычно пациенты санатория нежились в радоновой воде не более получаса, таков был и предел для моего тренера, а вот мне разрешалось как абсолютно здоровому (тьфу-тьфу) находиться в ванной целый час. Правда, на деле всё ограничилось сорока с небольшим минутами — нужно было освобождать и готовить ванну для следующего курортника.

Перед боем с Пархоменко у меня вроде бы получилось набраться в раздевалке хорошей, спортивной злости. Почему-то этому способствовали воспоминания о будущем с его «Москаляку — на гиляку». Представил, что сын моего соперника станет бойцом какого-нибудь «Азова» или «Правого сектора», вытатуирует на плече нацистскую символику и с благословения родителя станет убивать жителей Донбасса. А потом, после начала спецоперации, издеваться над российскими военнопленными. Такая вот у меня буйная фантазия. И не исключено, что так оно и будет. Жители Западной Украины после 2014 года с удовольствием будут отправляться на восток, убивать «колорадов» и «ватников», и вполне может быть, что и сам Иван Пархоменко вдруг всеми фибрами души возненавидит русских, и его дети, и внуки… Уже внуки у него точно будут учиться по украинским учебникам, выпущенным после развала СССР. Если, конечно, в этой реальности дойдёт до этого. И в то же время нельзя исключать вероятности, что ни мой соперник, ни его потомки и не подумают сказать что-то обидное в адрес русских или жителей Донбасса. Может, и подумают, но не скажут. А может, и в мыслях подобное держать не посмеют, особенно если Советский Союз и не подумает распадаться.

— Бокс!

Сегодня я в синем углу, на мне синяя майка и синие трусы. На сопернике майка красная, а трусы белые. И боксёрки простенькие, отечественные. А у меня уже сегодня несколько раз спрашивали, где я их достал, приходилось уклончиво отвечать, мол, у одного знакомого тренера с рук купил. Почти новые, потому и выглядят так, будто муха не… В общем, не оплодотворялась.

Кстати, того грузина после нашей сделки я больше не видел. Может, ещё объявится, не сегодня, так на финалах.

Пархоменко начал резво, без разведки, чем меня немного огорошил. Да и Лукича¸ думаю, тоже. Даже в бою с Будько, с которым ему уже приходилось боксировать год назад, Пархоменко поначалу осторожничал. И то верно, мало ли что нового могло появиться за год в арсенале соперника. А тут вот попёр буром, не иначе, решил меня удивить и застать врасплох.

Удивить-то удивил, но врасплох… Пробачте, как говорят у вас в Тернополе. Руководствуясь принципом: «Движение — это жизнь!», я включил ноги, принявшись наматывать круги по рингу и отстреливаясь одиночными с дистанции. Посмотрим, насколько у соперника хватит выносливости бегать за мной, вспарывая воздух перчатками.

Где-то через минуту, сообразив, что загнать меня в угол не получается, Пархоменко сбавил обороты. Тоже начал работать с дальней дистанции, изредка сближаясь на среднюю. Пока, по моим прикидкам, особо очков ни он, ни я не набрали, примерный паритет. А потому концовочку раунда я решил провести поактивнее. Но и соперник думал так, в итоге у нас получилась небольшая заруба секунд на двадцать, в которой и я точно попал хорошо, но и мне разочек прилетело. Разошлись, так сказать, при своих.

С началом второго раунда я взвинтил темп. В угол загнать не пытался, так как Пархоменко не собирался уступать центр ринга, но работал активно, выбрасывая удар за ударом по разным «этажам». Боксёр думающий никогда не станет выцеливать только голову соперника, в частности его подбородок, чтобы решить всё одним точным попаданием. В теле человека под грудной клеткой и ниже располагаются немало органов, удары по которым могут так же удачно отправить соперника в нокаут (попадание в печень), либо как минимум сбить ему дыхание.

Оппонент пытался поначалу поддерживать темп, но хватило его от силы до середины раунда, частота выбрасываемых им ударов снизилась, и я чем дальше — тем больше я видел в них непонимание, почему я продолжаю работать в прежнем темпе, и по мне даже незаметно, что я устал.

А в концовке у меня-таки прошла двоечка в голову — это когда уже он стоял в углу и практически перестал отвечать, пытаясь хоть как-то дотянуть до гонга. Я не позволил, обрушил серию ударов по корпусу, а когда Пархоменко опустил руки, защищая несчастные внутренние органы, да ещё и повернулся боком, я тут же влепил парочку сочных полукрюков в левую щёку. Видно, попал в челюсть, потому как Пархоменко резко обмяк, взгляд его затуманился, и с безмятежным видом сполз он на канвас.

По идее можно было отсчитать нокдаун, может быть, соперник и поднялся бы, а там уже и гонг, передышка между раундами. Но рефери решил, видимо, что не стоит рисковать здоровьем спортсмена, и замахал руками, показывая, что бой окончен. Ну и ладно, окончен так окочен, хотя я только вошёл во вкус.

Блин, откуда привкус крови во рту? Оказалось, разбита верхняя губа. И когда он меня задел? Может, шнуровкой попал? Вроде как лопнула, сильного рассечения нет, надеюсь, до послезавтра заживёт.

В углу проигравшего особо не возмущались фактом досрочного прекращения боя. Тренер Пархоменко выглядел, конечно, не самым весёлым человеком на свете, но и обвинениями в адрес рефери не кидался. Его подопечный всё ещё приходил в себя, пока с его рук стягивали перчатки. Я тоже избавился от перчаток, затем подошёл, как того требует этикет, пожал руки тренеру соперника, его самого приобнял перед тем, как был объявлен результат и рефери поднял вверх мою руку, и ещё разочек приобнял сразу же после этого.

Чтобы не слишком сильно расстраивался. Да ещё и бронзовую медальку вручили — всё как-никак не с пустыми руками в Тернополь возвращаться.

Ну а мы с Лукичом задержались посмотреть второй полуфинал, в котором сошлись студент 3 курса Гомельского института инженеров железнодорожного транспорта Дьяченко и студент 4 курса физвоса Ферганского пединститута Керимов. В прошлом году этих ребят я на первенстве СДСО не видел ни в нашем весе, ни весом ниже. Как следовало из объявления судьи-информатора, из своих двадцати одного года Ильшат Керимов занимался боксом девять лет, тогда как его 20-летний соперник — всего пять. Тренировался узбек у заслуженного тренера Узбекской ССР Анатолия Кима, который и секундировал его в этом бою, впрочем, как и в предыдущих.

Керимов оказался левшой, хотя иногда не гнушался менять стойку. Разница в технической подготовке двух боксёров ощущалась, и была она в пользу узбека. А хорош, действительно хорош… И похоже, это мой будущий соперник по финалу.

Я в своих предположениях не ошибся. Бой закончился досрочно, за явным преимуществом боксёра из Ферганы. Да-а, послезавтра мне придётся нелегко, и рассчитывать исключительно на свою выносливость отнюдь не стоит. За разработкой плана на бой у нас с Казаковым прошли остаток вечера и следующее утро. Пришли к выводу, что в начале поединка спешить и нагнетать не стоит, но желательно дать понять сопернику, чтобы лёгкой прогулки не ждал. Несколько хороших, акцентированных ударов не помешают, опять же, не стоит пренебрегать ударами по корпусу.

До обеда снова немного размялись в уже ставшем почти родном закутке парка позади санатория, а после обеда от нечего делать решили присоединиться к пешей экскурсии по окрестностям Цхалтубо. Посетили природный заповедник Сатаплия. Увидели подлинные, как заверил экскурсовод, отпечатки следов травоядных и хищных динозавров, которым примерно 165 миллионов лет. Сфотографировались с Лукичом рядом с одним таким отпечатком. Из множества карстовых пещер заповедника посмотреть разрешалось лишь одну. Благодаря захваченной вспышке и здесь поснимали друг друга на фоне сталактитов и сталагмитов. Будет что родным и друзьям показать.

Единственное, что омрачило экскурсию — подвёрнутая нога. Неудачно на булыжник наступил. Больно было, даже показалось, что хрустнули связки левого голеностопа. Пока дохромал с помощью Лукича до санатория — появилась небольшая припухлость. При санатории имелась только дежурная медсестра, а нам вообще нужен был травматолог. На наше счастье, в Цхалтубо имелась небольшая поликлиника, а при ней круглосуточный травмпункт. Мне даже рентген сделали. По итогам обследования выяснилось, что обошлось без разрыва связок, всего лишь небольшое растяжение. Мою лодыжку туго забинтовали и велели неделю на неё ступать с осторожностью, желательно пользуясь тростью, а в идеале костылём. А по возвращении в Свердловск сразу показаться в местную поликлинику.

— Твою ж мать! — выругался в сердцах Казаков, когда мы вышли под уже сверкающее звёздами небо Цхалтубо. — И на хрена мы вообще в этот турпоход попёрлись… Всё, всё — теперь о финале можно забыть.

— Да я вроде так-то могу на ногу ступать…

— Женька, блин, да тебя просто врач на ринг не выпустит, когда увидит забинтованную ногу и как ты хромаешь!

— Так у меня боксёрка высокая, бинт не видно будет. А на ринг выйду не спеша, как-нибудь замаскирую хромоту.

— Замаскирую, — передразнил меня Лукич. — Ладно, посмотрим, как утром себя будешь чувствовать. Ох, и за что мне это?!

Утром припухлость осталась, а на ногу к глубочайшему разочарованию наставника я едва встал. Однако до завтрака более-менее расходился, и шёл в столовую, чуть заметно прихрамывая. Казаков же не переставал стонать, что меня не допустят к бою, а если даже никто ничего и не заметит, то как я буду боксировать такой ногой? На месте стоять?

Я и сам не представлял, как буду передвигаться в ринге, но предпочитал об этом пока не думать. Решил наперекор всему выйти и драться. Не мог я себе позволить второй год подряд оступиться в решающем бою из-за обидной случайности. Тем более что звание КМС на полу не валяется.

Обошлись без серьёзной разминки перед боем. Не хватало ещё, чтобы соперник заметил мою хромоту. Так, в раздевалке поработал немного на лапах, чтобы просто разогреть мышцы плечевого пояса.

— Всё, пора!

Казаков, выходивший в зал, вернулся и хлопнул меня по спине. Я поднялся и, собрав волю в кулак, чтобы спокойно наступать на левую ногу и при этом не морщиться от боли, двинулся на выход. Подтрибунный коридор, ещё одна дверь, и вот мы в зале. Сегодня он полон, тем более что в предыдущем бою дрался грузин и, судя по его счастливому лицу и восторженным крикам на трибунах, сумел стать победителем турнира. Тут ещё вон телевидение подсуетилось, из Тбилиси снимать финалы приехали. В Кутаиси стоит телебашня высотой 188 метров, так что сигнал сразу поступает в Тбилиси. Но, думаю, всё же показывать будут в записи, мало ли какие накладки могут случиться. Да и паузы между боями как заполнять? Не рекламой же, которой на отечественном ТВ пока практически нет. Ох, как же не хочется выглядеть сегодня на ринге посмешищем… На всю Грузию ославлюсь!

— В красном углу ринга…

Я сегодня в синем, поэтому меня объявляют вторым. Судя по реакции зала, народ больше поддерживает моего соперника. Чем это вызвано? Ну, наверное, тем, что одна маленькая республика солидарна с другой, а сюзеренов, пусть даже кормятся у них с руки, никто не любит. Мне, впрочем, на эти расклады сейчас плевать, передо мной сверхзадача — дать бой Керимову.

На этот раз я изменяю боксёрской традиции, после команды «Бокс!» не иду в центр, а жду соперника, чуть выйдя из своего угла. Если Керимов этим фактом и обескуражен, то не подаёт виду. Приближается, пританцовывая, а я стою на месте, словно вкопанный, во фронтальной стойке, да ещё и опустив руки, что вызывает у расположившегося сзади на ступеньках короткой лестницы Казакова с полотенцем через плечо ожидаемую реакцию:

— Женька, бл… руки-то подними!

Всё-таки забеспокоился. Это я про соперника, тот явно не понимал, отчего я стою в такой позе, будто вовсе и не собираюсь с ним драться. Выкинул джеб правой, от которого я в последний момент уклонился вбок и чуть назад. Забылся, ждал джеба левой, а соперник-то левша. Ещё один джеб… Я использую домашнюю наработку, защиту «peek-a-boo», основанную на резких маятникообразных движениях корпусом и нырках. То, что когда-то вычитал в журнале «The Ring».

Со стороны, уверен, выглядит завораживающе. Но Керимов не унимается, помимо джебов начинает использовать апперкоты и хуки. Приходится подставлять перчатки. Прилетает серия — два подряд прямых правой и акцентированный левой. Словно предчувствуя этот самый финальный удар, я в последний момент делаю шаг влево, на больную ногу, и перчатка свистит возле моего плеча.

Оказавшись сбоку, в ответ успеваю зарядить хук справа, оказавшийся для Керимова коротким прямым. Удар в нос получился не такой сильный, как хотелось бы, но всё равно чувствительный. Соперник отпрыгнул, уже поглядывая на меня с опаской и шумно втягивая воздухом нос, словно проверяя, идёт кровь или нет. Чуть погодя снова начал выбрасывать джебы, иногда «двоечки», я вроде бы вяло, но на самом деле грамотно защищался, при этом умудряясь иногда отвечать, и даже изредка, хоть и не так сильно, попадая в незащищённые точки.

Так до перерыва и добрались. Казаков, вытирая мою почти не вспотевшую морду (с чего потеть, коль на месте стоял), говорил, что всё нормально, ещё бы и следующий раунд так отстоять, а в третьем можно, если нога позволит, и подвигаться. Я в целом был с ним солидарен. Плохо только то, что с травмой ноги улетучилось и моё вероятное преимущество в выносливости. Движение практически нулевое. Разве что интенсивность ударов могу увеличить и не задохнуться через минуту такой «рукопашки».

Что я и сделал вскоре после начала второго раунда. Особо не двигаясь, так, маленькими шажками, начал сближаться и обстреливать соперника со средней и ближней дистанций. Тот лишний раз старался не подставляться, но кое-что долетало. Но и сам при этом отстреливался. И в концовке раунда попёр на меня, так что парочку раз мне хорошо так попало, даже в голове слегка загудело, но рефери решил счёт не открывать. Может, и не заметил, я всем своим видом старался продемонстрировать, что ощутимого ущерба удары узбекского боксёра мне не нанесли.

— Давай, дыши, — говорил Лукич в перерыве, давя мою грудную клетку, хотя я даже толком и не запыхался. — По очкам он точно ведёт, попробуй выцеливать лучше, наносить более акцентированные удары…

И вдруг замер, глядя мне в глаза.

— Слушай, может, снимемся, а? Сообщу врачу, что у тебя нога травмированная, ведь это так и есть. Никто тебе и слова не скажет.

Я несколько секунд обдумывал услышанное, затем отрицательно мотнул головой:

— Нет, Семён Лукич, не пойдёт. Остались у меня ещё силёнки, попробуем что-нибудь придумать.

Тот вздохнул:

— Ну, моё дело предложить… Давай!

Он хлопнул меня по спине, отправляя на третий, решающий раунд. А у меня нога-то разошлась вроде, боли почти не чувствую. По идее заморозить бы её, как это делают футболистам (или будут делать), но где мы сами заморозку возьмём? А обращаться к врачу турнира — это раскрыть наш небольшой секрет, и правда мог бы на бой не выпустить. Так и пришлось через не могу работать.

Но сейчас боль затихла, и я даже попробовал подвигаться в обычной для себя манере. Ух ты! Больно, блин… Нет, лучше не рисковать, а то вообще одноногим останусь.

А вот Керимов, кажется, что-то прочитал на моём лице, о чём-то догадался, и явно ускорился, устроив вокруг меня настоящий хоровод. Да, крутиться вокруг своей оси практически на одной ноге — то ещё удовольствие. Какой вариант? Вжаться в угол и там попробовать отмахиваться? Но это значит капитуляция, пусть и почётная. А мне нужна была только победа! Иначе незачем было вообще приезжать сюда.

Я с такой силой стиснул зубы, что, казалось, сейчас прокушу капу. Наверное, видок у меня был ещё тот, когда я с перекошенным от боли и ярости лицом рванулся вперёд, нанося удар за ударом в это широкое лицо с немного раскосыми глазами. Керимов точно не ожидал от меня такой прыти, попятился, вскинув руки, а я бил и бил, бил и бил… Выносливости в запасе-то у меня осталось ого-го, я чувствовал, что готов если не горы свернуть, то махать вот так же ещё один раунд, четвёртый, если вдруг организаторы решил изменить правила. Но такого в принципе не могло случиться, это же любительский бокс, а потому экономить силы я не собирался. И чёрт с ней, с больной ногой, я шёл вперёд, давя соперника к канатам, к угловой подушке, не давая ему вздохнуть, и ничего не видя, кроме красной майки и чёрных перчаток перед собой, за которыми пытался спрятать своё лицо человек, стоящий у меня на пути к званию КМС и чемпионату СССР.

Корпус! Он же совершенно открыт! И я впечатал в синее пятно один за другим два удара, отчего Керимов хекнул, словно подавившись, и скрючился пополам. Левая перчатка опустилась, открывая левую же половину лица, и я с наслаждением засадил в челюсть правым боком.

Боковой — он же хук — самое грозное оружие в арсенале боксёра. Я ударил «кружкой». В советской школе бокса такой удар ещё долгое время будет считаться неприемлемым, потому что для его правильного исполнения необходим замах, а замахнуться — значит открыть зону подбородка, то есть пренебречь защитой. Поэтому советский боковой наносится горизонтальным кулаком, когда поднимался локоть и кулак по кратчайшей траектории знакомится с лицом соперника. Сильные стороны этого удара в том, что он требует меньших физических затрат, он более маневренный, ибо его можно нанести во время сокращения дистанции, на отходе, либо на средней дистанции, но он не обладает сокрушающей мощью.

В американской школе бокса боковой удар наносится «кружкой». Это чревато ослаблением защиты, но если попадёшь… Учитывая то, что голова соперника находилась почти на уровне моего живота, я пробил «hookercut», когда рука занимает среднее положение между классическим боковым и классическим апперкотом. Шансов у Керимова не было. Он тут же растянулся на канвасе, лицом вниз, подгребая под себя ногой, словно пытаясь плыть по-лягушачьи.

— В угол! Один, два, три…

Можешь не считать, думал я, своя в нейтральном углу и наблюдая за бесплодными попытками Ильшата Керимова встать хотя бы на четвереньки.

— Аут!

Дальше всё прошло словно в каком-то тумане. Радостные вопли Казакова, вскинутая рефери вверх моя рука, подиум, где мне вешают на грудь медаль высшего достоинства, вручают Кубок с фигуркой боксёра и грамоту. Потом короткое интервью местному телевидению… Окончательно пришёл в себя под душем, куда отправился сразу после награждения. Стоял под прохладными струями и думал, что в запасе у меня два месяца, и что придётся пока и правда походить с палочкой, если я хочу, чтобы к чемпионату СССР моя лодыжка оказалась в порядке. И что по возвращении в Свердловск мне должны вручить корочки КМС. И что ждёт меня там Полина, ждёт Вадим, сокурсники, а в Асбесте, куда я обязательно заеду, ждут меня родители… И вообще будущее виделось светлым и безоблачным, как у каких-нибудь киногероев, которые в концовке фильма после всяких передряг собираются жить долго и счастливо. Вот только жизнь — не кино, и в любой момент тебе может прилететь кирпичом по голове. Или обрезком трубы. Или… Впрочем, в такой момент думать о плохом не хотелось. Задача-максимум на текущий момент выполнена, а дальше будем решать проблемы по мере их появления.