Мой босс. Без права на ошибку (СИ)

Глава 36

— Олег, мне надо что-то тебе сказать, — лепечу крепко зажмурившись.

Это так глупо. Второй раз в жизни я не могу посмотреть человеку в глаза. Смело выдать все, что хочу.

И второй раз — это снова он.

Может быть потому что я совсем не хочу это говорить?

Перед глазами вновь проносится злосчастная вечеринка. Мои слова вновь звучат в ушах.

И сегодня в разы больнее, чем обычно.

При попытке открыть рот, челюсть сводит болезненной судорогой.

— Вкусно пахнет, — выдает он, а я ошарашено распахиваю глаза. — Слушай, я голодный, как волк.

Шершнев рывком ослабляет галстук. Резко скидывает пиджак на тумбу. Его движения дерганые, напряженные. Он делает вид, что все в порядке.

Но сам уходит разговора.

Словно знает, что после моих слов все закончится.

Но у меня же еще есть время?

Поджимаю губы, до боли впиваюсь ногтями в кожу.

Все это не честно, не правильно.

Но я очень хочу провести этот вечер с ним.

— Ты обещал сыграть на гитаре, — вскидываю подбородок и смотрю с вызовом. — Я приготовила ужин и накрыла в моей спальне.

— И моя кухня еще цела? — язвит Шершнев, хитро прищурившись.

Закатываю глаза. Что за невыносимый мужчина.

Махнув рукой, отворачиваюсь и решительным шагом отправляюсь в спальню. Слышу, как Шершнев идет следом. Ощущаю его присутствие всем телом.

И от этого на лице невольно расползается улыбка.

Я останавливаюсь только на секунду, перед самой дверью.

— Стоп, — круто разворачиваюсь на пятках.

Шершнев тормозит и едва не теряет равновесие. Его ладонь впечатывается в стену за моей спиной. В нос бьет знакомый запах, а зеленые отблески глаз в тусклом свете коридора опаляют лицо. Тело мгновенно предательски наполняется ватой.

С трудом нацепляю на себя серьезный вид. Получается плохо, так как Шершнев давит смешок.

— Это закрытая тематическая вечеринка. В костюмах и без гитары вход воспрещен.

— Ну и какая тематика?

— Не важно. Твоя одежда готова. На подготовку у тебя пара минут, а то я одна все съем.

Олег заходит в комнату очень быстро. На миг мне становится стыдно, что даже не дала времени ему принять душ. Но это чувство пропадает, стоит посмотреть на него.

Взлохмаченный, но все такой же серьезный, в старой одежде, он выглядит так знакомо и мило. В груди щемит от предвкушения, когда он пускается рядом и кладет гитару.

— Я не играл тысячу лет, — бурчит Шершнев и тянется к тарелке.

— Угу, — бурчу, запихивая очередную порцию спагетти.

— Уже ничего не помню.

С набитым ртом киваю головой, стараясь сдержать рвущийся наружу смех.

— Я чувствую, как ты ржешь, — бубнит Шершнев и смешно морщится.

С трудом проглатываю все, едва не подавившись от разрывающего меня хохота.

— Это плохая идея.

— Тогда отдай тарелку, — наигранно грозно выдаю я и тяну руку. — За что кормить тебя, троглодита?

— За то, что я такой красивый?

Шутливо выгнутая бровь доводит меня до истерики. Содрогаясь от смеха, я валюсь на пол, нисколько не стесняясь своего ребячества.

Перед таким Олегом мне не стыдно. Дурачится, шутить. Быть собой.

Словно долгие годы меня сдерживали тяжелые оковы. А сейчас они разорвались, стоило Шершневу переступить порог комнаты.

— Я даже не знаю, что исполнить, — где-то через полчаса выдает Шершнев.

На дне его тарелки давно ни крошки. Пузырьки от шампанского уже успели сделать свое дело. В голове приятная легкость после выпитого бокала.

Пожимаю плечами.

— А как ты делал это раньше?

Шершнев задумчиво тянется к гитаре и устраивает ее на коленях. Старенькая акустика. Вместо той электронной, что висит у него на стене.

— Раньше я был полон желаний, амбиций и надежд. В юности каждый день нес что-то новое и невероятное. Перед тобой словно весь мир, а ты жаждешь его познать, — Шершнев хрустит шеей и осторожно поглаживает пальцами колки.

Грусть в его голосе слышна так явственно. Чувствуются все ее оттенки. От серо-голубой холодной дымки дождя, до желтых солнечных лучей, что придавали этому ощущению ностальгическую теплоту.

— Там не нужно было думать, что играть. Играла сама жизнь. Только успевай записывать и воссоздавать эту мелодию.

— У тебя же все получилось, — обняв колени, удобнее устраиваюсь на мягком ворсе. — Ты можешь получить все, что захочешь. Мне сложно представить, что может быть тебе не подвластно. Это же так здорово, Шершнев. Ты победил эту жизнь.

— Это она победила меня.

Горький смешок вплетается в первый звук, что издают струны. Фальшивый. Я это вижу по знакомому выражению глаз Олега. То, как он наклоняет голову. Прислушивается. Затем осторожно крутит колки и вновь перебирает струны.

Я смотрю, словно загипнотизированная, не в силах оторвать взгляд. Стая мурашек пробегает вдоль позвоночника, когда вижу удовлетворение в глазах Олега.

Ему даже не нужен тюнер, чтобы настроить инструмент.

Абсолютный природный слух.

— Предположим, что есть что-то, чего у тебя не получилось достичь. Разве одна какая-то мелочь сравнится со всем, что ты сделал? Разве она настолько важна, что перечеркивает все остальное?

— Жизнь и состоит из таких мелочей, — Шершнев недовольно морщится и вновь проводит рукой по струнам. — Некоторые более важные, некоторые менее. А какие-то и есть суть и смысл всей жизни.