Аллаверды Хаидов Мой дом - пустыня (сборник рассказов и повестей)

ИСКАТЕЛИ КЛАДА (повесть)

1

Эти горы очень высоки. Они видны с самых дальних пастбищ, как видны луна, звезды и пролетающие в вышине самолеты.

Холодные облака отдыхают на их хребте. Иногда облака опускаются до середины гор. Тогда освобожденные вершины сверкают под солнцем. И случись человеку добраться до высочайшей вершины, их, удивительная картина открылась бы перед ним: над головой его — близкое синее небо и пронзительное солнце, а под ногами клубятся серые тучи.

У подножия этих гор широко раскинулось село Серчемен.

Из горного ущелья выбивается холодный родник. Словно спасаясь от назойливых птиц, все время снующих над ним, он торопливо бежит через село. А люди бережно выводят его на поля с арбузами и дынями, с пшеницей и ячменем и делят воду между полями, как делят конфеты между детьми. Сухо, очень сухо в наших краях. Ведь после первого мая вплоть до самого октября дождя не бывает. Разве что брызнет будто по ошибке на иссушенную землю, и снова — голубое небо.

А земля горячая, как печь. Если не напоить ее, то сгорят в ней все посевы вместе с корнями. И поля сольются с равниной Серчемен, что расстилается за ними и тянется на север до самых Каракумов. Осень — пора дождей. В эту пору из влажной, размягченной земли начинают пробиваться слабые ростки травы. Всю зиму равнина, словно щетинкой, покрыта этой маленькой травкой. В первые же весенние, теплые, солнечные дни трава набирает силу. И тогда чабаны пригоняют на равнину овечьи отары. Но солнце припекает с каждым днем сильнее. И не успеет наступить лето, а зазеленевшая трава желтеет. Овцы жуют высохшую траву, а когда и она кончится, чабаны угонят своих овец в горы, а на равнине останутся следы их копытец да еще долго будет держаться терпкий овечий запах. По ночам маленькие степные лисички бегут на этот запах. Они носятся до самого рассвета, надеясь набрести на труп павшей овцы. Но то — по ночам. А днем равнина кажется вымершей. Даже суслики забиваются от солнца в свои темные норы. Трудно сказать, какого она цвета, наша равнина Серчемен. Не желтая и не серая, она не синеет в дымке, а мертво белеет. Горячий ветер налетает из пустыни Каракумы, проносится по равнине, поднимая белую пыль. Со злостью рвет он шары перекати-поля и гонит их неведомо куда, поднимая в воздух, чтоб снова швырнуть на землю. Несется он над равниной до самых высоких гор и, словно бы споткнувшись об их крутые склоны, возвращается в песчаные барханы Каракумов. Так почти круглый год равнину выжигает солнце и подметает ветер.

На этой белой равнине возвышался небольшой холм — все, что осталось от крепости, когда-то стоявшей здесь. Неистовые ветры за сотни лет засыпали песком караванные пути, замели русла арыков, только самую крепость не смогли сровнять с землей: остались основания стен и башен, занесенные белым песком.

Когда через равнину Серчемен пролегло русло Каракумского канала, все жители села Серчемен вышли встречать воду стремительной Амударьи, пробежавшей через пустыню восемьсот километров, чтоб напоить их иссохшую землю.

И тогда гул тракторов нарушил тишину равнины, а экскаваторщик добрался до того одинокого холма. И тут, под разрушенными стенами древней крепости, ковш экскаватора зацепил железный сундук. Его осторожно открыли. В сундуке среди старинных рукописей на персидском, арабском и тюркском языках оказалась деревянная шкатулка. А в той шкатулке лежала записка, написанная по-арабски:

«От равнины Серчемен ступай к горе Дегирмен. Дойди до источника Якут, текущего с горы Дегирмен. Там, где источник бьет из-под земли, умой лицо и руки, выпей воды. Тогда к силам твоим прибавится сила, к разуму — разум. Отдохни и иди вверх. Остановись против Красной скалы. Ищи и найдешь там клад».

Записку эту переправили в город. Из города прибыла экспедиция. Несколько дней провела она в торах, и, ничего не обнаружив, отбыла. Люди села Серчемен тоже пытались искать клад, но возвращались ни с чем. Но на этом разговоры о кладе не кончились. О кладе заговорил школьник Халык. Сидит Халык на подоконнике в пустом классе. Деревья дремлют, словно неспавшие всю ночь люди. Все живое укрылось в тень. Вокруг — ни души. Не верится, что придет ночная прохлада. В этой тишине особенно резко звучит чириканье одинокого воробья, что устроился на ветвях старого черного карагача, нависшего над школой.

Как все хорошо, когда принимаешь решение быть первым в классе, получать всегда, по всем предметам только пятерки. Ты тверд в своем решении и добросовестно учишь все, что задают. Учителя ставят тебя в пример, родители тобой гордятся. Жизнь кажется прекрасной.

А сегодня на последнем уроке по географии он не смог назвать возраст самых старых гор и вершину самых высоких гор в Туркменистане. Учитель долго не решался вывести ему оценку. Задавал наводящие вопросы, пытался «вытянуть», но Халык молчал. Ему хотелось провалиться сквозь землю — таким жалким и беспомощным он себе казался. Как получилось, что он не знал этого?

Сейчас он смотрит на горы, величаво темнеющие на фоне голубого неба, и думает о том, что вот они, рядом, эти горы, а он о них ничего не мог рассказать.

К воробью, чирикающему рядом на ветке карагача, подлетел приятель, потом еще два, и они весело защебетали, перебивая друг друга, вероятно, что-то очень занятное. И вдруг треск рвущейся листвы, мгновение — все как ветром сдуло, только один камешком кувыркнулся вниз. На серую землю из клюва выкатилась капелька крови, как бусинка. Мальчишка, стрелявший из рогатки, оглянувшись, поднял птицу, сунул в карман и шагнул было обратно, в кусты. И тут Халык грозно окликнул его:

— Эй, ты, стой!

Охотник вздрогнул и поднял голову. Халык узнал в нем одноклассника.

— Зачем ты убил птицу?

— Тебе-то что?

— Нельзя уничтожать птиц!

— Да тебе-то что за дело? Сам больно хороший! Ха! Чем людей учить, лучше географию пойди поучи,— и, даже не взглянув в сторону Халыка, он не спеша удалился.

Халык не помнит дня, когда бы ему так не хотелось идти домой, как сегодня. Долго-долго шел он до дома. И, стараясь скрыть, как скверно у него на душе, сразу обратился к матери:

— Давай я помогу тебе.

— Нет, сынок, помогать не надо.

— Я напою овец?

— Уже напоила.

— Может, нарвать травы?

— Спадет жара — наберешь. Ступай-ка принеси с бахчи дыню. На краю самой дальней грядки созрела одна замча. Поищи-ка.

Халык побрел на бахчу. Среди начавших созревать дынь он быстро нашел ту, о которой говорила мать. Он охватил обеими руками желтую ароматную замчу и притащил ее на веранду.

— Сынок, вот кислое молоко. Накроши туда побольше чурека. Сытого человека ни холод, ни жара не проймет, — сказала мать, ставя перед Халыком керамическое блюдо с густым кислым молоком.

Когда Халык пообедал, пришел отец. Он с головы до ног был в пыли, от этого смуглое лицо его казалось еще темнее.

— Ну, Халык, сынок, какими вестями порадуешь? Закончил учебу?

— Закончил.

— Получил последнюю пятерку?

— С пятеркой не получилось, папа... вышла тройка.

— Та-а-к... тройка, значит.

— Тройка.

Отец молча вымылся, ни слова не говоря, облокотился о подушку и стал пить чай. Почувствовав приятный запах, обернулся, посмотрел на лежащую в углу дыню, но ничего не сказал.

Мальчик, наблюдавший за отцом, ждал, когда тот заговорит. Выпив две пиалы и приступая к третьей, отец обратился к сыну:

— Что же дальше, сынок?

— Не поправишь.

— Я спрашиваю о том, что ты думаешь делать летом. Мне нужен помощник. За одно лето ты научишься обрабатывать хлопчатник на тракторе.

— Нет, папа. У меня есть другой план. Только сперва объясните мне, кем нам доводится Ленгер-ага?

— Ну, это тебе лучше мама растолкует.

Мать с удовольствием пустилась в объяснения.

— Понимаешь ли, малыш, отец Ленгер-аги и мой дед — двоюродные братья, а жена Ленгер-аги, будучи племянницей моей бабушки по материнской линии, приходится, таким образом, мне теткой...

Халык был поражен сложностью родственных связей. Во всяком случае, Ленгер-ага оказался не очень дальним родственником.

— Как ты думаешь, папа, согласится Ленгер-ага взять меня с собой в горы — искать клад?

— Сынок, клад, возможно, был выкопан на следующий же день после того, как его зарыли. Поэтому-то никто так и не смог отыскать его до сих пор.

— Как бы там ни было, папа, я пойду в горы. Я не смог ответить на вопрос учителя именно потому, что мало знаю наши горы.

— Умно говоришь, сынок.

— Нет, нет, и не говори, сынок. Слушать не хочу. Я не пущу тебя в горы. Оставь даже мысли об этом. Змеи, гепарды, скорпионы... — всполошилась мать.

— Мама, а наш родственник Ленгер-ага всю жизнь ходит в горы и никто его не трогает: ни гепарды, ни скорпионы...

2

У Ленгер-аги, сидящего под деревом унаби, хорошее настроение. Проснувшись после полуденного сна, он напился чаю. Прислушиваясь к шелесту листвы унаби, он лежит, опершись локтем о подушку, и взгляд его следит за облачком, похожим на старую белую кошму. Облачко напомнило старику о горе Дегирмен. Там, запутавшись в скалах, рвутся облака и лохмотьями вроде этого облачка плывут по ущельям. Ни завтра, ни послезавтра лесник не пойдет в горы. У него есть очень важное дело в пустыне. Несмотря на свои семьдесят лет, Ленгер-ага совсем здоров. Он вообще не болеет. Когда многие односельчане валятся от гриппа, он только навещает больных. Причину такого неистового здоровья Ленгер-ага видит в чудодейственном дереве, под которым сидит сейчас.

Давным-давно, когда он еще не был лесником, как-то, охотясь в горах и сильно устав, Ленгер-ага присел отдохнуть в тени какого-то дерева. Плоды на этом дереве напоминали плоды лоха, но листва была не серебристо-матовой, а блестящей и зеленой. От ходьбы по жаре у него разболелась голова, и, разморенный, он уснул в тени дерева. А когда проснулся, голова была чистой и чувствовал он себя удивительно бодрым. По дороге домой разговорился он с чабаном, знавшим кое-что об удивительных свойствах дерева унаби.

Весной, пока деревья еще не просыпались, Ленгер-ага пришел на то место, выкопал саженец и посадил его у себя во дворе. Через несколько лет возле дома Ленгер-аги уже росло большое дерево. Ленгер-ага поставил под ним топчан, днем отдыхал здесь, пил чай, обедал. А по ночам спал здесь же, укрывшись одеялом из верблюжьей шерсти. Каждый год Ленгер-ага оделял плодами унаби всех, страдающих головными болями. Почему-то это очень раздражало учителя физкультуры. Однажды, встретившись с Ленгер-агой, он напрямик заявил:

— Ленгер-ага, напрасно ты раздаешь людям плоды с этого своего дерева. Я лично не верю в его целебные свойства. Ну и что ж, что у тебя прошла головная боль. Это ни о чем не говорит. Я, например, всегда ложусь, когда у меня болит голова, а когда просыпаюсь, боль проходит. При головной боли лекарство не запах унаби, а сон. И не морочь людям голову!

— Если унаби ни при чем, ответь мне, почему я не болею гриппом. Все вы, большие и маленькие, делите между собой грипп, словно сладкое печенье. Один я здоров. А все потому, что зимой и летом я сплю под моим чудесным унаби! Вот что я тебе скажу.

— Хе-хе!

— Ты не смейся.

— Говорят, смешное обидится, коли над ним не смеяться. Ей-богу, комедия... Ты уже десять лет работаешь лесником. А что это значит? Это значит, что ты десять лет провел в горах, всегда на ногах, всегда на свежем воздухе. Движение на свежем воздухе — вот лекарство от всех болезней!

Их спор слышали люди. Некоторые согласились с учителем физкультуры, и Ленгер-ага перестал раздавать плоды унаби. Однако Ленгер-ага взял ветку унаби и горсть плодов. Все это он сдал туда, где покупают у населения лекарственные травы. Через три месяца в газете появилась статья о том, что людям, больным гипертонией, полезны плоды дерева унаби.

Ленгер-ага подарил газету на память учителю физкультуры.

Когда Халык, отворив маленькую калитку, вошел во двор и поздоровался, Ленгер-ага отвел взгляд от растрепанного белого облачка, похожего на кошму.

— Заходи, верблюжонок. Как поживаешь, здоровы ли папа и мама?

Ленгер-ага указал Халыку место возле себя.

— По какому делу пришел, верблюжонок? Папа послал за унаби?

— Нет, Ленгер-ага, папе ничего не нужно.

— О, тогда ты пришел послушать мои рассказы! Надо почаще навещать своего дядюшку. Уж такое наше дело стариковское — рассказывать о том, что видели и слышали. Кое-чему у нас можно научиться. А то ведь некоторые из вас ничего не признают, кроме школы да телевизора.

Старик говорил именно то, что так хотелось услышать Халыку, и он с радостью подхватил:

— Ленгер-ага, больше всего мне хочется пойти с вами в горы.

Охотник улыбнулся.

— Чему вы улыбаетесь? — обиделся Халык.

— Боюсь, как бы тебя ночью не утащили шакалы.

— Шакалы крадут девчонок... А мне не дает покоя этот клад.

— Что ж ты хочешь делать?

— Хочу искать его... с вами.

— Нет там клада, верблюжонок. Экспедиция ничего не нашла. И те, кто не поверил экспедиции, тоже ничего не нашли. Да и твой дядюшка Ленгер, знакомый с каждым камнем в горах, тоже ничего не нашел. Кто же из них поверит, что клад нашел ученик шестого класса — Халык?

— Как бы там ни было, я хочу идти с вами.

— Ладно уж, возьму тебя в горы. Только придется тебе потерпеть недельку. Есть у меня важное дело в пустыне. Кажется мне, какой-то негодяй гоняется на машине за джейранами. Как-то ночью почудился мне выстрел. Чабаны рассказывали мне о том, что в пустыне появляется какая-то грузовая машина, которая всегда объезжает их стороной. Я не я буду, если не поймаю его. А в горы мы с тобой пойдем. Ты пока собирайся. Приготовь кеды — обувь должна быть удобной. Приготовь спальный мешок. Скажи маме, чтобы чурек для тебя испекла на молоке и сливочном масле. Как вернусь, поднимемся в горы.

— Понятно, Ленгер-ага, — серьезно, как взрослый, ответил Халык.

— Клад мы наверняка не найдем. Зато поздороваемся с гепардом, джейранами, куропатками.

Повстречаться с дикими животными — для лесника значит «поздороваться» с ним.

— Взберемся туда, где тучи в клочья рвутся о скалы и уплывают в сторону пустыни. Ты, верблюжонок, и не представляешь себе всех чудес этих гор. То, что случилось со мною, в этих горах, поинтереснее сказок «Тысячи и одной ночи». Ты читал эту книгу? Обязательно прочти. А сейчас послушай, как я охотился на джейранов.

Ленгер-ага подложил под локоть подушку. Он пристально всматривался в горы, словно пытаясь разглядеть то, о чем собирался рассказывать.

— Были годы войны. Я заведовал хозяйством интерната. Я должен был заботиться об одежде детей, учебниках и тетрадях, о продуктах. В те годы трудно было. Война. А я охотник. «Дай, думаю, накормлю-ка я моих детей мясом вдоволь». Поручил я нашему возчику, чтоб он с арбою ждал меня внизу, в овраге, а сам, прихватив двустволку, отправился за джейранами. Должен тебе сказать, что тогда охота на джейранов не была запрещена как сейчас. Так вот... Под вечер остановился я на склоне высоченной горы и стал в бинокль осматривать окрестность. Но как я ни вглядывался, пытаясь высмотреть горного барана, ничего не видел. Я тебе вот что скажу, верблюжонок: настоящий охотник сразу чувствует добычу, как... как называется эта штука, которая чувствует приближение самолета?.. Ха, локатор? Так вот, охотник, как локатор, всем существом своим чувствует добычу. Вдруг я почувствовал, что надо мною есть джейраны, и начал карабкаться вверх. Гора эта была для животных ловушкой. С трех сторон она обрывалась отвесно, и лишь, на одном склоне был узкий проход. Я взобрался на вершину, и передо мной открылась площадка, поросшая инжирными деревьями. А под ними — стадо джейранов! Они стояли на задних ногах, упершись передними в стволы деревьев, и тянулись мордами к зрелым ягодам. Их было одиннадцать. Я со своей двустволкой мог бы подстрелить одного или двух. Только разгорелась во мне жадность, и решил я заполучить всех. Как я тебе говорил, с трех сторон — обрыв, значит, они бросятся сюда. Долго я просидел за камнем, ожидая их. «Если они пойдут поодиночке мимо меня, я буду хватать их по одному и сбрасывать вниз»,— думал я. Наконец, решившись, я поднялся и крикнул. Джейраны, видимо, хорошо знали, что это за место, потому что кинулись в мою сторону. Но не то что схватить, я даже увидеть-то их толком не смог. Как пули пролетели они мимо меня. Я опомниться не успел, как они уже мягкими мячиками понеслись вниз, в ущелье. В это время где-то внизу дважды разнеслось рычание тигра. Охотник чует дичь, как дичь чует охотника. Я понял, что зверь ищет меня. Подобрав с земли двустволку, я стал подумывать, куда бы мне скрыться, если зверь пожалует сюда. Вокруг ничего, кроме деревьев инжира. Я взобрался на самое высокое из них. Уселся на ветке метрах в трех-четырех над землей. Вскоре на узенькой тропинке показался огромный тигр. Он тихо зарычал, и на голове у меня зашевелились волосы, руки и ноги ослабли, ружье выскользнуло из рук, не знаю, как я сам не свалился. Ни жив ни мертв я сидел на ветке, обхватив ствол дерева. А зверь направился прямо ко мне, посмотрел на меня и снова зарычал, обнажив клыки. При этом нижние листья на инжире зашуршали, словно от ветра. А клыки у него как кривые ножи. «Этим белым ножам и дерево нипочем», — в ужасе думал я. Мне с каждой минутой становилось все страшнее. И тут во мне заговорил разум: «Ведь этак я просто свалюсь ему в пасть, как кролик. Нельзя человеку так бояться этой кошки. Ведь взобраться на дерево он не может, допрыгнуть до меня — тоже. Так чего ж я так трушу?» Хищник тем временем обнюхал мою двустволку, поморщился и улегся под инжиром, положив голову на передние лапы. Ну совсем как кошка. Сколько этот негодяй пролежит здесь? Тигр может по четыре-пять дней вообще ничего не есть. «Ай, пусть лежит сколько хочет», — подумал я и, усевшись поудобнее, стал есть инжир. Зверь уставился на меня глазами, красными, как помидоры. Я бросил в него одну ягоду. Он заворчал. Я бросил еще. Он тихо зарычал. Когда я бросил третью ягоду и попал ему в морду, он рассвирепел и взревел. Похоже было, что он требовал, чтоб его оставили в покое. «Глупый зверь, если не хочешь, чтоб тебя беспокоили, для чего сторожишь меня, охотника?» Сидя на дереве, я вспоминал все, что слышал когда-нибудь о тиграх. Здесь в наших краях он самый сильный зверь. Если он сталкивается с барсом, тот уступает ему дорогу. Медведи с белыми когтями, живущие в арчевых лесах на вершинах Копетдага, бегут, учуяв его запах. Возможно, лев не уступил бы тигру, но в этих краях львы давно были истреблены. Последний лев был убит в низовьях Мургаба лет двести назад. А место, где он жил, до сих пор называется «Елбарслы», что звучит «Львиное». Да, верблюжонок, эта кошка по праву считает себя хозяином гор. И глаза у нее острее нашего бинокля. Ты не замечаешь тигра, а он тебя видит. Вероятно, он видел всю мою неудачную охоту на его джейранов. То, что джейраны были его стадом, я понял тогда-же. Уж ты поверь мне: как чабан пасет свой скот, так тигр оберегает горных джейранов. Он не показывается им на глаза, а ходит вокруг них. И появляется, как только кто-то покушается на его стадо. Если б он хотел убить, а не напугать меня, он подошел бы сзади так, что ни один камешек бы не шелохнулся. Если его не задевать, он никогда не подойдет к человеку. За километр, учуяв запах человека, он сворачивает с его пути.

Я надеялся, что к вечеру тигр простит меня и уберется отсюда. Солнце зашло. Из ущелья донесся вой шакалов. А тигр все лежал. Прошла половина ночи. С горных хребтов, где лежит вечный снег, опустился холод. Осенью с вершин не ветер веет, а наплывает холодный воздух. Бесшумно, так, что даже листья не шелестят, холодные волны плывут и плывут, и кажется, ты утонешь в них, как в ледяной воде. Я боялся, задремав, свалиться на тигра. Тогда я угодил бы прямо ему на спину. Начало светать, а тигр лежал неподвижно. «Да жив ли он? — подумал я и бросил в него ягоду. Он поднял голову и заворчал. — С добрым утром; чтоб ты провалился!» Вот уже солнечный луч упал на вершину. Теперь с моего дерева была видна узкая тропинка, вившаяся по ущелью. И вдруг я увидел на ней двух всадников! Тигру они были не видны, но он почуял их сразу же и насторожился. «По-моги-и-ите!» — завопил я. Всадники остановили коней и огляделись. Среди густой листвы увидеть меня было мудрено. Я пытался объяснить им, что сижу на дереве и меня стережет тигр. Они ничего не поняли. Тогда я закричал что было сил: «Тигр! Тигр!» Один из них поднял ружье и выстрелил. Выстрел громом разнесся по ущелью, эхом прокатился в горах. Тигр поднялся и ушел не оглядываясь. Я слез с дерева. Выяснив, кто я такой, пограничники отправились дальше. Вот так закончилось мое первое знакомство с тигром. Человек не должен ссориться с ним. Если тигр не приходит в село, не трогает твоих овец, не трогай и ты его джейранов. Вот так, малыш.

Халык смотрел на Ленгер-агу смеющимися глазами. Эту историю он слышал от односельчан. Люди часто пересказывали забавные случаи из жизни Ленгер-аги.

— Похоже, что ты не веришь мне, — с неудовольствием заметил Ленгер-ага.

— Ленгер-ага, я бы поверил этому правдивому рассказу до конца, если б дерево было не инжирное, а чинар, например...

— Что же, по-твоему, не бывает таких деревьев?

— Ай, откуда мне знать?

— Пойдем.

Старик повел Халыка в свой сад. Они подошли к огромному инжирному дереву возле забора. Мощный ствол, высотой не меньше шести метров, был увенчан широкой кроной. На ветвях такого дерева могли бы поместиться не один, а пять человек. Халыку ничего не оставалось, как поверить всей этой истории.

Сейчас солнечные лучи похожи на угасающий костер. Солнце, которое два часа назад палило так, как будто хотелось выжечь село Серчемен дотла, сейчас, уходя, ласково касается всего своими лучами. Облачко, спустившееся с гор, поплыло под пустыней и вдруг стало таять и исчезло на глазах. Посреди улицы с грохотом проехала машина и вдруг остановилась возле дома Ленгер-аги. Хозяин вышел принимать гостей. Приехал инспектор по охране леса. На топчан, под чудесное дерево унаби, усадили инспектора и шофера. Жена Ленгер-аги поставила казанок с горячим пловом. После обычных расспросов о здоровье инспектор приступил к делу, по которому приехал.

— Ленгер-ага, мы затеяли большое дело. Наши торгующие организации хотят обеспечить столичные рестораны куропатками. У нас много стрелков, которые будут охотиться, но нам надо выяснить прежде, где куропаток больше, где меньше. На вашу долю выпала гора Дегирмен. Кстати, сколько ущелий у этой горы?

— Да с десяток.

— А оврагов?

— Много.

— Так вот, Ленгер-ага. Мы должны знать приблизительно, разумеется, сколько по ущельям, лощинам и оврагам водится куропаток.

Ленгер-ага внимательно посмотрел на инспектора.

— Ты это серьезно говоришь, парень хороший?

— Я говорю от имени руководителя организации.

— Не выйдет.

— Что не выйдет?

— Не могу я пересчитать куропаток в горах. Они не камни, не деревья, не овечьи отары. Разве только поручить это школьникам, может быть, они помогут?— При этих словах лесник посмотрел на Халыка.

Тот включился в разговор.

— А что? Мы же знаем, сколько черных ворон живут вокруг села. По одному счету их пятьдесят, по другому пятьдесят три.

— Молодец, братишка. Вот, Ленгер-ага, они почти точно знают, сколько здесь ворон. Как же вы их подсчитали?

— На ночь на карагаче, что за клубом, садятся пятнадцать. Десять ворон ночуют на тополе в школьном садике. Остальные — на священном тутовом дереве.

— Нет, братишка. К сожалению, куропаток придется пересчитывать другим способом.

Теперь инспектор говорил, обращаясь к Ленгер-аге:

— Надо идти по ущелью и запоминать, сколько попадается куропаток на каждом километре. Зная, сколько квадратных километров занимают ущелья и овраги горы Дегирмен, можно установить, сколько водится куропаток в округе.

— Счет будет неправильным. Халык, скажи-ка этому человеку, сколько раз ты ходил берегом ручья по грибы?

— Да мы часто ходим весной и осенью.

— Тогда скажи нашему гостю, сколько тебе каждый раз попадается куропаток?

— Иногда три, иногда десять — двадцать. А бывает, что ни одной.

— Вот видите... Все зависит от времени года и времени суток. Зимой куропатки спускаются вниз. В ущельях, где по весне нет ни одной, в зимние морозы они попадаются стаями. Летом же, по утрам и под вечер, они пасутся в ущельях, а в полдень укрываются в прохладных лощинках. Да что это я рассказываю... Инспектор не хуже меня все это знает. Ладно. Попробуем подсчитать, раз уж вам это надо. Я собирался поехать в пески, но теперь самое подходящее время пересчитать пташек. Поэтому завтра же мы отправимся с Халыком в горы. К утру чтоб ты был готов.

Поутру Ленгер-ага и Халык выехали из села. Они нагрузили на мотоцикл продукты — чуреки, немного жареной, крепко соленой баранины, арбузы н дыни, ружья и патроны, аптечку. Правда, аптечка состояла из одного йода. Никаких других лекарств Ленгер-ага не признавал.

По дороге, петляющей между холмами, кладоискатели направились в горы. Издали эти горы по утрам кажутся розовыми, в полдень — синими, а под вечер — черными. Но чем ближе к ним, тем больше они обретают свой истинный цвет — золотисто-коричневый.

Вскоре они въехали в овраг, по которому источник Якут выходит на равнину. Сухой, горячий воздух пустыни остался позади, и теперь они с наслаждением вдыхали чистый и прохладный, как родниковая вода, воздух гор. Дорога шла неровная, каменистая. Они потихоньку ехали на своем мотоцикле. Над ручьем, прячущимся от солнца в зарослях ежевики, щебетали синицы. Щебет птиц сливался с многоголосьем ручья. Это был оркестр природы. Он словно созывал к себе все живое: «Если хотите укрыться от палящих лучей, если хотите опьянеть от аромата трав и цветов, если хотите утолить жажду, идите сюда!» На одном из поворотов Ленгер-ага выключил мотор и загнал машину под иву, ветви которой касались земли.

— Здесь мы отдохнем, а к истоку родника отправимся под вечер, — решил Ленгер-ага.

— Ну-у... если мы так будем идти... Вы же сами сказали, что до того места осталось совсем немного,— недовольно проворчал Халык.

— Кажется, я начальник экспедиции. Если клад не нашли за двести лет, то как-нибудь он дождется нас с тобой. Кстати, ты заметил, сколько куропаток мы с тобой встретили?

— Две стаи. В первой было десять, а во второй тринадцать — пятнадцать штук.

— Молодец, — похвалил старик мальчика. — Когда ложишься спать на земле, обязательно стели, кошму или ковер, — учил Ленгер-ага, расстилая под ивой кошму.

— Почему?

— Потому что змея, скорпион и фаланга не могут ходить по шерстяному ворсу. Говорят, этой твари щекотно.

Путники вскипятили чай. За чаем Ленгер-ага между прочим сказал своему маленькому спутнику:

— Там, где мы въехали в овраг, я видел следы гепарда. Может быть, скоро увидим его самого.

3

Охотник обещал поймать для зоопарка детеныша гепарда. Но его не то чтобы поймать — и увидеть-то большое умение надо. Гепард — животное и горное и пустынное одновременно. Если гепард лежит на песчаном бархане, то заметить его невозможно даже с расстояния десяти метров. К тому же у него редкой остроты зрение и слух. За километр он видит игру суслика. Он слышит шорох крыльев птиц, летящих под облаками, и шорохи лисы, проснувшейся в своей норе. Гепард — самое быстрое на свете животное. По равнине он бежит со скоростью сто — сто двадцать километров в час. Он бросается на свою добычу так стремительно, что спастись от него не удается никому. Днем гепард отлеживается в темных пещерах. А когда наступают сумерки, гепард выходит в пустыню. Понюхав ветер, он' быстро находит добычу. Гепард не привередлив в пище. Это может быть и суслик, и заяц, и джейран. Иногда в поисках добычи гепард от подножия гор уходит в глубь песков. Тогда он несколько дней живет в пустыне. Но обычно он бродит по равнине вблизи гор. В нашей стране гепарды водятся только в Туркменистане, да и здесь их может увидеть лишь умный охотник с острым глазом.

Из всего села гепарда видел только Ленгер-ага. Однажды, спустившись с гор на равнину, Ленгер-ага наткнулся на следы гепарда. Даже он, умеющий читать следы как никто, принял их за след барсенка. Правда, идя по следу, он увидел, что шаг хищника слишком длинен для барсенка. Ленгер-ага слышал о том, что у горы Дегирмен живет гепард, но никто еще не видел его. И поэтому, взяв след зверя, Ленгер-ага все же не думал, что идет за гепардом. Мотоцикл был в порядке, и охотник погнал по следу. У та-марисковой лощины зверь остановился. Потом пополз на брюхе. Здесь зверь поднялся — следы четко отпечатались на песке. Но куда же он подевался? Дальше — ни зверя, ни следов. Старик слез с мотоцикла и стал осматриваться. На расстоянии пятнадцати метров он снова обнаружил следы хищника и следы джейрана, а чуть подальше — шерсть и кровь. Охотник понял, что это был гепард. Зверь уволок добычу под тамариск, насытился и остатки зарыл в песок под кустами. Если б не поздний час, Ленгер-ага продолжал бы выслеживать зверя и, возможно, увидел бы это. Но было поздно. И Ленгер-ага отправился домой. Он хотел с утра снова пойти по следу, но что-то его задержало. После этого Ленгер-ага много бродил по ущельям горы Дегирмен в поисках гепарда. Ему удалось определить дорогу, которой зверь выходил в пустыню и возвращался назад. Следы для Ленгер-аги были открытой книгой. И он с удовольствием читал эту книгу: он всегда знал, кто прошел до него и что произошло здесь недавно.

Как-то раз Ленгер-ага, вооружившись биноклем, спрятался на пути гепарда. До самого заката ждал он появления зверя. И лишь только солнце опустилось за горы, а отсветы его еще не исчезли, с облаков, на своей тропе появился гепард. Наконец охотник впервые увидел его. Животное, по цвету слившееся с окружающей природой, беззвучное и легкое, словно воздух.

Потом охотник еще не раз здоровался с гепардом.

...Когда в Ашхабадском зоопарке узнали о частых встречах лесника с гепардом, Ленгер-ага попросили выловить для зоопарка этого редчайшего зверя или его детеныша. Ленгер-ага согласился. Для начала охотник установил, что гепард утром возвращается из пустыни в горы и отлеживается в темных узких пещерах. А в жаркое время года зверь покидает пещеры и поселяется в зарослях ежевики на берегу ручья. Охотник полагал, что у подножия горы Дегирмен живет один гепард. Но однажды увидел две тени, промелькнувшие в овраге мимо него.

Сейчас Ленгер-ага сидит под ивой, пьет чай и ест чурек. Он пообещал Халыку показать гепарда. Охотник вспомнил, как однажды он положил на пути гепарда мясо. Зверь, почуяв запах человеческих рук, обошел это место метров за сто. Да, не так-то просто показать этого красавца мальчику.

Все мысли Халыка занимал клад, запрятанный у Красной скалы. А для Ленгер-аги клад был делом последним. Когда он один отправлялся на охоту, охота тоже для него становилась делом не первой важности. Самым важным для него была встреча с природой. Вот и сейчас он лежит, прислушиваясь к журчанью ручья. Он говорит Халыку, которому не терпится поболтать о кладе:

— Ты закрой глаза и послушай, что говорит ручей.

Халык закрыл глаза, и через пять минут ручей усыпил его. А Ленгер-ага лежал, закрыв глаза, и слушал. На противоположной стороне ручья верещали куропатки. Их голоса приближались. Ленгер-ага открыл глаза. При виде птиц лицо его просветлело, как светлеют травы после дождя. Птицы, не замечая его, приближались, распевая. Напившись у ручья, они снова запели и пошли по дороге назад. Ленгер-ага приподнялся, задев нечаянно ветку ивы. Куропатки с шумом взлетели. Ленгер-ага снова лег. Теперь, кроме ручья, не было слышно ничего. Старик уснул. За полдень зной спал. Ленгер-ага и Халык, взяв на плечи ружья, отправились к тропе гепарда. Не приближаясь к тропе, они свернули, стали взбираться на гору. Ленгер-ага знал, что гепард спит в зарослях ежевики. Но ему хотелось показать мальчику зверя, когда тот бесшумно пойдет по своей тропе — через гору на равнину. Они стояли на вершине пологой горы.

— Вот посмотри, вся эта раскинувшаяся перед нами равнина называется Серчемен. Здесь по ночам охотится гепард, а с рассветом он возвращается через горы вот в те заросли.

С полукилометровой высоты Халык смотрел на заросли, темневшие вдоль ручья на фоне золотисто-коричневых гор. Путники начали осторожно спускаться. Посредине горы Ленгер-ага остановился и кивнул на небольшое дерево арчи. Еще на вершине старик предупредил Халыка: не говорить, не шуршать камнями. Они опустились на землю возле арчи. Ветер дул им навстречу, стало быть, гепард их не почует, но может только услышать. И они затаились.

Солнце коснулось своим подбородком горных вершин. Теперь его лучи ласкали землю. И ущелье ожило. Внезапно над головами наших путников с шумом пролетела стая куропаток. «Кто бы мог спугнуть их? Кто-то идет в нашу сторону. Уж не он ли?»

И точно. По тропе плавно движется рыжеватый зверь. Ленгер-ага почувствовал такую радость, будто встретил давнего друга. А Халык не видел ровным счетом ничего. Ленгер-ага толкнул его в бок и указал глазами на зверя. Но сколько мальчик ни всматривался, ничего не видел. Старик поднял руку к его лицу, показывая, куда надо смотреть. Халык вытягивал шею, таращил глаза до боли и ничего не видел. Мало того, он шевельнул ногой и из-за полуботинка выкатился маленький камешек и с шуршанием покатился вниз. Зверь услышал его и, наморщив нос, стал принюхиваться. Не учуяв никакого запаха, он опустился на землю и слился с камнями. Теперь уж Халык его наверняка не увидит. Солнце село, наступили сумерки, и темнота скрыла зверя. Путники решили провести ночь под ивой.

Ленгер-ага уснул тотчас же. Однако Халыку не спалось. Ему казалось, что журчание ручья стало громче. Потом его напугал крик совы. А открыв глаза, он никак не мог отделаться от впечатления, что темнеющие скалы — это фантастические живые существа, и камни вокруг похожи на головы тигров, медведей или волков. Собравшись с духом, он бросил в них камешком и тут устыдился своей трусости. Вскоре он крепко заснул. Ленгер-ага, по привычке проснувшийся на рассвете, растолкал его.

— Вставай, верблюжонок, вставай! Халык открыл глаза.

— Ты, наверное, первый раз видишь восход солнца в горах? Вставай, полюбуйся.

Чтобы согнать сон, Халык залез в ручей. Ледяная, прозрачная вода обожгла его. Камешки на дне ручья просматривались как на ладони. Самое глубокое место было ему по колено. Халык окунулся раз-другой и выскочил из ручья.

Лучи солнца упали на вершину Дегирмена. А в ущелье висит едкий туман, он как будто зацепился за скалы. Мальчик наломал сухих сучьев. Старик развел костер. Они вскипятили чайник и принялись завтракать. Пили чай и ели чурек с жареной бараниной. Дыню решили разрезать, когда начнется жара. Потом они медленно ехали по неровной каменистой горной дороге. Чем дальше они ехали, тем скалы становились выше. Они совершенно поражали Халыка. Все вокруг казалось ему сказочным: и камни с двухэтажный дом, нависшие над дорогой, и горные клены на вершинах, казавшиеся отсюда с ладонь, и гулкий рокот ручья, и цветущие, перепутавшиеся кусты ежевики. И среди этой сказки едет Халык. И эта живая сказка не написана кем-то для Халыка, а он сам герой этой сказки. Он живет в ней, и кажется ему, что предстоит ему совершить что-то необычайное.

У отвесной скалы, уходящей вверх, дорога оборвалась. Из-под скалы выбивается ручей. На небольшой поляне, поросшей жухлой травой, стоит палатка. У самой скалы притулилась машина «газик». На огромном валуне сидит человек и курит. Услышав шум мотоцикла, он бросил папиросу и тщательно затушил ее сапогом. Потом с сияющим лицом, с распростертыми объятиями кинулся навстречу леснику.

— Как поживаешь, Ибрагим? — спросил Ленгер-ага, высвобождаясь из его объятий.

— Хорошо живу, ага. Как поживаете вы? Ваш сын стал на заводе начальником цеха. Бог даст, и директором будет. А этот — мальчик кто? — Ибрагим повернулся к Халыку и погладил его по голове.

— Как тебя зовут?

— Халык.

— Кем же ты доводишься Ленгеру-аге, Халык-джан?

— Что это у тебя за палатка? — спросил лесник у Ибрагима.

— Не знаю, ей-богу, — шепотом ответил Ибрагим. — Вчера, в это время, я ушел в горы прополоть картошку, а когда вернулся, была уже ночь. Смотрю, стоит под луной эта палатка. Что за чудо, думаю. Из палатки — ни звука. Машина моя на месте. Сидят там мои ежи, я их сажаю в машину, чтоб уберечься от зимы. Ну, я выпил чайку и лег спать в своей машине. Так никто и не появился. Я подумал: может, там никого нет? Заглянул, а там лежит парень. Да вот он, просыпается.

Человек, вылезший из палатки, растерялся сначала, а потом направился к людям и поздоровался. Ленгер-ага спросил:

— Звери узнают друг друга по запаху. Люди рассказывают о себе. Кто ты такой, парень хороший? Как оказался в этих краях?

— Ты не стесняйся нас, — вмешался Ибрагим. — Этот человек — лесник. Каждое дерево, каждые зверь и птица — под его охраной. А я — представитель рабочего класса. А этот мальчик — Халык... А ты кто?

— Я Ораз. Ораз Манлиев... студент.

— Что делаешь здесь?

— Я приехал сюда искать у подножия Дегирмена древнее поселение или крепость... вернее, остатки крепости...

Ибрагим развеселился:

— Везде есть необыкновенные люди, Ленгер-ага. Для чего тебе крепость? На что тебе развалины? Что, в горах мало камней?

Ораз промолчал. Он писал курсовую работу на тему: «Древние поселения у подножия горы Дегирмен». Некоторые историки утверждали, что в этих местах нет ничего, достойного внимания историка. Но Ораз был другого мнения, и переубедить его было нельзя. На горе Дегирмен сохранилось основание какой-то стены. Когда она была построена, кем и когда разрушена — никто не знал. Мало того, вблизи этой стены был найден кувшин с пшеницей и ячменем. Вот после этого и начались разговоры о древнем поселении на этом месте. Ораз поехал сюда, чтобы на месте все обследовать. Все его снаряжение привезли сюда на машине, выгрузили и уехали. Студент остался один. Человеку, уставшему от городской суеты, понравилась тишина горного ущелья.

Ветер стих, не шевельнет ни листика на тальнике, что растет у источника. Высоко в небе распластал свои крылья орел. И шумные воробьи примолкли. Когда орел улетает, птицы снова начинают щебетать. Но нельзя сказать, что голоса птиц нарушают тишину ущелья. Наоборот, звонкие голоса их усиливают ощущение величия устремленных в голубизну неба синевато-красных скал. Ораз вчера весь день до сумерек просидел на камне, не в силах привыкнуть к этой красоте. Поздно вечером он почувствовал голод и открыл банку консервов, достал из мешка сухари, налил из термоса чай и отлично поужинал в полном одиночестве при свете звезд. Потом залез в палатку и уснул. Но не прошло и часа, как возле палатки появились шакалы. Их воем заполнилось все ущелье, они слонялись вокруг палатки, облизывали консервные банки. Словом, вконец извели человека. Он взял ружье и пальнул в небо. Шакалы удрали и больше не возвращались. Но сон тоже ушел. Оразу вспомнился его город, светлые улицы, троллейбусы, кафе, веселые товарищи. Ораз затосковал и заснул лишь на рассвете, а проснулся от голосов снаружи.

Ораз намеревался распроститься с незваными гостями и сразу же приняться за работу. Он не обращал больше ни на кого внимания, взял полотенце, мыло и щетку и пошел к ручью мыться. Но как только он вернулся, его снова окликнул Ибрагим:

— Иди-ка сюда, ученый!

Ораз подошел:

— Я пока еще не ученый, только надеюсь стать им.

— Э, не сердись, будущий ученый. Этот яшули, как я говорил, лесник, защитник птиц и зверей, ты должен показать ему свои документы, потому что этот человек должен знать, кто разбил палатку на вверенной ему территории.

Ибрагим так решительно протянул руку за документами, будто Ораз находился на вверенной ему, Ибрагиму, территории.

Ленгер-ага посмотрел официальную бумагу из университета и вернул Оразу:

— Желаю удачи.

— Желаю удачи, — как эхо, повторил Ибрагим.

— А что вы делаете здесь, в горах? — обратился Ораз к Ибрагиму.

— Этот человек, как я говорил, лесник. Днем и ночью он разъезжает, высматривая, нет ли заболевшего дерева, не обидел ли кто животных. Мальчик с ним — Халык — хороший мальчик, школьник... да... молодец. А я сам — представитель рабочего класса.

Наш завод на вершине горы посадил картошку. Вот мне поручили присмотреть за ней, а когда созреет, отвезти и сдать. Вот так.

— Мы идем искать клад, — добавил Халык.

— Какой клад? У слова «клад» много значений. В древние времена семь вещей назывались кладом. — Студент поправил очки и продолжал: — Первый клад — кобыла. Племенная кобыла производит на свет быстроногих скакунов. Второй клад — железо. Из него люди делали сабли и копья. Третий — уголь, без него не расплавишь железо. Четвертый — как по-вашему, что четвертый клад?

— Картошка, — сострил Ибрагим.

— Нет, не картошка, — покачал головой Ораз. — Курица; затем — мельница. Сколько получилось? Пять? Шестой — кяриз.

— А что такое кяриз? — спросил Халык.

— Кяризы — это подземные арыки, прорытые у подножия гор. Они выходят на поверхность пустыни и выводят воду холодную как лед, — вместо студента ответил Ибрагим.

— Седьмой клад — земля, — продолжал Ораз. — Какой из этих кладов вы ищете?

— Ни одного из них не ищем,— ответил Ленгер-ага. Он рассказал студенту о записке, найденной в мечети, и о поисках клада в тех местах.

— Пожалуй, все лето мы будем искать тот клад,— добавил Халык.

— Искать-то можно... Только в одиночку я его долго искал. Что ж, попытаю свое счастье еще раз, — проговорил Ибрагим н посмотрел на нависшую над ними гору.

— Пойдем с нами. Уж лучше искать оставшееся от падишахов золото, чем развалины древней крепости,— пригласил Ораза Ленгер-ага.

Ораз попытался отговориться, ссылаясь на то, что здесь были найдены кувшины с пшеницей и ячменем, и ему уходить отсюда никуда не следует.

— На вершине горы я тебе покажу ту пещеру, где были найдены кувшины с пшеницей. Стена и сейчас еще стоит под солнцем и постепенно выветривается. Я тебе покажу ее — идем с нами.

Ораз хотел что-то сказать, но не решился. А потом все же спросил:

— А что, если и вы покажете мне свои документы? Ленгер-ага показал:

— А у меня нет привычки носить с собой документы, — захохотал Ибрагим.

Ораз предложил всем вместе перекусить — благо у него есть запасы консервов и копченой колбасы. Он наполнил чайник прозрачной водой из ручья и поставил его на маленькую газовую плиту. Он вынес из палатки мягкую кошму и расстелил ее на траве в тени.

Тем временем Ибрагим отозвал Ленгер-агу в сторонку и стал ему что-то нашептывать. Халык, заинтересовавшись, подошел поближе и услышал:

— Яшули, он не принесет нам ничего хорошего.

— Почему? Говорит неглупо. Самостоятельный парень. Чем не джигит?

— Если случайно найдем клад, придется ему выделять долю.

— Не дадим. Из золота, что найдем, не дадим и с кончик иголки. (Ибрагим молча уставился на Ленгерагу). Не дадим и сами не возьмем, — закончил Ленгер-ага.

— Почему, можно узнать?

— А потому, милый человек, что клад, как и горы, эти, принадлежит государству.

— А что случится, если мы оставим понемножку золота, чтоб сделать короночку на больной зуб? Вон у меня их сколько, больных зубов-то. Ну я шучу, шучу, яшули! — захохотал Ибрагим. — Мы вручим клад председателю сельсовета. Из города приедут корреспонденты. Они будут расспрашивать нас о том, о сем. У них это называется «интервью». Они напечатают наши снимки в своих газетах. Имена наши станут известны по всей республике. Для дельного человека слава — тоже клад. Ленгер-ага, вы любите фотографироваться?

— Очень не люблю.

— Ну что вы! Фотограф наводит на тебя аппарат. А ты делаешь такое лицо... Очень хорошо получается...— Говоря это, Ибрагим чуть хмурит брови и смотрит вдаль. Там ничего нет, кроме голубого неба, но в глазах его — дума обо всем человечестве.

«Ну артист!» — усмехнулся про себя Ленгер-ага. А Халык вдруг почувствовал беспокойство оттого, что уже где-то видел это лицо, а где и когда, не может вспомнить.

За обедом Халык не выдержал:

— Кажется, я прежде где-то вас видел, Ибрагим-ага?

Ибрагим захохотал так весело, что все невольно улыбнулись.

— Если ты, сынок, не знаешь где видел меня, откуда же это могу знать я?

— Ваше лицо мне очень знакомо.

— Ну-ка, скажи, где ты бывал в своей жизни. В Ашхабаде бывал? В чьем доме ты гостил?

— Я пока еще не видел Ашхабада.

— В доме Ленгер-аги мы с тобой не виделись. Я там бывал по вечерам...

— А в кино вы не снимались?

— Нет. Я из рабочего класса...

На этом разговор закончился. Ораз дал слово всюду следовать с кладоискателями, ложиться и вставать у одного костра, делить с ними еду и воду и облазить всю Красную скалу. А Ленгер-ага обещал показать ему стену на горе Дегирмен и все холмы, которые могли бы быть, по предположению Ораза, остатками древних поселений. Захватив с собой чуреки, колбасу и консервы, кладоискатели по узенькой тропинке начали восхождение. Тропинка то исчезала совсем, то появлялась снова. Иногда им приходилось хвататься за камни, чтоб не сорваться. Ибрагим шел последним, чтобы в случае необходимости помочь оступившемуся. Он предупредил Халыка и Ораза, что при подъеме говорить нельзя, иначе быстро устанешь. Вспугнули стаю куропаток. Ленгер-ага пересчитал их.

— Запиши к нашим куропаткам еще двадцать штук! — крикнул он Халыку, шедшему первым.

Четверо путников поднялись до середины горы. Еще два часа, и они на месте. Но Ораз сказал, что больше идти не в силах. Глаза заливал пот, сердце колотилось где-то в горле.

— Клад никуда не денется. — Ленгер-ага предложил отдохнуть.

Старик наломал сухой арчи и разжег костер. Халык помогал ему. Поставили на огонь старую тунчу для кипячения чая. Воды Ленгер-ага не пил ни дома, ни во время охоты. Он всегда пил только чай. Вот и сейчас он собирался напоить всех чаем, вскипяченным на пахучих арчовых травах. Ораз потянулся к фляжке с водой, но Ленгер-ага разрешил ему сделать только три глотка. В этот момент Халыку почудилось жалобное блеяние козленка, но очень-очень тихое. Услышал его и Ленгер-ага. Он-то знал, что это такое, но не хотел пугать всех. Если все узнают, побегут отсюда, как джейраны, и про клад позабудут.

— Слышишь, яшули, ягненок, — сказал Халык, заглядывая в глаза Ленгер-аги.

— Ну что ж, ягненок так ягненок. А ты отдыхай. Нам скоро идти.

— А разве волк или барс не опасны для ягненка?— забеспокоился мальчик.

— Разве ж за всеми уследишь?

Теперь странный звук услышали Ибрагим и Ораз. Ибрагим сразу нашелся:

— Яшули, все равно козленок обречен — его съедят хищники. Лучше мы его съедим.

Ленгер-ага знал Ибрагима — этот не успокоится, — и он разрешил ему пойти за козленком. Халык двинулся было следом, но Ленгер-ага остановил его. Голос раздавался со стороны родничка, его называли слепым, потому что, едва показавшись из-под камней, он тут же среди камней и исчезал. Здесь был птичий водопой. А если забредали джейраны, то воды хватало лишь на одного. Ленгер-ага был знаком со слепым родничком. Когда сюда прилетают на водопой птицы, гюрза выбирает жертву. Она поднимает голову и не отрываясь смотрит на птицу. Заметив гюрзу, птица уже не может двинуться с места: крылья не слушаются ее. Она сидит завороженная, пока гюрза не проглотит ее.

Есть поверье, что змея, семьдесят лет не слышавшая человеческого голоса, превращается в дракона. Вероятно, здесь человека вообще не было. Два года назад Ленгер-ага впервые набрел на этот родничок. Завидев человека, гюрза подняла голову и закричала, предупреждая, что это ее место. Не обращая внимания на угрозы, Ленгер-ага присел на камень и с интересом стал разглядывать ее. Змея повторила угрожающий крик, похожий на очень тихое блеяние козленка. До сих пор Ленгер-ага не видел, чтобы змея угрожала человеку. «Ба, да это настоящий дракон, — подумал тогда Ленгер-ага. — А ну, убирайся отсюда!» И Ленгер-ага бросил в нее камешком. Гюрза в последний раз зашипела и уползла. С тех пор Ленгер-ага, если набредал на этот родничок, всегда встречал знакомую гюрзу. Вот я сейчас гюрза почуяла запах человека и встревожилась за свой родник.

Подбежал Ибрагим и, схватив ружье, кинулся обратно.

— Эй, зачем ружье берешь?

— Там змея!

— Змея тебя не тронет. А где же козленок?

— Вы не поверите, но эта змея кричит козлиным голосом.

— Нет-нет. Не стреляй.

Ибрагим опустил ружье. Ораз и Халык бегом кинулись к родничку — взглянуть на это чудо. Однако гюрза не стала дожидаться их и давно скрылась в зарослях. Ленгер-ага заговорил, обращаясь к Ибрагиму:

— Есть люди, которые, едва выйдут в пустыню или в горы, хватаются за ружье.

— Яшули, каждый человек убивает змею, где только увидит. Она ядовита. Она жалит людей и животных. Самого коварного человека люди называют змеей...

Ленгер-ага перебил:

— Вот ты говоришь «люди». Ты говори за себя, от своего имени. Ты видел когда-нибудь, чтобы змея преследовала человека? Нет. Не видел. Если ты не наступишь ей на хвост, если не сядешь возле ее гнезда, змея никогда тебя не тронет. Если она укусит — это значит она защищала себя или детенышей. Если б не существовало змей, мир заполонили бы мелкие грызуны — мыши, тушканчики, суслики. Лег бы ты спать, а утром не нашел своих ботинок — тушканчики изгрызли. Ты говоришь — змеиный яд! А ты знаешь, что в малых дозах этот яд целебен? В медицине он ценится на вес золота.

— Откуда вы все это знаете? — удивился историк.

— Отчего ж мне не знать? Об этом много пишут... Только вы знаете об этом по книгам, а я — по жизни. Я часто встречаюсь со змееловами. Они много интересного о змеях рассказывают...

— Яшули, вы все знаете. Ваши слова для нас как крупица золота. А от каких болезней помогает змеиный яд?

— Ну, а уж это ты узнаешь у врачей, ты больше меня слоняешься по свету. Я ведь не болею — и лекарства мне не нужны, — резко ответил Ленгер-ага.— А змей никогда не трогайте, — обратился Ленгер-ага к Оразу и Халыку.

4

Путники взошли на гору. Хребет ее зубцами выступает на голубом небе. Под ногами — песок и мелкие камни. Сколько раз Ораз представлял себе эти места, мечтая о редчайших находках — памятниках древней культуры. Теперь он стоит сам, словно памятник, не в силах сдвинуться с места: «Ведь где-то здесь были найдены два кувшина с пшеницей и ячменем древних времен».

Ораз поведал об этом спутникам.

— Понятие «древние времена» очень широкое, — вдруг заговорил Халык, до сих пор молчавший. — И пять тысяч лет и сто лет назад — для людей древние времена.

— Не перебивай, братишка, — продолжал Ораз. — Древнейшими я называю времена, когда люди жили в пещерах. Я найду эти пещеры, найду памятники, оставшиеся от людей, живших пять тысяч лет назад, десять тысяч лет назад. Вы будете свидетелями больших открытий!

Теперь Ибрагим прервал честолюбивые мечтания Ораза.

— Братишка, время — деньги. Памятники, которые ты найдешь, — это золото и серебро или глиняные черепки и сгнившие зерна?

— Черепки кувшинов и ячмень имеют исключительно большое значение для науки.

— Но лично для меня — никакого! Мы пришли не за битыми черепками тысячелетней давности, а искать клад на Красной скале. Не так ли, Ленгер-ага?

— Так-то оно так. Но парень приехал издалека. Он гость в этих горах. Он наш гость. Помочь ему — наш долг.

Ораз успокоился и пустился в объяснения:

— Конечно, здесь была древняя крепость. Забраться сюда очень трудно. Поблизости много пещер. В них люди прятались от врагов и непогоды. А потом построили эту крепость.

Ленгер-ага подошел к пещере, что находилась неподалеку от разрушенной стены. Постоял, посмотрел и, взглянув на историка, сказал:

— Братишка, я не разбираюсь в науке, которой ты занимаешься. Я не берусь судить, что здесь было десять тысяч или тысячу лет назад. Я скажу одно — до войны люди часто приходили сюда. На этих склонах, как сейчас, Ибрагим сажает картошку, люди сеяли пшеницу и ячмень. А эта стена была стеною плохонького домишки, попросту сарайчика, где люди прятались от дождя и солнца и хранили плуги, кирки, лопаты и прочие хозяйственные вещи. Во время войны мужчины ушли на фронт, и некому стало здесь сеять.

— Да что вы, яшули, вы шутите! — Ораз растерянно смотрел на Ленгер-агу.

— Нет, голубчик. Знаю это, потому и говорю.

— Так почему же сейчас ничего здесь не сеют?— со слабой надеждой спросил Ораз.

— Так теперь никто не пашет землю на волах. Нет смысла. А тракторы и комбайны сюда взобраться не могут.

Ленгер-ага развеял в прах мечты Ораза, но Халык смотрел на старика с откровенным восхищением: «Вот человек, который может ответить на любой вопрос! А как умно он говорит, как верно!» Халыку никогда бы самому не додуматься.

Студент ухватился за последний довод:

— А что за кувшины с зерном, найденные в пещере?

— Просто кувшины с зерном, — улыбнулся Ленгер-ага. — Я видел их. Такие же есть и в моем доме, и в других домах в нашем селе — вода в них хорошо сохраняется. Удивительно вкусная и холодная.

— Ай, как знать, — неуверенно возразил обескураженный историк. — Может, они и не похожи на те, что у вас в доме.

— Те кувшины мастерил гончар Бекназар. И у тех, и у моих одинаковый узор. Сравни их и убедись сам.

Последние надежды исчезли. Ораз с грустью посмотрел назад. С горного склона была видна блекло-белая равнина, а над ней голубое небо. По тому, как он безнадежно смотрел в пустыню, Ленгер-ага понял, что студент решил закончить поиски.

— Ораз, послушай. Ты не смотри так. Палатку твою никто не тронет. Может, ты по городу соскучился? Так он тоже никуда не денется. Когда ни вернись, он твой — город. Тебе надо идти с ними на Красную скалу. Там что-нибудь да есть. Ты нам поможешь.

— Ты ведь дал слово быть с нами до конца,— добавил Ибрагим.

— Ну что ж, дал слово — держись, — вздохнул Ораз. Ленгер-ага предложил часок отдохнуть возле старой стены.

— Ибрагим, может, твою картошку можно есть? Прихвати с собой килограмма три-четыре.

— Хорошо, Ленгер-ага, что напомнили, картошка на горе не то, что в низине. Совсем другой вкус.

Халык попросил пойти с Ибрагимом.

— Эх, как говорится, «пусть бы гость лишь воды попросил». Если хочешь посмотреть на картошку, что ж, пойдем, Халык-джан.

Едва они миновали вершину, перед ними открылся широкий пологий склон, поросший низкими кустами картофеля с желтовато-зелеными листьями.

— А у нас в селе растет совсем другая картошка, — заметил Халык.

— Конечно, другая. Там хоть изредка, но картофель поливают. А эта называется богарной. Ее сажают в землю, напившуюся зимними и весенними дождями. Урожай бывает меньше, но эти посевы обходятся без воды.

— Ибрагим-ага, если можно сеять и не поливать посевы, то почему не сеять на всех землях?

— Не на всех землях можно сажать богару. Ее сажают у подножия гор — там, где особенно много дож девой воды, и еще почва должна быть рыхлой.

Они принялись копать картошку. Несмотря на невзрачную ботву, урожай оказался больше, чем думал Халык. Где бы он ни копнул, везде попадались картофелины с его кулак. Вдруг взгляд Халыка упал на огромный след.

— Посмотри-ка, Ибрагим-ага, этот след, — сказал мальчик.

— Похоже на след собаки, только очень большой.

Ибрагим подошел. Брови его поползли вверх от удивления, а потом он вдруг сильно побледнел.

— Это след тигра, Халык.

Захватив картошку, они быстро пошли к тому месту, где их ожидали Ленгер-ага и Ораз. Увидев бледного Ибрагима, лесник понял: что-то случилось.

— Там тигр.

Ленгер-ага, выяснив, что их пугали следы тигра на картофельном поле, успокоился.

— Не бойтесь. Хищники, почуяв человека, уходят от него, уступая ему дорогу.

Ленгер-ага попросил, чтобы ему показали следы. Он долго рассматривал их. Следы в диаметре 15 сантиметров. Зверь хромал на переднюю правую лапу — отчетливо отпечатались следы трех лап.

След шел к одинокой арче. Направляясь по следу, Ленгер-ага зарядил ружье жаканами. И посоветовал Ибрагиму сделать то же самое. Он предложил

Оразу и Халыку не ходить к арче, а вернуться назад и ждать. Но те не отставали. Когда до арчи оставалось двадцать шагов, Ленгер-ага остановился и, подняв с земли камень, бросил его в дерево. Он, готовый, каждую минуту к встрече с тигром, держал палец на курке. Ибрагим тоже готов был в любую минуту принять удар. Халык вооружился охотничьим ножом. А у Ораза с собой не было ничего, кроме фотоаппарата, и он, замерев от страха, приготовился снимать.

Из-под арчи тигр не вышел, сколько ни бросали туда камней. Ясно было, что тигра там нет. Ленгер-ага пошел к дереву первым.

— Ибрагим, ты здесь разводил костер и пил чай?

— Именно так, яшули.

— Ты ел жареное мясо и чурек, так?

— Именно так, яшули.

— А после тебя здесь был тигр, — сказал Ленгер-ага, разглядывая на земле мельчайшие кусочки кости. — Смотрите следы: поверх туфли Ибрагима — лапа тигра. Он шел следом за тобой.

Ибрагим не мог скрыть своего испуга.

— Ты не бойся, — подбодрил его Ленгер-ага. — Если ты будешь такими глазами смотреть вокруг, что же тогда им делать? — И он кивнул на притихших Ораза и Халыка. — Тигр шел сюда от арчевника. Видимо, он несколько часов следил за Ибрагимом, а потом, когда тот ушел, приковылял сюда подобрать остатки его обеда. Должно быть, это мой тигр. Он попал ко мне маленьким тигренком, вырос у меня, а потом я выпустил его в горы. Если б он не знал людей, то не стал бы ходить за Ибрагимом. Ему плохо — и он ищет поддержки у человека.

Ленгер-ага пошел по следу тигра в обратную сторону. Все двинулись за ним. Лесник показал место, где лежал тигр. Потом снова вернулся к привалу Ибрагима. Отсюда след зверя шел точно по следу человека. Ибрагим отдыхал на валуне, и тигр останавливался здесь же. Ленгер-ага решил попытаться найти тигра и помочь ему. Зверь явно болен.

— Какую мы помощь ему окажем? Если мы найдем его, или он нас покусает и мы его пристрелим, или еще что-нибудь похуже... — проворчал Ораз, с тоской глядя в долину, где осталась его палатка.

— Мы во всем должны подчиняться яшули, не так ли? — спросил Ибрагим, обращаясь к Халыку.

— Только так, — ответил Халык, пальцем пробуя лезвие своего ножа.

Осмотрев следы у валуна, Ленгер-ага обратился к Ибрагиму:

— Здесь ты сидел и смотрел на поле, на котором пасся джейран или заяц. Ты долго следил за ним, может быть, час, а потом выстрелил. Только не помню, с какой стороны вчера после полудня дул ветер, а?

— С севера, — быстро ответил Халык.

— Почему ты так думаешь?

— К истоку ручья мы подъехали с севера. Мы ехали тихо, а пыль догоняла нас и засыпала мне всю голову.

— Верно... Так если ветер дул с севера, пасшееся здесь животное не чуяло твоего запаха, и ты мог сидеть и следить за ним сколько угодно.

— Вчера здесь паслись три горных барана.

По правую сторону ущелья протянулся овраг. Самый глубокий овраг в окрестностях. Сюда стекают все дождевые потоки. На склонах зеленеют арчи, а дно заросло ежевикой и ветвистыми горными кленами — трудно найти более удобное место, чтоб укрыться от посторонних глаз. Лесник огляделся и увидел орла, высоко парившего над оврагом. И вдруг орел резко пошел вниз, и в тот же миг из оврага взмыли вверх два орла-могильника. Ленгер-ага встревожился: «Неужели наш тигр распрощался с жизнью или там есть какая-то мелкая падаль?»

— Вы тут немножко подождите, я тотчас же вернусь, — обратился лесник к своим спутникам.

Следы вели прямо к оврагу. Стоя на краю, Ленгер-ага посмотрел вниз — ничего, кроме темных зарослей ежевики, да горных кленов, словно бы в удивлении раскинувших ветви, да огромных валунов, навороченных дождевыми потоками. Не видно и орла. Ленгер-ага поднял ружье и выстрелил. Хлопая крыльями, орел взлетел со дна оврага. Ленгер-ага заметил точку, откуда поднялась птица, и стал спускаться, чтоб узнать, что ее там привлекло. На ружейный выстрел прибежали обеспокоенные спутники Ленгер-аги, но, увидев, его, неторопливо спускающегося в овраг, они остановились наверху. На том месте, откуда взлетел орел, были следы запекшейся крови. Здесь отдыхал раненый козел. Потом, теряя каждые пять-шесть метров по капле крови, он ушел. Дальше кровь капала все реже, потом исчезла. Выяснив, что хромой тигр пошел за козлом, Ленгер-ага возвратился к ожидавшим его друзьям, и они наконец-то отправились к Красной скале. Через заросли полыни они двинулись к самой высокой точке горного хребта. Высокая полынь хлестала по ногам. Запах ее настолько сильный и пряный, что невольно стараешься захватить легкими побольше горьковатого воздуха. Тут и там прижимаются к земле деревья арчи. С годами ствол арчи становится толще, но ветви тянутся не вверх, а в стороны. Она как будто жмется к земле — слишком много солнца и мало влаги. По ночам в зарослях полыни пасутся дикие горные бараны — джейраны. Они значительно крупнее домашних и очень быстры. Он то и дело поднимает нос, принюхиваясь к ветру. Издалека почуяв хищника или охотника, вожак предупреждает стадо тихим блеянием. Неслышно, по одному бараны выходят из-под деревьев и переходят на новое место. Если они почуют преследователя, то срываются с места и уносятся со скоростью камня, выпущенного из пращи. На горе Дегирмен очень много джейранов, но их трудно увидеть — они осторожны. И тем не менее наши путники видели с десяток джейранов. Первым их заметил Халык, правда, он принял их за отбившихся от отары овец.

— Смотрите, вон они бегут, овцы, чего они так напугались?

Все посмотрели в ту сторону, куда указывал Халык.

— Это джейраны. Они испугались нас, — ответил Ленгер-ага.

Джейраны скрылись в овраге, а путники продолжали свой путь. Теперь они, нигде не задерживаясь, шли вверх. На заходе солнца они подошли к Красной скале.

— Вот один из наших домов в горах, — сказал Ленгер-ага, указывая на старую арчу.

Под деревом стоял старый топчан, рядом очаг, а возле него сухие дрова.

— Ораз, братишка, разведи огонь. Вылей из баклажек воду в тунчу и вскипяти чай. А Халык тебе поможет. А мы отправляемся за хлебом и водой.

С этими словами Ленгер-ага и Ибрагим скрылись в темноте. Халык помогал Оразу, а сам размышлял: «Мы слышали, что вода бывает у подножия гор или изредка посредине склона, но где же они ее возьмут на вершине? А откуда хлеб? Ни жилья, ни чабанов поблизости нет».

Арча горит, распространяя восхитительный запах. Костер отбрасывает красноватые блики на несколько метров, а дальше — густая темень. Халык отходит в темноту и смотрит вдаль. Куда ни взглянешь — везде россыпи звезд. Звезды такие маленькие и далекие, когда смотришь на них из белой, пыльной пустыни, отсюда, с вершины, — яркие и близкие. Кажется, все небо соткано из звезд. В середине июля внизу даже по вечерам не бывает прохладно. Зной идет из раскаленной за день пустыни. А здесь Халык продрог. Хорошо, что Ленгер-ага заставил его захватить пиджак, сейчас он очень пригодился. Глядя на множество сверкающих алмазами звезд, Халык молча сидел на топчане. Близкие звезды, холод, тишина, рубцами выступающие скалы — все это фантастично. Халыку кажется, что он попал на другую планету. Но вот донесся невнятный говор. Через несколько минут появились Ленгер-ага и Ибрагим. Они принесли канистру воды, сухари, мед и кошму. Чай был удивительно вкусным. Халык, не умевший отличить черный чай от зеленого, чай, заваренный в тунче, пил с таким наслаждением, что Ленгер-ага сказал:

— Да ты, оказывается чаевник.

— Не был чаевником, а теперь стану.

— Ты положи туда меду, и вы все кладите мед,— предложил Ленгер-ага.

Сухари оказались сдобными. Они тотчас размокали в чае и просто таяли во рту. А мед был таким твердым, что яшули принес его в платке. Горцы называют его «дашбал» — каменный мед. Но когда положишь его в пиалу, зальешь горячим чаем, то ароматнее напитка быть не может. Ленгер-ага знал места, где дикие пчелы откладывают мед. Он брал у них понемногу и складывал в пещере, где хранились сухари. Там были и другие вещи: старая шуба, чай, гранатовая кожура, порох и пули, йод, спички, соль — все это было аккуратно разложено. Ленгер-ага соорудил дверь из горного клена. На двери была такая записка: «Путник, если твоя дорога пройдет мимо этой пещеры, зайди в нее. Здесь ты найдешь все, что нужно уставшему человеку. Когда будешь уходить, закрой поплотнее дверь. Все для тебя припас охотник из села Серчемен Ленгер Курбанов». Напившись ароматного чаю с медом, путники почувствовали, как исчезает усталость. Можно было теперь подумать о завтрашнем дне. Ленгер-ага сказал:

— Завтра увидите среди прочих скал одну, пожалуй, самую красивую. Немало кладоискателей наведывались сюда. Они обшарили каждый выступ, забирались на вершину и спускались к подножию, но клада не нашли. С чего начать нам?

Вопрос Ленгер-аги заставил всех призадуматься. Студент попросил напомнить содержание записки. Халык знал ее наизусть: «От равнины Серчемен ступай к горе Дегирмен. Дойди до источника Якут, текущего с горы Дегирмен. Там, где источник бьет из-под земли, умой лицо и руки, выпей воды. Тогда к силам твоим прибавится сила. К разуму — разум. Отдохни и иди вверх. Остановись против Красной скалы. Ищи и найдешь там клад».

— Вот видите, — сказал Ораз, — нельзя полагаться на случай. Не зря в записке говорится о разуме. Искать надо с умом. Мы присмотримся ко всем склонам, оврагам, старым тропинкам, подумаем и поймем, где должен идти человек, направляющийся к Красной скале, где он мог делать привал и какое место может ему показаться самым надежным для клада.

Ленгер-ага сказал, что человек, часто бывающий в горах, знает, что самое надежное место — пещеры. Стало быть, клад надо искать в пещерах. Короче — надо искать пещеру вокруг Красной скалы. Халык согласился с Ленгер-агой, как всегда. А Ибрагим решил про себя переворошить всю землю вокруг Красной скалы. Решили утром составить окончательный план действий. Утро вечера мудренее. Устраиваясь на ночлег, Ибрагим вспомнил, как все они только сегодня утром повстречались.

— Ораз, ты сегодня утром принял меня за слоняющегося в горах уголовника? А может, за иностранного шпиона, а?

— Да я разное подумал.

— О, ты меня не знаешь! Вот в городе мы познакомимся поближе. Ты придешь ко мне домой. Для студентов полезно заводить знакомство с такими людьми, как я.

— В каком смысле? — не понял Ораз.

— Ленгер-ага — свидетель. Когда ни придешь, в моем доме всегда есть плов или шашлык, буглама или люля-кебаб. Я знаю обеды студентов. А я люблю угощать. Вы — будущее Родины, не так ли? Нам ничего не надо. В могилу с собой ничего не возьмешь, кроме савана. Все эти горы, ручьи, долины мы, уходя, оставим вам. Оставим хорошие обряды и традиции, хорошие, справедливые законы. Правильно я говорю, нет?

— Что ты все «уйдем» да «оставим»! К чему это? Ты не старый человек, — прервал Ибрагима Ленгер-ага.

— Это почему же? Мне за сорок перевалило. У меня мог бы быть такой сын, как Ораз. Мы уйдем — оставим им свою славу.

Ибрагим стал рассказывать о славных страницах своей жизни.

— Ты читаешь газету «Яш коммунист»?

— Читаю.

— В прошлом году в эти дни в ней была маленькая заметка о пожаре в одном техникуме. Есть в заметке и мое имя. Пока приехали пожарные, я выбил в помещении стекло. Влез внутрь, в пламя и дым. Отнял у огня одного мальчонка, потерявшего сознание. Об этом было в газете тридцать слов. Ровно тридцать. Ленгер-ага, подтвердите.

Ленгер-ага согласно кивнул головой.

— А в пятьдесят четвертом, — продолжал Ибрагим, — я поехал в Казахстан, на целину. Ух, сколько я там пшеницы повозил! Не один я, конечно, с другими комсомольцами. Нас много было. Но моя фотография, Ибрагима Дурдыева, была напечатана в газете. Могу показать. А осенью прошлого года знаешь что я сделал? Поймал двух волчат и подарил их школьному живому уголку. Мог бы отдать какому-нибудь колхозу, и мне дали бы двух овец или сто рублей. А я отдал школе. Бесплатно...

Халык, внимательно слушавший, вдруг перебил:

— Вспомнил-вспомнил, где я вас видел!

— Где же?

— В газете. Где вы сидите с волчатами. Сегодня утром, когда вы показывали, как надо фотографироваться, я вас узнал.

— О, молодец, Халык-джан! Вот что значит способный мальчик! Запомнил-таки меня. Халык-джан, а кто-нибудь из учителей читал ту газету?

— Многие. Нам всем учитель читал. Говорили о том, чтобы открыть у нас в школе уголок, да поговорили и забыли.

Ибрагим просиял:

— Ты скажи учителям — для открытия живого уголка я поймаю первого хищника, если Ленгер-ага не возражает.

— Отчего же, ты — первого, я — второго, — усмехнулся Ленгер-ага.

Ибрагим торжествующе взглянул на Ораза: дескать, видишь, что за человек Ибрагим Дурдыев. Но сказал он другое:

— Ай, мы люди простые и очень любим детей, и вообще мы людей не оставляем в беде. А ты напиши про меня статью в газету, — неожиданно заключил Ибрагим.

— Я ведь не корреспондент, — усмехнулся Ораз, — но если так уж просишь, придется.

— Ты чему улыбаешься?

— Улыбаюсь я тому, Ибрагим, что прежде, чем напечатать о тебе статью, в любой газете станут проверять факты. Кто ты? Чем занимаешься? У тебя даже документов нету. Представитель рабочего класса? Туманно. Рабочий класс — на заводах. А этот представитель любит детей, гуляет по горам и долам, стреляет джейранов и сажает картошку. Князь какой-то.

— Ну что ж, студент, считай, что я не просил тебя ни о чем. — Ибрагим отвернулся и замолчал.

Ленгер-ага, пряча улыбку, обратился к Халыку:

— Ну, верблюжонок, сколько куропаток мы с тобой насчитали?

— Сто пятьдесят три, — ответил клевавший носом Халык.

Кладоискатели улеглись на мягкой кошме. Для уставших за день людей прохладный чистый воздух был как сильное снотворное. Сон сморил их в одну минуту. Только Ленгер-ага, прежде чем уснуть, положил в изголовье кусочек сахара. Может, это амулет? Или просто старик сластена? А может, для кого-нибудь приготовил он угощенье, чтобы узнать это, прочти, читатель, следующую главу.

5

События, о которых мы собираемся рассказать, произошли на берегу ручья Якут за три года до описываемой ночи.

Ленгер-ага охотился в горах на куропаток, и, как случалось не раз, он заночевал в горах. В ту ночь его разбудило рычание тигра и страшный хрип кабана. Видимо, происходила схватка. Наутро Ленгер-ага пошел к тому месту. Он шел очень осторожно, ибо знал: идти на раненого тигра или кабана — это манить к себе собственную смерть. Когда он подошел к месту схватки, все сразу стало ясно. На голове повелителя гор сидел черный орел. Тигрица была мертва. У нее было вспорото брюхо. Обследовав место побоища, Ленгер-ага установил, что тигрица напала на кабана, когда тот выкапывал корень лакрицы. Она перебила ему хребет и порвала заднюю ногу. А кабан острыми, как кинжалы, клыками, рассек тигрице брюхо.

Вскоре Ленгер-ага отыскал детенышей погибшей тигрицы. Они были не больше кошки. И хотя у них только что открылись глаза, они уже рычали. Охотник хотел поймать их, но они удрали. Все-таки, ему удалось их догнать и дотащить до дома.

Очень скоро они научились есть мясо. С каждым днем стали проявляться их повадки хищников. Если сегодня маленькие тигрята атаковали кошку, то завтра они нападали на козленка. Тигренка-самоучку Ленгер-ага отдал в зоопарк. Он полагал, что одному братцу будет легче преподать уроки «вежливости». На спине оставшегося тигренка были резко очерченные полосы. Может, поэтому Ленгер-ага назвал тигренка «Ала», что значит «пестрый». Он быстро привык к этой кличке, и, когда слышал «Ала!», настораживал ушки, и, загребая большими лапами, шел к человеку. Достигнув года, Ала стал крупнее самой большой собаки. Теперь лесник держал своего тигра на цепи. Собаки стали его заклятыми врагами. Почуяв тигра, они либо убегали, поджав хвост, либо начинали лаять до хрипоты, до истерики. Только один был у него друг — это собака хозяина. Она любила тигренка. Они спали в одной конуре, целыми днями возились во дворе. Правда, собаки всего села сторонились ее, ведь от нее пахло ненавистным тигром.

По всей округе быстро разнесся слух о том, что у лесника живет тигр. Люди стали приходить взглянуть на него. И эти глазеющие на него люди вызывали в тигре ярость. Ленгер-аге становилось все труднее. Каждый день тигренку нужно было давать три килограмма мяса.

Но охотник боялся другого. И однажды случилось то, чего он боялся больше всего. Кто-то оставил калитку не запертой. Собака выскочила за калитку. Ала рванулся за ней. Цепь, конечно, оборвалась. Ала пошел по улице. Какой поднялся в селе переполох! Собаки зашлись в лае, коровы мычали, люди разбегались куда глаза глядят. Услышав шум, Ленгер-ага вышел из дома, чтоб узнать, что произошло. Не обнаружив тигра во дворе, Ленгер-ага кинулся за ним. Он нашел его на краю села. Тигренок взобрался на холм и смотрел в пустыню. Услышав знакомый голос, тигр подошел к хозяину. Ленгер-ага на цепи привел его домой. На этот раз все обошлось. Ленгер-ага накрепко привязал тигра, но понимал, что впредь уже не сможет держать Ала во дворе. Зверь привязался к человеку. Он понимал его и охотно выполнял все его команды. Ленгер-ага предполагал держать тигра как собаку и брать его с собой на охоту. Однако каждую минуту можно было ждать каких-либо неожиданностей. Встал неизбежный вопрос: как быть дальше? Сдать в зоопарк? Нет. Он вырос на свободе, обречь его на жизнь за решеткой Ленгер-ага не может. Отдать в цирк? Но тогда, значит, навсегда распроститься с ним. Охотник решил отвести зверя туда, где он его нашел. Пусть живет на свободе. Сила дана ему, чтоб быть властелином гор.

И вот одним весенним вечером Ленгер-ага сел на свой мотоцикл и, ведя за собой тигра, выехал из села. Их провожал вой собак. Ала казалось странным, что хозяин нигде не задерживается, не останавливается.

Словно не решаясь идти в незнакомые места, тигр иногда отставал. Тогда Ленгер-ага останавливал мотоцикл, подзывал к себе Ала и давал ему кусочек сахара. Ала очень любил сахар. Глубокой ночью Ленгер-ага достиг одного из ущелий Дегирмена в долине, где течет Якут.

Ленгер-ага устроил привал в обычном месте, под старой ивой, и лег спать.

6

Жизнь на свободе казалась необычной для годовалого тигра. Его все поражало. Ала понравилась равнина — такая огромная, сколько ни гоняйся за запахами, все равно не добежишь до конца ее. Впервые Ала так близко видел горы. Все поражало его, и все казалось знакомым. Память хранила то, что происходило с его предками, когда его и в помине не было. Тигренок лежал, опустив голову на передние лапы. Он слушал журчание ручья, которое тысячелетиями слушали его предки, он смотрел на горы, где они жили. Но ему не хотелось оставлять человека, спавшего под ивой. Он казался тигренку самым сильным, и рядом с ним ему было спокойно и сам он себе казался таким же сильным. Рассвело. Взошло солнце. А хозяин все еще спал.

Старик проснулся, когда солнце поднялось над горами и солнечный луч копьем прорезал Листву ивы. Старик приподнялся и сразу увидел тигра — тот лежал у него в ногах, положив большую голову на передние лапы. Он не собирался уходить. Ленгеру-ага пора было возвращаться в село. Тигр двинулся за ним. Ленгер-ага, остановил мотоцикл и приказал тигру оставаться. Он погладил его голову, почесал за ушами, дал кусочек сахара и тихим голосом, который так любил тигренок, скомандовал:

— Сидеть!

Тигр остался. Ленгер-ага уехал.

Ала долго смотрел ему вслед, а потом нерешительно направился к зарослям. Ала был сыт, хозяин накормил его. Хотелось пить. Впервые в жизни он лакал не из миски, а холодную, убегающую от него воду из ручья. Весеннее солнце светит ласково. Чирикают воробьи и противными голосами кричат вороны, стрекочет сорока. Инстинкт подсказал, что сейчас, он должен спать. Ала забрался в заросли ежевики и с удовольствием улегся в траве. Он вышел оттуда, только когда село солнце.

В небе сияли россыпи звезд. Птицы давно умолкли. Тишина растекалась в горах, нарушаемая изредка завыванием шакалов. Берегом ручья тигр пошел вверх по течению. Его слух обострился. Он услышал шорохи маленьких камешков, скатывающихся с горы, остановился, внимательно осмотрелся и на вершине горы увидел джейрана. Джейраны спускались вниз, чтобы поесть восхитительной мятной травы на берегу ручья. И тут ветер донес запах тигра, и они настороженно замерли. Но тигр шел так, как будто он ничего не видел и не слышал. Когда он наконец заметил джейранов, инстинкт подсказал ему: «Лови!» Тигр взлетел на скалу, где они только что стояли, но от них остался лишь слабый запах. В какую сторону ушли они? Этого тигр не знал. Он не умел читать следы. И пока он был сыт, ему не научиться этому. Ала перескакивал с одной скалы на другую, он долго бродил по горам, но не повстречал больше никого, хотя вокруг было много живых тварей. Он многого не замечал, он не умел видеть и слышать. Куропатки прижимались к земле, сливаясь с камнями, суслик, стригущий корни трав, нырял в нору, и заяц прижимался к земле.

Тигр шел, и весть о нем шла далеко впереди него. Тяжелый запах хищника опережает его. Когда он со своим большим телом ступает по земле, шаги его слышны далеко. Тигр почувствовал тоску одиночества — он не привык быть один. Прислушиваясь к вою шакалов, он пытался найти их. Но они убегали. Тигренок еще не знал, что все боятся его. Он и не подозревал, что он — грозный властелин гор.

Ала вернулся на место, где его оставил Ленгер-ага. Подошел к иве и растянулся под ней. Взошло солнце. Снова заверещали птицы.

День сменялся ночью. Так прошла неделя. Ала бродил вдоль ручья, бродил по горам по-прежнему в полном одиночестве. К тоске по человеку прибавились муки голода. Единственное, что он съел за неделю, пять яиц куропатки.

Ала стал злым. Он яростно рычал. Дикие козы н джейраны, заслышав это свирепое рычание, уходили еще дальше. Волки стали охотиться подальше от тех мест, где бродил Ала, предоставив ему первенство. Только шакалы и барсы оставались в ущелье. Барс хотя и меньше тигра, но не боится его. Во-первых, он легче и стремительнее тигра и прыгает дальше него. А зрение и слух у него даже острее, чем у тигра. Поэтому барсы с опаской слушали голодное рычание Ала, но уходить никуда не собирались. Только шакалы радовались появлению тигра: они думали кормиться возле него.

Бедный Ала! Отощавший и злой, он вышел на равнину и пошел по дороге. Ветер, дующий из пустыни, принес ему с равнины Серчемен незнакомый запах. Вскоре тигр увидел животных, похожих на хозяйских коз, но запах был другой. Тигр направился к ним — песчаные джейраны пролетели над зарослями колючки и исчезли, как будто их и не было. Опустив голову, тигр снова двинулся к северу. Когда он добрался до зарослей тамариска, перед селом, он уловил запах крови. Голод заставил его быть осторожным. Он стал принюхиваться. Запах крови смешивался с запахом, похожим на собачий, но более острым.

Неслышно ступая, Ала вышел с подветренной стороны. Волк, спокойно расправлявшийся с заблудшей овцой, не почуял приближения тигра и, лишь увидев его возле себя, рванулся в заросли тамариска. А тигр принялся за его добычу. Он подобрал все мясо до последнего кусочка, облизнулся. Теперь он был сыт, но все же он поднялся и пошел туда, где вырос, — во двор к хозяину.

Когда Ала вошел в село, по обеим сторонам широкой улицы поднялся шум. Собаки визжали и выли, коровы мычали, блеяли овцы и козы. Люди, проснувшиеся от этого шума, выскакивали с ружьями и палили в воздух. Ала, напуганный этим шумом, хотел только одного — поскорее отыскать дом своего хозяина. Несмотря на весь этот переполох — вой собак, стрельбу, вопли домашней скотины, хотя все это его сильно злило, — Ала быстро нашел свой двор. Почуяв друга, собака стала скрестись в ворота. Тигр перемахнул через забор и оказался дома.

Когда поутру Ленгер-ага открыл глаза, тигр лежал посреди двора возле собаки.

Ленгер-ага даже обрадовался — он очень беспокоился за своего питомца. Тигр подошел к нему и, как кошка, потерся головой о его колено. Тигр был доволен — он дома, он снова не один.

Едва Ленгер-ага успел выпить под деревом унаби свой чай, как в калитку постучали. Пришел чабан, пасший общее стадо. Он заглянул в калитку и наотрез отказался заходить во двор.

— Яшули, нашу ярку съел твой тигр.

— Если б он захотел съесть овцу, так в нашем загоне полно.

— Я говорю правду. Он задрал ярку.

— Ты ошибаешься, наш тигр не трогает домашних овец.

— Пойдем, я покажу тебе. В зарослях тамариска валяются кости. Там следы твоего тигра. Следы идут сюда, к твоему забору.

Чабан и Ленгер-ага пошли по следу к тамариску.

Ленгер-ага, разобравшись в том, что произошло здесь минувшей ночью, объяснил пастуху, что ярку задрал волк, а потом удрал, завидев тигра.

Ала в тот день понял многое. Главное — он понял, что вселяет страх во всех. Джейраны бежали от него: поджав хвост, бежал волк. Шум и суматоха в селе — тоже от страха перед ним, тигром Ала. Второе, что он понял, — надо ловить и поедать тех, кто слабее тебя, так, как это сделал волк.

Ала лежал в углу двора. На нем был надежный намордник. Цепь отпускала его на пять метров. Властитель гор, каким он себя почувствовал, был привязан к тутовому дереву.

Ленгер-ага снова повел тигра в горы. На этот раз он привел его на хребет горы Дегирмен. Отвязав его, Ленгер-ага попрощался с ним, смахнув слезу, и ушел.

С тех пор прошло два года. Тигр никогда не возвращался в село. Но лесник, каждый раз, делая привал у Красной скалы, клал в изголовье кусочек сахара. Ночью полудикий тигр подходил, слизывал сахар и лежал неподалеку, пока старик спал. А с рассветом тигр всегда уходил. Днем Ала наблюдал за хозяином издали, но близко не подходил...

Ибрагиму приснилось, что он пьет воду из всех кранов, но не может напиться. Он требует, чтобы ему дали воды, но никто не слышит его. Он проснулся. Была глубокая ночь. Над ним — россыпи звезд. Ибрагим вспомнил весь день, с утра, и кряхтя поднялся. Он подошел к канистре и выпил две кружки холодной как лед воды. Он огляделся по сторонам. Сияющая на высоту копья звезда поднялась над землей — значит, через час начнет светать! Тут взгляд Ибрагима упал на что-то лежавшее неподалеку от канистры. То ли камень-валун, то ли человек пришлый? Он слегка дотронулся до непонятного предмета и одернул руку — тигр зарычал. Ибрагим страшно крикнул и лишился чувств. Все проснулись. Ленгер-ага схватил ружье и подошел к Ибрагиму.

— Что случилось?

Ибрагим молчал, вместо него отозвался тигр. Ленгер-ага все понял и отогнал тигра. Тот нехотя поднялся, хромая отошел на несколько шагов и снова лег.

— Побрызгайте ему на лицо холодной водой, — командовал Ленгер-ага. Но увидев, что Ораз и Халык сами еле живые от страха, он поспешил их успокоить: — Да не бойтесь. Это мой тигр. Он захромал. Бедняга пришел к нам за помощью.

Ленгер-ага подошел к тигру. А Халык и Ораз стали поливать Ибрагима водой. Холодная вода быстро привела его в чувство. Он открыл глаза:

— Здесь есть тигр?

— Не бойся, это тигр Ленгер-аги.

Ибрагим поднялся. Холодная вода затекла за воротник, он замерз. То ли от холода, то ли от страха, но его стало трясти, как в лихорадке. Стащив с себя мокрую одежду, он завернулся в одеяло. Халык и Ораз развели костер, поставили чай. Тем временем стало светать. Поглаживая голову Ала, Ленгер-ага рассматривал его. Тигр отощал — ребра наперечет. Глаза стали тусклыми. Передняя лапа распухла. Ленгер-ага пристально вгляделся и увидел иглу дикобраза. Охотник представил себе, как тигр ловил дикобраза и как теперь из-за этого мучается. Ему стало очень жаль своего глупого тигренка. Надо что-то сделать. Для начала — накормить. Взяв ружье, Ленгер-ага отправился на охоту для тигра. Ала, хромая, двинулся за ним.

— Оставайся! — приказал Ленгер-ага.

Ала остановился, не желая оставаться с чужими людьми. Хозяин повторил приказ, и тигр лег. Скоро раздался выстрел, потом второй. Минут через десять Ленгер-ага положил перед тигром двух зайцев. Зверь оттащил их в сторону и съел без остатка. Ленгер-ага задумался. Извлечь иглы из лапы тигра — очень сложное дело. Охотник решил идти искать ветеринара.

— Клад ищите без меня. Приходится возвращаться, — сказал Ленгер-ага:

— Как бы нам не пришлось совсем плохо без вас, яшули, — высказал вслух тревогу студент.

— С вами Ибрагим. Он знает, где брать воду и сухари. — Ленгер-ага привязал за спиной вещевой мешок, повесил на плечо двустволку и отправился в путь.

Ибрагим предложил тем временем переворошить все вокруг Красной скалы. Он предложил взять лопату и лом и немедля взяться за работу. Подобно Фар-хаду, сокрушившему гору, чтоб дать людям воду, Ибрагим хотел сокрушить красную скалу, чтоб найти клад.

Халык решил искать пещеру вокруг Красной скалы. — Я буду искать пещеру и собирать урюк, — сказал он и взял корзину Ленгер-аги.

7

Итак, Ибрагим долбил камни, сокрушая Красную скалу. Ораз сидел на вершине скалы, воображение унесло его в далекое прошлое. Тигр лежал в тени арчи. А Халык отправился за урюком. Халыку вспомнились слова из записки: «Остановись против Красной скалы... Ищи и найдешь там клад». Остановись против Красной скалы... А где остановиться? Халык наполнил водой флягу и стал карабкаться на выступ. Место, куда влез Халык, было похоже на дно шахты. С трех сторон отвесные скалы; узкий овраг, уходящий вниз, напоминает темный коридор. Там в темноте, что-то поблескивало. Это в небольшой впадине, как в миске, скопилась дождевая вода. Воде некуда деться, и она стоит здесь постоянно, солнечные лучи сюда не заглядывают. В овраге царит холодное дыхание камня. Под прикрытием скал цветет гранатовое дерево. Каждый ярко-красный цветок станет темно-красным гранатом.

Ниже Халык увидел урюковое дерево, крепко вцепившееся корнями в камень. Халык, придерживаясь за камни, начал спускаться к урюковому дереву. С дерева с шумом взлетела птица. Это была горная курочка, прилетавшая поклевать урюк. Халык повесил корзину на шею и залез на дерево. Попробовал урюк — кислятина. Но потом все же решил наполнить корзину и отнести к месту привала. Повесив корзину на ветку, Халык начал собирать урюк.

Когда корзина была почти полной, под скалой появился медведь. Может, он и не подошел бы, не пой Халык песню: «Не встречал я белой змеи, хоть и говорят, что змей в горах много». Эхо разнесло песню по оврагу. Дремавший медведь открыл глаза и прислушался к голосу. Он знал голос птиц, архаров, лисицы, барса, тигра и десятки других голосов, но такого голоса ему не приходилось слышать, потому что никто никогда не распевал песен. Он жил на хребте Копетдага среди туч, и в долине, где поют песни, никогда не бывал.

Медведь подошел на голос и вдруг увидел, что кто-то сидит на урюковом дереве. Урюк в летние месяцы — его любимое лакомство, и все деревья медведь считал своей собственностью. А здесь сидит на его дереве существо, воет и рвет его собственный урюк. Медведь пришел в ярость и зарычал.

Тем временем Ала лежал там, где оставил его хозяин. Становилось жарко. Тигр решил уйти в свою пещеру. Он с трудом поднялся и, не ступая на больную лапу, двинулся по тропинке. Яростный рев медведя вынудил его свернуть с дороги. Почему-то тигр почувствовал беспокойство и пошел на голос медведя. Тот стоял под деревом, задрав голову, и рычал. Руки и ноги Халыка дрожали. Он не смог бы долго удержаться на дереве и непременно свалился бы.

Халык бросил в медведя корзину с урюком. Ала стоял на выступе метров на восемь выше медведя. Вдруг он прижался к земле и, зарычав, бросился на медведя. Ала вцепился зубами в его горло. Сцепившись, они покатились вниз по оврагу. Медведь не успел почувствовать, что тигр болен и слаб. Он привык уступать ему, поэтому внезапное нападение лишило его способности защищаться. Рев его перешел в слабый хрип, который скоро затих. Убедившись, что медведь мертв, тигр оставил его. Он устал. Из вспухшей ноги текла кровь с гноем. Ко всему еще медведь своими острыми белыми когтями изрядно поцарапал его. Ослабевший тигр посмотрел вверх и увидел Халыка, который оправился от испуга и спускался к нему. Халыку стало очень жаль своего избавителя, ему хотелось подойти, погладить зверя, но он не решился.

«Что бы сделать для него? — думал мальчик, сидя на камне в почтительном отдалении.

— Лежать, Ала! — приказал он зверю и стал выбираться из оврага.

Когда через два часа Халык вернулся с миской в руках, Ала уже отполз в тень. Там, где он лежал, остались следы крови, а над ними летали зеленые мухи. А над трупом медведя кружился голодный орел.

Едва орел опускался, тигр рычал, и хищник тут же взмывал вверх.

Халык кидал в орла камнями, отгонял его подальше. Тигр выразил ему свою благодарность, шевельнув хвостом. Халык знал, что Ленгер-ага всегда угощал тигра сахаром, поэтому вернулся с карманами полными сахара.

— Возьми, Ала, — сказал он и бросил тигру кусок сахара.

Тигр съел. Халык бросил второй и третий. Тигр не отказывался. Когда Халык скормил весь сахар, что у него был, он взял миску и отправился к той впадине, наполненной дождевой водой. Набрав полную миску, он поднес ее зверю. Халык перестал бояться тигра, но трогать его не решался. Тигр выпил пять мисок воды, а к шестой не прикоснулся. Халык понимал, что одним присутствием не может одобрить своего друга, и решил не уходить до захода солнца. Халык проголодался и стал подбирать урюк, рассыпавшийся из корзины. Потом прислонился к камню и принялся рассматривать рваные облачка, проплывавшие в синем, словно озерная вода, небе. Он сидел на дне темного оврага, а облака освещались солнцем. На вершине росла одинокая арча, у подножия ее очень четко вырисовываются на солнце все камни. Взгляд его скользнул ниже. Примерно на середине скалы темнеет что-то, напоминающее очаг. Халык не придал этому особого значения.

Тигр спал. Когда Халык кидал камни в орла, бедняга открывал глаза, но тут же снова закрывал их. Халык устал сидеть. Он спустился вниз, туда, где были навалены скатившиеся сверху камни. Здесь было прохладно, потому что овраг глубок и порос высокими деревьями. Больше всего было ветвистых горных кленов и высоких инжиров. С изумлением глядя на огромные деревья инжира, Халык думал: «Поближе к осени надо будет прийти сюда собирать инжир».

В пустыне солнце палит, от ветерка поднимается пыль. А здесь днем прохладно. Ленгер-ага рассказывал Халыку: «Так бывает оттого, что по ночам синие камни впитывают холод, а днем отдают его». Вспомнив рассказ лесника, Халык улыбнулся: он знает, что камень нагревается очень медленно. И еще горы на тысячу метров выше пустыни, поэтому здесь прохладно. Хорошо быть охотником или геологом. Хорошо жить в горах. Мальчик внимательно рассматривал камни, выискивая следы каких-нибудь надписей. Когда он возвратился к тигру, оставалось совсем недолго до захода солнца. Тигр крепко спал. Услышав шорох камней, Ала приоткрыл глаза, но тут же закрыл их снова. Халык почувствовал, что положение ухудшилось. Мальчик решил провести ночь здесь, возле тигра. Он вспомнил, что у него нет одежды и спичек. Халык поднялся, чтоб принести все это. Под лучами заходящего солнца западная сторона скалы сверкала словно позолоченная. Халык поискал то злополучное дерево урюка. Оно было в тени. Зато одинокая арча и верхняя половина скалы были затоплены солнцем. Халык снова увидел что-то черневшее на скале словно бы устье очага. «Возможно, что это вход в пещеру», — подумал он. Солнце быстро забирает свои лучи. Халык заторопился, чтоб успеть вернуться до наступления темноты.

Когда Халык вышел из оврага, солнце село. При выходе он сделал отметку, чтоб не сбиться на обратном пути, — положил друг на друга несколько камней — и зашагал в сторону костра, разведенного его спутниками. Издали пламя напоминало холодное пламя волшебных костров из сказки. Но чем ближе он подходил, тем огонь становился живее, теплее, и до него донесся запах шашлыка. Оказалось, Ибрагим подбил горного козла. Студент стал изливать перед Халыком душу:

— Ну слушай, неужели нельзя было сварить кашу в казане? Человек подстрелил козла, ведь он совершил деяние, наказуемое законом. Он преступник.

Ибрагим прервал его:

— Ты вконец надоел мне. Я жарю ему шашлык из свежего мяса, а он все бормочет что-то. Оттого, что я подбил одного-единственного козла, архары не переведутся.

— Ты подобьешь одного, я одного, Халык одного, и в горах ничего не останется. Государство заботится о том, чтобы эти прекрасные существа не исчезли окончательно.

— Друг, я привык есть мясо. Здесь нет представителей государства — инспекторов. В горах я сам и закон и инспектор...

— Ты ошибаешься. Почему в своих поступках человек должен руководствоваться тем, что его не видят, стало быть, не накажут? Почему не выполнять законы?

Ораз начал разговор, похожий больше на лекцию о законности. Но Ибрагим был слишком поглощен шашлыком. Наконец он сложил его в большую миску и подал. Когда все принялись за еду, Ибрагим продолжил этот разговор:

— Кто не охотится в горах? Ну-ка, ответь мне. Вот, к примеру, Ленгер-ага. Подстрелил он двух зайцев? Подстрелил. Однако ведь до наступления осени охота на зайцев запрещена.

— Он подстрелил зайцев, чтоб накормить голодного тигра.

Ибрагим засмеялся:

— Ты посмотри, что он говорит! Во имя голодного тигра можно нарушать законы, а во имя голодного человека нельзя, В каждом законе есть то, что называется «исключение». Мы тоже в горах, как исключение, подстрелили одного козла.

— Вы ничего не слышали в полдень? — спросил Халык.

— Слышали вдали какое-то рычание, грохот камней. А ты тоже слышал?

— Не то что слышал. У меня перед носом все это произошло. Ала дрался с медведем и убил его. Хотите верьте, хотите нет, но Ала спас меня.

Халык захватил шашлык для тигра и скрылся в темноте.

— Смелый мальчонка, — погляде.в ему вслед, сказал студент.

— Смелый, только здесь его смелость не очень нужна. Он знает, что в здешних краях нет другого тигра, кроме этого. Знает и о том, что барс и рысь рядом с тигром не охотятся. Так что смелый мальчик сейчас не слишком рискует.

— А медведь, оказывается, есть.

— Был. Пришел, видно, из других мест. Медведей на горе Дегирмен нет.

— А мальчик все-таки смелый.

— А ты немножко трусоват. — И Ибрагим захохотал.

— Я городской человек. Не могу сказать, что меня не страшат вой ветра, тучи, похожие на дым, молчание темных ночных скал.

Довольно долго Ибрагим молчал, нахмурившись, потом заговорил:

— Ты, братишка, пугаешься того, чего не надо бояться, а где надо бояться — не боишься. Вот, например, вчера вечером ты наговорил мне столько, что голова разболелась. Ведь здешние места дикие... Ты вот сердишься из-за архара. Может, выдашь меня?

— Сказать правду — это не предательство.

— Может, ты и прав. Только слышал я поговорку: «Человек, говорящий правду, должен держать оседланным коня. Если, сказав правду, он не успеет умчаться, ему отрежут голову».

— Когда-то, возможно, это было справедливо. Но сейчас невесело приходится человеку, который не говорит правду.

— А пояснее можешь говорить? — хмуро предложил Оразу Ибрагим.

— Вот однажды следственные органы заинтересуются Ибрагимом. А то, что так будет, в этом можешь быть уверен. Следователь вызовет меня и спросит: «Ездил ты с такими-то людьми туда-то и тогда-то?» Скажу: «Ездил». — «Ты видел, что Ибрагим Дурдыев, который нигде не работает, каждый год сажает картошку на государственных землях?» — «Видел». — «Я удивляюсь вам, — скажет следователь, — почему не приходила вам в голову мысль, что этот человек нарушает порядки социалистического общества?» А я скажу: «Приходили мне такие мысли». — «А почему молчали об этом человеке? А еще — почему не сообщили, что Ибрагим Дурдыев стрелял архаров, охраняемых законом?» По уголовному кодексу, человек, укрывший преступника, сам считается преступником. Как видишь, оседланным надо держать коня человеку, который не говорит правду.

— Ты считаешь меня преступником, — проговорил Ибрагим.

Ораз промолчал.

— И в этих пустынных местах ты говоришь преступнику, что он преступник, и не боишься?

— Чего же мне бояться?

— А я бы на твоем месте поостерегся. Здесь, кроме нас двоих, никого нет. Ночь темная. Вокруг черные, глубокие, как колодцы, овраги. Если вдруг... Кто не поверит, если студент Ораз в ночной мгле свалился с выступа?

Ибрагим захохотал и одной рукой, словно клещами, ухватил за плечо Ораза. Вдруг посерьезнев, он сказал:

— Кажется, мы поняли друг друга. Если б ты хотел сообщить обо мне, ты сделал бы это, не сказав мне. Если же... если б я хотел сбросить тебя с горного выступа, то сбросил бы без предупреждения. — Он снова засмеялся. — В городе приходи ко мне — дам тебе свой адрес. Ты будешь доволен. Есть поговорка: «Для бедняка не жалей своего достатка, а для друга — жизни». Я ничего не жалею для таких, как ты, которые все свои деньги отдают за книги.

Ораз промолчал.

8

Уходя, Халык приказал тигру: «Лежи!» Даже если б ему ничего не было сказано, тигр не ушел бы от своей добычи. И в лучшие времена, когда он был здоров, тигр не бросал добычу. Халык нашел его на том же месте. Заслышав шорох камней под ногами Халыка и учуяв запах шашлыка, тигр поднял голову. Ему был знаком этот запах. Ала облизнулся. Халык выложил шашлык на камень. Ала с удовольствием стал поедать жареное мясо.

Прислонившись спиною к валуну, Халык уснул возле тигра. Уставший мальчик проспал до рассвета. Когда взошло солнце, запели птицы, Халык открыл глаза. Первой была мысль об Ала. Мальчик поднял голову, Ала не было на месте. Халык вскочил и увидел, что Ала ест медвежатину. Халык обрадовался.

— Салам, Ала! — крикнул он.

Ала обернулся, посмотрел на Халыка и снова занялся медвежатиной. Халык вспомнил вчерашний день и взглянул на скалу: ему хотелось получше рассмотреть вход в пещеру. Но при утреннем освещении его вообще не было видно. Клад мог оказаться и в этой пещере. Только куда же она исчезла? Вчера вечером был ясно виден вход. Халык решил ждать прихода Ленгер-аги. Однако мальчишеское любопытство не давало ему покоя. Он не отводил взгляда от скалы. Если клад спрятан в пещере, то он, конечно, закопан. Понадобятся лом, лопата. Все это есть у Ибрагима.

Халык не выдержал и стал карабкаться на скалу. Он добрался до урюкового дерева и убедился, что здесь вверх по скале влезть он не сможет: она была совершенно отвесной. На вершину скалы мальчик забрался по выступам, по петлявшей горной тропе.

Отсюда была видна Красная скала. Около нее кто-то копошился. Это Ибрагим. От одинокой арчи Халык стал осторожно спускаться в пещеру. Снизу вход в пещеру казался маленьким, как очаг, на самом же деле он был очень большой. Не нагибаясь, Халык вошел в пещеру. В нос ему ударил запах хищного зверя. Халык подумал, что, может быть, это было логово того медведя с белыми когтями, который лежит внизу.

Отсюда просматривались все овраги, все скалы. Отсюда Халык увидел Ала — вон он все еще ест медвежатину. В углу пещеры Халык увидел надпись на камне арабскими буквами. Большая часть его выцвела, стерлась. Ножом, что был пристегнут к поясу, Халык начал копать посреди пещеры. Мелкие камни и песок перемешались и накрепко соединились, как зацементировались. Работа Халыка напоминала труд чело века, иголкой копающего колодец. Несмотря на голод и жажду, Халык готов был копать здесь, пока не найдет клад.

Когда солнце перевалило за полдень, в пещере стало жарко. Хотелось пить. Вода во фляге кончилась. Но он продолжал копать.

Когда же он выкопал яму уже почти по колено, его вдруг поразила мысль: «А что, если сюда приходил кто-нибудь до меня и здесь ничего нет?»

Халык выбрался из пещеры. Ибрагим все еще копался возле Красной скалы. Халык взглянул в овраг. Тигра не видно. А на трупе медведя птицы устроили пиршество. Мальчик пошел вниз дорогой, по которой пришел сюда. Он подошел к дереву урюка и ел кислый урюк, пока не почувствовал, что утолил и голод и жажду.

«Что же делать? Копать или искать Ала? Ленгер-ага поехал в город за доктором, сегодня после полудня он должен вернуться. А тигра нет. Если мы его потеряем, он может спрятаться и умереть где-нибудь... Если клад никто не взял, мы его выкопаем», — решил Халык и спустился вниз по оврагу — искать тигра.

Ала нигде не было. Халык шел, заглядывая в заросли и поминутно окликая его. Тигр не отзывался. Наконец на одном из поворотов мальчик услышал слабое рычание. Тигр лежал под чинарой и зализывал рану. Перед заходом солнца тигр насторожился, минут через десять Халык услышал голоса.

Из-за деревьев появились Ленгер-ага и ветеринарный врач.

На плече ветеринара была сумка с инструментами и лекарствами. Он достал из сумки кривой лук, положил его на камень. Затем из длинного, узкого футляра достал сложенную стрелу.

— Мы подстрелим твоего тигра из этого лука, — сказал ветеринар, глядя с улыбкой на Халыка. Улыбка у врача была очень красивой и доброй.

И все же, глядя на лук и стрелу с острым наконечником, мальчик почувствовал тревогу. Прицелившись, ветеринар натянул и отпустил тетиву. Стрела вонзилась в бок тигра. Он зарычал обиженно, но подняться уже не мог, через мгновение закрыл глаза и опустил голову на землю. Тело его расслабло и вытянулось, будто его покинула жизнь. Ветеринар со своей сумкой подошел к тигру. Он зажег маленькую газовую плиту, подержал над нею лезвие скальпеля, какой-то жидкостью вымыл руки. После этих приготовлений он приступил к операции.

— Как бы этот негодник не пришел в себя, — забеспокоился Ленгер.

— Будьте покойны, яшули. Тигр придет в себя через час. А к тому времени все будет закончено.

Ветеринар вырвал из лапы иглы дикобраза. Их было пять. Иглы длиннее пальца человека. Из раны вышло много крови и гноя. Врач промыл рану и засыпал порошком, чтобы не было снова нагноения. Потом перевязал крепко лапу. Когда тигр открыл глаза, возле него не было ни одного человека. Боль затихла. Перед глазами стало светлее.

9

Вечером Халык рассказал об удивительной пещере на скале.

— На стене там что-то написано арабскими буквами. Я начал копать ножом, но клада пока не нашел.

Ибрагим забеспокоился.

— А может, его выкопали люди, которые до нас побывали там?

— Если они приходили, то, конечно, откопали,— успокоил его Ораз.

На следующий день, с рассветом, Халык привел в скальную пещеру трех человек. Студент прочитал надпись, сделанную по-арабски:

«Доля твоя за труды твои: в этой пещере есть клад. Если раскопаешь посреди пещеры, найдешь железный сундук. Клад этот — не золото и серебро, не драгоценные камни, но ты посмотри его. Не посчитаешь его важным, скажи о нем другим людям».

— Ну вот, начинаются загадки... — проворчал Ибрагим.

Кладоискатели продолжали рыть и с полутораметровой глубины извлекли железный ящик. В сундуке оказалась груда книг. Со стихами знаменитых туркменских поэтов древности там оказались стихи поэтов неизвестных, о которых даже никто не слышал. Письмена на телячьей коже, завернутые в бархат, пояснили, почему здесь оказался этот ящик. «Мы, мулла Сетдар, спрятали в этой пещере жемчужные слова наших благородных поэтов, живших до нас, собранные в книгах. Причиною тому то, что время стало плохим. Сын племени овшар Надир, став падишахом, залил мир кровью. Люди, решившие избавиться от гнета Надир-шаха, отрезали ему голову. Но после этого наступили еще худшие времена. Люди отбирали у людей скот. Жгли дома. И эти ужасные дела продолжались не год, не два, а десятилетиями. Мы, мулла села Серчемен Сетдар, спрятали в горной пещере стихи, написанные бедными благородными поэтами. Мы ушли из этой пещеры с надеждою, что когда-нибудь настанут прекрасные времена. Жемчужные мысли, записанные на этих бумагах, найдет какой-нибудь образованный, благородный человек и прочитает их своему народу».

Студент несказанно обрадовался находке. Конечно, это было не то, о чем он мечтал для себя. Но для литераторов и историков — это клад бесценный.

— Ну и клад, — в недоумении пробормотал Ибрагим.

— Мы и представить себе не можем, насколько он ценен, — ответил студент.

На выступе скалы студент поставил возле железного сундука всех кладоискателей и сфотографировал их.

В ту же секунду лицо Ибрагима переобразилось. Он свел брови, устремил взгляд вдаль. Перед ним не было ничего, кроме голубого неба, но выражение лица было очень значительным, взор полон мысли и заботы. На лице Ленгер-аги тоже забота. За тигра, правда, он теперь спокоен. Но вот беда — сбился со счета куропаток. Придется пересчитывать, начиная от Красной скалы до того места, где ручей Якут выходит в пустыню.


перевод Е.Семеновой

Загрузка...