Мой невыносимый телохранитель

15 глава

“Надо от неё избавляться”.

Эта фраза заставляет очнуться. Я лежу на чём-то мягком, но это не постель, жмурюсь, считая про себя до десяти. Потом в обратную сторону, пока люди спорят о том, пригожусь ли я им, а один из них орёт, что в тюрьму точно не пойдёт. Не из-за Протасовской сучки. Они так не договаривались, им за это не платили и ещё что-то такое же дикое и безумное.

Моя жизнь совсем ничего не стоит — я всего лишь инструмент в играх больших мальчиков, рычаг давления, способ добиться желаемого. Функция.

Конечно, меня проще прибить, как таракана — хлоп газетой и никаких проблем. Видео они записали, отец теперь наверняка сделает всё, что они попросят, какой от меня толк? Ну, может быть, изнасилуют на дорожку и прощай, Элла, ты была хорошим человеком, мы будем иногда вспоминать о тебе.

Голоса удаляются, и я рискую приоткрыть один глаз, потом второй, но вижу только пол. Осторожно шевелюсь, шиплю от боли, но вроде бы живая, тело пусть и потрёпанное, но целое.

Я всё в той же комнате, свет горит ярко. Камера выключена, но на тумбе у дальней стены стоит то, от чего на мгновение снова жмурюсь. Этого не может быть, эти люди не могут быть такими тупыми. Так не бывает! Но нет же, сколько не моргай, но ноутбук никуда не исчезает. Вон он, родименький. Экран потух, но лампочка сбоку горит и мигает — значит, работает.

Это риск, но вдруг всё получится? Вдруг получится связаться с Тимуром? Он же умный, он сможет как-то найти меня.

И пусть я ничего не знаю о месте, в котором нахожусь, но попробую. Мой телефон забрал похититель — наверняка, выбросил где-то подальше, потому старый ноутбук с поцарапанным экраном — мой единственный шанс. Я просто должна попытаться.

Группируюсь, перекатываюсь на живот и подтягиваюсь на руках. Ползу в сторону ноута, стараясь не обращать внимания на ноющую боль во всём теле. Комнатка маленькая, мне всего-то нужна минутка. Всего одна минутка. Пока люди за стеной орут и спорят, пока решают, каким способом меня лучше устранить и когда это сделать, я рискну.

До цели всего несколько метров. Поднимаюсь на ноги, в ушах звон, крики становятся громче. Что происходит? Что?! Топот чьих-то ног приближается в тот момент, когда я лихорадочно жму на все кнопки, пытаясь оживить пыхтящий и рычащий аппарат. От моих попыток привести его в чувства, ноутбук яростно жужжит, тарахтит чем-то в своих недрах, экран загорается, тухнет и решает, что именно в этот момент ему нужно перегрузить квёлый мозг.

Зараза! Впрочем, всё действительно не могло быть настолько просто. Кто в своём уме оставит в одной комнате с жертвой ноут? Судьба не бывает такой щедрой — видимо, я исчерпала свой лимит милостей.

Даже моё упорство бессильно, но дверь уже срывается с петель, а я понимаю, что именно в этот момент мне наступил полный и безоговорочный конец. Потому что страшный человек вернулся, он видит меня на месте преступления. После такого не выживают, я совершила очередную ошибку.

Мне не нужно смотреть на него, чтобы понимать — не сдобровать. Приплыла ты, Элла Протасова, к своему последнему берегу. Я замираю, завожу руки за спину и переплетаю пальцы. Шаги в мою сторону, они всё ближе. Крепко жмурюсь, снова пытаюсь поверить, что всё это — глупый кошмар. Не хочу смотреть на того, кто пришёл меня убивать, не буду.

Сильные руки хватают меня, грубо оттаскивают в сторону, а в нос бьёт аромат крови. Мои глаза всё так же крепко закрыты, я молюсь всем богам, чтобы страшный человек нашёл в себе благородство открутить мою голову быстро и без особых мучений. Слёзы брызжут, как у гротескного клоуна, когда меня грубо и нетерпеливо разворачивают к себе лицом. Не сдерживаюсь, всхлипываю и распахиваю глаза.

Не могу удержаться, когда к запаху крови примешивается совсем другой. Родной и близкий.

Я, наверное, умерла. В тот момент, когда в обморок рухнула, потому что на меня смотрит, сверкая чёрными глазами, злой и перемазанный кровью...

— Тимур...

Он обхватывает моё лицо ладонями, больно надавливает пальцами на кожу, щупает, всматривается в глаза, медленно блуждает по мне взглядом — злым и голодным. Молчит, дышит тяжело, прерывисто, сводит брови к переносице, а я не могу поверить, что он рядом. Что он нашёл меня, хотя уже отчаялась увидеть его в этом проклятом месте.

Меня трясёт. Разрывает на мелкие части от взгляда его, дыхания хриплого, молчания, которое тяжёлым грузом ложится на мои плечи. Проходит всего несколько мгновений, но они кажутся вечностью, за которой уже ничего хорошего не будет. И когда мерещится, что Каиров никогда и ничего больше не скажет, он прижимает меня к груди крепко, гладит по волосам, путает их, мои мысли путает. Его сердце стучит так громко, я кладу руки ему на плечи, глажу порывисто, щупаю, убеждаюсь, что это действительно он — мой Сухарь.

Голоса за стеной не мешают мне — сейчас во мне нет страха, нет отчаяния и боли тоже нет. Всё, что со мной случилось сегодня — ерунда. Всё пройдёт и забудется. Главное, что Тимур тут, он живой и здоровый. Мой герой, мой идеальный мужчина.

— Прости меня, пожалуйста. Прости, — всхлипываю, не в силах удержаться от рыданий и сокрушительного чувства вины. — Это я виновата, мне нельзя было уходить. Я дура, понимаешь? Полная дура. Ненавижу грибы.

— При чём тут грибы?

— И картошку тоже ненавижу, — бухчу, сминая в кулаках футболку на груди Тимура.

— Грибы, картошка… ладно, потом поговорим, не плачь, Ромашка, — я никогда не слышала, чтобы голос Тимура звучал настолько сдавленно и хрипло.

Первый дурман радости проходит, я вижу кровь на его одежде, вскрикиваю и пытаюсь пальцами нащупать раны, но Тимур не даёт мне касаться себя: обхватывает одной рукой мои запястья, фиксирует, прижимает к груди и наклоняется низко-низко. Я сглатываю — меня стремительно утягивает в тёмную непроглядную бездну его взгляда.

— Я целый, не волнуйся. Пойдём, — Тимур указывает подбородком в сторону открытой двери, я иду за ним, но боль в колене возвращается. — Что такое? Нога твоя?

— Ты помнишь, — меня захлёстывает волной радости. Она бесконечным потоком разливается внутри: Тимур помнит о моей детской травме, из-за которой всё-таки пришлось бросить любимую гимнастику. — Нет, Тимур, всё хорошо. Это просто… это неважно.

Но Тимур даже не слушает меня: одним мощным рывком подхватывает на руки и выносит прочь из комнаты. Мы с ним — словно герои какого-то дешёвого боевика, но я прижимаюсь к широкой груди, стараясь изо всех сил не думать, откуда на нём кровь.

Это всё неважно — я обязательно когда-нибудь потом об этом спрошу, но только не сейчас, когда вокруг творится настоящий хаос.

— Элла, прикрой глаза, — шепчет Тимур, стремительно неся меня через заваленный чем-то двор.

И я на самом деле пытаюсь, изо всех сил, но разве можно удержаться и не посмотреть по сторонам?

Я вижу того самого мужчину, который так настойчиво требовал от меня видео. Узнаю его по тяжёлым ботинкам, но теперь он вряд ли сможет причинить хоть кому-то вред. Он валяется мордой в землю и наверняка совсем не дышит. Меня утешает одно: он был очень плохим человеком — хорошие девушек не бьют и не решают потом, каким способом избавиться от жертвы.

— Он живой, — угадывает мои мысли Тимур и, чёрт возьми, это самая лучшая новость. Я бы не хотела, чтобы мой невозможный и благородный мужчина брал на себя такое. — Ты же видела, как я умею вырубать людей, не убивая их?

Я задираю голову и вижу, что он усмехается. Честное слово, вокруг ад, а этот невероятный человек находит время подшучивать надо мной. Вот только…

— Ты видел меня, что ли? Тогда? Во время тренировки?

Тимур молчит, пока мы не оказываемся у серебристого Опеля. Вокруг бегают и суетятся люди, подъезжают две полицейские машины, а люди в белых халатах возятся с потерпевшими чуть поодаль. Всё это я замечаю, когда Каиров осторожно ставит меня на землю и распахивает заднюю дверцу.

— Ты так очаровательно пряталась в тот день и охала каждый раз, когда я размахивал пистолетом или отрабатывал какой-нибудь бросок, — снова усмехается и ерошит и без того растрёпанные волосы. На шее кровавая полоса, от края тёмной футболки кто-то оторвал здоровенный кусок, а обувь заляпана чем-то тёмным.

— Ты такой великолепный притворщик, — восхищаюсь, и этот разговор здорово отвлекает меня от всего, что произошло за последнее время.

Потом на меня обязательно навалятся ночные кошмары, воспоминания, снова проснётся злость на папу, но пока что жмусь к Тимуру, вдыхаю его аромат — мужской, терпкий, насыщенный, родной и думаю только о том, что мне очень сильно повезло встретить однажды Каирова.

— Я хочу уехать домой, — шепчу в горячую шею, ловлю губами рваный пульс.

— Хорошо, я обязательно тебя к отцу отвезу, — кажется, в его голосе сквозит разочарование, и я, наплевав на боль, становлюсь на носочки и шепчу ему в губы:

— Нет, к тебе домой. Отвезёшь?

К свиданию с папой я пока… не готова. Блин, я даже думать о нём сейчас не могу спокойно, не то что в глаза посмотреть. Потом.

Но уехать сразу не получается даже за всё золото мира и при огромном желании: нас осматривают медики, у меня берут показания суровые блюстители порядка. Я терпеливо отвечаю на все вопросы, боясь выпустить из видимости Тимура.

Мне просто необходимо видеть его постоянно, потому что кажется: он исчезнет и всё снова повторится.

Я терпеливо, медленно и чётко отвечаю на все вопросы, пока шустрая медсестра ощупывает мою ногу, а после ловким и отточенным движением разрезает ставшие грязными брючки до самого колена и смазывает опухшую конечность специальной мазью.

Нет, я по своей глупости пошла в лес за грибами.

Да, я отдавала себе отчёт, что это опасно.

Нет, Тимура Каирова в доме не было, он ничего не знал.

Да, это были люди конкурентов отца, им необходимо было всеми способами заставить папу отказаться от поста мэра.

Нет, меня никто сильно не бил, не насиловал, но определённо к сотрудничеству вынуждали.

И так далее и тому подобное в десятый раз по двадцатому кругу. Но всё-таки наступает момент, когда мне желают поправляться, больше отдыхать, набираться положительных эмоций и предлагают ехать с богом. Но в процессе беседы я не только отвечаю на вопросы, но ещё и узнаю, что в моём телефоне был встроен жучок, и я понимаю, что это мог сделать лишь один человек — Тимур.

Он тем временем параллельно общается с другим полицейским, и я со страхом жду, что вот-вот на него наденут наручники, грубо схватят за шею и впихнут в один из “бобиков”, но нет — спустя минут пятнадцать Каиров возвращается ко мне и занимает место водителя, а я сажусь рядом.

— Всё закончилось, Элла. Закончилось, — говорит, обхватывая мой затылок рукой. Придвигается ближе, его лицо оказывается в миллиметрах от моего, и дыхание наше смешивается. — Я очень за тебя испугался.

Это всё, что он говорит прежде чем поцеловать так, как мне не снилось даже в самом порочном сне.