Мой адрес - Советский Союз! Книга четвертая

Глава 8

— Яков Петрович, у меня к вам предложение?

— Опять?

Не опять, а снова, хотел было пошутить я, но сдержался. На приём к первому секретарю записался без проблем. Мог бы, конечно, выступить на понедельничной планёрке, но решил всё же сначала обсудить этот момент с Рябовым наедине.

— Впереди у нас знаменательная дата, 9 мая, День Победы. До него ещё больше двух месяцев, но мы при правильной организации легко успеем подготовиться.

— К чему подготовиться? — начал терять терпение Рябов.

— К акции «Бессмертный полк».

— Это что ещё за «Бессмертный полк»?

Он нахмурился, ожидая разъяснений. За ними дело не стало. Идея «Бессмертного полка» в моей голове угнездилась достаточно давно, чуть ли не с момента моего появления в собственном прошлом. Я ещё в своих записях об этом писал, с которыми должен был ознакомиться Судоплатов. Но что-то мне претило вылезать с этой идеей, со стороны это казалось каким-то дешёвым самопиаром. А вот как только перебрался работать в обком, так эта мысль преследовала меня практически неотступно. Однажды мне даже приснилось это самое шествие с портретами погибших героев.

Поднаторев в обкомовской работе, решил организовать как бы инициативу «снизу». Для этого встретился с Вадимом и попросил его помочь мне в реализации этой идеи. На вполне законный вопрос, а чего я сам не хочу предложить организацию этого мероприятия, ответил, что, если это предложение пойдёт от первичных организаций, то велика вероятность того, что руководство области почти наверняка согласится воплотить эту идею в жизнь. Мой друг буквально за неделю развил бурную деятельность, в результате которой на свет появились решения общего собрания комсомольцев нашего института о проведении марша «Бессмертного полка», одобренного на бюро комсомола и парткомом института. В дополнение к этой инициативе я разработал и распечатал на машинке собственно сам план проведения мероприятия. Позвонил Рябову и попросил уделить мне полчаса времени для решения одного очень важного вопроса.

— Думаю, необходимо поднимать патриотический дух советской молодёжи. Выступления ветеранов перед школьниками — всё это замечательно, но этого мало. Поэтому комсомольцы моего института вышли с предложением проводить 9 Мая шествие с портретами родственников — погибших участников Великой Отечественной войны. Идти с портретами будут все желающие, молодёжь в том числе, а называться такое шествие будет «Бессмертный полк». Вот у меня тут, — я подвинул ему папку, — решение первичных организаций и подробное описание, как всё это должно выглядеть.

Яков Петрович, открыв папку, пробежал глазами листы с напечатанным текстом. Крякнул, качнув головой:

— Однако… Молодцы, ребята! Очень правильная идея. И, главное, всё верно оформили. Я-то сам в войне не участвовал, с четырнадцати лет за станком стоял. А вот родственников погибших у меня более чем достаточно. Так что двумя руками эту инициативу поддерживаю. На ближайшем бюро обкома примем решение о проведении этого мероприятия. Да, кстати… В Москве заинтересовались нашим Днём города.

— Я так понимаю, инициативу одобрили? — сразу подобрался я.

— Во всяком случае, негативных отзывов пока не поступало. Будем наделяться, что наша задумка сработает.

Наша… Не удивлюсь, если в итоге окажется, что идея провести День города принадлежит Рябову. Впрочем, лавров мне и так хватает, одним лавровым венком больше, одним меньше… Главное — себя зарекомендовать перед непосредственным руководством, да чтобы инициативы реализовывались.

А вообще я считал во многом свою миссию после своего второго «рождения» выполненной. Те, от кого может зависеть судьба страны, получили от меня всю информацию, которой я располагал и которой посчитал нужным поделиться. Теперь можно немного расслабиться, сосредоточившись на боксе и музыке. Правда, если песни я могу, не напрягаясь, пачками выдавать на гора, то на ринге такой финт не прокатит. Там, в 20-футовом квадрате[1], невзирая на мою нечеловеческую выносливость, всё равно приходится выкладываться, и обычно по полной.

В общем, прыгать выше головы, пытаясь что-то изменить в этом мире в лучшую или худшую сторону, я не собирался. Пока, во всяком случае.

Хоть я уже и был коммунистом, но и о комсомоле не забывал. А так как в этом году ВЛКСМ отмечал 55-летие, то к этой дате я подарил оркестру Силантьева и Льву Лещенко в частности песню «Любовь, Комсомол и Весна». День рождения комсомола будет отмечаться в октябре, так что времени на шлифовку вполне хватит. Силантьев, которому композиция пришлась по душе, в этом плане был со мной полностью солидарен. Даже заверял, что вещь будет готова намного раньше, и предлагал исполнить её загодя на каком-нибудь мероприятии, обкатать, так сказать. Но я настаивал, чтобы песня прозвучала именно на праздничном концерте, и Юрий Васильевич вынужден был пойти мне навстречу.

Ради этой песни мне снова пришлось мотануться в столицу. Было это в последних числах февраля, а 3 марта, в первую субботу месяца, мы с Полиной гуляли на свадьбе наших лучших друзей. Казалось бы, не так уж и давно мы с Полькой сами вот так же с трепетом переступали порог ЗАГСа, давали клятву верности, надевали друг другу на пальцы обручальные кольца… А словно бы уже целая вечность прошла. Столько всего произошло, что впору приключенческий роман писать. Может, и правда когда-нибудь напишу, автобиографический. Причём ничего не приукрашивая, раз уж моя вторая жизнь оказалась так богата на разного рода события.

Но это ближе к пенсии, а то и после преодоления пенсионного порога. Пока мне есть чем заняться и без этого. Например, погулять на свадьбе Вадима и Анастасии Верховских — теперь до конца жизни, как всем хотелось верить, она будет носить эту фамилию. И нам с Полиной очень важно было, что бы память об этом дне навсегда осталась у наших друзей. Поэтому предложил жене подготовить два музыкальных номера. Пришлось даже несколько раз выезжать в ресторан и репетировать с ансамблем и коллегами жены.

«Волга» и «Москвич» из моего личного автопарка в свадебном кортеже задействованы не были. Всё-таки хотелось расслабиться, а выполнять обязанности «кучера», которому и глоток спиртного нельзя сделать, в мои планы сегодня как-то не входило.

Нет, конечно, ничего лишнего я бы себе не позволил. С тех пор, как я занял пост руководителя отдела молодёжной политики, каждый мой шаг рассматривается под микроскопом. И не дай бог где-то оступиться… Всё-таки известность вкупе с такой должностью накладывают дополнительную ответственность. Но и становиться бирюком, «человеком в футляре» я не собирался.

В Ленинском ЗАГСе на улице Сакко и Ванцетти под вспышками фотокамеры прошла роспись. Счастливые молодожёны обменялись кольцами, слились в поцелуе, там же на крыльце новобрачные и гости выпили шампанского.

Свадебный кортеж состоял из четырёх «Волг». Решили не мелочиться, я сам договаривался с таксопарком об аренде автомобилей. На первой, белой, украшенной цветными лентами, ехали жених с невестой. Следом за ними двигались две «Волги» с родственниками новобрачных — родителями и бабушками с дедушками. Замыкал кортеж автомобиль, в котором разместились мы с Полиной и свидетели жениха и невесты — мой бывший одногруппник Толя Рыбчинский и подруга детства Насти — пухленькая и улыбчивая особа по имени Валя.

Возложили цветы к Вечному огню у Мемориала памяти Уральских коммунаров, а оттуда рванули в ресторан ОДО. К нашему приезду на столах уже стояли холодные закуски и напитки: шампанское, водка, красное и белое грузинское вино, лимонад и кувшины с неизменным здесь охлаждённым морсом.

Малый зал был отдельным, но при желании можно было выйти потанцевать в общий зал. Правда, музыканты сцену оккупируют в 6 вечера, то есть ждать оставалось чуть больше двух часов. Ну ничего, к тому времени народ как раз разогреется. Остальные гости уже были здесь и ждали только команды занять места за столом. В роли тамады выступала женщина со сложной причёской на голове, предложившая обращаться ней просто Галина. Вадик говорил, приглашали массовика-затейника из Дворца культуры «Уралмаша», видно, это она и есть.

— Рассаживайтесь, гости дорогие! — с широкой, сверкавшей золотыми коронками улыбкой предложила Галина. — Молодожёны — вот сюда, свидетель — рядом с женихом, свидетельница — рядом с невестой. Здесь рассаживаются родители новобрачных, дальше гости как пожелают.

Мы заняли места рядом с родителями жениха.

— Тебе шампанского? — спросил я супругу.

И тут она меня удивила.

— Жень, я спиртного, наверное, пить не буду.

Я с недоумением посмотрел на неё.

— А что случилось?

— Ну, понимаешь…

Она прикусила губу, отведя взгляд, затем всё же посмотрела мне в глаза и тихо произнесла:

— Жень, кажется, я беременна.

Ничего себе фокус! Мне понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя.

— Э-э-э-м… Так кажется или беременна?

— Я к врачу пока не ходила, только собираюсь, но ощущения точно такие же, как были во время…

Она запнулась, видно было, что эти слова даются ей тяжело.

— Как во время первой беременности, — закончила наконец она.

— Понятно, — протянул я. — Радоваться раньше времени не буду, чтобы потом в случае чего сильно не огорчаться, подождём твоего похода к врачу. Может, хоть шампанского?

Она с сомнением посмотрела на бутылку «Советского».

— Давай не будем рисковать, Жень, на этот раз хочется исключить даже малейшую случайность.

Я потянулся к кувшину с морсом.

— Надеюсь, от прохладительных напитков ты не откажешься? Лимонад не предлагаю, это же, как и шампанское, тоже шипучка, мало ли, может, углекислый газ беременным вреден, если это действительно беременность. Кстати, как насчёт бутерброда с красной рыбой?

— Думаю, в еде можно себя не ограничивать, — улыбнулась она, принимая бутерброд и запивая его морсом.

В общем, весь вечер я провёл под впечатлением потенциальной беременности моей жены, с радостно бьющимся сердцем.

Из главного зала уже доносились звуки музыки. Естественно, Серёга был на сцене, и находился в курсе происходящих событий, впрочем, как и другие музыканты. Потому ведущий и проинформировал собравшихся о проходившей в соседнем зале свадьбе, пригласив её гостей не стесняться и присоединяться к общему веселью. После чего объявил «белый танец». Полина пригласила меня на медляк, а Настя — Вадима. Судя по доносившимся возгласам, некоторые из гостей ресторана меня признали, но я решил на них не отвлекаться, если только не полезут с просьбой дать автограф.

— Уважаемые гости! — услышал я вдруг из динамиков голос говорившего в микрофон Серёги. — Сегодня в нашем ресторане присутствует Евгений Покровский, наш земляк, которого вы прекрасно знаете, как олимпийского чемпиона, как победителя в суперматче по боксу с Мухаммедом Али, а также как известного композитора, автора замечательных песен! Женя! Просим тебя на сцену!

Я поднялся на сцену, сказал в микрофон:

— Дорогие друзья! Сегодня у меня и у моей жены праздник! Друг женится! И очень хочется, чтобы этот день стал для них одним самым запоминающимся в их жизни. Вы знаете, что у нас в России на свадьбах есть три традиции: наличие генерала, драка и цыгане. С генералом как-то вот не получилось, драку затевать не рекомендую, — в зале рассмеялись, — а вот с цыганами — это пожалуйста! Поэтому в качестве подарка молодоженам — цыгане!

И понеслось! Не зря мы несколько раз репетировали! Песни «Мохнатый шмель» и «Молодая» в исполнении и подтанцовкой переодетых в цыган ребят из филармонии приняты были на ура! Честно говоря, я даже особо не рассчитывал на такой эффект. А тут… В общем, плясал весь ресторан. На бис исполняли раза четыре, а может и пять, я сам сбился со счёта. Недаром сатирик сказал: «Как компания собирается, так цыгане в нас просыпаются…». В общем, новобрачным угодили. Только бы не забыть зайти в ближайшее время в соответствующую организацию и застолбить за собой эти песни. Правда, автором слов к «Мохнатому шмелю» всё-таки придется Киплинга указать.

А ещё после первой репетиции Серёга подлетел ко мне, уморительно сложив брови домиком:

— Женька, ты должен эту песни отдать нам! По крайне мере разрешить нам исполнять её на этой площадке.

— Ладно, ладно, отдам, только сначала зарегистрирую, чтобы вам было что в рапортичку вносить, и чтобы отчисления с неё шли.

— Само собой, подождём, потом будем исполнять не меньше трёх раз за вечер.

Из солидарности с Полиной я в этот вечер пил мало, предпочитая морс и минералку. Ведущая докопалась было, чего это мы трезвенниками сидим. Объяснил, что у меня режим, я всё-таки действующий спортсмен, что, собственно, являлось правдой. Тем более я уже начинал подготовку к первенству «Динамо». Насчёт Полины отбоярились, что она не очень хорошо себя чувствует, оттого и спиртное опасается пить. Да и ела она, если честно, не очень много, в последнее время озаботилась фигурой, решила, что начала полнеть, хотя я ничего такого вроде не замечал. Но женщины если что-то втемяшат себе в голову…

В общем, даже Настя пока не знала о возможной беременности близкой подруги. Да что там Настя, Полька даже матери ничего не сообщила. Все новости будут после похода к врачу.

На приём к гинекологу в поликлинику она записалась на среду, на 14,30, отпросившись с обеда. У них там, в филармонии, тоже свои порядки, хоть и не такие строгие, как на моей работе. Так что у меня отпроситься и свозить её самому не было никакой возможности, впрочем, моя жена могла позволить себе поездки на такси, что она и сделала. Обещала позвонить мне на рабочий, как вернётся домой, и потому я, начиная где-то с трёх часов дня, то и дело поглядывал на телефонный аппарат, в любую секунду ожидая звонка.

Моё волнение не укрылось от моих помощников, во всяком случае Гена, положив трубку после звонка в район (я добился, чтобы в наш кабинет провели ещё один телефон), осторожно поинтересовался:

— Женя, ты чего такой напряжённый?

— Что? А… Да вот думаю, в Верхней Пышме медеэлектролитный завод потянет содержание местной ДЮСШ? Или стоит и другие предприятия поднапрячь?

— Думаю, потянет, — уверенно заявил Валентин. — У них обороты солидные, по всей стране продукция нарасхват.

В этот момент затрезвонил телефон на моём столе, и я с трудом удержался, чтобы не схватить трубку с такой скоростью, словно от этого зависела моя жизнь. Поднеся мембрану ко рту, нарочито спокойным голосом произнёс:

— Алло?

— Женька, это я, — услышал я на том конец провода голос Полины. — Я беременна!

В горле сразу пересохло, сглотнув ком, я выдавил:

— Отличная новость! Я люблю тебя!

Гена и Валя переглянулись, понимающе улыбнулись. У шефа на личном фронте, похоже, случилось что-то положительное, а когда у начальника хорошее настроение, то и с подчинёнными он ведёт себя соответственно. Впрочем, до сегодняшнего дня оба пока не давали повода даже повысить на них голос. Порученные задания выполняли старательно и быстро.

Домой я летел как на крыльях. Быстро припарковав «Волгу» во дворе, на вымощенном ещё прошлым летом пятачке с подъездной дорожкой (не в грязи же ставить машину), я ворвался в дом и кинулся к улыбавшейся Полине.

— Женька, аккуратнее! — взвизгнула она, когда я подхватил её на руки.

Я тут же поставил её на место.

— Да, извини, это я на радостях. И ты сама лишний раз не перенапрягайся, теперь ничего тяжелее…

Чуть было не сказал традиционное «стакана», но вдруг жена обидится? Поэтому после небольшой паузы закончил фразу словами:

—…микрофона не поднимай.

— Ну, это ты рано мне запрещаешь, — улыбнулась она. — Пока можно и хозяйственные сумки потаскать. А вот через два-три месяца — тогда да, пожелание насчёт микрофона окажется актуальным. Ладно, садись ужинать. Сегодня, правда, без изысков, в выходные что-нибудь этакое сготовлю.

Дальше жизнь потекла своим чередом. О том, что Полина беременна, первыми, естественно, узнала её мама и мои родители. Потом Настя с Вадиком, воспринявшие эту новость восторженно и заявившие, что и сами не против после получения дипломов обзавестись ребятёнком.

А тем временем мне и впрямь нужно было как следует подготовиться к первенству «Динамо», которое проходило во Фрунзе с 16 по 22 апреля. Финалы аккурат в день рождения Ильича. Поэтому, начиная с середины марта, я пять дней в неделю после работы занимался у Казакова. Пахал на позитиве так, что Лукичу даже приходилось меня осаживать. Дошло до того, что оба спарринг-партнёра боксировать со мной отказались наотрез. Пришлось клятвенно пообещать, что сбавлю обороты, только после этого они согласились снова со мной спарринговать.

Тут между делом обещанный альбом вышел «Евгений Покровский и группа 'Альфа» под названием «Поверь в мечту!». Помимо одноимённой песни в него вошли композиции «Мечта сбывается», «Нет тебя прекрасней», «О тебе и обо мне», «Снегири», «Я постелю тебе под ноги небо» и «Комарово». Пластинка тут же стала хитом продаж, впрочем, иного трудно было ожидать. Из радиоприёмников, с проигрывателей и магнитофонов неслось:

Поверь в мечту, поверь в мечту, Поверь в мечту скорей, Поверь в мечту, поверь в мечту, Как в доброту людей, Поверь в мечту, как в красоту, Поверь когда-нибудь, Поверь в мечту, поверь в мечту, Поверь в мечту и в путь!..

Впрочем, остальные вещи тоже моментально стали шлягерами, и заглавной песне в популярности практически не уступали.

Не успел диск выйти, а парни из «Альфы» уже начали требовать записи следующего. Этот-то, можно сказать, был для внутреннего пользования, рассчитанный на советскую аудиторию, а для зарубежных поклонников, коими мы уже успели обзавестись, нужно что-то на английском, и чтобы звучание пожёстче, ближе к року.

— Согласен, о нашем западном слушателе забывать нельзя, чтобы он сам о нас не забыл, — сказал я. — Кое-что у меня уже есть, но и вы сами не сидите сложа руки.

— А мы не сидим, — заявил Горелый. — У нас уже парочка вещей почти готова. Кстати, на английском. Когда на репетицию заглянешь?

Заглянул через пару дней, послушал… Конечно, творчество моих ребят отдавало вторичностью, но одна песня была вроде ничего. Правда, предстояло ещё поработать с текстом, я пообещал довести его до ума. У меня же были планы на «Livin» on the Edge' и «Cryin»' с любимого альбома «Get a Grip» группы «Aerosmith», «Behind Blue Eyes» от «Limp Bizkit» и «Sunday Bloody Sunday» ирландской группы «U2». Как раз прошлой зимой случилось так называемое «Кровавое воскресенье», когда британские солдаты расстреляли безоружных протестующих в Ирландии, думаю, нашим цензорам понравится идея песни.

Однако песни песнями, а бокс никто не отменял. До Бишкека… то есть до Фрунзе мы с Лукичом добирались самолётом. Напрямую, благо из «Кольцово» до столицы Киргизской ССР существовали прямые рейсы. Причём аэропорт так же и назывался — «Фрунзе». На фасаде здания аэровокзала красовались два больших портрета — Брежнева и какого-то местного босса в очках.

— Не подскажете, кто это на портрете рядом с Брежневым? — поинтересовался я у какого-то киргиза в костюме и сплюснутым, словно по нему ударили сковородкой, лицом.

— Это первый секретарь ЦК компартии Киргизии товарищ Турдакун Усубалиевич Усубалиев, — с торжественностью в голосе ответил он.

— Понял, спасибо, больше вопросов не имею!

Фамилия Усубалиев мне вспомнилась, был такой деятель. Долго рулил вроде бы республикой, и умер, если память не изменяет, в глубокой старости. Может, и в этой реальности протянет до преклонных лет.

Столица республики располагалась в Чуйской долине, и вдалеке на юге виднелись горы Алатау. Поселили участников турнира в Доме отдыха на окраине Фрунзе. Причём назывался он «Иссык-Куль», хотя до знаменитого горного озера отсюда добираться было более полутора сотен километров. Оказалось, что для желающих туда будет организована экскурсионная поездка. Хотя что делать на Иссык-Куле в апреле… Летом я бы с удовольствием там поплавал, хотя горная вода в этом озере даже в самую жару остаётся, наверное, достаточно холодной.

Итак, живём и питаемся в «Иссык-Куле», а тренируемся в спортзале «Динамо», посменно. Всё-таки больше 80 участников, за один раз все просто не втиснутся. Среди ребят встречались и знакомые лица, кого-то помнил наглядно, с кем-то доводилось и на ринге пересекаться. Сароян, Иняткин, Илюк, Ващюк… Не скажу, что они выглядели сильно счастливыми при встрече со мной. Из вежливости, конечно, улыбались, жали руку, но, видимо, понимали, что, раз я приехал (вернее, прилетел), то им о победе можно забыть.

Нет, они наверняка рассчитывали всё же побороться за Кубок и грамоту победителю, и это здорово, никогда нельзя сдаваться раньше времени. Просто я реально фаворит и, если бы можно было делать ставки, то все однозначно ставили бы на меня. Я бы и сам на себя поставил, хоть на Западе, например, такое почему-то запрещено. Нет, понятно, если человек ставит на своё поражение и «сливает» бой, а если на свою победу? Почему это запрещено?

Я слышал — вернее, читал где-то в интернете — что в СССР, не считая официальных на ипподромах, существовали подпольные тотализаторы, где можно было сделать ставки на те же боксёрские поединки. В таком случае не исключено, что и на меня кто-то поставил, надеясь что-нибудь заработать. Правда, если все будут ставить на фаворита, то выигрыш составит не очень большую сумму. А вот если я неожиданно проиграю…

Хм, лучше о таких вещах не думать. Нужно сосредоточиться исключительно на боксе, отбросив в сторону посторонние мысли. Хотя, например, как отбросишь мысли о беременной жене? Вольно или невольно, но я чуть ли не постоянно думал о ней и молил про себя Бога доносить плод, дать родиться ему здоровым и в срок.

В нашей весовой категории было 8 участников, таким образом, мы начинали с ¼ финала. Первым моим соперником по жребию выпало стать боксёру из Ленкорани Ильхаму Исмаил-Заде. Впервые увидел его только на взвешивании. Чуть крупнее меня, чуть выше, руки чуть длиннее… В общем, всего по чуть-чуть больше, включая нос. Кроме, разве что, длины чёрных, курчавых волос.

Мои-то отросли вполне себе, чтобы можно прикрыть верхнюю часть ушей, но чёлку я попросил парикмахера сделать покороче, чтобы во время боя волосы не лезли в глаза. А ухо, кстати, вполне себе зажило, только неровность ушной раковины напоминала о людоедских наклонностях Мухаммеда Али. Надеюсь, больше каннибалов на моём боксёрском пути не встретится, а то так можно вообще без ушей остаться.

Если в глазах окружающих я видел уважение и даже некоторое подобострастие, то этот азербайджанец смотрел на меня как на равного, можно сказать, с некоторым вызовом. Ну-ну, посмотрим, что ты покажешь на ринге.

На удивление, соперник держался хорошо. Или я, может, недостаточно настроился, хотя дважды посылал оппонента в нокдаун. Вроде и в концовке прибавил, но соперник удачно оборонялся, хорошо двигаясь на ногах. Как бы там ни было, нам пришлось провести на ринге все три раунда, по итогам которых судьи единогласно отдали мне победу.

— Что-то ты расслабился, — попенял мне Лукич, когда мы шли в раздевалку. — В спаррингах вон как лев дрался, а тут… Не хватило тебе спортивной злости.

— Сам знаю, Семён Лукич, — вздохнул я покаянно. — Постараюсь в следующем бою не оплошать.

Моим соперником в полуфинале стал Камо Сароян. Так вот, один за другим представители двух исстари ненавидящих друг друга наций. Вот если бы они сошлись на ринге… Представляю, какая была бы рубка.

Конечно, в СССР все народности якобы жили в мире и дружбе, даже в Баку проживало немало армян, но просто советская власть умела прижать к ногтю националистов, которые сидели тише воды — ниже травы. А как только эта советская машина начала работать со сбоями — тут сразу всё дерьмо и полезло. А яблоком раздора стал Нагорный Карабах, который и в моём будущем всё никак не могли поделить армяне с азербайджанцами.

Но меня эти политические дрязги в данный момент волновали меньше всего, на кону стоял выход в финал, и потому я постарался перед боем набраться той самой спортивной злости, без которой победа даже над заведомо слабым противником может стать проблематичной.

Камо, к моему удивлению, не стал проводить разведку, а сразу пошёл вперёд, выбрасывая удар за ударом. Мне даже пришлось какое-то время от него побегать, как-то не хотелось сразу же ввязываться в драку, толком не разогревшись. Но к середине первого раунда стартовый запал Камо иссяк, и я постепенно начал перехватывать инициативу. Не знаю, что там по очкам, но у меня под левым глазом взбухала гематома, а у моего соперника кровоточила разбитая губа. Повреждение редкое, учитывая наличие во рту капы, и достаточно дискомфортное. Каждое следующее попадание усугубляет травму. И хоть я, повинуясь неписаному кодексу чести, старался специально в эту часть лица не бить, во всяком случае акцентированно, но то один, то другой скользящий удар задевал и расширял рану. Закончилось всё тем, что на исходе второго раунда рефери остановил бой, пригласил на ринг врача, и тот, осмотрев повреждение, покачал головой:

— Тут и так глубокое рассечение, придётся накладывать швы. Думаю, не стоит усугублять.

Сароян чуть не плакал, услышав вердикт. Когда меня объявили победителем, мне оставалось лишь похлопать соперника по плечу, мол, не грусти, всякое бывает. Камо вяло отмахнулся, из последних сил сдерживаясь, чтобы не пустить слезу.

Ну не знаю, он что, всерьёз рассчитывал на победу? Ведь по ходу боя я доминировал, и если не считать относительно равный промежуток на старте поединка, то в дальнейшем я Сарояна просто перебил и перебегал. Моя выносливость никуда не делась (тьфу-тьфу), и в третьем раунде я планировал ещё больше взвинтить темп. Кто знает, может, всё закончилось бы нокаутом, и снятие из-за травмы — это ещё вполне достойный исход для моего соперника.

Перед воскресными финалами у нас был день отдыха. Как раз в субботу предлагалось посетить Иссык-Куль. Так как по Фрунзе я уже спел побродить и ничего интересного для себя здесь не обнаружил, то всё же согласился сесть в автобус и отправиться к знаменитому озеру, которое совсем скоро, в мае будет окружено морем маков. Но трава уже зеленела, так что пейзаж был не настолько унылым, каким я ожидал его увидеть.

Все желающие — а боксёров и тренеров набралось около полусотни — уместились в один автобус. С нами был, естественно, экскурсовод, причём русский, представившийся Владимиром Сергеевичем, который бубнил в маленький, на витом шнуре микрофон:

— Иссык-Куль буквально переводится как «Горячее озеро». Любопытно, что в него втекает более 80 рек и ручейков, и нет ни одной вытекающей. Из-за этого происходит скопление солей, и вода в озере слабо-солёная, а потому непригодна для употребления ни людям, ни животным. За это в старину озеро называли Туз-Куль, что означает соленое озеро.

Рассказал он и про окружающую природу, тоже сожалея, что сейчас не май и мы не можем увидеть, как вокруг нас полыхает ковёр алых маков.

— А лучше летом съездить, можно было бы позагорать, — негромко прокомментировал сидевший перед нами с Лукичом белобрысый парень.

Боксёр, средневик, видел вчера его бой, по очкам одолел соперника из Латвии и вышел в финал. Имя и фамилию вот только запамятовал.

Широкая гладь озера показалась как-то неожиданно, когда наш автобус обогнул гору.

— Вот он, красавец Иссык-Куль, — уже не в микрофон, но достаточно громко сказал Владимир Сергеевич и обернулся к нам. — Сейчас выгрузимся, два часа у нас на прогулку на небольшом теплоходе по озеру, затем обед в пансионате, после чего возвращаемся обратно. Я смотрю, кое-кто и фотоаппарат прихватил, — посмотрел он со значением на меня. — Правильно, тут есть прекрасные места, на фоне которых можно запечатлеть себя и друзей на память.

Пансионат «АК-Жол» располагался на северном берегу Иссык-Куля, куда мы, собственно, и подъехали. У пристани на гонимых ветерком волнах покачивался небольшой прогулочный теплоходик с выведенной на белом борту голубой краской надписью «Елена». По идее все должны уместиться на палубе, правда, мест на принайтованных к бортам двух скамейках всем не хватит, кому-то придётся постоять.

Я подумал и сказал Лукичу, что лучше прогуляюсь по бережку в поисках обещанных видов для фото, и тот выразил желание составить мне компанию.

— С детства не переношу качку, — признался тренер. — Поэтому и в мореходку не стал поступать, а ведь мечтал стать моряком.

— Откуда у нас в Свердловске мореходка?

— Так я в Одессу хотел ехать, там есть мореходное училище. Глядишь, в войну на море воевал бы, а так все четыре года в пехоте. Вот этими ногами дошёл до Будапешта, там и Победу встретил.

Казаков никогда не рассказывал о войне, да никто из его учеников, включая меня, и не настаивал. Однажды лишь, на 9 мая, я видел его в костюме с десятком медалей под левым лацканом и орденом «Отечественной войны» II степени. И то Лукич как-то смутился, увидев меня.

— Хорошо, можете гулять, — сказал нам на наше предложение Владимир Сергеевич и посмотрел на циферблат своей «Ракеты». — Только далеко не уходите, к 13 часам собираемся у входа в пансионат и идём обедать.

Мы шли с Казаковым вдоль пологой береговой линии, где волны лениво наползали на прибрежный песок. Никаких скал по типу крымских, с которых можно было бы нырять в воду, не наблюдалось. В основном сплошные песчаные пляжи, где-то почище, где-то погрязнее, но в целом ландшафт был довольно однообразным. Иногда попадались деревца, кривые и невысокие. Хотя дальше от берега за одним из санаториев у подножия горы виднелся хвойный лесок. Ещё дальше по берегу слева был виден какой-то посёлок, а справа метрах в ста от берега с утлой лодчонки ловили рыбу двое мальчишек, на вид лет по 10–12.

— И не боятся, — покачал головой Лукич. — Погода-то вон какая неспокойная, и лодка у них так и прыгает по волнам.

— Да они местные, думаю, не первый раз, знают, что делают. Может, даже родители в курсе, чем они занимаются.

В этот момент с озера налетел особенно сильный порыв ветра, лодка с юными рыбаками взлетела на гребень волны и… тут же судёнышко накрыла следующая волна. А мгновение спустя мы увидели, что в лодке, явно набравшей воды, остался только один рыбак.

— Твою ж мать, а второй куда делся? — задал невысказанный мною вопрос Казаков. — Неужто смыло?

Парнишка в лодке стоял согнувшись, держась руками за борт, и всматривался в воду. Ещё и кричал что-то, но отсюда было не разобрать, что, хоть ветер и дул в нашу сторону. И тут я увидел, что метрах в пятидесяти от лодки параллельно берегу в воде что-то мелькнуло. Точно, голова!

Я тут же принялся стягивать с себя куртку, рубашку, кроссовки и джинсы. Лукич хотел было что-то сказать, да махнул рукой, мол, понимаю, что вода ледяная, да пацана спасать надо. А сам я уже не в том возрасте, так что извини.

Я бы и сам пожилого тренера в воду не пустил, ещё и его потом спасай. И без того неизвестно, получится ли парня вытащить, да и самому выплыть.

Я с разбегу влетел в воду… Ух, и впрямь ледяная! Дыхание на несколько секунд перехватило, в какой-то миг подумалось, что вдохнуть так больше и не удастся, но ничего, продышался. Часто работая руками, кролем рванул в сторону, где последний раз видел тонущего горе-рыбака.

Волны накатывали одна за другой, то и дело приподнимая меня вверх и бросая вниз. Пока доплыл до примерного места — нахлебался солоноватой воды. На очередном гребне успел осмотреться. Ага, вон лодка, паренёк на ней, лицо явно азиатского типа, что-то кричит и показывает рукой чуть правее. Понятно, значит, второй там, вот только уже и головы его не видно…

Умом я понимал, что, если парень нахлебался воды и пошёл ко дну, то шансы найти его практически равны нулю. Не знаю, что тут с подводными течениями, но мальчишку вполне могло отнести в сторону.

Я набрал воздуха и нырнул. Насколько же под водой тише, чем сверху. Только чем глубже, тем больше вода на уши давит. И видно плоховато. Это в тихую погоду, я слышал, вода тут прозрачная, а сейчас вроде и дно не так близко, чтобы с него муть поднималась, а всё равно вижу только на расстоянии вытянутой руки.

Воздух в лёгких почти закончился, и мне пришлось вынырнуть на поверхность. Лодка оказалась дальше метров на двадцать. То ли меня отнесло, то ли её, то ли всех вместе… Парнишка с отчаянием смотрел на меня, уже не делая никаких жестов, в его глазах читалась одновременно отчаяние и надежда. Ну ладно, с Богом!

Да, сейчас только на НЕГО и остаётся рассчитывать. А если бы был древним греком, то вознёс бы молитву Фортуне. Или это древнеримская богиня? Да какая разница, тут кому угодно молиться начнёшь, чтоб ребёнка спасти, хоть богу, хоть чёрту. Хотя лучше со вторым дела не иметь, иначе плата за услугу может быть слишком высокой.

Мне повезло. Когда я уже собирался снова всплывать, увидел под собой какой-то тёмный сгусток, протянул руку, и мои пальцы коснулись чьего-то плеча. Ну, чьего — понятно, вряд ли тут плавали ещё какие-то утопленники. Я кое-как ухватил парня за короткие волосы и, усердно работая тремя свободными конечностями, начал выкарабкиваться наружу. Только бы хватило воздуха, думал я, выгребая к свету. Хватило…

Уже на поверхности заглотнул солоноватой воды из поднявшей меня вместе с моей добычей волны. Едва не вырвало, но справился, и погрёб одной рукой в сторону лодки. Всё-таки ближе, чем до берега. Увидев, что я плыву, схватив его друга за волосы, парнишка вцепился в вёсла и сам стал грести в нашу сторону.

— Дяденька, давайте я помогу Абакира вытащить!

Подняв голову, я увидел склонившееся надо мной конопатое лицо с мокрыми, прилипшими ко лбу волосами. Оказывается, лодка вот она, едва в борт головой не врезался.

— Помогай, — согласился я и, насколько мог, приподнял обмякшее тело Абакира.

Парень ухватил его подмышками, от натуги на его шее выступили жилы, я же продолжал толкать утопленника вверх. И наконец он оказался в лодке.

Какое-то время я приходил в себя, держась обеими руками за верхний край борта раскачивавшейся лодки. Это даже при моей выносливости я так выдохся, а обычный человек… Он бы сам камнем на дно пошёл.

Потом сделал усилие и, подтянувшись, перевалился через бортик, оказавшись снова в воде, которой тут было по щиколотку. Но на плаву судёнышко всё же держалось, главное, что не видно трещин в корпусе.

— Как он?

— Не дышит, — чуть не плача, сообщил на почти чистом русском паренёк.

Я приложил два пальца к сонной артерии… Нет, не бьётся. Так, понятно, нахлебался воды утопленник, находится в состоянии клинической смерти. Если не запустить сердце в течение двух-трёх минут — всё, можно сразу нести пацана на кладбище.

Что там делают в подобных случаях? Давить на грудную клетку — можно и рёбра несформировавшиеся переломать, которые, чего доброго, проткнут острыми концами лёгкие. Можно попробовать другой способ.

Я положил парня животом на своё колено, сделав так, чтобы его голова оказалась ниже груди, легонько нажал… Никакого эффекта. Тогда нажал посильнее, и изо рта утопленника полилась вода. А затем он закашлялся, начались рвотные позывы, и у меня камень свалился с души. Ф-фух, кажется, обошлось!

Через пару минут Абакир почти полностью пришёл в себя. Что-то кричал с берега, размахивая руками, Казаков, но отсюда было не расслышать.

— Тебя как звать? — спросил я обрадованного товарища Абакира.

— Уркаш.

— Давай-ка, Уркаш, снимай с себя куртку, а я пока с него мокрую одежду стащу. И греби понемногу к берегу.

Абакира колотило мелкой дрожью. Посиневшими губами он кое-как, прерываясь, выдавил что-то на своём, потом, видимо, сообразив, что перед ним русский, перевёл:

— Даже не понял, как меня за борт смыло. Вы меня спасли? Спасибо вам, дяденька!

— Потом благодарить будешь. Эх, спирту бы сейчас, по идее тебя растереть как следует надо.

Да и мне не помешало бы пару глотков сделать, подумал я, чувствуя, как и меня начинает лихорадить на пронизывающем ветру. Тогда уж лучше я физическим трудом разогреюсь.

— Ну-ка, Уркаш, уступи место старшим.

Не скажу, что я большой мастер гребли, но кое-какой навык с прошлой жизни имел. Да и берег стал значительно быстрее приближаться, когда я взял весла в руки. Правда, лодчонку то ли каким-то течением, то ил просто ветром пыталось отнести от берега, поэтому приходилось прикладывать дополнительные усилия.

— Живой?

Не знаю, к кому относился этот возглас Казакова, но, поскольку все вроде были живы, я, вытаскивая с помощью Уркаша и того же Лукича лодку на песок, ответил:

— Живой. И я, и спасённый.

— Ну слава Богу!.. Как же тебя угораздило в воду свалиться?

Это он уже к Абакиру обращался. Тот испуганно жался в куртку друга. На берегу вроде как казалось не так холодно, как на воде, но всё равно после пережитого ещё и от нервов, наверное, нас с ним колотило.

— Вы где живёте? — спросил я Уркаша.

— Да вон в том посёлке, в Бостери.

— Ну и чешите тогда домой. Ты, Абакир, так и скажи родителям, что в воду свалился, пусть тебе лекарства какие-нибудь дадут на всякий случай, а ещё лучше врачу покажут. Есть у вас тут врач?

— Фельдшер есть, — ответил за него Лёшка.

— Ну хотя бы фельдшеру. Всё, бывайте, пацаны!

И мы с Казаковым поплелись обратно к пансионату. Хорошо, что, перед тем, как устроить заплыв, я догадался снять с себя одежду и обувь, оставалось лишь выжать трусы и носки, которые я всё же не догадался стянуть.

Всю дорогу Казаков не уставал костерить современную молодёжь, которая ни о себе, ни о своих родителях не думает.

— Вот утони он — это какое же горе было бы родителям! — возмущался он. — Тем более если единственный ребёнок в семье. Нет, я понимаю, молодость, всё такое… Сам в детстве был сорванцом. Но всё же, всё же… Эх! Ты сам-то себя как чувствуешь? Не знобит?

— Ну как… После такого купания всё ещё зуб на зуб не попадает. Сейчас нужно будет в столовой водочки грамм двести взять. Если получится, конечно.

— Может, магазинчик какой попадётся? — предположил Лукич.

— Да что-то пока шли оттуда, никаких магазинов я не заметил. Это надо было тогда в тот посёлок идти, как его… Бостери.

В столовую попасть так быстро не удалось. Пришлось ждать, когда вернётся прогулочный теплоходик, когда все соберутся и мы организованным строем войдём на территорию пансионата и затем в отдельно стоявшее здание столовой. Впрочем, в него можно было попасть через переход и из здания самого пансионата, но мы вошли с улицы. К этому времени я уже чувствовал, как меня начинает лихорадить по-настоящему, и похоже, водкой уже было не обойтись.

Её, впрочем, в столовой и не оказалось. Спиртное разливали в баре, но нам туда, как посторонним, ход был заказан. К местным врачам я обращаться не стал, пришлось терпеть до возвращения в Дом отдыха, при котором имелся собственный врач-терапевт. Вернее, врачиха — задастая тётка лет под пятьдесят в больших очках.

— Что случилось?

— Да вот искупался в Иссык-Куле, и чувствую, что лихорадит. Не простыть бы…

— Да вы что, молодой человек! Вода-то ещё ледяная! Вы зачем полезли⁈

И ещё минут пять в таком духе. Можно было бы, конечно, рассказать истинную причину моего «купания», но я чувствовал, что мне становилось всё хуже и хуже, и потому попросил врачиху дать мне какие-нибудь таблетки.

— У вас температура 38.2, — констатировала она, посмотрев на отобранный у меня градусник. — И я боюсь, что это не простая простуда. Хрипов в лёгких и бронхах я пока не слышу, но так рано они могут и не появиться. Давайте-ка мы вас в больницу отправим, в город.

— Какая больница, товарищ доктор⁈ У меня завтра финал!

— Какой финал⁈ — в тон мне повысила голос терапевт. — Ещё неизвестно, сможете ли вы с постели завтра встать! Пока прописываю постельный режим, а вечером ещё зайду, послушаем вас и померяем температуру. Вы из какого номера?

— Тридцать восьмого…

— Вот и ждите, где-нибудь после ужина загляну. Если состояние ухудшится, то придётся вызывать «скорую». А пока давайте-ка я вас уколю.

— Ну что? — спросил поджидавший за дверью Казаков.

Я махнул рукой:

— Сделала укол, прописала постельный режим и дала таблеток всяких. Вечером зайдёт проверит.

— Ё-моё, а ведь у тебя завтра бой… Это что же, снимаемся?

— Погоди, Семён Лукич, может ещё и обойдётся.

Не обошлось… К вечеру мне совсем поплохело, несмотря на укол и таблетки, и когда врачиха пришла меня проведать, я видел её словно в каком-то мутном мареве. Она приложила показавшуюся холодной ладонь к моему лбу и спустя пару секунд отдёрнула.

— Однако… Ну-ка давайте градусник поставим.

Градусник показал 39.3. Прослушивание лёгких и бронхов при помощи стетоскопа подтвердило наличие посторонних шумов, и вердикт доктора был однозначен — госпитализация. И ещё один укол в мягкое место, после которого мне стало чуть легче.

— Ладно, Лукич, это же не финал Олимпийских Игр, и даже не чемпионата страны, — успокаивал я его, пока мы дожидались «скорой».

Ночь я провёл в Республиканской клинической больнице Минздрава КССР, под капельницей, в полубессознательном состоянии. Свозили на рентген, оказалось — пневмония. Хорошо, не двусторонняя, обошлось без реанимации.

Перед тем, как пройти в палату и лечь под капельницу, попросил разрешения выскочить в приёмное отделение, чтобы сказать пару слов Казакову.

— Семён Лукич, как прилетишь домой — позвони моей Полине. Наверняка переживать будет, когда я не вернусь в срок, а ей нельзя, она у меня в положении…

— Беременная⁈

— Ага. Ты извини, что не сказал раньше, сглазить боялся…

— Да ладно, я не в обиде.

— В общем, чтобы не сильно волновалась, скажи, что палец на ноге сломал.

— Я без тебя никуда не полечу, — насупившись, заявил тренер. — Буду здесь, пока ты не выздоровеешь, вместе полетим в Свердловск.

— Семён Лукич…

— Не спорь!

— Уболтал, — вздохнул я и закашлялся.

Вот ещё и кашель привязался, причём такой, что, казалось, выхаркаю лёгкие. Откашлявшись, протянул наставнику четыре 25-рублёвых купюры:

— Жить тебе где-то надо будет, питаться, передачки мне носить… Бери, это расходы на меня.

Казакова с передачкой пустили только на четвёртый день моего пребывания в больнице. К тому времени я три дня провалялся под капельницей, и только когда пошёл на поправку и иглу вытащили из моей вены, разрешили посещение.

— Звонил?

— Звонил. Переживает очень.

— Хм… Если бы узнала про воспаление — переживала бы ещё больше.

Лукич чуть помялся, потом всё же выдал:

— Из-за твоего неучастия в финале такой скандал был… Мол, что ты себе позволил, как мальчишка, в холодном озере купаться. Ну я и не выдержал, рассказал, как дело было. Что, мол, парнишку спасал. Обещали проверить данный факт.

В итоге в больнице я провалялся 10 дней. За два дня до выписки меня навестил лично главный врач Жунус Султанбаевич Жунусов в сопровождении ещё какого-то представительного, русского по виду дядьки и представительной же тётки-киргизки. Интересовался состоянием моего здоровья, да так обходительно общался, словно я какая-то шишка. С чего бы?

А в день выписки с утра порог моей палаты в сопровождении всё того же главного врача важно переступил не кто иной, как глава республики Турдакун Усубалиевич Усубалиев. Я его сразу узнал — сходство с висевшим в аэропорту портретом было несомненным, хотя в жизни он выглядел всё же постарше. Помимо главврача его сопровождал ещё один важный товарищ в белой форме и в фуражке с белым же верхом, со значком «ОСВОД» на груди. Я сидел на постели, но при появлении столь представительной делегации поднялся, пару секунд спустя пожимая протянутую руку.

— Здравствуйте, Евгений Платонович! — сказал первый секретарь ЦК компартии Киргизии на чистом русском. — А вы, оказывается, у нас герой, спасли тонущего ребёнка, не испугались кинуться в ледяную воду. Ещё и вытащили мальчишку, можно сказать, с того света. При этом никому об этом не сказали и, если бы не ваш тренер — так бы никто ничего и не узнал. Те ребята тоже язык за зубами держали, боялись наказания от родителей. Что ж, скромность украшает человека, хотя при ваших регалиях вы могли бы ходить, задрав нос. Жолон Кудайкулович, давайте.

Он обернулся к сопровождавшему ему осводовцу, тот достал из портфеля грамоту и с торжественностью в голосе произнёс:

— Дорогой товарищ Покровский! Позвольте от лица республиканского Обществ спасения на водах выразить вам благодарность за спасение человека, вручить вам эту грамоту, а также значок «ОСВОД».

После чего ещё и пришпилил мне на лацкан больничной пижамы этот самый значок.

— А я от себя также хочу выразить благодарность, — добавил Усубалиев. — И также преподнести… Нет, не грамоту, а вот такой настоящий мужской подарок.

Жолон Кудайкулович снова подсуетился, быстро извлёк из портфеля какой-то продолговатый свёрток и протянул главе республики. А тот развернул кусок материи, и моим глазам предстал то ли нож, то ли изогнутый кинжал в красиво отделанных ножнах. Усубалиев протянул его мне, я принял презент с некоторым даже благоговением. Вытащил наполовину клинок из ножен, по лезвию шёл витиеватый узор.

— Дорогая работа, — довольно улыбаясь, прокомментировал Усубалиев. — Такие делает только один кузнец на всю Киргизию, живёт он в горах, его предки тоже были кузнецами… А это — вашей супруге. Я знаю, она у вас певица, сам по телевизору её видел, для сцены будет в самый раз. Тоже ручная работа.

И он протянул очередной подарок. На этот раз это был широкий браслет с большим зелёным камнем посередине. Мне оставалось только искренне поблагодарить за подарки.

Когда гости попрощались и покинули палату, я снова принялся вертеть в руках клинок. Да-а, и впрямь штучная работа, стоит, наверное, немало… А в самолёт с ним пустят? Впрочем, в это время ручную кладь досматривают не столь придирчиво, как это было в моём будущем. Конечно, не как в «Бриллиантовой руке», когда таможенник просто ставил всем подряд мелом крестики на чемоданах, но во всяком случае в личных вещах никто не роется.

Да и Полине, думаю, подарок придётся по вкусу, смотрится солидно. Куда всё это спрятать, пока меня не выписали… Ладно, пока в карманы засуну, благо что они широкие и глубокие. А значок не забыть потом отцепить, а то какому-нибудь больному достанется после меня. Нет, так-то понятно, что одежду после каждого больного должны по идее стирать, тогда значок достанется сестре-хозяйке.

Дверь палаты снова приоткрылась, на этот раз заглянула дежурная медсестра Варя — довольно миловидная девушка с русой косой из-под медицинской шапочки.

— Покровский, собирайтесь, на выписку.

На крыльце больницы меня поджидал Казаков. Пожали друг другу руки, а потом ещё он и обниматься полез, но так, скупо, по-мужски.

— Рад, — сказал он, — рад, что всё обошлось. Вчера снова твоей звонил, обрадовал, что сегодня выписываешься. Всё ещё думает, что палец лечил.

— Ну пусть пока думает, дома уж растолкую, что к чему. Да и подарки вон, гляди, какие везу.

Показал кинжал и браслет, оружие Лукича, естественно, заинтересовало больше, повертел в руках, осмотрел внимательно лезвие, проверил ногтем остроту заточки, поцокал языком.

— Да-а, знатная вещь… Ладно, держи свой ножик. Поехали в аэропорт, через два с половиной часа самолёт на Свердловск.

На работу я вернулся через три дня, даже не успев закрыть больничный. Не думал, что так соскучусь по чиновничьим делам. Хотя чиновничьими их можно было назвать с натяжкой.

С работы мне ещё домой звонили, в том числе те же Гена с Валей, наперебой выражали своё восхищение моим поступком, о котором гудит весь обком, и намекали, что местное начальство меня так же отблагодарит за проявленный при спасении ребёнка героизм. А Ельцин так лично заехал после работы, пришлось его чаем с вареньем поить, он, наверное, литра два выдул за разговорами, ну да и чай, и варенье у меня знатные. Покалякали о делах наших скорбных, которые на самом деле не такие уж и скорбные, а вполне себе животрепещущие.

Например, о том, что на местной швейной фабрике выпустили пробную партию джинсов, которая со дня на день должна поступить в продажу. А тут ещё 9 мая на носу с акцией «Бессмертный полк», в котором мы с Полиной тоже собирались принять участие. Я планировал пронести портрет одного из двух воевавших дедов, того самого, что не вернулся с войны. Так-то у меня и батя воевал, но он и второй дед были живы, тьфу-тьфу. А Полина тоже понесёт портрет умершего двадцать лет назад деда, и тоже по материнской линии.

Тут ещё пресса подоспела, и не только местная. Наших-то интересовало только спасение ребёнка, а «Комсомолку» — идея проведения Дня города и «Бессмертного полка». Скорее всего, главреду газеты просто подсказали, что надо бы просветить советских граждан насчёт таких тем, глядишь, хороший пример окажется заразительным.

Так что пришлось давать интервью, тщательно выверяя каждое слово. Вроде ничего лишнего не сболтнул, и всё, что нужно, упомянул. Номер с моим интервью вышел аккурат 8 мая. А 9-го мы с женой шли в колонне «Бессмертного полка». Я держал в руках портрет своего деда по материнской линии Якова Ивановича Фурсова — рядового, погибшего 23 сентября 1943 года при форсировании Днепра. Полина несла портрет также своего деда Порфирия Никаноровича Земцова, повоевавшего ещё и в Первую Мировую, а затем прошедшего всю Великую Отечественную, закончившегося войну в звании старшины и скончавшегося в 1953 году, аккурат через неделю после смерти Сталина.

В колонне шло около двух тысяч человек. Растиражированная прессой, включая телевидением, куда меня тоже приглашали в студию, акция нашла отклик в сердцах жителей Свердловска. И я, как и окружавшие меня люди, испытывал самый настоящий душевный подъём, аж ком к горлу подкатывал под звуки песни «Вставай, страна огромная!».

На следующий день спустя Рябов пригласил меня к себе. Вид он имел весьма довольный.

— Очень, очень понравилось, и не только мне, — сказал Яков Петрович. — Из Москвы звонили, поздравляли.

Он явно дожидался от меня какой-то реакции, и я изобразил на своей физиономии благодарную улыбку, мол, без вас, Яков Петрович, у нас ничего бы не получилось.

— Я вас, Евгений Платонович, собственно, зачем пригласил… Как вы смотрите на то, чтобы принять участие во всесоюзной конференции по патриотическому воспитанию? Выступите там с докладом, как реализуете проект на уральской земле, поделитесь, так сказать, опытом. Во всяком случае, на вас поступило официальное приглашение.

— Да в общем-то не против. А где это будет проходить?

— А я что, не сказал? Старею… Во Львов придётся лететь.

— Львов⁈ Хм, не ближний свет, — качнул я головой.

— Не ближний. Но есть шанс заявить о себе на весь Советский Союз. И Свердловск заодно лишний раз упомянуть не помешает.

— Ну, если уж Свердловск, то конечно, — улыбнулся я. — Когда эта самая конференция?

— С 17 по 19 мая включительно, с четверга по субботу, — уточнил он, полистав календарь.

На Львов из Свердловска прямых рейсов не было, пришлось лететь с пересадкой через Москву. Занятие утомительное, которое я скрашивал чтением прессы и свежего номера нашего иллюстрированного альманаха «Приключения и путешествия». Да ещё зубрил доклад, с которым мне предстояло выступить. Сильно мыслью по древу я не растекался, памятуя, что краткость — сестра таланта. Должен уложиться в пять-семь минут, после чего могут последовать вопросы из зала.

Аэропорт «Львів», куда приземлился наш самолёт, находился в 7 километрах от столицы Западной Украины. Солнечно, тепло (даже, я бы сказал, жарко), вдалеке виднеются горы, Карпатские, наверное… Участники конференции приезжали и прилетали каждый сам по себе. Поэтому меня никто не встречал, но десятка, которую я сунул водителю такси, позволила без проблем добраться до гостиницы «Турист». Когда я садился на заднее сиденье, укладывая рядом спортивную сумку с вещами и «дипломат», хмурый таксист спросил:

— Московським рейсом прилетіли? Це москаль?

— Из Свердловска я, добирался с пересадкой.

— А, с Урала… А к нам чего? Отдохнуть или по делам? — перейдя на чистый русский, спросил дядька.

— Конференция у вас проходить будет завтра и послезавтра, я на ней выступаю.

Я смотрел сквозь приспущенное по причине жаркой погоды стекло, рассматривая мелькавший мимо пейзаж. Поля, домики, трактора… Словно по родной Свердловской области еду.

— А что за конференция? — не успокаивался таксист.

— По патриотическому воспитанию молодёжи.

— Вона чово… І як же потрібно її виховувати, молодь? — неожиданно вновь перешёл на украинский водитель.

— В духе любви к Родине… Вы знаете, я устал после перелёта, если хотите узнать больше о патриотизме, то приходите на конференцию. Я, правда, пока не знаю, где она будет проходить, но, если захотите — сможете это выяснить.

Не сказать, что я и в самом деле так устал, что сил говорить не было, просто чувствовал, что этот тип начинает стебаться, а я очень не люблю, когда надо мной стебутся. Могу и ударить… Ну а таксист обиженно замолчал и до конечной точки маршрута больше рта не открыл. Лишь когда припарковались возле гостиницы, буркнул:

— Приехали.

— Дякую! — радушно улыбнулся я, и таксиста, увидевшего мою улыбку в салонном зеркале, буквально перекосило.

С сумкой в одной руке и «дипломатом» в другой я вошёл в фойе и направился к столику, на котором стояла табличка: «Регистрация участников конференции». Представился сидевшей за столиком женщине, показал паспорт, после чего был проинформирован, что конференция будет проходить в здании областного Дома профсоюзов. Завтра, 17 мая, первый день конференции, выступают одиннадцать докладчиков, я со своим рефератом в списке пятый. До обеда должны отстреляться, после чего для участников намечена экскурсия по Львову. Но это по желанию. А на второй день с утра состоится своеобразное подведение итогов.

— Питание трёхразовое, бесплатное. Вот талоны, на два дня, не потеряйте. А сейчас подойдите к дежурной и зарегистрируйтесь, за вами забронирован номер.

Я так и сделал. Подошёл, протянул паспорт.

— Здравствуйте! Я на конференцию, за мной должен был быть забронирован номер.

— Покровский Евгений Платонович, — прочитала молодая женщина и глаза её под взметнувшимися вверх тонко выщипанными бровями округлились. — Ой, вы тот самый Покровский?

— Тот самый, — одарил я её улыбкой. — Так что насчёт номера?

— Ой, — снова ойкнула она, — извините… Одну секунду… Номер 123, это 3-й этаж. Вот ключи. Только номер двухместный, с вами будет жить командированный из Эстонии, тоже на конференцию, он пока не регистрировался.

Номер оказался так себе. Даже телевизора не имелось, он стоял в аппендиксе коридора, типа комнаты отдыха без двери, и так, как я понял, было на каждом из 9 этажей. В принципе руководство гостиницы можно понять — слишком уж затратно в каждый номер ставить по телевизору.

Зато санузел в номере имелся, и я первым делом с дороги принял душ, после чего переоделся в трико. Только сунул ноги в привезённые из дома тапки, как раздался стук в дверь. Оказалось, товарищ из Эстонии пожаловал.

— Добрый день! Иво Коппел, — произнёс он с характерным акцентом, протягивая руку. — Можно просто Иво.

Ага, была вроде бы такая фамилия среди докладчиков.

— Очень приятно, Евгений Покровский. Можно просто Евгений.

Мы рассмеялись. Эстонец, на вид будучи старше меня лет на десять, вызывал симпатию. Не все же они там националисты, ненавидящие русских. Всё-таки им с детства вдалбливали, что СССР — это из Родина, оплот мира во всём мире, страна равных возможностей, где каждый получает по труду, и так далее. Хотелось верить, что и Иво Коппел чужд националистическим убеждениям и верит в идеалы коммунизма.

— А вы ведь тот самый Покровский? Олимпийский чемпион, победитель Мухаммеда Али и автор песен, которые знает вся страна. А ваша пластинка с группой «Альфа», та, что в Америке вышла… Вы не представляете, чего мне стоило её достать.

На ужин мы отправились вместе. Те, кто предъявлял талоны участников конференции, получали ограниченный набор блюд, но с западноукраинским колоритом и в объёмах, достаточных для того, чтобы нормально наесться. В качестве основного блюда предлагались тушёная капуста с грибами и мясом, либо закарпатский бограч, представлявший собой по сути гуляш, приготовленный в казанке из нескольких видов мяса с карпатскими травами, кореньями и венгерской паприкой. Я выбрал бограч. Также на моём подносе оказались картофельные драники со сметаной (был вариант с варениками), львовский штрудель с яблоком, стакан компота и стакан ряженки.

Затем посидели в «красном уголке» перед телевизором. Вернее, постояли, так как сидячие места на двух обитых дерматином диванчиках, двух креслах и нескольких стульях были заняты. Шла как раз программа местного телевидения, показывали новости, причём на мове. В принципе, понять, о чём говорит диктор, было можно, но это нужно было напрягать мозг, и информация доходила с запозданием. Я то и дело ловил на себе любопытные взгляды. В общем-то давно успел привыкнуть к повышенному вниманию к своей персоне и перестал обращать на это внимание. Тем более никто пока не рвался за автографами.

После новостей поставили запись оперы Вериковского «Наймычка» Львовского театра оперы и балета. Я поглядел минут десять и шепнул Иво, что пойду в номер. Мол, устал после этих перелётов, глаза слипаются.

— Да и я, пожалуй, пойду, — он с трудом скрыл зевок.

На следующее утро после завтрака участники конференции собрались в фойе, были перечислены по списку и получили приглашение садиться в поджидавший нас автобус. Дом профсоюзов располагался на проспекте Шевченко, 7, ехать оказалось не так уж и далеко. Здесь нас снова зачем-то регистрировали, после чего мы проходили в довольно вместительный актовый зал. Докладчики занимали места в первом ряду, мы с Иво сели рядом. Здесь же по центру расположились сам первый секретарь ЦК ВЛКСМ Евгений Тяжельников, первый секретарь ЦК ЛКСМ Украины Андрей Гиренко, какой-то местный начальник и… исполняющий обязанности заведующего отделом пропаганды ЦК КПСС Александр Яковлев. Тот самый, что стал одним из идеологов Перестройки и развала страны в моей прошлой жизни. О том, что будет Тяжельников, я знал заранее. А вот про остальных был не в курсе. Так что появление Яковлева для меня стало полной неожиданностью.

Выглядел он, конечно, моложе, нежели на известных мне по будущему фотографиях, но узнаваемо. Я на всякий случай решил подождать, когда его объявят, если объявят, конечно.

Наконец все расселись, вышел ведущий — лощёный тип в сером с отливом костюме — объявил конференцию открытой, и мы встали под звуки гимна СССР. Когда снова сели, ведущий перечислил почётных гостей (и да, среди них был Яковлев!), а затем пригласил на сцену для приветственного слова к участникам всесоюзной конференции Тяжельникова.

К счастью, речь Евгения Михайловича была не слишком длинной, всего-то минут на пять, после чего наступило время докладчиков. Я немного волновался, когда выходил к трибуне с папкой в руке, но, едва начав доклад, тут же успокоился. Рассказал о наших инициативах не только с «Бессмертным полком», но и Днём города. Этот праздник, по моему глубокому убеждению, также способствует укреплению патриотизма к родному краю. Сильно мыслью по дереву не растекался, памятуя о том, что краткость — сестра того, чего у меня вроде бы в избытке. Получил свою порцию аплодисментов и вернулся на место, а меня за трибуной сменил Иво. Даже вопросов из зала не было, как-то всё слишком уж казённо проходит.

Закончилось всё около двух пополудни. Автобусом нас отвезли обратно в гостиницу, где мы успели переодеться, избавившись от костюмов с галстуками, пообедать, а затем предлагалось грузиться в тот же, приданный нам автобус, чтобы на нём совершить экскурсию по Львову.

— Поедем? — спросил меня Иво.

— Знаешь, я лучше, пожалуй, прогуляюсь дикарём. Не очень люблю все эти хождения строем.

— А можно я с тобой?

В его глазах было столько мольбы, что я не выдержал, улыбнулся:

— Да пошли, что мне, жалко, что ли… Я вон и фотокамеру прихватил, потом тебе фото по почте вышлю, только адрес свой оставь. Начнём с центра? Думаю, там находятся основные исторические достопримечательности.

Надо же такому случиться, что у городской ратуши мы наткнулись на экскурсию, от которой сбежали. Гид объясняла участникам конференции, что четвёртая по счёту ратуша построена в 1835 году, и вот этих двух львов, которые охраняют вход, жители Львова называют бургомистром и мэром.

Оттуда мы с Иво направились к дворцу Потоцких, посмотрели собор святого Юра и костёл Иоанна Крестителя XIII столетия. Вот же, лавки для прихожан, не нужно стоять всю службу, как в православном храме, что для пожилых и больных весьма затруднительно.

Не смогли пройти мимо Латинского собора и Доминиканского монастыря с собором, в котором сейчас располагался музей истории и религии, экспозицию которого мы по ходу дела осмотрели.

— Ну что, может, обратно двинем? — спросил явно подуставший Иво, глянув на часы.

— Согласен, тем более ужин скоро… А может, перекусим вон в той харчевне?

Я кивнул в сторону занимавшей первый этаж жилого дома постройки прошлого, а то и позапрошлого века харчевни под вывеской «Карпаты». Иво не имел ничего против.

Внутри харчевня была оформлена весьма живописно. Повсюду дерево, на стенах пейзажи Карпат, головы оленей и кабанов, чучела птиц… Обслуживали посетителей официантки в национальных нарядах. Мы нашли свободный столик, заказали борщ на свекольном квасе, львовские колбаски с гарниром из картофеля, запечённую с грибами под сметанным соусом форель, и местное пиво, на вкус оказавшееся весьма отменным. Недаром вывеска на стене гласила: «Кто львовское пиво пьет — сто лет проживет».

Из харчевни мы вышли наевшимися и разомлевшими.

— Лепота, — протянул я, вдыхая воздух полной грудью.

— И цены приемлемые, — поддакнул Иво.

Тут он был прав, каждый из нас раскошелился на три рубля с копейками. Причём порции были достойные, недаром так и тянуло сыто рыгнуть.

Не успел я додумать эту мысль, как левое плечо обожгло болью. Что за хрень⁈ Морщась и шипя сквозь зубы, я перевёл взгляд вниз, увидев, что на рукаве куртки, из которой был выдран кусок, расплывается тёмное пятно.

— Эй, что это? — услышал я голос Иво. — Ты что, ранен?

Вот именно, что ранен. Что это ещё могло быть, кроме выпущенной в моё плечо пули, причём выпущенной из оружия с глушителем? И следующая могла стать уже смертельной.

— Бежим! — крикнул я попутчику, хватая его за руку и увлекая за угол.

За углом, прижавшись к стене дома под удивлёнными взглядами прохожих я лихорадочно размышлял, откуда же всё-таки стреляли и кто стрелял? Кому я перешёл дорогу? Те же вопросы, похоже, донимали и Иво, который

— Женя, ты так кровью истечёшь. Нужно вызвать «скорую помощь». И милицию, тебя ведь чуть не убили.

— Чуть не считается, — криво усмехнулся я.

Я снял куртку, стянул рубашку и осмотрел рану. На самом деле всё оказалось не так страшно, как я мог предполагать. Пуля прошла навылет, через мышцу, но главное — кость была не задета.

Тут уже и народ вокруг стал собираться.

— Что случилось? Що сталося? — слышалось со всех сторон.

— Товарищи, здесь небезопасно, — громко предупредил я. — Какой-то псих стреляет по людям, расходитесь.

Повторять не пришлось, и уже несколько секунд спустя вокруг нас было пусто. Я же, действуя одной рукой, вытащил из джинсов ремень и попросил Иво перетянуть руку выше раны, практически подмышкой. Закончив, эстонец спросил у проходившей мимо и ничего ещё не подозревающей женщины:

— Не подскажете, где тут ближайший телефон-автомат?

— Так вот же, на следующем перекрёстке.

Туда мы и рванули. Телефон, к счастью, работал, Иво сначала вызвал «скорую», и тут же позвонил в милицию. Жовто-блакитных цветов «УАЗик» (жёлтый с синей полосой на боку) примчался минут через семь. Из него выскочили трое патрульных, один держал в руках АКМС.

— Что случилось? — спросил капитан, косясь на моё окровавленное плечо.

— Стреляли, — ответил я фразой Саида, после чего вкратце обрисовал ситуацию.

Капитан тут же по рации из машины доложил своему руководству. «ПАЗ-653» с целым, наверное, взводом милиционеров прибыл одновременно с чёрной «Волгой» чекистов, а буквально минуту спустя появилась и «скорая», и тоже на шасси «ПАЗ-653». К этому времени раненая рука почти полностью онемела, и врач слегка ослабил повязку.

— Мы у вас его забираем, — сказал он общавшемуся со мной чекисту. — Нужно срочно почистить раневой канал, в нём могут застрять ворсинки одежды, и делать это лучше не в полевых условиях.

— Хорошо, мы вас сопроводим, — сказал чекист, и они сели в «Волгу», готовясь следовать за нами.

Да-а, думал я, трясясь в салоне санитарной машины, теперь весь Львов не один день на ушах будет стоять. Слухи разлетятся вообще по всему Союзу. Как же, на известного спортсмена и композитора совершено покушение. Да ещё не с ножом или кастетом в подворотне, и из снайперской винтовки, ну или на крайний случай пистолета с глушителем. Прямо как в голливудских боевиках, мать его! Кому же я дорогу-то перешёл?

Ответа на этот вопрос у меня не было.

После того, как мне оказали всю необходимую помощь, под местной анестезией прочистив, заштопав и перевязав рану, я оказался в руках сотрудников регионального Управления госбезопасности. Допрос (по-другому это трудно было назвать) длился почти час, всё допытывались, кто мог испытывать ко мне неприязненные чувства.

— Что, так и не удалось никого задержать? — спросил я, улучив момент.

— Пока нет, мы работаем в этом направлении, — уклончиво ответил собеседник.

Закончилось всё тем, что с меня взяли расписку о неразглашении. Мол, языком насчёт покушения не надо трепаться, ссылайтесь якобы на бытовую травму. После чего ко мне приставили охрану вплоть до посадки на самолёт. В Москве меня должны были встретить также сотрудники столичного КГБ, там мне скажут, что дальше делать.

Ну хоть удалось с Иво попрощаться, когда заехал в гостиницу за вещами. Ещё раз поблагодарил эстонца за помощь и всё-таки записал его адрес, на который обещал выслать фото.

Больше на мою жизнь никто не покушался. Ни во Львове, ни в самолёте, ни в «Шереметьево», где приземлился наш борт. А из аэропорта меня повезли на такой же чёрной «Волге» сотрудники госбезопасности, вот только куда — не сказали. Оказалось, на какую-то явочную квартиру в центре Москвы, недалеко от Арбата. В сопровождении двух чекистов мы поднялись на второй этаж, один из них позвонил в дверь, кто-то с стой стороны посмотрел в глазок, щёлкнул замок, и на пороге я увидел…

— Здравствуйте, Павел Анатольевич!

— Здравствуй, Женя! Проходи.

Он отступил назад, давай мне войти. Мы обменялись рукопожатием. Интересно, зачем я ему понадобился… Неужто появилась какая-то информация по покушению?

— А вы пока свободны, ребята, спасибо за работу, — кивнул он чекистам, и те тут же испарились.

— Проходи, Женя, присаживайся. Сильно проголодался?

— Да не так чтобы уж очень…

— У тебя самолёт на Свердловск только завтра утром, торопиться всё равно некуда. Давай я сейчас яичницу с колбасой сделаю.

Пока он возился на кухне, я, принюхиваясь к вызывавшим повышенное слюноотделение запахам, рассматривал нехитрое убранство комнаты. Квартира была типа такой же, на которой мы с Хомяковым встречались в Свердловске. Наверное, все явочные квартиры одинаковые. В СССР, во всяком случае.

— А вот и яичница!

Судоплатов держал в каждой руке по тарелке. Ту, на которой порция была побольше, поставил передо мной.

— Я недавно перекусывал, пока тебя ждал, а ты ешь, не стесняйся.

Я взял из корзиночки ломоть «Бородинского» и принялся за еду. Потом был чай (из пачки со слоном, как сказал Судоплатов), вприкуску с пряниками, а после уже Павел Анатольевич с серьёзным видом произнёс.

— Наверное, гадаешь, зачем тебя сюда привезли? Просто мне нужно было тебе кое-что объяснить, а здесь нам никто не помешает поговорить. Прежде всего прими мои извинения.

— За что?

— Да вот за это, — он кивнул на висевшую на перевязи руку. — Мой человек стрелял.

— В смысле⁈

— Это была спланированная при моём непосредственном участии акция, в которой тебе отводилась центральная роль. Ты — фигура в стране известная, тебя любят… даже боготворят миллионы, и резонанс будет соответствующий. Ты там давал подписку о неразглашении, но это для проформы. На самом деле история с покушением на Евгения Покровского станет достоянием всей советской, и даже мировой общественности. Нам же нужен был повод, чтобы начать большую чистку.

— И что вашему человеку стоило меня пристрелить? Эффект был бы ещё больше, — криво усмехнулся я.

— Ну, Женя, не передёргивай, ты уж нас совсем за зверей держишь, — поморщился собеседник. — Мы такими людьми не разбрасываемся, которые нашей стране могут принести столько пользы. Ты так вообще личность уникальная. И стрелял настоящий профессионал, сказал, что даже кость не заденет — так и вышло. Через месячишко снова сможешь тренироваться, и к осеннему чемпионату страны будешь в норме.

— Ну, дай-то бог… А что за чистка?

— Будем прореживать чиновничий аппарат Украинской ССР. И особенно Западной Украины. Слишком уж много националистического отребья проникло во властные структуры, умело маскируясь под советских граждан. Я-то не понаслышке знаю, что такое националисты, приходилось, скажем так, сталкиваться, — немного грустно улыбнулся он. — Начнём с Украины, а после и за остальные республики примемся. Этих националистов хватает и в Прибалтике, и в Средней Азии. Поэтому будет якобы пойман стрелявший, который сознается, что стрелял в тебя из-за того, что ты москаль, да не простой, а знаменитый, тем самым желая вызвать серьёзный резонанс, в том числе на Западе. Вот и вызовет, только такой, что нужен нам. Ну что, прощаешь?

Я вздохнул.

— Ну что уж теперь, что сделано — то сделано. Надеюсь, эта операция действительно окажется полезной, пойдёт на благо нашему обществу. И спасибо, что раскрыли карты, ведь могли и ничего мне не говорить. Значит — доверяете, а доверие дорогого стоит. Так что обиды я не держу, тем более что ваш снайпер в самом деле профи высочайшего класса. За это отдельное спасибо!

Судоплатов расплылся в улыбке.

— Дилетантов не держим. Ладно, у меня дела ещё, — он посмотрел ан часы, — нужно ехать. Эта квартира в твоём распоряжении. В холодильнике еды достаточно: яйца, колбаса, курица варёная, консервы, даже фрукты есть. Хлеб в хлебнице. Пресса свежая в комнате на столе. Кстати, почитай, в той же «Комсомолке» сегодня уже вышла небольшая заметка. Ну и книги какие-то на полке стоят. Постельное бельё тоже свежее. И в ванной есть горячая вода. В 5 утра за тобой заедет мой человек, отвезёт в аэропорт. Билет уже взяли, спишешь в счёт выданных тебе командировочных.

Он встал, протянул, прощаясь, руку.

— Только я тебя на всякий случай запру снаружи. Мало ли… Мне так самому спокойнее будет.

Он ушёл, снаружи в дверном замке провернулся ключ, и я остался один. Включил чёрно-белую «Чайку-2», уселся в кресло, взял со стола свежий номер «Комсомолки», кое-как развернул с помощью висевшей на перевязи руки…

«Кто стрелял в Евгения Покровского?» Хм, нормальный такой заголовок. Заметка была на несколько абзацев, автор больше перечислял мои заслуги, нежели выдвигал какие-то версии покушения. И фото моё парадное, из Кремля. Блин, а ведь теперь Полина тоже прочитает, мы ведь выписываем газеты, или уж по-любому кто-то ей перескажет. А жене моей волноваться нельзя. Хорошо, что в конце заметки автор указывает, что сейчас здоровью отделавшегося ранением средней тяжести Евгения Покровского ничего не угрожает. Вот же Судоплатов, не мог подождать, когда Полинка родит…

И даже телефона нет, чтобы домой позвонить, сказать, что я живой и почти здоровый. Надо же, в прошлой жизни хромым стал, и больше ничего со мной не случалось. В этой же ногу спас, зато за пару лет получил несколько шрамов и даже откушенное ухо. Причём вроде бы как никаких усилия для этого не прикладывая. Не иначе карма, всё в этой Вселенной имеет свойства уравновешиваться.

Я отложил газету, закрыл глаза и под бубнёж телевизора вскоре задремал.

[1] Ринг имеет форму квадрата со стороной минимум 4,90 м (16 футов) и максимум 6,10 м (20 футов) внутри канатов. При проведении международных соревнований должен использоваться ринг со стороной 6,10 м.