13 глава

Колено болит неимоверно. Старая травма от падения даёт о себе знать, я лежу на земле и тихонько подвываю. Обхватываю ногу, покачиваюсь, а в фокусе только грибное ведёрко. Оно откатилось далеко и почему-то его мне жалко больше всего, как и картошку, которую я так и не изжарила. А так хотелось Тимура порадовать...

— Поднимайся! — командует мужчина, но я не вижу его лица, замечаю только грубые ботинки рядом с собственным лицом. Толстая подошва “трактор” да пыльные небрежно завязанные шнурки — вот и всё, что я вижу.

Всё остальное уплывает, и весь мир кажется зыбким, словно пустынное марево. Рядом ползёт муравей. Я вглядываюсь в его крошечное тельце, а он, будто является существом разумным, поворачивает ко мне крошечную головку, но почти сразу убегает, утаскивая за собой очередную тонкую веточку.

Грубые руки хватают меня. Крепко сжимаю бока, пальцами пересчитываю рёбра, прижимают безвольное тело, корчащееся от боли, к груди, волокут куда-то. Я пытаюсь закричать. Зову на помощь Тимура, папу — кого угодно, лишь бы меня услышали. Бесполезно, напрасно, но не могу молчать.

Чужая крепко пахнущая табаком и антисептиком ладонь зажимает мой рот, а шею обжигает горячее дыхание с нотками мяты. Пытаюсь укусить, мир перед глазами плывёт, волосы падают на глаза. Я ничего не вижу! Меня уволакивают в сторону и, не дав вздохнуть хоть разок, запихивают в автомобиль. В багажник, и следом раздаётся хлопок, и наваливается плотная темнота, словно погребальный саван.

Мне больно, но ещё больше страшно. Господи, помоги. Что вообще происходит?

Бьюсь руками, больной ногой в крышку багажника, зову на помощь, кричу до сорванного горла, но мотор ревёт, и машина трогается с места. Так стремительно, что меня отбрасывает в сторону. Не удержавшись, бьюсь плечом, вскрикиваю. Господи, я просто ору, долблюсь о железо, сдираю костяшки в кровь, задыхаюсь, но автомобиль катится вперёд, и никакой надежды на спасение.

Тимур, где же ты? Зачем ты уехал? Зачем я вообще попёрлась за этими грибами?! Ненавижу грибы!

Папа… Что же ты наделал, папа?

Вместе с нервным срывом приходит забвение, а когда прихожу в себя, меня уже вытаскивают из багажника. Вокруг темнота, ночь, и даже звёзды, словно в страхе, попрятались. Небо над головой непроницаемо, лицо моего похитителя не рассмотреть, да я и не пытаюсь. Пытаюсь бороться, но у меня слишком мало сил против взрослого большого мужчины, который явно настроен сделать мне больно.

— Отпустите, — сиплю, когда сильные руки обхватывают поперёк груди. — Мне больно…

— Замолчи! — хриплое из-за спины, и мир снова мелькает.

Небо меняется местами с землёй, всё снова переворачивается. Меня запихивают в какой-то сарай, замки щёлкают, и я остаюсь в кромешной темноте.

Оседаю на пол, рыдаю так, как не плакала даже в детстве. Скручиваюсь узлом, обнимаю себя руками, прижимаю колени к груди, вою.

Папа, я ненавижу тебя. Слышишь меня? Ненавижу!

* * *

Сколько проходит времени? Не знаю. Может быть, час или, возможно, сутки, а то и вовсе неделя — я совсем не ориентируюсь во времени. Только вижу вокруг себя темноту, к которой не получается привыкнуть, ощущаю пустоту и жажду.

Что делать, чтобы получить свободу? Как отсюда выбраться? Загадка, ответ на которую найти не получается.

Хочется пить, хочется есть и выбраться отсюда. Хочется к Тимуру — единственному мужчине, который нужен мне сейчас. К самому лучшему мужчине, единственному любимому.

Слышатся голоса. Кто-то совсем рядом ругается. Какой-то мужчина кричит, пытается что-то доказать, но мне не слышно слов. Лишь напряжение витает в воздухе электрическими разрядами, но сколько не вслушиваюсь, совершенно ничего не понимаю.

Одно знаю точно: это всё отец. Его игры в большую политику. Его нежелание слушать доводы разума. Его амбиции, страсть. Он хотел власти? Наверное, он её получит. Только какой ценой?

Или не получит?

Я уже совершенно ничего не понимаю. Жмусь в угол, обхватываю колени руками, чего-то жду. Чего? Сама не знаю. Мне очень страшно, очень больно, неуютно. В сознании оживают миллионы картинок, одна кровавее другой. Я определённо смотрела слишком много детективных сериалов, передач о маньяках и прочей лабуды. И сейчас кажется, что вот-вот дверь откроется, в неё ввалится огромный мужик, страшный, что та смерть, и изнасилует меня. Просто повалит на пол, навалится сверху и овладеет, не спрашивая разрешения.

Подползаю к двери, стучусь, бьюсь в неё, хочу выбраться, но бесполезно — я слишком слабая.

— Помогите! Пожалуйста, помогите!

Кричу так громко, что срываю горло. Хриплю, откашливаюсь, но во рту сухая пустыня. Зачем я здесь? Что от меня хотят эти люди, что ругаются где-то вдалеке?

Вдруг наваливается тишина. Она такая плотная, что, уверена, её можно разрезать ножом словно масло, и мне душно до ломоты под рёбрами.

С удовольствием зарыдала бы, но слёзы не идут, есть лишь злость, неконтролируемая ярость, позволяющая не скатиться в панику и безумие.

Когда дверь открывается, впуская в моё узилище тонкий луч света, я отползаю дальше, пытаюсь спрятаться в темноте, потому что… страшно. Безумно, до икоты. Всхлипывая, смотрю на тяжёлые ботинки — те же самые, что видела в лесу. Они такие же пыльные, грубые, и кажется, что вот-вот меня ими раздавят.

— Такая хорошая девочка, — скрипучий голос разносится вокруг, а я сжимаюсь в тугой комок, пытаюсь быть незаметной. Вдруг меня никто не увидит? Вдруг говорят не со мной? — Потерпи, детка.

Хочется закричать, что я никакая не детка, но голос не слушается, а горло стянуто тугим обручем. Дёргаюсь, когда меня тянут за волосы, пригвождают к стулу, обвязывают верёвками. Или ремнями? Обездвиживают.

Загорается свет, и я вижу перед собой лицо обладателя тяжёлых ботинок. Вопреки ожиданиям этот человек не имеет страшных шрамов через всю щёку или повязки на глазу, или каких-то других страшных опознавательных знаков. Обычный мужчина, симпатичный даже, только ледяной взгляд замораживает начисто.

— Просто смотри в камеру, — усмехается, и от этого мне ещё страшнее становится. — Просто попросим твоего папочку быть немного сговорчивее. Не нужен ему этот пост. Ты же, детка, и сама это понимаешь?

Молчу. Кручу головой, пытаясь избежать всего этого звездеца.

— Не буду. Не заставишь! — кричу, что есть мочи, дурею от всей этой ситуации, бьюсь раненной птицей, попавшей в силки. Ремни больно впиваются в тело, кожу саднит и кажется, что вот-вот прольётся моя кровь.

Мужчина обхватывает мои скулы рукой, причиняет боль, и пальцы его, что те клещи, сильно впиваются в кожу.

Я хочу и готова плюнуть в лицо тому, кто вдруг возомнил себя хозяином жизни. Брыкаюсь, борюсь. Наплевав на боль в колене, от ремней, дерусь, словно это последний день моей жизни. Лягаюсь, отталкиваю похитителя, но это не так просто как мне мерещилось, потому что вскоре боль пронзает меня насквозь, а щека горит. Он меня ударил!

Мою голову отбрасывает назад, лицо печёт и где-то в шейных позвонках раздаётся хруст. Он сломал мне шею!

— Просто скажи на камеру то, что требуется, или я сверну тебе голову! — мужчина в тяжёлых ботинках нависает сверху, снова бьёт по щекам, и тонкая горячая струйка вытекает из носа, достигает рта.

Слизываю соль и железо с губ, кричу что-то яростное и злое.

— Убей меня лучше, — ору, пытаясь вырваться, кусаюсь, дерусь. — Отойди от меня, урод!

— Плохая девочка, — усмехается прямо мне в лицо и, надёжно зафиксировав затылок, целует.

Это совсем не то, о чём я мечтала. Совершенно не то, что было у нас с Тимуром. Это противно, мерзко и действительно, лучше смерть. Господи, какое отвратительное ощущение!

Липкий влажные язык проникает в мой рот, вылизывает нёбо, насилует. Я задыхаюсь в этом поцелует, ненавижу запах мужчины, целующего меня: пот, железо и кровь. Немыслимо!

Это не Тимур, не он, не мой любимый Сухарь! И я изворачиваюсь и смыкаю челюсти. Кусаю урода, его язык, и вкус железа и соли наполняет рот.

— Сука! — выдыхает, отпрянув, смотрит на меня удивлённо, а я всё-таки плюю ему в рожу.

— Урод. Ненавижу! Пошёл ты в задницу, козлиная морда! — ярюсь. Ругаюсь, точно портовый грузчик, сыплю проклятиями, злюсь.

Меня уже не волнуюсь ремни, опутывающие меня. Пусть делают больно, пусть царапают кожу, но живой я не дамся. Если не с Тимуром, то ни с кем иным.

Загрузка...