— Сюзи, это ты?
Голос Харри проплыл вниз по лестнице, когда Люсиль вошла в дом и захлопнула за собой входную дверь.
— Нет. Это ее красивая сестра.
— О, привет, — сказал Харри, когда Люсиль вошла в гостиную. — В субботу их офис закрывается в пять, а ее мобильный отключен.
— Возможно, она с клиентом.
Издав глубокий вздох облегчения, Люсиль сбросила туфли и упала в кресло. Шесть часов работы официанткой в «Альфе» не прошли бесследно для ног — странно, они болели больше, чем если бы она пробежала половину дистанции марафона.
— Сюзи должна была позвонить и предупредить меня, что задерживается. — Харри говорил раздраженно. — Не слишком весело торчать здесь в одиночестве.
Харри привык к больничной суете и бесконечному вниманию обожающего его женского персонала и теперь страдал, оттого что все переменилось.
— Разве Мейв не заходила? — Люсиль потерла лодыжки и многозначительно взглянула на кофейный столик, который был заставлен таким количеством тарелок с домашними пирогами и лепешками, что впору было уже открывать магазин.
— Заходила, — вздохнул Харри, — и она замечательная, я знаю, но это не совсем то. О, кстати, звонил Джез. Он хочет с тобой встретиться.
Люсиль была озадачена.
— Встретиться со мной? Зачем? Джез уже видел меня сегодня днем.
— Он не сказал зачем. Просто просил тебя зайти к нему, когда вернешься с работы. Но не сразу, — с беспокойством добавил Харри, когда Люсиль начала нащупывать ногами сброшенные туфли. — Тебе не обязательно бежать туда прямо сейчас.
— Почему?
— О Люс, не будь такой противной, посиди, составь мне компанию, — попросил он, — пока не вернется Сюзи.
Люсиль осталась, уступив уговорам. Она не имела представления, зачем Джез ей звонил. Казалось, будто она получила загадочную, красиво упакованную посылку, но ей не разрешали ее открыть. Пока Люсиль сидела с Харри, она решила позвонить Джезу, но, к ее разочарованию, никто не подошел к телефону.
— Я бы выпил кофе, — сказал Харри, который испытывал двойное неудобство: он был на костылях, и у него была сломана рука. Он мог приготовить себе горячий напиток, но не мог никуда его отнести.
Люсиль ждала, когда закипит чайник, и вдруг услышала, как хлопнула входная дверь. Она в восторге чуть не обняла Сюзи, когда та появилась на кухне.
— Вернулась. — Произнося это как обвинение. Харри приковылял из гостиной. — Я не знал, где ты.
Спала в своей машине, мысленно сказала Сюзи, и видела сладкие сны о твоем брате.
А вслух она разумно ответила:
— Встречалась с клиентами. — И потом: — Куда ты идешь? — когда Люсиль налила горячей воды в чашку, насыпала туда кофе и сахарного песку и передала ее удивленной Сюзи.
— Это для Харри. А мне нужно заглянуть к соседям. — Люсиль говорила на ходу. — Я ненадолго, ладно?
Потрясенная Сюзи наблюдала за ее уходом.
— В чем дело?
— Без понятия. Что-то насчет Джеза. Вообще-то, — Харри посмотрел на чашку в ее руке с видом привередливой старой тетушки, — я бы предпочел молотый, а не растворимый.
Прошла целая вечность, прежде чем Джез открыл дверь. Люсиль уже собиралась отказаться от дальнейших попыток и была поражена его видом.
Светлые волосы были растрепаны, в темных глазах дикий, почти лихорадочный блеск, а лицо, покрытое загаром, привезенным с Антигуа, исказилось в напряжении.
Несколько мгновений Люсиль в ужасе спрашивала себя, не принимал ли он наркотики. Она почти совсем в них не разбиралась, но разве не так люди выглядят, когда принимают колеса или кокаин?
— Ура! — воскликнул Джез, затаскивая ее внутрь. — Как раз вовремя.
Или алкоголь?
Ее желудок в испуге заныл; Люсиль искренне надеялась, что он не съехал с катушек. Его голос не изменился, но, возможно, он мастерски умел скрывать опьянение.
О, пожалуйста, нет, молилась Люсиль, пока он вел ее через холл, пусть все будет не так. Торопясь и стараясь не отставать от него, она потянулась вперед в попытке — исподтишка — понюхать его шею, чтобы выяснить, не исходит ли от его тела запах алкоголя.
В следующее мгновение Джез резко остановился перед лестницей. От неожиданности Люсиль налетела на него сзади, больно ударившись носом о его лопатку.
— Ой… Боже, извини…
— Что ты делаешь? — Джез удивленно повернулся к ней.
Ладно, лучше все выяснить.
— У тебя странные глаза, и ты выглядишь немного дико, — смело заявила Люсиль. — Скажи, ты не пил?
Удивление на его лице сменилось весельем.
— Нет, — с улыбкой ответил ей Джез. — Совсем не пил.
Ладно. Дальше.
— Как насчет наркотиков?
Его улыбка стала шире.
— Никаких наркотиков, честно.
Не понимая, зачем он ведет ее вниз. Люсиль спросила:
— А где Селеста?
— Ходит по магазинам. После ланча завез ее в центр, а сам поехал домой.
— Я думала, тебя нет. Я недавно звонила, но никто не ответил.
— Внизу не слышно телефонных звонков, — объяснил Джез, идя с ней мимо плавательного бассейна.
— Но ты ведь услышал звонок в дверь. — Люсиль нахмурилась.
— Сюда.
Открыв левую дверь. Джез провел ее внутрь.
— О боже, — выдохнула Люсиль, — это твоя звукозаписывающая студия!
— Видишь? — Он указал на погасшую зеленую лампочку на стене над пультом. — Когда звонят во входную дверь, она загорается.
— Но что ты здесь делаешь? Сюзи сказала, ты сюда не заходил с тех пор, как… как…
— Верно. Не заходил. Но теперь я здесь. Садись, если хочешь. — Джез подвинул ей вращающийся стул: — Располагайся поудобнее.
Люсиль не могла сесть. Ее осенило, в чем тут дело.
— О нет, нет, нет, — тоскливо простонала она. — Это идея Сюзи. Она тебя заставила, верно? Все устроила… прошу тебя, правда, ты не обязан предоставлять мне студию, а я собираюсь своими руками задушить эту девицу, как только до нее доберусь…
— Шшш, перестань, успокойся. — Косички Люсиль, украшенные бусинами, неистово бряцали, пока она вертела головой из стороны в сторону. Джез твердо заявил: — Уверяю тебя, это не имеет никакого отношения к Сюзи. Никто не заставит меня совершать то, чего мне не хочется, и дело не в том, что я решил предоставить тебе студию. А сейчас, — он снова терпеливо указал на вращающийся стул, — я только хочу, чтобы ты села, послушала и высказала свое честное мнение. — И добавил со слабой улыбкой: — Свое суровое, но справедливое суждение.
Не зная, что ответить, Люсиль села. Она не могла вообразить, что ей предстояло услышать. Сжав руки коленями, она ждала, пока Джез возился с пленкой, и осматривала первоклассное оборудование. Впрочем, что она знала о звукозаписывающих студиях? Если все здесь было старше трех с половиной лет, то оно уже не было таким первоклассным.
Черт, вероятно, это уже антиквариат. Но все равно здесь были потрясающие ряды кнопок, переключателей, ручек и дисков. Предыдущий опыт Люсиль со звукозаписывающими студиями сводился к маленькому чулану под лестницей, поэтому все здесь произвело на нее впечатление.
Потом она перестала праздно оглядывать комнату и сосредоточила все свое внимание на музыке, потому что именно для этого Джез ее сюда и пригласил.
Его интересует мое мнение, думала Люсиль, поражаясь нелепости ситуации. Как если бы Эрик Клэптон спросил совета у мистера Никто.
— Ну? — спросил Джез через три минуты, когда отзвучала последняя нота.
Люсиль чувствовала, что волоски на ее спине встали дыбом. Она взглянула на костяшки пальцев и увидела, что они побледнели. Очень немногие песни оказывали на нее такой эффект, вызывая мурашки в районе позвоночника.
Вслух она произнесла:
— Я думаю, ты просто сумасшедший.
Лицо Джеза ничего не выражало.
— Почему?
— Потому что, если ты ее написал, я никак не понимаю, почему не выпустил. Конечно, я знаю, ты всегда играл тяжелый рок, но ведь ты бы мог записать сингл. — Ее глаза расширились от удивления, она протягивала к нему руки. — Вот, посмотри на меня… Я все еще дрожу! Эта музыка настолько хороша, разве ты не понимаешь? Но я уверена, что ты никогда не планировал ее ни для одного из своих альбомов, потому что она такая необычная… боже, как обидно!
— Она для тебя, — сказал Джез. — Я хочу, чтобы ты ее записала. Боже мой, не надо плакать.
— Ты не можешь так поступить. — Люсиль злилась на себя, потому что ей очень не хватало бумажных платков и приходилось использовать край своего бледно-желтого топа, чтобы вытереть глаза. — Ты не можешь отдать мне самую лучшую песню, которую ты когда-либо написал, только потому, что тебе меня жаль.
— Нет, нет, дело не в этом. — Тряхнув головой, Джез откинул непослушные волосы с глаз. — Я не чувствую к тебе жалости.
— Чувствуешь. Ты меня жалеешь, — возразила Люсиль, — потому что я не могу написать стоящую песню и спасти свою жизнь! И чтобы очистить совесть, ты откопал одну из своих старых вещей, пустячок, который небрежно сочинил за десять минут, когда был не в своей тарелке, и теперь предлагаешь ее мне как… утешительный приз…
— Но…
— Нет, дай мне закончить. — Люсиль подняла свои дрожащие руки, слова лились потоком все быстрее. — Извини, если я кажусь неблагодарной, ты ведь очень добр ко мне, но, по-моему, ты слишком меня опекаешь. Я чувствую себя тюленем, который не может удержать мячик на носу, а ему все равно бросают сардину.
Она совсем выдохлась, сжала губы и мрачно уставилась в серую, обитую пенопластом стену, потому что была не в силах встретиться глазами с взглядом Джеза.
— Ты закончила? — наконец произнес он.
Люсиль кивнула.
— Да.
— Точно? Ты уверена? — Он поднял брови. — Если я начну говорить, обещаешь, что не будешь перебивать?
О боже, я его действительно расстроила, подумала Люсиль. Он считает меня упрямой, неблагодарной коровой и чувствует себя обиженным.
Ее настроение во многом объяснялось не только гордостью, но и предменструальным периодом, это действительно было так.
Чувствуя себя гормонально-озабоченным объектом воспитания, она отбросила назад косички и сказала:
— Говори смело.
О боже, она ужасно похожа на строптивого подростка.
— Большое тебе спасибо, — вкрадчиво произнес Джез. — Ладно, ты видишь вон тот шкаф с архивом? Там я храню все мои старые записи, в третьем ящике снизу. Песни, которые я начал и так и не закончил и которые решил не использовать, а также идеи для песен, которые никогда не были написаны.
— И что?
О боже, прислушайся к моим словам, думала Люсиль, все больше пугаясь.
— А то, — медленно продолжил Джез с большой долей иронии, — что я не доставал эту музыку из того шкафа. Его не отпирали больше трех лет. Ты слышала не одну из моих старых песен. Я написал ее сегодня днем. И к твоему сведению, я не сочинил ее за десять минут. — И добавил сухо: — Она совсем не небрежный пустячок, я тебя уверяю.
Люсиль раскрыла рот, когда поняла, о чем он говорит.
— Боже мой…
— Нет, пожалуйста, не прерывай меня! — воскликнул Джез. — Теперь моя очередь, верно? И я это сделал не потому, что мне тебя жаль, ясно? Просто я чувствовал себя полным дерьмом. Мне хотелось себя ударить, когда я понял, что натворил, сказав, что твоя песня ничего из себя не представляет — это было ужасно, и мне было так стыдно, что я решил как-то загладить вину. — Его темные глаза не отрываясь смотрели на Люсиль, его лицо было напряжено. — Но я сделал это не только для тебя. Понимаешь, о чем я? Если бы не ты, я бы сюда не спустился. Благодаря тебе я захотел написать новую песню.
— И ты ее написал, — прошептала Люсиль.
— Написал. Трезвым, — добавил Джез с легкой улыбкой. — И ты даже не можешь себе представить, как я теперь себя чувствую.
Все встало на свои места. Люсиль прекрасно понимала, почему он это сделал, и больше не чувствовала, что он ее слишком опекает.
Вместо этого она захлопала в ладоши и воскликнула:
— Это фантастика!
— Не просто фантастика, — с облегчением улыбнулся Джез. — Это чудо, черт возьми.
Люсиль безумно хотелось броситься ему на шею, но она не смела, поэтому произнесла почти беззвучно:
— Пожалуйста, сыграй еще раз!
Джез сыграл. На этот раз музыка звучала еще лучше, она была совсем не похожа на то, что он писал раньше — медленная и мелодичная, мощная и невыразимо волнующая.
— Конечно, над ней надо еще поработать, — сказал он Люсиль, когда песня закончилась. — И нужно разобраться со стихами. Боже, как заметно, что я давно этим не занимался: ты слышала, как я пропустил си в средней части?
Люсиль кивнула: после нового прослушивания мелодии она опять чувствовала, как по телу бегают мурашки. Голос Джеза звучал хрипло, и он взял несколько неверных нот, но сыроватость материала только добавляла привлекательность песне.
— Итак, — мягко спросил Джез, — ты ее споешь?
— Почему я? Ты бы сам мог ее спеть. — Люсиль сжала колени, чтобы они не стучали, как кастаньеты.
— Я не хочу. Мне это не нужно. Я буду писать песни, но больше не стану петь. И мне хочется, чтобы ты взяла ее, потому что это меньшее, что я могу сделать, чтобы загладить сказанные тогда слова.
Люсиль заставила себя не начинать все сначала и не бормотать возражений. Лучшее, что она могла сделать, это принять песню с благодарностью.
— Ладно. — Она улыбалась, все еще желая его обнять. — Не знаю, что сказать. Кроме «спасибо».
Джез вздохнул с облегчением.
— Это мне следовало бы тебя благодарить.
Люсиль посмотрела через стекло на кабину для записи, увидела табурет и микрофон со свисающими наушниками.
— Ты там поешь, да?
— Только когда кто-то нажимает здесь на кнопки. — Джез ей широко улыбнулся. — Как насчет пробы, ты готова?
Люсиль ответила как в тумане «да», и он провел ее в кабину для записи. Она пришла в себя, когда Джез убрал с дороги табурет и сказал:
— Звук будет лучше, если ты будешь стоять, — и надел на нее наушники, осторожно поправив микрофон перед ее ртом.
Джез достал из кармана листок с наскоро написанными стихами и передал ей.
— Не могу поверить, что ты сделал это для меня, — тихо прошептала Люсиль, когда Джез уже покинул кабину и сел у микшерского пульта.
И в ответ сразу услышала, как его голос весело произнес в наушниках:
— Я тоже.
Ой, кто сказал, что цветные девушки не краснеют?
— Ладно, теперь глубокий вдох, — велел Джез, держа пальцы над пультом. — Ты готова?
Люсиль переполняли восторг и волнение, и этого было слишком много.
— Нет. Подожди.
Она покачала головой, с извиняющимся видом глядя на него через стекло. Бусинки в ее волосах зазвенели, когда она стала снимать наушники.
— В чем проблема? — Джез смотрел на нее с беспокойством.
Черт, думала Люсиль, мучаясь, потому что в кино ничего подобного никогда не происходило.
— Мне очень неудобно, — объяснила она ему, — но сначала мне надо пописать.