Мой брат Наполеон

Глава четырнадцатая

Слишком занятый, Наполеон не смог принять меня в день моего приезда в Тюильри, но было приятно узнать от Меневаля, что он предоставил в мое распоряжение Цветочный павильон и мои прежние апартаменты. Конечно, королеве Неаполитанской пристало занять столь прекрасные помещения, но я тем не менее чувствовала себя польщенной. Наполеон явился ко мне неофициально в Цветочный павильон в следующий полдень, и меня сразу поразили произошедшие в нем перемены со времени моего последнего пребывания в Париже. Походка сделалась более медленной. Он заметно погрузнел, а ноги, напротив, похудели. Но бросался в глаза солидный живот, который скорее походил на большое брюхо. Редеющие волосы подстрижены коротко, словно для того, чтобы скрыть их быстрое поредение на висках и на лбу. Однако глаза по-прежнему искрились кипучей энергией. Он расцеловал меня в обе щеки, назвал «дорогой Каролиночкой» и сказал, как рад, что я откликнулась на его приказ так быстро.

— Но… я очень вам нужна, — заметила я. — Вы сильно удивили меня. Для чего я могла вам понадобиться, когда первостепенную роль в вашей жизни играет императрица?

Наполеон хитро улыбнулся и упал в кресло, но тут же вскочил как ужаленный, в глазах сильное страдание.

— Наполеон? — с тревогой спросила я.

— Шишки, — прохрипел он.

— Шишки?

— Или ты настолько изысканного воспитания, что называешь это геморроем?

— Неприличная тема, — заметила я, вовсе не думая шутить.

— И до неприличия болезненная. К счастью, Корвисар успешно лечит. Приступы все реже и реже. Должен его как-то вознаградить. Если бы я был королем Англии, то посвятил бы его в рыцари шишек.

С кривой усмешкой на устах Наполеон осторожно опустился в кресло, вздохнул с облегчением и расслабился.

— Я была вам очень нужна? — вновь спросила я.

— Вы нужны мне в социальном качестве.

— В социальном качестве? — повторила я еще в большем замешательстве.

— Мне нужны также Полина и Элиза, — пробормотал он.

Как объяснил Наполеон, он собирается несколько месяцев праздновать рождение сына. Для организации балов и торжественных приемов он созывает сестер в Париж. Все это должно, мол, создать на протяжении зимы общее настроение беззаботного веселья, произвести впечатление, что император, отказавшись от дальнейших захватнических проектов и планов, наслаждается атмосферой семейного счастья.

— Но зачем? — спросила я.

— Прежде, чем ответить, я должен просить вас поклясться хранить услышанное в тайне.

— Клянусь, Наполеон.

— Я хочу ввести в заблуждение русских, готовя на них нападение.

— На Россию, а не на Англию!

— Англичанам удалось кое-где продвинуться в Испании. Слов нет, существует определенное равновесие, но английские войска все еще там. Черт возьми, Каролина! Не вам объяснять!

Сделав паузу, Наполеон продолжил уже более спокойно:

— Народ забеспокоится, если подумает, что ситуация в Испании меня тревожит. Следовательно, веселье в Париже, непринужденное веселье.

— Но, Наполеон, нападение на Россию?

— Россия, — сказал он с угрозой, — открыто торгует с Англией. Ей необходимо преподать урок. Сперва Россия, потом Англия окажется полностью в моей власти.

Задуманное показалось мне тонким стратегическим ходом, но я почувствовала какое-то, казалось беспричинное, беспокойство. Затем я вспомнила о Марии-Луизе и указала Наполеону на то, что она едва ли согласится с моим пребыванием при дворе и моей ведущей ролью в предстоящих празднествах.

Наполеон решительно потряс головой.

— Императрица, уверяю вас, будет ласковой, доброй и учтивой. Она полностью в курсе моих намерений, понимает и приветствует мои мотивы вашего вызова в Париж.

Мария-Луиза в самом деле была и ласкова, и добра, и учтива и, вопреки моим ожиданиям, вполне искренно. Она даже, к моему удивлению, продемонстрировала легкое чувство юмора. Но, возможно, я ошиблась. По меньшей мере, когда мы в первый раз оказались одни, в ее глазах мелькнул озорной огонек, и она задала мне вопрос, напомнивший мне ее давние надменные слова относительно прошений.

— Есть ли у вас какие-либо прошения, которые я могла бы довести до сведения императора? Если таковые есть, пожалуйста, не стесняйтесь, давайте их сюда.

Исполнив во всех деталях наипочтительнейший реверанс, я заметила, что для передачи у меня в данный момент имеется только одно — и вручила ей неприлично большую, в широких шелковых ленточках, коробку итальянского шоколада. Буквально замурлыкав от удовольствия, она немедленно сорвала крышку с коробки, выбрала самый большой кусок и запихнула его в свой розовый миниатюрный ротик.

— Восхитительно! — воскликнула она.

Мы поболтали о том, о сем, не затрагивая, насколько я помню, никаких важных тем. Когда пришло время уходить, она поднялась и вежливо проводила меня до двери. Заметив, что она прихрамывает, я сочувственно осведомилась, не свихнула ли она ногу. Улыбаясь печально, Мария-Луиза отрицательно покачала головой.

— Мозоли, только мозоли.

— Мозоли, Ваше Величество, в… ну…

— Да, в моем возрасте. Моя вина. Из тщеславия, полагаю, я ношу туфли на один размер меньше. Две мозоли, по одной на каждом маленьком пальце. Корвисар лечит их: накладывает повязки из английского льна, пропитанного какой-то жидкостью или еще чем-то.

— Почему из английского льна? — не удержалась я.

— Считается, что он обладает лучшими лечебными свойствами, нежели французский.

— Как интересно, — заметила я просто, хотя могла бы сказать, что налицо явное нарушение континентальной блокады, правда, ради ее здоровья.

Однако позднее мне все-таки пришлось вручить прошение, когда веселье было в самом разгаре. Необходимость возникла в связи с серьезной и в известной степени тревожной беседой с одним из ближайших помощников Наполеона, маршалом Бертье. Он говорил об огромных просторах России, ее, по существу, неограниченных ресурсах. По его мнению, Россия была гигантом, победить которого не в состоянии даже Наполеон. Самое большее, что мог представить себе Бертье, — это гибельный тупик. Другие маршалы, мол, согласны с ним. Они пытались убедить Наполеона, но тот отказался прислушиваться к их мнению.

— Тогда почему вы пришли ко мне, Бертье?

— Ваше Величество имеет большое влияние на императора.

— Достаточное, чтобы он изменил свои планы в данном направлении? Это вовсе не соответствует действительности, вам это хорошо известно.

— Тем не менее я умоляю Ваше Величество поговорить с императором.

— Сперва мне необходимо убедиться, что вы и другие маршалы правы.

— Мне кажется, я уже наполовину убедил вас, — хитро взглянул Бертье.

— Наибольшим влиянием на императора пользуется императрица. Почему бы не обратиться к ней?

— Лучше, если это обращение исходило бы от вас, Ваше Величество.

И вот, более чем наполовину убежденная, я отправилась к Марии-Луизе с прошением. Она внимательно слушала, а когда я добавила, что, если не Бертье, то лично я на первый план ставлю интересы маленького Римского короля, в ее глазах промелькнул страх.

— У меня самой существуют определенные сомнения относительно разумности проведения русской кампании, — призналась она. — Хорошо, я поговорю я императором. Мы пойдем к нему вместе.

Мы застали Наполеона в кабинете, играющим с маленьким Римским королем, к тому времени ему уже было восемь или девять месяцев. При нашем появлении Наполеон забросил ребенка себе на плечи и зашагал по комнате, тихо напевая военную мелодию. Его Величество Римский король, маленький крепыш, захныкал.

— Спусти его вниз, пожалуйста, — попросила Мария-Луиза. — Ты только пугаешь его.

— Пугаю его? Глупости, Луиза!

— Ну, нервируешь его. Прививка разволновала мальчика. С тех пор он нервный.

Я уже знала, что Наполеон сделал ему прививку против оспы. Ее изобрел шестнадцать лет назад англичанин Эдуард Дженнер. То был по крайней мере один англичанин, которого Наполеон не презирал и работами которого интересовался.

Кроме желания обезопасить сына, Наполеон этим примером стремился способствовать распространению прививки во Франции. С военной точки зрения, часто говорил он, было бы полезно делать прививку всем новобранцам.

— Пожалуйста, спусти его вниз, — вновь попросила Мария-Луиза.

Сняв мальчика с плеч и держа его в руках, Наполеон подошел к окну. Вечерело, в ясном небе уже мерцало несколько звездочек. Говоря с ребенком как со взрослым, Наполеон указал ему на одну из них.

— Самая яркая звезда на небосклоне. Запомните это хорошенько, Ваше Величество. Она не только моя, но и ваша. Вы должны своевременно быть готовы следовать за ней, куда бы она ни повела.

Римский король заревел.

— Плакса! — воскликнул обычно снисходительный отец с возмущением и передал ребенка Марии-Луизе.

Это позволило ей начать нужный разговор. Я часто считала ее бестолковой, но в этот день она вела себя исключительно умно.

— Некоторые усмотрели бы в его слезах дурное предзнаменование, — сказала она.

— Дурное предзнаменование? Дурное предзнаменование в его слезах, когда я показывал ему нашу звезду?

— Но… куда бы она ни повела? — заметила Мария-Луиза — Вы думаете о России, Наполеон?

— Не в том смысле, в каком, по-видимому, тебе представляется, Луиза. Мне ничего не стоит завоевать для него Россию в течение нескольких месяцев.

Мария-Луиза взглянула на меня ободряюще, но я упорно продолжала хранить молчание. Хотелось увидеть, станет ли Наполеон, этот потерявший голову муж, бранить ее, когда она подойдет к существу проблемы.

— Наполеон, — вновь заговорила она тихо, но не боязливо, — ваши маршалы против русской кампании. Я… простите меня, пожалуйста… я склонна с ними согласиться.

— Вы не в своем уме, мадам! — взорвался Наполеон.

Я попыталась скрыть улыбку. Наполеон больше не казался совершенно потерявшим голову от прелестей Марии-Луизы.

Однако Мария-Луиза держалась твердо и, к моему крайнему изумлению, говорила как опытный государственный деятель.

— Ваше Величество, — сказала она без всякой робости, — моя жизнь принадлежит вам, как и жизни ваших маршалов. Она могут не соглашаться с вами, но останутся преданными вам, чем бы все ни кончилось.

— Преданные или нет, мадам, но они ревнивые и завистливые люди. И разочарованные вдобавок. Они надеялись — каждый из них — в один прекрасный день захватить мой трон, но теперь, когда в случае моей смерти на него взойдет Римский король, все их подлые надежды рухнули.

— Ваше Величество, — продолжала настаивать Мария-Луиза, — меня больше всего страшит, что если вы поведете великую армию в Россию, все силы Европы объединятся и поднимутся против вас за вашей спиной.

— В Европе не осталось влиятельных сил, — пренебрежительно усмехнулся Наполеон. — Существует только одна сила — Наполеона Бонапарта… А что больше всего страшит тебя, моя дорогая сестра? Потерять, быть может, Неаполь? — обратился он ко мне.

Чувствуя себя тоже подобно государственному деятелю, я спросила:

— Это правда, что Россия в данный момент располагает регулярной армией в четыреста тысяч человек?

— Правда, но у меня вдвое больше, и я могу призвать, если понадобится, еще сто тысяч.

Названные им цифры произвели на меня впечатление, но я продолжила:

— В России огромное население, из которого можно формировать бесчисленные отряды.

— Один французский солдат стоит десяти русских. Я — император Франции — стою сотни царей.

Под еще большим впечатлением и вовсе не думая, что мой брат хвастает, я все же не уступала.

— В такой гигантской стране, как Россия, обязательно будут трудности со связью. Там ведь очень значительные расстояния, о которых лично я имею весьма смутное представление. Кроме того, учтите суровые русские зимы.

— Королева Неаполитанская, кабинетный генерал, совершенно поглупела, — заявил Наполеон презрительно. — Я покорю Россию еще до конца предстоящего лета.

Он взял меня за руки и подвел к окну.

— Взгляни сама на мою звезду, — проговорил он настойчиво. — Заметь: она сверкает ярче, чем когда-либо прежде. Она ясно показывает: я еще не достиг своей конечной цели. Во всем мире должен существовать только один гражданский кодекс — кодекс Наполеона, только один апелляционный суд и только одни деньги. Все государства должны быть и будут объединены в одну нацию со столицей в Париже, с единственным правителем: Наполеоном Бонапартом. У вас хватит нахальства, королева Каролина, не согласиться со мной?

— Нет, — ответила я дрожащим голосом.

Теперь я понимаю, в тот момент Наполеон совершенно помешался, его состояние было серьезнее и опаснее, чем Мюрата. Но тогда меня заворожило гипнотическое влияние его слов или, вернее, гипнотическое влияние его голоса.

Я верила в него, как истинный христианин верит в Бога. Он вверг меня в своего рода религиозный экстаз.

— А после покорения России и Англии, — спросила я задыхаясь, — Америка, Индия, Китай?

— Пожалуй, Индия, — размышлял он вслух, — но не Китай. Это спящий дракон. Пускай он спит и дальше, иначе у мира будут все основания сожалеть о его пробуждении.

Наступил роковой тысяча восемьсот двенадцатый год. Наполеон вызвал в Париж моего мужа. Мюрат приехал неохотно, почти уверенный, что его лишат трона. С угрюмым видом он сопровождал меня на ужин к Наполеону уже в день своего прибытия. Сперва Наполеон говорил только об обыденных вещах, время от времени уделяя внимание, хотя и экономно, своему любимому блюду: куриному фрикасе, которое он назвал «а ля Маренго» в честь одной из своих знаменитых побед.

Подавали также неизменный и противный шамбертен, который Мюрат отказался даже пригубить — в начале трапезы, потом он пил его залпами, словно нектар богов.

Наконец, взглянув Мюрату прямо в глаза, Наполеон произнес единственное, полное глубокого смысла слово:

— Россия!

— Россия, Ваше Величество?

— Благодарю тебя, Каролина, за то, что сохранила тайну, — проговорил Наполеон, обращаясь ко мне.

Затем он обрисовал в общих чертах свои планы русской кампании, и лицо Мюрата из мрачного сделалось задумчивым. Между Варшавой и Москвой, заметил он, великолепная местность для кавалерии. Наполеон согласился и предложил ему командование очень важным Двенадцатым корпусом. Именно тогда Мюрат схватил бокал с вином и залпом осушил его, затем наполнил и снова осушил. В мгновение ока он изменился, стал другим человеком. Король Неаполитанский? Конечно. Но в первую очередь и прежде всего — отважный кавалерийский офицер, опять рвущийся в атаку.

— Я вновь вернул уважение, доверие и любовь императора, — заявил Мюрат позднее. — Теперь, когда мне, самому преданному из всех друзей, вновь позволено присоединиться к моему старому командиру на поле битвы, я буду счастлив до конца жизни.

Но вот его настроение переменилось.

— А может быть, я хотел сказать, — проговорил он тихо, — что император вернул мое уважение, доверие и любовь? (Мюрат размышлял над этим некоторое время.) Да! Именно это я имел в виду. Иначе ничто не заставило бы меня передать свои обязанности в Неаполе моей жене.

Наполеон уже приказал ему сделать это, и я не стала возражать.

— Итак, я назначаю вас королевой-регентшей, — объявил Мюрат величественно. — Должны править так, как позволяют ваши способности, а не просто властвовать.

— Обещаю выполнять свои обязанности в меру своих сил и способностей, — пробормотала я торжественно.