Мой дом - пустыня

БАРС (руссказ)

Острые отроги гор похожи на зубы в ощеренной пасти какого-то неведомого зверя. Они темнеют, когда случайное облако приглушает солнечное сияние, они влажно и хищно взблескивают, когда обрушивается на них поток света. Кажется, чудище затаилось и терпеливо ждет свою добычу — ждет час, день, вечность.

Но это чисто человеческая фантазия. У барса горные отроги не вызывают никаких ассоциаций. Они лениво лежат в тени на скальной площадке, почти неотличимые по цвету от каменной россыпи. Он сыт, полон истомы и мог бы даже замурлыкать от избытка благодушия. Однако понимает, что не к лицу властелину гор мурлыкать, словно несмышленому котенку, и поэтому сдерживает свое желание.

Желтые, похожие на янтарь глаза барса полузакрыты. Но и сквозь узкие щелочки он прекрасно видит все, что творится в ущелье. Вот крадется знакомая куцая лиса. Особой симпатии к ней барс не испытывает — сказывается врожденная неприязнь кошачьей породы к лисам, шакалам, волкам и прочей собачьей братии. Он куцую не трогает — привык к ней. Живет она тихо и скромно. Правда, порой таскает остатки его, барсовой, добычи. Он это терпит: джейранье стадо, которое он «пасет», велико, недостатка в свежей еде не ощущается.

За кем же охотится куцая? Ага, понятно: куропатка ведет на водопой своих великовозрастных отпрысков, и лиса решила воспользоваться удобным моментом. В данном случае сочувствие барса на стороне лисы. Кекликов он недолюбливает. Мясо у них вкусное, однако слишком мало его и слишком много перьев. А главное — очень уж суматошны и бестолковы. Крадется барс к джейранам, а куропатки в траве. Нет чтобы потихоньку убраться с дороги — сидят, затаившись до тех пор, пока носом в них не ткнешься. Только тогда улетают и шуму поднимают столько, что уж ни о какой охоте думать не приходится. Хоть бы всех их куцая передавила!

Барс непроизвольно подбирается, и мускулы его начинают подрагивать, словно это он охотится, а не лиса. Внимательно следит за куцей, уже откровенно заинтересованный исходом охоты. Вот лиса затаилась. Прыгнула. Поспешила! Улетела куропатка, только несколько перышек осталось. Ну и дура, ходи голодная! Барс презрительно отвернулся от неудачницы.

Солнце поднималось все выше, тени перемещались. Желтое пятно света легло на край площадки, поползло к лапе барса. Покосился на пятно, подтянул лапу. Пожалуй, пора домой — пещера хранит ласковую прохладу ночи, там он сладко уснет до захода солнца.

Последний раз окинув взглядом ущелье, барс приподнялся. И замер. Звук, заставивший его насторожиться, не оставлял сомнений — это перепуганные джейраны. Плотным табунком выскочили они из-за поворота и, не сбавляя скорости, промчались мимо. Барсу ничего не стоило поймать одного из них, но он был сыт, а для забавы не убивал.

Его в этот момент занимало другое: кто напугал джейранов? Его джейранов, его собственное стадо, на которое никто, кроме него, не имел прав! Как-то попыталось оспорить его право семейство пришлых волков. Все вместе они были сильнее барса, но он выследил их поодиночке и убил — волка, волчицу, и двух волчат-переярков. Потом заявился бродяга барс. Это был бой на равных, и чужак убрался подобру-поздорову. Может, снова он? На этот раз так легко не отделается.

Барс усиленно принюхивался и раздражался, оттого что ветер дует не к нему, а в сторону неведомого врага. Вспомнилось, что еще на заре далеко в низине, скрытой от взора зарослями арчи, кто-то долго выл и рычал дурным голосом. Может, это он гонится теперь за джейранами?

Наконец чуткое ухо уловило шорох катящихся камней, и барс сжался в тугой ком мускулов, готовых каждый миг бросить его на пришельца. Шорох становился все явственнее. Потом из-за поворота появился Двуногий. Барс вздрогнул и чуть расслабился.

Вышел второй Двуногий. Они присели на корточки возле большого валуна и стали смотреть по сторонам. Наклонились к земле. Может, они не джейранов вынюхивают, а его, барса? Но почему же они не чуют запаха, ветер-то дует прямо на них? И зайца не чуют, хотя тот совсем рядом с ними притаился.

Вот выпрямились, пошли по тропинке. Заяц сиганул в сторону и юркнул под арчовый куст. Двуногий дрогнул, замер. Испугался? Но зайца не боятся даже джейраны! А что, если рявкнуть на Двуногих погромче, предупредить, чтобы убирались с чужого участка?

Но барс не рявкнул — что-то его удержало. Он весь дрожал от желания прыгнуть, когда Двуногие проходили мимо, и опять же смутное опасение принуждало его не шевелиться, лишь плотнее прижиматься к скале.

Когда Двуногие скрылись из виду, барс мягко, не шевельнув ни единого камешка, спрыгнул на тропу, понюхал следы. Они пахли так же, как прошлой весной, когда Двуногие появились в его владениях.

Собственно, была еще самая ранняя весна, и ее хмельное дыхание туманило голову владыки гор, как и всему живому. Барс по натуре отшельник, он предпочитает и жить, и сражаться, и умирать в одиночку. Однако в конце зимы, когда оглушительным становится птичий гомон и свист, когда теплой, волнующей влажностью начинает дышать сама земля, даже барс тяготится одиночеством. Неприкаянно бродит он по своим владениям, часто не обращая внимания на легкую добычу, и не рычит, а громко мурлычет, как большая тоскующая кошка. Он беззастенчиво и бездумно нарушает границы чужих владений и не успокаивается, пока не услышит ответного мяуканья.

Любовный хмель проходит быстро. Расставаясь с подругой, барс уже посматривает на нее холодновато.

Так было и в прошлый раз. Покинув мать своих будущих детенышей, которых он, по всей вероятности, никогда и не увидит, барс возвращался в свое ущелье, усталый, голодный, полный стремления хватать и терзать живую плоть. Путь пролегал через предгорную низину, и там он вдруг увидел притаившееся незнакомое существо. Очертаниями и грязновато-блеклой окраской — желтое с зеленым — оно напоминало черепаху. Но, во-первых, таких огромных и нелепых черепах ему еще никогда не встречалось, во-вторых, пахло оно незнакомо — едко и отвратительно. Барс даже чихнул, потер нос лапой и на всякий случай негромко зарычал, хотя существо, кажется, не собиралось на него нападать.

Осмелев, он походил вокруг, и ноздрей его коснулся новый запах. Запах вел в горы, в ущелье! Барс вознегодовал и немедленно кинулся по следам пришельцев, пылая жаждой убийства. Следы становились все отчетливее, к ним примешался запах джейрана. Для барса было ясно, что эта матка с детенышем и что пришельцы идут именно за ними. Это был грабеж, наглое нарушение всех законов. Но тут ухнул и прокатился по горам удар грома, за ним второй и третий. Горы, как и барс, любящие покой, отозвались негодующим ворчанием, глухим гулом недовольства.

Барс остановился и недоуменно поднял морду. Он знал, что за грохотом обычно сверху льется вода, это неприятно, и надо прятаться в укрытие. Однако небо было безоблачным, дождем и не пахло. Но гром остудил ярость зверя, вернув ему обычную осторожность, — он свернул с тропы и полез по скалам. И вовремя — на тропе появились Двуногие. Один из них тащил на спине джейраниху, другой нес две кривые палки.

До этого барсу не приходилось встречаться с людьми, и раздражение уступило место любопытству. Вслед за Двуногими он спустился в лощину. Здесь он стал свидетелем новых чудес. Двуногие разодрали панцирь черепахи, и там образовалось нечто похожее на небольшую пещеру. В нее швырнули джейраниху, залезли сами. Черепаха хрюкнула затряслась и вдруг дико взревела. Барс от неожиданности подскочил на месте, как мячик и гоже рявкнул Из черепахи сверкнул огонь, грохнуло, что-го со свистом стегнуло по веткам арчи, под которой укрылся барс Он не знал, что это картечь, но почуял опасность и поспешил убраться подальше. Уже издали он видел, как черепаха тронулась с места, поползла все быстрее и быстрее, пока не скрылась из глаз.

За год барс успел позабыть об этом происшествии. Но вот Двуногие появились снова, и в памяти зверя зашевелилось что-то недоброе и тревожное. Он пошел по следу охотников.

Долго выискивали Двуногие убежавших джейранов. Барс смотрел на них и удивлялся их глупости: чего они карабкаются по скалам, когда даже кеклики знают, что джейраны по выступам, опоясывающим гору с севера, давно уже вернулись на то место, откуда их спугнули... Он сам, когда не было особой охоты размять мускулы в погоне, пользовался этой глупой привычкой джейранов, чтобы, спугнув, залечь на их обратной тропе и взять прямо налетавшую на него добычу.

Уже совсем стемнело, когда охотники не солоно хлебавши, конвоируемые барсом, спустились из ущелья в низину. Они развели костер, подвесили над огнем чайник, достали из машины снедь и бутылку водки.

А для барса наступило время охоты, но он колебался, издали наблюдая, как Двуногие возятся вокруг своей черепахи. Охотиться не хотелось: слишком обильным был завтрак, к тому же не удалось отдохнуть.

Пока он гадал, в низине вспыхнул огонь. Барс удивился, так как свет был необычным — неровным, движущимся, словно живое существо. Зверь долго смотрел на него, пока любопытство не возобладало над всеми прочими чувствами. И тогда барс подобрался поближе, прилег в зарослях ежевики. Двуногие ели, махали передними лапами, издавали громкие неприятные звуки. Особенно раздражали резкие, однообразно чередующиеся возгласы. Барс не понимал, что люди хохочут, и в горле у него рокотало сдерживаемое рычание.

Охотники кончили ужин. Один из них швырнул пустую бутылку в кусты ежевики. Барс воспринял это как нарушение его нейтралитета и перестал сдерживать рвущийся из горла рык. Он не собирался нападать, он просто заявлял Двуногим о своем присутствии и о своем праве на эту землю.

Двуногие заметались. Один из них схватил палку. Из палки вырвалось ослепительное пламя, грянул гром, и острая боль обожгла бедро барса. Он знал, каким горячим бывает раскаленный солнцем камень, но эта боль была горячее, и барс большими прыжками помчался в темноту. За спиной еще раз грохнуло, неведомый жук свирепо просвистел над головой.

Барс не пошел в свою пещеру, а отыскал себе укромный уголок в ближних скалах и всю ночь зализывал рану. Его слегка лихорадило. Перед рассветом он спустился к ручью, но много лакать не стал — вода расслабляет, а он должен чувствовать себя сильным для борьбы. Война объявлена не им, но она объявлена. И теперь оставалось либо признать силу Двуногих и покинуть обжитые места, либо сражаться. Барс предпочел последнее.

Когда верхушки гор стали розовыми, Двуногие зашевелились. Их голоса доносились до него как дальний комариный писк, но барс зло прижал уши, оскалился и глухо заворчал.

Потом Двуногие пошли в горы. Барс пропустил их и пошел следом. Древний инстинкт, который еще в незапамятные времена заставлял его предков уступать дорогу человеку, подсказывал, что враги сильнее его. И потому он выбрал тактику, которую применил когда-то в борьбе с волчьей стаей: решил нападать на Двуногих поодиночке.

Случая пришлось ждать долго. И постепенно боевой пыл остывал, уступая место усталости. Тем более что и раненая нога ныла, ступать на нее было больно, и голод начал заявлять о себе. Барс проглотил на ходу несколько ящериц, но это была не пища, а так, недоразумение одно.

Все же терпение его было вознаграждено: Двуногие решили наконец разойтись. Один направился дальше по джейраньей тропе, а другой стал спускаться, пробиваясь сквозь заросли арчи. Барс поколебался несколько мгновений и двинулся за ним.

Он полз между камнями и сам походил на продолговатый камень. Он ступал мягкими подушечками лап по мягкой траве, и шаг его был неслышным, как полет серой совы. Если бы еще чуточку улеглось раздражение, не так бы сосало в желудке и не болела нога!..

Охотник присел отдохнуть. Барс тоже прилег. Их разделяло не больше десяти шагов — два прыжка, может, и один. Щелчок зажигалки заставил зверя вздрогнуть и подобраться. Но страшного ничего не последовало, лишь дым пощекотал ноздри барса и заставил его сморщиться, чтобы не чихнуть. Он смотрел на красноватый уголек сигареты в руке Двуногого, а охотник, озираясь, обводил биноклем вокруг.

Неизвестно, что заставило старого козла теке, ворчуна и отшельника, спуститься с кручи. То ли искал уединения после драки с молодым и сильным соперником, то ли потянуло на свежую травку. Барс услышал его шаги и сварливое бормотанье, когда козел был еще далеко. Но он шел прямо на барса, и надо было что-то предпринимать. Случись это в иной обстановке, зверь не задумался бы свернуть козлу шею, но сейчас перед ним противник, и барс пополз в сторону.

В этот момент заметил теке и охотник. Он знал, что этот козел находится под защитой закона, но он и на джейранов охотился незаконно, весной, когда у них маленькие детеныши, да и слишком сильным было искушение заполучить великолепные рога.

Охотник затаился, ожидая, когда козел подойдет. И тот действительно появился из зарослей.

Произошло что-то нелепое и страшное. Грянул гром, козел рухнул, подкошенный, но тут же стремительное, как молния, тело рванулось из кустов и упало человеку на грудь, сшибло с ног, и тот покатился по земле.

После первой атаки барс отскочил, свирепый и взъерошенный. Он ждал ответного нападения, чтобы с новой яростью сомкнуть клыки на горле врага, рвать его брюхо когтями задних лап. Но Двуногий лежал не двигаясь. Барс слизнул с усов незнакомую на вкус кровь и вызывающе зарычал.

Двуногий продолжал хранить молчание. Барс осторожно подошел, понюхал, потрогал лежащего лапой, каждую секунду готовый ударить. Двуногий был жив, но почему-то притворялся мертвым. Он не пытался укусить хотя бы раз: так не поступает даже суслик — один из них, пойманный барсом, довольно крепко цапнул его за нос, прежде чем испустил дух.

С врагом, который не сопротивлялся и не бежал, барс драться не мог. Его сородичи пользовались у людей дурной славой, но разве ведомо людям, что у барсов существует свое понятие чести?

Он повернулся, чтобы уйти. И увидел второго Двуногого.

Он увидел бледное жало пламени, но не услышал выстрела. Просто рухнула на голову гора — и свет померк.

Потом он вскочил и прыгнул. Не на Двуногого, а в промоину, оставленную горным потоком. Сзади трескуче рванулся воздух, а он мчался все выше и выше, к спасителям скалам. Из-под его лап с шумом сыпались камни — он не обращал на них внимания. Дальше, дальше, дальше от этих коварных Двуногих!

Добравшись до пещеры, барс забился в самый дальний угол. Он лежал там, пока не зашло солнце. Но и с наступлением темноты не оставил убежище, а только подвинулся к выходу из пещеры. Ныла нога, жгло голову, на которой пуля, ударившая вскользь, вспорола кожу. Недоумение и растерянность томили барса. Ночь, когда он чувствовал себя неподвластным владыкой, сегодня таила в себе что-то новое, угрожающее, неодолимое. Ночь стала не союзницей, а врагом, подкрадывающимся со всех сторон.

Барс лежал, обхватив лапами валун и положив на него голову. Прохлада камня немного приглушила боль. Но на сердце было тоскливо. И зеленые огоньки звериных глаз то разгорались, то гасли в кромешной тьме пещеры.

Перевод В. Курдицкого.