Мой невыносимый телохранитель

2 глава

— Пристегнись, — Тимур вталкивает меня на заднее сиденье неприметной серой легковушки. Пыльной, с заляпанными номерами, совсем убогой. Но внутри чисто и даже пахнет приятно. Тимуром.

Господи, какая же я дурочка. Но на зацелованных губах улыбка, и я касаюсь их кончиками пальцев, вспоминаю вкус дыхания Тимура, а на коже всё ещё горячие метки его прикосновений.

Мне больше не хочется спорить, потому делаю, как было велено. Смотрю за окно, а Тимур останавливается возле машины, бьёт носком ботинка по покрышкам, хмурится. Он всегда такой — всё обязательно проверит, всё учтёт, обо всём подумает, ни одной мелочи не пропустит.

Щёлкает замок ремня безопасности, в груди слишком много воздуха. Дышу ртом, носом — чем угодно, лишь бы снять напряжение. Но Тимур садится на место водителя, громко хлопает дверцей, и даже не смотрит на меня. Он весь закупоренный в себе, снова похожий на робота. Мне хочется коснуться его. Погладить по плечу. Сделать хоть что-то, чтобы он перестал быть таким холодным и далёким. Но что-то останавливает меня. Возможно, внезапно проснувшаяся гордость.

Тимур заводит мотор, и машина трогается с места. За спиной остаётся наш дом. Мой дом, в котором я родилась и выросла, в котором планировала провести ещё ни один год. Там, внутри, мне дорога каждая мелочь, каждый угол хранит воспоминания, и расставаться с домом в такой ситуации — больно. От неизвестности кружится голова, от волнения за отца и его будущее страшно. По-настоящему, и я сжимаюсь внутренне в комочек, цепляюсь пальцами за обшарпанную обивку сиденья и крепко зажмуриваюсь.

— Куда мы едем, Тимур?

Мне нравится повторять вслух его имя. Если не хочет больше меня касаться, так хоть так буду ближе.

— В надёжное место.

Вот и весь ответ. Сидит, смотрит только на дорогу — ответственный. Машина мчится вперёд, рассекает рассветный туман. Тимур напряжён — никогда его таким не видела. На шее проступают жилы, на руках бугрятся мышцы, делают сильные предплечья ещё красивее.

Наслаждаться рассматриванием любимого мужчины, похоже, мой способ избавиться от стресса и тяжёлых мыслей.

— Тимур, всё очень плохо?

— Скверно.

— Папу… его убьют?

— Твой отец — крепкий орешек.

В голосе уверенность, и мне хочется верить ему. Кому, если не Тимуру, мне верить?

Дорога петляет. Тимур сворачивает то в один переулок, то в другой. Срезает расстояние, молчит. Мимо проносится родной город, но бесполезно вглядываться в знакомые места, когда перед глазами от волнения всё плывёт. Внутри салона тесно — моим длинным ногам не хватает места. Но я знаю, что так надо — главное, быть незаметными. Сейчас это самое важное.

Время детского бунта подошло к концу, пора становиться взрослой.

Сворачиваем на пригородную трассу, ещё чуть-чуть влево, после прямо и направо. Оказываемся на просёлочной дороге. Не узнаю этих мест — вокруг запустение, тишина.

— Глушь какая, надо же.

— Привыкай, принцесса.

— Это деревня, что ли?

— Самая настоящая, — хмыкает Тимур, и целое мгновение смотрит на меня искоса.

— Я не принцесса.

— А кто? Королевишна?

Это обидно.

— Ты меня совсем не знаешь! — взрываюсь. — Я не избалованная девица!

— Не избалованная, говоришь? Вот и проверим.

Мне кажется или на его губах усмешка? Словно не верит в меня. Правильно, кто я для него? Докучливое недоразумение. Папина дочка, которую он вынужден прятать, потому что игры больших мальчиков зашли слишком далеко.

Только разве целовал бы так, будь я ему совсем безразлична?

Мысли о том, что случилось в комнате, придают сил. Я берусь за ручку двери и выхожу на улицу вслед за Тимуром.

— Хорошо, что я не на каблуках, — неловко шучу и поддеваю носком комок грязи.

Тимуру не смешно, а я, чтобы скрыть неловкость, снова ковыряю придорожную грязь. Мой рыцарь подбрасывает ключи от машины на раскрытой ладони, а после размахивается, а мне остаётся, раскрыв рот от удивления, следить за их полётом в самые дальние кусты.

— Радикально.

— Пойдём, принцесса.

— Ты не собираешься мне ничего объяснять?

— Меньше знаешь, дольше проживёшь.

— Ты меня пугаешь.

— А ты не бойся.

Тимур не смотрит на меня. Уходит вперёд — вдоль незнакомой улицы, мимо чужих домов. Покосившиеся, обветшалые, они напоминают, что всему есть свой срок.

Мне приходится практически бегом догонять Тимура, но я не тороплюсь становиться с ним плечом к плечу — слишком уж нравится смотреть на его спину. Красивая линия коротко стриженого затылка, могучая шея, широкие плечи. В дорогу он оделся не в ставший уже привычным для меня строгий тёмный костюм. Сейчас на нём чёрная футболка и низко сидящие на крепкой заднице джинсы. Узкая талия и бёдра, длинные тренированные ноги — Господи, помоги мне. Он слишком красивый… а ещё умный, сосредоточенный. И холодный.

Чёрт возьми, Тимур, какой же ты холодный. Айсберг в океане, честное слово. Неужели ты теперь всегда таким будешь? Окончательно закроешься, потому что вбил себе в голову тысячу табу?

— Элла, живее, — оборачивается, смотрит на меня, нахмурив тёмные брови, а я кажусь себе нашкодившей первоклашкой, забывшей дома сменную обувь. — Каждая минута на счету.

— Ты грубиян и ледышка, — бурчу, а Тимур усмехается.

— Налево.

Вот и всё. Больше я не достойна ни единого слова. Только Элла Протасова так просто не сдаётся. Берегись, Тимур Каиров!

Мы сворачиваем в один из переулков, шествуем по другой улице. Ждановская, читаю я на первой попавшейся табличке, но это мне ровным счётом ничего не говорит. Никогда здесь не была и не думала, что побываю когда-то.

— Здесь тебя точно никто искать не будет, — поясняет Тимур, наверное, прочитав что-то на моём лице. — Безопасное место.

— Как думаешь, когда это закончится? — спрашиваю, а Тимур вместо ответа нервно поводит плечами.

Молчит.

— Если даже ты ничего конкретного сказать не можешь, то дела плохи.

Сверкает в мою сторону чёрными глазищами, недовольный чем-то. А я наслаждаюсь эмоциями, на которые удалось его вывести. Так-то, Тимур! После нашего поцелуя, его горячих прикосновений никак не могу перестать о них думать. И хочу повторения. И добьюсь его, что бы мой холодный принц об этом не думал. Как бы не сопротивлялся.

Неужели для него это ничего не значило? Не верю.

Мы сворачиваем снова в какой-то переулок, минуем несколько улиц, петляем и кружим по сонному посёлку, пока не выходим на пологий холм. Мои ноги слегка побаливают, кроссовки натёрли пятки, но я мужественно терплю все лишения. Потому что, как бы не сопротивлялась на словах, жутко боюсь, что все угрозы моему отцу его враги выполнят.

— Зачем отец вообще решил баллотироваться в мэры? Хорошо же было, спокойно, а теперь… — бурчу, взбираясь вверх.

— Власть — сильный наркотик.

— Дай мне руку, — прошу, а Тимур тяжело вздыхает. — Пожалуйста. Я устала.

Кажется, он снова назовёт меня принцессой, смерит насмешливым взглядом, но к моему удивлению ничего этого не происходит. Его широкая ладонь протянута ко мне, я вкладываю в неё свою руку и обмираю от затаённого счастья. Я знаю, я дурочка. Но я люблю его.

— Пришли, — говорит Тимур и пытается разжать руку, но я цепляюсь в него, что тот клещ.

Ничего, Каиров, потерпишь. Я не заразная. И ты целовал меня, так что поздно назад сворачивать.

Но от всех этих мыслей меня отвлекает открывшийся перед глазами вид. Большой каменный дом за высоким забором, ярко-зелёная крыша, беседка, увитая гирляндами плюща, цветущий вдалеке сад и простор изумрудного поля вокруг. А чуть дальше лес и ни единой живой души на горизонте. Иллюзия свободы и безопасности.

— Какой красивый дом, — выдыхаю, не сумев сдержать эмоции, а Тимур хмыкает. Как-то очень самодовольно, но уже через мгновение на его лице снова эта ледяная маска.

— Пойдём, принцесса. Моей гостьей будешь.

Тимур распахивает створку калитки и пропускает меня внутрь.

— Я не потеряюсь и не сбегу.

— Я в этом не сомневаюсь.

— Какой же ты… сухарь.

Тимур пропускает мою реплику мимо ушей, а я вхожу в просторный двор. Он ухоженный, с идеально подстриженным газоном, на который так и тянет прилечь. Чуть дальше по курсу кусты смородины. Они усыпаны яркими горошинам ягод, налитых и даже по виду сочных. Воздух пьянит свежестью, и я вдыхаю его полной грудью, ёжусь от прохладного ветерка. На голых бёдрах толпы мурашек, руки мёрзнут и я растираю предплечья ладонями, согреваюсь.

— В доме теплее, — снова угадывает мои мысли Тимур и указывает рукой в сторону дома.

— Это… это твой дом? — спрашиваю, а Тимур кивает.

— Фамильное гнездо Каировых. Очень безопасное место.

Тимур запирает ворота. Его жесты размеренные, плавные, в них ни капли лихорадки.

Каиров так близко сейчас, так невыносимо близко, и я не сдерживаюсь — касаюсь его предплечья. Под пальцами жар мужского тела, гладкая смуглая кожа. Тимур остаётся спокойным, только смотрит на меня испытующе. Давит тяжестью взгляда. Облизываю губы, вмиг пересохшие, и каждый миллиметр тела покрывается мурашками.

— Ты играешь с огнём, — заламывает бровь насмешливо.

— Он не жжётся.

— Сгоришь же к чертям, — на мгновение сбрасывает ледяную маску, обнажая свою горящую огнём суть. — Всё это глупости, Элла. Забудь. Ты ребёнок.

— Тебе так кажется, Тим. Я уже давно взрослая, просто ты этого видеть не хочешь. Боишься.

— Никогда не смей брать меня на слабо.

Подаюсь вперёд, но Тимур отступает. Обливает меня ледяным взглядом, втягивает носом воздух, и ноздри трепещут. Он же борется с собой! Я же вижу это. Мне не показалось!

И вот, когда мне верится, что он приблизится, снова станет таким, каким был в моей комнате, он отступает на шаг и пятится.

— Твой отец доверил мне свою любимую дочь.

Как вердикт. Как приговор. Неужели то, что случилось в комнате, больше никогда не повторится? Сейчас, когда смотрю в ледяные глаза Тимура, легко проверить, что всё мне приснилось. Не было этого. Показалось. Но губы покалывает, а на спине остались горячие метки его касаний.

— Я тебя поняла, Тимур Каиров. Поняла.

— Умница, — улыбается как-то устало и идёт к дому. Знает, что не сбегу. Куда я от него денусь?

— Располагайся. Не хоромы, но это лучший вариант.

Конечно, это не дом отца, не привычные мне стены и комфорт. Но это дом Тимура — мужчины, которым я брежу вот уже три года. И мне здесь…

— Нравится. Очень красивый дом.

— Маленькая лгунья, — усмехается и потирает пальцами идеально выбритый подбородок.

— Ты недоверчивый сухарь!

— Ты же говорила, что любишь меня. Терпи.

— Не издевайся.

Тимур растягивает губы в ленивой улыбке, закладывает руки в карманы и молчит. О чём-то думает, но у меня не получается “прочесть” его эмоции — лицо остаётся бесстрастным. Как бы хотелось залезть к нему в голову, понять, что в ней творится. Но больше всего хочется узнать, есть ли в ней место мыслям обо мне. Оставила ли я в ледяном сердце свой след?

Наивная дура! Влюблённая идиотка! Мысленно бью себя по щекам, бужу снова уснувшую гордость, но глупое сердце рвётся к Тимуру. Наваждение какое-то. С первого взгляда самое настоящее наваждение.

— Тут будешь жить, — припечатывает словами, а я не знаю радоваться мне или биться головой об стенку.

— Мне нужны будут мои вещи. Компьютер, телефон… одежда. Я ведь не успела собраться.

— У тебя было много времени, теперь поздно.

— Но как мне без своих вещей? — обвожу рукой своё озябшее тело в тонкой майке и микрошортиках. Ночью я бегала вокруг дома, пыталась привести в порядок мысли, но у меня так и не получилось придумать что-то, что поможет отцу. — Хотя бы ноут и телефон можно?

— Исключено, — отрицательно качает головой, сжимает губы в тонкую нитку. — Всё необходимое тут есть, тебе хватит.

— Но мой телефон… там вся моя жизнь! И компьютер, — пытаюсь вразумить неуступчивого Тимура, объяснить, но он лишь снова качает головой.

— Потерпишь пока без разговоров с подружками и без женихов своих, — твёрдо, и я понимаю, что бесполезно настаивать. — Не будь дурой, Элла. Не та ситуация, чтобы глупости делать.

— У меня нет никаких женихов! — взрываюсь, готовая от бессилия топать ногами и метать яркие молнии.

— Твоя личная жизнь — последнее, что меня сейчас волнует. Моя обязанность — твоя безопасность, а всё остальное оставь себе. Если бы не твой отец, я бы никогда не возился с тобой. Но я ему должен, он мой друг, потому приходится наступить себе на горло.

Ну вот как он так может? Почему жестокий такой?

— Ты не просто сухарь. Ты слепой сухарь! — выкрикиваю и принимаюсь остервенело развязывать шнурки на кроссовках. Чёрт, ноги всё-таки растёрла. Гадство. Ещё и этот… сухарь! Довёл, честное слово, довёл.

— Ванная налево по коридору. Там есть аптечка. Разберёшься, не маленькая.

Разувается, даже не глядя на меня, а мне плакать хочется. От бессилия, того, что творится вокруг меня в последние дни, всей ситуации с этими угрозами. Отец уже неделю мечется раненным зверем, злой, что тысяча чертей, бледный и взъерошенный. Никогда его таким не видела, а ещё Тимур… Заноза в каждой точке моего тела и души.

Ванную нахожу почти сразу. Просторная, оборудованная всем необходимым. Господи, тут даже биде есть! Кто бы мог подумать. А ещё говорил, что не хоромы.

После душа становится немного легче, словно со всей дорожной пылью сумела смыть и часть переживаний. Их закрутило воронкой, унесло в водосток. Вот пусть там и остаются. Упаковка пластырей лежит на полочке в пластиковой настенной аптечке, и пока клею тонкие телесные полоски на пятки, думаю, что без компьютера и телефона я точно взвою в этой глуши. Чем заниматься тут в одиночестве? Надеюсь, хоть книги тут есть — согласна даже “Капитал” штудировать, лишь бы не подпускать к себе дурные мысли. А они обязательно будут, если останусь наедине с тишиной.

Интересно, Тимур ещё не уехал? Вряд ли. Рука тянется к просторному махровому халату, в котором утонуть можно, но вдруг шальная мысль посещает голову. Глупость, но мне хочется посмотреть на реакцию моего ледяного телохранителя. Хе-хе, Каиров, держись. Элла Протасова выходит на охоту.

Хватаю голубое полотенце с полочки и, не дав себе времени одуматься, заматываюсь в него так, чтобы оставить достаточный простор для фантазии, но и не открыть лишнего.

Элла, ты же воспитанная скромная девочка! Что ты творишь? Но я заглушаю занудный голос разума и, последний раз глянув на свой чистое и посвежевшее после душа отражание, распахиваю дверь.

Так, интересно, где тут кухня?

Дом довольно большой, построенный кем-то для огромной семьи. Интересно, почему тут никто не живёт? Я ничего не знаю о Тимуре и его жизни вне моей орбиты, но теперь вопросы теснят друг друга в голове.

В коридоре я осторожно касаюсь стены. Останавливаюсь, закрываю глаза, пытаюсь хоть так быть немного ближе к неприступному Тимуру. Безразличному. Жестокому. Ведь только жестокие мужчины после признаний в любви делают вид, что ничего не было.

Ещё и издевается, гад.

Хочу понять его, попробовать просочиться в его мысли, словно я героиня пошлого сериала о паранормальном и способна видеть сквозь стены, умеющая чувствовать. Имеющая возможность проникнуть в сознание того, кто мне дорог.

Но стены остаются глухими к моим страданиям, потому я решаю: жалеть себя буду как-нибудь потом. Когда спать лягу, например.

Кухня, кухня, где же ты? Пить хочется очень, а ещё в животе урчит. Любовные печали — это здорово и интересно, но на пустой желудок даже о любимом думается плохо.

Вдруг откуда-то издалека доносится голос Тимура, и я иду на него, следую как змея за дудочкой укротителя. Кручу головой, прислушиваюсь, шагаю вперёд, пока не попадаю в просторную кухню.

Тимур в ней. Стоит спиной ко входу, прижимает к уху телефон, а во второй руке держит большую чашку. Наверное, с чаем — я помню, он его любит больше кофе. И желательно зелёный. Господи, сколько раз заваривала для него чай, обмирая от мысли, что он может хоть так, глоток за глотком, почувствовать мою любовь.

Сейчас он не видит меня, а я останавливаюсь в дверях, чувствуя вдруг себя самой глупой на свете. Не решаюсь сделать хоть шаг вперёд, боюсь побеспокоить такого занятого Тимура.

Вот за что я его люблю? Постоянно всех парней отшиваю, никого видеть рядом, кроме этого сухаря, не могу. Не хочу. Хотя встречались очень удачные кандидаты — приятные, влюблённые, пылкие. Готовые на многое ради меня, но в голове был и есть только Тимур, и изменить это ни разу не получилось.

Люблю за то, что он самый красивый на свете? Да нет, внешность ведь не главное.

Или за то, что сильный? Надёжный? Верный? А как он стреляет… однажды я пробралась в тир во время тренировки охранников отца. Папа попросил Тимура провести её, обучить всему своих бойцов, а я…

Я целый час, наверное, смотрела, раскрыв рот, только на Тимура. Спряталась в нише и любовалась, боясь вздохнуть. Он стрелял так, что у меня под ложечкой сладко сосало. А потом неделю видела непристойные сны, чёрт бы этого Тимура побрал!

А ещё он мастер спорта по рукопашному бою, бывший военный — сослуживец отца, — и в его силах уложить на лопатки любого, кто не вовремя сунется под руку. Господи, миллионы достоинств!

— Да-да. Я понял… машина осталась далеко. Нет, никто не видел. Ты же знаешь, у меня все ходы записаны. Валеру не присылай, я сам подъеду.

Я делаю шаг в комнату, а Тимур резко разворачивается ко мне. Рука с чашкой замирает, во взгляде мелькает что-то, что мне никак не удаётся определить. Смятение? Боже, нет. Это же Каиров! Железный человек. Какая уж тут растерянность? Тогда что?

— Кхм… Я слушаю, конечно. Прости, птичка мимо окна пролетела, задумался. Да, никому не нужно знать. Остаться? Думаешь, разумная мысль? — снова длинная пауза, за которую Тимур успевает трижды пройтись взглядом по моему слабо прикрытому телу. — Ну, если ты так считаешь. Конечно, твоя дочь и её безопасность превыше всего. Отбой.

— Это был папа?! — вскрикиваю, позабыв о том, что стою практически голая перед мужчиной своей мечты.

Но нам с папой так и не удалось попрощаться, и сейчас я очень волнуюсь. Но Тимур игнорирует мой вопрос, словно у меня не голос, а жужжание мухи, летающей над ухом.

— В ванной есть халат, — замечает, слегка наклонив вбок голову.

Смотрит на меня так, что коленки трясутся, и на каждом миллиметре кожи — огненные метки. Клейма.

— Халат сложно было не заметить, — задираю подбородок, смотрю на Тимура с вызовом и завожу руки за спину. Сплетаю пальцы в замок, перекатываюсь с пальцев на носки и изо всех сил стараюсь не потерять зрительного контакта.

Пусть видит, какая я смелая.

— Но ты выбрала полотенце.

— Оно удобнее.

Тимур подносит чашку к губам, смотрит на меня, сощурив глаза до тонких щёлочек.

— Не провоцируй меня сделать то, о чём сама же потом и пожалеешь.

— Я ни о чём не пожалею.

— Элла, я не принц из девичьих грёз.

— Я знаю.

— Найди себе парнишку, который будет тебе песни под балконом петь, цветы дарить и вот этой всей чепухой заниматься. У меня нет на это ни времени, ни желания.

— Хотела бы, давно нашла, — с вызовом, решительно.

Только эта решимость у меня и осталась. А ещё страх — очень детский, отчаянный какой-то. Удушающий. За папу, за жизнь свою привычную, за то, что никогда-никогда самый лучший мужчина не полюбит меня. Не увидит во мне женщину.

Так много страха, и от него мурашки по коже. Хочется свернуться калачиком и долго-долго плакать, но такой роскоши сейчас себе позволить не могу. Не на ту напали! Элла Протасова так просто не сдаётся и не раскисает.

— Зря, что не нашла, — как приговор, с которым мне отчаянно не хочется мириться. — Придумала себе любовь и веришь в неё. Не надо, Элла, потом хуже будет.

— Спасибо за совет, Тимур Русланович, но я взрослая и сама разберусь, что мне делать и в кого влюбляться.

— Глупый маленький цветочек, — вздыхает и сжимает пальцами переносицу. — Иди, Элла… оденься. Твоя комната на втором этаже, первая справа.

С громким стуком Тимур ставит чашку на мойку и быстро выходит из комнаты.